Повелитель мух, Глава 5

Глава 5

Чудовище является из моря

 Надвигался прилив, и видно было только узкую полосу плотного песка между кромкой воды и белой каймой пальмовой террасы. Ральф побрёл вдоль этой полосы, как по тропе – он хотел подумать, а здесь не было необходимости отвлекаться и глядеть под ноги. Шагая вдоль воды, он внезапно был поражён одной идеей. Неожиданно он понял, как тяжела жизнь, в которой каждый шаг – это импровизация, а большую часть пути приходится внимательно смотреть себе под ноги. Ральф остановился, оглядывая свою тропу, и первый их весёлый поход в разведку вспомнился ему, как эпизод из далёкого и беззаботного детства, вызвав насмешливую улыбку. Тогда он развернулся и зашагал назад, к платформе, и солнце светило в лицо. Пришло время собрания, и, ступая под великолепным покровом солнечных лучей, Ральф тщательно обдумывал каждый тезис своей предстоящей речи. На этом собрании не было места ошибкам, не было места смешным фантазиям…

Ральф заблудился в лабиринте своих мыслей и чувствовал, что ему не хватает слов, чтобы выразить их. Нахмурившись, он попробовал снова.

Это собрание – по делу, оно не для развлечения.

С этой мыслью он пошёл быстрее, разом осознав и ускользающее время, и садящееся солнце. В лицо подул лёгкий ветерок, возникший из-за темпа, с которым Ральф теперь шагал вперёд. Ветерок прижал ткань серой рубашки к груди, и, пребывая всё в том же созерцательном настроении, Ральф заметил, что швы на рубашке невыносимо грубые. И ещё он заметил, что истрёпанные края его шорт натирают саднящие розовые пятна на передней поверхности его бёдер. С содроганием разума обратил он внимание на то, в какой грязи и антисанитарии они жили всё это время, почувствовал, как ему надоело постоянно смахивать спутавшуюся чёлку со своих глаз и, в конце концов, вместе со всеми остальными шумно зарываться в листья, устраиваясь на ночлег после захода солнца. Осознав всё это, Ральф перешёл на лёгкий бег.

Пляж на берегу бухты был усеян мальчиками, стоявшими группами и ожидавшими собрания. Молча расступились они перед своим руководителем, понимая его мрачное настроение и чувствуя вину за случившееся с костром.

Площадка, где ребята проводили собрания, напоминала треугольник, но очень неровный и кривой, как и всё, что они создавали. Во-первых, здесь было бревно, на котором сидел сам Ральф. Это было павшее дерево, необычно крупное для растительности платформы. Возможно, один из легендарных тихоокеанских штормов принёс сюда эту пальму. Она лежала параллельно линии берега, и когда Ральф сидел на ней, весь остров был у него перед глазами, но сам он оставался лишь тёмной фигурой на фоне мерцающей лагуны для остальных мальчиков.  Две прочие стороны треугольника, для которого бревно служило основанием, уже не были настолько очевидны. По правую сторону лежало бревно поменьше, и не такое удобное. Его верх был отполирован множеством беспокойных седоков. По левую сторону было четыре бревна и одно из них – самое дальнее – представляло собой тонкую и ужасно упругую ветку. Практически каждое собрание прерывалось дружным смехом, когда кто-нибудь, сидя на этой пружине, отклонялся слишком далеко назад, ветка распрямлялась и разом скидывала в траву полдюжины мальчишек. Однако сейчас Ральф обратил внимание, что до сих пор никому – ни ему самому, ни Джеку, ни Хрюше – не пришла в голову мысль принести сюда камень и подпереть эту неудачную скамью. Они так и будут терпеть эту непокорную ветку, потому что…потому что… И вновь Ральф утонул в собственных мыслях.

Трава была вытоптана перед каждым из брёвен, но в центре треугольника она росла привольно, как, впрочем, и у вершины, где никто никогда не сидел. Вокруг площадки для собраний стояли серые стволы деревьев: одни прямо и ровно, другие склонившись, но все они держали низкую зелёную кровлю, укрывавшую собрание. С двух сторон от площадки тянулся пляж, позади – лагуна, а впереди простирался мрак острова.

Ральф повернулся к своему месту. Они никогда не проводили собраний так поздно. Вот почему площадка выглядела так необычно. Раньше нижняя сторона зелёного покрова всегда подсвечивалась снизу перепутанными золотыми бликами, а лица ребят освещались снизу вверх – Ральфу пришла в голову аналогия с электрическим фонариком, удерживаемым в руках перед глазами. Но сейчас солнечные лучи падали с краю, и тени располагались точно так же, как и в любом другом месте.

Вновь Ральф впал в это задумчивое состояние духа, которое было ему так несвойственно. Если лица выглядят по-разному в зависимости от того, падает ли на них свет сверху или снизу – то что же есть лицо? И вообще, что есть что в жизни?

Ральф сделал нетерпеливое движение. Проблема была в том, что если ты главный, то ты должен думать обо всём, ты должен быть мудрым. Но всё меняется, и тебе постоянно нужно принимать решения. И надо опять думать, ведь мысль – это ценная штука, она приносит свои плоды…

«Только», – подумал Ральф, взирая на скамью главного, –  «не умею я думать. Куда уж мне до Хрюши».

