Американские подарки

                АМЕРИКАНСКИЕ ПОДАРКИ.

         Рассказ опубликован в газете «Заря Севера» 12 августа 2010 года.

Человеческая память носит избирательный характер. Это медицинский постулат, констатация факта. Детская память шести – семилетнего ребенка цепка, изобретательна и объемна. Как губка, она впитывает в себя новые слова и выражения, сортирует, раскладывает по полочкам, выстраивает в очередь, прикрепив номерок или ставя «цифирь»  на ладошку памяти. Особенно, это относится к так называемой, ненормативной лексике. Время и место применения этого накопленного словесного материала чаще всего происходит интуитивно, спонтанно. Иногда очень быстро, как бы без очереди, только получил свой номерок на ладошке, занял место и вдруг команда – на выход. Но часто эта очередь в памяти затягивается на долгие десятилетия и все, услышанное  в шести –семилетнем возрасте, вырывается из глубин сознания уже взрослого человека.
Наше малочисленное детское братство на далекой Аркагале получало ненормативную лексику в избыточном объеме и владело ею виртуозно для своего возраста.
Получало -  у копра шахты от шоферов чьи машины стояли под погрузкой, в бараках шахтеров, где было очень тепло  и мы отогревались, сушили свою детскую одежонку и всегда получали кружку горячего чая, кусочек рафинада и ржаной сухарь из рук одиноких колымских трудяг.
Мы слышали такое количество этой лексики, что она, оставаясь нами неосмысленной, становилась обыденной в употреблении и необходимой при общении. Только ее применение дозировалось местом нахождения – дома с родителями, на улице с пацанами или в бараках у работяг.
В тот год весна на Аркагале была ранней. После трагических событий марта и тяжелой болезни мой детский организм пошел на поправку. Тепло и долгожданное солнце стали целительным бальзамом для шестилетнего пацана. Утром, выйдя на улицу и бросив быстрый взляд на копер шахты, я поворачивал голову на солнце, на дальние сопки, которые из сплошного белого полотнища становились похожими на серо – белое покрывало с огромными темными дырками, похожими на заплаты. А ниже, на ближайшем склоне за метеплощадкой, я увидел наших лаек, Байкала и Найду, которые обнюхивали желтовато – зеленоватые  мшистые прогалины и усердно  работали своими розоватыми языками.
Детский интерес непосредственен и требует немедленного решения На мои призывы лайки реагировали только веселым вилянием своих хвостов. Меня заинтересовала такая увлеченность собак и через несколько минут я был рядом с ними. Весь склон был  покрыт ярко красными бусинками, как на одежде у женщин в стойбище якута Захара. Это была осенняя брусника, которая не успела пожухнуть и, закрытая  метровом и более покрывалом снега зимой, радостно встречала новую весну и солнце. На попытку взять ее пальцами, она моментально отреагировала выбросом фонтанчика «своей крови», ярко- красного сока.
Найда и Байкал укоризненно посмотрели на меня, помотали головой, лизнули лицо, как бы приглашая = делай, как мы. Опустившись на колени, я рукой приподнял веточку, на которой была ягода, языком отправил ее в рот, набрал ее штук пять – шесть  ягодок, покатал их по небу и медленно раздавил. Кисловатый, осенний вкус брусничных горошин за зиму стал горьковато – сладким, напоминающим вкус небольшого глотка чифиря с кусочком рафинада. В соревновании с лайками у меня было огромное преимущество – две руки, которыми я орудовал очень умело, выбирая только те веточки . на которых были самые крупные бруснички.
Удел лаек –давить ягодки лапами и слизывать их сок, но это вполне их устраивало. Насытившись, мы с собаками побежали к метеостанции. Мама возвращалась с записями снятых наблюдений и , уведив мою мордочку, закричала – « у тебя пошла кровь?».
Я подошел к бочке с талой водой и смыл все ее страхи. Она посмотрела на меня, на лаек, потрепала нас по головам и сказала = «Молодцы!»
Ближе к вечеру, возвращаясь домой, я заметил на том месте, где сам был утром, четыре фигуры. В двух их них легко было узнать Найду и Байкала, а вот две остальные были загадочны и непонятны.
Подойдя ближе, я узнал в этих фигурках маму и тетю Лизу. В телогрейках, в  стеганных ватных штанах, в этой почти повседневной зимней одежде, на коленях , они были похожи на маленьких медвежат, которые покинули свою теплую берлогу и теперь тычутся носами в землю. Это мама и тетя Лиза питались весенними дарами колымской тайги. Как выяснилось позже, женщины были беременны и будущее потомство требовало витаминов.
В ноябре 1945 года у тети Лизы родился сын, а в декабре родился мой младший брат – Виктор.
Весна брала свое. На Колыме, особенно в ее континентальной части, на раскачку времени нет. Надо успеть не за три календарных месяца весны, а за  двадцать, двадцать пять дней растопить все снежные нагромождения, может быть не все, но процентов семьдесят. Надо прогреть землю, дать ей тепловой импульс, чтобы она выбросила из своего поверхностного слоя всю зимнюю стужу суровой колымской зимы, и уже к концу мая, началу июня, разродилась белыми шапочками багульника, темно – синими ирисами, малиновыми султанами кипрея. Надо согреть людей, дать им распрямиться, скинуть с себя телогрейки, ватные штаны, платки, шапки и одеться, особенно женщинам, в свои 25 -45 лет, в…однообразные платья из хаки и военного серого сукна. И солнце в апреле, начале мая старалось вовсю. Уже к Первомаю весь поселок  оделся в униформу.
Слова ленд –лизинг в те годы на Колыме, в обиходе, почти не употреблялся. Американские подарки = это понятно и всегда вкусно.
Я уже выше касался этой темы, но хочется рассказать об этом подробнее, ибо в те годы мое детское воображение могло воспринять такое событие, как « американские подарки», только, как яркое и незабываемое.
…Отец очень неожиданно пришел из шахткома домой к обеду, был возбужден, многословен. Слова – « женские тряпки». «бельишко».,»детские пеленки» - постоянно срывались с его уст во время обеда, и как приговор, звучало – «прислали бы лучше тушенку и табак».
