Пять минут перед вечностью. Елисавета

Пять минут перед вечностью.

(Елисавета)


пьеса

/сон-явь-пограничье/


Князь
Каляев
Старик
Незнакомка
Елизавета
Псаломщик (певец, отставной солдат-каторжанин)


фрагмент музыки к спектаклю (1 сцена) есть на моей страничке vimeo -
https://vimeo.com/manage/videos/497736727 



1

(Ветер. Комната. Елизавета полудремлет на стуле, собрана в дорогу)

ПСАЛОМЩИК. (появляется)
Господи, что ся умножиша стужающiи ми? мнози востаютъ на мя,
мнози глаголютъ души моей: несть спасенiя ему въ Бозе его.
Ты же, Господи, заступникъ мой еси, слава моя, и возносяй главу мою.
Гласомъ моимъ ко Господу воззвахъ, и услыша мя от горы святыя своея.(3)
               
СТАРИК. (появляется, прислушивается, осматривается) Ну, моя хорошая, спишь?

ЕЛИЗАВЕТА. Я что-то задремала… Сейчас… Что, пора?.. Как будто ветер гудит…

СТАРИК.  Да нет, нет еще, подремли... Нет ветра. Ясная ночь. Тихая. Да и не так душно, как днем было. Даже прохладно. Птицы  ночные и те притихли.

ЕЛИЗАВЕТА. Я только немного…

СТАРИК. Ничего… Ничего…

ЕЛИЗАВЕТА. Я чуть-чуть. Звёзды там, на дворе…

СТАРИК. (бормочет, бубнит, напевает под нос, ходит с книгой, заводит граммофон, опускает иглу - романс "Жалобно стонет") Звёзды, да… Светлая ночь… Чистая…

ЕЛИЗАВЕТА. (узнает голос на записи) Варя Панина… Серж любил…

КАЛЯЕВ. (появляется) Я пришел.

СТАРИК. (что-то бормочет сам с собой)

КАЛЯЕВ. Слышишь, старик? Пришел я.

СТАРИК. Вижу… вижу… Не шуми… Присядь пока… Как зовут… вас?

КАЛЯЕВ. Янек.

СТАРИК. Янек… (Смотрит по книге)

КАЛЯЕВ. Это для друзей…

СТАРИК. Для друзей… (смотрит на КАЛЯЕВА) Друзей…

ЕЛИЗАВЕТА. (во сне) Кто здесь?.. Я сейчас…

СТАРИК. Ничего, ничего… Спи, моя хорошая.

КАЛЯЕВ. Мне сказали только что. Я спешил. Боялся не успеть… Во времени путаюсь… Успел?

СТАРИК. Успел… успел… Я тоже путаюсь… Удивительно, да? Вроде бы, с чего мне путаться?.. не пойму... Время понять не могу. Как оно течет. Или не течет вовсе. А мы сами в нем гребем-гребем, гребем-гребем... Барахтаемся. А куда? А? (находит) Янек. Ага. (снова смотрит на КАЛЯЕВА) Значит, Янек?

КАЛЯЕВ. (пауза) Да. (пауза) Только не сказали зачем.

СТАРИК. Что «зачем»?

КАЛЯЕВ. Зачем сюда еще приходить.

СТАРИК. Да, они такие… Янек. Не скажут… Вместе узнаем «зачем»… Скоро… Ладно… Подъезжают… Напольная… почему Напольная? Что за название? (прислушивается) Одно колесо смазано плохо. Скрипеть будет… Напольная… (размышляет)

КАЛЯЕВ.  Что напольная?

СТАРИК. Школа, Янек, школа.

КАЛЯЕВ. Школа?

СТАРИК. (прислушивается) Точно. Школа... Куда тебе прийти сказали.  (прислушивается) Кони приморенные… 

КАЛЯЕВ. Кони?..

СТАРИК. Подводы, Янек… А в них кони запряжены.

КАЛЯЕВ. (волнуясь) Зачем подъезжают? Кто-то еще будет? Я не знаю, почему Напольная. Я здесь не был никогда.

СТАРИК. Какая тонкая душа у тебя, Янек. Художественная. Волнительная.

КНЯЗЬ. (входит). Позволите? (КАЛЯЕВ привстает, садится, насупливается)

СТАРИК. (жестом показывает КНЯЗЮ садиться) (КАЛЯЕВУ). Всё узнаем, Янек.

КНЯЗЬ. Я постою.

СТАРИК. Как угодно. Вы?..

КНЯЗЬ. Сергей.

СТАРИК. Хорошо.

КНЯЗЬ. (КАЛЯЕВУ) Мне как будто ваше лицо знакомо.

КАЛЯЕВ. Вряд ли. Это вы на конях?

КНЯЗЬ. На конях? (СТАРИКУ) Для одного человека… Серж.

СТАРИК. Сергей… Серж…  (смотрит по книге, находит, помечает) Почему Напольная не знаете?

КНЯЗЬ. Нет. Что напольная? Деревня?

КАЛЯЕВ. Ну, да.

КНЯЗЬ. (КАЛЯЕВУ) Мы точно не встречались? (садится)

КАЛЯЕВ. Не помню.

СТАРИК. Школа. Школа Напольная называется. Помолчите пока. Еще познакомитесь. Если не знакомы. И наговоритесь... Кони… Для других они.  Кони эти. Для других. (закрывает книгу) Ну, так -  всё верно. Город Алапаевск. Верхотурского уезда. Пермской губернии. Напольная школа. Семнадцатое июля тысячу девятьсот восемнадцатого года. По местному то есть исчислению.  (смотрит в окно) Дело к полуночи.

ПСАЛОМЩИК.
Друзи мои и икреннiи мои прямо мне приближишася и сташа.
И ближнiи мои отдалече мене сташа, и нуждахуся ищущiи душу мою: и ищущiи зла мне глаголаху суетная, и льстивнымъ весь день поучахуся.
Азъ же яко глухъ не слышахъ, и яко немъ не отверзаяй устъ своихъ (37)


2

ЕЛИЗАВЕТА. (встревоженно, устало, во сне) Я прилегла. Простите. Вам лучше бы постучаться вначале... Очень болит голова. И ноги ноют. И болят, режут…

КНЯЗЬ вскакивает. СТАРИК его останавливает жестом

СТАРИК. Да, наверное. То есть, несомненно, это так, княгиня, простите. Надо было постучаться... Подагра штука мучительная…

ЕЛИЗАВЕТА. Как вы знаете? Где сестра Варвара?

СТАРИК. Варвара?.. Верно, чай  заваривает… На кухне… Сейчас придет... Я этот звук не люблю. Стук. Нехороший он. Плохой. Неживой.

ЕЛИЗАВЕТА. Что? Пора? Нам еще днем сказали к вечеру собраться. Хоть что там собираться?...  Все вещи отобрали… Опечатали. Еще месяц назад. А оставшиеся сегодня днем. Вроде бы распоряжение господина Смольникова… или Абрамова… Зачем на ночь глядя-то? Ноги отекли за день… Говорят, нападение какое-то готовится… Нас переводят. Куда-то… В Верхнюю Синячиху, там жить… на заводе… Безопаснее…

СТАРИК. Безопаснее…

КНЯЗЬ опять встает. СТАРИК опять возвращает его на место

ЕЛИЗАВЕТА. Голос у вас… добрый… мягкий… Тепло от него. Вы не батюшка?

СТАРИК. Нет.

ЕЛИЗАВЕТА.  Я бы поговорила с батюшкой… Давно не исповедовалась. Почти месяц уж. И не причащалась.

СТАРИК. Мне жаль, княгиня.

ЕЛИЗАВЕТА. Я помолюсь.

СТАРИК. Конечно, княгиня.

ПСАЛОМЩИК.
Боже, Боже мой, къ тебе утренюю: возжада тебе душа моя, коль множицею тебе плоть моя, въ земли пусте и непроходне и безводне.
Тако во святемъ явихся тебе, видети силу твою и славу твою.
Яко лучши милость твоя паче животъ (62)

ЕЛИЗАВЕТА молится.


3

КНЯЗЬ. Ее куда-то повезут? … Мое присутствие обязательно?

СТАРИК. Пока да.

КАЛЯЕВ встает, что-то хочет сказать. Садится. СТАРИК отходит в сторону, ждет.

КНЯЗЬ. (КАЛЯЕВУ) Вы так смотрите… Вы меня знаете?

КАЛЯЕВ.  Кто же вас не знает? Ни одной газеты не бывает, чтобы про вас ни слова. Великий князь. Сергей Александрович.

КНЯЗЬ. А вы?

КАЛЯЕВ. (пауза) Янек. Студент. Не вполне доучившийся, правда.

КНЯЗЬ. «Янек»… Вы поляк?

КАЛЯЕВ. Русский. Мама моя полька.

КНЯЗЬ. Всё-таки, мне кажется, я вас видел.

КАЛЯЕВ. Возможно.

ЕЛИЗАВЕТА. Вы здесь?

СТАРИК. Здесь.

ЕЛИЗАВЕТА. Поговорите вы со мной. Пожалуйста. Пожалуйста... Какая-то дрожь внутри. Не могу успокоиться. Мне кажется, что он зовет меня… Мой муж… Он там…

СТАРИК. Хорошо. Конечно, княгиня… Тут еще двое… Вот думаю  –  может, их таки отправить?

ЕЛИЗАВЕТА. Зачем же, если пришли. Значит, им надо.

СТАРИК. Надо. Но не уверен, что они хотели сюда приходить.

ЕЛИЗАВЕТА. Я их знаю?

СТАРИК. Да, княгиня, знаете.

ЕЛИЗАВЕТА. Пусть останутся. Кто бы это ни был. У меня нет ничего, что бы я боялась рассказать…

СТАРИК. Кони фыркают… Колесо скрипит… Несколько минут у нас есть.

ЕЛИЗАВЕТА. Спрашивайте вы лучше.


4

                Елизавета не спит. Князя и Каляева не видит.

СТАРИК. Хорошо, княгиня… Вы…

ЕЛИЗАВЕТА.  (пауза) Елизавета Федоровна. Романова.

СТАРИК. Елизавета?

ЕЛИЗАВЕТА. Меня крестили в честь Елизаветы Венгерской, святой тринадцатого века.... Она умерла молодой. В Тюрингии. В двадцать четыре года… От нее пошел наш род.

СТАРИК. Тюрингия…

ЕЛИЗАВЕТА. Потом уже в России, когда приняла православие, оставили это имя уже в честь матери Иоанна Крестителя.

СТАРИК. Значит, вы немка.

ЕЛИЗАВЕТА. Наполовину. Наполовину англичанка. Моей бабушкой была королева Виктория. Мы у нее гостили. И жили потом.

СТАРИК. Ого. Виктория… Помню… Славная была королева… Толстуха…

ЕЛИЗАВЕТА. Просто невысокая.

