Анчутка-дурочка

  Любочка бегала по лужайке, гоняя бабочек. Раз - полетела беленькая капустница, два – коричневая шоколадница, раз-два – опять капустница…. Капустниц на лужайке больше, чем шоколадниц. Бабочки хитрые! Они садятся на ромашки, складывают крылышки и их не просто заметить. Ага, а вот эта маленькая - голубенькая, вовсе и не бабочка, а мотылёк! Раз – взмах ладошкой, и мотылёк полетел вверх, будто сдутый порывом ветра цветок-василёк.
  Любочка, одетая в простое ситцевое платьице в горошек, носилась по лужайке весёлым колокольчиком. Её непослушные рыжие кудряшки, выбившиеся из-под косынки, развевались на ветру золотыми пружинками.
  Божья коровка! Любочка аккуратно стряхнула её с листочка на ладонь и зажала в кулак. Никуда теперь не денется! Девочка приложила ухо к руке, но ничего не услышала! Медленно разжав пальцы, она подула на жучка и забубнила:
- Божья коровка… Божья коровка… Божья коровка….
Жучок с трудом отлип от влажной ладошки и пополз.
-…..улети на небо, принеси мне хлеба…
Божья коровка переползла на большой палец и начала расправлять крылышки.
-…..чёрного и белого, только не горелого….
- Дура! - услышала Любочка за спиной голос Кольки соседа. Он был старше её на пару лет и вёл себя по-взрослому. – Зачем тебе хлеб, попроси что-нибудь другое.
- А что? – девочка пальцем прижала жучка.
- Да хотя бы куклу новую, а то твоей Зинкой только Анчутку-дурочку пугать.
 
  Анчутка-дурочка жила со своей мамой на другом конце деревни в крайнем доме. Сколько ей было лет, Любочка не знала. Анчутка была на две головы выше её, пухленькой, напоминающей румяный пирожок. Дурочка совсем не умела разговаривать, а лишь мычала, высовывая при этом толстый язык и пуча близко посаженные глаза. Она была некрасивой, вечно слюнявой и неопрятной. Все местные ребятишки подшучивали над Анчуткой, заворачивая в фантики от конфет камешки и подсовывая ей в карман. А ещё они издевались над ней, затаскивая куда-нибудь за чужой сарай, где пугали её страшными рожицами, а затем убегали…
  Анчутка ни на кого не обижалась: медленно разворачивала так называемые «конфеты» и с интересом рассматривала камешки, пробуя их на язык и не обращая внимание на ребячий смех; брошенная в незнакомом месте, она долго бродила вокруг сараев и бань, останавливаясь и мыча, пока кто-нибудь из взрослых не приводил её домой. Дурочка, чего с неё взять.
 
  Анчутка, также как и Любочка, росла без отца. По деревне ходили слухи, что как только её папаша узнал, что родился нездоровый ребёнок - тут же «сделал ноги». Любочка не совсем понимала, какие он сделал ноги и зачем. Она представляла Анчуткиного папу калекой, с приделанными деревянными ходулями.
 
Любочка дёрнула плечом, отжала палец над жучком и затараторила:
- Божья коровка, улети на небо, принеси мне хлеба и новую куклу с длинными волосами!
  Придавленная божья коровка не шевелилась. Она поджала лапки и шариком скатилась в середину ладошки девочки.
- Ну! – Любочка дунула на жучка.
- Да выброси ты её! –  Колька без сожаления стукнул по ладони подруги.
На руке у девочки осталось жёлтое, дурно пахнущее пятнышко, которое та, не задумываясь, вытерла о подол платья.
- На! – Колька разжал свой кулак и всунул Любочке маленького лягушонка.
- Лягушоночек! Какой маленький! А что мне с ним делать?
- Да, что хочешь, то и делай! Хочешь, надуй его через соломинку…
- Жалко!
Лягушонок дёрнулся и спрыгнул с Любочкиной руки.
- Ой! – Любочка быстро нагнулась и накрыла его ладошками.
- Непутёвая! – Колька досадливо сплюнул.
  Девочка аккуратно подняла руки. Лягушонок сразу же прыгнул в бок, пытаясь спрятаться в тени.
- Ой!!! – девочка сложила ладошки домиком опять и как сачком стала ловить прыгающего лягушонка.
- «Ой-ой!» - передразнил её Колька. – Вот есть же, криворукая!….
  Лягушонок, прыгнув пару раз, запутался в густой траве. Любочка, испугавшись, что Колька будет опять ругаться, подскочила и прижала беглеца сандалией.
- Ты чё, раздавишь! – Колька отпихнул девочку.
  На смятой траве с растопыренными лапками остался лежать придавленный лягушонок.
- Дура, ты его убила! – Колька присел на корточки. – Ну, всё, теперь жди беды!
- Какой беды? – Любочка присела рядом и потрогала лягушонка.
- Дождь пойдёт! – серьёзно сказал Колька. – Раздавить лягушку – это к дождю…
- Не будет никакого дождя, смотри, на небе ни одного облачка!
- И умрёт кто-нибудь – смерть за смерть! - зловеще добавил Колька.
- Зачем ты меня пугаешь?! – захныкала Любочка и, развернувшись, побежала по тропинке к своему дому.
 