Возбуждение от отца передалось маме и тете Лизы. Они осаждали отца вопросами, глаза горели и вот долгожданное =» Пошли!». Расстояние по сопке до шахтуправления, несмотря на размашистый отцовский шаг, женщины преодолели первыми. На первом этаже, где был клуб, уже стояло  с десяток женщин.
«Пронюхали» - беззлобно проворчал отец.
«Ладно, партеец» - пробасила прокуренным голосом, как ее звали в поселке,” эсерка” Нюрка.
«Показывай американские панталоны. Что там бабы снимают перед мужиками!» и , довольная собой, закончила –«Приоденемся, каторжанки!»
 В небольшом фойе клуба стояло несколько  сдвинутых столов, на них горой лежало все очень яркое, разноцветное, с такими оттенками и переливами, что только многоцветная гамма летнего убранства колымских сопок и долин могла с этим сравниться.
Первая реакция женщин – полна тишина. Они осторожно, ощупью пальчиками поднимали каждую вещь, с некоторым недоумением смотрели на нее и робко прикладывали к себе. Но это длилось всего несколько минут. Тишина мгновенно взорвалась гулом и визгом, да именно визгом, как будто это были не мамки и тети, а молоденькие девчонки, увидевшие своего кумира и готовые разорвать его на части.
На пол полетели серые жакеты и платья из сукна и хаки, самодельные сатиновые бюстгальтеры и нижние панталоны. О том, что здесь находятся несколько пацанов, дверь фойе открыта и мужики могут войти в любой момент, было начисто позабыто. Женщинами овладел настоящий психоз. На голое тело они в спешке надевали первое, попавшее под руку платье, с негодованием сбрасывали его, если оно было мало и и хватались за следующее.Только “эсерка”сохраняла видимое спокойствие, хотя нервно теребила в руках жакет, удивительной расцветки. Ее грубоватый голос прервал незатухающий визг, возгласом – «Ленка, неси из кабинета “партейца”. зеркало., не х… ему, там смотреться.”
И мама, то же острая на язык, не дававшая спуску никому, поспешно накинула на себя попавшую под руку одежду и молча пошла выполнять приказ. Только тогда к женщинам пришло отрезвление.
Они стали поспешно накидывать на себя кое – какую одежду, но не свою, повседневную, а ту, что ворохом лежала на столах.
Мы, пацаны, были  выставлены на улицу, но тех десяти – двадцати минут, которые мы провели в фойе, нам хватило для обсуждений на целую неделю, пока более важные события не потрясли поселок.
К шахтуправлению подтягивалась, вернее, бойко спешила остальная часть женского населения поселка.
У копра шахты, где стояли машины под загрузку углем, шофера обсуждали женский переполох в поселке. Мат и изысканные выражения витали в воздухе.
«Сегодня, брачная ночь у женатиков будет бурной, шоферюги» - басил главный на погруке = Николай, ловко орудая одной рукой, сворачивая цигарку.
«А американские трусы и бюстгальтеры – шелковые?» - интересовался с серьезным видом молодой узбек, Надир.
«Пощупаешь!, Да нельзя им щупать!» - весело гоготала шоферская братия, то и дело поглядывая на выходные двери шахткома и задерживая погрузку.
Каково же было из разочарование, когда распахнулась дверь и первой вышла
“эсерка” в том же повседневном одеянии. За ней появились женщины, одна за другой. .. Но все, как было вчера, сегодня и все годы войны.
Только лица женщин были другими, таинственными. Они бережно прижимали к себе свертки и узелки, обернув их атрибутами своей одежды или в газету, видимо , распотрошив шахткомовскую подшивку. Вздох разочарования был глубоким. Машины заводили, не спеша, прогревали моторы, но что-то удерживало шоферскую братию на месте. Это, как в футболе, твоя любимая команда проигрывает, ты уже идешь к выходу, но все оглядываешься с надеждой, наши забьют. Бывало и забивали.
Так случилось и в этот весенний  день, ближе к вечеру. Из дверей шахткома вышел отец, как всегда в галифе, строгом сером кителе под »Сталина», в сапогах, а за ним вышли, нет выплыли, мама и тетя Лиза. Да нет, это не они, это те красотки из американских фильмов, которые редко, но крутили в клубе.
Длинные шелковые платья, неяркой, но очень красивой расцветки, ближе к темно-фиолетовому, но с разными отливами, замысловатые шляпки на голове, ярко накрашенные губы на бледноватых лицах( откуда взяли помаду?) и только на ногах – полная дисгармония- резиновые боты. Но это не помешало им немного больше, чем требуется, постоять на верхней ступеньке крыльца, невзнай повернуться вокруг своей оси и медленно спуститься вниз
Шоферская братия встретила их аплодисментами и сочными колымскими выражениями. Отец оглянулся, махнул рукой и зашагал по сопке к метеостанции.
Дорогие женщины далекой Колымы 30-50-х годов прошлого столетия!
Комсомолки и бывшие заключенные, “эсерки”, “троцкистки” с “правым и левом уклоном”, вольнонаемные и успевшие сбежать в этот далекий край в предчувствии большой беды, посаженные по статье “семь, восемь, тридцать два – седьмого августа 1932 года -  хищение соцсобственности, а  это мог быть и кочан капусты! Вы все в этих нечеловеческих условиях оставались просто  ЖЕНЩИНАМИ1
День Победы Аркагала встретила ярким сиянием звезды на копре шахты – план по углю был! – летним теплом, немного суровыми мужчинами, преобразившимися женщинами и детьми. Говорили, что наш поселок был одним из очень немногих, кто получил такие “американские подарки”.
Праздничный концерт в клубе стал демонстрацией всего богатства женской и детской одежды далекой Америки. На фоне строгих галифе, кителей и сапог мужской части поселка, дети и женщины = были прекрасны.
Основными исполнителями на концерте были жители поселка. Мама в красивом платье, туфлях, причесанная по моде тех лет, читала что-то из декадентства 20-х годов(…арена, брошенная белая перчатка, тигр). Увлекалась она этим в молодые годы в Москве. Вышел и я на сцену, одетый в бойскаутский костюмчик, который мне совершенно не нравился. До сих пор помню стихотворение, которое читал в День Победы. Вот заключительные строки:
                …Но от моря и до моря,
                Поднялись большевики,
                Но от моря и до моря,
                Встали русские полки,
                И сказал народу Сталин,
                В смертный бой, за мной друзья.
                От фашистов люди стали,
                Защищать свои края!

