Город моего детства

   Все мои родственники были коренными воронежцами. Они всю жизнь прожили в этом городе. Я также родился в Воронеже и жил здесь до 17 лет. Потом поступил в институт в другом городе, женился и осел в этом городе. В Воронеж приезжал редко в основном повидать мать и сестру. Аспирантура и бесконечная работа отнимали всё время и я не скучал по своей малой родине, меня не тянуло в места своего детства. А сейчас, когда я остался один, похоронив всех мне дорогих дочь и жену, меня стала мучить ностальгия по тем местам, где я вырос, где формировался мой характер, где я оставил частичку своей души.
   Моего появления на свет долго ждали родители, особенно отец. Он очень хотел мальчика. Мама ждала и верила, что я буду похож на отца, так как она его сильно любила. Родился я в тяжёлый голодный 1937 год, когда по ложным доносам исчезали люди, нередко без суда и следствия расстреливали. Только к 40 году обстановка немного нормализовалась. Люди меньше стали опасаться внезапных обысков и арестов. Как рассказывала мама перед войной в магазинах появились любые товары и продукты, повысили заработную плату и люди с облегчением вздохнули и поверили в лучшую жизнь. Именно в этот год наша семья сумела приобрести изделия из серебра и золота, отрезы дорогих тканей, одежду и другие необходимые в хозяйстве вещи. Люди буквально покупали всё подряд, как-будто чувствовали приближение войны.
   Летом 1940 года я заразился сепсисом крови и пролежал в больнице целый год. Меня постоянно оперировали, удаляли гнойные нарывы на всём теле, изуродовали коленный сустав и я не ходил и лежал почти тр года после выхода из больницы.
  И вот грянула война. Отец добровольцем ушёл на фронт. В 1942 году немцы подошли к Воронежу. Мама не уехала из города со своим заводом, который эвакуировали куда-то в Казахстан в голую степь. Но главное, почему она осталась в городе, это моя болезнь, я не ходил и даже не мог самостоятельно вставать с постели. К тому же у нас в семье была моя старшая сестра, которой было всего 9 лет.
   Немцы заняли Воронеж в одну ночь. Накануне гремела канонада от орудий и самолётов, а утром тишина и везде ходят немцы. А дальше эвакуация жителей в Курскую область в тыл к немцам, расстрелы нашей колоны беженцев при переходе реки Дон, бомбёжки грузового состава, на котором везли нас и возвращение в родной город. Мы вернулись в числе первых и видели во что превратили немцы наш город. Они перед уходом взорвали все здания, заводы и фабрики, а что не успели взорвать, то подожгли и весь город полыхал в пламени. Из 20000 многоэтажный домов сохранились в повреждённом состоянии меньше двух тысяч и то на окраинах города.  Мама позже рассказывала
- Мы из эвакуации шли через весь город по центральной улице. На площади 20-летия Октября на удивления всем стоял в сохранности памятник Ленину. Как мы узнали позже, на его протянутой руке вешали партизан, которые действовали в оккупированном Воронеже. На Проспекте Революции /главной магистрали города/ стояли разбитые трамваи, кругом воронки от снарядов и мин, рельсы все или сняты, или исковерканы взрывами, вся улица забита осколками кирпичей, рамами от окон. Около драматического театра, который был разбит с одной стороны авиабомбой, стояли три исковерканных танка. При входе в Кольцовский сквер могилы немецких офицеров. Потом эти могилы были разрыты и останки немцев вывезли за город и там похоронили. По всей нашей главной улице не сохранилось ни одного дома, все они были взорваны до основания или сожжены.
  Дом, где мы жили до войны, не сохранился, от него остался только один обгоревший угол.
Его взорвали наши партизаны вместе со штабом полка. Мы поселились в маленькой кухне в доме моей младшей сестры, твоей крёстной. Вход во вторую большую комнату мы забили, а дверь утеплили. В этой комнате был разрушен потолок и крыша, а на полу лежала неразорвавшиеся мина. В кухне, площадью 8-9 квадратных метров стояли две койки, сундук на котором ты спал и маленький столик. На койках спали «валетом» по два человека: я с твоей сестрой,  а на второй - Вера с дочерью. Но главное сохранилась печь и необходимая обстановка. Даже был патефон и набор пластинок. В доме жили немецкие офицеры и уходя они ничего не тронули и не подожгли.
    Вначале мы работали на восстановлении завода, на котором я работала до войны. Зарплату не платили, но давали обед, который мы приносили вам вечером. От голода многие умирали, а мы продержались благодаря огороду, который был у нас около дома. После работы все взрослые жители шли в город на расчистку центральных улиц, для того чтобы как можно раньше пустить трамвай, больше никакого общественного транспорта не могло и быть в то время. Каждому взрослому жителю Воронежа надо было отработать по 100 часов. С нами часто ходила помогать нам твоя сестра Оля, а вы с Милой /двоюродная сестра/ оставались дома.
    Неужели из того, что я тебе рассказываю ты ничего не помнишь?
   - Ничего - отвечал я. Сколько я не пытался вспомнить, не мог припомнить даже отдельных эпизодов. От попыток что-либо вспомнить у меня начинает сильно болеть голова и меня всегда сильно тошнит. Мне, кажется, я не существовал до этого периода и внезапно появился пацаном в возрасте почти 6 лет. Мам почему так? -
   - Это сынок от твоей последней болезни. Может со временем ты всё вспомнишь. Врачи сказали, что это было ещё одно чудо с тобой. Они предполагали, что ты останешься «сумашедшим» после менингита, но ты только пока что потерял память предшествующих лет —
   Но в свои 80 лет я так ничего и не вспомнил о тех годах сколько не пытался. Так и остались мои первые 6 лет жизни потаённые, глубоко спрятанные в памяти. Очень жаль. А может и хорошо. Для меня это были самые трудные годы жизни и организм и память отвергли эти годы, оставили их в забвении.
   Я опишу как происходило моё второе рождение после болезни.
