Пов. страт-х. хввку. гл. 15. самоход

Идем в самоход. Возле высотки учебного корпуса под забором труба лежит, которую носят все самоходчики. Берем трубу, несем. Навстречу патруль.
—  Куда идем?
—  Приказали принести трубу в корпус «А».
Начальник патруля, ухмыляясь, говорит:
—  Трубу положите на место и идите на самоподготовку. Эту трубу в корпус «А» я еще курсантом носил...
Вы спросите: «Что такое самоход?» Это самовольный выход из расположения части без разрешения командования и оправдательных документов. Для гражданского человека самовольная отлучка —  пустое сочетание звуков. Для военных, это вроде как хулиганство и приключение в одном флаконе, после которого может быть тяжелое похмелье вплоть до уголовной ответственности. А для писателя самоход —  это поэзия авантюриста и одновременно проза бездельника и шалопая.
Не ходить в самоход скучно и не престижно, а ходить и попадаться —  глупо и опасно. Да, были на нашем курсе великие «самоходчики», но не все они доучились до выпуска по той самой причине: ходили и попадались. Например, Серега Авдеев вышел на минутку с самоподготовки  и попался милиции в Москве. Не в кинотеатре «Москва», как в надежде думал сначала наш начальник курса майор Гуд, а в столице нашей Родины. И пошел Серега дослуживать солдатом, а потом доучиваться в иняз. Хотя тяга к приключениям дала и положительный результат — с наступлением капитализма он стал крупным предпринимателем.
То же самое, вероятно, творилось и на других курсах нашего интеллектуального факультета. При мне серьезный ученый, доктор технических наук, профессор, полковник Ткаченков, выпускник пятого факультета 1977 года и мой друг детства, перелезая забор прямо возле дверей старой казармы, завис на нем. Завис потому, что в его сапог вцепился бульдожьей хваткой въедливый курсовой офицер со второго факультета, не помню его фамилии. И что же Александр Васильевич? Извинялся, или, лежа на заборе, доказывал, что это ошибка: он с другого факультета? Ничего подобного. Изловчился, лягнул оппонента другой ногой и был таков. И это не помешало ему создать новое научное направление, возглавить кафедру, в конце концов, разработать не одну, а две теории в исследовании отказоустойчивых систем управления, очень важных для ракетных войск. Смягчающим обстоятельством тут выступало только то, что он в тот исторический момент был курсантом третьего курса, не обремененным званиями, наградами и животом, и поэтому легко прыгал через заборы.
Что касается меня, то я был не очень заметный на курсе. Не толстый и не худой, не высокий и не низкий, не отличник и не двоечник, не «раздолбай» и не пример для подражания. Так, середнячок. Так примерно по серединке и прошла вся моя военная служба, и гражданская карьера, кстати, тоже. Тем более, мне не хотелось выпасть из собственного амплуа, то есть «залететь» в самоходе, получить взыскание и перейти в категорию неудачливых «раздолбаев». Но сколько веревочке ни виться, а конец всегда один: на закате активной жизни хочется исповедаться, снять камень с души. Хотя бы перед нашим курсовым офицером Гришей Тяжловым.
Да, не был замечен в самоходах, но ходил. А не попадался потому, что жалел не только свои нервы, но и нервы своих начальников. Поэтому надеюсь на снисхождение.
В оправдание хочется отметить и другую сторону самоходов. Она в том, что опыт продуманного нарушения устава внутренней службы имеет и положительный аспект, до сих пор не изученный в рамках постсоветской военной педагогики. После окончания училища в войсковой части, уже на пороге казармы, я уверенно чувствовал внутреннюю ситуацию: есть ли пьяные или самовольщики. Проверка личного состава только подтверждала это, так сказать, «знание». Вот такая необъяснимая телепатия, можно сказать, «третий глаз» открывался у «посвященных» в тонкости правонарушений.
Даже в первые годы службы удавалось доводить своих бойцов до такого «напряженно-дисциплинированного» состояния, что они пили спиртные напитки и ходили в самоволки только один, два раза в году, но зато группами и только во время моего отпуска или командировки, что все равно ставилось мне в вину.
Не знаю, пригодится ли наш опыт убеленных сединой и обремененных лысинами и животами ветеранов нынешней военной молодежи, но я все-таки осмелюсь опубликовать несколько случаев из моей практики, так сказать, «игры на грани фола».