В очередной раз за вечер Ральф был вынужден пересмотреть свои ценности. Да, уж думать-то Хрюша умеет. Он может всё разложить по полочкам в своей толстой голове. Вот только главный из него никакой. Но как бы ни был нелеп Хрюша, мозги у него всё-таки что надо. Теперь-то Ральф и сам понимал в этом толк и видел, кто действительно умеет соображать.

Солнечные лучи ослепили Ральфа и напомнили ему об уходящем времени, поэтому он снял рог с ветки дерева и осмотрел его. Под воздействием открытого воздуха жёлтый и розовый оттенки выцвели, став почти белыми, и местами рог стал даже прозрачным. Взяв его в руки, Ральф почувствовал благоговение, несмотря на то, что не так давно именно он и выудил эту штуку из воды. Ральф развернулся к площадке и приложил рог к губам.

Остальные уже давно были в ожидании и пришли сразу. Те, кто знал, что мимо острова проследовал корабль, а костра не было, были подавлены и боялись, что Ральф сердится на них. Те же, кто ничего не знал, включая маленьких, просто поддались общей атмосфере торжественности и серьёзности. Площадка собрания быстро заполнялась: Джек, Саймон, Морис и большинство охотников разместились по правую сторону от Ральфа, а все остальные – слева, под солнцем. Пришёл и Хрюша, встав за пределами треугольника. Этим он демонстрировал своё желание слушать и отказ от права говорить, таков был его способ протестовать против несправедливости.

«Дело в том, что нам надо поговорить».

Все молчали, но лица, обращённые к Ральфу, были напряжены. Он взмахнул рогом. Из своего опыта руководства он уже давно понял, что важные утверждения, подобные этому, должны повторяться дважды, прежде чем они станут понятны каждому. Нужно сидеть, удерживая и привлекая все взгляды к рогу, который у тебя в руках, и медленно ронять слова, как тяжёлые круглые камни, в центр, вокруг которого, сидя на корточках или согнувшись, маленькими группами собрались люди. Ральф пытался подобрать простые слова, чтобы даже маленькие могли уяснить, для чего он проводит это собрание. Может быть, потом опытные ораторы – Джек, Морис, или Хрюша – покажут всё своё мастерство и собьют с толку аудиторию, но сейчас, в самом начале, тема обсуждения должна прозвучать ясно и однозначно.

«Нам нужно поговорить. Не  для веселья. Не для того, чтобы посмеяться, падая с ветки», – несколько маленьких, сидевших на той самой ветке, при этих словах захихикали и поглядели друг на друга, – «Не для того, чтобы шутки шутить и не для того…», – он приподнял рог в попытке найти наиболее точное слово, – «Не для того, чтобы умничать. Не для этого всего. А для того, чтобы всё высказать».

Он подождал немного.

«Я немного побыл один. Я ходил, думал, что к чему. И я знаю, что нам нужно. Нам нужно собрание, чтобы всё высказать. И для начала скажу я».

Он вновь сделал паузу и машинально откинул чёлку со лба. Хрюша на цыпочках подкрался к треугольнику и присоединился к остальным – его невыразительная акция протеста подошла к концу.

Ральф продолжил:

«Мы проводим много собраний. Всем нравится говорить и быть вместе. И мы принимаем всякие решения. Но эти решения не выполняются. Вот мы решили приносить воду из источника и хранить её в кокосовых орехах под свежими листьями. Несколько дней мы так и делали. А теперь воды нет. Орехи пустые. Люди пьют прямо из реки».

Послышались голоса, выражавшие поддержку.

«Нет ничего дурного в том, чтобы пить из реки. Я хочу сказать, мне и самому больше нравится пить оттуда – знаете, из той заводи, где водопад. Уж лучше, чем из старого ореха. Но мы же решили приносить воду. А теперь не приносим. Вот сегодня вечером было всего два полных ореха».

Ральф облизал губы.

«Теперь хижины. Шалаши».

Опять раздался и затих ропот.

«Почти все спят в шалашах. Вот сегодня кроме Сэма-и-Эрика, которые спали у костра, вы все ночевали в шалашах. А кто их строил?»

После этих слов поднялся шум. Шалаши строили все. Ральфу вновь пришлось помахать рогом.

«Подождите минутку! Я имею в виду, кто строил все три шалаша? Мы все вместе строили первый, второй мы строили вчетвером, а третий вон там строили только мы с Саймоном. И вот почему он такой шаткий. Нет. Не смейтесь. Этот шалаш может рухнуть, когда опять пойдёт дождь. Тогда-то мы все про шалаши вспомним».

Ральф остановился, прокашлявшись.

«И ещё. Мы решили, что туалет у нас будет вдоль тех скал, за бухтой. Это правильно. Приходит прилив и всё смывает. Вы, маленькие, тоже об этом знаете».

Тут и там среди толпы раздавались смешки, мальчики бросали друг на друга быстрые взгляды.

«А теперь, похоже, люди ходят в туалет где попало. Даже около шалашей и платформы. Вот вы, маленькие, если вы едите фрукты, и вас прихватило…»

Собрание разразилось смехом.