  Вся голова «раскалывается» от болей, меня тошнит и хочу очень пить... Я очнулся когда на лицо мне начали падать тёплые капли. Одна попала на губу и я её слизнул. Она была солёная. С большим трудом и с сильной болью в голове я приоткрыл глаза. Надо мной склонилось до боли знакомое лицо и из глаз на меня капают слёзы. Я узнал
    - Мама! Любимая мама! Мне очень больно — чуть слышно прошептал я -
    -  Слава богу! Ты очнулся. Ты Лёленька /так мама называла меня в детстве/ не волнуйся, потерпи, всё пройдёт  и ты выздоровеешь. Я очень люблю тебя и буду всегда  с тобой -
     - Пить!!! Пить! Пить хочу! -
   Мама налили стакан волы и начала приподнимать голову с подушки.
    - Больно! Очень больно! Не трогай мою голову! -
    - Ну, как же сынок, ты же захлебнёшься -
 Мама приподняла чуть-чуть голова и я с жадностью начал пить. Каждый глоток отзывался в голове невероятной болью, но я пил, спешил, по подбородку и на грудь текла вода, но я выпил всю воду.
   - Ещё! Пить! Пить! - Сколько я выпил стаканов я не помню, но вода в графине кончилась. Пришла женщина в белом халате и мне стало страшно.
   - Мам! Кто это? Я боюсь! Зачем она здесь. Пусть она ко мне не подходит -
   - Сынок! Это врач. Она тебя почти вылечила, спасла  тебя. Не бойся, я с тобой -
   Я панически боялся всех людей в белых халатах. Мать рассказывала о годе /1940/, проведённом со мной  в больнице
  - Когда  к тебе подходила врач при обходе ты кричал: «доктор, не надо Лёлю резать ножом, Лёле больно будет» -
  Значит страх о том, что люди в белых халатах мне будут делать очередную операцию, причинять мне боль, сохранилось в памяти. Мне некоторые нарывы вскрывали без обезболивания и я всегда кричал.  Только на одной спине было больше 20 шрамов, которые сохранились до 60-летнего возраста. А ещё на горле два больших шрама, а на коленном суставе и сейчас есть два шрама. Только руки и голени были без нарывов.
   Врач подошла и сказала
    - Мамаша! Ему нельзя много разговаривать и вам лучше уйти - Мама меня поцеловала и ушла.
    - Я завтра обязательно приду,  ничего не бойся. Я тебя очень сильно люблю -….
   Очнулся, когда ко мне бежала девочка лет десяти. У ней было очень знакомое лицо, но я не мог вспомнить где я её видел?
      - Лёшка! Ты очнулся! Как я рада! Ты пять суток был без сознания. Я к тебе приходила, а ты всё время стонал, видно тебе было больно -
   Я лежал и думал кто же эта девочка, такое знакомое и родное лицо, а вспомнить не могу, даже голова начала болеть.
   - Ты что, не узнаёшь меня? - Видимо на моём лице было написано удивление и беспокойство.
    - Я же твоя родная сестра Оля! Я  тоже лежу в больнице в другой палате и мне врач разрешила вставать и ходить уже 4 дня. Меня завтра выпишут и я буду дома, но к тебе буду приходить вместе с мамой -
   Оля первая заболела менингитом и у ней болезнь проходила в более лёгкой форме, чем у меня.
  Наконец я пришёл домой. Меня вели под руки с двух сторон мама и Оля, настолько я был ослаблен болезнью и плохим питанием.
   В доме мне всё было незнакомое, но свою крёстную и сестру Милу я с трудом вспомнил. А вот сундук, на котором я спал и нередко ночью падал с него на пол, я узнал сразу Так я начал  заново осваивать окружающий меня мир. 
   Жили мы в частном доме на трёх хозяев, причём все женщины и еврейки. Почему они все собрались в одном месте я ни у кого не спрашивал. В доме не было ни одного мужика. Во дворе жила собака Альма, которая стала моим другом. Я 15 лет жил в этом районе и назывался он Кагановический. Сейчас все его именуют Троицкая слобода. Тогда это была окраина города. Все дома одноэтажные и стоят на таких крутых склонах, что с одной стороны дом высотой на два этажа, а с другой стоит почти на земле. Дороги все выложены камнем и, всё равно, каждую весну их размывало в половодье. Все улицы узкие, порой очень короткие, с крутыми подъёмами и спусками. Всего две улицы были относительно прямые и длинные по протяжённости /Оборона Революции и Героев труда/.  Мы жили по улице Героев Труда в доме номер 20. Этот дом и сейчас числится под этим номером и в позапрошлом году мы останавливались около дома. Как было приятно увидеть старую калитку во двор с козырьком покрытым железом. Новые хозяева уже не ходили через эту калитку, а зачем её оставили, не знаю. Мне очень хотелось зайти во двор дома, вспомнить милое детство. Но увы, внук торопился уехать из города и мы удалились.
  Недалеко река Воронеж и тоже с бесконечными поворотами, крутыми обрывами и песчаными плёсами. Течение быстрое, с водоворотами и тихими заводями. Красивая была река. Это потом сделали плотину и образовалось большое водохранилище. Но вода стала не проточная и в жаркое лето  зацветает, становится зелёной с неприятным запахом. Раньше от реки и большого луга вечером доносился приятный аромат цветущих трав, скошенной травы и сена, а теперь противный запах протухшей воды, причём такой резкий, что чувствовался на несколько улиц от водохранилища.
   А сколько радости и счастья мы ощущали, когда с ветерком, с гиканьем, криками, с замиранием сердца мы летели на санках с этих крутых склонов и, конечно, влетали в сугроб. Самые отчаянные ребята катались на лыжах и салазках с крутого откоса железной дороги. Когда посмотришь сверху на крыши домов, на узкую улочку, в которую надо съехать, то дух захватывает, крутизна склона была не меньше 40-45 градусов. Сколько лыж переломали на этом откосе, сколько было вывихов и переломов ног, я и вспомнить не могу.
