Три снежных дня

   - Ты, наверное, удивишься, Эмили, но я серьезно обеспокоен твоим состоянием. Я тешил себя мыслью, что это жизнь в поместье навеяла на тебя такую скуку, и, вернувшись в Париж, ты вновь оживешь. Но вот мы уже несколько месяцев здесь – и ты по-прежнему мрачна. Ни балы, ни светские приёмы, ни опера, которую ты так любила всегда, не радуют тебя.
   Эмили посмотрела на мужа равнодушным уставшим взглядом.
   - О чем ты, Анри? Мне кажется, я была любезна со всеми на празднике в Лувре.
   - Ты была очень любезна, Эмили. Ты всегда любезна. Но я не о любезности. Я о блеске в твоих глазах. Его уже давно нет. Ты будто не здесь и не со мной. Ты смотришь будто сквозь меня. Да что я?! Ты смотришь сквозь всех. Ты есть, но… тебя нет.  – Анри посмотрел на жену: она почти без движений сидела на резной кушетке, откинувшись на высокую мягкую спинку, её лицо выражало безразличие.
   - Я не понимаю тебя – она снова посмотрела на мужа и перевела взгляд на противоположную стену, где были изображены нарядные дамы и кавалеры на лужайке в королевском парке, для них играли музыканты, а вокруг раскинулись розовые кусты.
   Анри тоже посмотрел туда.
   - Да, я именно об этом, - спокойно, но с некоторым напряжением сказал он – ты думаешь, что я ничего не знаю, но я знаю. Ты тоскуешь по нему – по этому художнику.
   Эмили вздрогнула. Она, действительно, думала о Теодоре. Раньше ей часто казалось, что Анри знает об их связи, но теперь, когда они не виделись столько лет, могло ли это иметь хоть какое-то значение?
   - Ты ведь любишь его?
   Этот вопрос ей показался насмешкой. Слово «любишь» из уст Анри звучало как минимум странно. А столько лет разлуки с Теодором превратило любовь в тяжелое болезненное испытание.
   - Ты любишь его. – Анри сел, напротив. Было видно, что ему нелегко даются эти слова, но он не был раздражен. – Я всегда знал, что ты увлечена им. Да и ты слишком умна, чтобы не понимать, что я знаю. Но я позволял тебе эту интригу. Признаю, я не был хорошим мужем, я был слишком занят службой и мне было не до тебя. Светская жизнь, приёмы, художественные салоны никогда не привлекали меня. Я и сейчас уверен, что это пустая трата времени. Но ты – ты другая. И я всегда это понимал. Ты была гармонична в этом. Твоё увлечение искусством, театром очень хорошо вписывалось в образ моей супруги. Ты поддерживала знакомства, которые никогда не были интересны мне, но которые так модно сейчас иметь – даже король обращает на это внимание! Я гордился тобой. Да, не удивляйся. Возможно, наш брак и был результатом чужих интересов, но мы оба приняли это. И я знал, что ты лучшая партия для меня. Думаю, что и я сделал твою жизнь более яркой. По крайней мере я с пониманием относился ко всем твоим увлечениям и позволял тебе иметь всё, что ты хотела
   Анри ненадолго замолчал.
   - Художник…  Чем он так привлёк тебя?
   Эмили медленно и бесшумно выдохнула, будто боялась, что Анри догадается о нахлынувших вдруг воспоминаниях. Перед глазами был тот день, когда маркиз Дампье представил им с Анри Теодора, оформлявшего гостиную и галерею в его роскошном доме. Это были изображения, связанные с военной историей Франции, но не сцены сражений, а отдельные люди – гусары, мушкетеры, одержавшие победу в бою. Этой темой многие увлекались теперь, но образы, созданные Теодором были другими. Пока Анри с маркизом обсуждали политические новости, Эмили внимательно вглядывалась в лица нарисованных героев, а Теодор молча следовал за ней.
   -  Никогда не видела ничего подобного, месье.  – сказала она ему тогда.
   -  Что вас так заинтересовало, мадам?
   - Эти лица. Например, вот этот мушкетёр, который только что убил своего врага. Он должен ликовать, но в его мужественных чертах читается боль. Он будто страдает от того, что ему пришлось убить.
   - Смерть – это всегда боль, мадам. И тот, кто убит, возможно, меньше страдал, чем тот, кто убил. Это война, мадам. Здесь нельзя иначе. Ты либо убит, либо убил. Выбирая жизнь, ты все равно выбираешь смерть. Выбирая честь -  выбираешь смерть.
   Их глаза встретились. И это было странное ощущение, будто взгляд этот был ей уже знаком, будто она долго-долго искала его, и теперь, поймав вдруг, почувствовала себя совсем иначе.
   - Художник… - продолжал Анри, – конечно, он понравился тебе! Такие как он умеют очаровывать женщин. Романтика, беседы о вечном, все эти рисунки, статуэтки – всё, от чего я так далек и к чему тебя так тянет! Ты была с ним, ведь так? Я знаю, что была. Когда спустя 15 месяцев я вернулся из Германии, ты сияла как солнце. И не потому, что я уцелел на войне. Я знал, знал, что все эти месяцы вы провели вместе. Я знал, что ты часто наведывалась в его мастерскую и проводила там много времени, а он оставался на ночь в нашем доме. Однако я никогда не относился к этому художнику и к твоему увлечению им серьёзно. Но к тебе – к тебе, да, я относился серьезно. И ты нравилась мне такой. Такой… счастливой! Такой воодушевленной! Подумаешь, какой-то художник! Ведь всё равно ты принадлежишь мне, ты моя жена.
   -  Это очень в твоем духе, Анри, считать, что весь мир принадлежит тебе. – произнесла Эмили с легкой усмешкой.
   - Мне принадлежит много, Эмили. Я имею власть. И я имею влияние при дворе. Мне много что принадлежит. И даже ты, Эмили. Но лишь одно не принадлежит мне – и я очень хорошо понимаю это сейчас. Лишь одно не принадлежит мне, Эмили, - это твоё сердце.
   Такого откровенного разговора давно не было между ними. А может и никогда. Эмили слушала с удивлением и недоумением, пытаясь понять, к чему Анри вдруг заговорил об этом. Никогда ранее он не говорил с ней о Теодоре, хотя Теодор часто бывал в их доме. «Бывал…» - с горечью подумала Эмили. Так невыносимо было думать, что им не суждено вновь увидеться. Они были так счастливы вместе! Те 15 месяцев, про которые говорил Анри, действительно, были наполнены солнцем. Этим солнцем была любовь Теодора.
   Иногда люди, как две половинки одной разорванной картины: каждая из них прекрасна, но соединившись, они представляют миру наиболее полное изображение. На их картине был изображен Олимп. Они вместе придумали этот образ.