  Любочке было без малого шесть лет. Её мама работала в городе на ткацкой фабрике простой ткачихой. Мама приходила домой поздно, сильно уставшей и злой. Вдвоём они жили в общежитии при фабрике, где маме как матери одиночке выделили отдельную комнату. Эта комната была настолько мала, что кроме кровати, шкафа и маленького столика, туда ничего больше не помещалось.
  Днём Любочка ходила в детский сад, находившийся на соседней улице, из которого вечером её забирала полная и весёлая мамина подруга тётя Марина. Приведя Любочку домой, тетя Марина включала в комнате свет, наливала девочке большую тарелку супа и уходила.
  Любочка уже давно была самостоятельной. Поев, смело шла по длинному коридору на общую кухню, вставала на табурет возле раковины и по-хозяйски мыла за собой тарелку с ложкой, после чего тихонечко играла на кровати с куклой Зинкой, пока не приходила мама.
  Папу Любочка никогда не видела. На все вопросы дочери мама давала уклончивые и противоречивые ответы. Любочка никак не могла понять кто её папа: то ли космонавт, то ли капитан-подводник, то ли геолог, заблудившийся в тайге. По словам мамы, он всё время где-то летал, плавал или зарывался в землю.
  На всё лето мама отправляла Любочку к своей бабушке в деревню. Деревня называлась «Камыши» и имела всего лишь тридцать жилых домов. Деревня от города находилась в ста километров, и добираться до неё было крайне неудобно, да и по деньгам накладно, поэтому мама приезжала навестить родных не чаще раза в месяц.
  Несмотря на то, что Любочкиной пробабушке - Марфе Петровне, перевалило за восемьдесят, для своего возраста та выглядела неплохо и на здоровье особо не жаловалась.  Она без чьей-либо помощи справлялась с небольшим приусадебным хозяйством, не отказываясь при этом летом присматривать за юркой правнучкой.
  Кроме Марфы Петровны у Любочки и её мамы никого больше не было. Как так получилось, Любочке никто не объяснял. «Нету и всё!» - отмахивалась мама.
 
  Нигде не останавливаясь, Любочка забежала в дом.
- Ты, что, оглашенная?! – Марфа Петровна внимательно оглядела правнучку. – Что случилось-то?
  Любочка, побоявшись, что бабушка будет ругаться за раздавленного лягушонка, промолчала. Схватив большую алюминиевую кружку с водой, девочка с кряхтением и бульканьем выпила половину. Её живот приятно раздулся и, отдышавшись, Любочка успокоилась. 
- Садись кашу есть, - скомандовала Марфа Петровна, доставая из русской печи небольшой чугунок.
  В хозяйстве имелась и маленькая электроплита, и керосинка, но бабушка, нет-нет, да топила летом печь. В такие дни они ели наивкуснейшую еду: щи, кашу, пироги и блины, да что там, всё, что бабушка ставила в «рот» печки, приобретало совершенно другой дух и аромат.
  Любочка домовито разложила тарелки с ложками и притащила из холодильника банку с молоком.

  Гречневая каша удалась на славу. Внучка с бабушкой ели молча и с аппетитом. Слышалось только хлюпание, стук ложек, и жужжание мух, бившихся об оконные  стёкла.
  Деревенская бревенчатая изба была старой, несколько покосившейся, но ещё крепкой, как и её хозяйка. В комнате стояла простая деревянная мебель, сделанная давным-давно каким-то местным умельцем. В избе пахло старыми вещами и дымком.
- Пойду-ка я бельё сниму, а то что-то у меня кости разнылись, видно погода меняется, – проскрипела Марфа Петровна, растирая старческими шишковатыми руками колени.
Любочка насторожилась.
- Бабушка, а почему кости ноют?
- Да кто ж их знает?! Ноют и всё… К дождю небось! И вены дёргают…
- К дождю? – девочка съёжилась. – Бабушка, а как это вены дёргают?
- Да как будто жилки кто тянет, и кровь останавливается, лихоманка её забери!....
- Кровь останавливается? А кто такая лихоманка? – с каждым словом глаза у девочки становились всё шире и шире.
- Лихоманка-то? Ну-ууу, да кто ж её видел-то!
 