   Первый раз в город я пошёл вместе с сестрой в начале осени 1943 года. Только что открыли первый кинотеатр «Пролетарий». По воскресеньям для детей до обеда показывали фильмы бесплатно. Ребят и девчонок было очень много, но мы сумели пройти на последний сеанс. Все фильмы были только про войну. Детских фильмов не показывали. Вот и сейчас мы смотрели «Два бойца». Впечатлений было столько, что мы после фильма шли домой молча, за последние 4 года я видел первый фильм, да ещё со звуком.
   Кругом шло строительство и восстановление домов и работали в основном пленные венгры, румыны и немцы. Был обеденный перерыв и колонны пленных шли на обед. Лица у всех уставшие, тусклые и пожухлые. Шли наклонив голову и никуда не смотрели. Только фашисты выделлялись своей злобой и пренебрежением. Все взрослые и дети остановились и смотрели на них. Многие пленных проклинали, обзывали всякими обидными выражениями. Но кидать в них обломками кирпичей конвоиры не разрешали, но ребята по старше из под угла кидали кирпичи, палки и убегали. Пленные работали в Воронеже до 1947 года. Они почти полностью восстановили все дома по улице Проспект революции и Плехановской.
    Когда пустили на линию первый трамвай, а было это в августе 1943 года, то на это событие пришли тысячи воронежцев. Мы с сестрой тоже были в этой толпе. Все радовались как дети, хлопали в ладони и кричали заздравные лозунги в честь Сталина. Первая линия пролегла от железнодорожного вокзала до Заставы /сейчас это поворот к Курскому вокзалу по улицам Кольцовская и Плехановская. Буквально через два месяца сдали линию по улице Проспект Революции. Когда полностью восстановили  два моста через железнодорожное полотно в городе пустили трамвай до стадиона «Динамо» по улице Ленина и по Плехановской до экскаваторного завода. Но это уже было после окончания войны в 1945 - 1947 годах. Первые вагоны были без закрывающихся дверей, ходили они медленно и многие садились и спрыгивали на ходу, не дожидаясь остановки. Так было удобно пассажирам и кондукторы не возражали. В часы «пик», когда все спешили на работу, прицепляли открытые вагоны без окон и дверей. Вагоны в эти часы «набивались» пассажирами до такой степени, что поднять руки не было возможности, все ехали плотно прижавшись друг к другу, на подножках и сбоку вагонов висели люди. В таких условиях большинство пассажиров не оплачивали проезд, да и возможности оплатить не было.
   В школу я пошёл 7 лет. Она располагалась недалеко от дома и дорогу я хорошо знал. Мы с сестрой ни один раз проходили мимо школы, когда ходили на рынок продавать хлебные карточки. Покупали пшено и мама варила суп без картошки и жиров. Это была наша основная еда. И сколько было пролито слёз, когда у Оли вытащили карточки и мы остались без пищи на весь месяц.  Но мама нас не ругала, заняла денег у старшей сестры и кое-как мы продержались, но всё время ходили голодные.
   Школа стояла около церкви и кладбища. Странное сочетание. Кладбище было самое старое  в Воронеже. Ещё Пётр 1  в 1723 году запретил хоронить людей в черте города и на высокой поляне заросшей тёрном в пяти верстах от города организовали кладбище. Так оно получило название Терновое. При кладбище построили вначале деревянную церковь, а в 1838 году  каменную с отдельной колокольней и называлась церковь Святого Духа, но чаще  её звали Троицкая домовая церковь. Службы проводили до 1920 года, а потом закрыли, а служителей церкви арестовали. В 1938 году колокольню разобрали и на этом месте построили большую трёхэтажную школу номер 17. Интересно, эта школа и сейчас функционирует, но уже под номером 16. На кладбище хоронили усопших до 1960 года, хотя было закрыто ещё в 1950 году.
   Начиная с третьего класса мы на этом кладбище играли в войну на заброшенных участках, но ещё попадались надгробные плиты с надписями, полузасыпанные склепы и разрушенные памятники. Сейчас кладбище мемориальное и находится под защитой государства. Тогда мы не знали, что там похоронены герои Отечественной войны 1812 года. Во время войны 1941-45 годов на этом кладбище хоронили умерших в госпиталях солдат и офицеров. В честь наших героев в 2012 г  построили и освятили часовню Михаила Архангела.
    Когда мы бегали по кладбищу я даже не предполагал, что здесь где-то похоронены мои бабушка Ульянищева Мария Фёдоровна и дедушка Ульянищев Алексей Сергеевич, которые умерли в 1920 года. Об этом я узнал только в 1970 году, но тётка Клава /их  дочь/  не знала места их захоронения, она всё забыла и даже не пыталась мне показать.
 
   Во время учёбы церковь сохранилась почти в неизменности, не было только купола. В ней располагались какие-то склады и была контора «Сортсемовощ». Я запомнил эту контору потому, что мы сюда сдавали жёлуди дуба, стручки жёлтой акции. Это были 1947-48 годы. По Сталинскому плану преобразования природы по всей стране закладывались лесозащитные полосы и все дети и взрослые собирали семена деревьев и кустарников. Нам платили деньги за сданные семена. Мы с сестрой иногда зарабатывали по 3-5 рублей в день и очень радовались. Собирали жёлуди и стручки в лесопарке, в архирейской роще недалеко от нас и даже ездили в тамбурах и подножках товарных вагонов в защитные полосы вдоль железной дороги. Мама конечно  о наших поездках ничего не знала. Сейчас церковь разобрана и места её найти нельзя.
   Сестра училась в бывшей земской школе на улице Луначарского, построенной в 1910 году. До войны успела закончить только первый класс. С 1944 года в этой школе проучилась до 8 класса. Школа на удивление сохранилась, только на фасаде были выбоины от осколков и пуль, а ведь в войну в ней находился штаб командования группировки немцев. После получения аттестата об окончании неполного среднего образования Ольга устроилась на работу на завод «Радиодеталей», учиться вдвоём не было возможностей, у мамы была очень маленькая зарплата. Помогла Ольге наша двоюродная сестра Лида, которая работала а этом заводе мастером цеха. Каждый раз идя в школу сестра всегда проходила мимо дома, где раньше жили наши бабушка и дедушка и наш отец в молодости. Это сестра мне показала их дом, до этого я ничего не знал.
