Глава 15. МИР ТАЙН. Просто и страшно. Миры моей ба

   
   


        Но оно пришло, моё время "собирать камни". Пришло, как почти у всех - очень поздно. И рада бы спросить, да не у кого. Хорошо хоть появилась возможность смотреть в интернете, писать  в социальных сетях, искать ответы на добротных генеалогических сайтах,  находить документы в государственных архивах. Чем я и воспользовалась. Но так бы надо многое уточнить, переспросить, прояснить, да не у кого…

        Недавно знакомая рассказала мне сценку из жизни, очень созвучную моим нынешним мыслям.

 
       Муж её несколько лет назад потерял свою, долго болевшую, мать. И вот как-то приехав на старую родительскую дачу, сидя на крыльце, и задумчиво крутя в руках мобильник он, вспомнив разговор о неладах свояка с  его матерью, сказал


      -Глупый, глупый «дядя» Витя, не хочет звонить маме, а мне бы так хотелось позвонить своей…  Да вот только телефона такого нету.


      Вот и у меня нет. А так хочется.


      -Бабушка, а какой был твой папа?


      -Знаешь...Он был самым добрым человеком на свете.


      Так она мне ответила тогда, в моём детстве. А потом  очень похожую фразу я прочла, открыв впервые папку следственного дела П-72651, сейчас хранящуюся в ГАРФе.


       "...Когда отец был трезвый, то добрее его никого не было на свете...".


       Это были свидетельские показания сестры моей бабушки,тёти Клани ,об их отце, Петропавловском Владимире Аркадьевиче, дьяконе церкви Крестовоздвиженской села Воздвиженское Клинского уезда Московской губернии, арестованном в 1938 году 26 марта и расстреляном 10 июля того же года на Бутовском полигоне.


       Бабушка родилась в 1912 году, последней в семье. Была она седьмым ребёнком и самой любимой дочкой своего отца, и потому что младшенькая, и потому что единственная из всех детей пошла в его родню. Была очень похожа на него, а ещё больше на его младшую сестру.


      - Бабушка, а твой папа красивый был?


      - Он? Красивый.  Волосы, как у меня – тёмные. Только он ещё  кудрявым был, смуглым. Его за это в селе «Цыганком» прозвали.


      - А кем он был? (Бабушка молчит) Ну работал кем он?


      - Ну что ты привязалась. (Пауза) Дьячком, дьячком он был, просто дьячком.


Бабушка пытается свернуть разговор, Но мне надо всё узнать.


      -Дьячком? А это что такое?


      -Вот далось тебе! (Бабушка уже сердится) Служкой, служкой он в церкви был! Священнику помогал. Да отвяжись ты от меня, Христа ради!
 

      Ну вот. Так интересно и не выспросишь. Я ведь и в церкви не разу не была, и попов только на картинках видела, а у неё отец оказывается в церкви работал, а не узнаешь ничего. Сердится бабушка, опять хитрит.


      И я опять понимаю, что что-то,очень сильно не так. Понимаю по детски. Пока только на животном, интуитивном уровне.


      Теперь я знаю, мой прадед, Владимир Аркадьевич Петропавловский, был родом из семьи псаломщика  Покровской церкви села Воскресенское Богородского уезда Московской губернии Аркадия Егоровича Петропавловского. Он учился в Заиконоспасском духовном училище и окончив его стал служить в церкви. Сначала псаломщиком, а потом дьяконом.


        В 1901 году он нашёл "невесту с местом" Антонину Никаноровну Соловьёву, дочку буйного во хмелю дьякона Успенской церкви села Завидово Клинского уезда и внучку псаломщика  Казанской церкви погоста Дмитриевского в Кругу,  тех же Клинских земель, Фёдора Соловьёва.


       Женившись на Антонине мой прадед получил место псаломщика, уступленное ему дедом невесты.  Дед Фёдор ушёл за штат и, судя по всему, доживал свою жизнь вместе с женой в своём доме с  растущей семьёй внучки.


       Село к этому моменту из Дмитриевского в Кругу погоста было переименовано в  Воздвиженское, по новому большому храму, уже построенному правнуком Александра Даниловича Меньшикова.  В этом новом белокаменном Крестовоздвиженском храме и стал служить мой прадед диакон Владимир.
 

        Служба шла своим чередом. Жена Антонина оказалась прекрасной огородницей. Рождались и подрастали дети. С их будущим было всё понятно. Мальчик - в священнослужители после соответствующего обучения. Девочки в женские епархиальные училища. Обязательно всех записать в "малинники", в тетрадочки невест, заводимые в семинариях и училищах. Что бы перед выходом новоиспечённое духовное лицо могло сыскать себе подходящую партию. И, глядишь, каждой найдётся с помощью этой заветной тетрадочки, жених из привычной среды. А не найдётся, так в учительницы, образование позволяет.