  Марфа Петровна с кряхтением встала и вышла. Любочка взглянула в окно. На небе и правда, собирались тучи. Поднялся ветер, и разноцветное бельё, развешенное на верёвке, дёргалось как живое. Девочке казалось, что оно пытается оторваться от ненавистных прищепок и улететь на волю.
  Бабушка медленно шла вдоль верёвки, аккуратно снимая и складывая каждую вещь. По деревне чувствовалось напряжение: лаяли собаки, кудахтали куры, слышались отрывистые голоса соседей. Взволнованно чирикали ласточки, низко планируя над землёй. По пыльным дорожкам закружился песок, вперемежку с жухлой травой и мелким мусором. Тучи сплошь закрыли небо, и в одночасье потемнело так, будто кто-то взял и просто выключил свет.
- Успела! – сказала Марфа Петровна, закрывая входную дверь и ставя на скамью возле печки таз с бельём.
На её платке и кофте отпечатались крупные капли дождя. На улице громыхнуло, сверкнула молния, и начался дождь.
 
  Любочка испуганно спряталась за занавеску, лишь одним глазом выглядывая в окно. Из её головы не выходила мысль о мёртвом лягушонке и слова Кольки - «жди беды».
  Бабушка открутила на счётчике пробки (не дай бог, ударит молния!) и зажгла керосиновую лампу.
- Что-то мне неспокойно, - вздохнула бабушка, - сердце давит. Вот ведь и правда, лихоманка навалилась!
  Она подошла к буфету и накапала из пузырька в чашку какое-то лекарство. В избе запахло больницей.
- Любаша, я полежу, а ты поиграйся тихонечко, - бабушка, не раздеваясь, прилегла на кровать.

  Девочка согласна кивнула и, подхватив куклу Зинку, села на табурет возле стола. Её кукла была уже старой, с выцветшими глазами и с облупившейся краской на лице. Голубое сатиновое платье, некогда такое нарядное, давно загрязнилось и обветшало, и выглядело неопрятно.
«Только Анчутку-дурочку такой пугать!» - опять вспомнила Кольку Любочка.
- У-уууу! – взяв за ноги Зинку и скорчив страшную рожицу, пугнула воображаемую Анчутку девочка.

  На улице бушевала стихия: громыхало и сверкало, сильный ветер прибивал к стёклам мощные струи воды.
  А в доме было тепло. Керосиновая лампа тускло освещала избу, отбрасывая в углы причудливые тени.
  Бабушка на кровати застонала и перевернулась на бок. Любочке почему-то стало страшно. Она прижала к себе куклу и негромко запела:
- Жили у бабуси два весёлых гуся: один белый, другой серый – два весёлых гуся!....
  Девочка боялась смотреть в окно. Дождь лил такой силы, что ничего не было видно, кроме разводов воды на стёклах.

  На улице сверкнула очередная молния и громыхнуло так, что зазвенела посуда в буфете. Любочка охнула, подскочила с табуретки и вместе с куклой быстро залезла к бабушке на кровать.
- Бабушка, мне страшно! – девочка потрясла Марфу Петровну за плечо. – Бабушка, проснись!
  Но бабушка не отвечала. Она лежала с открытым ртом и полуоткрытыми веками, будто внимательно рассматривая что-то на стене.
  Раскаты грома снова сотрясли избушку. Любочка, бросив куклу на подушку, стала раскачивать Марфу Петровну изо всех сил.
- Бабушка! Бабушка!!! – перекрикивала она грозу.
  Марфа Петровна молчала. От Любочкиных усилий её тело откинулось на спину, а рука с крючковатыми пальцами сползла с матраса и повисла плетью.
- А-а-аааа! – заплакала Любочка и, подхватив куклу Зинку, спрыгнула с кровати. 
  Она стремглав залезла на печку. Кирпичи ещё не остыли, и ласковое тепло лежанки успокоило девочку. Она поджала под себя ноги, обняла куклу и затихла, прислушиваясь к ветру за окном.
 
  А гроза всё не кончалась. Сполохи от молнии снова и снова как вспышки от фотоаппарата высвечивали комнату и бабушкину кровать. Любочка боялась смотреть в ту сторону, она каким-то непонятным детским чутьём поняла – случилась беда.
«Смерть за смерть!» - стучали в голове Колькины слова.  Девочка вспомнила и раздавленного лягушонка, и не улетевшую ни за каким хлебом божью коровку, и…. заплакала.