СТАРИК. Хорошо, невысокая…

ЕЛИЗАВЕТА. Я ее очень любила... И маму. И отца. И цветы. И рисовать. Мы цветы в больницу носили. Каждую неделю. Больным. Мама красивой была. Умерла молодой… в тридцать пять… от дифтерита. Сестренка тогда тоже умерла… А до того братик… Упал из окна… Кровоизлияние… И вот… мама…

СТАРИК. Это тяжело пережить.

ЕЛИЗАВЕТА. Да, тяжело. Мне было четырнадцать лет, когда она умерла. Мой будущий муж тоже потерял мать… Через полтора года после меня…Это нас очень сблизило потом… Его судьба тоже испытывала... Отец был убит менее, чем через год после этого.

СТАРИК. А кто был его отец? Вашего мужа. Будущего.

ЕЛИЗАВЕТА. Русский император Александр Второй.  Бомбой убит, как и он сам через двадцать с лишним лет…

СТАРИК. А как вы с ним познакомились?

ЕЛИЗАВЕТА. О, он познакомился со мной еще до моего появления на свет.

СТАРИК. Да?

ЕЛИЗАВЕТА. Они гостили с его матерью у нас в Дармштадте. Она тоже из рода Гессенов. Мама  была беременна мной… И мне кажется, я помню его голос еще оттуда, из ее живота…

СТАРИК. Он был красив?

ЕЛИЗАВЕТА. Он был прекрасен, чуток, умен… Мы потом познакомились. Когда я подросла. На людях казался холодным и даже надменным… Но это только на людях…

СТАРИК. Такой? (выводит КНЯЗЯ)

ЕЛИЗАВЕТА. Да! (бросается к КНЯЗЮ, обнимает)

КАЛЯЕВ. Отец герцог… Бабушка королева…

                Елизавета смотрит на Каляева

НЕЗНАКОМКА.
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух…
Вдали над пылью переулочной,               
Над скукой загородных дач
Чуть золотится крендель булочной
И раздается детский плач.
И каждый вечер. За шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск…

КАЛЯЕВ.  Иногда парней приводили домой матери, отцы... Они отыскивали их где-нибудь под забором на улице, били кулаками мягкие, разжиженные водкой тела детей, потом укладывали их спать, чтобы рано утром разбудить их для работы... Когда  отцы были молоды, они тоже пили и дрались, их тоже били матери и отцы. Жизнь всегда была такова. И никто не имел желания попытаться изменить ее.  Пожив такой жизнью лет пятьдесят, - человек умирал.

НЕЗНАКОМКА.
И каждый вечер в час назначенный
Иль это только снится мне
Девичий стан, шелками схваченный
В туманном движется окне
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка
И шляпа с траурными перьями
И в кольцах узкая рука…

КАЛЯЕВ. И никто не пытался изменить эту жизнь. Мы попытались.


5

СТАРИК. Вы полюбили его.

ЕЛИЗАВЕТА. Да! Я полюбила. И он полюбил меня.

СТАРИК. И вышли за него замуж.

ЕЛИЗАВЕТА. Да. Мне было девятнадцать, ему на семь лет больше. Но любила я его с рождения. И увидел он меня в первый раз, когда мне был только год… Там же. В нашем замке Югенхейм…

СТАРИК. (КНЯЗЮ) Она ведь перед этим отказала будущему кайзеру Германии Вильгельму. Сделав его вашим врагом на всю оставшуюся жизнь.

КНЯЗЬ. Вы знаете об этом? Да. Это так. Помню, я подумал,  как бы радовалась сейчас моя мама. Я был счастлив и грустен… И я знал, что все и всегда будут завидовать мне.

СТАРИК. (Елизавете) Вы родились…

ЕЛИЗАВЕТА. В ноябре тысячу восемьсот шестьдесят четвертого.

СТАРИК.  Уже в шестьдесят втором, весной, студент-физик Московского университета Петр Заинчевский пишет манифест - Скоро, скоро наступит… как там… день…  (кивает КАЛЯЕВУ)

КАЛЯЕВ. Скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и с громким криком «Да здравствует социальная и демократическая республика Русская!» двинемся на Зимний дворец истребить живущих там. Может случиться, что всё дело кончится одним истреблением императорской фамилии, то есть какой-нибудь сотни, другой людей, но может случиться, что вся императорская партия, встанет за государя, потому что здесь будет идти вопрос о том, существовать ей самой или нет. В этом случае, с полной верою в славное будущее России, которой вышло на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим один крик: «в топоры», и тогда... тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и сёлам!…

СТАРИК. Ваша бабушка вас не остановила. Как и вашу сестру потом.

ЕЛИЗАВЕТА. Я любила своего будущего мужа. Я верила в свою судьбу, и готова  была принять ее, какой бы она ни была.

СТАРИК. А еще через несколько лет один из почитателей Чернышевского составил катехизис революционера.  Этот катехизис стал библией. (КАЛЯЕВУ)  Так ведь?

КАЛЯЕВ. Так. «Революционер -  человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Всё в нем поглощено единственным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией. Он разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он знает одну науку, науку разрушения. Для этого только он изучает механику, физику, химию, медицину. Цель же одна – наискорейшее разрушение этого поганого строя».

СТАРИК. (КНЯЗЮ) Кто вам нравится из писателей, князь?

КНЯЗЬ. Достоевский.

СТАРИК. Достоевский?

КНЯЗЬ. Да. Из духовных писателей Ефрем Сирин, а из беллетристов Достоевский. 

СТАРИК. Достоевский был беден, и ничего не оставил, кроме книг.

КНЯЗЬ. Разве  в этом дело? А Толстой, а Тургенев?

КАЛЯЕВ. Надсон умер в нищете и чахотке.

СТАРИК. Да, Надсон прожил недолго… Поразительно! В том же году, когда у нее (кивает на Елизавету) умерла мать, чуть ранее,  польская дворянка Вера Засулич… (смотрит на КАЛЯЕВА)

КАЛЯЕВ. Я русский.

СТАРИК. Да, я помню… Учительница, которой нет и тридцати, стреляет в упор в петербургского градоначальника Трепова прямо в его кабинете... И на суде присяжные полностью оправдывают ее…

КАЛЯЕВ. (КНЯЗЮ) Мы предлагали вашему брату, Александру… Третьему…  мы обещали прекратить борьбу и покончить с этим навсегда... Надо было лишь обратиться к народу… Или революция неизбежна… Вы сами, сами, сами привели всё к тому, что было потом. Вы сами виноваты!

СТАРИК. А она? (кивает на Елизавету)

КАЛЯЕВ. Причем здесь она?

СТАРИК. Именно. Вот в этом мы и разбираемся… (КНЯЗЮ) Нечаев, сочинивший "катехизис"... пережил на полгода вашего отца, и умер в Петропавловской крепости, от водянки... И стал одним из персонажей «Бесов» любимого вами Достоевского. Которых вы, видно, не очень внимательно читали… Вам судьба подарила ангела. Ангела. А вы со всей мощью государственной машины и вашей власти, не смогли его уберечь. Даже от вашей собственной гибели…

ЕЛИЗАВЕТА. Серж  никогда не нарушил свой долг! Он был честен! Серж! (обнимает КНЯЗЯ)

СТАРИК. Хорошо. Итак, свадьба?

ЕЛИЗАВЕТА. Чудо. Волшебство… Еще до свадьбы  он преподнес  мне подарки – сапфир от себя, сапфировую брошь от императрицы, жены брата,  бриллиантовые серьги, соболью шаль, бриллиантовые знаки ордена  Св. Екатерины от брата,  императора… Я подарила ему золотой перстень с двумя бриллиантами и сапфиром… он носил его… до самой гибели… Рядом с кольцом, которое подарила ему мать.

КНЯЗЬ. В день совершеннолетия…

(поезд, Царское Село, лето, толпы)

ЕЛИЗАВЕТА. Я ехала к своему мужу. Чтобы разделить с ним всё, что ни пошлет Господь. Я летела, не помня себя… Он знал, что я люблю белый цвет, и не люблю черный, как бабушка… И весь мой вагон был украшен белоснежными лилиями, хризантемами и розами… На каждой станции нас встречал оркестр, караул, духовенство  и толпы народа, а сами станции были в цветах и гирляндах… Он встречал меня в Петергофе крестом и святой водой… Июнь. Солнце… Я ехала в золотой карете Екатерины Великой вместе с императрицей. А он рядом верхом… И тысячи людей вокруг. Они радовались вместе с нами. И я знала, что раз так распорядился Бог, что я здесь, я никогда не предам этих людей, и всегда буду с ними.


6

ЕЛИЗАВЕТА. Свадьба была на следующий день. По столетиями устоявшимся правилам. С утра одевание. Непременно перед зеркалом Анны Иоанновны. У невесты обязательно должно быть два локона, спускающихся по плечам, их делал придворный парикмахер… А императрица Мария Федоровна помогала ему… подавала шпильки, гребни, прикрепляла бриллиантовую диадему, великокняжескую корону. К ним были ожерелье и серьги, тоже бриллиантовые. Все они были Екатерины Великой. Их надевает каждая невеста дома Романовых. Серьги надо было крепить к ушам золотой проволокой, потому что они были очень тяжелые… А в туфлю на счастье положили золотую монетку… Платье из серебряной парчи и бордовая мантия, со шлейфом, отороченная горностаевым мехом… Пока я одевалась, Серж в Петропавловском соборе молился перед могилами своих родителей, просил благословить его… Венчание по православному обряду, потом по протестантскому… Торжественный обед под музыку оркестра императорской оперы, салют, вечером бал… Потом мы уехали в его имение под Москвой, в Ильинское… Гуляли по полям, цветы собирали,  васильки, птичьи гнезда искали, птенцов смотрели, малышей…


7

(Троице-Сергиева Лавра, Ильинское, фейерверки, гуляния)

КНЯЗЬ. Неописуемое, неземное ощущение постоянного полета, счастья. Всем, каждому я хотел рассказать, какая у меня жена, как я дорожу и восхищаюсь ею! И ревную, и боюсь потерять. Господи, господи! После смерти матери и отца. После того страшного, чудовищного удара, опустошившего меня, ты смилостивился надо мною, ты вручил в мои руки сокровище… И я старался быть достойным его… Я поехал в лавру, поклониться моему небесному покровителю  Сергию, и поблагодарить его… А она… Ты была рядом… Помнишь? И когда я опускался на колени перед иконами ты…

ЕЛИЗАВЕТА. Нет!

КНЯЗЬ. Ну, скажи!

ЕЛИЗАВЕТА. Я не могу!

КНЯЗЬ. Элла!

ЕЛИЗАВЕТА. Нет!

КНЯЗЬ. Ну, почему же? Это было так… э-э-э… необычно… Монахи таращили глаза и открывали рты! Очень были ошарашены. Ну же!

