Тик-так

                Тик -так

В ординаторской тихо. Сумерки сползли с подоконника, соскользнули с разбросанных рентгеновских снимков; накрыли персикового отлива линолеум. Мигая, жужжит люминесцентная лампа. В уборной через стенку докучливо журчит унитаз. Сквозняк сдвинул плотную июльскую духоту – прелесть, как освежает. На лакированной, местами прожжённой поверхности журнального столика – натюрморт. Пол-литра, розовая, как поросёнок, любительская колбаса, брынза, помидоры, слегка пожелтевшая зелень.  Хирург Петров шумно развалился на жаккардовом, в крупный букет, кресле. Сопя, размышляет, прикусив сигарету:
- Сермяжное оно, вероятно, одним словом, прочитал… В психологическом опроснике автор просит указать десять человеко-личностей, радикально повлиявших на судьбу. Вот… Задело, завспоминалось, защемило что-то…
- Любопытно, - анестезиолог Зыбов прилег на диван и рассеянно рассматривает заляпанные штукатуркой пластмассовые карнизы.
-  … Например, зашел вежливо человек к тебе в жизнь. Погостил. Выпили, там, закусили. Затем, испарился. Исчез. В остатке - забыт. А бывает…Ворвался не постучавшись. Всю жизнь перекорёжил, перетряс, переформатировал. И не исчезает, любезный. Даже и вовсе того, … во сне приходит с моралью. Джон Леннон, например. Я его на фотографии в 15 лет увидел. Его песни мне душу разрывают, творческий путь покоя не дает. Мечтал: квартиру, машину, дачу куплю, – в счастье окунусь! Его песни слушаю, понимаю – мало. Летать хочу. Высоко! Кажется, пока звезд рукой не коснусь – не успокоюсь. Материальное крохотным кажется. Минимальным.
- Загнул! - анестезиолог Зыбов, томясь, привстает с дивана. Прищурившись, разливает.
Муха, вялая от духоты, шлепается на теплую колбасу. Анестезиолог Зыбов брезгливо, щелчком, сбивает муху. Муха, шевеля лапками, валится на брынзу… 
- Красиво! – всхлипывает Зубов, - черное и белое…живое и не очень…
 За окном – ночь. Мошкара, как снег, укутала уличные фонари. Шуршат шинами проезжающие автомобили. Тишина лопнула от громкого лая бездомных собак…
Петров стряхивает муху со скользкой брынзы. Продолжает:
- …Или Чехов. Врач, коллега, а каков? Не писатель, а мораль! ...Бывает, сволочь во мне просыпается. Ехидная сволочь, безразличная. Душа темнеет… Ну, сто граммов для вдохновения - обязательно. На кровать прилягу - потолок изучаю.  От однообразия и водки – в дремоту погружаюсь, в грезы… В грезах Антон Павлович придет, на краешек кровати присядет, бородку пригладит. Закурит. Меня угостит. Пожурит. Ласково так, благородно. Мол, к чему все эти променады, мамочка …Реанимация, а не личность!
- Дела…, – анестезиолог Зыбов сопровождает взглядом муху, ползущую по его несвежему капроновому носку, - настырная, зараза…видно, голодная. Прихлопнуть бы надо…, впрочем, сама умрет…
Хирург Петров неспешно поднимается с кресла и подходит к окну. Глубоко вдыхает тяжелый, но ароматный июльский воздух.
 - Ночью жизнь кажется не такой унылой… Ночью оживают воспоминания и зажигаются звезды. Звезды сулят бесконечность и бессмертие. Пусть, души…Допускаю -  обман, иллюзия, а сладко…
- Доктора! А позвонить можно? – в ординаторскую вплывает медсестра Лиза. Ее куцый медицинский халатик задирается в такт с механикой шагов…вверх, вниз, вверх, вниз…

- Звони, Лизок, - хирург Петров с любопытством рассматривает бесстыже-оголенные ляжки.
Лиза, как пленительная луговая бабочка, осторожно опускается на краешек рабочего стола. Ах, и …куцый медицинский халатик ловко ускользает: стремительно и вверх! Ужас, какая неловкость…
…Позвонив, Лизок уплывает. Движения ее бедер как жаркая ламбада…
Анестезиолог Зыбов, похотливо причмокнув, с глубоким вздохом провожает фигуру…
 - Вклад в развитие личности, на мой взгляд, не определяется исключительно интеллектуально-духовной составляющей…А фантазии плоти? А сексуальные игры?
- Однако…, - хирург Петров взволнован. – Не та мизансцена…Ты, Зыбов, пустой и излишний. Разве секс бывает судьбоносным?
- Согласен. Game over. Вклад секса в развитие личности – минимальный...скорблю, что Лиза ушла…
Муха, поджав крылышки, задремала у анестезиолога Зыбова на плече. Время убежало далеко заполночь…
Тик-так, тик-так.
В приватной, рассудительной беседе наступает пауза…
В возникшей паузе – неловкость. Досадное послевкусие упущенного момента.
Смешные огорчения вольнонаемного служаки…
Тик-так, тик-так…