«Я говорю, если у вас скрутило живот, то вы хотя бы отойдите в сторонку от фруктов. Ну это же противно!»

С собравшимися случился очередной приступ смеха.

«Я серьёзно, это же грязно!»

Ральф ощупал ткань своей серой загрубевшей рубашки.

«Правда, это очень противно. Поэтому если вас прихватило, то бегите прямо вдоль пляжа к скалам. Понятно?»

Хрюша протянул руки за рогом, но Ральф покачал головой. Его речь была спланирована, пункт за пунктом.

«Надо опять пользоваться туалетом у скал. Здесь стало совсем грязно».

Ральф остановился. Собрание, почувствовав приближение переломного момента, замерло в напряжённом ожидании.

«А теперь по поводу костра».

Ральф выпустил воздух из лёгких одним коротким рывком, который эхом отозвался среди собравшихся. Джек принялся строгать своим ножом какой-то маленький кусок дерева, нашёптывая что-то Роберту, который смотрел в сторону.

  «Костёр – это самая важная вещь на острове. Если не поддерживать костёр, то как нас вообще могут спасти? Разве это так трудно жечь костёр на горе?»

Ральф вскинул руку и обвёл их всех.

«Посмотрите – как нас много! И всё равно мы не можем жечь костёр и поддерживать дым. Разве вы не понимаете? Неужели вам непонятно, что мы можем… что мы должны умереть, но не бросать костёр?»

Среди охотников послышались неловкие смешки. Ральф резко повернулся в их сторону.

«Вот вы, охотники! Вы ещё смеётесь! А я вам говорю, что дым на горе важнее свиней, сколько бы вы их там не понаубивали. Это всем понятно?», –  Ральф раскинул руки и обращался уже ко всем собравшимся в треугольнике.

«Мы должны поддерживать дым там наверху… или умереть».

Он вновь остановился, собираясь с мыслями, прежде чем перейти к следующему пункту речи.

«И ещё кое-что».

Послышался выкрик:

«Может, хватит уже?»

Толпа загудела, поддерживая крикнувшего. Но Ральф стоял на своём.

«И ещё кое-что. Мы чуть не спалили весь остров. И ещё мы тратим время, собирая камни по острову и складывая отдельный костёр каждый раз, когда захотелось приготовить себе еду. Я у вас главный. Поэтому вот вам новое правило: костёр только один и только на вершине горы. Больше нигде».

Тут же поднялся шум. Мальчики вскочили и кричали на Ральфа. Он прокричал им в ответ:

«Потому что ничего с вами не случится, если придётся сбегать на гору, чтобы приготовить свою рыбу, или краба. Так будет вернее».

Множество рук потянулось за рогом в свете вечернего солнца. Но Ральф не выпускал рог из рук и вскочил на поваленный ствол.

«Вот, что я хотел вам сказать. И сказал. Вы голосовали и выбрали меня главным. Теперь слушайтесь меня».

Понемногу дети успокоились и расселись опять. Ральф спрыгнул вниз и заговорил обычным голосом:

«Так что не забывайте. Туалет у скал. Костёр нужно жечь, а дым – поддерживать. Забирать огонь с горы нельзя. Готовить свою еду – на горе».

Поднялся Джек, мрачный и хмурый, и протянул руки за рогом.

«Я ещё не закончил».

«Да тебя не переслушаешь!»

«Рог у меня».

Что-то проворчав, Джек сел обратно.

«И, наконец, последнее. Это о всякой болтовне».

Ральф подождал, пока на платформе не стало совсем тихо.

«Всё идёт наперекосяк. Я не понимаю, почему. Всё так хорошо начиналось, нам было так весело. А потом…»

Он мягко повёл рогом, направив взгляд в пустоту позади них, вспоминая чудище, змею, пожар, разговоры о кошмарах.

«А потом люди стали бояться».

Ропот, даже почти стон, поднялся и затих. Джек прекратил строгать свою деревяшку. Внезапно Ральф продолжил:

«Но это же просто маленькие болтают всякое. Давайте уясним это раз и навсегда. Вот почему последняя тема нашего разговора – это наше решение про страх».

Волосы вновь лезли Ральфу в глаза.

«Нам нужно поговорить про страх и решить, что его нет. Я и сам боюсь иногда, но только это же глупость! Как бабай под кроватью. Вот поэтому, когда мы решим про страх, мы можем начать сначала и будем осторожнее со всякими важными делами и с костром, например», – в сознании Ральфа мелькнула картинка: три мальчика шагают по залитому солнцем пляжу, – «И мы будем счастливы».

Ральф картинно положил рог на бревно рядом с собой в знак того, что его речь окончена. Достигавшие собрания солнечные лучи были почти параллельны поверхности моря.

Джек встал и взял рог.

«Итак, это собрание для того, чтобы выяснить, что к чему. И я скажу вам, что к чему. Это вы, маленькие, начали всю эту ерунду с кошмарами. Чудовища! Да откуда? Конечно, мы тоже боимся иногда, но мы уживаемся со своими страхами. Только вот Ральф говорит, что вы кричите по ночам. Ну и что же это такое? Ночные кошмары – и только-то! Вы в любом случае не охотитесь, не строите, не помогаете никак, вы только ноете – сосунки и бабы! Вот так. А что касается страхов – то вам придётся уживаться с ними, точно так же, как мы все уживаемся».

