Из цикла заметки мурманчанина

18 ИЮНЯ 1942 ГОДА.

«Да, мы жили в аду. И хотя не могли не страшиться налетов (это всегда страшно, и врет тот, кто говорит, что ничего не боится), мы работали в этом аду – изо дня в день,
из месяца в месяц».
И.Д. Папанин.

 «Если он когда-нибудь вернется, этот мир, пусть скорее он придет к людям Мурманска.
Они его заслужили».
Дейв Марлоу.

Долгое время эта дата незаслуженно была обделена вниманием и подавляющему большинству мурманчан, мало что говорила. И в этом виделась большая несправедливость. Ведь в мурманском календаре самых памятных событий она сопоставима с днем рождения города и датой разгрома немецко-фашистских войск в Заполярье в 1944 году.
Но наметилась и подвижка, что не может, не радовать. 18 июня получило права гражданства как День памяти и скорби, а на Зеленом мысу у Семеновского озера состоялось открытие памятника стойкости и мужеству мурманчан в годы Великой Отечественной войны.

18 июня 1942 года – самый страшный в истории нашего города день. По данным Александра Воронина – автора книги «Мурманск в огне войны», а в годы Великой Отечественной войны - начальника штаба местной противовоздушной обороны Кировского района Мурманска, по данным, которые на порядок расходятся с официальными, на территорию площадью в один квадратный километр - от улицы Профсоюзов до улицы К. Либкнехта и от улицы С. Перовской до железнодорожной станции - было сброшено в этот день 80 фугасных и 25 000 зажигательных бомб. Из почти двух тысяч жилых и производственных зданий, сгоревших и разрушенных в городе за войну, – 600 сгорели в этот день, причем, буквально за несколько часов и дотла. Сухая погода, сильный в северо-западном направлении ветер и разрушенная во время налетов вражеской авиацией еще 12 июня в тридцати местах водопроводная сеть, которую не успели восстановить, плюс слабая укомплектованность противовоздушной обороны города зенитками – ускорили трагедию.
Это по поводу слабости ПВО города с горечью сделает 2 июля 1942 года запись в своем дневнике командующий Северным флотом Арсений Головко: «Будто нарочно, только теперь, когда Мурманска, по существу, нет как города, получены сто зенитных пушек для обороны его».

В целом же, трагедия июньских бомбардировок Мурманска была предопределена очередной неудачей немцев под Мурманском и истерической реакцией Гитлера на эту неудачу: «Не можете взять город – сожгите его».
Докладывавший о провальном наступлении генерал Э. фон Дитль подавленно промолчал, хотя уточнение напрашивалось (типа, раз уничтожаем город, значит, ставим крест на его овладении?), у других голова была забита своими тараканами.
Гирьку же на уничижительный разнос подбросила, возможно, даже не столько очередная неудача с овладением Мурманска и не то, что русские восстановили  работу порта, а информация, что в доках непокорного города идет успешный ремонт подводных лодок. Отношение Гитлера к подводникам хорошо известно – они были его главной гордостью, они были символом его победного могущества. Авиаторов он тоже почестями не обходил, но подводники были его слабостью. Допустить даже теоретическую угрозу своим любимцам он не мог.


Для выполнения задачи по уничтожению Мурманска на север были переброшены со Средиземного моря элитные части Люфтваффе. И уже в июле на стол Гитлера легли агентурные фотографии сожженного города.

ПОД БОМБАМИ.

Вспоминая первые дни войны, батяня с гордостью отмечал то, что всех мобилизованных успел рассчитать. «Ночь не спал, - говорил он, - но к утру и зарплата за отработанные в июне дни и полный расчет на всех призванных были готовы, ни одному не задержал». Называлось всегда им и число уходивших тогда на фронт из их стройконторы по первому призыву. Увы, с цифрами память моя не особо дружит, да и не придавал, честно говоря, тогда этому большого значения.

К числу самых первых батяниных впечатлений о войне относятся, бесспорно, его рассказы о первых налетах. Появление над городом самолетов тогда многими еще воспринималось как зрелище, как развлечение, смотрели и гадали: «Наши? Нет, немец. Наши!». И только, когда фашистские самолеты несколько раз пулеметным огнем рассеяли толпы зевак и появились среди жителей первые пострадавшие, первые убитые, отношение к появлению самолетов над городом изменилось.

Касаясь вопросов осведомленности немцев (это еще до книги Воронина с его рассказом о подробной карте Мурманска, обнаруженной в планшетке взятого в плен фашистского летчика), в качестве примера батяня приводил частые перед войной посещения нашего города туристами из Германии. «Идут большими группами, раскованные, оживленные, гогочут по своему и у каждого на шее фотоаппарат болтается. На сопки поднимутся и только – щелк, щелк. А ведь фотографировать Мурманск, тогда было категорически запрещено. Но милиционеры демонстративно отворачивались. Немцам ли наши секреты было не знать», - всегда сокрушенно подытоживал он.

