Январь. А. П. Боголюбов. Катание на Неве. 1854 г

               

   Хотелось гулять, а учитель всё твердил и твердил свои формулы, которые каким-то колом входили мне в голову и больно поворачивались там. Мне казалось, что он  делал это умышленно, чтобы доставить боль моей гуманитарной душе. Ей формулы  чужды, ей подавай поэзию, музыку, катание на санях…
   «Всё прошло, пройдёт и это», внушал мне постоянно дедушка Андрей  Фёдорович  - генерал, которым гордилась наша семья, так как он громил Наполеона, потом воевал с горцами на Кавказе. Он всегда прав, мой любимый дедушка. Урок закончился! Облегчение, словно, божья благодать снизошла на меня. Я попрощался с учителем и побежал  на первый этаж к крепостному дядьке  Терентию, который отцом был приставлен ко мне.
   - Ну что, дружок, отучился?
   - Отучился. Покататься бы по Неве, попросимся у маменьки?
   - Я-то что, да отпустит ли?
   - Попробуем?
   Маменька со старшей сестрицей Машей  сидела в гостиной.  Я подбежал к ней, поцеловал и стал проситься гулять.
   - Чай морозно? Как там, Терентий?
   - Морозец спал, барыня, можно бы и прокатиться  дитяте, с утра просится.
   - Коли так прокатитесь по Неве.
   - Маменька, можно и мне с Петей? – спросила Маша.
   - Только не долго, если замёрзните – сразу домой, слышишь  Терентий!
   - Будет исполнено, барыня.
   Мы стали одеваться, а  Терентий, отдав приказ конюху  Семёну, ждал нас на крыльце. Моя любимая пегая Малютка, запряжённая в пролётку, вскоре уже била копытом, готовая к  пробежке.  Мы сели и понеслись.
   Был обычный серый  день с ветерком и без солнца, каких  много случается  зимой в нашей северной столице.  Стоял лёгкий морозец.  Небо,  покрытое облаками, словно море несло их, как суда, невесть куда.  Семён  не любил тихой езды, он умело лавировал по улицам и вот мы уже на берегу  широкой  реки. Замёрзшая, занесённая снегом, она вдоль и поперёк  прорезывалась узкими дорожками - колеями, по которым туда и сюда мчались  повозки. Одни везли какой-то груз, другие ездоков. У гранитного парапета набережной стояли прохожие и наблюдали  суету зимнего дня. 
    И вот мы на реке.  Семён заранее выглядел ровную колею свободную от  повозок и понёс. Ветер свистел в ушах, мне казалось,  что весь этот  скучный мир улыбается нам и с такой же скоростью мчится навстречу,  и нет ничего кроме меня, этих сероватых облаков  и снега,  ровно раскинувшегося по ту и другую сторону от колеи. Вперёд, вперёд в неведомую даль! Я взглянул на Машу. Чувствует ли она тоже?  Её белый меховой капор  сдвинулся назад, освободив милые завитки волос, пляшущих на ветру. Глаза сестрицы были закрыты, губы улыбались. Моё сердце стучало, готовое вырваться наружу, пело от восторга быстрой езды.
   Я тоже закрыл глаза и раскинул руки в стороны. Это же сделала и Маша.
Так мы неслись по заснеженной Неве. Время от времени я открывал глаза: мелькали повозки,  разгорячённые, заиндевелые ноздри бегущих лошадей, краснощёких седоков и,  неизвестно откуда взявшихся конников.
   Но вот Семён  начал придерживать коня и, наконец, мы поехали шагом. Терентий, обернувшись с козел, улыбался  нам. Видимо, он поддался тому же чувству, что и мы с сестрицей.  В  душе теперь поселилось чувство успокоения и удовлетворённости, как   от завершённого большого дела.
   Я оглянулся. В сером небе,  на  другой стороне реки,  блестел шпиль и маковка церкви. Начинало вечереть, вся картина открывающегося великолепия   подёрнулась  зарождающейся вечерней  полумглой….