Ральф смотрел на Джека, раскрыв рот, но тот ничего не замечал вокруг себя.

«Короче, страх – он как сон, и он не может вам ничего сделать. На этом острове нет, и не может быть никаких чудовищ», –Джек оглядел перешёптывающихся маленьких, – «Если уж вам там что-то мерещится, то справляйтесь с этим сами, бесполезные вы сосунки! Но никакого зверя нет…»

Выйдя из себя, Ральф перебил его.

«Это ещё что такое? Разве кто-то говорил про зверя?»

«Ты же сам сказал тогда. Ты сказал, что им снятся сны, и они кричат. А теперь они болтают – и не только маленькие, даже мои охотники иногда – болтают про какое-то нечто, тёмное существо, про чудовище, или зверя. Я сам слышал. А мозгами-то если пораскинуть, а? Слушайте. Не может быть никаких больших зверей на маленьком острове. Только свиньи. А всякие львы и тигры – они в больших странах, таких как Африка и Индия…»

«И в зоопарке ещё…»

«Рог у меня. И я сейчас не о страхах. Я вам толкую про чудовище. Продолжайте бояться, если вам нравится. Но что касается чудовища…»

Джек остановился, покачал рог в руках и повернулся к своим охотникам, на головах у которых всё ещё были грязные чёрные шапочки.

«Охотник я, или нет?»

Они дружно кивнули в ответ. Да, он охотник. Тут никаких сомнений.

«Ну, тогда вот вам… Я облазил весь остров. Один. Если бы тут было чудовище, я бы его увидел. Бойтесь дальше, раз вам нравится, но в лесу нет никакого чудовища».

Джек положил рог обратно и сел. Дружно и с облегчением собравшиеся аплодировали ему. Затем рог взял Хрюша.

«Ну, я не со всем соглашуся, чего Джек сказал. Только кое с чем. Ясное дело, в лесу нету чудища. Откуда бы оно взялося? Что бы оно кушало-то тогда?»

«Свиней».

«Это мы едим свиней».

«Хрюша!»

«Но у меня же рог!» – возмущённо закричал Хрюша, – «Ральф, они же должны заткнуться, разве нет? Маленькие, заткнитесь! Вот про что я не соглашуся – это про страх. Конечно, в лесу нету ничо такого, чтобы бояться. Нету – я и сам тама был! Вы ещё теперь начните болтать про привидений и другую чепуху. Нам же понятно, чо происходит, и если чота не так, то у нас же есть кто всё может исправить».

Он снял очки и заморгал на окружающих. Солнце ушло так быстро, как будто кто-то просто щёлкнул выключателем.

Хрюша пустился в объяснения.

«Ну, вот еслив у вас боль в животе, неважно, маленькая, или большая…»

«У тебя-то большая».

«Вот когда вы насмеётеся, мы дальше собрание продолжим. И если маленькие опять залезут на эту ветку, то они просто свалятся оттудова через секунду. Поэтому пусть лучше на земле сидят и слушают. Нет. Для всего есть врачи, даже для наших мыслей. Вы же не хотите сказать, что мы так и должны бояться незнамо чего? В жизни…», – продолжал Хрюша назидательно,  – «В жизни всё по науке происходит, вот как. Через год, или через два, когда война кончится, люди на Марс полетят и обратно. И, конечно, в такой жизни нету никаких чудищ – я имею в виду таких, чтоб с когтями и всё такое – и страха никакого нету тоже».

Хрюша остановился.

«Еслив только это не…»

Ральф беспокойно дёрнулся.

«Если только это не что?»

«Еслив только это не люди, кого мы боимся».

Какой-то звук, наполовину смех, наполовину фырканье, пронёсся среди сидевших вокруг. Хрюша вжал голову в плечи и поспешно продолжил:

«В общем, давайте послушаем маленького, который болтает про чудище, и, может быть, мы ему сможем объяснить, как это глупо».

Среди маленьких началась толкотня, затем один из них шагнул вперёд.

«Как тебя зовут?»

«Фил».

Для маленького Фил вёл себя достаточно уверенно: вытянув вперёд руки, он покачивал рог точно так же, как это делал Ральф. Осмотревшись вокруг и убедившись, что он привлёк всеобщее внимание, Фил начал:

«Прошлой ночью мне приснился сон. Страшный сон, как будто я дрался. Я был снаружи, не в шалаше, и я дрался с этими штуками, с цеплючими штуками на деревьях».

Он сделал паузу, и среди остальных маленьких пронёсся сочувственный смешок.

«Потом мне стало страшно, и я проснулся. И я был снаружи, один в темноте, а цеплючие штуки ушли…»

Все замолчали, живо представив себе эту яркую картину чистого ужаса, столь же правдоподобную, сколь и откровенно пугающую. А детский голосок всё лился откуда-то из-за большого белого рога.

«И мне было страшно, и я стал звать Ральфа, а потом я увидел, как кто-то шёл среди деревьев, кто-то огромный и страшный».