Первый самый «солидный» случай можно назвать «Долбанные джентльмены или легализация самохода». Было это на третьем курсе, когда курсанты уже набираются ощущения собственной значимости и зрелости. Пригласили мы с Толей Шебетковым девчонок из соседнего инжека  погулять в окрестностях площади Дзержинского.
Был тихий осенний вечер. Надели мы парадно-выходную форму, надушились тройным одеколоном и важно отправились на прогулку. Никаких увольнительных записок у нас, конечно не было. Чинно прогуливаясь под ручку с девицами по прилегающим к площади улицам, ведем светские разговоры. Как опытные самовольщики, незаметно для наших спутниц двигаемся очень аккуратно, стараясь не пересекать официальные маршруты гарнизонных патрулей. И, конечно же, мы гуляли вне зоны действия училищного патруля. И надо же, в каком-то переулке натыкаемся на дикий недисциплинированный гарнизонный патруль вне штатного маршрута. А гарнизонный патруль — это намного хуже училищного. Во-первых, по последствиям. Можно сразу осесть на гауптвахте, с последующими выводами на уровне начальника училища. Во-вторых, с гарнизонным патрулем вряд ли возможна компромиссная игра «в кошки-мышки», когда мышка бежит, а кошка ее никак не догоняет, как это бывает с нашими патрульными. Патрульными в гарнизонный патруль заступает кто угодно: и солдаты, и, хуже всего, наши извечные противники — курсанты авиационных училищ. Почему-то танковое и наше училища исторически враждовали с летными и летно-техническими училищами города. И «голубые фуражки» будут гнаться из принципа — во что бы то ни стало достать коллег из враждующего ведомства. Бегать мы умели и могли на одном дыхании пробежать всю Сумскую улицу от центра города до парка Горького и скрыться в зарослях. Но в этот вечер мы попали в идиотское положение джентльменов. Представляю лица девушек, если бы мы внезапно рванули в темноту переулков, и полы наших шинелей развевались, как крылья ночных харьковских вампиров, а они остались бы живым заслоном перед оторопевшим патрулем. Выхода не было. Галантно извинившись перед дамами, что вынуждены их оставить на минуточку, дабы уладить некоторые формальности, мы с Толей пошли к начальнику патруля. Толя показал мне пример хладнокровия, а я ему — пример фантазии. Начальнику патруля сказали, что мы в культпоходе и отошли от группы пообщаться с девочками без свидетелей. Мы выглядели солидно, говорили уверенно, и начальник патруля, отобрав наши военные билеты, послал нас за старшим группы. Время мы выиграли, но что делать дальше — нужны новые актеры для спектакля. Мы вышли на Сумскую улицу. Надо искать где-нибудь чистую увольнительную. И тут нам повезло. Останавливаем незнакомого курсанта с третьего факультета в увольнении, и у него в кармане завалялась чистая увольнительная записка.
 
Мы его уговариваем поучаствовать в спектакле. Спасибо ему — он согласился. А ведь он прилично рисковал. Мы-то уже «залетели», и он мог с нами загреметь, имея реальное увольнение, если бы начальник патруля потащил нас разбираться в комендатуру. При свете уличного фонаря внесли наши фамилии в увольнительную и пошли выручать документы. Единственный недостаток представления — он был рядовой, а не сержант, как положено в культпоходах. Но премьера прошла успешно. «Старший группы» уверенно представился патрулю и сообщил, что мы из его отделения. А о том, что мы далеко отошли от группы, он обязательно доложит начальнику курса. Начальник патруля великодушно вернул нам документы. Мы с Толей перевели дух и пошли искать потерянных нами девиц. Вскоре мы их нашли, но волшебство тихого осеннего вечера было утрачено безвозвратно. Шутить особенно не хотелось. Кирзовые сапоги патруля растоптали незаконную поэму нашего платонического свидания. Но практический урок самообладания и готовности не сдаваться перед неожиданными обстоятельствами пригодился нам в будущем.

Второй случай был более «спортивным», и можно обозначить его как «Полоса препятствий». Было это на том же третьем курсе, но уже весной 1977 года. Приглашают нас с Петей девчонки из инженерно-экономического института на день рождения. Их общага — по прямой в километре от казарменного городка, и мы к ним частенько заглядывали. Девчонки, в основном, из сел — приезжие. Готовили изумительно. Будь мы взрослее и умнее, женились бы на них. Но не женились, а только приходили вкусно повеселиться.