ЕЛИЗАВЕТА. Ну, Серж! Я прошу тебя!

КНЯЗЬ. Когда я опускался на колени перед иконой ты…

ЕЛИЗАВЕТА. Делала реверанс.

КНЯЗЬ. Что-что?

ЕЛИЗАВЕТА. Ре-ве-ра-нс. Вот!

СТАРИК. Реверанс?

КНЯЗЬ. Это как?

ЕЛИЗАВЕТА. Ну, Серж!

КНЯЗЬ. Ну, я прошу тебя, беби!

ЕЛИЗАВЕТА.  Вот так! (показывает, КНЯЗЬ хохочет)

КНЯЗЬ. Именно! Именно!

ЕЛИЗАВЕТА. Ну, что, ты доволен?

КНЯЗЬ. Как же было хорошо.

ЕЛИЗАВЕТА. А потом в Ильинском фейерверки-шутихи, лотереи, игры… А потом снова  Петербург, Серж командовал Преображенским полком и я ждала его со службы, учила язык… Мы устраивали домашние спектакли.

КНЯЗЬ. Да. Брат... император... - очень любил театр, и, если была свободная минутка, когда мог, обязательно забегал на репетиции,  что-нибудь советовал, подсказывал…  Мы ставили «Цара Бориса» в Эрмитажном театре Зимнего дворца. Только для близких. Но специально шились костюмы, они потом приз на выставке в Вене получили, посуда, кубки, из Оружейной палаты. Я играл царевича Федора…

ЕЛИЗАВЕТА. А потом, потом ты уже сам ставил. Помнишь? Из Шекспира сцены, где я Офелия, а Гамлет – Ники, твой племянник, Николай, будущий российский император… А «Онегин»?.. Я Татьяна, а Онегин снова Ники… Он потом, когда женился на моей сестре, двух своих старших дочерей назвал Ольга и Татьяна… По «Онегину»… Я выбегала в сад, за мной Ники: Не отпирайтесь. Я прочел…

(сцена театра, спектакль)

КНЯЗЬ. Вы ко мне писали…  Не отпирайтесь. Я прочел
                Души доверчивой признанья,
                Любви невинной излиянья;
                Мне ваша искренность мила;
                Она в волненье привела
                Давно умолкнувшие чувства;
                Но вас хвалить я не хочу;
                Я за нее вам отплачу
                Признаньем также без искусства;
                Примите исповедь мою:
                Себя на суд вам отдаю.

ЕЛИЗАВЕТА. И после другая картина. (с легким акцентом)

                Я плачу... если вашей Тани
                Вы не забыли до сих пор,
                То знайте: колкость вашей брани,
                Холодный, строгий разговор,
                Когда б в моей лишь было власти,
                Я предпочла б обидной страсти
                И этим письмам и слезам.
                К моим младенческим мечтам
                Тогда имели вы хоть жалость,
                Хоть уважение к летам...
                А нынче! - что к моим ногам
                Вас привело? какая малость!
                Как с вашим сердцем и умом
                Быть чувства мелкого рабом?

КНЯЗЬ. Элла!

ЕЛИЗАВЕТА.  Серж помог Станиславскому...

КНЯЗЬ. Ну, не прямо помог… Стахович, мой адъютант, мне рассказал, хвалил. Большой любитель театра был. Потом вообще в театр и ушел. Служить. (СТАРИКУ) Вы не знаете, что с ним дальше?

СТАРИК. Дальше сейчас или потом?.. Он повесится менее чем через год. После спектакля «Три сестры»… (в роли) О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова... Барон хороший человек, но одним бароном больше, одним меньше - не все ли равно?.. Надо жить... Надо жить...

(пауза)

КАЛЯЕВ. Надо жить…

(пауза)

КНЯЗЬ. Стахович затащил меня на «Уриэля Акосту» в Купеческий клуб. Он же, Станиславский, был Алексеев, из купцов... И вот по четвергам в клубе спектакли играл. Я позвал его у меня дома спектакль поставить. Любительский.  Начинал он, потом заболел, и заканчивал Немирович. Ростан «Романтики», Доде «Белая лилия»… куски… Две картины из оперы «Песнь торжествующей любви» Антуана Симона, которую Симон посвятил Элле… Повесится… Ну, да… Зина Юсупова участвовала, Станиславский ей на сцену советовал идти… В общем, на этом спектакле весь цвет Москвы был. Да еще у меня. И Станиславский с Немировичем  деньги на свой театр быстро нашли, и в октябре того же года открылись… Повесится… После «Трех сестер»…

СТАРИК. Ему котлеты принесут… из конины… Трудное время... Девятнадцатый год… ему за шестьдесят… А он посмотрит и  скажет - не из моих ли лошадок котлетки эти?.. Они ведь коннозаводчики были, Стаховичи…

ЕЛИЗАВЕТА. Меня сюда везли, тоже всё кониной накормить хотели. Конвоиры. А я отказывалась. Они думали брезгую… Ругались сильно… А я ведь вообще ни мяса не ем, ни рыбы…

СТАРИК.  А ведь детей у вас нет.

ЕЛИЗАВЕТА. Не дал Господь. То мне испытание. Я очень хотела. И Серж очень хотел. И молились мы много… К нам как-то заехали в Ильинское его брат, Павел, с женой беременной… И вдруг роды у нее… И умерла… Ужас… И ребенка перевозить никак нельзя две недели по меньшей мере… Так Серж сам его ватой обкладывал, бутылками с горячей водой, купал сам… Павел не мог… Он в таком был состоянии… Так он ее любил… Но отошел после, женился снова. А ребенок так у нас и остался. Вместе с сестрой. Но я знаю. Если бы я так умерла, Серж бы никогда уже не женился. И мне после его смерти никто уже не был нужен… (КНЯЗЮ) Позже, уже после… всего... у меня операция была. В январе восьмого года. Опухоль мне вырезали… Доктор Рейн… В лазарете, который я в память о тебе открыла…

СТАРИК. Про него ходили разные слухи. Вы слышали их?

ЕЛИЗАВЕТА. Слухи…  Одни и те же люди их распространяли. Что он с адъютантом везде… Про меня тоже были слухи, окна били на Ордынке… Немецких шпионов искали… А про мою сестру, Аликс, какие чудовищные гадости говорили… Люди всему готовы поверить… Так уж  они устроены. Они люди…  Я то уж знаю… А адъютант всегда с ним должен быть. Просто по должности.  Джунковский служил его адъютантом, Стахович тот же… Серж был очень книжным человеком, полковые кутежи ему были отвратительны… Оттуда и слухи. Он другой. Огромная коллекция икон… По три раза на неделе причащался… Именно он открыл мне Васнецова и Нестерова… Елочка в каждой картине… Именно он сделал меня такой, какой я стала… Русской… Православной… Мудрой… И терпеливой…  И он был болен…

СТАРИК. (КНЯЗЮ) Что?

КНЯЗЬ. (пауза) Костный туберкулез.

ЕЛИЗАВЕТА. Он постоянно испытывал изматывающую, иссушающую, терзающую не только тело, но и душу боль. Постоянно носил корсет, боролся с этой адской болью горячими ваннами и кумысом… В имении даже специально ферма была. Кумысная. Но при этом никогда, никогда не давал знать об этом другим. В балканскую войну воевал, был ранен, получил Георгия. А ведь им награждают только за личное мужество. Я не только любила своего мужа и люблю, я гордилась им.

СТАРИК. Спасибо, княгиня.

ЕЛИЗАВЕТА. Семь лет абсолютного счастья. Абсолютного. В девяносто первом году я приняла православие. И в этом же году Государь назначил Сержа генерал-губернатором Москвы.


8

ЕЛИЗАВЕТА. (КНЯЗЮ) Ты открыл мне православную веру. Мой дорогой. Мой любимый.

КНЯЗЬ. Я ничего не делал для этого. Ты сама шла по своему пути.

ЕЛИЗАВЕТА. Но без тебя этот путь был бы другим. И я была бы другой.

КНЯЗЬ. Не знаю.

ЕЛИЗАВЕТА. Ты не торопил меня. Ты был мудр. Ты был терпелив. Ты просто отвечал на мои вопросы, если я спрашивала… А я… Я хотела быть с тобой, раствориться в тебе. А это было невозможно без того, чтобы каждой клеточкой, каждой порой проникнуть в твою веру.

КНЯЗЬ. Милая моя… Я говорил тебе – «мое дитя», и ты сердилась… Я был сдержан с тобой на людях… Я жалею об этом… Мне жаль каждой секунды, когда я не произнес «любимая моя». Любимая моя.

_____________

(Иерусалим, птицы)

ЕЛИЗАВЕТА. Ты взял меня в Иерусалим. И там мне открылся Бог… И там я стала с тобой одним целым... Мой отец был против моего перехода в православие... (Отцу. По-немецки, НЕЗНАКОМКА по-русски) Отец. Моя совесть не позволяет мне продолжать в том же духе — это было бы грехом; я лгала все это время, оставаясь для всех в моей старой вере... Это было бы невозможным для меня продолжать жить так, как я раньше жила... Даже по-славянски я понимаю почти все, хотя никогда не учила этот язык. Библия есть и на славянском, и на русском языке, но на русском легче читать... Вы говорите, что внешний блеск церкви очаровал меня. В этом Вы ошибаетесь. Ничто внешнее не привлекает меня, и не богослужение — но основа веры. Внешнее только напоминают мне о внутреннем... Я перехожу из чистого убеждения, чувствую, что это самая высокая религия и что я сделаю это с верой, с глубоким убеждением и уверенностью, что на это есть Божие благословение. Я думала, и думала глубоко обо всем этом, находясь в этой стране уже более шести лет и зная, что религия найдена. Я так сильно желаю на Пасху причаститься Святых Тайн вместе с моим мужем. Возможно, что это покажется Вам внезапным, но я думала об этом уже так долго, и теперь наконец не могу откладывать этого. Моя совесть мне этого не позволяет. Прошу, прошу по получении этих строк простить Вашу дочь, если она Вам доставит боль. Но разве вера в Бога и вероисповедание не являются одним из самых главных утешений этого мира?.. Я русская даже в большей степени, чем многие русские.

_______________
 

ЕЛИЗАВЕТА. Через несколько лет, миропомазанием, я была приобщена к русской православной церкви. И в этом же году мы переехали в Москву.

ПСАЛОМЩИК.
Очи мои изнемогосте от нищеты: воззвахъ къ тебе, Господи, весь день, воздехъ къ тебе руце мои.
Еда мертвыми твориши чудеса? или врачеве воскресятъ, и исповедятся тебе? (87)


9
(Москва, приемы, люди)

ЕЛИЗАВЕТА. Началась совсем другая жизнь. Множество официальных мероприятий, приемов, встреч.