Фил опять остановился, отчасти и сам напуганный своими воспоминаниями, но гордый впечатлением, которое он сумел произвести на собрание.

«Это был ночной кошмар», – сделал заключение Ральф, – «Он просто ходил во сне».

Собрание зашумело, выражая общее согласие.

Но малыш упрямо замотал головой.

«Я спал, когда я дрался с цеплючими штуками, а когда они ушли, я уже проснулся, и я увидел, как кто-то огромный и страшный ходил среди деревьев».

Ральф протянул руки, забрал рог, и малыш вернулся на своё место.

«Ты просто спал. Не было там никого. Ну, кто станет бродить по лесу ночью? Никто же не бродил? Никто не выходил ночью наружу?»

Наступила долгая пауза, на протяжении которой участники собрания широко улыбались, переваривая нелепую мысль о том, что кто-то из них может гулять в ночном мраке. В конце концов, со своего места поднялся Саймон, и Ральф уставился на него в изумлении.

«Ты? Ты-то там чего в темноте околачивался?»

Саймон судорожно схватил рог.

«Я хотел пойти… в одно место… место, которое я знаю».

«Какое ещё место?»

«Просто место, которое я знаю. Такое место в джунглях», – Саймон колебался, и не мог подобрать слов.

Но вопрос закрыл Джек, самоуверенным голосом вынеся окончательный и комичный вердикт.

«Да ему просто приспичило».

 Ральф взял рог обратно, чувствуя неловкость за Саймона и строго глядя ему прямо в глаза.

«Хорошо. Больше так не делай. Понятно? По ночам не надо. У нас и без того хватает глупой болтовни про чудовищ, а тут ещё маленькие видят, как ты крадёшься по ночам, будто…»

Послышался издевательский смех из  толпы, однако в нём чувствовались нотки страха и осуждения.  Саймон открыл рот, чтобы ответить, но всё же просто сел на своё место, потому что рог уже был в руках у Ральфа.

Когда, наконец, всё стихло, Ральф обратился к Хрюше.

«Ну, что ещё?»

«Есть ещё один. Вот этот».

Маленькие вытолкнули вперёд Персиваля и оставили его одного. Он стоял по колено в высокой траве в центре треугольника, силился рассмотреть свои ноги внизу и пытался убедить себя, что он «в домике». На короткое время в памяти Ральфа возник образ другого маленького мальчика, стоявшего здесь точно так же. Ральф давно подавил в себе это воспоминание, изгнал его прочь, и лишь поразительно схожая картина, возникшая перед его глазами, смогла напомнить ему о той полузабытой маленькой фигурке. С тех пор уже больше не предпринималось никаких попыток посчитать маленьких – отчасти потому, что никогда нельзя было быть уверенным, что ты действительно пересчитал их всех, а отчасти потому, что Ральф прекрасно знал ответ по крайней мере на один вопрос, заданный Хрюшей тогда, на вершине горы. Здесь было много маленьких мальчиков: белокурых, смуглых, веснушчатых. Все они  были ужасно грязные, но кожа на их лицах была пугающе чиста и свободна от каких бы то ни было дефектов. Никто больше не видел того ярко красного родимого пятна. Но в тот день именно Хрюша разговорил его владельца, а впоследствии смутил всех своим вопросом. И теперь, негласно признавая, что он помнит то, о чём говорить совсем не хотелось, Ральф кивнул Хрюше:

«Давай. Спроси его».

Хрюша опустился на колени, удерживая рог.

«Ну, давай. Как тебя звать?»

Малыш отпрянул, вновь спрятавшись в свой «домик». Хрюша беспомощно повернулся к Ральфу, который резко повторил:

«Как тебя зовут?»

Не в силах терпеть тишину и упрямство мальчика, всё собрание заговорило вразнобой:

«Как тебя зовут? Как тебя зовут?»

«Тихо!»

Ральф внимательно смотрел на ребёнка, стоявшего в сумеречном свете.

«Теперь скажи нам. Как тебя зовут?»

«Персиваль Уэмис Мэдисон. Дом викария, Сент-Энтони Харкорт, Хантс. Телефон…телефон…теле…»

И, словно эта информация хранилась где-то глубоко, у самого источника его горестей и печалей, малыш заплакал. Его лицо сморщилось, слёзы брызнули из глаз, рот раскрылся, и стало видно дырку от выпавшего зуба. Поначалу мальчик являл собой лишь тихое олицетворение горя, но постепенно он разошёлся в своём плаче и теперь ревел так же громко и протяжно, как рог, созывающий собрание.

«Заткнись, заткнись! Замолчи!»

Но Персиваль Уэмис Мэдисон не мог заткнуться. Горе и печаль получили свободу, и никакие авторитеты, ни даже страх перед физическим насилием не могли вновь перекрыть этот источник. Рёв продолжался лишь с короткими перерывами для того, чтобы набрать воздуха, и казалось, что только благодаря своему надсадному рёву Персиваль продолжает стоять прямо, будучи скован им.

«Заткнись! Заткнись!»

Теперь уже и остальные маленькие были не в силах хранить молчание. Всем вспомнились их личные обиды и печали и, наверное, у них возникло желание поделиться своими бедами с остальными, используя для этого универсальный язык. Они начали рыдать в поддержку, и двое из них – почти так же громко, как Персиваль.