  Вдруг ей показалось, что скрипнула дверь.
«Лихоманка!» - Любочка не дыша, вытянула шею, чтобы увидеть дверной проём.
  На пороге стояла Анчутка-дурочка, в своём застиранном, непонятного цвета платье, в белой косынке на голове и совершенно сухая. Подойдя к Марфе Петровне, она, как ни в чём не бывало, приподняла её руку и аккуратно положила вдоль тела.  Затем медленно, по-хозяйски обошла комнату: заглянула в печку, по дороге откусила и тут же положила на место, лежавшее на буфете яблоко, отодвинула занавеску и посмотрела в окно. Она явно не замечала Любочку. Керосиновая лампа слабо освещало Анчуткино лицо, с маленькими глазками и слюнявым ртом.

  Любочка заёрзала и выронила куклу из рук. Та издала мяукающий звук, с трудом напоминающий «ма».  Анчутка вздрогнула и подняла голову. Несколько секунд она молча смотрела на девочку, после чего, нагло, полезла к ней на печку.
- А-ааааа! – отодвигаясь как можно дальше, запищала Любочка.
Не обращая на это внимания, Анчутка закинула ногу на лежанку и, перевернувшись,  села рядом с Любочкой:
- Чего орёшь-то? – спросила она.
  Девочка открыла рот от изумления, Анчутка говорила! Ошарашенная Любочка засучила ножками, пытаясь отодвинуть непрошеную гостью подальше от себя, она выставила вперёд куклу Зинку, как крест перед нечистой силой, и замычала:
- У-ууууу!
Анчутка с удивлением посмотрела на куклу и мягко сдвинула её в сторону:
- Ты, что, разговаривать не умеешь? Ты, что, дурочка?!
- А-ааа… - только и ответила Любочка.
- Да…. – вздохнула Анчутка. -  Ты хоть знаешь, что наша бабушка умерла? – она махнула рукой вниз, указывая на Марфу Петровну.
  Любочка посмотрела на бабушкину кровать. У неё в голове происходила страшная борьба между страхом и любопытством, а ещё ей было непонятно слово «наша».
«Какая же она «наша», когда она – моя бабушка, и только моя!!!» - соображала про себя девочка.
- Не бойся, так бывает! А у тебя ещё две бабушки есть….
Любочка на секунду задумавшись, отрицательно замотала головой.
- Как это нет? Есть!!! Баба Света-непутёвая - мамка твоей мамки непутёвой… Она в соседней деревне живёт с дядькой Фёдором, он шофёром работает, нам в магазин хлеб привозит. Но это не твой дедушка… Он ничей дедушка…. И ещё папкина мамка – баба Нюра, – продолжала перечислять Анчутка, - она в доме живёт, возле магазина, такая рыжая, как наш папка. Она одна живёт... Тоже непутёвая!

  У Любочки от количества «непутёвых» расширились глаза. Она знала бабу Нюру - рыжеволосую женщину в очках, часто встречаемую ею с бабушкой на улице или в местном магазине. Марфа Петровна, увидев эту бабу Нюру, почему-то начинала «прятать» от неё внучку, загораживая её то одним боком, то другим. Бабушка старалась делать это незаметно, но люди в очереди или на улице, сразу замолкали и пристально наблюдали за Марфой Петровной и бабой Нюрой.
 
  Дурочка пошарила в кармане застиранного платья и достала горсть конфет.
– На, возьми!
  Любочка с опаской взяла одну. Развернув обёртку, она увидела гладенький чёрный камешек. Подхватив «обманку» (так называли это мальчишки), она не понимая почему,  отправила его в рот.
- Дура, это же камень, ты, что, совсем ничего не понимаешь?! Выплюнь!
  Анчутка подставила ладонь и тихонько ударила Любочку по затылку. Та послушно сплюнула.
- На тебе хорошую конфету! Она у меня одна…
  Анчутка достала ещё одну конфету и протянула новой подружке. Любочка медленно развернула фантик. Это была настоящая шоколадная конфета, такими мама очень редко баловала дочь.
  Девочка откусила половину, а вторую протянула Анчутке. Та, улыбнувшись и широко открыв слюнявый рот, словно утка подхватила свою половинку с пальцев девочки. Обе остались довольны.

