Прости, дед...

                Старшему лейтенанту Чичинову А. Л.,
                погибшему в 1945-м под Познанью, посвящается.

   …Наверное, я мог бы как-то «вырулить» из той ситуации. Но ведомый – совсем мальчишка, без боевого опыта – отстал от меня, пришлось «бодаться» с тремя «мессерами» в одиночку.
   Очередь МЕ-109-го пришлась в мотор. Мой МиГ сначала задымил, потом движок заклинило, и самолёт начал падать.
   Случалось, немцы грешили этим: расстреливали спускающегося с парашютом лётчика. В этот раз обошлось.
   Вовремя сгруппировался, приземлился нормально. Начал соображать: где линия фронта, куда двигаться к своим?
   И тут память швырнула меня куда-то далеко-далеко…
                ***
   Я никогда не верил в чудеса. Сколько помнил себя, всегда старался объяснить «необъяснимое» с позиций законов физики, той же аэродинамики. Но тот мой первый самостоятельный вылет на истребителе много лет не давал мне покоя. Как раз своей «необъяснимостью».
   Инструктор сразу выделил меня среди других курсантов. Чувство машины – это не всякому дано. За рулём автомобиля тоже каждый ведёт себя по-разному. Кто-то вызубрил теорию, потом начал ездить – а всё равно, один делает это «легко и небрежно», а другому так до конца жизни и не удаётся «срастись» со своим «конём на колёсах». То же самое и с самолётами.
   Я сразу, с ознакомительного вылета, почувствовал машину. Понятно, до опыта и самостоятельных полётов было ещё далеко. Но какое-то «родство душ» с этой ревущей штуковиной я ощутил уже тогда.
   У лётчиков-инструкторов есть такое негласное соревнование: чей курсант первым совершит самостоятельный полёт. Амбиции? Да, наверное. Но… авиация всегда стояла этаким особняком в рядах вооружённых сил. Летуны даже придумали для себя отмазку: «Когда Бог раздавал уставы, авиация была в воздухе».
   Инструктор сделал ставку именно на меня. В плановой таблице мне давалось куда больше вылетов, чем другим курсантам. Иногда даже нарушались правила: больше трёх вылетов новичку за день не положено (требование врачей), но у меня бывало и по четыре, и даже по пять заправок.
   В день, когда надо было вылетать самостоятельно, выяснилось, что у меня не хватает для этого одного парашютного прыжка. Командир звена аж подпрыгнул:
   – Ты куда смотрел?! – окрысился он на инструктора. – Почему не контролировал? Ведь сегодня же и у Яшки из третьего звена первый самостоятельный! Нам что, вторыми быть?
   Командир звена побежал к РП (руководителю полётов), быстро вернулся:
   – Игорь, бегом к «Аннушке», я договорился, тебя сейчас быстренько сбросят, потом полетишь сам. Нам, главное, Яшку опередить.
   Наверное, никогда, ни до, ни после этого случая я не получал такую дозу адреналина. Кстати, медики категорически запрещают лётчикам в один день и прыгать с парашютом, и летать. Но – авиация же…
   Специально для меня (!) запустили АН-2, дали мне какой-то парашют (вообще-то, курсанту положено самому укладывать), быстренько сбросили меня с высоты 900 метров, после приземления ко мне тут же подъехал на УАЗике тот самый «кэз» (командир звена).
   – Бросай парашют, ребята соберут!
   Я сел в кабину самолёта. Загерметизировался. И пошёл в свой первый самостоятельный полёт…
                ***
   Странное это было ощущение. Вроде бы только что был на дворе 2022-й год, я – давно уже расставшийся с авиацией, можно сказать, пожилой человек – и вдруг: Великая Отечественная, сбили, приземлился, надо искать своих…
   Вот тогда-то и вспомнилось. Какая-то забавная штукенция, найденная мною на чердаке старого, под слом, дома. И там – подобие дисплея. С цифрами.
   Когда я много раз смотрел на фотографию своего деда по отцу (ох, и красив был Чичинов А. Л.), мне всегда приходила в голову одна и та же мысль: «Эх, дед, как же тебя угораздило, до старлея дослужился, прошёл огонь и воду – 1945-й год, войне конец, а тебя убили…»
   И мне – несмотря на то, что никогда не верил в чудеса – очень хотелось чуда. Этакую машину времени – чтобы попасть туда, в 1945-й, и как-то прикрыть, спасти деда от смерти.
   И вот – эта странная «штукенция». С запылённым дисплеем. Я просто машинально набрал «апрель 1945». И нажал «Enter».
…И тут меня сбили.
                ***
   Я попытался вспомнить полётную карту. Так, граница с Польшей – мы давно уже на этой территории. Я вылетел с аэродрома «подскока», здесь совсем рядом. Пока кружился с «мессерами», не до наземных ориентиров было. Где наши?
   И тут – сдавленным голосом:
   – Лётчик, ты где?
   – Здесь я.
   Трое ребят, пехотинцы. Улыбки до ушей:
   – Хорошо ты упал – ближе к нашей линии. Боялись, что фрицы тебя захватят. Давай за нами.
                ***
   А в том моём первом самостоятельном вылете опять же сыграли свою роль амбиции. «Борт» мне достался старенький, лобовое бронестекло пожелтело, взлёт был против солнца, колхозники жгли в это время солому, дым мешал наземной ориентировке. Ну, и, конечно, волнение, нервы – куда без этого.
В общем, я изначально неверно построил маршрут, на первом-втором развороте дал лишнего крена, начал заходить на посадку и понял – не вписываюсь. Чуть-чуть, но не попадаю на нормальную глиссаду.
   Это уже потом, позже, когда с налётом часов появился опыт, я подобные ошибки в пилотировании исправлял легко. А в тот день просто даванул ручку управления резко влево и на себя, практически до упора. И прибавил оборотов двигателя до максимума. И до последнего надеялся, что «впишусь», что не придётся уходить на второй круг (ай, какой позор перед ребятами-курсантами).
   Руководитель полётов увидел меня на четвёртом развороте – висящим этакой вороной, практически падающим с креном более 50 градусов – и заорал в голос:
   – «Два-двадцать-девять», на второй круг!!!
   И я ушёл на второй круг. Спокойно завершил полёт и нормально сел. А вечером получил свою долю подначек от друзей.
   И ещё был разговор с лётчиком-инструктором, неофициальный разбор полётов.
   – Игорь, что там у тебя на четвёртом развороте произошло?
   Я рассказал всё, как было. Все параметры полёта. Инструктор – молодой мужчина, лет 30-ти – сделался белее снега.
   – Что ж ты делаешь?.. У меня же двое детей. Если б ты гробанулся, меня посадили бы.
   В общем, выяснилось: по всем законам аэродинамики, тот мой самостоятельный вылет просто обязан был закончиться катастрофой. После падения самолёта мои останки выкапывали бы метров с трёх из-под земли, чтобы  родителям хоть что-то отправить для похорон.
   В чудеса я так и не верил. Но этот день запомнил навсегда. И не находил ответа на вопрос: почему не погиб тогда?
                ***