КНЯЗЬ. Официально я был военным генерал-губернатором Москвы и губернии, был еще гражданский губернатор и московский градоначальник.

ЕЛИЗАВЕТА. В России в тот год случилась засуха и неурожай. В семнадцати губерниях Черноземья и Среднего Поволжья начался голод… Эпидемия тифа, холеры… В деревнях дома стояли голыми, без крыш, потому что ели и солому, их покрывавшую…

КАЛЯЕВ. Цензура запрещала об этом писать… А слово «голод» заменяла на «неурожай»…

ЕЛИЗАВЕТА.  Через год умер мой отец. Он так и не принял моего перехода в православие. Ему показалось, что я отдалилась от него … Через несколько лет умер брат Сержа, Александр Третий, умер неожиданно - почки, нефрит… Ему было только сорок девять… Никто не ожидал…

КНЯЗЬ. Казалось, это просто невозможно. Он мог гнуть руками подковы и запросто приподнимал карету… Но он умер в Крыму…

ЕЛИЗАВЕТА. И наш Ники, с которым мы разыгрывали Пушкина и Шекспира, и которого я была старше всего на три с половиной года, стал императором огромной страны, а моя младшая сестра – императрицей. Ему было двадцать шесть, ей двадцать два… Она как раз ехала к Ники… Их свадьба после похорон больше напоминала поминки.

КАЛЯЕВ. Коронация  кончилась Ходынкой. Не десять, не двадцать, не даже сто погибших… Официально только чуть не полторы тысячи задавленных и столько же покалеченных. Тогда вашего мужа стали называть Сергеем Ходынским.

КНЯЗЬ. Я не занимался организацией празднеств. Такими вещами всегда и везде занимается министерство двора. Кроме того, при коронации Александра Третьего, моего брата, были проведены точно такие же празднества, с такой же раздачей народу кружек с вензелями и прочих подарков. И ничего подобного не случилось. Кто-то, видно, умело спровоцировал людей.

КАЛЯЕВ. Неужели, князь, вы и теперь не узнаете меня?

КНЯЗЬ. Не знаю. Не уверен.

КАЛЯЕВ. А вы, княгиня?

ЕЛИЗАВЕТА. Я узнала вас в первую же секунду. Я узнала бы вас из тысяч тысячей. Вы отобрали у меня всё. Это вы убили моего мужа.

ПСАЛОМЩИК.Человекъ, яко трава дни его, яко цветъ селный, тако оцвететъ:
яко духъ пройде въ немъ, и не будетъ, и не познаетъ ктому места своего.(102)


10

КНЯЗЬ. Да. Теперь  я узнал вас. Янек.

КАЛЯЕВ. Янек я для близких... Зовут меня Иван. Иван Платонович Каляев.

КНЯЗЬ. Что же ты наделал, Иван… И меня погубил. И себя. И ее.

КАЛЯЕВ. Это  было неизбежно. Я должен был погибнуть. Но за мной поднялись тысячи. И миллионы будут спасены.

КНЯЗЬ. И где они спасены!?

КАЛЯЕВ. А как!? А как было прервать эту вечную свистопляску, остановить, застопорить   бесконечную ярмарочную карусель, как раскидать, разломать, изничтожить этот балаган с паяцами и клоунами, выдающими себя за всезнаек, которым можно всё!? Я спрашивал, я спрашивал у священников – как же это понимать апостола Павла, что всякая власть от Бога? Всякая! Всякая!! Понимаете ли вы!? Тысячи дохнут, сотни тысяч…  Думаете, хоть кто-нибудь внятно ответил?.. Всё тропинками, да оврагами… Да и что вам? Ваша жена, сказала, что вы простили меня…

КНЯЗЬ. Да. Она сказала, как сказал бы я… Но ведь не я судья.

КАЛЯЕВ. Мы жили в одной стране, но как будто на разных планетах. Знаете ли вы, что мои товарищи готовы были отдать за счастье людей всё, всё. Они изначально готовы были жертвовать жизнью. И самое страшное было для нас – не ваш опереточный суд. А презрение наших соратников и их осуждение. Хуже этого не могло быть ничего.

СТАРИК. (КАЛЯЕВУ) Народовольцы убили его отца, превратили его голени в кровавое месиво. И он умер в Зимнем, не приходя в сознание. Вы, их последователи, социал-революционеры, убили его. Великого князя Сергея Александровича. Но почему вы не убили снова царя?

КАЛЯЕВ. Я не знаю.

СТАРИК. Знаете.

КАЛЯЕВ. Было решение руководства партии царя не трогать.

СТАРИК. Но почему?

КАЛЯЕВ. Я не знаю.

СТАРИК. Я вам скажу почему. Хотя я не судья, и, наверное, не должен этого делать. Я только задаю вопросы, в сущности… И слушаю ответы… Решения будут приняты не мною… Потому что руководитель вашей боевой организации Азеф работал и на вас и на полицию одновременно.

КАЛЯЕВ. Нет! Нет! Нет!

СТАРИК. Разве вы этого не знаете?

КАЛЯЕВ. (пауза) Не знаю..

СТАРИК. Могу ли я сказать… неправду?

КАЛЯЕВ. Не можете. (пауза) Как же так? Как это возможно? (плачет)

СТАРИК. Вот и весь романтизм. Вы готовы были разменять свою душу. Бессмертную душу… И вот теперь мы с этим будем долго разбираться. Очень долго. Пока не пройдем по всем тропинкам и дорожкам… Пока не выясним, куда привела каждая через года, десятилетия и века… А он, ваш руководитель, просто не мог позволить себе акцию такого рода. Он бы оказался ненужным, не сумей он ее «предотвратить». А потому он жертвовал одними и обходил других. А ваш друг и его правая рука Савинков верил ему безоглядно. Как и вы.

КАЛЯЕВ. Так или иначе, мы показали, что можно не бояться власти, что ее можно пошатнуть. Да, сейчас сложное время. Но всё образуется.

СТАРИК. Посмотрим. Уже осталось недолго. Почему выбрали его?

КАЛЯЕВ. Было  решение. Его ненавидели все. Сначала за Ходынку.

СТАРИК. Но вы слышали, он вообще не занимался организацией коронации…

КАЛЯЕВ. Всё равно. Разгон демонстраций… Казаки девушек-студенток нагайками… В девяносто первом году выселил евреев-ремесленников… Это тоже не понравилось и Азефу, и всем… До него был убит Плеве. Мы считали его виновным в кишиневских погромах…

СТАРИК. До девятьсот второго года относительное затишье. Потом эсеры разных организаций объединились в единую партию… И уже второго апреля девятьсот второго убит министр внутренних дел Сипягин, девятьсот четвертый - пятнадцатого июля убит министр внутренних дел Плеве. А потом, уже после того, что сделали вы, Янек,  – с октября девятьсот пятого за год в России убито и ранено три тысячи шестьсот одиннадцать чиновников. У них семьи… дети… матери… вдовы… К концу девятьсот седьмого это уже четыре с половиной тысячи… А вместе с частными лицами – до девяти тысяч! С восьмого по десятый год почти двадцать тысяч террористических актов и экспроприаций, то есть налетов…

КАЛЯЕВ. Да. Война есть война. Я этого не застал. Но на это надеялся.

СТАРИК. Война с кем? В начале девятьсот четвертого  Япония напала на Россию. На вашу страну. И вы продолжили всё равно.

КАЛЯЕВ. Да.

СТАРИК. (Елизавете) А что думали вы, княгиня?

ЕЛИЗАВЕТА. Мне совестно… Тогда я думала, что их нужно судить полевым судом и расстреливать, как животных. Теперь я так не думаю... Они это тоже мы…

СТАРИК. А что вы думаете сейчас? Что чувствуете?

ЕЛИЗАВЕТА. Жалость... Такую глубокую жалость к России и ее детям... Они не ведают, что творят... Разве это не больной ребенок, которого мы любим во сто крат больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров?.. Хотелось бы понести его страдания, научить его терпению, помочь ему... Вот что я чувствую каждый день. Каждую минуту. Каждый миг.

КАЛЯЕВ. В девятьсот третьем был устроен грандиознейший карнавал царской семьей. Все придворные в русских костюмах времен Алексея Михайловича, вы, княгиня, плясали… Князь… А потом январь девятьсот пятого. Ведь они просто хотели поговорить… Чтобы их выслушали и услышали… Они шли… Поп этот с ними…

СТАРИК. Ваши друзья убили его через год.

КАЛЯЕВ. Как!?

СТАРИК. Как убили? Удавили. И подвесили, вроде как сам.


11

(Дворцовая площадь, толпа, зима, ветер)

КАЛЯЕВ. Государь! Мы, рабочие города Санкт-Петербурга, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.
Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

КНЯЗЬ. Je ne suis pas roi, tu avais tort, laisse-moi tranquille pour l'amour de Dieu!

КАЛЯЕВ. Мы и терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению!

КНЯЗЬ. Tu es fou! Pars! Pars!

КАЛЯЕВ. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.

КНЯЗЬ. Тu ne m'entends pas! Je ne suis pas roi!

КАЛЯЕВ. Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса, — бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть рабочего, забитого, бесправного, измученного человека — значит совершить тяжкое преступление!

КНЯЗЬ. Оh mon Dieu! Tu es fou!..

КАЛЯЕВ. Государь! Разве это согласно с Божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, — умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники-казнокрады, грабители русского народа.

Князь бьет Каляева, тот падает.

НЕЗНАКОМКА. (закутывается в ветошь),(поет)
- Матушка, матушка, что во поле пыльно?
Сударыня матушка, что во поле пыльно?
- Дитятко милое, то кони разыгралися.

- Матушка, матушка, на двор гости едут,
Сударыня матушка, на двор гости едут!..
- Дитятко милое, я тебя не выдам.

- Матушка, матушка, образа снимают,
Сударыня матушка… Меня благословляют…
- Дитятко милое, Господь с тобою!

КНЯЗЬ. Возненавидев жизнь, любим мы смерть... Блажен тот, кто здесь потрудился оказаться достойным в тот самый час. И жалок тот, кто этого не сделал... У тебя нет светильника, как же войдешь?

Что делаешь ты, человек, проводя жизнь подобно бессловесному? Бог сотворил тебя разумным, а ты уподобил себя безрассудством своим неразумным скотам.

Блажен тот, кто жизнь свою согласовал с истиной, а не уловляется всякой ложью. Лжец изобретателен и изворотлив... Нет язвы глубже этой, нет позора выше этого...
Ожесточилось сердце мое, изменился рассудок мой, омрачился ум… Горесть принуждает меня говорить…

Где взять слез, чтобы омыть мне тело свое слезами?

