Тайга у дома. Пропала Зорька

      Пастух на селе был значимой фигурой, а не каким-то там Лелем-певуном. Пастуху крестьянка доверяла самое ценное в хозяйстве – корову-матушку, всей семьи кормилицу. От пастуха зависела и сохранность коровы, и её надои, и здоровье, и своевременное соитие с быком.

      По окончании сезона опчество рассчитывалось с пастухом оговоренным количеством зерна, картошки, сала, так чтобы хватило бы ему на зиму. Летом-то пастуху припасы были ни к чему.  Летом его ставили на череду и он по очереди ночевал и харчился в крестьянских семьях.

      Каждый пастух свой значимый статус дополнительно расцвечивал разнообразными языческими  приёмами.  Так Яша Дрын, которого ежегодно камарцы подряжали в пастухи, носил на шее ржавую подкову. Утором в проворе, прогнав скотину,  он вешал подкову на жердь и уверял баб, что эта жедезяка заговоренная и она не позволяет коровам разбредаться. Хотя. куда им было разбредаться?

     У камарских мужиков полей было мало. Кругом тайга. Поэтому ни выгонов, ни паскотин, ни ухож возле Камар  не существовало. Коровы паслись в лесу. Чтобы они не разбрелись, по весне вся деревня выходила на осек. Наверное это выражение произошло от глагола скчь, осекать.  Суть осека  заключалась в том, что в лесу параллельно реке валили друг на друга деревья, которые образовывали  непреодолимую для коров ограду.  Осек начинался от деревни и другим окончанием  упирался в реку. Так что коровам бежать было некуда.

     Раньше-то коров в деревне было много. На личных подворьях до двадцати пяти голов, да такое же колхозное стадо.   Загонит их Яшка в лес, а сам усядется в прогоне и весь день лапти плетёт. На продажу.

     Вечером достанет он свою сопелку, заведёт незамысловатый наигрыш и потянутся из леса коровушки. Он их пересчитает и погонит в деревню, а там их уже хозяйки ждут. Коровы у него никогда не пропадали.    

      Потихоньку, полегоньку растаяло коровье стадо. То война, то укрупнение колхозов, то хрущёвские выкрутасы. К девяностым годам осталась в деревне всего одна неспокойная тощая коровёнка. У Коли Ромашкина. И вот эта коровёнка пропала.

 . Об  этом событии деревня была оповещена громкими причитаниями Колиной жены. В своих горестных сетованиях хозяйка то жалела корову, называя ее Зоренькой и матушкой, то напускала на нее всех собак, обзывая ссюхой, стервой и другими женскими ругательствами.  Коля ходил по двору, как опоенный, растерянно хлопал себя по ляжкам и не знал, что ему делать.

     Ромашкины свою Зорьку не пасли. Хозяин каждое утро высматривал местечко на лугу, где, по его мнению, трава была погуще, и вбивал там кол. На кол надевалось железное кольцо с цепью, другой конец которой крепился  с помощью карабина к Зорькиному ошейнику. И всё, и вся забота.  Животное паслось само (если позволяли слепни).

      И сегодня Зорька с угра паслась, а к обеду её не стало  Кол на месте, цепь возле него , а скотинины нет.

      Обитатели Камар немедленно отозвались на женские клики. Мужчины быстро, как по тревоге, собрались у Колиной избы. Узнав причину кликов и обсудив положение, они решили, что корова не иначе, как ушла в лес, в сторону Черничного озера.

     При упоминании такого очень неуютного места, хозяйка заголосила еще пуще. Ещё бы: Черничное озеро – это тебе не ля-ля-ля. Там кругом топко. Там не чисто. Там до сих пор стонут души детей, утонувших в болоте ещё в войну.

   Мужчины покумекали ещё немного, попеняли Ромашкиным на то, что те не надевают на шею корове ботала: по его блямканью было бы легче обнаружить пропажу. Постояли, покурили, порассуждали.