Мы уже предвкушали праздник живота, а тут неожиданно прямо в этот выходной меня назначают в наряд — дежурным по курсу. Петя и Толя Панченко пообещали, что принесут мне сухим пайком угощение, надели шинели и отправились в увольнение в девичье общежитие. А я пошел на плац на развод наряда.
Знаете, как тяжело переключиться, если уже настроил свой желудок на деликатесы. После развода я принял дежурство, но не мог успокоиться. Ходил, как тигр в клетке, из угла в угол, поминутно подходя к окну. Вон там, за стадионом, в пятнадцати минутах ходьбы, наша привычная компания наворачивает ароматные голубцы с котлетами. Смакует домашнюю колбаску со шкварками. А какая там рыба в маринаде — не передать словами. И запивают все это сладким Кокуром. Чувствую, что слабею. Инстинкт самосохранения атрофируется, чувство долга притупляется. Все громче звучит в моем организме основной инстинкт человека, нет, не размножения, а потребности набивать живот вкусной и полезной пищей.
Однако уйти в самоход, будучи дежурным по курсу — это «борзость самого высокого пошиба», и расплата могла быть серьезной: вплоть до отчисления из училища. Но я уже не владел собой. Оставил вместо себя дневального. Ему я сказал, что пошел в столовую разбираться с нормами выдачи продуктов на ужин и вернусь через час, а сам, перелетев через забор, напрямую отправился в заветное общежитие. Я понимал, что мне терять нечего, и общаться ни с патрулем, ни с начальниками мне не резон. Поэтому сразу обеспечил себе фору в забеге, то есть не стал надевать шинель, и так не замерзну. Хорошо, что хоть обильно смазал ваксой юфтевые сапоги. Весна уже наступила, и снежная каша с водой хлюпала под ногами.
Повязку дежурного по курсу я сунул в карман, штык-нож — за ремень за пазуху, и почти бегом передвигался по пустырю за наш училищный стадион. Вот и общежитие.
Никто не чаял увидеть меня на дне рождения, особенно, мои соратники. Такой наглости даже они не ожидали, но я и сам не ожидал этого от себя. Уже выпили за тех, кто в наряде , а тут и я заявляюсь. Пришлось выпить за тех, кто не в наряде. Блюда и бокалы быстро пустели, и время прошло больше часа, пора и честь знать. Страх «залететь» стал заползать в сытый желудок, и я поспешил откланяться. Но легкое вино и калорийная пища вскружили голову, в теле появилась некоторая легкость, в душе — удаль, и я потерял осторожность.
Подойдя к забору со стороны парка у старой казармы, я заметил в темноте, что
такие же самовольщики, как зайцы, выглядывают над забором, но не перепрыгивают его — робеют.
«Слабаки», — подумал я и легко перелетел через забор. Пружинисто распрямился и пошел быстрой походкой через плац. И тут я услышал топот ног за спиной: с разных концов казарменной зоны ко мне неслись патрульные с повязками.
«Облава, “зайцы” не зря робели», — успел подумать я.
Облава — это когда патрули перекрывали все подходы в казарменный городок и ловили самовольщиков в момент возвращения домой. Это было более эффективно в смысле улова, чем гоняться за нарушителями по прилегающим улицам.
«Ну-ну, ловите меня. Посмотрим, на что вы способны».
На третьем курсе мне, наконец, удалось достигнуть хорошего результата в преодолении нашей стандартной полосы препятствий для ракетных войск.