Кто перенесет меня в необитаемое место, где бы не было шума, прерывающего слезы, и тревоги, останавливающей плач? Там бы я сказал: Изцели мя, Господи, и изцелею (и исцелен буду); спаси меня, и спасен буду… Пролью слезы, пока еще время принятия слез, чтобы, отойдя в тамошний век, не плакать бесполезно, ибо там ни во что не вменяются слезы.

Почему жизнь эта проходит как тень, пробегает, легчае скоротечца - быстрее гонца, и увядает как утренний цветок? Мы  не знаем…
Безмолвствуй, и делай свое дело... Я старался… Последнее из всех зол есть отчаяние...

Проходит век и всё, что в нем. И во всем этом потребуется отчет у нас, как у знающих хорошее и делающих худое. Здесь утешение, там допрос; здесь терпение, там строгость; здесь снисхождение, там справедливость; здесь свобода, там суд; здесь наслаждение, там мучения; здесь смех, там плач; здесь надменность, там унижение; здесь все облито золотом, там тьма и мрак; здесь нерадение, там никому не прощаемые проступки.
 
Если хочешь преодолеть безвременную печаль, никогда не печалься о чем-либо временном.

Будем  молиться, пока есть на это время. Ибо здесь выслушивает Он нас, если взываем к Нему; здесь прощает, если просим.

Время приблизилось уже к жатве, кончается век сей, ангелы в готовности держат серпы и ожидают мановения... Пусть же скажут обо мне: презирал он удовольствия, небрег о покое; да упокоится же на вечери Твоей вместе с возлюбившими Тебя праведниками Твоими.



12

КАЛЯЕВ. Но уже за несколько месяцев  до этого мы начали готовить…

СТАРИК. Ну.

КАЛЯЕВ. Начали подготавливать.

СТАРИК. Ну же.

КАЛЯЕВ. Простите, княгиня.

ЕЛИЗАВЕТА. Говорите. Прошлого уже не вернуть. Мы с Сержем соединены на небесах, я знаю, что я там, рядом с ним.

КАЛЯЕВ. Готовить… устранение великого князя Сергея.

СТАРИК. Каким образом?

КАЛЯЕВ. Мы приехали в Москву. Несколько человек.  И ничего не сообщали местной боевой организации эсеров, чтобы исключить утечку информации. Мы тоже… любим театр… Но у нас он другого рода… Я пересекал границу по чужому паспорту, конечно… Подошел чин. Вежливый, сволочь, а глаза колючие: - Вы не тот, за кого хотите себя выдать… А я улыбаюсь, я само обаяние и непосредственность. – Да что вы, господин жандармский офицер! Я бедный еврей. Учусь в Антверпене, в Коммерческой Академии... У отца мануфактурный магазин в Минске. Мама болеет. Так болеет моя несчастная мама, господин жандармский офицер… - Обыскать, говорит. – А я ему. - Да я сам, сам, господин жандармский офицер… Извольте-с! Вот. Вот!.. На праздники домой еду… - И всё вываливаю из карманов. Кроме другого паспорта… Смягчился, гад, поверил.. - Ошибка, видно, - говорит. – Не будтье в претензии, такое время… -  «Ошибка»… Я бы не ошибся, думаю… А после…Чтобы проследить, изучить доскональнейше передвижения князя, выявить их порядок и закономерность, мы купили лошадей и стали извозчиками… Извозчиками… Двое… Один вроде как из зажиточных, важных… А я тихий, скромный, муху не обижу… Всё время извинялся, каждую копеечку считал… Думаю, меня презирали даже мои собратья извозчики… Говорил я, как чуть больной, что ли… «Эй, барин. Барин. А вот лошадка довезти…» Полиции и в голову не могло прийти… Бомбы нам сделали в нашей мастерской в Париже. Здесь их должна была передать наша соратница… Дора. С забавной фамилией Бриллиант… На суде я ничего этого не сказал и не сказал бы никогда… Но теперь это всё не имеет значения… И нас так и не схватили. Всего несколько человек, мы переиграли весь мощнейший механизм государственной слежки…

КНЯЗЬ. А может, просто было указание вас не трогать… Тех, кто ненавидел меня.

КАЛЯЕВ. Может, и так. Боря Савинков рассказывал мне, что встречался с одним будущим большим человеком в партии конституционных демократов. С просьбой помочь выявить схему ваших, князь, связей, передвижений и прочее. Он в конечном итоге помогать не стал. Но и не выдал.

КНЯЗЬ. Уж не князь ли Львов?

КАЛЯЕВ. Не знаю. (СТАРИКУ)  А вы знаете?

СТАРИК. Возможно, я его спрошу еще. Савинкова.

КАЛЯЕВ. А что с ним будет?

СТАРИК. Друг эстетов Мережковских и муж дочери писателя Успенского, сам писатель, в конце концов пропоет осанну большевикам, будучи ими схваченным. Они за это заменят расстрел десятью годами, а он неожиданно выбросится из окна тюрьмы... Через несколько лет. Но я чувствую в собственных словах некоторую желчь… Это неправильно. Я не должен себе этого позволять. Я не судия. Я только задаю вопросы. Я прошу прощения.

КАЛЯЕВ. Второго февраля князь должен был ехать в театр. В Большом спектакль в помощь Красному кресту, который опекала княгиня. Он не мог не быть.

КНЯЗЬ. Красный крест! Господи!

КАЛЯЕВ. Но мы думали, что они поедут отдельно.

ЕЛИЗАВЕТА. Что за спектакль?.. Я не помню…

КАЛЯЕВ. Там был сборный… Шаляпин пел в первом акте Онегина… Две картины… "Не отпирайтесь. Я прочел души доверчивой признанья"... Во втором акте Рахманинов за пультом… «Алеко»… Петров… Вечный соперник Шаляпина… Мы взяли бомбы у Доры… Князь до того переехал из дворца в Нескучном в Никольский дворец в Кремле… Боялся…

КНЯЗЬ. Я переехал не поэтому… Чтобы иметь возможность моментального управления. Ситуация была накаленной. Из Нескучного сада, где мы жили, это было сложно… Мы вместе переехали. Никогда я вас не боялся. Я даже при выездах отказался от сопровождающих, чтобы не рисковать ими. Только  пара агентов сзади, в другой коляске… И я всегда готов был встретиться один на один. Но вы ведь… только из-за угла. Подло. 

КАЛЯЕВ. Ну, так или иначе.  Я увидел карету. Карбидные лампы впереди. Только у князя и княгини такие. Белые, невозможно яркие… Я шагнул навстречу. Но… увидел вас, княгиня... И не смог. Не смог… Там еще были ваши дети…

ЕЛИЗАВЕТА. Лучше бы вы убили всех сразу.

КАЛЯЕВ. Я не смог. Не смог. И дети…

ЕЛИЗАВЕТА. Там еще был кучер, Рудинкин, у которого беременная жена и еще шестеро детей. Вы несколько месяцев выслеживали моего мужа. Вы видели этого кучера, которому не так много лет, сорок с лишним, и он уже был труп для вас. Он-то чем повинен? Боже мой! Почему же вы ни разу не спросили себя, а нужна ли этим будущим счастливым такая цена?

КАЛЯЕВ. Я уверен, что они всё правильно поймут. Они поймут. И я всё сделал верно.

СТАРИК. Мы с этим определимся. И что дальше?

(Кремль, снег)

КАЛЯЕВ. На следующий день повторить было невозможно. Мы были слишком измотаны... Мой напарник, Моисеенко, сказал, что не сможет… И я решил всё сделать сам… И через день… Князь выезжал из Кремля через Никольские ворота. Уже один. Я стоял, ждал… Я даже не прятал бомбу… Просто держал замотанной в платок… Я побежал к нему. (КНЯЗЮ) Я увидел ваши глаза. Вот такие от ужаса. И где-то в четырех шагах швырнул... Я был уверен, что погибну тоже… Я был готов умереть. Я был в предвкушении этого счастья… Умереть ради других. Ради их высокого и бесконечного вечного счастья. Но повозку разнесло… Князя тоже… А я остался жив…

                КНЯЗЬ сбрасывает верхнюю одежду. Под ней кровавые лохмотья

Я упал… Поднялся… Всё гудит… Поднял шапку… Никто не трогал меня… Пробегающий мимо полицейский кричит сам себе: «Ты подумай, меня могло зацепить, я тут в одном шаге!»… Ни слова о погибшем… Мне захотелось его убить… Потом уже бросились... Когда увозили, я увидел сани. На ней княгиня… Простоволосая… Белая, как снег… 

ЕЛИЗАВЕТА. Он уехал… Недалеко, в наш дом на Тверскую…  Я услышала взрыв… И сразу поняла – это с ним. Не помню… Побежала… Потом на санях… Там люди… Я им: «Как вы можете смотреть!? Не смотрите!! Не смотрите!! Не смотрите!!..» А они стоят, и их всё больше... И смотрят… Смотрят… Им интересно… Я бросилась собирать… Наверное, я была невменяема… Что там собирать!.. Господи! Господи!!

                КНЯЗЬ снимает лохмотья. Надевает чистую исподнюю рубаху. Целует нательный крест.

И я ползала по снегу, ползала и повторяла, как заклинание, как молитву: «Он ненавидел кровь, он не любил беспорядок…» И собирала… Я поднимала каждый кусочек… Его… И складывала на носилки… И капала кровь… И все стояли и смотрели… И я думала – неужели я способна пережить это и не сойти с ума? Я чувствовала себя такой одинокой рядом с ними… Я никому не делала зла. За что? За что?.. Это всё, что было моим любимым… Было мною… Господи… Это было четвертого. Седьмого февраля я пришла к нему. К тому, кто убил. Мне не к кому было больше идти. Я попросила… Его привезли… Глупое женское желание посмотреть в глаза тому, кто лишил всего… Там ничего нет в этих глазах… Там пустота… Он ничего не слышит… Он думает, что потомки поймут… Но  я пошла к нему.

КАЛЯЕВ. То есть так и должно было продолжаться!?  Почему-то такие же создания Божьи,  как вы, так же созданные Господом, должны были прислуживать вам, угождать вам, лелеять вас… А вы должны были бы вечно, вечно! -  и ваши дети, и внуки, и правнуки, и праправнуки и далее,  - почему-то купаться в этой вашей благодати и сытости, благосклонно привечая лишней копеечкой своих рабов… Я заплатил большую цену. Но мир станет другим. И я причастен к этому.

СТАРИК. Но  цена… Цена…

ЕЛИЗАВЕТА. На третий день я пришла к нему.


13

(Отделение полиции, камера, падающие капли воды)

ЕЛИЗАВЕТА. Могу я войти?

КАЛЯЕВ. Да, если вам так угодно, княгиня.

ЕЛИЗАВЕТА. Вы меня знаете?

КАЛЯЕВ. Да.

ЕЛИЗАВЕТА. Я жена того,.. кого вы убили.

КАЛЯЕВ. Что мне сказать?... Мне жаль...

