Советская Европа

Всякий раз, когда советский гражданин собирался съездить в Прибалтику, он понимал, что направляется в Европу – Латвия, Литва и Эстония были европейскими странами в составе СССР.
Такое их положение с самого начала налагало на визитера определенные трудности. Если  в традиционные места отдыха  - Крым или Кавказ – можно было ехать наобум – там всегда можно было снять койку, то для квартирования в Прибалтике нужно было иметь знакомый адрес. Обладание таким адресом было признаком отличия – оно передавалось по наследству или становилось предметом дружеской услуги по принципу баш на баш, тем самым, с одной стороны,  поддерживало систему неформальных отношений, с другой стороны, напоминало порядок выезда за границу в «социалистические страны» – «по приглашению». К счастью, моя супруга обладала полным комплектом прибалтийских контактов; она располагала знакомством с интеллигентной старушкой из «бывших»- жительницей Кемери (Юрмала), была клиентом администратора ведомственной гостиницы в Вильнюсе, и имела рекомендательное письмо от своего сослуживца к жителю Таллинна – рабочему-краснодеревщику Андрусу. И если два первых адреса сработали без сбоев – первый в 1964, второй – в 1970, то с третьим в 1973тоду произошла накладка – в день нашего прибытия состоялась свадьба андрусова сына. Приняли нас великолепно, – как почетных гостей – представителей титульной нации, так, что свадебные торжества стали подлинной манифестацией русско-эстонской дружбы. И хотя хозяева нас от души пригласили жить, сколько понадобится, выделив комнату в наше распоряжение, мы чувствовали, что посреди свадьбы, на которую съехались многочисленные родственники, мы – как телеге пятое колесо, и тут же отправились на поиски жилья в пригородный район Мяхе. С первых же шагов мы осознали трудность нашей задачи: мы были явно первыми, кто здесь пытался снять жилье. Несколько хозяек собрались около нас, с сочувствием вникая в наше положенье. «Обратитесь в дом 25 по этой улице, - там живет Олинисте, она недавно овдовела» - посоветовали нам. На наш звонок вышла женщина, одетая в траур. «Нет, в этом году не комнат сдаю; может быть, на будущий год» - сказала она с гордостью.
Так мы и ходили до вечера от одного уютного, утопающего зелени загородного дома,  к другому, - все они блестели свежей покраской, и были окружены цветниками, в которых, подчас, голубел декоративный бассейн, спрашивая о месте для ночевки; в одних местах нам просто отказывали, в других – выказывали удивление: как нам такое могло придти в голову. Один раз мы набрели на русскую семью – они нам посочувствовали: «Кто сдаст вам комнату здесь, где люди живут, как помещики? Мы бы рады вас приютить, но сами живем в ужасной тесноте». И лишь когда уже совсем стемнело, мы нашли пристанище  в комфортабельном деревянном доме, со всеми  удобствами у одинокой женщины лет сорока, злющей, как ведьма; каждый день в шесть утра она так энергично орудовала по дому шваброй, что спать  было совершенно невозможно. И тем не менее, то, что мы вообще смогли устроиться в Таллинне, не утруждая семейство Андруса, было большой удачей.
Конечно же, в Прибалтике нас интересовали не столько морские купания, или  природные красоты, сколько города, которые не только отличались от всех других городов СССР своим европейским обликом, но и сильно различались между собой, неся на себе черты разных стран Европы, что превращало Прибалтику в архитектурный заповедник.