  Во время войны и до 1950 года была карточная система покупки всех продуктов, обуви и отрезов тканей. Готовая одежда не продавалась в магазинах. Только на рынке можно было всё это купить, но поношенное, а новые вещи продавали из «под полы». Но даже по талонам надо отстоять очередь, чтобы получить этот сырой, заварной хлеб  всего лишь один килограмм и четыреста граммов на нашу семью. Около нас был только один магазин и назывался он магазин «Редькина», по фамилии купца, который его построил и работал в нём. Этот магазин функционировал до 2000 года, а в 2012 его разобрали. Он был красивый, на высоком фундаменте. Перед входом была площадка в двумя пролётами лестниц. Часто торговали два продавца, одна резала и взвешивала хлеб, вторая отпускала крупы, подсолнечное масло, от рулона полотна сатина или ситца отмеряла метром отрезы полотна.  Очередь занимали ночью, а иногда и с вечера. Записывали номер в тетради и на ладони руки химическим карандашом. Каждые час или два делали перекличку и если не пришёл и не откликнулся, то тебя вычёркивали. Тяжелее всего было зимой. На мне был тоненький пиджачишко, сшитой из старой солдатской шинели, рукавички  из ватина обшитые старым сатином и солдатская, обтрёпанная шапка. Я постоянно замерзал и бегал домой погреться примерно через две улицы. Иногда отстояв очередь хлеба не хватало и на другой день всё повторялось.
  Всё своё детство и юношество прошло среди женщин. В нашей семье и родне не было мужчин. А парню очень нужно общение с мужчинами. Задушевных друзей у меня никогда не было ни в школе, ни среди ребят на нашей улице. Рос я замкнутым, мало общался с ребятами, участвовал в общих играх, но никогда не было верного друга с кем можно было поделиться своими секретами, мыслями, посоветоваться. Любил уединяться, уходил бродить по городу, наблюдать за людьми. Но больше всего обожал лесопарк, я его весь облазил вдоль и поперёк, уходил далеко, далеко, порой блуждал и выходил в незнакомые места. При этом постоянно фантазировал о своей дальнейшей жизни. Мне нравилась одна девчонка их женской школы на улице Сакко-Ванцетти, кареглазая, с большими глазами и шикарными каштанового цвета волосами. Я с ней познакомился на балу, когда они всем классом пригласили наш 9 класс к себе в школу. Тогда все школы были раздельные на мужские и женские и ребята боялись девчонок, сильно их стеснялись И вот эта дивчина, с распущенными волосами, с блестящими глазами два раза приглашала меня на белый танец. Я забыл как её звали, но её лицо, улыбку, иронический взгляд до сих пор помню.  Больше я с ней никогда не встречался. Но вот что странно, в институте я влюбился в дивчину очень похожую на мою первую девушку, с которой я станцевал только два вальса. Вторая девушка стала моей женой на третьем курсе и мы прожили с ней в любви 59 лет. И в последний год её жизни мы любили друг друга также как в юности. Нам не хватило налюбиться 59 лет нашей совместной жизни. Моя жена была необычной женщиной и так любить, как она любила, никто не сможет. После себя она оставила много своих дневников, стихотворений и рассказов. Мы с внучкой все их опубликовали. Они номинированы на три Российских премии: «Поэт года 2017 г», «Наследие 2018 год» и «Русь моя 2018 год». Больше всего меня поразили её дневники, это поэма о страстной, горячей нашей любви и мне, кажется, так написать больше никто не сможет.
   Блуждая по парку, уже далеко за городом я вышел на развалины, как потом оказалось, областной клинической больницы, в которой я до войны пролежал целый год и чудом остался живым. У меня в памяти остались часть красивых, не разрушенных строений цилиндрической формы  с колоннами высотой на 4 этажа. Тогда я не знал, что это знаменитая ротонда, сделанная из литого железобетона, которую фашисты не сумели взорвать. По бокам этой круглой ротонды между колоннами были видимо окна, но сейчас были сплошные большие прогалины от снарядов, часть бетонных плит висели по бокам. Рядом было большое всё разбитое авиабомбами высокое здание, видимо, главный корпус больницы и тоже между окнами, как мне казалось, проходили пилоны или полуокружности белых колонн. Но сохранились только две колонны, вся остальная часть здания была взорвана до руин первого этажа. Я всю ротонду облазил от подвалов до верхних этажей. В вестибюле был разрушенный фонтан, в подвалах  разбросаны остатки поношенных вещей, детские ботинки, женские туфли. Потом я узнал, что в этих подвалах прятались женщины и дети при бомбёжках. Из вестибюля на второй этаж вела широкая лестница, часть её была разрушена. Видимо, авиабомбой пробило красивый бетонный купол, перекрытие второго этажа и повредила лестницу.  На   втором этаже большой круглый лекционный зал на 500 или больше человек, скамеек и амфитеатра из деревянных построек не было, всё растащили окружающие жильцы. А какой красивый купол венчал этот зал? А теперь в центре его зияла огромная дыра, облицовка купола осыпалась, а вот чем и как он был облицован, не помню Сейчас это мемориальный памятник Отечественной войны 1941-1945 годов. Но он разваливается, где-то 10-12 лет тому назад обрушился купол, по бокам висят обломки стен и купола, колонны разрушаются. Недавно в сети появилось сообщение о том, что город решил законсервировать памятник, сохранить его в том виде, в котором он был после войны. Для Воронежа этот памятник, как второй дом Павлова в Сталинграде. Давно пора это сделать, когда-то это было уникальная ротонда  по размерам и красоте, но главное, надо сохранить для потомков это здание как памятник героической обороны Воронежа, как памятник героям этой жестокой войны. 
