Пов. страт-х. хввку. гл. 13. полковник коровин

До знакомства с полковником Коровиным мы, курсанты четвертого курса пятого факультета, находились в пятимерном учебном пространстве. Точнее в четырехмерном. Редко кто из преподавателей догадывался поставить единицу. Ее для особо отличившихся могли с успехом заменить наряды вне очереди или лишение возможности выхода за пределы училища.
Французы, американцы и прочие представители загнивающего запада со своими десятибалльными, стобалльными и другими многоуровневыми системами оценок знаний рядом с Коровиным отдыхают. Потому что он к своей семибалльной системе отметок добавил дроби, чем, безусловно, обеспечил революционный прорыв в советской военной педагогике.
А мог ли он поступить иначе и не обеспечивать прорыва? Думается, что не мог. Имя не позволяло ему остаться в тени серо-зеленой массы военных преподавателей. Не зря же считается, что имя влияет на судьбу человека. Зовут вас, например, Александр. Все, обязаны кого-то побеждать. Даже если вы уютно устроились дворником в тихом дворике. Все равно вам суждено выходить на поединок хотя бы с соседской собакой и побеждать в схватке за чистоту. И только после заслуженной победы можно спокойно пропустить стаканчик. А не победили, так и водка в горло не идет — имя не дает покоя. А если вы Владимир, то пусть вы трижды бессребреник, все равно тянет чем-то завладеть. Вот теперь представьте, что вас зовут Революционный Мир. Чувствуете разницу? Вот и полковник Коровин, вероятно, ее чувствовал. Так как именно его и звали Революционный Мир, а короче — Ревмир, а еще короче — Рэм, так сказать, Владимирович.
Ставил Рэм Владимирович отметки от 0 до 6. Когда сомневался в точности оценки, смело добавлял десятичные дроби. Например, 3,2 или 5,8 балла, и все на полном серьезе проставлял в журнал. Если прибавить к этому чопорные манеры дворянина, изысканную речь преподавателя риторики, выглаженный с иголочки мундир и осанку прусского офицера, то можно представить, как курсанты торопели и какими подавленными были на его занятиях — как зомби. Представьте себе, когда Революционный Мир с манерами старого аристократа торжественно и невозмутимо ставит вам в журнал оценку 0,2. Мозг комсомольца или кандидата в члены КПСС не мог это воспринимать как реальность. Сознание входило ступор, и, не находя опоры на реальность, человек цепенел до конца занятия.
Возможно, и своих коллег Коровин слегка шокировал. Но успеваемость в изучении его предмета была на высоте. Кафедра измерительных приборов благодаря методике Коровина заставила себя уважать в курсантской среде. Он не давал возможности увернуться от своих лекций, и мы забивали себе голову всем этим, с нашей точки зрения, эксплуатационным хламом. Постоянные опросы предыдущего материала на занятиях и лекциях преследовали нестарательных. Его журнал быстро заполнялся разноцветными дробями с секретными пометками.
Когда ему попадался отличник, например, Шура Сиволапов, который и сам знает, и другим подсказывает, полковник плотоядно ухмылялся и цитировал вслух литературного классика:
— Давненько я свежатинки не пробовал.
И пробовал отличника со всех сторон, т. е. по материалу с первой до последней лекции. Если выдержит, то становится твердым шестерочником, и в своем талмуде Коровин подчеркивал его фамилию красными чернилами.
Кроме количественных с точностью до одной десятой оценок знаний знаменитый полковник смело вводил и качественные показатели курсанта. Он пытался вывести параметры морально-нравственного состояния военного индивидуума. А так как нравственность курсанта — это тема вообще неожиданная и мало изведанная, то вызывала в военном сообществе некоторое опасение. И на занятиях по измерительным приборам многие вынуждены были брать себя в руки и временно «вырасти над собой». Иначе в журнале к своим дробям получали еще и малолестные буквы. И этой фактурой полковник легко оперировал в общении с непосредственными начальниками курса и факультета.
Самый простой проступок обозначался буквой «П». Это подсказка на занятии. Если сам знаешь и кому-то подсказал — получи «П» за бесчестный поступок. Будь мы отпрысками дворянских фамилий, может быть, и смогли бы оценить глубину этого бесчестья, но пролетарское происхождение воспринимало подсказки как доблесть.
Следующий уровень нравственного падения определяла пометка «КВН». Это не клуб веселых и находчивых, как думали многие в начале. А простое ковыряние в носу.
Буква «О» означала обман — это еще хуже. Но самое непростительное было, конечно, «ЖП».