        Жить бы да жить. 


        Но нанесло на Россию "красную лихородку". Закрутилась, завертелась страна, обрывая и запутывая налаженное столетиями. Черное превратилось в белое, а белое в черное. То, что казалось хорошо и прилично, стало смешно и опасно. Раньше служители церкви были в селе уважаемыми людьми, а теперь они враги и представители высмеиваемого мракобесия. Храмы закрывались, имущество церковное грабилось новым государством.


        Раньше быть внучкой Личного Почётного Гражданина и  дочкой  молодого диакона, способного заменить тяжело болеющего священника отца Алексия, было очень прилично, а сейчас об этом даже говорить не стоит. Дьячок, просто дьячок. Служка.
 


        Началась коллективизация, а с ней и перегибы. Как будто она сама не перегиб, эта полная блажь бесхозяйская.


        Бабушкиного отца раскулачили. Увели корову и лошадь. Выгнали из дома, построенного ещё дедом Антонины Никаноровны. Поселили за селом в каком то сарае. Активисты  растаскали, как сороки, серебрянные домашние цацки,- ложки "на зубок", да подстаканники. Много ли добра у сельского дьякона, отца семерых детей? После статьи Сталина "Головокружение от успехов" дом им вернули, но жизнь пошла совсем другая, очень сложная и непонятная. Не выдержал этого добрый и беззлобный дьякон. Стал пить.


        Наверное не один раз предупреждал его отец Алексий, священник их церкви, но после того, как пьяного прадеда лошадь привезла в село, волочащимся по снегу, с вывернутыми руками, запутавшимися в поводьях, терпение его кончилось и стал диакон Владимир, бывшим дьяконом.


        За происхождение и службу Владимира Аркадьевича объявили лишенцем и в колхоз не брали. Да он и не рвался наверное. Не знаю. Стал работать в шторной артели, занавески разрисовывал. Писал картины маслом на рогожках и клеёнках. (Мой папа видел их в детстве. Говорил что  были они похожи на  работы Пирасмани). Делал на заказ иконы. Руку прадеду поставили в Заиконоспасском духовном училище и потом умение держать кисть кормило его всю жизнь.  С фотографий писал портреты сельчан. Перебивался, одним словом.


        Ох, мне бы хоть одним глазком глянуть на его  образки, рогожки, клеёнки. Так интересно. Думается, что стоящая у меня в комнате иконка Феодосия Черниговского его письма, но как доказать. Олежка, брат двоюродный, недавно написал, что бабушка рассказывала, будто приезжали к прадеду из Санкт-Петербургской художественной академии, или как там ещё, и хотели взять работы в столицу, но он вроде бы не дал. Хороша история, а правда или нет, не знаю. И, вроде бы, помогал прадед в реставрациях росписей старых храмов клинских...


        О пьянстве своего отца бабушка говорила осторожно, всегда подчёркивая его доброту и незлобивость. Я понимаю как ей больно это было,- самый родной, самый любимый человек оказался таким беззащитным перед жестокостью наступивших времён. Не смог ни понять, ни принять, ни пристроиться. Вот так. Эх, "отец дьякон, ставь деньги на кон"...


        А в пьяном виде говорил он о новой власти слова нехорошие, и поступки совершал хоть и смешные, но с уклоном определённым, недружественным. И, вроде бы,  после очередной беседы в сельской чайной за ним "пришли".


        Из Дела, хранящегося в ГАРФе , я узнала,что пьяненький, таскался он за колхозниками по полям и вещал:"Сейте-сейте. Большевики всё обберут, опилки есть будете". Ходил на октябрьские демонстрации и впереди красной колонны  пел церковные гимны. Проникал на заседания сельсовета и пытался там образумить односельчан. Когда его выводили из "присутствия" вёл себя по хулигански. Бузил.


        Однако первым в этой семье взяли не прадеда, а его младшего брата Николая. Брат этот очень положительно отнёсся к революционным идеям. В 1905 году бегал на баррикады, за что был выпущен из Московской Духовной Семинарии с пометкой - "без права быть священником". Учительствовал, новаторствовал. В 1936 году его по подозрению в  контрреволюционной деятельности забрали, и  просидел он с одним перерывом до середины пятидесятых. Выпустили его, только когда "чертушка" стал вторым пассажиром мавзолейного купе.


        В  марте 1938 года пришли и за Владимиром Аркадьевичем, а вернее - приехали. По снегу на санях отвезли в клинскую тюрьму. Колхознички настучали на бывшего дьякона. Дочке Клавдии, которая одна жила тогда с родителями разрешили свидание с отцом. Увидев её, прадед заблажил, заохал:"Ох, доча, холодно, как же ты без шапки! Бери мою, мне она ни к чему!" - так и сунул ей комком прямо в руки. Попрощавшись и выйдя на улицу, сестра бабушки обнаружила в шапке немного мятых денег и записку. "Клаша,меня заставляют подписать то, чего я не делал". Больше его никто из родных не видел.