   Когда я жил в Воронеже я не интересовался достопримечательностями города, знал хорошо только те места, где проживал и учился. В то время в Воронеже работали только два театра: драматический имени Кольцова и театр оперетты.  В первом я ни разу не был, а в оперетту ходил два года, посмотрел все музыкальные спектакли Имре Кальмана: Сильва, Баядерка, Фиалка Монмарт, Графиня Марица, Принцесса цирка. Штрауса — Весёлая вдова, Летучая мышь, Сказки венского леса. Дунаевского -  Вольный ветер. Многие спектакли смотрел по несколько раз, так Сильву- 5, Летучая мышь- 4, а Баядерку- 6 раз. Многие арии и сейчас помню, а прошло больше 60 лет. Конечно я посещал все спектакли бесплатно, т. к. в нашем доме жила билетёрша этого театра и она меня проводила через чёрный ход.
   Почему в детстве на меня обрушилось столько болезней? В чём я провинился перед богом? Все говорят, что у тебя такая судьба. Не завидная судьба. До 12 лет я переболел всеми детскими болезнями. Кроме менингита были корь и ещё какие-то болезни. Дифтерия врезалась мне в память на всю жизнь. Но больше всего досталось моей маме. Как она бедная всё это выдержала, мне понять трудно.
  Вначале у меня были головные боли, они быстро нарастали и уже на третий день я лежал и стонал. Потом пошла такая слабость, что даже руку поднять мне было трудно. Я начал задыхаться, опухло горло и вся гортань. Мама не знала что делать. Была глубокая ночь, на дворе бушевала сильная метель. Крёстная говорит маме: «Чего ты ждёшь? Видишь он совсем задыхается. У него наверное круп». Я не знал что это такое, но мне было очень плохо.
    - Заворачивай его в тёплое одеяло и неси скорей в больницу. Он не доживёт до утра. Я тебя провожу до железнодорожных путей, а дальше ты сама доберёшься - сказала Вера.
   Я знал, что до железнодорожной больницы было около 3 км. Но главное было трудно забраться на высокую гору-насыпь перед полотном. Зимой я не раз скатывался с этой горы, было скользко. Другая обходная дорога была далеко и требовалось больше времени, а все опаздывали, кто на работу, а кто в школу. На улице мне стало дышать легче. Но каждый шаг, каждое движение мне ударяло в голову. Мне казалось, что по голове мне били  молотком, так было больно. И всё же мама со мною на руках подскользнулась и съехала на боку вниз со мной на руках, но меня не уронила. И только со второго раза с помощью моей крёстной они взобрались на полотно. Дальше надо было пройти по краю железной дороги метров 700. Навстречу секла в лицо метель, почти ничего не видно. Мама нагнувшись упорно шла вперёд и всё причитала: надо дойти, скорей, скорей! Но сильный ветер сдерживал её и двигались мы медленно. Наконец начали подниматься с полотна на улицу. Дальше была прямая дорога до больницы. Я время от времени подглядывал за дорогой и всё слышал. А вот что было дальше, не помню. Мама рассказывала: «я почувствовала, как ты на руках обмяк, стал тяжёлым и я поняла, что ты отключился. Я ещё ускорила шаг, хорошо что ветер стал дуть потише». В больнице еле достучалась, все спали. Пришла врач, посмотрела тебя и сказала; «срочно в инфекционное отделение». Меня положили вместе с тобой».
  А мне  всё время казалось, что я лежу в пустыне на горячем песке и укрыт тёплым одеялом.  Мне было душно, жарко, я хотел откинуть одеяло, но руки поднять не смог. Ноги тоже не двигались и весь я был скован...Потом я лечу над землёй. Внизу сады, на деревьях зрелые яблоки, груши, вишни. Я хотел подлететь и сорвать плод красивой груши, но не могу опуститься. Люди все в каких-то прозрачных одеждах, пьют из родника холодную, вкусную воду. Как мне хотелось пить! Но дотянуться до воды я не смог. Ото всюду льётся нежная красивая музыка и пение, почти также как я слушал пение хора в церкви, когда ходил с мамой...А потом я опять в жаркой душной бане, я задыхаюсь и не могу вздохнуть...И эти сны мне бесконечно чередовались.
    Я очнулся только на третий день. Открыл глаза, мама сидит около меня, лицо землистого цвета, глаза ввалились, плачет и улыбается.
   - Слава богу! Ты очнулся! Я сижу около тебя уже третий день, ты всё время стонал. Хорошо дышать стал только через сутки. Я до этого всё время был на грани смерти -
  Мой ангел хранитель в очередной раз спас меня. Хорошо, что всё обошлось без осложнений. Но я был сильно ослаблен и в школу не ходил почти два месяца. Потом наверстал отставание, хорошо помогла родная сестра Оля. Остальные в доме никто не заболели. 
   Запомнились мне два или три наших походов с мамой на тряпичный рынок. Его чаще называли «толкучкой». Дома и на улице я ходил  в одежде сшитой мамой из старых вещей сестры или из поношенных вещей, которые мама где-то доставала. А вот к школе мы ходили на этот рынок и покупали мне приличные штаны, курточку и ботинки. Они тоже были не новые, но выглядели прилично и долго носились. Мы доезжали до конечной остановки трамваем /около экскаваторного завода/ и дальше пешком до моста через глубокий лог.  Рынок был на большой площади с левой стороны перед логом. Сейчас на этом месте располагается автовокзал. Рынок работал только по воскресеньям и народу в нём собиралось настолько много, что передвигались по нём можно было плотной толпой, толкаясь и постоянно ругаясь друг на друга. Мама меня предупредила, чтобы я от неё не отходил ни на один шаг, т. к. здесь легко потеряться. Все вещи лежали на тряпках на земле, никаких прилавков не было.  Я уставал от бесконечных переодеваний, примерок, шума, криков, суеты и колготы. У меня уже через час начинала сильно болеть голова и дальше я уже ничего не понимал и всё делал автоматически. Я ненавидел эту барахолку.