   - Когда я с тобой, Эми, я чувствую себя Богом, - шептал ей Теодор, оставив кисти и увлекая её в объятия, - мои лучшие картины написаны рядом с тобой.
   - Когда ты рядом, Тео, я чувствую, что владею миром. – шептала она ему в ответ. - И владея им, я отпускаю его на свободу, потому что мне не нужен мир, когда рядом ты.
   - Эмили! Ты даже сейчас не слушаешь меня – воскликнул Анри. - Ты даже сейчас с ним! С этим чертовым художником! Я хочу кое-что показать тебе. Будь здесь.
   Вскоре он вернулся, неся в руках завернутую в ткань картину.
   - Ты знаешь, что это? Я догадывался, что ты пошла и на это, и поручил своему человеку разыскать её. – Анри развернул картину и показал жене.
   Задержав дыхание на вдохе, Эмили смотрела на неё и чувствовала, как острый ком воспоминаний и боли сжимает горло. Это была единственная работа Теодора, на которой он изобразил Эмили: обнаженную, умиротворенную и счастливую. Такую, какой она и бывала с ним после долгих разговоров о прекрасном и после страстных любовных ласк.
   - Откуда это у тебя? – едва слышно прошептала она, - Теодор обещал, что никто никогда не увидит эту картину, он нарисовал её для себя. И я знаю, что он никогда бы не продал её.
   - Он и не продал, можешь быть спокойна. Её выкрали для меня.  – Анри развернул картину к себе. – Она прекрасна… Я ничего не понимаю в этой вашей живописи, но то, что я вижу, мне нравится. Похоже, он, действительно, тебя любит. Ни капли пошлости, которая теперь во всем. Ты прекрасна, Эмили. Не переживай, того человека, который доставил мне эту картину уже нет в живых.
   - Ты убил человека из-за картины?
   - Я дал ему задание, с которого нельзя было вернуться живым. А как еще я должен был поступить с человеком, который видел графиню де Дюфое обнаженной? Однако картина великолепна! Сначала я хотел её уничтожить, но, пожалуй, оставлю себе на память.
   - На память обо мне? Меня ты тоже убьёшь? – с сарказмом спросила Эмили, но на самом деле она переживала за Теодора. На что еще способен Анри? Если картина здесь, а слуга убит, жив ли Теодор?
   Анри отложил картину и внимательно посмотрел на жену.
   - Я не собираюсь никого убивать, Эмили. Не смотри на меня так. Я затеял весь этот разговор, чтобы сказать, что ты дорога мне. Да, мне потребовалось много лет, чтобы понять это. Чтобы понять, что ты – самое ценное из того, что я имею. Все эти годы, долгие годы, именно ты поддерживала меня и давала мне ощущение дома. Я не был хорошим мужем. Я муж Франции и по-настоящему предан лишь службе. И это всегда было на первом месте. Но я возвращался к тебе. Я знал, что у меня есть дом, и символом этого дома долгие годы была ты, именно ты. Я прощал тебе все увлечения: салоны эти и приёмы, которые никогда мне не были нужны. Я закрыл глаза на твоего художника. Я думал, это пройдет, когда он уедет. Ты увлечешься кем-то еще… Но за эти годы…. С тех пор как он уехал… тебя просто не стало. Ты угасаешь. Неужели это так серьезно?! Неужели он столько значит для тебя? Но если это так серьезно, тогда где он? Почему не стал бороться за тебя? Почему не возвращается и заставляет тебя так страдать?
   - Ты слышишь себя, Анри? С кем ему бороться за меня? С тобой? С обществом? С законом? С королём? Со всем миром? Он уехал, потому что ему дорога моя честь. Потому что ничего нельзя изменить. Потому что оставаться рядом – это значит опозорить твою фамилию. Да, он любит меня, твою жену. Да он был со мной, потому что я сама захотела так. Но мы же понимаем, что ничего изменить нельзя! Он не мог больше оставаться рядом, чтобы не уронить тень на меня и на тебя тоже.
   Эмили закрыла рот руками, будто хотела сдержать отчаянный крик. Её глаза были полны слёз. Когда Теодор уехал в Италию под предлогом изучения неаполитанской школы живописи, она и представить себе не могла, что их разлука будет такой долгой. Она искренне верила в его талант и понимала, что ему нужно развиваться как художнику и скульптору. Она отпустила Теодора, преклоняясь перед его мастерством, принося в жертву искусству своё спокойствие и счастье. Но она ждала его. Месяц за месяцем она ждала его. Она писала ему самые нежные письма и прятала в их секретное место на берегу Сены. Она верила, что однажды он вернется и все письма прочтет. Но Теодор не вернулся. Все от того же маркиза Дампье она узнала, что спустя год Теодор, минуя Париж, перебрался в Гавр. Она отправила слугу своего отца с письмом к нему. Она не упрекала. Лишь писала, что продолжает любить его и ждет его возвращения. Эмили просила рассказать, что привело его в Гавр и чем он там занимается. Теодор написал ей в ответ, что его пригласили писать большое полотно морского сражения, и он всецело увлечен этой работой. Она была и рада, и не рада. Рада от того, что он ответил ей и что у него все хорошо, и не рада, потому что понимала, работа, о которой он пишет, требует длительного времени.
   Эмили безмерно скучала и в какой-то момент начала искать предлог, чтобы поехать в Гавр. Однако знакомый художник, только что вернувшийся оттуда, сообщил, что Теодор принял новое приглашение и уехал в Санкт-Петербург. Для Эмили он передал подарок: гипсовую статуэтку, изображающую сцену свадьбы Психеи и Амура. Очертания тела и поза Психеи были точной копией изображения с той самой картины, которую только что держал в руках Анри. Но лица не было видно, так как Амур страстно целовал свою возлюбленную и локоны их волос смешались, почти полностью закрывая лица. На узком постаменте была надпись: «Боги бессмертны, как и любовь». Эмили сразу поняла, что этот подарок – символ их отношений. Лучше всяких писем он подтверждал, что Теодор все также нежно любит её и страдает не меньше, чем она.
   Но Санкт-Петербург! Он уезжал все дальше и дальше не оставляя никаких шансов на скорую встречу. И теперь она стала догадываться, что с самого начала его отъезд не был случайным. Не в Италию, не в Гавр и не в Санкт-Петербург уехал Теодор – он уехал от неё, от своей Эмили, потому что не мог делить её больше ни с кем.
   - Эмили, если твой художник любит тебя также сильно как ты его, я готов отпустить тебя к нему – сказал Анри после долгого молчания.
   - Что?