Положение спас Морис, который неожиданно крикнул:

«Ну-ка, посмотрите на меня!»

Он притворился, будто споткнулся. Затем он поднялся, потёр свой зад и уселся на гибкую ветку с тем, чтобы свалиться в траву. Приземлился он очень неудачно, но Персиваль и остальные малыши заметили это, фыркнули и рассмеялись. Вскоре все они так дружно заливались смехом, что к ним присоединились и большие.

Джек первым покончил с этим и привлёк к себе внимание. У него не было рога, и он говорил против правил, но никто не стал возражать.

«Так что насчёт чудовища?»

С Персивалем произошло что-то странное. Он зевнул, пошатнулся и почти упал. Джек схватил его и встряхнул.

«Где живёт чудовище?»

Но Персиваль обмяк в руках у Джека.

«Это довольно умное чудище», – съязвил Хрюша, – «раз оно умудряется на таком острове спрятаться».

«Джек-то – он всё облазил…»

«Где бы оно могло жить?»

«Чудовище! Вот бред!»

Персиваль начал что-то бормотать, и собрание вновь дружно рассмеялось. Ральф наклонился вперёд:

«Что он там говорит?»

Джек прислушался к слабому голосу Персиваля, а потом отпустил его. Получив свободу и успокоившись в окружении людей, Персиваль упал в высокую траву и немедленно заснул.

Джек прокашлялся и объявил как можно более непринуждённо:

«Он говорит, что чудовище приходит из моря».

Смешки стихли. Ральф невольно обернулся назад – тёмный и неровный силуэт на фоне вод лагуны. Собравшиеся смотрели вместе с ним, оценивая безграничные водные просторы и столь же бесконечные бездны под поверхностью воды – неведомую загадку, полную скрытых вероятностей. Тихий шёпот и вздохи моря доносились со стороны рифа.

Морис нарушил тишину, заговорив так громко, что остальные подпрыгнули:

«Папа говорит, что в море есть ещё много неизвестных животных».

Вновь начался спор. Ральф протянул мерцающий рог, и Морис послушно принял его. Все стихли. 

«Я хочу сказать, что Джек правильно говорит: кто хочет бояться – пусть боится дальше. И когда он говорит, что на острове есть только свиньи, это, наверное, тоже правильно. Только Джек не знает, я имею в виду, не знает точно, наверняка. Я хочу сказать…» – Морис сделал глубокий вдох, – «Мой папа говорит, есть такие звери, от них ещё чернила бывают – кальмары. Так вот они бывают сто ярдов в длину и едят китов целиком», – Морис вновь сделал паузу и весело рассмеялся, – «Я, конечно, не верю ни в какое чудовище. Как сказал Хрюша, в жизни всё по науке, но мы же не всё знаем, так ведь? Я имею в виду, не наверняка же…»

Кто-то прокричал:

«Но кальмары не вылезают на сушу!»

«Вылезают!»

«Нет, не вылезают!»

На какое-то время платформа превратилась в сцену, полную теней, которые яростно спорили и жестикулировали. Ральф продолжал сидеть, и происходящее вокруг казалось ему безумием. Одни только страхи, чудовища и никакого понимания того, что костёр – это самое важное. И стоит только сказать о чём-нибудь напрямую, как кто-то сразу пытается увести разговор в сторону, к какой-нибудь новой и нехорошей теме.

Ральф разглядел белый контур во мраке, выхватил рог у Мориса и продудел в него что было мочи. Потрясённое собрание погрузилось в полную тишину. Сидевший рядом Саймон робко прикоснулся к поверхности рога. Саймон чувствовал острую необходимость сказать о чём-то, но выступать перед аудиторией для него было мучением.

«Может быть», – сказал он неуверенно, –  «может быть, чудовище существует».

Собрание расшумелось вновь, и Ральф поднялся  в изумлении.

«И ты, Саймон? И ты в это веришь?»

«Я не знаю», – отвечал Саймон. Сердце его колотилось и мешало мыслям, – «Но…»

Шум достиг крайнего предела.

«Садись обратно!»

«Замолчи!»

«Заберите у него рог!»

«Придурок!»

«Заткнись!»

Ральф прокричал:

«Ну-ка, слушайте! Рог у него в руках!»

«Я только хочу сказать… может быть, это просто мы сами».

«Ты спятил!»

Последнюю фразу прокричал Хрюша, возмущение которого было столь велико, что заставило его выйти за рамки приличия. Саймон продолжил:

«Может, это мы просто…»

Саймон был беспомощен в его попытках выразить всю ту порочность, которая присуща роду человеческому. Но внезапно на него снизошло вдохновение:

«Ну, вот что самое грязное на свете?»

Воцарившуюся недоумевающую и непроницаемую тишину нарушил Джек, произнеся в качестве ответа всего один слог, являвший собой непристойное и всем понятное слово. Ситуация мгновенно разрядилась. Несколько маленьких, взобравшихся было вновь на гибкую ветку, в очередной раз свалились оттуда и были этому рады. Охотники восторженно кричали.

Попытка Саймона завершилась полным провалом, окружающий смех окончательно смутил его, и он вернулся на своё место, беззащитный и поверженный.