Стараясь, чтобы не было видно моего лица, я рванул «не по-детски» в противоположную сторону от казармы. Преследователи развернулись дугой за мной. Но главный спортивный сюрприз ждал их еще впереди. Я бежал к самому высокому забору у спортивного городка возле столовой. Если хотя бы одной рукой зацеплюсь за край забора — все, я на той стороне, то есть опять в парке Горького. Адреналин, помноженный на алкоголь, позволил мне технически четко преодолеть это препятствие. Сзади слышу, что патрульные, как котята, прыгают и скользят лапками по забору. Куда им в шинелях и без мотивации. Я же действовал, как автомат. Первая часть задачи выполнена. Патрульные собраны со всего городка в одно место и царапают высокий забор. Не останавливаясь, я побежал вдоль стены, огибая столовую. За столовой есть еще один проход, правда, он просматривается насквозь. Но я надеялся, что ловцы самовольщиков не успели вернуться на исходные позиции. Быстро перепрыгнул ворота, остановился у стены и восстановил дыхание. Затем надел повязку дежурного по курсу на левую руку, а штык на ремень, и, не торопясь, пошел обратно на плац с тыльной стороны. Еще пару минут я ожидал, что меня окликнут и гонка продолжится. Но вокруг была тишина. На плацу патрульные деловито вязали первокурсника, который по неопытности побежал прятаться в свою казарму. Я не преминул дать им какой-то совет. Удаль еще не выветрилась у меня из головы. Да и как доказать, что это именно я пять минут назад возглавлял забег через плац под крики и свист многочисленных болельщиков из окон казарм. Сумерки, все на одно лицо, в одинаковой военной форме. Я неторопливо пошел нести службу в наряде, размышляя о том, что есть все-таки реальная польза от утомительных занятий на полосе препятствий.

Третий, наиболее «ленивый» вариант самохода, больше запомнился как очень спонтанный и прозаичный. Его можно назвать «за грибами». Золотая осень, пятый курс. Идем на занятия в строю к воротам Главного корпуса, которые ближе к парку Горького.
Я шагаю в шеренге рядом с Бизоном и вздыхаю:
— Что-то грибов захотелось, жаренных с картошкой.
Бизон живо подхватил:
— А что, до обеда могли бы смотаться, собрать и в общаге нажарить.
— Надо бы Петю позвать, — предлагаю я.
Он как командир шагает рядом со строем, а живет с нами в одной комнате.
— Петя, мы с Бизоном решили на обед грибов нажарить, будешь есть?
— Буду. А что вы решили прямо сейчас свалить за грибами?
— Так ты «отмажешь», для всех же стараемся.
— Так я с вами, пусть Пиф  всех отмазывает , — загорелся Петя, самый большой любитель собирать грибы еще с пионерских лагерей.
Так и шли мы в ногу, громко и буднично обсуждая самоход. Соратники вокруг улыбались, не понимая, шутим мы или всерьез, прямо сейчас внезапно и нагло пойдем за какими-то дурацкими грибами. Петя на ходу назначает Пифа «за командира». Строй поворачивает в ворота Главного корпуса, а мы втроем, не сбиваясь с ноги, маршируем прямо в парк Горького. Если бы нам навстречу попался кто-нибудь из офицеров, или кто-нибудь из однокашников сообщил курсовому даже в шутку про грибы, — это бы было прямое попадание на ковер к начальству. Но необъяснимая наглость вырвала нас из привычного маршрута и, как говорится; «Остапа понесло».
— Эй, вы куда? Не в ту сторону маршируете, — доносятся до нас шутливые выкрики курсантов из проходящего строя. Мы не обращаем внимания, поглощенные своей главной целью. Покидаем зону училища, затем на автобусную остановку и за город: бродить по лесам прямо с портфелями и конспектами.
Уехали недалеко за Померки. В лесу тишина, солнышко светит сквозь листву, птички поют. Хорошо так на душе. Грибочки потихоньку заполняют наши портфели. Попадались в основном маслята и опята. Лес, видно, не очень — таежный, благородных грибов в нем явно не хватало. Но нас и эти радовали.
А главное, это был чуть ли не первый самоход, когда на душе кошки не скребли, совесть не мучила. Никакого страха залететь. Какая-то необъяснимая уверенность в том, что нас никто не хватится. Дыши полной грудью лесным воздухом, вспоминай последние летние каникулы в курсантской жизни.
Вернулись в общагу еще до окончания занятий. Бизон принялся чистить картошку, а мы с Петей пошли в столовую за хлебом, огурцами и маслом.
На пятом курсе у нас уже половина ребят было женаты, и они после занятий бегом бежали обедать к молодым женам и тещам. В столовой много еды оставалось, и мы забирали с собой самое ценное — мясо и масло. Поэтому картошку в общежитии на электроплитке жарили только на сливочном масле. После занятий курс шумно возвращался в общежитие, а у нас грибочки уже шкворчат на сковородочке. Аромат мягко растекается по коридору, щекоча носы сокурсников. Некоторые по запаху находили нашу комнату и завидовали роскошному блюду. Мы деловито шинковали сало и огурцы. Не все же потеть на лекциях, можно ведь иногда и полакомиться запретными грибочками.