   - Я хочу, чтобы ты была счастлива.
   Эмили смотрела на него и не понимала. Это звучало настолько странно, что терялся смысл сказанного.
   - Ты знаешь, где он сейчас? В России, в Санкт-Петербурге. Если ты хочешь, мы отправимся туда уже на следующей неделе. И ты сможешь остаться там, с ним.
   - Анри…. Что всё это значит? Ты отвезешь меня к Теодору? – Эмили поднялась с кушетки и сделала несколько хаотичных шагов. Она была взволнована. -  Оставишь меня с ним?! Как?
   - Мы откроем там художественный салон, и ты будешь его хозяйкой. Я оставлю тебе приличное содержание и больше не буду беспокоить тебя никогда.  Я вернусь во Францию. Но ты – ты не должна сюда возвращаться. Если ты решишь быть с Теодором, Франция будет навсегда потеряна для тебя. Но не думаю, что это сильно тебя расстроит, ведь ты получишь взамен Теодора.
   Эмили не знала, что и сказать. Мир перевернулся вверх дном и было не понятно – радоваться всему происходящему или прийти в ужас от того, что задумал Анри. Кровь стучала в висках, а в глазах был белый туман.
   - Если ты отпускаешь меня к Теодору, зачем тебе ехать со мной? Почему бы мне не поехать одной? – наконец произнесла она, всё еще пытаясь найти подвох в словах мужа.
   - Графиня де Дюфое не может ехать в такую далекую страну без сопровождения. Это немыслимо! И потом - я не знаю где и в каком состоянии находится сейчас твой Теодор. Я должен убедиться, что он жив, благополучен, любит тебя и готов заботиться о тебе. Не волнуйся, я не задержусь в Санкт-Петербурге. Эта дикая страна совсем не привлекает меня.

   Эмили приняла предложение мужа почти сразу, несмотря на то, что её разрывали противоречивые мысли и чувства.
   С одной стороны, у неё не было повода сомневаться в порядочности Анри, она чувствовала, как тяжело дался ему этот разговор и это решение. Она всегда знала, что за его подчеркнутой сухостью и холодностью скрывается чуткое и благородное сердце.
   С другой стороны, её мучило чувство вины, ей казалось, что Анри не заслужил такого отношения. Соглашаясь на его предложение, она совершала предательство, бросала его, в то время как он, именно он, а не Теодор, все эти годы – и даже сейчас! - заботился о ней, и именно он заслуживал самой преданной любви.
   Теодор… Мысль о скорой встрече с ним окрыляла. Последнее время Эмили уже и не надеялась его увидеть. И вдруг, каким-то невероятным образом, появилась такая возможность. Но в то же время, после стольких лет молчания было очевидно - уезжая, он искал спасения от своих чувств. Он учился жить без неё, в надежде, что и она о нём забудет. Думать об этом было очень больно. При этом сердцем Эмили чувствовала, что любовь его жива, что они также, как и прежде близки, что они будто созданы друг для друга.
   Как он встретит её теперь? Обрадуется ли? Не будет ли холоден? А может он уже женат? Может полюбил другую? Может она и вовсе ему не нужна?
   В последние годы она узнавала о нём от случайных людей. Как капли драгоценной воды во время засухи, искала любую информацию, вслушиваясь в разговоры общих знакомых. Два года назад на свой страх и риск передала для него с художником Этьеном Буше, ехавшим в Санкт-Петербург, письмо и свой золотой медальон с ангелом. Долгие месяцы её грела мысль о том, что Теодор будет носить на груди кулон, хранящий тепло её тела. Казалось, что вместе с этим письмом и с этим ангелом она отправила и своё любящее сердце. Несколько месяцев назад Этьен Буше вернулся. Теодор ничего не передал в ответ….
   Но чем дальше их с Анри экипаж отдалялся от Парижа, тем меньше посещали Эмили все эти тревожные мысли. Она ждала встречи. Эта встреча нужна была ей как воздух. «Я лучше умру от его нелюбви, чем проведу остаток жизни в неизвестности» - решила она и отправилась в совершенно немыслимое путешествие.
   Всю долгую и утомительную дорогу Эмили жила воспоминаниями и мечтами, почти не слыша Анри, не замечая сменяющихся пейзажей и с трудом вспоминая лица и имена представителей знати тех стран, через которые лежал их путь. В своём воображении - штрих за штрихом, как картину на холсте - она рисовала встречу с Теодором. Они так долго не виделись! Как он найдет её теперь? Не разочаруется ли он, увидев её потускневшее за годы разлуки лицо? Какое платье надеть для их первой встречи? А украшения? Конечно, те самые серьги, которые королевский ювелир сделал по эскизу Теодора! Она чувствовала себя так, будто жизнь дала ей еще один шанс, будто ей снова пятнадцать лет и все еще впереди. Её сердце трепетало, а тело таяло в воображаемых объятьях.
   Санкт-Петербург встретил непривычным ноябрьским холодом и колючим снегом. Большая река местами была закована в лёд, но в центре будто отчаянно сопротивлялась – волновалась серою рябью в ответ на порывы ветра, то и дело обламывала острые куски льда и упорно двигала их куда-то вдаль. Глядя на эту ледяную мощь, Эмили подумала, что река по имени Нева, пожалуй, стала одним их любимых персонажей в картинах Теодора.
   Город показался ей серым и неприветливым. Из окна дома, где они поселились, была видна лишь дорога, а за нею длинная ограда, из-за которой торчали голые безжизненные от холода ветви деревьев, так похожие на руки, призывающие на помощь. Но Эмили думала лишь о Теодоре, о том, что он где-то совсем рядом, о том, что много лет он живет в этом холодном городе, и уже только поэтому она готова этот город полюбить.


   Почти сразу по приезду Анри пригласил Теодора на обед. Тот, конечно же, не мог отказать.
   Прислуга уже накрывала на стол. Анри был заметно напряжен. Эмили тоже не находила себе места.
   Ровно в три часа дня Теодор переступил порог их дома. Мысленно Эмили уже бежала вниз по лестнице, чтобы первой встретить его, обнять и не отпускать больше никогда. Но в реальности она почти неподвижно стояла посреди гостиной, ожидая, когда Теодор поднимется в сопровождении слуги, когда сначала поприветствует Анри, когда Анри обменяется с ним несколькими сухими светскими фразами и только потом сам подведет гостя к своей супруге для приветствия. Она вежливо ожидала, как и положено было графине де Дюфое.