                Елизавета садится, достает папиросу (закуривает).

ЕЛИЗАВЕТА. Вы выглядите совсем не так, как на фото, которое мне показали… вас  сняли в тюрьме…

КАЛЯЕВ. Я сделал зверское лицо, когда фотографировали. Чтоб труднее было узнать. Когда разошлют это фото.

ЕЛИЗАВЕТА. У вас печальные глаза… Вы бледны… Вы поэт?

КАЛЯЕВ. Я пишу стихи. Да.

ЕЛИЗАВЕТА. Я попросила о встрече с вами. Благодарю, что не отказали.

КАЛЯЕВ. Меня не спрашивали. Просто привезли из тюрьмы.

ЕЛИЗАВЕТА. Значит, вы меня знаете.

КАЛЯЕВ. Я знаю вас… Зачем было ходить к убийце мужа? Только лишняя боль… Простите, княгиня… Мне жаль, что вы… были… его женой. Мне жаль, что я заставил вас страдать. Но другого пути не было. И я… не жалею о том, что… совершил.

ЕЛИЗАВЕТА. Вы так  уверены в этом… Вы верующий?

КАЛЯЕВ. Да. Но я не признаю обряды.

ЕЛИЗАВЕТА. Православный протестант... Как это часто нынче встречается… Вот граф Толстой тоже. Я вот из лютеранок в православие…  Разве Христос велел убивать?

КАЛЯЕВ. У Христа нет ни слова о политическом устройстве. Его занимали совсем другие вопросы.   Мы…  не восставали против Христа.  Других путей что-либо изменить я не видел. Как, я думаю, и вся Россия.

СТАРИК. Вся?

КАЛЯЕВ. Вся. Посмотрите. Почитайте. Послушайте. Что пишут. О чем говорят. Или театр… В том же Художественном… «На дне», «Вишнёвый сад»… Ви'шневый поначалу… Те же «Три сестры» раньше… Разве там не об этом?  Да. Вся Россия ждала нас. Втайне лелеяла нас… Там ведь так или иначе – Россия должна быть другой. А та, что есть не такая, как надо… Разве нет? Нет!? А теперь вы хотите, чтобы я один отвечал за то, что у Толстого Нехлюдову - князю! -  стыдно, что он ест хлеб, не выращенный им самим!..

ЕЛИЗАВЕТА. Значит, вы пишите стихи.

КАЛЯЕВ. Да. Теперь уже навряд ли успею написать много. Скорее всего, меня расстреляют. Или повесят. Ничего другого вы не умеете. Только стрелять и вешать.

ЕЛИЗАВЕТА. Почитайте, пожалуйста, ваши стихи... Если чтение мне не претит вам.

КАЛЯЕВ.  Княгиня! Для чего вы так? Я мог ведь убить вас и не убил! За два дня до… Вы ехали с мужем в коляске. И я мог это сделать. Но не убил.

ЕЛИЗАВЕТА. Вы ошибаетесь. Убили. Не знаю, чего вы добивались… Я никогда не видела вас… И не сделала вам ничего плохого… Почитайте… Ваши стихи… Почитаете?

КАЛЯЕВ.  Если вы просите… Конечно…   
   Миг один - и жизнь уходит,
   Точно скорбный, скучный сон,
   Тает, тенью дальней бродит,
   Как вечерний тихий звон.
     Только сбросил с глаз повязки
   Первых юношеских лет -
   Миг - и нет волшебной сказки,
   Облечённой в яркий цвет.
     Лишь за гранью сновиденья
   Воскресает всё на миг:
   Жизни прожитой мученья
   И мечты далёкой лик.
     Мы, ограбленные с детства,
   Жизни пасынки слепой:
   Что досталось нам в наследство?
   Месть и скорбь, да стыд немой...
     Что мы можем дать народу,
   Кроме умных, скучных книг,
   Чтоб помочь найти свободу?
   - Только жизни нашей миг...

ЕЛИЗАВЕТА. (пауза) Спасибо. Вы не цените жизнь.

КАЛЯЕВ. Нет, ценю. Но у нас разные представления о ней. Мой отец был из крепостных… Выбился в околоточные в Варшаве… Боюсь, вы и понятия не имеете, что такое жизнь для большинства ваших сограждан. Что же до меня – я готов пожертвовать своею жизнью, единственным, что у меня есть, ради других.

ЕЛИЗАВЕТА. Вы придумали себе эту жертву.

КАЛЯЕВ. Княгиня, вы плачете…  Не надо… Мне жаль, что я заставил вас страдать.

ЕЛИЗАВЕТА. Нет. Вам не жаль. Вы только думаете, что умеете жалеть. Вы упиваетесь страданием. И чужим. И своим.  Мы живем так недолго…

КАЛЯЕВ. Я не сомневаюсь, что вы меня переживете.

ЕЛИЗАВЕТА. И что же дальше? А вдруг всё окажется не так. И всеобщего счастия вдруг не наступит. Будет опять счастье для одних и смерть и истребление для других. Что тогда?

КАЛЯЕВ. Этого не может быть.

ЕЛИЗАВЕТА. Вам только двадцать семь. Как вы можете быть так уверены? И где мне место в вашем всеобщем счастье, почему вы лишили меня его?.. А кучер, чью беременную жену вы обездолили на всю оставшуюся жизнь… А его дети? Бедный… бедный… Что вы наделали?..

КАЛЯЕВ. Вы напрасно пытаетесь переубедить меня. Но мне больно за вас.

ЕЛИЗАВЕТА. У вас есть возлюбленная? Женщина, которую вы любите. Кроме матери и сестры.

КАЛЯЕВ. О! Вы поинтересовались моей биографией... Есть. Есть эта женщина. Но она не здесь. Она вот тут (показывает на свою голову).  Она тут (показывает на свое сердце). Она везде. Она всегда со мной.  Она поймет меня.

НЕЗНАКОМКА. (романс Вари Паниной. Поет)
Жалобно стонетъ ветеръ осенній,
Листья кружатся поблекшіе.
Сердце наполнилось тяжкимъ сомненіемъ,
Помнится счастье ушедшее.

Помнятся летния ночи веселыя,
Нежныя речи приветныя.
Очи лазурныя, рученьки белыя,
Ласки любви безконечныя.

Всё, что бывало, любилъ беззаветно я,
Всё, во что верилось мне,
Все эти ласки и речи приветныя
Были лишь грезы одне...

ЕЛИЗАВЕТА. Вы ненавидели моего мужа. Но я знаю, что мой муж простил бы вас… Именно за этим я пришла. Чтобы это сказать вам. И я прощаю вас. И  хочу оставить вам Евангелие и эту иконку Спаса… От меня… Мы больше никогда не увидимся… Не знаю, как со всеобщим вселенским счастьем. Но я… Я… Я навсегда останусь несчастной. И никогда никто не ответит мне за что. Раз не ответили вы.

КАЛЯЕВ. Я пытался. Но вы меня не услышали. Вы не могли меня услышать. Посмотрите вокруг. Как живут… Не живут, вымирают… Каторги, где погибают лучшие сыны и дочери нашего народа… Чудовищная цензура… Избиения казаками беззащитных девушек, подростков … Ведь обер-полицмейстер действовал по приказу… вашего мужа, княгиня… Крестьяне мрут от голода… Рабочие на фабриках…

ЕЛИЗАВЕТА. Но вы же могли просто прийти и рассказать ему об этом. Зачем же убивать? Расскажи вы ему, он бы всё изменил.

КАЛЯЕВ. Господи, княгиня! Вы как будто на другой планете, хоть и рядом… Вы ничего не слышите… Не хотите… Неужели вы думаете, что он не знал? Господи!

ЕЛИЗАВЕТА. Вы, вероятно, много страдали…  И, вероятно, много вам еще предстоит.

КАЛЯЕВ. Страдал?.. Так ли это важно?.. Страдают миллионы, миллионы. Что я?...

ЕЛИЗАВЕТА. Такое простое объяснение… Мне сорок лет… И столько лет еще впереди… Вы всё отняли… Прощайте.


14

КАЛЯЕВ. Говорили, писали в газетах, что я чуть ли не валялся у нее в ногах, вымаливая прощение, что я раскаялся, потрясенный ее великодушием. Мой адвокат Мандельштам передавал мне… Это ложь. Я сочувствовал ей… Но ничем, ничем не подвел моих товарищей, не предал их, и наши идеалы… Я готовил речь на суде… Тот же Мандельштам со Ждановым  передали ее моим соратникам и она стала известна, ее напечатали. Потому что я знал, что всё сделал правильно. И не жалел об этом.

СТАРИК. Не жалели… А сейчас?

КАЛЯЕВ. Я не хочу говорить об этом.

СТАРИК. (КАЛЯЕВУ, негромко) И не надо. Времени теперь… Это для нее несколько минут, у нас другая история… У нас впереди еще встреча с кучером Рудинкиным, мы еще посмотрим, что станет с его детьми, с каждым, мы проследим каждую ниточку на годы, десятилетия, века вперед… Но сначала мы посмотрим, все вместе, что станет с ней…

ЕЛИЗАВЕТА. Я не была на суде. Не смогла. Я бы не вынесла всё это представить себе еще раз. Довольно того, что мне бесконечно виделось это каждую ночь в течение нескольких лет…

КАЛЯЕВ. Совесть моя чиста. Так я полагал. И я хотел умереть, чтобы моя смерть стала знаменем, чтобы она была так же важна, как смерть князя. И если меня помилуют, эффект от всей акции будет не таким, как должен. Я решил, что Департамент полиции нарочно подослал вас, чтобы представить, что я готов к любому унижению, чтобы смягчить наказание. Потому я заранее написал письмо Николаю Второму, где отказывался от помилования…. Она ведь говорила так… униженно…. Я разжалобился, взял образок.

ЕЛИЗАВЕТА. Вы решили, что я способна на такую низость?.. И пришла просто потому, что должна была помочь полиции?…

КАЛЯЕВ. Простите, княгиня. Я был, как в чаду. Я действительно так думал. Конечно, этого не могло быть. Позже я понял это. Да и Мандельштам мне то же говорил... И я сказал им на суде - не подсудимый я перед вами, а пленник ваш. Мы - две воюющие стороны. Вы - за императорское правительство, наемные слуги капитала и насилия. - Я - один из народных мстителей, социалист и революционер. Нас разделяют горы трупов, сотни тысяч разбитых человеческих существований и целое море крови и слез… Вы объявили войну народу, мы приняли вызов.   Я убил великого князя. Но вы, вы! Вы никого не убили!? Вы считаете, что есть две нравственности. Одна для обыкновенных смертных, которая гласит: "не убий", "не укради", а другая нравственность для правителей, которая им все разрешает. И вы, действительно, уверены, что вам все дозволено, и что нет суда над вами... В начале февраля я швырнул бомбу. В апреле был суд. И в мае меня… повесили. В час ночи, в Шлиссельбургской крепости.