   – Ребята, мне бы сообщить начальству…
   – Да ладно, летун, уже позвонили куда надо! Завтра приедут за тобой. Пока ты наш гость. Моли Бога, что так обошлось.
   Странно. Моя психика продолжала «работать» в обычном ритме. Словно и не было этого необъяснимого, фантастического скачка во времени. Я смотрел на солдат – в гимнастёрках того времени, я пил с ними водку, сам смотрел на своё обмундирование, тоже военное. И… не удивлялся. Почти.
   Мысль была только одна: «Неужели я так много думал о том, чтобы мне оказаться в этом 1945-м, чтобы попытаться как-то спасти деда?»
   – Народ, послушайте, а никто из вас не знает такого старшего лейтенанта Чичинова?
   – Как? Чичинов? Нет, у нас во взводе такого нет.
   Тут подал голос солдатик, сидевший поодаль:
   – А что это за фамилия? Вроде не русская.
   – Да,– ответил я,– алтайская.
   – А, так алтаец есть у нас один – в другом взводе. Вроде похожая фамилия. Он тебе кто – родственник?
   Дыхание перехватило.
   – Ребята, а как мне его увидеть?
   – Так поздно же уже. Ночь на дворе. Давай, завтра попытаемся его найти.
   …А на следующий день мой дед погиб. В 1945-м. Под Познанью.