В конце концов, собравшиеся смолкли. Кто-то проговорил вне очереди:

«Может, он хотел сказать, что это какое-нибудь привидение?»

Ральф поднял рог и всмотрелся в окружающий мрак. Самым ярким сейчас был белый песчаный пляж. Кажется, маленькие перебрались ближе? Да, так и было – они сгрудились в общую кучу среди высокой травы в центре треугольника. Кроны пальм шептали что-то под порывами ветра, и этот шум  казался громче теперь, когда тьма и тишина делали звуки заметнее. Две пальмы тёрлись друг о друга своими серыми стволами, издавая звук, похожий на зловещий голос, который до сего дня никак не обращал на себя внимания.

Хрюша забрал рог из рук Ральфа и возмущённо заявил:

«Ни в каких привидениев я не верю! Ни в каких!»

Поднялся и Джек, обозлившись непонятно с чего:

«Да кого волнует, во что ты веришь, жирдяй!»

«Но у меня рог!»

Послышался шум и возня, рог дёргали вперёд и назад.

«Отдай мне рог!»

Ральф вклинился между ними и получил удар в грудь. Вырвав у кого-то рог, он сел на своё место, тяжело дыша:

«Хватит с нас разговоров про привидений. Об этом лучше днём говорить».

Чей-то неизвестный и приглушённый голос перебил его:

«Может быть, чудовище и есть привидение?»

Собрание словно всколыхнулось от порыва ветра.

«Хватит говорить вне очереди», – ответил Ральф, – «Какой смысл в собраниях, если не соблюдать правила?»

Он замолчал вновь. Тщательно проработанный план собрания трещал по швам.

«Что я вам могу сказать на это? Зря я устроил собрание так поздно. Значит так, давайте голосовать про них. То есть, про привидений. А потом пойдём в шалаши, потому что мы все устали. Нет… Джек, да?... Подожди. Здесь и сейчас я заявляю, что я не верю в привидений. То есть, я думаю, что я не верю. Мне не нравится думать о них. Особенно сейчас, в темноте. Но нам нужно решить, что к чему».

Ральф приподнял рог.

«Ну, хорошо. Я думаю, решить, что к чему – это решить, существуют ли привидения, или нет…»

Он задумался на минутку, пытаясь сформулировать вопрос.

«Кто думает, что привидения существуют?»

На какое-то время все замолчали, и никто не двигался. Затем Ральф всмотрелся в темноту и разглядел поднятые руки. Упавшим голосом он заключил:

«Понятно».

Мир, понятный и предсказуемый мир, подчиняющийся законам – этот мир ускользал прочь. Сначала было одно, потом другое, а теперь вот это…и корабль ушёл.

Кто-то выхватил рог у него из рук, и хрюшин голос пронзительно прокричал:

«Я не голосовал ни за каких привидениев!»

Хрюша резко развернулся к собранию.

«Запомните, вы все!»

Было слышно, как он топнул ногой.

«Кто мы? Люди? Или животные? Или дикари? Чо про нас взрослые подумают, а? Разбежалися, на свиней охоту открыли, костёр бросили, а теперь ещё и это!»

Перед Хрюшей выросла стремительная тень.

«Заткнись ты, жирный слизняк!»

Вновь началась борьба, и мерцающий контур рога мелькал, подпрыгивая вверх и вниз. Ральф вскочил на ноги:

«Джек! Джек! Рог сейчас не у тебя! Пусть он говорит!»

Лицо Джека проплыло рядом.

«И ты тоже заткнись! Ты кто такой вообще? Сидишь там и командуешь всеми. Охотиться не умеешь, петь не умеешь…»

«Я главный. Меня выбрали».

«Ну и что с того? Ты же просто отдаёшь тупые приказы, в которых нет смысла…»

«Рог у Хрюши».

«Да, да, балуй своего Хрюшу, как всегда».

«Джек!»

Голос Джека кривлялся, отозвавшись недобрым эхом:

«Джек! Джек!»

«Правила!» – закричал Ральф, – «Ты нарушаешь правила!»

«Кого это волнует?»

Ральф попытался сосредоточиться.

«Но правила – это же всё, что у нас есть!»

 Но Джек закричал на него в ответ:

«Ерунда твои правила! Мы сильные – мы охотники! Если есть чудовище – мы его выследим и убьём! Окружим его и будем бить, бить, бить…!»

Он издал дикий крик и спрыгнул вниз, на белый песок. Мгновенно на платформе поднялась суматоха, воцарился шум, раздавались крики и смех. Собрание разбежалось во все стороны и лишилось всякого единства, а участники его были повсюду между пальмами и водой  вдоль по пляжу и за теми пределами, куда мог проникнуть взгляд в темноте. Ральф почувствовал прикосновение рога к своей щеке, повернулся и забрал его у Хрюши.

«Чо взрослые скажут?» – вновь крикнул Хрюша, – «Ты глянь на них!»

Над пляжем раздавались звуки, имитировавшие охоту, звучал истерический смех и крики настоящего ужаса.

«Подуй в рог, Ральф».

Хрюша стоял так близко, что Ральф видел отблески света в оставшемся стекле очков.