   В этом двойственном состоянии она и находилась в течении всего их маленького приёма. Анри расспрашивал Теодора о том, как устроена жизнь в Санкт-Петербурге, где он живет, привык ли к этой стране, с кем водит знакомства, чем зарабатывает себе на жизнь, и кто его заказчики. Это было похоже на обычную светскую беседу соотечественников, встретившихся в другой стране. Но Эмили прекрасно понимала к чему Анри задаёт такие вопросы. В каждой фразе она слышала скрытый смысл, и после каждого ответа Теодора ловила на себе острый взгляд мужа, будто вопрошающий: «Ты слышала? Ты уверена, что хочешь именно этого?». Теодор же внешне был спокоен, как обычно увлеченно говорил о своей работе, расспрашивал о том, что нового в Париже и совсем не смотрел на неё, на Эмили. Но за его видимым спокойствием она легко читала волнение и тревогу. Причем тревога была так сильна, что почти полностью перекрывала радость от их встречи.
   Эмили ждала. И совсем не понимала, что должно быть дальше. Она боялась, что Анри, увлечется и в своей привычной язвительной манере обидит или оскорбит Теодора. Она боялась, что Теодор уйдет, так и не поговорив с ней наедине. Она остро чувствовала, как мешает им с Теодором присутствие Анри. И она понимала, что именно он, Анри – истинный хозяин этой ситуации и именно благодаря ему они встретились вновь.
   Она просто кожей чувствовала, как пролетали бесценные минуты. Минуты, где они с Теодором уже рядом, но все еще врозь. Минуты, которые могли бы быть наполнены счастьем, но были наполнены тревожным ожиданием. Минуты, которые больше не вернуться никогда. И будто в подтверждение этого массивные часы напротив пробили окончание очередного часа.
   -  Как долго вы планируете пробыть в Санкт-Петербурге? – спросил Теодор.
   -  Как ни странно, это во многом зависит от вас, месье. -  многозначительно ответил Анри.
   Теодор в недоумении взглянул на собеседника. Эмили выпрямилась, как стрела. Анри, виртуозно выдержав паузу, продолжил:
   -  Моя супруга хотела бы открыть здесь художественный салон. И вы, Теодор, могли бы быть ей полезны. По крайней мере Эмили очень надеется на вашу помощь.
   -  Здесь? В Санкт-Петербурге? Ну что ж, вы можете на меня рассчитывать, милорд, я сделаю всё, что в моих силах. – Впервые за все время Теодор остановил свой взгляд на Эмили. – Значит задержитесь на несколько месяцев.
   - Лично я намереваюсь как можно быстрее покинуть эту неприветливую страну, но графиня де Дюфое, как мне кажется, хотела бы остаться. - Анри, конечно же, не пропустил взгляд Теодора и тоже внимательно посмотрел на Эмили.  – Теодор, вы могли бы взять на себя заботу о моей супруге во время моего отсутствия?
   Последовавшая пауза лишь подчеркнула двусмысленность этой фразы.
   -  Милорд, сочту за честь сделать для графини всё, что позволит мне моё положение. - наконец сухо произнес Теодор.
   Оцепенение Эмили сменилось щемящей болью в груди. Находясь между этими самыми близкими для неё мужчинами, она вдруг почувствовала себя товаром на уличном рынке. Весь этот приём, и вся их беседа выглядела так, будто Анри пытался её сбыть, то и дело набивая цену, а Теодор, думал, нужна ли она ему. Сама же Эмили, не имея права голоса, вынуждена была молчать и ждать, когда они договориться между собой. Это было невыносимо и унизительно! Так больно ей не было еще никогда!
   -  Я знаю, что в Париже вы были дружны с моей супругой -  всё тем же невозмутимым тоном продолжал Анри.
   - Прошу меня простить, я вас покину. – Эмили больше не могла выдерживать этот фарс. С тяжёлым чувством в груди она быстро вышла из гостиной. Её окружали стены чужого дома, чужой город и чужая страна. И два самых близких ей человека только что оба стали абсолютно чужими.
   За окном в темноте кружили и метались мелкие снежинки. И ей тоже захотелось вылететь в темноту, стать бесчувственной льдинкой и исчезнуть в черной вселенной. Но никуда вылететь из этого дома было нельзя. Сердце стучало, а минуты, которые она так надеялась провести с Теодором, бесцельно улетали вместе со снежинками. И каждая минута отзывалась чувством невосполнимой утраты.
   Через какое-то время сквозь стекло донесся шум. Эмили увидела, как из дома вышел Теодор и быстрой походкой пошёл по заснеженной улице. Приём был окончен. Она представила, как в комнату сейчас войдет Анри и язвительно скажет: «Ну что? Ты видела? Похоже твой художник разлюбил тебя». В то же мгновение Эмили, сама не осознавая, что делает, быстро накинула своё меховое манто и стремглав побежала по лестнице вниз, на улицу, и далее по улице, вслед за исчезающим в темноте Теодором.
   Она нагнала своего любимого уже у самого его дома. Едва дыша, постучалась в только что закрывшуюся за ним дверь и лишь теперь поняла, как сильно замерзла, пока шла по мокрой неровной дороге в не по погоде легких парижских туфлях.
   - Эми? Откуда ты здесь?
   - Тео, прости… Нам нужно поговорить.
   - Ты вся дрожишь! Входи скорее. В мастерской холодно, проходи в гостиную, я сейчас затоплю камин.
   Эмили прошла мимо картин, стоящих вдоль стен, даже не взглянув на них, вошла в небольшую гостиную, дверь из которой сразу вела в спальню. Теодор указал ей на широкое. кресло у камина и принялся разжигать огонь, но её била дрожь и сидеть она не могла. Эмили взволновано передвигалась по комнате, рассматривая жилище Теодора. Через распахнутую дверь была видна кровать в спальне. А над кроватью на небольшом барельефе она увидела такой знакомый медальон с ангелом. Новый приступ боли сжал её сердце – Теодор не стал носить её подарок.
   - Эми, - услышала она его голос прямо за спиной, - Эми, прости меня. Я чувствую, что сделал тебе больно. Я знаю, что ты здесь только ради меня. Прости, прости, я не мог вести себя сегодня по-другому. Я не мог, Эми.
   Он был так близко. Он смотрел ей прямо в глаза. Его руки касались её замерзших ладоней. Его голос был взволнован. И это был тот самый, прежний, такой любимый и родной Теодор.
   - Я не сержусь, я знаю.
   - Прости, Эми.
   - Тео, посмотри на меня. Я знаю. Я чувствую всё, что происходит в твоей душе.
   - Столько лет прошло! Я изменился, Эми.
   - Я тоже изменилась. Но я не могла не приехать. Я должна была увидеть тебя. Я должна была увидеть тебя – живого, настоящего – чтобы понять, что именно с тобой происходит, что с нами происходит. Я приехала, чтобы узнать любую правду. Любую. Но правду.