Был еще один случай самого длительного и сложного самохода под условным названием «Выпуск».
Наши с Петей одноклассники — братья-близнецы Саша и Сергей  учились в высшем военном авиационном училище штурманов в Луганске. Но учеба у них была четырехлетняя, и когда мы еще разминались на пятом курсе, у них уже готовился выпуск. И в школе, и после нее мы были достаточно дружны. Я даже прошел за компанию с ними медкомиссию в штурманы, но экзамены сдавать не пошел. Профессия военного летчика или штурмана мне казалась не очень интеллектуальной. С моим не могучим телосложением я ориентировался на умственный труд, то есть. собирался получить хорошую инженерную подготовку. Да и мысли о диссертации еще в школе посещали мою не очень образованную голову. А летать мне было неинтересно. Что это за профессия — все равно что водитель транспортного средства. Но интересы интересами, а дружба дружбой. На каникулах мы старались проводить больше времени вместе. А тут выпуск — у них назначение. Когда еще увидимся? Я начал продумывать самый сложный в моей практике самоход. За плечами, конечно, был опыт «беззалетных» отлучек, но здесь в связи с длительностью отсутствия в расположении училища риски резко возрастали. Самое сложное было в том, что я не мог отследить ситуацию с моим отсутствием, то есть не мог по сигналу доверенных соратников быстро вернуться в расположение. И отмазать на несколько дней было практически невозможно. Получалось, помочь мне никто не мог, а помешать могла любая случайность. Нужен был план.
Начитавшись в детстве шпионских романов, легко можно усвоить, что любой план «скрытых мероприятий» включает в себя вариант конспирации, легендирование и график передвижения.
В основу конспирации я положил мудрое высказывание героя сериала «Семнадцать мгновений весны» начальника гестапо Мюллера: «Что знают двое, знает и свинья». Значит, о моем уходе никто не должен знать. Но как обойтись без прикрытия? Нужна «легенда». Полеживая время от времени с гриппом в санчасти, я еще на первом курсе отметил, что это может быть хорошей «отмазкой» в экстренных случаях. Возможно, этот случай и наступил.
Перед однокашниками я изобразил симптомы начала заболевания ОРЗ. Якобы пошел на прием к врачу. Вернулся и сказал в общаге своим командирам, что меня кладут в санчасть. На пятом курсе это уже не очень отслеживалось. Когда многие уже жили дома с женами — лежать в санчасти было не мед. Я на это и надеялся. Собрал сумку, надел парадно выходную форму и пошел в противоположную от санчасти сторону. Зашел в ближайший подъезд.
Вынул из сумки штормовку, надел на себя, а фуражку положил в сумку. Все, примитивное переодевание в гражданскую одежду закончено. Зеленые брюки и черные ботинки, конечно, могут привлечь внимание знающих людей. Но, понадеявшись на русское «авось», я спокойно отправился на железнодорожный вокзал. Еще успел сходить до отъезда в кино — скоротать время, не торчать же на вокзале, где всегда патруль. 
Сел в вечерний поезд и к утру был в Луганске. Дома родителям рассказал, что это у меня многодневное увольнение такое, а сам по друзьям-подругам.  Вечером надел приличный костюм и в ресторан — на выпускной банкет к братьям-штурманам. Они были очень рады. Мы повеселились, как веселится беззаботная молодость. Танцевали со всеми девчонками, обнимались, клялись в вечной мужской дружбе, делились планами на будущее. Я как малопьющий утром был вполне в спортивной форме. Выпросил у родителей машину и укатил в соседний город Ростов.