 На улице не прекращался ливень. Гром и молнии стали намного слабее и тише, но гроза свои позиции пока не сдавала.
- А ты знаешь, что мы с тобой сёстры? – дожевав, спросила Анчутка.
У Любочки снова открылся рот. Только теперь губы были измазаны шоколадом.
- Что ты так вылупилась, будто чёрта увидела?! Смотри, мы с тобой даже похожи!
  В доказательство своих слов, Анчутка изобразила Любочку, выпучив глаза и открыв рот точно так же, как и у той.
  Любочка, увидев себя в импровизированном «зеркале», поджала губы. Чтобы удостовериться в услышанном, она потрогала свои уши и нос, поморгала глазами и в довершении ко всему поводила языком по нёбу.
- Скажешь, не похожи?! Да одно лицо, и волосы одинаковые - рыжие! – дурочка стянула косынку.
  Из-под косынки вывалились огненно-рыжие кудряшки, и правда, совсем как у Любочки.
  Рот девочки снова открылся, напрочь отказываясь слушаться свою маленькую хозяйку. 
- У нас папа рыжий! Его все знают, он тоже непутёвый!
«У нас папа рыжий!... У нас!!!...» - Любочка проигнорировала слово «непутёвый», для неё было важным то, что Анчуткин папа ну никак не мог быть её папой, ведь у дурочки папа на ходулях, а её папа…..
 Любочка пару раз шлёпнула губами, и вышло что-то напоминающее слова «папа».
- Что говоришь? Кто наш папа? – перевела дурочка. – Да механик он в районном управлении, машины чинит.
- А-аааа! – Любочка с придыханием показала рукой на потолок.
- Что говоришь? Лётчик? Космонавт? – Анчутка зашлась смехом. – Скажи ещё геолог!
  Любочка разозлилась. Она схватила Зинку и ткнула её головой Анчутку в живот.
- Дура ты! – отпихнула от себя куклу Анчутка. – Никуда он не улетал и не уплывал, и тем более не терялся в какой-то там тайге. Он знаешь, какой охотник?! Весь лес обойдёт и ни разу не заблудится…

  На улице посветлело. Гроза прошла, и дождь, печально стуча по карнизам, выплакивал свои последние капли. И Любочка успокоилась, ей было уже не страшно с Анчуткой, неспокойно как-то, но не страшно.

- А ты чего не разговариваешь-то? Немая? И обслюнявилась вон вся… Фу!... Рот-то закрой! – Анчутка достала из кармана не первой свежести мятый носовой платок и вытерла Любочке губы. – А знаешь, как немоту лечат? Испугом!
  Анчутка картинно отвернулась, незаметно беря куклу, и пока Любочка расслабленно чесала нос, сгруппировалась и резко выставила Зинку прямо к лицу девочки:
- У-уф! – филином крикнула Анчутка.
- А-аааа! – завизжала Любочка и, задрыгав ногами и руками, подхватившись, стремглав соскочила с печки.

  Как только она очутилась на полу, раздался громкий стук в окно и голос Кольки:
- Любка, выходи! Резинки надевай, кораблики запускать будем.
  Колька стоял у окна, сложив руки «перископом» и пытаясь разглядеть комнату. У него на ногах красовались огромные резиновые сапоги, а на плечах - отцовская штормовка, доходящая ему до колен. Услышав крики девочки, он забеспокоился:
- Любка, ты чего орёшь? Что случилось?
Любочка выбежала на крыльцо и как рыбка, хватая ртом воздух, выдавила:
- Бабушка умерла, а меня Анчутка-дурочка куклой Зинкой пугает!
  Колька, недолго думая, вышагнул из резиновых сапог, скинул в руки девочки штормовку и вбежал в избу.

  Он увидел на кровати мёртвую Марфу Петровну, оглянулся по сторонам, и стараясь держаться подальше от мёртвой женщины, обошёл комнату, заглядывая во все места куда можно было бы спрятаться. В конце поисков, он залез на печку. На лежанке валялась кукла Зинка, и никакой Анчутки там не было и в помине. Колька вернулся на крыльцо.
- А где Анчутка? – спросил он.
- Она там, на печке!
- Нет там никого, не придумывай! – и по-взрослому скомандовал: - Пошли со мной!
  Он нашёл под лавкой Любочкины сапоги, набросил на неё отцовскую штормовку и поволок за руку к своему дому….

  Потом была суматоха, а через два дня похороны. Из города сразу же приехала мама и забрала дочку домой.
  Проезжая на автобусе крайний дом, Любочка заёрзала на сидении и с беспокойством стала оглядываться. На крыльце дома она увидела Анчутку-дурочку, которая дебильно улыбаясь, раскачивалась на своих толстеньких ножках. Любочка замахала ей руками и крикнула в окно автобуса: «Эй!», но Анчутка не ответила. Равнодушно проводив взглядом автобус, дурочка неуклюже развернулась и скрылась за дверью.