   -  Эми, правда лишь одна: все изменилось.
   - Ты… твоё чувство ко мне прошло?
   - Это не так!
   - Почему ты не носишь медальон, который я подарила тебе?
   - Он со мною каждую ночь, посмотри, он там, у кровати.
   - Ты его не носишь.
   - Эми, он мне очень дорог!
   Эмили отвернулась к окну. Она вдруг вспомнила другого ангела – подарок Анри, который показался ей слишком простым для её модных платьев, и она небрежно поместила подвеску в спальне, у кровати, сказав Анри что-то подобное. Это воспоминание потрясло её до глубины души. «Что с нами стало? – думала она – Даже ангелы нам теперь мешают, и мы стыдимся их…»
   - Ты все же злишься…
   - Нет. – Эмили обернулась и хотела обнять Теодора, но он отстранился. Она внимательно посмотрела на него. Её не покидало чувство, что Теодор сопротивляется любому сближению, намеренно держит её на расстоянии и при этом сам страдает от своей холодности. Это было так странно. И так больно. Преодолеть немыслимое расстояние и оказаться так близко, но не приближаться друг к другу. Любить, но не давать волю этому чувству.
   - Анри не оскорбил тебя, когда я ушла?
   - Нет. Он что-то знает о нас?
   - Всё знает.
   - Почему тогда вы здесь?
   - Потому что он готов отпустить меня к тебе.
   - И ты веришь в это?
   - Я верю в то, что люблю тебя. Но я не уверена теперь в том, что тебе это нужно.
   - Эми!
   - Это не упрек, Тео. Я просто пытаюсь принять твою новую правду.
   За окном все также метались снежинки. На улице было тихо. Эмили молча смотрела в темноту, пытаясь как-то осмыслить происходящее. Теодор стоял совсем рядом. И ей казалось, что она слышит, как взволновано бьётся его сердце. А может это был стук её собственного сердца. Или двух сердец, заблудившихся в заснеженной мгле.
   - Я больше так не могу. – Голос Теодора прозвучал почти у самого её уха. Руки бережно сжали её в объятиях. Губы скользнули по волосам, по щеке и вот уже он горячо целовал её, как и много лет назад. Эмили сначала лишь сдержанно позволяла ему это. Но потом подалась навстречу, обняла его тоже. Она еще ощущала острый лёд, но чувствовала уже и горячие солнечные лучи, наполняющие их души светом и сближающие их взволнованные тела. Жизнь возвращалась вместе с забытым ощущением счастья. «Он любит меня!» - билось у неё в голове. Меховое манто мягко опустилось на пол…
   Тишину разорвал громкий стук в дверь. Теодор вновь резко отстранился, будто смутился, и исчез в полумраке квартиры. Через несколько минут он вернулся в комнату вместе с Анри.
   - Прошу меня простить за то, что прерываю вашу идиллию, но уже поздно. Эмили, тебе лучше отправиться домой. Я специально приехал, чтобы тебе не пришлось возвращаться одной.
   - Я не хочу, – в отчаянье прошептала Эмили, отступая назад.
   - Анри прав, тебе, действительно, пора домой. Поезжай. – Теодор принёс Эмили манто и помог его надеть.
   Она ненавидела Анри в этот момент. Еще никогда она не испытывала такой злости на него. И такого глубокого отчаянья.
   - Ты все испортил! - Хотела крикнуть она ему, - ты испортил всё, к чему я так долго стремилась, всё, что казалось таким несбыточным и вдруг, как чудо, начало сбываться!
   Но сказать это вслух она не могла. Сев в карету, Эмили лишь сдавленно спросила:
   - Ты пьян? Сколько ты выпил?
   - Много, - ответил Анри. - Но вряд ли вино пьянит также сильно, как твоё безумное чувство. Одной, в непогоду, по незнакомому городу бежать за своим любовником! Эмили?!…
   - Нам нужно было поговорить наедине.
   - Зачем ты приехал?! – всё же не сдержалась она.
   - Затем, что я всё еще ваш супруг, мадам. Затем, что вы всё еще графиня де Дюфое. И поэтому давайте соблюдать приличия и с уважением относиться друг к другу. Завтра днем ты можешь снова вернуться сюда и разговаривать с ним сколько угодно. Но позволить тебе осталась у него на ночь я не могу.


   Почти до самого утра Эмили не могла сомкнуть глаз. Сначала её мучила злость на Анри. Потом её накрыло щемящее чувство боли, будто она лишилась чего-то очень важного. Затем нахлынули воспоминания: все события этого дня, каждый взгляд, каждый жест, каждое слово Теодора, его напряженность и холодность, его горячее «прости» и поцелуй –долгий, наполненный солнечным светом и волнением.
   Теодор был совсем рядом. Несмотря на то, что она не запомнила дорогу к его дому, несмотря на то, что Анри увез её в прямом смысле из его объятий, несмотря на то, что все её чувства перепутались, и она не знала теперь, чего и от кого ждать – не смотря на всё это она чувствовав каждой клеточкой своего тела и каждой частичкой своей души, что расстояние между ними сократилось и мужчина, которого она любит, очень близко.
   Не дождавшись полудня, Эмили поехала к Теодору, благо их кучер знал куда ехать. Она решила ничего не говорить Анри, тем более, что он всё утро не выходил из своей спальни. Вчерашний день и эта ночь безвозвратно что-то изменили в её душе. Ей казалось, что она уже потеряла так много, что больше нечего терять, а значит и нечего больше бояться.
   Теодор встретил её приветливо. Он работал в своей мастерской. Как когда-то в Париже он усадил её в кресло так, чтобы она могла видеть и его работу, и его лицо. Эмили стало легко на душе, будто она снова вернулась в те времена. Тревога отступила. И мир стал наполняться тихим ласковым счастьем.
   Только теперь она увидела, наконец, его новые картины. Эмили не ошиблась, когда подумала, что Нева стала одним из главных его персонажей. На картинах были строящиеся корабли на берегу реки, паруса, наполненные северным ветром, дамы, прогуливающиеся почти по европейской набережной, многочисленные суда и лодки на фоне высокой башни со шпилем. Но самой выразительной ей показалась картина, на которой река была со всех сторон зажата холодной снежной стихией, накрывшей призрачный город и сделавшей бесполезными мелкие суда, оказавшиеся во льду. Будто только что закончилась жестокая битва между нагрянувшей зимой и водой. И вода сдалась, позволив холоду сковать себя, делая последние вдохи еще свободной, но абсолютно бессильной сердцевиной, в которой причудливо отражалось снежное серое небо, и лишь несколько розоватых бликов напоминали об утраченной силе и страсти. Чувство безысходности и утраты, веявшее с картины, вернуло Эмили в её новую реальность.