Аплодисменты были. Мама и отец сидели в первом ряду. Вдруг из зала раздался знакомый голос.
“Ветродуйчик, выдай нам бараковское, колымское”.
 Мама сразу поняла, о чем просили и постаралась стащить меня со сцены.
В бараке, у дяди Паши, когда настроение у работяг было хорошее, чифирь возбуждал, я, по их просьбе и с молчаливого согласия моего опекуна, демонстрировал свое глубокое знание ненормативной лексики, складывая из этих слов целые предложения. Наверно, они были емкими и  понятными по сути взрослому контингенту, только не мне. Но я получал огромное удовольствие, когда видел их довольные лица и презентовался аплодисментами и единственным колымским лакомством =-  куском рафинада.
Но чтобы в клубе, при отце и маме, в костюмчике американского бойскаута, при таком количестве красивых и нарядных женщин?. Никогда!
Я отступил в глубь сцены, чтобы мама не дотянулась, и замешкался. Все решил властный голос”эсерки”, который в ультимативной форме требовал “продолжения концерта”. Я глубоко вздохнул, подошел ближе к краю сцены, но чуть в сторонке от мамы и выдал…
В своем”монологе”, как мне кажется сейчас, я выразил всю детскую горечь утраты дяди Паши, обиды на родителей за этот очень красивый, но не мой костюмчик, и радость за нашу Победу.
Прошло более шестидесяти пяти лет с того времени, и сейчас, очень редко, в минуты вбрасывания в организм адреналина, из глубины души, на каком-то уровне подсознания, возникают и самопроизвольно выскакивают те фразы. Если при этом присутствует супруга, она кратко замечает – “Тебя воспитала улица!”
Боже, как она права.



  .