                КАЛЯЕВ разматывает шарф, под ним на шее кусок веревки. Снимает одежду. Надевает чистую исподнюю рубаху. Целует нательный крест.

Так, что мы квиты, князь.


15

КНЯЗЬ. (Елизавете) Могу я спросить тебя?

ЕЛИЗАВЕТА. Да, мой дорогой.

КНЯЗЬ. Ты простила его... За меня. И на васнецовском кресте, который ты мне поставила там, где останки мои собирала -  слова Спасителя «не ведают бо что творят»… «Отче, отпусти им»…

ЕЛИЗАВЕТА. Да… Сломали крест твой, любимый. Сейчас. Перед нынешней Пасхой и моим арестом.

КНЯЗЬ. Бог с ним... Ты простила его. Но…простила ли ты меня? Я ведь так виноват перед тобой.

ЕЛИЗАВЕТА. Что ты? Что ты? Ни одной секунды я тебя не винила.

КНЯЗЬ. В его словах много правды. Злой. Но правды…

ЕЛИЗАВЕТА. Бог милостив.

КНЯЗЬ. Как же ты пережила всё это?

ЕЛИЗАВЕТА. Оказалось, я сильная. Память  о тебе давала мне эту силу. Мой долг перед тобой заставил меня стать практичной и уверенной. Оказалось, что я уже ничего не боюсь. Здесь, в мире человеческом. Потому что у меня более нечего отнять. И большую боль причинить мне уже невозможно.

НЕЗНАКОМКА.
Один идёт прямым путём,
Другой идет по кругу
И ждет возврата в отчий дом,
Ждет прежнюю подругу.

А я иду - за мной беда,
Не прямо и не косо,
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.

ЕЛИЗАВЕТА. Но это позже. Тогда же я ничего не помню. Только какое-то ощущение, что расползается по кускам весь мир. Как старая ситцевая скатерть. Тогда же, в мае Цусима. Люди говорили вполголоса. Они были потрясены. Казалось, такого не может случиться никогда…

СТАРИК. Да. Цусима. Эскадра адмирала Рожественского… из тридцати трех кораблей спаслось только четыре, пробились через японскую эскадру. Русский флот на Тихом океане был полностью уничтожен. (КАЛЯЕВУ) Но ваши соратники всё равно продолжили. Уже без вас.

ЕЛИЗАВЕТА. Потом «Потемкин»…. Абсолютно новый корабль с новым экипажем… Потом ввели военно-полевые суды… Позже отменили… Забастовки, забастовки… Стачки… Убийства…. И Ники подписал манифест о создании Государственной думы…

КАЛЯЕВ. Значит, я все сделал верно.

ЕЛИЗАВЕТА. Не знаю.

СТАРИК. Значит, нам осталось недолго разбираться. И наши минуты подходят к концу.

ЕЛИЗАВЕТА. Сначала я хотела уйти в монастырь. Но потом подумала, что Серж не одобрил бы этого… Я должна была не уходить от мира. А идти в мир. Ведь в нем столько горя. И столько страданий.

КАЛЯЕВ. Я помог найти верный путь.

КНЯЗЬ. Как Иуда Христу.

ЕЛИЗАВЕТА. (КНЯЗЮ) Тайно или явно твою гибель одобряли очень, очень многие. Радовались. Отнюдь не только студенты и рабочие. Интеллигенция почти ликовала… Я читала доклад Лопухина, директора Департамента полиции… Опасались открытого мятежа уже во время похорон.  Имение твое в Орловской  губернии было сразу же разгромлено и сожжено крестьянами окрестных деревень.  Карикатуры. Анекдоты.  Остроты… Высший свет…  Они уже тогда предали друг друга…  Как потом предали своего государя.  Но я уже ничего не боялась. Я уже знала свою дорогу. Свой путь. Свою миссию. Мне на этой земле Господь заповедал благодатный труд, который я должна была исполнить. Только Ему дано знать, хорошо ли я исполню его, плохо ли, но я буду стараться изо всех сил. Я вложу свою руку в Его и бесстрашно пойду вперед, сколько бы испытаний и наветов не приготовил для меня этот мир. Я хочу трудиться ради Бога и в Боге для страждущего человечества, а когда постарею, когда работать уже не смогу, Господь, смею думать, позволит мне отдохнуть и помолиться за то дело, которое я начала. Потом я отойду от деятельной жизни и стану готовиться туда — в великую обитель. Но пока я здорова, полна сил, а вокруг столько несчастья, и по стопам Христа мы идем к страждущим — помогая им, мы помогаем Ему.


16

(Марфо-Мариинская обитель, рынки, трущобы)

ЕЛИЗАВЕТА. О создании обители милосердия я думала долго... Прежде Серж всем занимался сам и руководил мной во всем, я воистину была слабой половиной. Теперь же придется трудиться, как он бы того хотел, и я вложу в это всю душу и сердце. Святая, в честь которой меня назвали, основала госпиталь и сама помогала бедным и обездоленным… А после смерти мужа… стала терцианкой в ордене францисканцев. Это миряне, живущие по правилам монашеского ордена, но остающиеся в миру… Крестовоздвиженская община великой княгини Елены Павловны… Она ведь тоже немка… И тоже осталась вдовой… В сорок с лишним…. Ее сестры милосердия спасли тысячи жизней при обороне Севастополя, под пулями, под снарядами… Аликс со старшими дочерьми прошла курсы сестер милосердия и они лично помогали в операциях, перевязывали, накладывали повязки… Это кроме того, что только в Царском Селе она основала больше десятка лазаретов… Даже прямо во дворце… Когда началась война с Германией. (КАЛЯЕВУ)  А ваши соратники говорили, что Аликс немецкая шпионка…

КАЛЯЕВ. Я уже этого не видел. Но это не мы. Возможно, англичане. Боялись сепаратного мира с Германией.

ЕЛИЗАВЕТА. Нет. Я читала это в ваших газетах… К тому же мы с ней наполовину англичанки…

КАЛЯЕВ. На войне, как на войне.

ЕЛИЗАВЕТА.  (КНЯЗЮ) Я попросила Нестерова, чьи картины ты так любил, придумать одежду для сестер обители. Он  создал настоящее чудо. И расписал храм. Тебе бы понравилось. Я много раз переписывала устав.

СТАРИК. Для чего?

ЕЛИЗАВЕТА. Я хотела, чтобы церковь была над нашей обителью, и потому всё согласовывала с Синодом. А Синод, видно, опасался, что будет похоже на диаконис пастора Фидлера, или на дублинских католических сестер милосердия… Не знаю… (КНЯЗЮ) Я заложила  Сергиево-Елизаветинское трудовое убежище, лазарет,  для увечных воинов русско-японской войны на завещанные тобою для этого деньги… А на свои - обитель во имя Марфы и Марии … Там же, на Ордынке… (СТАРИКУ) Когда посвятили первых сестер, я сняла траур. Мы лечили бедных, мы ходили по трущобам Хитровки, выискивая детей, чтобы помочь им. Мы помогали больным и увечным, раненым на войне… (КНЯЗЮ) Я хорошо сделала?

                КНЯЗЬ обнимает Елизавету

НЕЗНАКОМКА. (Вертинский-Пьеро, поет)(с ПСАЛОМЩИКОМ, КАЛЯЕВЫМ)
Ваши пальцы пахнут ладаном
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.

И когда Весенней Вестницей
Вы пойдете в дальний край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.

Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон.
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.

Ваши пальцы пахнут ладаном
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.

ЕЛИЗАВЕТА.  Да. Всё неслось неведомо куда... И я знаю, что такое одиночество... И все же Господь в Своем великом милосердии даровал мне безграничное утешение жить близ маленькой церковки, где такая атмосфера мира и покоя… Там я начинала и заканчивала свой день, и нерушимый покой осенял меня в дневные часы, словно я приходила из другого мира выполнить свой долг, утешить других, и это не я живу, а кто-то другой, тогда как моя душа почиет на небесах подле той чистой и честной души, что руководила мной, помогала во всем и без которой меня больше нет. Я даже не могла плакать, я не здесь, а там, наверху. Только бы мне жить по правде, так, как желал бы мой Серж. Я бы хотела когда-нибудь стать достойной того, что была его женой.

КАЛЯЕВ. Я могу уйти?

СТАРИК. Уйти?

КАЛЯЕВ. Я рассказал всё, что знал. Большего я не знаю. Я хочу уйти. Можно?

НЕЗНАКОМКА. За этот ад, за этот бред, пошли мне сад на старость лет...

КНЯЗЬ. Волнуешься, Янек?

КАЛЯЕВ. Нет. Я свое отволновался. И вы же простили меня. Ведь так? Так?

КНЯЗЬ. Так.

КАЛЯЕВ. И княгиня простила. (неожиданно) И почему вы мне тычите?

КНЯЗЬ.  Ты моложе меня на двадцать лет.

КАЛЯЕВ. А это здесь не имеет значения. Вот и старик сказал. Нет никакого времени. Это мы сами придумываем… Я могу уйти?

СТАРИК. Нет, Янек. Мы здесь как раз для того, чтобы узнать, что дальше.

КАЛЯЕВ. Ну, я же прошу.

СТАРИК. Значит, у тебя всё же нет уверенности, что наступит рай на земле. Сразу, после того, как ты уничтожил главное препятствие.

ЕЛИЗАВЕТА. Что-то нехорошее будет? Мне тревожно.

СТАРИК. Вы, князь?..  Тоже хотите уйти? Вам я могу позволить.

КНЯЗЬ. Нет. Я останусь. У меня недобрые предчувствия. Но я останусь.

ЕЛИЗАВЕТА. Я никогда никому не сделала ничего дурного. Меня даже уголовники с Хитровки ни разу не тронули, хотя я всегда ходила там сама, с одной сестрой, без полицейских... Что еще может случиться? 

СТАРИК. Ну, вот мы и узнаем... Вмешаться, правда, не можем.

ЕЛИЗАВЕТА. У меня всё уже отобрали… Я не жалею. Бог знает, что делает. На всё Его воля.

КАЛЯЕВ. Я очень прошу. Я готов… к любому наказанию. Но можно я уйду?..

СТАРИК. Я сказал нет! Нет! Нет! (ЕЛИЗАВЕТЕ)  Продолжайте, княгиня. Что было дальше? Они – ваш муж и тот, кто лишил вас его – все эти годы были в неведении. По разным причинам… Время такая сложная вещь… Для них как будто прошло только несколько минут с тех пор…

ЕЛИЗАВЕТА. Да. Я понимаю. Что ж. Моя дорога была ясна и открыта – и вдруг явилось нечто, чего я не могу выразить, чувство, что Бог стоит передо мной и говорит мне: «За всё это счастье, за доброту, за всё – что ты можешь Мне дать? Я одаривал тебя с тех пор, как ты появилась на свет, Я согревал тебя солнцем любви других людей, веры, успеха. Даже в испытаниях – в том кресте, который каждый из вас должен нести, Я дал тебе в утешители святых твоей страны. Никто из живущих на земле не получил столько, сколько ты. Зарыла ли ты в землю таланты или умножила их?» Время летит так незаметно, что уже не различаешь ни дней, ни лет, все сливается в один миг молитвы и милосердия.