   - Тео, прости, я помню, что ты любишь работать в тишине…, но, пожалуйста, давай поговорим о нас.
   - Эми, мне, действительно, нужно закончить работу.
   - Обещай, что мы все же поговорим.
   - Да, Эми.
   Какое-то время они оба молчали. Эмили пыталась занять чем-то свои мысли, но ничего не получалось. Впервые она ощутила, что ревнует Теодора к его любимому делу. После стольких лет разлуки хотелось быть как можно ближе к нему, хотелось прикасаться к нему, обнимать его. Но что-то было не так, что-то мешало. Жуткий страх охватывал Эмили при мысли, что из-за её настойчивости она может вновь потерять своего любимого. Она решила не торопить события и дать Теодору привыкнуть к мысли, что они снова рядом, дать ему ощутить, что она по-прежнему любит его.
   Она стала следить за его работой. На этом холсте тоже была река, окутанная белой дымкой. Два берега соединял странный деревянный мост, уложенный на баржи или лодки (Эмили не сильно разбиралась в судах). На дальнем берегу по центру возвышался высокий шпиль башни, похожий на тот, что она уже видела на другой картине, однако присмотревшись, Эмили поняла, что это не башня, а собор, так как наверху возвышался крест.  На заднем плане легкими силуэтами были прорисованы другие здания. Возникало ощущение, что мост и собор парят над рекой и туманным городом.  Случайные прохожие на дальней и ближней набережной были лишь обозначены темными неясными мазками.
   - Твои картины изменились. – осторожно заметила Эмили. - Раньше у тебя было много выразительных лиц, а сейчас люди, будто щепки, в огромном мире.
   - Ты всегда тонко чувствовала мое творчество.
   - И я совсем не вижу, – Эмили еще раз внимательно посмотрела вокруг, -  твоей любимой темы -  нигде нет сцен воинских сражений….
   - Сейчас, как никогда, я понимаю, что самое главное сражение разворачивается внутри нас самих. Люди думают, что несут потери на поле брани. Но нет. Самые главные потери человек несет в битве с самим собой. И в этой войне мы всегда одиноки. В этой битве неоткуда ждать помощи.
   - Понимаю, о чем ты… Еще недавно мне казалось, что я проиграла эту битву. Но теперь, я уверена, что есть нечто, значительно большее, что может делать нас сильнее.  Это любовь.
   - Любовь? Но что такое любовь? В душевных страданиях умирают те, кто любит. И те, кого любят, тоже умирают. Общество и время беспощадны ко всем. И что тогда любовь?
   - Это то, что дает силы и смысл. Любовь не умирает! Она во всем. В твоих картинах, например, в скульптурах. Во всем, что останется после нас.
   - Узнаю тебя, моя милая, Эми… Не хочу тебя расстраивать, но после нас ничего не останется. Я видел, как множество людей долго и упорно строят большие величественные корабли. И я видел, как эти корабли пылают в пожарище, даже не успев спуститься на воду. Два года назад в пожаре сгорели все мои холсты: годы стараний и немалая часть души…
   - Мне очень жаль…
   - А мне не жаль, Эми. Уже не жаль. Привязываясь к земному, мы начинаем придавать себе и своей жизни слишком большое значение. Но мы лишь песчинки в этом огромном мире, который живет по своим собственным законам.
   - Да, это так, Тео. Но ты нарисовал новые чудесные картины! А люди построили новые корабли и спустили их на воду. Если осталась хоть крупица жизни, то всё возродится вновь, всё еще возможно. У нас всегда есть выбор: сдаться под натиском или засиять новыми красками. Не в этом ли суть сражения, о котором ты говоришь?
   - Выбор не очевиден. Вернее, ценность выбранного уж очень сомнительна. Нельзя вернуть то, что исчезло в водовороте жизни. И нельзя остановить этот водоворот даже на мгновение. Однажды он поглотит и нас, и все наши чувства и наш выбор. Неизбежно и безвозвратно.
   Возникла пауза. Эмили думала о том, что последние годы не были легкими для Теодора. И, возможно, именно в этом причина его отстраненности и холодности.
   - Если наша жизнь – водоворот, и все наши чувства неминуемо стремятся в небытие, то, может быть. смысл как раз в том, чтобы успеть эти чувства прожить? – задумчиво произнесла она. - Может быть, смысл в том, чтобы разделить их с кем-то? Успеть передать часть своего душевного тепла тому, кто нуждается в нём? Возможно, незаметны, а потому и бессмысленны чувства одного, летящего в небытие. Как мимолетный отблеск падающей звезды. Но две искры дадут больше света и тепла. Они могут подпитывать друг друга и дольше освещать темное небо. А главное, они могут быть счастливы в своём свечении! В ощущении того, что их чувства продлевают и делают ярче жизнь другого.
   - Если они окажутся вместе. И если не будут разорваны безжалостными порывами ветра. – Теодор прекратил работу. Резкими отрывистыми движениями начал чистить кисти.
   - Но я же здесь, Тео. – Эмили подошла к Теодору совсем близко. - Я есть у тебя. Я по-прежнему люблю тебя.
   - Это большое счастье, что ты есть. Не с кем мне не было так хорошо, как с тобой. – Теодор отложил кисти и мягко сжал её ладонь, замер на мгновение и, выпустив её руку, вновь отстранился. – Хочешь, я покажу тебе город? Здесь работает много европейских архитекторов и есть здания, на которые стоит посмотреть.
   Эмили ждала совсем другого. Еще минуту назад они были так близки и, казалось, вот-вот все преграды будут разрушены. Будто она взбиралась на ледяную гору, цепляясь за острые края, и, почти достигнув вершины, скатилась вниз и вновь оказалась у подножия. Но Эмили помнила о своем решении не торопить Теодора.
   - Да, конечно, - она вздохнула и отвела взгляд. – Я еще ничего не видела здесь. Прогулка весьма кстати.
   На улице было достаточно холодно. Серое небо висело прямо над головой, а воздух был наполнен мелкими блестящими льдинками. Теодор рассказал, что Санкт-Петербург, словно северная Венеция, расположился на островах, и сейчас они находятся на самом большом - Васильевском острове. Он сказал, что они дойдут до Невы, посмотрят на дворец, принадлежавший ранее графу Меньшикову, и в котором теперь, почему-то находится рыцарская академия. Потом, перейдут на адмиралтейскую сторону, откуда открывается хороший вид на крепость. Эмили слушала его, смотрела вокруг и ей казалось, что она попала в какой-то совсем другой, далекий от реальности мир. Единственным ориентиром в этом странном холодном мире был он - Теодор. И потому она крепко держалась за его руку и думала лишь о нём.