   И в дальнейшем всю жизнь у меня остался неприятный осадок от хождения по магазинам, рынкам, этих бесконечных примерок. Что мне нравилось я сразу покупал и уходил из магазина или рынка. Может и не всегда были удачные покупки, но для меня главное, чтобы мне было удобно и тепло.
   Мы прекрасно знали, что на всех рынках работали масса воришек всех мастей. Работали они часто не в одиночку, а шайками, отдельные специально создавала шум, крики, сжимали толпу. А другие подрезали лезвием сумочки  или карманы и вытаскивали деньги. На рынке нередко слышались женские крики: «Обокрали! Держите вора!».
    Во время второй нашей поездки мама меня просила: «ты сынок, посматривай вокруг  меня, особенно когда я достаю деньги и расплачиваюсь». Мама всегда деньги прятала за «пазухой» в лифчике. Так было надёжней. Но я совершенно забыл о маминой просьбе. Рядом с нами дедушка продавал певчих птичек. Он кричал: «канарейки, самые голосистые, подходите  не стесняйтесь». Я никогда не видел канареек, но они красиво пели, для них не существовали шум толпы, крики хозяина, окружающие люди. Им нравилось петь, соревноваться с друг другом. Я на них смотрел и забыл о том, что мы что-то покупаем. Когда мама расплачивалась за купленные ботинки, откуда-то из-за плеча мамы резко протянулась рука и выхватила все деньги. Этот пацан пулей скатился в лог, повалил клетки с птичками, сбил женщину, у которой мы покупали ботинки /рынок не был огорожен / и всё, ботинки и мои штаны убежали. Мама плакала и мы ушли с рынка пешком до дома через весь город, денег на проезд не было. Так я и проходил весь учебный год в третьем классе в старых вещах. Ребята надо мной потешались, обзывались обормотом, а сдачи я не мог дать, был очень слабый после болезней.
   Последние два года перед отъездом из города мы жили на другом конце города по улице Клиническая. Это было общежитие от маминого завода, но у нас  впервые стала своя комната и мы все были безумно рады. Печку топили углём, а обед чаще всего готовили на керогазе или примусе в коридоре. Мама и Оля с работы приходили поздно и я научился готовить не хитрый обеды, подавал им горячий суп или борщ. Мне нравилось готовить им еду. Но школу мне мама посоветовала не менять и я ездил через весь город в старый район.  С 5 класса мама меня перевела в специальную ведомственную школу от железной дороги. Она и называлась школа номер 2 Юго-Восточной железной дороги.  В ней были прекрасные преподаватели и нас подкармливали бесплатно на большой перемене. В других школах этого не было.  Школа располагалась на Лениском проспекте рядом с педагогическим институтом. В конце 80 годов  школу разобрали и на этом месте построили новую в три раза больше по площади и сейчас это школа числится под номером пять, а педагогический институт стал Педагогическим университетом. Только в 1958 году провели новую линию трамвая по нашей улице и дальше по Траспортной на улицу Ленина. Теперь я садился у пожарной части и ехал прямо домой минуя город. Но от трамвая, который грохотал перед нашим окном в доме /под окном была стрелка перевода путей/, жить стало невозможно.  С 5 часов утра и до 1 часа ночи грохот стоял в комнате. У меня болела голова и невозможно было учить уроки. Потом привык и этот шум почти не замечал.
  Я самостоятельно решил поступать в Плодоовощной институт в г. Мичуринске. Все мои родственники уговаривали остаться в своём городе, ведь в Воронеже есть свой крупный сельскохозяйственный институт. Но я влюбился в плодоводство, перед этим прочитав все труды И.В. Мичурина по селекции плодовых культур. 
  После окончания института мы с женой работали в совхозе за 30 км от Воронежа. Приезжали в город за продуктами и всегда заезжали к маме. Затем аспирантура в родном ВУЗе. В 1969 году я приезжал в Воронеж к тёткам  Клаве и Кати, родным сёстрам моего отца. Я привёз диссертацию, чтобы Клава её напечатала.
    - Я все глаза «сломала», разбирая твои «каракули». Ну и почерк, ужас какой -то! Я всю жизнь печатаю с рукописей, но такого почерка никогда не встречала — сказала Клава.
   Клава была очень грамотная, она не сделала ни одной ошибки при печати и даже выправила отдельные мои «корявые» предложения. У нас не было денег, чтобы отдать печатать машинистке, поэтому и просил свою тётку. Больше я их не видел. На их похороны меня сестра не пригласила и даже не сообщила об их кончине. Обо всём этом я узнал позже у своей племянницы, дочери моей сестры Ольги. Почему Ольга так поступила, для меня это осталось тайной. Я предполагаю, что она опасалась того, что я буду претендовать на квартиру и наследство моих тёток. Ведь мы с сестрой были прямыми наследниками в равной степени. Но у меня даже в мыслях не было желания на что-то претендовать и оспаривать из наследства тёток, ведь Ольга одна ухаживала за ними в старости и организовывала их похороны. Видимо, поэтому она перестала звонить мне и писать письма.  Да я и сам виноват. Надо было мне приехать к ней и все эти вопросы обсудить и успокоить её, но я этого не сделал. Я даже и сейчас не знаю  и никогда не спрашивал у дочери моей сестры судьбу  хорошей двухкомнатной квартиры в центре города, а также и о их денежных сбережений на сберегательных книжках, которые были у тёток и я знал о них раньше.
  В последующие  сорок лет я редко приезжал в Воронеж. Проеду по окружной дороге на служебной машине на левый берег, переночую в квартире сестры и мамы и домой. Воронеж я  не видел и мне было не интересно ехать смотреть центр города. Всё время отдавали работе и своей семьи. Только за год перед смертью матери меня тянуло  в Воронеж, я хотел увидеть маму. Приезжал к ней каждый месяц чаще с шофёром, но иногда и один за рулём. После похорон я не был в Воронеже лет 15.
