Начало
Звон мягко разливался над рекой, приветствуя день Благовещения.
Двое крестьян — чернобородый широкоплечий мужик лет тридцати пяти и юноша не более пятнадцати лет, едущие в слободу из деревни Крылосово на телеге с впряженным в нее крупным мерином, встреченные этим приветственным звоном в версте от церкви, слезли с телеги и перекрестились двоеперстно. После чего продолжили путь уже пешком: весна в этом году выдалась ранняя и удивительно теплая, грязь высохла, не успев появиться, и идти по сухой, не разбитой на колеи дороге было одно удовольствие.
- Ну, а дальше-то что, дядя Евсей? – спросил, возобновляя прерванный разговор, юноша.
- Дальше-то? – отозвался, задумчиво посмотрев на медленно плывущее в высоком небе небольшое белое облако, Евсей. – А дальше разошлись, Васятка, наши с казаками дороги в разные стороны. Потому как весть до нас дошла, что вместе с Разиным сатана Никон идет. Струг свой черным бархатом обил, как будто и без того не знают люди, что у него душа черна.
Тут Евсей сделал паузу, которой не замедлил воспользоваться любознательный Васята:
- Дядя Евсей, так ведь Никон-то – антихрист, как же Разин-то его к себе взял?
- Мы тоже было засумлевались, да как раз в это время один крещеный казак посватался к старостиной дочке. Мы седмицы в этом селе не простояли, а они уже слюбиться успели.
Попа в селе нет – сбежал, узнав, что разинцы идут. Казак-то этот и брякнул: «Поженимся по нашему обычаю: обойдем вокруг вербы». Тут нашему сомнению и пришел конец: точно Никон при войске. И Разиным завладел, и на остальных порчу наводит, раз даже крещеный казак в ересь впал.
Староста хоть казаков и боялся, а тут накрепко встал: «Не будет на то моего родительского благословения! Ровно нехристи мы, что ли!». Казаки было его пугать, но тут мы заступились – не отдавать же, в самом деле, девку на поругание. Ну, а как было нас числом гораздо поболе казаков, вооружаться против нас они не стали, сели на коней да и уехали. Тот только казак развернулся еще да крикнул, что всех на колья посажает, ну да ведь кто этого дожидаться будет! Сразу же и собираться начали; солнце еще высоко стояло, а мы уже с места снялись, и вся деревня за нами; скарб какой был – на телеги погрузили, коров в стадо согнали, и на Вятку подались. Два дня с ночью почти без отдыха шли, только когда совсем уже обессилели – привал сделали; и то не на всю ночь: до рассвета еще далеко было, как снова в путь двинулись. Всё опасались, что казаки догонят, да Бог миловал – до Уржума в целости добрались. Ну, а там староста сказал стрелецкому голове, что мы верные царевы людишки, ушли от казацкого воровства всем селом, и просим приюта. Так вот и обелились мы с мужиками перед царским приказом-то. Ну, а вскоре там стали охотников набирать селиться на Каменном поясе. Так вот я тут и оказался. А тут уже с отцом твоим встретился, да и сработались, значит. Ну, и увидел, что он не любопытен да не болтлив. Потому и тебе сейчас про себя рассказал, что давно уже понял: ты в отца пошел - не побежишь в судную избу «слово и дело» кричать.
- Спасибо на добром слове, дядя Евсей, - глаза Васяты смотрели серьезно, без заискивания, и Евсей, довольный, что не ошибся в этом пареньке, привлек его одной рукой к себе и коротко потрепал по копне длинных русых волос.
К слободе подошли уже в молчании, занятые каждый своими мыслями. На постоялом дворе, немного поторговавшись с приезжим из Верхотурья купцом, сбыли ему привезенную муку по 17 алтынов за мешок, и пошли в церковь.
Возле церкви им встретился таможенный дьяк Дмитрий Пазников, который, узнав крылосовцев, окликнул Евсея:
- Михайлов! Якушко Соколов не с вами случайно?
- С нами только мука его была, да уже сплыла, - весело отозвался Евсей. – А что?
- Да грамоту вот государеву из Верхотурья доставили, что может он слободу ставить в том месте, про которое писал.
- Надо же, - неподдельно удивился Евсей, - ведь никто ж не верил, что его челобитная до царя-то дойдет, а уж что слободу ставить...
- До царя всё доходит! - сурово отрезал дьяк. - Скажи Соколову, чтобы завтра к полудню ко мне пришел: о многом потолковать надобно.
На следующий день в слободской таможенной избе собрались Дмитрий Пазников, Яков Соколов, староста Григорий Леонтьев и поп Сава Федоров, без которого в слободе не решалось ни одного мало-мальски важного вопроса. Говорил Пазников. Говорил о том, что купцы повадились провозить товары из Сибири в Москву и обратно в обход Чусовской слободы, от чего таможенному сбору чинится недобор, и что положить конец этому взялся Якушко Соколов, которому государем Федором Алексеевичем указано на проезжем месте Чусовской и Арамильской слобод по реке Бисерти строить слободу и крестьян на льготных условиях прибирать и селить, а с иногородних торговых русских и ясачных людей взимать в государеву казну пошлину с рубля по гривне.
То, что садчиком государь назначает оброчного крестьянина Соколова, собравшихся не удивляло: дел государевых в округе немало, а из дворянского сословия на все про все лишь один боярский сын — Александр Ушаковский. Вот и формировалось уральское служилое сословие из людей любого звания, лишь бы умом не скудны были да службу верно несли.
- С людьми-то уже говорил? – спросил Пазников Соколова. – Есть охотники с тобой ехать?