Каких-то 180 километров. В обед я уже был там. Пообедал у тетки, рассказал ей ту же историю про длительное увольнение и помчался к своей, как я думал, подружке. Мы познакомились на море в Абрау-Дюрсо, где летом организовали дикий лагерь своего курса, рядом с культурным лагерем ростовского университета. Но она оказалась не моя, а вся чья-то чужая. Хорошенькая, добрая девочка, но увлечена была другим, не очень приятным парнем, которому была не нужна. Я, конечно, обиделся. Столько жертв, чтобы «получить гарбуза»  за пятьсот километров от училища. Я был гордым и неопытным в отношениях с женщинами. Немного больше настойчивости, и она бы растаяла, но я ушел обиженный в твердой решимости стать еще достойнее, умнее и красивее, и она пожалеет, что отвергла такого хорошего. Вечером залил с родственниками горечь любовной неудачи сладким вином и завалился спать. Утром за руль, и к обеду я снова в Луганске. Мне повезло, ГАИ меня нигде не тормозило, так что без происшествий. Пообщался с друзьями и родителями, переоделся в свою полувоенную форму, и братья-штурманы проводили меня на своей машине на вокзал. Поезд прибыл в половину двенадцатого в Харьков, почти в полдень. После обеда обычно и выписка в санчасти. Итого график передвижения я выдержал с точностью до часа. Отсутствовал почти четверо суток — ОРЗ уже должно было пройти, и я отправился окольными путями в общежитие. В общежитии я завалился на койку, изображая измученного тяжелой болезнью. Это было легко, потому что на самом деле намотался изрядно. После занятий Петя возвращается в нашу комнату и делает страшные глаза.
— Ты здесь, а куда ты подевался? Мы тут тебя везде ищем.
— Кто это мы? — испугался я.
— Мы с Толей Панченко. Представляешь, ты лег в санчасть. Толя — добрая душа, решил тебя проведать. Купил печенья и понес тебе угощение. В санчасти о тебе никто не слыхал. Толя ко мне. Говорит, что ты пропал неизвестно куда. Ну, мы решили помолчать несколько дней, может, появишься. Отмазка хорошая, никто из наших не завязан. Ну, вот дождались — появился.
— Ну, вы меня до инфаркта доведете, заботливые вы мои, — наконец, пришел я в себя. — То у вас снега зимой не выпросишь, то сердобольные печенья понесли, когда вас не просят. Хорошо, что догадались молчать. Чуть не залетел из-за вашей доброты.
Петя не отставал. 
— Так ты где был? У бабы завис на неделю?
— Да откуда у меня такие бабы? Ты помнишь, я тебя спрашивал про выпуск у наших штурманов? Ты сказал, что нереально вырваться к ним. Вот я тебя и не вписывал в эту историю, чтобы в случае залета за собой не потянуть.
— Ну ты даешь. Ездил на выпуск?
— Ездил. Только тихо. Знаем мы трое, и все, больше никому ни слова. А то еще свинья какая-нибудь узнает.
— Какая свинья? — заинтересовался Петя. — Из наших?
— Неважно, поговорка такая.
Да, хорошо продумал я самоход, только человеческий фактор не учел. Отзывчивость и доброту однокашников. Вот на этом и чуть не погорел.
Хороший урок. Теперь в будущем в редких случаях «игры на грани фола» всегда учитывал психологию участников игры и ни о чем не жалел.

Конечно, мои самоходы достаточно просты и тривиальны. Чтобы повеселить читателей, хочется добавить сюда один курьезный случай, когда начальник курса второго факультета по прозвищу «Сохатый» своего самовольщика по телевизору видел, но глазам своим не поверил.
Так вот, смотрит начальник курса — большой болельщик — трансляцию футбольного матча из Ленинграда. Время за полночь. Расслабился дома на диване, все хорошо и спокойно. Игра идет. Как вдруг камера показывает трибуну болельщиков и крупным планом курсанта его курса, который эмоционально болеет за «Зенит». «Сохатый» в шоке. Только утром видел этого курсанта в строю, а сейчас в повседневной хлопчатобумажной форме вместе еще с одним неизвестным курсантом на ленинградском стадионе смотрят матч вживую, в тот момент, когда их начальник его смотрит по телевизору. Сначала начальник не верил своим глазам, потом подскочил как ужаленный, оделся и бросился в казарму. Это всего метров двести добежать от ДОСа. Дежурного по курсу "ставит в позу"
— Где курсант такой-то?
— Он спит, товарищ майор.
— Показать немедленно.
Подошли к кровати, открыли одеяло. Точно, спит себе сном младенца. «Сохатый» опять в шоке.
— Что-то с глазами у меня или с головой. Померещится же такое.
И ушел домой досматривать футбол.
Но дело в том, что матч шел в записи, а последний самолет из Ленинграда прилетал в полночь. Фанаты «Зенита», регулярно летавшие на матчи в самоволку, успевали вернуться в казарму и лечь спать. На вечерней поверке друзья их прикрывали. Если бы оператор телевидения не заинтересовался такими колоритными болельщиками на трибуне, все так и оставалось бы шито-крыто. Но после этого случая «Сохатый» стал пристальнее отслеживать курсанта, который явился причиной его наваждения.