Так, Таллинн, находящийся на северном крае региона, имеет все черты северо-немецкого торгового города: в его архитектуре наблюдается значительное сходство с Гданьском (Данцигом) – та же аскетичная Северная Готика, с ее  лишенными украшений стенами храмов, и башнями колоколен, подведенными под высокие остроконечные кровли, фасадами светских построек, завершающимися острыми щипцами, из которых выступают балки для подвески талей подъемников. Древние крепостные сооружения Таллинна тяготеют к простым геометрическим формам –  плоскости, цилиндру, и параллелепипеду, а на постройках Нового времени неизгладим отпечаток лютеранства, что особенно бросается в глаза в Нижнем городе, например, на Ратушной площади. Влияние немецких традиций в зодчестве  особенно проявилась в здании Ратуши, чья пуританская утилитарность контрастирует с изящной высокой башенкой со шпилем, на котором вертится Тоомас, и в церкви Святого духа, чье массивное коренастое здание, подведенное под крутую двускатную кровлю, осенено стройной высокой колокольней. Германский характер средневекового Таллинна (его немецкое название – Ревель) был мастерски обыгран нашим экскурсоводом: эта энергичная крупная брюнетка все упоминаемые ею имена, – людей, улиц, исторических событий,– нёбно грассируя, произносила на великолепном немецком, и на нем же, до перевода на русский, зачитывала надписи на иконах, - готический шрифт для немецкого языка органичен (с тем же пристрастием к немецкому я позже столкнулся в польском Гданьске).
Но главным сооружением, определяющим облик Таллинна, является стоящая обок Старого города грандиозная и величественная церковь Олевисте, чья массивная башня, увенчанная заостренной конической кровлей, доминирует надо всеми видами Таллинна. И есть еще одна особенность города, которая отличает его от двух других прибалтийских столиц – в нем сохранилась в неприкосновенности сеть узких кривых средневековых улиц, благодаря чему он стал  площадкой для съемки исторических фильмов.
Мысленно перемещаясь из Таллинна в южном направлении, вскоре попадаешь в Тарту. В нем ощущалось сильное русское влияние – раньше он носил русское название Юрьев, но его архитектурные памятники Средневековья, как и в Таллинне - немецкие. Из них мне особенно запомнилась подвергшаяся сильному разрушению церковь Иоанна Крестителя, чьи кирпичные стены украшены тремя поясами ниш, в которых стоят терракотовые статуэтки. Использование обожженной глины одновременно как конструкционного, так и декорационного материала, придает его облику характер своего рода естественности.
Дальше к Югу Эстония граничит с Латвией. В ее столице – Риге - церковная архитектура, как и в Эстонии, тяготеет к германским образцам – Северной Готике и культурному лютеранству. Однако, в отличие от Таллинна, который за пределами  Старого города совсем не интересен, общее впечатление от Риги определяется не столько кварталом, изобилующим средневековыми постройками, в центре которого стоит Домский собор, сколько городом, построенным в XIX - XX веках, когда русское  влияние было решающим, и Рига стала  самой русской из прибалтийских столиц; она очень похожа на некоторые кварталы Санкт-Петербурга или Москвы (например, здесь имеется множество зданий в стиле модерн, построенных рижским архитектором Эйзенштейном – отцом советского кинорежиссера Сергея Эйзенштейна).
Двигаясь в южном направлении от Риги, попадаешь в Каунас, облик которого определяется, главным образом, постройками межвоенного периода 1919 – 1940 годов, когда он был столицей независимой Литвы. Это красивый благоустроенный  город, с сеткой  широких прямых улиц, расположенный на правом берегу Немана, с видом на высокий зеленый левый берег, на который взбирается фуникулер. У него тоже имеется небольшая историческая часть с узкими средневековыми улочками,  руинами крепостных сооружений в месте слияния Немана и его притока, и несколькими культовыми и светскими постройками, на которых проявилось столкновение на данном рубеже Северо-немецкой культурной традиции с веяниями, пришедшими с Юга. Если костел Святого Юргиса (XV век) выдержан в строгом стиле, характерном, также,  для монастыря Святой Бригитты в Пирите (Таллинн), то в украшении фронтона дома Пяркунаса (XVI век) уже проявилась вычурность, характерная для поздней французской готики. Кроме того, где-то в районе Каунаса проходит линия разграничения между ареалами лютеранства и католицизма; первым признаком присутствия последнего на нашем пути с Севера на Юг является ансамбль Пажайслиса - яркий памятник зрелого Барокко.