- Есть, ответил тот и начал перечислять, загибая пальцы: - Мишка, да Сенька, да Васька Ивановы, Филька Поваров, Микита Матафонов, Васька Стахеев, Кондрат Алексеев, Микитка Меньшиков, Евсей Михайлов, Игнат Титов да Васька Коновалов.
- Дельно, - кивнул головой Пазников. – Теперь о главном покумекаем.
Долго обсуждали, как и что будет делаться, какие средства на что нужны, и где их взять. Поп в беседу не встревал, лишь внимательно слушал. Когда все основные вопросы были разрешены, сказал Соколову:
- Вогулов в их вере не притесняй, но трудами своими обращай их сердца к Христу Вседержителю. Бог тебе в помощь.
Выходя из избы вместе с Соколовым, староста спросил:
- Мельницу свою Ивашке оставишь?
- Ему, - кивнул головой Яков. - Думал было мельницу продать, а семью, как только двором обзаведусь, к себе вызвать, да Омелька еще больно мал, пусть здесь живут, а там как Бог даст.
- Вот и правильно, - одобрил староста. - Семью забрать на новое место завсегда успеешь, сперва сам обживись.
И застучали топоры в устье Пута. Лето на Урале короткое, до холодных осенних дождей многое надо успеть. Валили лес с раннего утра до наступления темноты, с короткими перерывами на кашу и отдых, поднимаясь по утрам с ломотой в поясницах и суставах.
Соколов, проведший на распилке бревен восемь дней, последний из которых — даже не через силу, а на сверхчеловеческом напряжении, на сухом треске готовых сломаться костей, хотел все же дотянуть оставшиеся полтора дня до двадцать пятого мая, рассчитывая дать всем отдых в день Вознесения Господнего. Но, не удержав в непослушных руках комель очередной сосны, понял: отдыхать придется раньше. И устало махнул рукой, направляясь к своему шалашу на солнечной стороне поляны.
До наступления сумерек было еще очень и очень далеко, но крестьяне были настолько измотаны ежедневным тяжелым трудом, что ни один не усомнился: на сегодня — все. И побрели, волоча инструмент, по своим шалашам, шепотом благодаря Николая Угодника за нежданную поблажку.
Дозорных не выставляли: Яков, побывавший в прошлом году в слободе, находившейся верстах в тридцати вверх по течению Бисерти, знал, что вогулы с соседями не воюют, и пришедшим с миром колонистам опасаться нечего. Но оказалось, что кроме оседлых вогулов, в этих местах появляются и кочевые ватаги татар.
В предпоследний день весны к поставленным на поляне срубам прискакали семеро вооруженных луками всадников.
- Эй, русь! - обратился к побросавшим работу крестьянам один из них. - Здесь наша земля, строить нельзя!
Соколов вышел вперед:
- На то грамота государева дадена, чтобы строиться с устья Пута по Бисерти вверх по обе стороны до Распаева ельника. Список с этой грамоты у меня в шалаше.
- А ты кто таков будешь? - и татарин направил коня в сторону Якова.
- Садчик я, Якушко Соколов. А ты кто?
Татарин остановил коня на расстоянии вытянутой руки от Соколова, сказал, пропустив вопрос мимо ушей:
- Давай сюда грамоту.
- Ишь, ловкий какой нашелся, - усмехнулся садчик. - «Давай.». Слезь с коня, назовись, тогда и разговаривать станем.
- Значит, не будешь грамоту казать? Значит, и нет её!
Соколов, пожав плечами, пошел к своему шалашу. Татарин приподнялся на стременах, прокричал стоящим перед ним крестьянам:
- Если не уйдете, всем худо будет! - И, развернув коня, поскакал прочь, увлекая за собой остальных всадников.
- Касейка это, из ясачных татар, - сказал, глядя вслед удаляющимся татарам, Филимон Поваров. - Он одно время в нашей слободе жил, да вместе с сыном пропал куда-то. Вон, значит, где объявились. Камыш-то с ним сейчас был.
- Беглый, значит, - проговорил в задумчивости не успевший далеко отойти Соколов. - Так ему терять-то вроде нечего, отчего же сразу на нас не напали?
- Может, служит тут кому? А тот его послал просто попугать нас? - предположил стоявший с топором в одной руке и с тяжелым березовым колом — в другой Евсей Михайлов.
- Может, и так. А может, вида твоего разбойного испугались, - хохотнул Яков. И поляна огласилась веселым смехом дюжины здоровых мужиков.
Несколько дней прошло в ожидании нового визита незваных гостей, однако татары больше не появлялись.
Посоветовавшись с Евсеем, Яков, взяв с собой Игната Титова, поехал в знакомую слободу. Там он узнал, что Касей со своей ватагой пришел сюда с Уфы несколько месяцев назад; в основном промышляет охотой, но не брезгует и конокрадством, на крестьян нападать не рискует – своя шкура дороже; словом, далеко не щука, так – мелкопакостный ершишко.
Все же Яков, в надежде получить огнестрельный припас, отправил отсюда челобитную на государево имя, в которой написал, что новая слобода подверглась нападению со стороны беглых татар, вооруженных ружьем и луками.
В обратный путь садчик двинулся во главе десятка крестьян, готовых переселиться на новое место и тем самым освободиться от налогового бремени на следующие три года.
Сидя бок о бок с Титовым на тряской телеге и глядя на медленно проплывающие мимо мохнатые ели, Яков вновь и вновь обращался мыслями к будущему своего детища, начало жизни которого было положено на том месте, где прошлым летом свежий задиристый ветер бросил ему в лицо мягкий кленовый лист.
Рассказ был номинирован на премию "Писатель года" 2019, за что я получил медаль "130-летие Анны Ахматовой".
Свидетельство о публикации №218031501124
Удачи в литературе!!!
Александр Псковский 05.01.2020 21:04 Заявить о нарушении