Но это все самовольные походы, поездки и забеги. А были еще и самовольные заплывы. Для полноты картины их тоже уместно здесь помянуть. А обозначить один такой самоход можно как «Пляжный заплыв».
Кроме плановых занятий по физической подготовке в училище поощрялись и самостоятельные тренировки, потому что изматывающие кроссы и марш-броски проводились регулярно и часто. Бегали в основном в лесопарке или в парке Горького. Чтобы повысить результаты, один наш сокурсник использовал даже потусторонние методы. Во время бега громко повторял: «Я лось, я лось!»
И надо же, помогало. Бегал в одиночестве, как настоящий лось, быстро и не выбирая дороги. Только треск кустов и топот сапог за деревьями выдавал движение этого лося. Страсть к самовнушению настолько въелась в мозг бегуна, что, в конце концов, превратилась в профессию. По окончании службы и увольнении в запас он стал народным целителем.
Во время кроссов курсанты кроме ног еще попутно тренировали музыкальный слух. Наверное, наши выпускники на всю жизнь запомнили знаменитый «Галоп» Штрауса в исполнении училищного духового оркестра. Этими бодрыми звуками встречали на финише изнемогающих бегунов с полной выкладкой и оружием или не в полной, но таких же бездыханных. Так что одной зарядки явно не хватало, чтобы поддержать нужную форму стайера, и приходилось бегать в личное время летом и кататься на лыжах зимой, чтобы как-то уложиться в нормативы.
Вот эти регулярные пробежки, конечно, активно использовались и для самовольных отлучек. Надел спортивный костюм, вышел за пределы КПП и побежал трусцой по своим делам. Так сказать, попутная тренировка. Нередко на обратном пути утомленные спортсмены забегали в пивные утолить жажду пенистым напитком. Потом уже не бежали, а шли нетвердой походкой, но все равно в одну сторону забег можно было засчитать. Особенно спортивная форма в прямом и переносном смысле помогала в летнее время на сессии или уже в «Артеке», то есть с наступлением купального сезона. Берешь пакетик с казенным вафельным полотенцем и, сжимая его, как эстафетную палочку, бежишь несколько километров до городского пляжа, а там теплый песок и водные процедуры.
Однако если ты ленишься перевоплотиться в штатского спортсмена перед запретным купанием и солнечными ваннами, иногда приходится совершать принудительный марш-бросок по пересеченной местности и заплыв в форме и сапогах в условиях, приближенных к боевым. Это, конечно, бывает при незапланированной встрече с резвым патрулем. Вот так справедливо настигает лентяев возмездие в виде дополнительной физической нагрузки.
Собралась как-то группа соратников попить пивка в спортивной форме на пляже, а заодно и искупаться, но один курсант внезапно вспомнил, что забыл сдать секретные документы и потрусил обратно в училище. Переоделся в форму, посетил секретную часть, «закрыл проблему» и решил снова отправиться к друзьям . Только вот переодеваться в спортивное стало лень. Просто лень. Пошел в повседневной хлопчатобумажной форме. Вернулся на речку, переходит через мост, а в этот момент подходит к нему студент-дружинник и говорит:
— Не тебя ли там патруль ловит?
Курсант отвечает:
— Спасибо.
А тот хватает его за рукав:
— Пошли со мной.
Выданный легкий пинок вроде образумил поборника правопорядка, и стал дружинник звать на помощь. А самовольщик стоит на мосту в состоянии легкого алкогольного опьянения и думу думает.
«С одной стороны человек десять студентов-дружинников, а, может, и не студентов, просто “козлов с повязками”, с другой — усиленный комендантский патруль, два офицера и четыре воина-танкиста. Собаки только не хватает. Что делать? Куда бежать? А, пропадать, так весело», — решает ленивый спортсмен и прыгает с моста в реку.
Энергично плывет к берегу. Он-то плывет, а преследователи по мосту идут. Наконец, пловец сообразил, что так не уйти, развернулся и поплыл по течению.
Патруль тоже разделился пополам: одни идут по правому берегу, другие — по левому. Толпа болельщиков собралась на пляже огромная. Крики поддержки, всеобщая радость и ликование от такого невиданного зрелища, все равно что гладиаторские бои в натуре. Народ-то в основном оказался наш училищный, переодетые спортсмены и курсанты в увольнении. Пловец уже стал изнемогать от гонки на воде, но тут в схватку вступили и сами зрители.