«Нужен костёр. Неужели они не понимают?»

«Ты сейчас должен быть твёрдый. Заставь их тебя слушаться».

Сдержанным голосом, как ученик, повторяющий вслух теорему, Ральф сказал:

«Если я сейчас подую в рог, а они не придут, тогда всё. Тогда мы не будем поддерживать костёр. Мы станем как звери. И  нас никогда не спасут».

«А еслив ты не подуешь, мы сёравно скоро будем зверями. Мне не видно, чо они там делают, но я слышу их».

Разбросанные фигуры сошлись вместе и превратились одну тёмную массу, которая равномерно вращалась. Они что-то скандировали, и уставшие маленькие, пошатываясь, брели в сторону, ревя в голос. Ральф поднял рог к губам, но вновь опустил его.

«Знаешь в чём беда, Хрюша? Скажи, привидения существуют? Или чудовища?»

«Да нет, конечно».

«Но почему?»

«Потому что это глупости. Дома и улицы, и телевизор – это всё бы не работало тогда».

Танцующие и скандирующие мальчики уходили всё дальше, и слова, которые они кричали, слились воедино, и ничего нельзя было разобрать.

«Ну, а представь, что всё это и не работает? Именно здесь, на острове? Представь, что кто-то смотрит на нас и ждёт?»

Ральф резко вздрогнул и придвинулся к Хрюше настолько, что они с испугом стукнулись головами.

«Перестань говорить так, Ральф! У нас и так стока проблем, а с меня уж точно достаточно. Еслив ещё и привидения есть…»

«Я больше не буду главным. Ты их послушай».

«Господи! Нет!»

Хрюша вцепился в руку Ральфа.

«Еслив главным будет Джек, то у нас будет одна охота и никакого костра. И мы все останемся тута, пока не умрём», –  Хрюшин голос внезапно превратился в визг, – «Кто это сидит тама?»

«Это я, Саймон».

«Да, хороши мы», – сказал Ральф, – «Три слепых мышонка. С меня точно хватит».

«Но если ты сдашься», – сдавленным от ужаса шёпотом сказал Хрюша, – «То чо же будет со мною?»

«Ничего».

«Он ненавидит меня. Я не знаю почему. И еслив он будет делать, чо захочет – тебе-то хорошо, тебя он уважает. И ещё ты его побить можешь».

«Ты с ним тоже неплохо подрался только что».

«У меня же был рог», – простодушно сказал Хрюша, – «Я имел право говорить».

Саймон зашевелился во мраке.

«Оставайся главным, Ральф».

«Ты-то уж молчал бы, малыш Саймон. Не мог сказать, что чудовища не существует?»

«Я боюся Джека», – развивал мысль Хрюша, – «И поэтому я его знаю. Еслив ты боишься кого-нибудь, то ты его ненавидишь, но не можешь не думать об нём. И ты себе врёшь, что с этим кем-то всё нормально, но когда ты видиишь его опять, то он как астма, и ты не можешь дышать. И знаешь, чо, Ральф? Он тебя тоже ненавидит…»

«Меня? А меня-то с чего?»

«Не знаю. Ты наругал его за костёр. И ты главный, а он – нет».

«Но это же он теперь главный! Он – Джек Меридью!»

«Я тута много лежал и думал. Я знаю, как это бывает у людей. Я знаю про себя. И про него. Тебе он ничо не сделает. Но еслив ты ему не будешь мешать, тогда он обидит кого-нибудь другого. И этот другой – это я».

«Ральф, Хрюша прав. Есть только ты и Джек. Оставайся главным».

«Но у нас ничего не получается, и всё валится из рук. А дома всегда были взрослые. Пожалуйста, сэр. Будьте добры, мисс. И тут же тебе готовый ответ. Господи, как этого сейчас не хватает!»

«Жаль, что моей тёти тута нет».

«Жаль, что мой отец… Ох, да что толку!»

«Костёр. Костёр надо жечь».

Танец кончился, и охотники возвращались назад, в шалаши.

«Взрослые знают, чо и как», – продолжал Хрюша, – «Они темноты не боятся. Они встретятся за чаем и поговорят. И всё будет хорошо…»

 «Они бы не подпалили остров. И не потерялись бы…»

«Они бы построили корабль…»

Три мальчика стояли в темноте, тщетно пытаясь выразить идею о безграничном могуществе, присущем взрослым людям.

«Они бы не ссорились…»

«И не разбили бы мои очки…»

«И не стали бы болтать про чудовище…»

«Если бы только они могли отправить нам какое-нибудь послание!» –  в отчаянии прокричал Ральф, – «Если бы только они могли послать нам что-нибудь взрослое. Какой-нибудь знак, или что-нибудь такое!»

И в эту минуту раздался жалобный вой, пронзивший их и заставивший вцепиться друг в друга. Вой нарастал, далёкий и неземной, пока не превратился в нечленораздельное бормотание. Это Персиваль Уэмис Мэдисон из дома викария, что в Сент-Энтони Харкорт, всё ещё лежавший в высокой траве, столкнулся с жизненной ситуацией, в которой заклинание, состоящее из его сложного адреса, не могло оказать ему никакой помощи.