    И когда я остался один меня стала мучить ностальгия по местам моего трудного детства. Но один я не решался ехать и дожидался отпусков у моих внуков.  Первый раз мы с внучкой и младшим внуком приехали в Воронеж в июне 2016 года. Мы только и успели повидаться со своей племянницей, побыть на могилках моей мамы и сестры. Я долго стоял около их могил и просил у них прощения за все свои грехи перед ними. Слишком поздно я это сделал. Надо было при жизни просить прощения, но я этого не сделал.
  Подъехали к дому на улице Героев Труда, где я прожил больше 15 лет, но войти в дом не решились. Подошли к воротам дома моего дедушки, в котором жил и мой отец, но постучаться и войти было неудобно,  мы предварительно не договаривались, а ломиться без  приглашения не тактично. К тому внук очень торопился вернуться домой в Москву.
   На второй день утром поехали в совхоз, где мы с женой работали 4 года после окончания института. Я давно хотел съездить в этот совхоз, ведь там при странных обстоятельствах я. наверное, нашёл могилу своей бабушки Юли. О её месте захоронения не знал никто из наших родственников, включая и трёх её дочерей. Обо всём этом подробно описано в рассказе «Зов крови». На кладбище мы не поехали. Как сказали старожилы, которые помнили нас, вы там ничего не найдёте. Там уже повторно начали хоронить, прошло почти 60 лет как вы уехали из совхоза. Другие достопримечательности совхоза у меня смотреть пропало всякое желание. Всё что мы создавали, строили с большим энтузиазмом, всё развалили, продали и растащили. С горечью в сердце уехали домой не заезжая в Воронеж.
   Второй раз к поездке мы подготовились заранее. Я нашёл телефон экскурсовода, в доме моего деде проходят экскурсии и в сети он числится как «Дача Ульянищевых»,  договорился  с ней и Оля обещала нам помочь проникнуть в дом деда. И вот мы со старшей внучкой едем на поезде в Воронеж. В этот же день вечером мы побывали в доме моих предков. Наши впечатления о посещении и о наших теперь новых хороших знакомых всё описано в рассказе «Поиски предков». Второй день мы посвятили знакомством с      достопримечательностями города. Вместе с экскурсоводом проехали по всему городу. Раньше, ещё обучаясь в школе, я с учительницей знакомился с домиком Петра 1, построенного из сухих брёвен осины. Он простоял больше 200 лет  и как мне потом объяснили лесники, хорошо просушенная осина, когда она звенит при ударе по ней молотком, становится настолько прочной, что превосходит дуб и бук, никогда не поражается вредителями и грибком. Посетили мы арсенал при спуске к Чернавскому мосту. На второй день ходили в краеведческий музей. Но об этих экскурсиях у меня в памяти почти ничего не осталось.
   На этот раз мы начали со знакомством Адмиралтейской площади рядом с Вогресовским мостом. Воронеж является колыбелью русского военно-морского флота. Указом Петра  от 30 сентября 1696 записано: «Морским судам быть». Это дата основания военно-морского флота.  Именно здесь был построен первый линейный корабль по чертежам самого Петра 1.  Под обрывистым берегом Успенская адмиралтейская церковь. Рядом ещё при жизни Петра 1 стоял его дворец, рядом палаты для высокопоставленных особ, таких как Меньшиков, Апраксин и др. В церкви проводили крещение всех спускаемых на воду кораблей.
   Но создавать флот пытались и до Петра. Его отец царь Алексей Михайлович /тишайший/ ещё в 1669 году на реке Оке построили первый трёхмачтовый корабль с 22 пушками, который сопровождал торговые суда по Волге и Каспийскому морю. Именно Тишайший впервые утвердил в качестве флага России триколор, трёхцветный флаг. В 1669 году по указу Алексея Михайловича под Козловым
 /ныне Мичуринск/ в станице Старо-Тарбеево заложили верфь и построили 500 парусно- вёсельных стругов для похода к Азову против крымских татар. На таких стругах казаки ходили в Крым и в Турцию. Они были в Стамбуле и плавали в Егейском море. Длина таких судов была 18-22 метра.
  Пётр 1 в в 1694 году принял решение возобновить боевые действия против Оттоманской империи. Для первого  и  второго Азовских походов  в Старо-Тарбеево было построено 967 судов стругов. На них перевозили вооружение, солдат, т. е. они обеспечивали материально-техническое обеспечение армии. В лесах Козловского уезда в то время практически вырубили все дубовые леса на строительство флота. Ещё перегоняли множество плотов с лесом на  верфи Воронежа, Рамони, Чижовки и в другие верфи вокруг Воронежа и на реке Дон. В 1698 Пётр 1 посетил верфь в Старо-Тарбеево и приказал перенести её ближе к Воронежу.   В гербе Мичуринского района, также, как и в гербе села Старо-Тарбеево, есть парусное судно, именно в честь нашего вклада в создание русского флота.
  Вернёмся  к кораблю, с которого началось создание военно-морского флота. Он был заложен на воронежской верфи в 1698 году. Его конструкция была собрана из лучший образцов  кораблей Англии, Испании и Голландии. Строился из дуба, а внутренние помещения из ореха. Двух палубный с 58 пушками корабль был спущен на воду в 1700 году под названием  Гото-Предисцинация или Божье предвидение. На этом корабле впервые  в Росссийском флоте был освящён и поднят Андреевский флаг Российского флота.  Параллейно ещё в 6 верфях Воронежской губернии строились корабли. Всего было построено 245 морских кораблей, из них на Воронежской верфи 128 кораблей.
    Азовская крепость пала, но на море  одержали победу турки.  История первого линейного корабля закончилась его продажей Османской Империи. После заключения мира с турками Пётр 1 приказал перегнать корабль в Санкт- Петербург, но турецкие власти его не пропустили через Босфорский пролив и Апраксин его продал вместе с сопровождающими его кораблями.  До 1718 году он был во флотилии Турции, а потом сгнил, пушки сняли и на этом его жизнь закончилась.