Но, когда мы, наконец, добираемся до Вильнюса, польское влияние становится преобладающим – город несет на себе черты сходства с католическими Краковом и Львовом. Башни крепостных сооружений вместо цилиндрических, как в Таллинне, становятся призматическими, а в церковной архитектуре преобладает Барокко. Характерным примером таких сооружений является костел Святого Ионаса, с его разлапистым фасадом, избыточно декорированным колоннами и завитками. Даже костел Святой Анны, избежавший поздних барочных трансформаций, являет собой образец  поздней Готики, пришедшей с Юга, из Франции. Его местное своеобразие проявляется в том, что изысканный  витой рельеф, украшающий фасад костела, выполнен не из белого камня, а методом кирпичной кладки. Не менее впечатляющей является светская архитектура Вильнюса, например, грандиозный Университетский ансамбль XVIII века, определяющий облик центра города, и придающий ему величие и эстетическую законченность. Заключительную ноту в звучание архитектурной симфонии Вильнюса вносит городок Тракай, расположенный в тридцати километрах к Северо-западу на берегу озера Гальбе. Здесь находится готический замок, знаменитый не только своими качествами фортификационного сооружения, но и яркою красотой. Контрапунктом его донжону красного цвета  служит белый дворец Ужутракис XIX века,  расположенный в восьми километрах на противоположном берегу озера Гальбе.
Несмотря на такое разнообразие архитектуры, советский человек всегда находил в Прибалтике общие для этой территории черты. Первое, что бросалось в глаза – это повсеместная латиница, которая сразу придает населенным пунктам западный облик. Второе, что отличало Прибалтику от всех других местностей Советского Союза – это чистота городских территорий, и ухоженность природных ландшафтов. Любая асфальтированная поверхность, - будь это тротуар, мостовая, или шоссе – были всегда чисто подметены.  За городом поддерживалась в порядке густая сеть дорог и тропинок. Например, от шоссе, соединявшего бальнеологический курорт Кемери с расположенным в шести километрах  поселком Яункемери, лежащим на морском берегу, в глубину окружавших его лесов отходили дороги, проложенные по гатям через болота, по которым, тем не менее, можно было пройти, не испачкав обуви, и на которых  встречались лавочки, предназначенные  для отдыха гуляющих.
Больше же всего приезжих из России поражало то, что в том, что касалось удобства проживания – транспорта, магазинов, кафе и ресторанов, кинотеатров, бытовых удобств – маленький поселок ничем не отличался от большого города; так было в Европе, и  не было нигде в остальном Советском Союзе.
Конечно же, в Прибалтике привлекала и местная природа – ее мягкий морской климат: зимой тепло, летом не жарко; - ее густые леса, среди которых разбросаны озера изумительной красоты, как, например, Пюхаярви в Эстонии, или Гальве в Литве; - ее полноводные реки наподобие Даугавы, грозящей смыть Юрмалу в море, так что ее берег приходится постоянно укреплять, или Немана, заполнившего пресной водою Куршский залив Балтийского моря.
Множество отдыхающих привлекала большая протяженность прибалтийской береговой линии, изобилующей курортами с безопасным морским купанием: море по колено, на котором нет прибоя, чистые песчаные пляжи, чистая морская вода: Хаапсалу и Пярну, с их сыпучими песками, - в Эстонии, Юрмала с ее слабосоленой прохладной морскою водой - в Латвии, Паланга и Нида (Куршская коса), с ее соснами и голубым небом, смотрящимися в ласковое море, - в Литве. Единственным исключением, подтверждающим правило, является поселок Саулкрасты (в 70 километрах к Северу от Риги), где прибой бьется о каменистый берег, круто  обрывающийся в глубокое море, где если захочешь, можно и утонуть. И, что немаловажно, - на всех курортах были комфортные условия проживания в цивилизованном обществе, чего не было ни в Крыму, ни на Кавказе. В любом месте – прекрасное питание – полезное и вкусное: свежайшие молочные продукты, которые можно было разнообразить деликатесами, характерными именно для Прибалтики: взбитыми сливками, сладким хлебным супом и «фальшивым зайцем».
