Подарок напоследок

      Зачем люди порой придаются воспоминаниям? Наверное, для того, чтобы вновь и вновь пережить радостные мгновения своей жизни, помечтать о невозвратном, ощутив  при этом грустное, но приятное послевкусие.
       Но бывает так, что фантомы прошлого самовольно выползают из закоулков памяти и громоздят в сознании неприглядные картины, отравляя настроение. Говорят, что избавиться от подобных  сюжетов можно посредством изложения их на бумаге. Что ж, попытаемся…
       В биографии многих артистов есть  не мало славных страниц, связанных с новогодней елочной кампанией. Зайчики и снежинки, медведи и ежики, и, конечно, Дед Мороз со Снегурочкой – вот тот заветный  список  звездных ролей, дающих возможность нашей актерской братии пополнить скромный семейный бюджет.
        Общаясь с детворой, сам заражаешься ее непосредственностью и  верой в новогодние чудеса. А уж, будучи главной фигурой празднества – Дедом Морозом,-- приятно осознавать  особую значимость и необходимость. На вопрос окружающих, чувствуется ли мной приближение Нового Года, я неизменно мог отвечать: «Еще как!» Предвижу недоумение читателя: «А что же во всем этом неприятного?» Пока ничего… Скорей, наоборот. Но… терпение, дорогой друг, и все узнаешь!
          Дед Мороз, как водится, должен был организовать  хоровод вокруг елки, прослушать стихи про самого себя и про зиму, зажечь огоньки на лесной красавице и раздать подарки. После чего, пожелав всем счастья и здоровья в наступающем году, следовало величественно удалиться.  В тот достопамятный день, казалось, все шло по обычному  сценарию, и после традиционного прощания  я уже предвкушал, как, разоблачившись, смогу насладиться заслуженным отдыхом в отведенной мне комнатке перед следующим представлением. Но не тут-то было…
       Оказывается,  чадолюбивые родители возжелали, чтобы их дети запечатлелись на фото с Дедом Морозом и унесли с собой на память незабвенный образ белобородого чародея. Разумеется, я не мог им отказать в этой любезности. По отмашке маэстро с объективом «доступ к телу» Деда Мороза был открыт, и фотосессия началась. Казалось, что карапузам, громоздящимся на моих коленях, не будет конца. По западно-европейским меркам борцов с педофилией мне уже давно светил срок. В одной связке со мной по этапу пошел бы и фотограф: он (при моей пассивной статике) довольно активно выстраивал кадры с несовершеннолетними. Между тем драгоценные минуты, отведенные на отдых, и без того кратковременный, таяли на глазах. Когда экзекуция закончилась, мне захотелось, подобно героине из «Оптимистической трагедии», спросить: «Кто еще хочет комиссарского тела?». Но это было бы выпадением из образа. И мой вопрос прозвучал по-иному: «Есть ли еще желающие сняться с Дедушкой Морозом?» Получив  к своему удовольствию отрицательный ответ, я поспешил удалиться восвояси.
         Хотелось быстрее избавиться от жаркой шубы и синтетической бороды и на какое-то время просто расслабиться. Увы… уединение артиста длилось недолго. С грохотом  распахнулась дверь, и с визгом: «Где этот слинявший Дед Мороз, не обслуживший  моего ребенка?», в гримерку ворвалась женщина. И хотя от вышеупомянутого сказочного образа на мне остались  только расписные бурки, отпираться было бесполезно. Нарумяненные щеки и красный нос выдавали во мне  недавнего любимца детворы. То,  что незваная гостья  застала меня в одном нижнем белье, ее  нисколько не смутило. Очевидно, она была из тех, кто привык открывать ногой любую дверь и зубами вырывать требуемое.
        После того, как первый шок от внезапного вторжения прошел, я смог повнимательнее разглядеть  нападавшую. Упакована мадам была весьма недешево и с большой претензией на изящество, что не мешало ей при этом оставаться  агрессивной хабалкой. И тут, увидев в зеркалах размноженное отражение своей наготы, я почему-то вспомнил картину  Эдуарда Мане «Завтрак на траве». И хотя нынешний сюжет был далек от идиллии, воспетой французским импрессионистом, в облачении фигурантов проступала некая аналогия, что вызвало мою невольную улыбку. «Он еще и зубы скалит», -- провизжала обладательница заграничных шмоток. Смысл ее возмущенной тирады сводился к тому, что я – зажравшийся халтурщик, слупивший со всех  родителей кучу денег  и не желавший их отрабатывать. Вот тебе раз! А мне-то казалось, что  позируя на камеру с чадами на коленях, я  оказываю собравшимся  бескорыстную любезность.
      А за спиной  разбушевавшейся мегеры маячил и подавал  какие-то знаки вертлявый  фотограф. Видимо, он призывал  не ерепениться, обещая  щедро вознаградить за моральный ущерб. И тут до меня дошло: трансформация роли и выпадение из образа уже давно произошли, причем  помимо моей воли. Из всемогущего сказочного героя я превратился в продажную девку, которая  получила задаток , а  обслужить очередного клиента не удосужилась. Скользкие же  обязанности сутенера самовольно присвоил расторопный фотограф. Под  двойным прессингом последнего и «строгой» заказчицы ничего не оставалось, как «втиснуться» в ставший  мне ненавистным костюм. 
        По мере возвращения в образ Деда Мороза  во мне вскипала ярость и нарастала решимость действий. Хотелось как-то воздать за несправедливо нанесенную обиду и попранную честь. Одетая в рукавицу десница непроизвольно сжимала серебристый посох с рубиновым набалдашником. Видимо, уподобившись Иоанну Грозному, я предполагал использовать его как самый последний и веский аргумент в предстоящей нелицеприятной беседе  с  зарвавшимся сыном,  то бишь с фотографом-сутенером. И хотя он не слишком походил на писателя Гаршина, послужившего моделью художнику Репину для его знаменитой картины, меня это не  смутило, и я мысленно  утвердил его на роль несчастного царевича. Лицо, скрытое седым париком и бородой, ничем не выдавало моих истинных намерений. Ну а взгляд, который я собирался наполнить ненавистью и презрением и адресовать скандальной мамаше, обнаружился бы только при распечатке и фотоувеличении. Но от всего этого пришлось отказаться, как только ко мне подвели ребенка. Слава Богу, он не был посвящен во взрослые разборки и смотрел на Деда Мороза с восторгом и обожанием. Детеныш  так трогательно прижимал к груди подарок, полученный  накануне из моих рук, что ни о какой мести не могло быть и речи. Ангельский облик ребенка настолько не вязался с разнузданным поведением мамаши, что позволяло  усомниться в правдивости пословицы, утверждающей, что от осинки не растут апельсинки.
       Но не только это удержало меня от справедливого возмездия, просто не хотелось ни при каких обстоятельствах терять человеческий облик, да и честь профессии была поставлена на карту. Так что снимок получился отменный, хоть бери его на обложку журнала. Стоит ли говорить, что обещаний своих прохвост  фотограф не сдержал.
Рассказ опубликован в журнале "Театральный мир"№12 декабрь 2015