Подплывает какой-то парень.
— Снимай левый сапог, — говорит.
Подплывает второй:
— Снимай правый.
Третий унес куртку, четвертый — бриджи. В общем, на ходу, то есть на плаву, раздели попавшего в клещи однокашника. Затем окружили, человек пять пловцов, и группой поплыли к берегу. Через толпу пытается пробиться патруль.
— Там курсант! — кричат.
Ему из толпы отвечают:
— Здесь все в плавках, то бишь гражданские. А курсант утонул. За что тебя обязательно если не посадят, так разжалуют!
Через пять минут «утонувший нарушитель» уже поднимал стакан за свое приключение. Форма и сапоги полностью высохли через час. В училище он вернулся уже в сухом, но слегка помятом обмундировании. И то плюс — лишний раз стирать не надо.
Так что умение преодолевать водные преграды никогда не бывает лишним. Главное — не теряться, а взаимовыручка однокашников всегда поможет в трудную минуту.

История с самоходами была бы неполной, если бы я не упомянул самую знаменитую самовольную отлучку пятерых курсантов нашего курса на американскую выставку в Москву. Этот самоход настолько прогремел не только в рамках гарнизона, но, думается, и среди ввузов ракетных войск, что не упомянуть его было бы, по крайней мере, нелогично. Самоход кончился трагически для всех его участников, и если я пишу эти строки, это значит, что я в нем не участвовал. Нет, они остались живы и здоровы, но их военная карьера на этой экспедиции "с треском оборвалась". В общем, пятеро смелых и продвинутых соратников тайно сорвались в Москву. Конспирация у них была на высоте и на курсе хватились их, когда пришла депеша сверху об их поимке. Один из участников был бывший старшина курса, и сержанты, видно, разработали хорошую отмазку для всех. Засыпались они, скорее всего, из-за своей излишней смелости и самонадеянности. В гражданке, спортивного вида с короткими прическами, они привлекли внимание милиции на одном из многочисленных кордонов фильтрации граждан перед входом в американский павильон на ВДНХ. У кого-то потребовали документы, и нет бы ноги в руки и уйти, ссылаясь, что забыл дома или не знал, что паспорт надо носить с собой. Вступили в препирательства, ввязались в спор. Четверых сразу замели в милицию. Один успел ускользнуть и тайно вернулся в Харьков домой в казарму.
Четверку задержанных менты быстро раскусили и передали в московскую комендатуру. А в те времена комендатура в Москве славилась своей свирепостью на всю Советскую армию. Там их переодели в старое обмундирование времен Отечественной  войны не по размеру и по восемь часов в день строевая подготовка на плацу до кровавых мозолей.
Отчислять курсантов ни у кого не было резона, но, видно, в игру вступили подковерные мотивы межведомственных интересов. Наверное, КГБ  вцепился в эту ситуацию. Он курировал все империалистические выставки и другие публичные мероприятия с иностранцами. И, конечно, ловил там шпионов и неблагонадежных граждан пачками. А, может быть, кто-то хотел свести счеты с начальником училища. Но, думается, все как всегда было гораздо проще и прозаичнее. Сотрудники КГБ норовили  заработать больше «палок». У них учет эффективности работы шел так называемыми «палками». Каждый злоумышленник — это одна «палка». Больше потенциально опасных элементов выявлено — больше «палок» поставят в свою заслугу, а это ордена и медали и значимость комитета. Поэтому операцию поиска всех участников особисты и гэбэшники крутили до конца, пока не вычислили пятого самовольщика. Только тогда всех пятерых торжественно отчислили и отправили дослуживать солдатами в войска до первого приказа увольнения срочников в запас.
Вот так и проходила наша армейская юность в стенах очень приличного училища. Учеба, служба, развлечения и приключения.
*  Самоподготовка — самостоятельная работа с учебниками в послеобеденное время в специально отведенных классах под контролем сержантов.
**Боря Пивкин — командир первого строевого отделения. Трагически погиб через несколько лет после выпуска в автокатастрофе на выезде в позиционный район.
***Сергей Салов через несколько лет после выпуска разбился во время испытательного полета вертолета.
****  С укр. получить тыкву — неудачное сватовство. По старому обычаю на Украине неудачливым сватам вместо невесты выдавали тыкву.