    -- Ну, что, мужики, стой  ни  стой,  а животину искать нужно, -- наконец подытожил мужские рассуждения новосёд Дима.

  Умница Юра Перепрыгов обратился к своему соседу Иркутскому:

   -- А скажи-ка, Женя, когда ты служил в Иркутске, у вас коровы пропадали?

   -- У нас вообще коров не было. Были свиньи. Так те в Монголию убегали. Но мы их умудрялись возвращать.

   -- Вот видишь. У тебя опыт есть. Давай организовывай поиски.

И Женя организовал.

     В центре позиции был поставлен пожилой Александр Иванович.  Он должен был идти по просеке восточного хода в сторону Черничного озера и греметь двумя крышками от алюминиевых кастрюль.
 
  -- Вы будете вроде акустического маяка.—сказал ему Женя.

    Вправо и влево от «маяка» с промежутками в 20-30 метров стала разворачиваться цепь вольных стрелков. Поскольку стрелки были очень вольные, то цепь образовывалась медленно. Когда все, наконец,  встали на свои нумера, Иркутский подал команду, по которой волонтеры тронулись с места и тут же исчезли в зеленой чаще.

   Дождик начал моросить еще утром, а к началу поисковой операции перешел из мороси в мелкий, но густой душик. Александр Иванович, с наброшенной на плечи пластиковой  накидкой,  неторопливо шел по влажной просеке и периодически гремел кастрюльными крышками. На его громыхание веселыми криками отзывались соседи.

   Чем дальше в лес углублялись поисковики, тем меньше становилось и веселья, и криков: дождь остужал эмоции.  Когда до Черничного озера осталось не более километра, Александр Иванович с удивлением отметил, что в лесу ни справа, ни слева никто больше не кричит.

  "Неужели домой вернулись, -- подумал он, -- а ведь договаривались двигаться до озера."

    Александр Иванович немного потоптался в окружении набрякших влагой кустов ивняка, полязгал крышками, крикнул пару раз и, не получив ответа, все же решил, во исполнение разработанной Женей диспозиции, идти вперед.

    Всхлипывания и бульканье он услышал, не доходя до озера метров триста. Вскоре к ним присоединились унылые стоны. Затем странные звуки усилились. Стоны стали переходить в короткие повизгивания с завываниями в конце. Лес хмурел на глазах. В еловых ветвях ощутимо настаивалась жуть. Впечатление было отвратное.

    Александр Иванович остановился. Тело его начало наливаться страхом. Когда на озере что-то заверещало и засипело, он резко развернулся, а когда в чаще  раздался хруст ломаемых сучьев, акустический маяк, не выбирая дороги, прямо через мокрые кусты резво чесанул в сторону деревни.

  Бежал он стремительно, препятствия брал прыжками, а поэтому быстро выдохся и вынужденно перешел на шаг. Грудь разрывало от нехватки воздуха. Когда дыхание немного отрегулировалось, он прислушался к озерным звукам, которые стали негромкими.

   Чем дольше Александр Иванович напрягал слух, тем более растерянным становилось выражение его лица. Он шел все медленнее и медленнее пока не остановился вовсе.  Затем   развернулся в сторону озера и застыл, всей своей позой выражая невысказанный, недоуменный вопрос.

      Вернувшись в деревню, Александр Иванович узнал, что Зорька нашлась.  Она паслась в овраге возле деревни.  О чём сынишка Николая оповестил всех поисковиков, кроме Александра Ивановича, которого он не нашёл в лесу..

      Вечером всеобщей темой обсуждения стали вопли Черничного озера, которые слышал Александр Иванович. Общее мнение было таково: на озере водится какая-то нечисть,  а посему  держаться от него нужно подальше.

     И раньше-то к озеру народ слабо тянулся, а теперь и вовсе престал ходить в ту сторону.  Мало что ли других мест в обширном Вепсском лесу? Хотя там тоже не всё чисто. Тайга же.