Запомнился ему и большой налет на Жилстрой, в результате которого буквально на его глазах сгорел продовольственный магазин, спасать который от пожара он собственно и прибежал через весь город. «А его и нельзя было спасти, - рассказывал батяня. -  Когда я прибежал, магазин уже пылал факелом. Тут бы и пожарные ничего не сделали. Здание магазина одноэтажное с односкатной, почти плоской крышей. Зажигалки такие крыши сразу насквозь прошивали».
Но акцент в этой истории с магазином он постоянно делал все же не на факеле и не на бегавшей с ревом вокруг пожара продавщице - это все проговаривалось для затравки рассказа. Памятной зарубкой остался для него из того дня, несомненно, сам путь до Жилстроя, проделанный им в разгар бомбежки. Об этом он рассказывал примерно так:
«Вокруг взрывы, осколки свистят, милиционеры из подвалов свистят: тогда ведь строгости были большие с перемещениями по городу во время налетов. Разрешалось только пожарным, бойцам местной обороны, да милиционерам. Последние, к примеру, обязаны были посты выставлять у всех разрушаемых во время налета казенных и жилых строений.
А на меня какой-то кураж напал, какое-то мальчишество. Опять же пообещал. Они мне звонят из управления, говорят, что магазин горит, продавщица одна, пожарные и оборона на звонки не отвечают, все на выезде. Просят, чтобы выручал. Я и шуранул».

Признаюсь, не без доли иронии всегда воспринимал рассказы батяни о массированных бомбардировках ближайших к нашему дому сопок и улицы Новой в целом. Если бы я тогда поменьше отмахивался, то сегодня бы не был столь скупым на подробности.
В том, что часть смертоносного и разрушительного груза угодила и в наш район, сомнений конечно не вызывало. Более того, это и не могло быть иначе. Ведь опорожнение бомболюков в стороне от объекта нападения, а нередко, когда обстоятельства поджимали, и над головами своих солдат, было расхожим штампом в тогдашней литературе о войне. Немец часто праздновал труса в тех книгах.
Между тем неумелыми, трусливыми воинами немцы не были. С идеологическими штампами прошлого пора расстаться. Величие победы в Великой Отечественной войне, в том числе и в том, что она была одержана над грамотной отлаженной дисциплинированной военной машиной. Да, и у них были неумелые пилоты, но другая литература о войне говорит, что посылать слабо подготовленных летчиков на боевые задания они не торопились. А способных перепутать первую террасу Мурманска с четвертой и подавно. Да и мудрено было перепутать при наличии в планшете каждого немецкого летчика подробной карты города, с обозначенными объектами и коммуникациями.
И все же четвертой террасе в июне 42-го досталось крепко. Но причиной тому послужили обстоятельства иного порядка. Упорство, с которым немецкие пилоты стали раз за разом обрабатывать не имевшие, казалось, особого стратегического значения сопки, расположенные к тому же весьма далеко от главных объектов их дежурного бомбометания – торгового порта и железнодорожной станции, объяснилось необходимостью подавления зенитных батарей на них размещенных. Огонь же батарей немцам срочно потребовалось подавить, чтобы не мешали они им выполнить важное задание в этой части Мурманска. 
Обратимся здесь к авторитетному свидетельству Александра Воронина, возглавлявшему в годы войны МПВО Кировского района города:
«5 июня 1942 года многие мурманчане, наблюдая энергичную бомбежку Планерного поля, удивлялись, почему немцы бросают бомбы фактически на пустырь. Мало кто знал, что под скалы на северную окраину поля были перебазированы продовольственные запасы. Кроме того, по этому участку проходил главный водовод, снабжавший пресной водой южную часть города и рыбный порт. В результате этой бомбежки было выведено из строя головное сооружение водопровода, в шести местах разрушен водовод, а продовольственные запасы почти полностью уничтожены». А. Воронин. Мурманск в огне войны. – Мурманск, 1979, стр. 37.
Так что прислушиваться к батяниным байкам о налетах на Новую улицу следовало внимательнее. Не мог не знать он и почему, столь кардинально обострилось внимание немцев к нашей улице: командир зенитной батареи, расположенной на сопке за нашим домом, квартировал по соседству и поддерживал с батяней приятельские отношения.
Вывод: летом 42-го на планшетных картах немецких летчиков значились, как стратегические объекты особой важности, и сопки у Планерного поля.