- Или мой наставник, хирург Григорьев, - Петров возвращается в кресло. Закуривает, - помню, в субординатуре, трое суток не спал. Операции, операции, операции. Тогда еще рейсовый автобус перевернулся…
Григорьев меня в коридоре переодетого изловил. И так, повелительно, безапелляционно: «Мойся на операцию, Петров. Руки нужны».
Я ему: «Евгений Георгиевич! Валюсь! Ей Богу! Голова тяжелая, сердце вырубается… Уборную трое суток не посещал из-за невыносимого запора». Он мне: «Сопли утри, девочка. Хирургия – для выносливых…». Ну, я – в операционную. Думал, умру. Лампа с операционным столом временами во тьму погружалась, ноги буквально остолбенели. Операционный крючок в руке, как памятник. Навсегда…Нашатырём, одним словом, еле откачали. Сладким чаем после операции угостили…
Григорьев в ординаторской меня тогда по плечу похлопал и выразился: «Молодец, Петров. В выборе профессии не ошибся». Я тогда этой Григорьевской апофегмой очень гордился. И сейчас горжусь, и всегда буду…
- А я понимал, что хирургию не потяну. Не был готов я к боевым действиям в мирное время. Ну, не воин…, жаль,- взгляд у анестезиолога Зыбов становится влажным, как пятно на промокашке,- …помню, на четвертом курсе основательно прилипло ко мне следующее рассуждение: «Положим, операция продолжается и продолжается… Экстремальный и сложный, допустим, случай. Ну, без курева я обойдусь. Без бухла тоже, вероятно. Без жратвы. Без отдыха. Без сна…А как, вот, без мочеиспускания?»
- Ну? – хирург Петров широко улыбается.
- Физиологический казус, вероятно. В норме человек опорожняется 5-6 раз в сутки. Выходит, довольно часто…
- Знаешь, я как-то двадцать с лишним часов подряд оперировал. И ни разу…
- Доктора! Я не знаю, как вам тут, а мне там буквально... Больной Шульский снотворного требует. Мне дать? – медсестра Лиза, чувственно сыграв в антрепризе сцену «ах, как все это волнительно», ныряет на диван, ближе к анестезиологу Зыбову. 
Анестезиолог Зыбов, поперхнувшись, покрывается экземоподобными румянцем…
Хирург Петров, взвесив и уловив, решительно:
- Ты мне лучше, Лиза, назови человеко-личность, радикально повлиявшую на твою жизнь?
После вопроса Петров поднимается с кресла и, сложив руки за спиной, направляется к рентгеновским снимкам. Берет наугад. Разглядывает. 
- Одну?
- К примеру.
-  Одну мало. Их много. Травматолог Зубилов, например. Рентгенолог Щупленький. Медицинский брат Орлов. Терапевт Жупиков, вероятно. Охранник Бурыгин…Такие славные мужчины! – и без паузы, без запятой, - так дам?
- Больные – наше всё. Дай.
- Тогда, я уйду…

 
И Лизонька растворяется в черной дыре дверного проема…
- Философия, конечно, наука. И личности в судьбе след оставляют…У тебя ключа от кабинета допплерографии нет? ... Секс, конечно, занятие пустое. Вздор, галиматья. Особенно, когда в целом о жизни…Дай ключ, в конце концов. Как человека прошу, как мужчину, - анестезиолог Зыбов возбужден…
За окном – рассвет. Заголосили пернатые. Сердито хлопают разбуженные двери. Медицинские сестра, свежие и загорелые, разносят сводки, анализы и сложные утренние умозаключения.
На жаккардовом, в крупный букет кресле дремлет хирург Петров…
«- Ну как судьба, сынок? – уточняет отец.
-  Сложно, пап.
- Я у тебя в десятке судьбоносных личностей числюсь?
- Ты у меня первый, отец. Мама вторая. Я человеком глядя на вас стал. Потом врачом. Книжные примеры – неубедительны…
- А я? – ласково проведя сухой рукой по седой голове хирурга Петрова спрашивает бабушка.
- Всегда, бабуль. Я тебя часто во сне вижу. С тобой тихо, уютно.
- А уместились ли мои учения в вашем характере? – уточняет философ Бердяев.
- «Характер есть завоевание и достижение». Не так ли?
- Допустим, - удовлетворенно кряхтит философ.
- Меня словом вспоминаешь? – тепло ухмыляется дядя.
- Нет выше добродетели, чем прожить жизнь честно. Кто забудет?
- Порядок, - соглашается дядя.
- А как же я? – суетится жена.
- Ты любимая и родная, - улыбается хирург Петров. – Судьба.
  - А я есмь ако судьба в твоей? – дышит перегаром анестезиолог Зыбов.
- А як? Только ты – вспышка, комета. Выпили, там, закусили. Дальше – провал…
- А меня, а я, а в перспективе? – льется отовсюду битловской мелодией.
- По моим подсчетам вас должно быть ровно десять. Соблюдайте очередь, господа. Осталось только два вакантных места. На всю оставшуюся жизнь. Повторяю, …»

…Хирург Петров просыпается.
Солнечные лучи режут глаза.
На персиковом отливе линолеума, кверху лапками, лежит издохшая муха.
Тик. Так.
                Подмосковье 2018 г.