   
        Через несколько дней после свидания прадеда перевели в Москву в Таганскую тюрьму и через три с небольшим месяца, расстреляли на Бутовском полигоне по решению Тройки при УНКВД МО. Статья 58 п 10 ч 1 УК РСФСР.


        Ездил в Москву сын Борис, узнавал о судьбе отца. Было ему объявлено - "десять лет без права переписки". О том , что дьякон расстрелян и сброшен в общий бутовский ров, родных, конечно, никто не оповестил. Думали, работает где-нибудь "на стройках коммунизма". Больше всего склонялись к пребыванию его на возведении Московского канала. И ждали...

   
        Были, видимо, и другие подобные потрясения в кроне семейного дерева бабушки. Да и этого бы уже хватило, что бы в те страшные, полные ненависти и подозрений, годы перепугаться и затаиться на всю жизнь.


        В 36 шестом году, когда начались беды в семье Петропавловских, бабушкиному первенцу, моему отцу было четыре года. И в этом же году мужа моей бабушки, папиного отца Николаева Петра Ивановича обвинили в сокрытии социального происхождения и исключили из партии. Якобы скрыл дед, что является сыном кулака. По здравому размышлению обвинение выглядело смешно. Достаточно было совсем неглубоко копнуть, что бы стало понятно, в партию дед вступал в родных местах и о том, что он сын богатого крестьянина,кулака, не поддерживающий отношений с отцом, знали все. Но это никому не было надо, копать. Исключили и всё.



        Бабушка грешила на какого-то Исайку, которому дед много что рассказывал. Думала, что письмо в органы, что , мол, Пётр Иванович на самом деле "спрятавшийся враг и чуждый элемент", написал этот самый дедов товарищ. И ещё больше укрепилась в своём решение "не болтать лишнего", "не лезть в политику", "никому не открываться". И с помощью таких ограничений спасти свою семью от очень реальных в те времена и очень страшных событий.


       Долго пришлось Петру Ивановичу доказывать свою невиновность и преданность партии.Но добившись восстановления, он не вернулся на партийную работу, а стал учительствовать. Умным был мой дед. "От яблоньки - яблочки, от ёлки - шишки". Увёз он семью "от греха подальше" из центра  в уральский провинциальный Орск, стал учителем истории, директором школы, а в партийную номенклатуру не вернулся. "Бережённого Бог бережёт, а резвый сам наскочит".


       Так расставились в годах эти события - 1936году, арест бабушкиного дяди и исключение из партии мужа, а в 1938 году арест отца. Было и ещё что то, поскольку вся её родня и близкая и дальняя имела прямое отношение к церкви, а в те времена это было билетом в один конец. Тюрьма-расстрел, так побыстрее. Тюрьма - лагерь - смерть, а так подольше, и помучительнее. Родственники уходили навсегда.

   
       Всю жизнь бабушка не знала, что сталось с её отцом. Не знала жив или мёртв и если мертв, то где его могила. Всю жизнь это мучило её изнутри и не давало расслабиться. Она всегда боялась, что и за ней придут, как за дочерью врага народа и тогда не уберечь ей сыновей от той же участи.


      Сидел безвылазно в Клинском районе в сельских школах и бабушкин старший брат Борис. После войны звали его на повышение, но он отказался. Говорил об этом родным,


      - Пойду на высокую должность, начнут копать, тут и выяснится, что я сын врага народа. А у меня трое детей и больная жена. Так и остался учительствовать в селе.


      Наверное так же вели себя и все  пять бабушкиных сестёр, с постоянной оглядкой. Старшая, Мария, тоже была директором сельской школы, но выше не рвалась.


      Так трудно писать эту главу. Ведь у всех детей дьякона Владимира и у него самого, могла быть совсем другая судьба, если бы не революция. Они  были умными  жизнестойкими, правильно воспитанными, все выбились в люди даже при Советах. Но при этом прожили не совсем свою жизнь. Если помечтать за них и о них, то вот как я всё это вижу.


      Борис Владимирович, бабушкин брат, конечно стал бы священником. Высокий, худой, умный, в очках с металлической оправой, справлял бы он службу в Крестовоздвиженском храме на месте своего отца, уступившего ему .