Это не то, что вы подумали, то есть не мягкое место курсанта. Это означает «сжег прибор» и нанес реальный урон Советской Армии. Обладатель «ЖП» вряд ли мог получить в зачетку по предмету «Измерительные приборы» больше «уда», потому что уже практически до экзамена проявил вопиющее невежество и нравственное падение.
Была еще промежуточная оценка «ПОП». Она определяла не религиозность комсомольца, а склонность его к нечестности. Но пока только склонность. «ПОП» — это попытка обмануть преподавателя. Вероятно, подразумевалось, что это неудачная попытка, но санкции за эту пометку у Коровина были конкретные. Леха, мой земляк, кандидат на золотую медаль, получил два «ПОПа» и несколько раз ходил сдавать экзамен.
— Извольте, сударь, с первой попытки я принять у вас экзамен не могу. Приходите еще…
С этими словами Коровин заворачивал обладателя «ПОПа», как потенциального обманщика, на второй круг независимо от уровня ответа. Это, видимо, означало сомнения полковника — не является ли правильный ответ очередным ловким обманом преподавателя.
Однако долгие и частые устные опросы, видимо, не совсем удовлетворяли неугомонного полковника. Наверное, ощущалась неполнота охвата нестарательных учеников, что заставило офицеров кафедры взяться за паяльники, не в смысле пыток двоечников, в смысле становления мозговых пыток на конвейер. Таким образом, свой гуманитарный прорыв в военной педагогике Коровин подкрепил и собственными техническими разработками. Опрос знаний на лабораторных работах по «Измерительным приборам» был автоматизирован; он стал прототипом современных тестов. Перед началом «лабораторки» каждый курсант должен был пообщаться с электромеханическим аппаратом. Это была коробка из гитенакса, набитая реле. Стальную верхнюю крышку украшал набор лампочек, кнопок и надписей. На каждый вопрос было пять вариантов ответа. Для смены набора вопросов полковник Коровин просто менял разъем в приборе.
Курсанты аппарату дали меткое прозвище «Му-му» то ли из-за фамилии изобретателя, то ли из-за тупости аппарата, быстро разгадав его ущербную логику. Умники вместо поиска правильного ответа просто нажимали каждую кнопку пять раз, а затем «Сброс». Аппарат из всего набора запоминал почему-то только правильный ответ, кроме последнего вопроса, то есть при такой методике в худшем случае обеспечивалась четверка. Но некоторым даже лень было насиловать набор ответов. Они просто накладывали линейку на кнопки и били кулаком сверху. Получался одновременный ответ по всем вопросам. Но реле громко хлопали контактами, и полковник иногда ловил остроумных рационализаторов и ставил им «ПОПа» в журнал.
Одним словом, обучение и воспитание тесно переплетались в новаторских методиках знаменитого полковника. И на кафедре «Измерительных приборов» мы были собранны, умны, подтянуты и благородны…целый семестр. Вероятно, это была слабая экстраполяция основы подготовки офицеров досоветского периода на процесс формирования убежденных защитников страны «развитого социализма». У наших предшественников, юнкеров, воспитание офицерской доблести и чести, наверное, было самым главным предметом обучения. Доблесть же советского офицера, надо полагать, по замыслу Главного Политического управления, должна была определяться коммунистическими убеждениями и пролетарским интернационализмом. И только спустя годы мы понимали, что Ревмир Владимирович незаметно для нас преподал нам своеобразный урок нравственности офицера без всякой идеологической мишуры.
Я же лично уважал Коровина еще и за то, что на экзамен по своему предмету он приглашал самых упрямых и безнравственных — остальные получали оценки в виде среднеарифметических округленных чисел. Однако никто не знал своей отметки заранее. Коровин умел сохранять интригу и подготовку курсантов до последнего момента. В день экзамена учебное отделение выстраивалось перед аудиторией, и Коровин зачитывал оценки. Затем картинно приглашал «к барьеру» недовольных своим баллом или глубоко морально падших. Я же благоразумно ни перчаток, ни рукавиц в полковника не бросал* , в поединок не вступал, а довольствовался малым. А экзамены я очень не любил, видно, нервы не выдерживали регулярных испытаний. Отсюда и подсознательная благодарность Рэму Владимировичу, которую я, как мог, передал и другому поколению курсантов. В бытность преподавателем высшего военного училища я освобождал их от экзаменов по совокупности текущих отметок в память незабвенного Коровина и своих юношеских стрессов.
перчатку в оппонента у дворян означало вызвать на дуэль, к барьеру.