   В 2009 году по рекомендации губернатора Воронежской области областной думой было принято решение восстановить и построить первый линейный корабль и сделать его музеем с плаванием по Воронежскому водохранилищу. Чертежей не сохранилось  и проектировали по данным из архивов и рисункам. Строительство началось в 2011 году и в день ВМФ в 2014 года корабль был сдан, совершил испытательный рейс по водохранилищу, а затем стал на прикол возле Адмиралтейской площади и был открыт к нем доступ всем желающим.  Один раз в году, именно на день ВМФ вешают паруса, но только в полный штиль. Однажды ошиблись с погодой, налетел неожиданно ветер и корабль понесло по водохранилищу. С большим трудом остановили, сняли паруса и больше он не отходил от причала. Прогулку с экскурсантами на борту кораблю оказалось совершать нельзя из-за мелководности и малому размеру водохранилища.
   Больше часа мы ходили по кораблю с экскурсоводом. Другие подробности вы можете посмотреть и в сети.
   Дальше нас познакомили с лечебным стулом Ножкина, установленного за административным зданием губернии, смешной и нравоучительный памятник. Прошлись по главной площади Воронежа и поехали в Первомайский сквер. В этом парке раньше был цирк.  Я только один раз за всё детство побывал в нём, где выступал цирк Дурова.  Сейчас на этом месте стоял великолепный Благовещенский собор, построенный в 2009 году. Это красивейший собор и самый высокий в мире / 97 м/  среди православных храмов, занимает  третье место по величине и объёму. Осмотрели самый старый памятник Петру 1 в Петровском сквере. Его установили в 1860 году. Но в войну был сильно разрушен и реставрирован. Закончили экскурсию на площади Победы. Грандиозный и необычный памятник участникам войны. Более подробно можно посмотреть в сети.
   Вечером мы приехали в центр города и прошли по всем памятным с детства местам Оперный театр, здание которого долго не восстанавливали после войны и только в 1961 году состоялся спектакль в новом театре. Отдохнули в Кольцовском сквере, где стоит несоразмерный памятник Кольцову. Большой постамент высотой около 5 м  венчается маленьким бюстом Кольцову, говорят, что не хватило денег.  А может в этом и есть достопримечательность.
   Подошли к филармонии. У меня с этим зданием в душе осталось много приятный воспоминаний. После войны здесь был театр оперетты, я не пропустил ни одного спектакля. Напротив стоял кинотеатр «Спартак». Мы с сестрой ходили на утренние сеансы. Прошлись по Проспекту Революции, мимо театра драмы, где в наше время выступала Мордасова, ансамбль песни и танцев Массалитинова. Дошли до театра кукол и присели отдохнуть. Вокруг площади стояли лавочки как раз для детей и стариков. В центре памятник собаке Бим. Я долго наблюдал как  девочка 3-4 лет пыталась оседлать собаку, но соскальзывала. Подошла мама и посадила. Девочка засмеялась, да так звонко, что на душе стало так приятно, дети всегда приносят радость, особенно, когда они выражают счастье и восторг.
   Мы вернулись и пошли по бульвару по улице Карла Маркса мимо памятника Никитину. Он на этом месте стоял и в мои годы проживания в Воронеже. Я часто ходил здесь, моя тётя Клава работала в переулке по этой улице. Помню, как она меня ругала за мой отвратительный почерк, когда мы вместе с ней разбирали мои «каракули» в диссертации, я порой и сам иногда не мог понять, что я написал. Тогда я быстро перефразировал, чтобы не показать ей, что я сам не могу разобраться.
   Стало совсем темно. Включили фонари и подсветку зданий и памятников. В свете разных цветов радуги город выглядит сказочным, цвет скрашивает  серость, несуразность архитектурных композиций, всё выглядит прекрасным.  Прошли мимо памятника Высоцкому. Он как всегда был с неразлучной гитарой. Был тёплый вечер с лёгким ветерком. По бульвару гуляли много людей, особенно почему-то детей. Они резвились, бегали, но шуму не было.  Но я устал и попросил внучку вызвать такси и уехать в отель. Было уже 11часов вечера.
   Утром на вокзал мы приехали раньше отправления поезда. Больше часа сидели в пионерском парке. Мне не понравилось. Кругом грязь, в воздухе летаю обрывки газет, парк полу заброшенный. Вернулись к вокзалу и зашли в при вокзальный сквер. Здесь я встретился со старым другом моей юности. Прямо в сквере на запасных путях стоял паровоз. Мои самые счастливые годы прошли под гудки, шипение пара от паровоза и стука буферов вагонов. Несколько лет я жил в доме жены и стоял он рядом с железнодорожной станцией. Мы с моей будущей женой все ночи сидели на лавочке около их дома, не одну сотню раз я её  провожал глубокой ночью домой, а потом через весь город, отшагав 15 км, а точнее почти бегом  мчался домой, не замечая не лютого мороза, не метели, я был безумно счастливым человеком. И это счастье заполнило наши души на всю нашу жизнь. Мы прожили трудную, но счастливую жизнь.
   В вагоне поезда произошёл один маленький эпизод, который оставил приятное впечатление. Внучка каждый раз садится в один и тот  же вагон на одно и тоже же место.  Вот и сейчас мы сидим на своих местах и подходит к нам женщина. Лицо очень знакомое и внучка мне шепчет: «эта женщина ехала с нами в Воронеж и сидела именно на этом же месте, где сидит сейчас».
   - Вы извините меня. Я за вами наблюдала, когда вы ехали в Воронеж. Вы очень были воодушевлённые, ваш дедушка всё что-то восторженно рассказывал. Приятно было на вас смотреть. Я подумала, значит есть ещё счастливые люди. Я, конечно, заметила, что вы выбираете одни и те же места, как и я -
   В этот же день внучка уехала домой в Москву и я как всегда остался один.

                март 2018 года