      Мария Владимировна, самая старшая из сестёр, наверное стала бы директрисой  женской гимназии или епархиального училища для девочек. Она получила качественное образование. Это было видно по всему её облику, по тому как она говорила, как держалась.  Училась она в Филаретовском епархиальном училище в Москве, вместе со своей сестрой Надеждой, которая всего на год на два была её младше. Сёстры всю жизнь называли Марию Владимировну - "Наша барыня", не за безделие, нет. За властность, за чопорность поведения, уверенность в себе, строгость,  педантизм. Пиджачные костюмы и белые блузы с лёгкими рюшами, аккуратные броши у горла, голые ноги -никогда, хотя бы носочки, но обязательно. Замужем не была, детей не имела. Не сложилась эта сторона жизни. За работу в сельской школе получила она в пятидесятых годах Орден Ленина. Похоронена вместе с матерью на Николо-Железновском погосте(современное Шипулино) Рядом с храмом.
   

      Все остальные сёстры вышли бы замуж за священников, или дьяконов, или псаломщиков, это уж как повезёт, и очень славно продолжали бы церковные клинские династии.


      А их терпеливая, спокойная мать, Антонина Никаноровна, не согнулась бы крючком  к старости от постоянного огорода, жила бы в относительном сельском достатке, ругала бы дьякона Владимира за любовь к рюмке и нянчила внуков.


      И моя бабушка наверное  не стала бы учительницей. Слишком много живости было в ней молодой. Жила бы где-нибудь в Завидово. Там её буйный дед Никанор Соловьёв дьяконствовал, через него бы и партия ей нашлась. Так же как сёстры, вышла бы замуж, и была бы прекрасной матушкой-попадьёй. К ней ходило бы всё село. Она бы всё про всех знала, - кому помочь, кого пожурить, кого поддержать.  Церкви в Завидово старинные, красивые, природа чудесная, живи и радуйся...


      Вот как то так. А на деле, я даже не разу не видела, чтобы бабушка крестилась. Никогда я не слышала, чтобы она ходила в церковь. Но и отношения её к религии я тоже не знала. Очень осторожно общалась она со мной, атеисткой от глупости и незрелости, а не от ума и  каких-то идей.


      У меня атеизм был на уровне - "Гагарин летал, никого не видал". Вывод - бога нет. Точка.


      Вот и несла моя бабушка всё своё в себе, никого не осуждая за безверие, понимая условия игры, но оставаясь внутри той же диаконовой дочкой, за спиной которой стояли поколения священнослужителей. Как же она могла не верить? Конечно верила.

     И в новом мире, который оказался для неё таким трудным, таким испытанием, всю свою жизнь несла она доброту. Поэтому так любили её люди, и свои, и чужие.

    Было в ней тихое, доброе, не показное достоинство. И так хорошо, что подобные люди есть на этой земле.

   
        ОКОНЧАНИЕ
   
       
        Она часто приходит ко мне во сне, И каждый раз я кричу, как молодая идиотка


        - Я знала! Вот я знала, что все ошибаются. Я одна знала что ты не умерла! Ну, теперь всё, теперь только вместе будем жить. Никогда, никуда тебя не отпущу! Давай, расскажи мне,  быстрее расскажи,  где ты была всё это долгое время. Что с тобой случилось? Почему так долго не приходила? Не уходи больше никуда, пожалуйста!..


        Но она всегда уходит. На все мои предложения покачивает головой и исчезает.


        А когда в очередном таком сне я предприняла попытку поменять тактику и сказала ей


        - Хорошо, не хочешь оставаться со мной, так возьми меня с собой, не уходи без меня!

она опять тихо покачала головой и ответила, улыбаясь


        - Нет, тебе со мной нельзя.


        - Ну почему? Ну почему?!


        - Потому что тебе ещё рано…


        Я проснулась утром, вспомнила сон и поняла – бабушка, там, вдалеке, всё ещё любит меня и бережёт. Ведь если бы было по-другому, она легко бы сказала


        - Ну что ж, собирайся, пошли...


Рецензии
Большое спасибо за прекрасный сборник рассказов о Вашей бабушке Оле, Человеку с большой буквы.Как мало сейчас таких людей,чистых,добрых,преданных своей семье и своему делу.Читая про Вашу бабушку,я вспоминала свою бабу Олю, 1918 года рождения,которая всю жизнь пророботала учителем на селе, её любили и уважали и односельчане и ученики. Я маленькая всегда удивлялась вороху открыток и поздравлений с праздниками от бывших учеников. Вам очень повезло в жизни с такой бабушкой. Через Ваши рассказы память о ней будет жить очень долго. Спасибо Вам за слог и за минуты, отправившие меня снова в моё детство, беззаботное, тёплое и счастливое. Вам удачи и крепкого здоровья!

Светлана Борисовна Зарубина   06.09.2022 23:18     Заявить о нарушении
Спасибо Вам огромное за то что прочли и написали мне. Низко кланяюсь.

Арина Петропавловская   01.10.2022 16:51   Заявить о нарушении