   Нева впечатляла своей северной красотой. Какое-то время они оба молча созерцали открывшийся великолепный вид, потом не спеша двинулись дальше вдоль набережной. Напротив дворца, в котором теперь была рыцарская академия, они взошли на деревянный мост.
   - Это тот самый мост, да? С картины, над которой ты работаешь? Никогда таких не видела.
   - Да, тот самый. Наплавной. Он держится на баржах.
   Они прошли немного вперед. Мост покачивался, отчего Эмили стало немного не по себе.
   – Это единственный мост, который соединяет два берега. И он доживает последние свои дни.
   - Но почему?
   - Лёд. Еще немного – и Нева будет скована льдом. Мост разберут до весны.
   - Неужели такая огромная мощная река замерзнет?
   - Зима никому не дает пощады. Знаешь, Эмили, пожалуй, именно русская зима впечатляет меня теперь больше всего. Впечатляет своей непостижимой силой и грозной красотой. И она уже совсем рядом.
   Будто в подтверждение его слов, мелкие колючие льдинки, висевшие в воздухе, стали превращаться в крупные хлопья снега, и с каждым мгновением их становилось все больше. Сквозь белую завесу почти не видно было домов на противоположном берегу, и лишь шпиль того самого собора, как и на картине, которую рисовал Теодор, возвышался над миром, словно маяк, указывающий путь.
   - Что это за задание? Собор?
   - Церковь Исаакия Далматского.
   Они пошли дальше.
   -  Эми, расскажи, какова истинная цель вашего визита в Санкт-Петербург?
   -  Мы приехали, чтобы встретиться с тобой.
   - Я не понимаю.
   -  Тео, я знаю, это звучит странно, но Анри готов отпустить меня к тебе, он знает, что мы любим друг друга, и готов оставить меня здесь, с тобой, навсегда.
   -  Эми! Дорогая, моя, что ты говоришь? Ты хочешь сказать, что Анри проехал через всю Европу, чтобы привезти тебя ко мне и оставить здесь? Эми! Я уверен, что цель его визита совсем в другом. Совсем в другом. Вас уже представили Анне Иоановне?
   - Нет, мы будем представлены завтра.
   - Я далек от политики, но ходят разговоры, что Франция заинтересована в российском престоле…. С чего бы еще Анри приезжать сюда?
   - Тео, ты ошибаешься. Анри приехал из-за меня, потому что я сильно тосковала по тебе. Он не мог отпустить меня одну так далеко и решил сопровождать. Он уедет. А я останусь с тобой. Мы будем вместе, Тео.
   - Эми, милая, я знаю, знаю, что ты скучаешь, что тоскуешь, что ты любишь меня, что ты проехала пол мира, только чтобы быть со мной, но… мы не можем быть вместе. Зачем себя обманывать?
   - Тео, почему? Анри уедет. Я буду с тобой. Нам никто не будет мешать.
   - Эми, возможно, ты будешь рядом, но ты никогда не будешь со мной. Ты навсегда останешься графиней де Дюфое. Завтра вас представят императрице и все, как и прежде, как и везде, будут видеть в тебе супругу графа де Дюфое. И как бы далека ты не была от политики, о тебе всегда будут судить по его делам. И если он будет угоден, то и ты будешь угодна; и если его будут подозревать в заговоре, то и тебя будут подозревать…
   - Ты боишься, что на тебя падет тень от Анри?
   - Нет, я не боюсь. За тебя боюсь, но не за себя. Я вообще не об этом Эмили
   - О чем? Я не понимаю.
   - О том, что ничего нельзя изменить.
   - Еще недавно ты говорил, что всё изменилось, теперь ты говоришь, что ничего нельзя изменить… Однако я здесь. И значит всё же что-то изменилось.
   - Ты здесь, но ты по-прежнему не со мной.
   - Тео, я приехала к тебе! И я хочу остаться с тобой. Даже Анри согласен на это!
   - Ты не можешь остаться со мной! Кто я, и кто ты? Да, может быть, ты будешь жить в этом городе. Да, может быть, мы будем видеться. И даже часто. Но разве ты сможешь остаться в моем скромном доме? И разве я смогу жить в твоём? Разве тебя устроит та жизнь, которой я живу? Ты по-прежнему останешься графиней де Дюфое, супругой графа Анри де Дюфое, а я - не более чем твоим знакомым художником. Ты не можешь быть со мной, ты не можешь быть в полной мере моей. И это правильно. Ты достойна лучшего. Самого лучшего! Я не могу дать то, что тебе нужно! Я не могу дать тебе то, чего ты достойна.
   - Но почему ты решил, что знаешь, что мне нужно? Единственное, чего я хочу -  это быть с тобой.
   - И это невозможно. Нам никогда не позволят этого. Я не хочу, чтобы о тебе ходили слухи. Я не хочу, чтобы за нашу любовь ты заплатила своей честью, чтобы ты потеряла всё, что имеешь. Я слишком дорожу тобой. И я не могу так беспечно с тобой поступить.
   - Тео! Когда мы встретились, я уже была женой Анри. И ты все равно полюбил меня. Мы все равно были вместе. Нам было хорошо! Тео, разве мы не были счастливы там, в нашем прошлом? Ведь мы были счастливы с тобой!
   - Никакого прошлого не существует, Эми. Нет прошлого. Все течет, меняется и исчезает в небытие. Все иначе теперь. Я другой.
   - Наверно и я другая. Но мои чувства остались! Может быть, и нет больше прошлого, но я есть! Ты есть. Мы есть. Мы есть прямо сейчас здесь, на этом мосту – Эмили остановилась. -  Прямо сейчас в этом снежном мире. И я упорно твержу, что люблю тебя. Тебя, Тео! Прямо сейчас! А ты упорно отодвигаешь меня и говоришь: «нет, это невозможно!» Твои чувства будто замерзли в этой холодной стране. Они есть, я их вижу, но они подо льдом. И вместо того, чтобы выпустить их наружу, ты каждое мгновение отвергаешь меня, отвергаешь мою любовь, отвергаешь свою любовь и выбираешь страдание! Посмотри на меня, Тео! Это я, Эми. Я совсем рядом. Я с тобой. Сейчас. Здесь. И я люблю тебя! Мы здесь одни. Ты и я. Почему ты хочешь страдать, вместо того, чтобы обнять меня и быть со мной?
   Она смотрела ему прямо в глаза. И он тоже смотрел на неё. Их лица были совсем близко. И казалось, что время остановилось. Мир отступил за пределы ледяной реки. И позади, в небытие, осталось прошлое. А впереди, на другом берегу, в снежной дымке их ждало неизвестное будущее, обозначенное высоким шпилем Исаакиевской церкви. Снег кружил, пряча их силуэты от чужих глаз. А под ногами покачивался мост, еще больше подчеркивая мимолетность и хрупкость мироздания.