Теперь следует рассказать о прибалтийских аборигенах. Здесь проживают несколько народов с разными нравами и обычаями, подчас недолюбливающие друг друга. Так, спокойные и уравновешенные латыши терпеть не могут своих соседей – шумных и экспрессивных эстонцев. А чопорным литовцам присуща склонность к некоторому высокомерию. Среди этих народов в советское время проживало много русских, которые, как правило, были местным населением сильно ассимилированы. Например, мы бы никогда не догадались, что жена Андруса, о котором я рассказывал в начале – русская. Она не только не отличалась от окружающих своим внешним видом или манерой поведения, но и говорила по-русски с таким же акцентом, как и ее муж - эстонец. Больше всего русских было в Риге – примерно половина населения, но это были коренные рижане, совершенно неотличимые от латышей. Самым сложным этническим составом отличался Юг Литвы: кроме литовцев здесь жили русские, поляки, татары, караимы, и другие. И, несмотря на столь пеструю этническую картину Прибалтики, у местного населения – я их буду называть прибалтами – были общие черты, позволявшие всех их считать подлинными европейцами.
Главное отличие европейца – он держится обособленно от всех других людей, сохраняя свою приватность, и стараясь не создавать неприятностей другим. То, что это – сознательная линия поведения, которой придерживались решительно все, было очевидно повсеместно и в любой момент. Приведу такой пример. Мы с женой были в Риге в 1964 году – в период  развитого советского алкоголизма, который охватывал все регионы СССР. В Риге это было особенно заметно: вечером каждый второй прохожий был «подшофе», но за все время я не видел ни одного случая, чтобы кто-то валялся на тротуаре, или блевал, или скандалил, - все выглядело в высшей степени благопристойно.  Однажды жена выговорила соседу по купе в электричке, что он нетрезв. «Да» - сказал он – «но этим я Вам не причинил ни малейших неудобств». В Прибалтике любое общение, - вне зависимости от его целей – проводилось с соблюдением всех правил вежливости, нейтрально, не повышая голоса. Кажется, так должно быть везде и всегда, но в Советском Союзе такие обычаи были эксклюзивом.
Несмотря на то, что разные народы говорили на языках, принадлежавших разным языковым группам: эстонский – к финнско-угорской, латышский и литовский  - к восточнобалтийской, русскому языку, на котором они говорили, был присущ общий «прибалтийский» акцент, звучавший для русского уха не без приятности.
Был в прибалтийских реалиях еще один положительный аспект. Для национальных окраин СССР делались значительные послабления, в том, что касалось строгости соблюдения требований государственной идеологии. В Прибалтике разрешалось больше обращать внимания на внешнюю сторону жизни, и иметь больше прав на получение удовольствия;  здесь можно было даже подражать Западу, в результате чего Юрмала обретала черты настоящей Ривьеры;  например, в Майори функционировал роскошный ресторан Лидо (с ударением на последнем слоге на французский манер); здесь позволялись рискованные шутки, - например, в Каунасе можно было посетить Музей  чертей – вещь в остальном СССР  совершенно невообразимая; там же, в Каунасе, в саду Исторического музея ежедневно исполнялись концерты колокольной музыки, послушать которую, вооружившись портативными магнитофонами, съезжались со всей страны. В Таллинне я посетил выставку художника-абстракциониста Николая Кормашова; в любом другом советском городе за такие картины посадили бы в психушку, а здесь он был народным художником Эстонии; наконец, выдающийся русский ученый Лотман занимался «буржуазной» наукой – семиотикой -  в Тартуском университете, и его за это не посадили. В Прибалтике легче, чем где-нибудь в СССР, писалось и писателям, и композиторам (например, Арво Пярту).
Словом – Прибалтика – это была такая большая отдушина для советских людей. Здесь можно было отдохнуть телом и душою, да еще прибарахлиться дефицитом – одежонкой, там, или посудой (я как-то купил в Пярну шесть тарелок, которых не мог нигде до этого приобрести в течение многих лет), а то и мебель оттуда привезти.
Не знаю, как ты, читатель, а я временами тоскую по бывшей советской Прибалтике!
                Март 2018 г.