Кальпиди - главная тайна поэзии - стихи

КАЛЬПИДИ ВИТАЛИЙ- Русский поэт, культуртрегер, издатель, философ поэзии, литературный критик.

«Главная тайна поэзии на земле — это тайна Читателя, а не Текста. Текст — пустая оболочка. После того, как ее оставил автор, она физически начинает искать Читателя. Высокомерие художника по отношению к Читателю— просто амбиция, ибо художник — это просто «порченый читатель», изредка исполняющий ритуальный танец метафизического кривляния под названием «творчество». Мы — Читатели».

Виталий КАЛЬПИДИ
**********************************************************
И почитав его стихи. понимаешь, как он прав!

* * *

Для умерших исчадия тьмы
не мордатые монстры, а мы.
Это наши глаза, как огни,
сквозь туман различают они.

Для умерших — мы призраки сна,
с нами в сговоре даже весна,
и они, ощущая весну,
в жутком страхе отходят... ко сну.

Для умерших закончился бог:
он висит, как амбарный замок,
на воротах своей темноты,
где из ангелов — только кроты.

На могилах уральских стрекоз —
оболочки скукоженных ос,
и, кусая осу за усы,
там кузнечики воют, как псы.

Развеваются волосы вниз:
из стеклянной слюны гусениц
их сучит шевелящийся лес,
шелестя шевелюрой небес.

И встаёт она дыбом, когда,
под ногами шумит не вода,
а, пугаясь упавшей росы,
всё бегут под землёй мертвецы.

Их слова — это местный лесок,
а страдание — просто песок,
и поэтому возле леска
поднимаются волны песка.

Разговаривать пылью — легко,
правда, слышно не так высоко,
как при помощи мимики лиц
то зелёных, то синих синиц.

*******************************************

* * *
Науськать, что ли, муравья
вступить со мною в пренья,
когда меня возьмёт земля
к себе на иждивенье?

Я горд, что жил с густой травой
в одно и то же время
и видел, как кривой косой
ей били под колени.

Сам будучи почти птенцом,
заласканною плаксой,
я брал синицу за лицо,
поймав её за лацкан.

Изобретая летний звук
поджаренной глазуньи,
скворчал кузнечиками луг,
залитый их глазурью.

Кронштейны, втулки, вензеля
в капустнице и со;вке
я различал при свете дня
по чёткой маркировке.

Я был съедобен до поры,
и на меня во мраке
дрочили часто комары
свои дебержераки.

Вдоль рыбы плавала вода,
и мне, такому крохе,
казалось счастьем иногда
быть частью их эпохи.

Припоминаю и про то,
как от февральской бури
я драпал в драповом пальто,
тем самым каламбуря,

как застекляли нашу глушь
собой дожди исправно,
предвосхищая эру луж
прекрасных, как ни странно.

Чтоб, наглотавшись ими всласть,
с неимоверной силой
жизнь пела, плакала, лилась,   
а не происходила.
*******************************************

* * *
Вчера я подумал немного
и к мысли простейшей пришёл:
в раю отдыхают от бога,
поэтому там — хорошо.

От веры в него отдыхают,
от зелени жизни земной,
где ангелы, как вертухаи,
все время стоят за спиной.

От ярости бога, от страха,
от света божественной тьмы,
от вспаханной похоти паха,
от суммы сумы и тюрьмы.

От ревности бога, от боли,
от ста двадцати пяти грамм
отменно поваренной соли
для незаживающих ран.

И снова: от веры, от веры,
от сладкой её пустоты,
от ветхозаветной химеры,
с которой химичат попы.

От яблони в синей извёстке,
от снега на тёмной сосне,
от плотника в женской причёске,
от плоти его на кресте.

От ока за око, от шока,
что эти стихи на столе
лежат с позволения бога,
убившего вас на земле.

...А как он любил спозаранку,
склонившись над городом "Ч",
зализывать кислую ранку
у птицы на правом плече.