   Теодор обнял её. Эмили почувствовала, как напряженно и отрывисто он дышит. В его груди будто развернулось сражение. То самое сражение, о котором он говорил несколько часов назад. Эмили чувствовала, как где-то там, внутри, словно птица, бьётся и стремится наружу его любовь. Но острые льдины мешают ей вырваться, ранят её крылья и отнимают последние силы. И вот, наконец, измученной и израненной птице удалось освободиться:
   - Я тоже тебя люблю, – медленно и очень тихо прошептал Теодор. Еще мгновение, и его горячее дыхание разлилось по замерзшим щекам Эмили, наполняя воздух предвкушением и волнением. Теодор поцеловал её в губы. Очень нежно, не торопясь, будто пытаясь запомнить эти мгновения навсегда. – Эми… - Снова долгий поцелуй. - Какое счастье, что ты есть в моей жизни… – И еще один поцелуй. – Я не хочу тебя ни с кем делить….
   Они так и не перешли на другую сторону, так как началась метель. С залива подул ледяной порывистый ветер и оставаться на улице стало нельзя. Теодор проводил Эмили до самых дверей её нового дома, еще раз нежно поцеловал на прощание и исчез в снежной кутерьме.


   Громкие голоса разбудили Эмили утром. На улице их французский слуга о чем-то спорил с местным извозчиком, чья повозка стояла под окном. Он говорил ему, что мадам еще спит и её нельзя тревожить, но мужик по-французски не понимал и всё пытался всучить ему в руки большой пакет. По форме пакета Эмили поняла, что это картина. Она послала за пакетом свою служанку. Развернув его, Эмили увидела тот самый холст в подрамнике: почти парящий над рекой мост, упирающийся в церковь со шпилем, и призрачный город, теряющийся в снежной завесе. Но теперь на мосту были два силуэта – мужской и женский. Они стояли очень близко, склонив головы друг к другу. И сквозь узкий просвет, оставшийся между ними на уровне груди, будто пробивалось солнце.
   К холсту прилагалось письмо.
   «Моя милая, Эми! Я бесконечно люблю тебя и благодарю Создателя за то, что ты есть в моей жизни. Я знаю, что ты поймешь меня, потому что никто и никогда не понимал меня лучше, чем ты. И я знаю, что ты простишь меня за боль, которую я тебе причиняю. В этом сражении я выбираю тебя и твою честь. Думаю, что это самое верное решение. Мы навсегда останемся вместе там, на волшебном мосту между прошлым и будущим, согретые нашей любовью. Эту картину, как и все другие, как и всё другое моё имущество, я оставляю тебе. Уверен, что ты сможешь распорядится ими наилучшим образом. Тео»
   Еще не понимая, что именно происходит, но уже осознав, что происходит что-то ужасное, Эмили кинулась вниз по лестнице, на улицу. Русский извозчик вместе со своей повозкой все еще стоял у дома и о чем-то переговаривался с их прислугой.
   - Где Теодор?! Где месье, который передал вам пакет? – умоляюще воскликнула Эмили, но тот ничего не понимал, как и она не понимала его. Эмили продолжала отчаянно спрашивать и изображать руками привезенный пакет. Наконец, извозчик что-то понял и показал куда-то вдаль.
   - Я отвез месье художника туда, к заливу.
   Эмили тревожно посмотрела в ту сторону, куда показал извозчик. Не понимая слов, но интуитивно чувствуя, что ехать нужно туда, она села в повозку и жестами стала показывать, что надо вернуться в то место, где остался месье.
   - Быстрее, - время от времени нервно кричала Эмили. Но даже если бы этот человек её понял, ехать быстрее по заснеженной дороге было просто невозможно. Колеса повозки то и дело застревали в каше из свежего снега и грязи. Извозчик бормотал что-то на непонятном русском языке и всем свои видом показывал, что старается. Наконец, кое-как они добрались до залива. Повозка дальше ехать не могла.
   - Где Теодор? Где месье?
   - Месье там. - Извозчик снова показал рукой вдаль, и Эмили увидела деревянную пристань, на которой стояли несколько человек.
   -Теодор! – закричала она и побежала вдоль берега, путаясь в подоле платья и спотыкаясь о камни, засыпанные снегом. Она всем сердцем надеялась, что успела, и Теодор стоит там, на пристани, с этими людьми. И, лишь приблизившись, поняла, что его там нет. Это какие-то другие мужчины взволновано смотрели вдаль, в воды серого залива, упирающегося на горизонте в тяжелые снежные тучи.
   Эмили подошла совсем близко к пристани. И хоть она ничего не понимала по-русски, все же ей было ясно, что люди высматривают человека, который, по всей видимости, еще недавно был в лодке. Теперь лодка была пуста, одиноко чернела вдалеке, а человека поблизости с ней не было. Эмили уже знала, кто этот человек. И она уже знала, что он не вернется никогда.
   - Зачем…- бессильно прошептала она, - зачем ты сделал это, Тео?..
   Ледяной ветер с силой дул в лицо, выбивая слезы и тут же унося их прочь. Казалось, что он хотел ворваться и в ее сердце, чтобы заморозить и вырвать оттуда боль. Но эта глыба была слишком велика и тяжела. Она буквально придавила Эмили к мокрому песку, не давая сделать и шагу. Под её тяжестью умерли все звуки и целый мир перестал существовать. Только холодные серые волны, одна за одной, продолжали бежать, вынося из пучины к ногам Эмили последнее «прости» её любимого Тео.
   Пришли еще какие-то люди. Двое из них на другой лодке поплыли искать утопленника. Они что-то кричали и всматривались в покрытые рябью воды залива. Но всё это было уже в какой-то другой - чужой жизни.
   Через некоторое время что-то тяжелое и мягкое легло Эмили на плечи. Это Анри укрыл её большой шубой. Он обнял её и медленно стал увлекать прочь.
   - Пойдем, дорогая. Его уже не вернуть. Пойдем. Ты совсем замерзла. Как можно было так поступить с тобой?! Я не понимаю… Безумец!
   Анри вёл Эмили к их карете. Но у нее перед глазами были лишь волны. И в самом сердце звучали слова: «..Тот, кто убит, возможно, меньше страдал, чем тот, кто убил. Это война, мадам. Здесь нельзя иначе. Ты либо убит, либо убил. Выбирая жизнь, ты все равно выбираешь смерть. Выбирая честь -  выбираешь смерть…»
- Кто из нас убит, Тео?