СТАРИК. Но ведь был человек, которому вы, вы! -  желали смерти.

ЕЛИЗАВЕТА. Я не хочу об этом говорить.


17

СТАРИК. Ну, почему же? Ваше милосердие распространялось не на всех.

ЕЛИЗАВЕТА. Это правда. Я хуже, чем хочу быть.

СТАРИК. Ну, так расскажите. (пародирует Распутина, окает, притоптывает) Бу-ба, бу-ба, бу-ба, бу-ба! Ту-па, ту-па, ту-па!  Ходи близёнько, говори тихонько, Боженька всё видит, всё знает! Вона звёздочки-то высыпали. Как горошек по небу, да только поблёскивают, да ангелочков небесных слушают. И Папа меня полюбил, и Мама полюбила, сестричка твоя. И доченьки их письмеца писали мне, что я единственный есть друг драгоценный… И Алешенька, ясный свет. Только вот только ты, сестрица ейная, ух, злющая какая! Не любишь, не жалуешь.  Да за что же?

ЕЛИЗАВЕТА. Да. Я не любила его. Он где-то в то время и появился, когда убили Сержа. В Петербурге появился, не в Москве.

СТАРИК. А я вот косу взял, да во поле травушку молодую вжить, вжить… А травушка падает, а меня комары да слепни… Облепили всего. Да пусть. Пусть. Дурную кровь-то пьют… пусть себе… Пейте, пейте!

ЕЛИЗАВЕТА. Ники считал его божьим человеком… А я Аликс жалела… Она же младшая моя сестра… Так они сына ждали… Четыре дочери… Потом потеряла ребенка… Замершая беременность… Так страдала, так плакала, так Бога молила... А потом родился Алешенька…

СТАРИК. Алешенька.

ЕЛИЗАВЕТА. Болеет он. А старец этот… Хоть и не старец он… Младше меня… Мог Алешеньке помочь, когда врачи отчаивались уже. У него – чуть упал, ударился и синяк,  и опухоль, и не проходит... Он от боли спать не может, кричит. Бедная, бедная Аликс… Вот она «старца» этого и не могла прогнать. А я видела, что ее все больше и больше за это ненавидят. И помочь не могла.

СТАРИК. Помочь?

ЕЛИЗАВЕТА. Как я ее упрашивала! Не хотела слушать. Гнала меня.

СТАРИК. Так то ты сына подруги твоей Зинки Юсуповой подговорила меня извести?

ЕЛИЗАВЕТА. Отчасти да. Смерти его хотела. Хотела. Каюсь. Каюсь… Столыпин Ники – Ваше Величество, да он и в баню с женщинами ходит. А Ники – я верю, он и там им Святое Евангелие читает, а на святых всегда клевещут!

СТАРИК. Да. Читаю! Клевещут!

ЕЛИЗАВЕТА. Столыпин ему – нельзя же, чтоб такой человек имел доступ к самым верхам власти. А Ники ему – лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы. А потом (КАЛЯЕВУ) ваши друзья Столыпина убили в Киеве, так уж никто ему и сказать не мог, Ники. Всё летело вниз камнепадом, лавиной… Война с Вильгельмом, снова стачки по всей стране. Дума то собиралась, то разгонялась… Скандалы в ней бесконечные.

СТАРИК. (нормальным голосом) Ну, не переживай, моя хорошая, не надо. Что  уж теперь? Ты не виновата. Не корите себя, княгиня.

ЕЛИЗАВЕТА. Весной семнадцатого должно было быть большое наступление на южных фронтах. Босфор и Дарданеллы были бы под русским контролем, а Константинополь вновь бы стал православным… Уже в шестнадцатом  и Эрзерум был взят, и Трапезунд.  Этого допустить не могли многие… В марте  семнадцатого года Ники, преданный…  всеми…  -  командующими всеми фронтами, родственниками-Романовыми, всеми, кроме Аликс и детей, - отрекся от престола.

                КАЛЯЕВ вскакивает

КНЯЗЬ. Боже мой!

ЕЛИЗАВЕТА. Отрекся. Сразу же был арестован, а потом отправлен в ссылку. С семьей. Через год, на третий день Пасхи арестовали меня. Вот всё. С мая я здесь. Что с Аликс теперь, вы знаете?

СТАРИК. Может, что и знаю. Да сказать не могу.

ЕЛИЗАВЕТА. Полностью разрушена Великая Россия… Но Святая Россия и Православная Церковь, которую «врата ада не одолеют» существует и существует более, чем когда бы то ни было. И те, кто верует и не сомневается ни на мгновение, увидят «внутреннее солнце», которое освещает тьму во время грохочущей бури... Я только уверена, что Господь, Который наказывает, есть тот же Господь, Который и любит.

КАЛЯЕВ. Вы действительно в это верите, княгиня?

ЕЛИЗАВЕТА. Верю. Верю. Вот. Всё вам рассказала и, как будто легче сделалось. Как отпустило что-то.

СТАРИК. Это  хорошо. Спи, моя хорошая. Почему школа Напольная?

ЕЛИЗАВЕТА. На поле. За городом. На окраине. Я на этом поле гуляла…


18

(как 1)

(слышны подъезжающие телеги, топот копыт)

СТАРИК. Ну, вот. Подъехали.

КНЯЗЬ. Кто?

СТАРИК. Вы сами решили остаться, князь.

КНЯЗЬ. (пауза)  Да.

СТАРИК. (КАЛЯЕВУ)  А вот я глядеть не хочу. Нагляделся. Ты мне расскажи, Янек.

КАЛЯЕВ. Подъехали. На подводах. Много подвод. Люди в гражданском. С оружием.

Стук по нескольким дальним дверям, голоса, стук в дверь Елизаветы.

ГОЛОС. Княгиня пора, просим. Выходите. Пора!

КАЛЯЕВ. Выводят кого-то из дому.

ЕЛИЗАВЕТА поднимается, берет узелок.

КНЯЗЬ. Володя… Палей… Сын брата. Сколько ему сейчас? Двадцать? Двадцать один…

КАЛЯЕВ. Орешки грызет. Кедровые… Еще выводят.

КНЯЗЬ. Брат мой… двоюродный… князь Сергей… тезка…  Костя, Ваня, Игорь, дети князя Константина.

КАЛЯЕВ. Взрослые.

КНЯЗЬ.  Да. Выросли... Ване, поди, за тридцать уже… Игорю двадцать с лишним… Что, не успел сам всех перебить?

КАЛЯЕВ. Полно, князь. Хватит…

ГОЛОС, стук. Княгиня!

КАЛЯЕВ. (СТАРИКУ) Ее выводят.

КНЯЗЬ. Элла!

ЕЛИЗАВЕТА не слышит, выходит, садится на подводу.

КАЛЯЕВ. А вот низенькая, пожилая…

КНЯЗЬ. Наверное, келейница ее, Варвара, что чай пошла заваривать…

СТАРИК.  Иди, Янек, и ты туда. Садись рядом. Будешь мне рассказывать.  Я уже перевидел… Они тебя не услышат. Я услышу…. И вы, князь, идите, раз остались.

                КАЛЯЕВ и КНЯЗЬ садятся на подводу к ЕЛИЗАВЕТЕ

КАЛЯЕВ. Точно. Варвара. Хочет чайник с собой взять…  (СТАРИКУ) Не дают чайник взять с собой. Шутят, балагурят. Говорят, кухарку, Кривову, уже назавтра в Синячиху вызвали, приказали быть. Там, мол, и  попьете. С сахарком. (КНЯЗЮ) Может, обойдется еще всё?

КНЯЗЬ. Может, и обойдется.

КАЛЯЕВ. Еще выводят. Руки связывают. Глаза завязывают. Каждого  по одному на подводу. И сопровождающий… Улыбаются. Говорят, чтоб не волновались. Надо так. Сами, мол, не хотят вязать. Да приказ. Может, обойдется?

КНЯЗЬ. А может, тоже артисты хорошие. Как ты.

КАЛЯЕВ. Обойдется, обойдется. (СТАРИКУ) Поехали.

                Едут. Звездное небо. Млечный путь.

КАЛЯЕВ. Колесо скрипит. Дегтю пожадничали.

КНЯЗЬ. Как же долго. Тихо. Как вымерло всё. И  светло.

КАЛЯЕВ. Луна какая… Растет… (СТАРИКУ) А что с ее сестрой?.. Княгиня спрашивала… Вы знаете?.. (СТАРИК не отвечает, СТАРИКУ)  Тихо едем, спокойно… Каждый о своем думает. А может, молится... Что-то говорят... Князьев брат спрашивает, куда, мол,  везут. Тот - в Синячиху. Верст двенадцать. Там дом инженера. Получше будет. А князь ему – это хорошо, что инженера. Точно -  лучше, чем в школе будет... А что ж вы сами делать собираетесь? – спрашивает. А тот – коммуну построим. Князь – а как это «коммуну»?   -  А вот так, коммуну. Возьмем земли, да артелью будем сеять да жать. - Князь – удивительно. (КНЯЗЮ) Зачем я ему рассказываю, интересно. Если он меня слышит, то их и подавно. А, может, и видит. (СТАРИКУ) Так что с сестрой, не знаете?

СТАРИК. Знаю. Расстреляли  всех сегодня. Уже вчера. Путаюсь  я в этом времени.

КНЯЗЬ. Расстреляли? И детей!?

СТАРИК. Расстреляли. И штыками искромсали.

КНЯЗЬ. Боже мой!

КАЛЯЕВ. Но здесь же не стреляли. Может, так довезут. А!? Она-то что? Она ничего же не сделала. Мы так не поступали.

КНЯЗЬ.  А если твои соратники теперь уже не такие щепетильные?

                Лес. Шахта

КАЛЯЕВ. Остановились. Говорят, что мост разобран. Надо пешком. Руки развязывают. Пошли вправо от дороги. В лесок. Ведут каждого под руки. Что это там впереди? На поляне.

КНЯЗЬ.  Это, Янек, похоже, шахта…

КАЛЯЕВ. А топор… он зачем? Зачем, а?.. Я не буду смотреть, не буду! Я пойду!

КНЯЗЬ. Да куда ты пойдешь? Некуда. Куда он скажет, туда и пойдешь.

КАЛЯЕВ.  А-а! проклятый старик!

СТАРИК. Ну, что там, Янек?

КАЛЯЕВ. А-а!! Обухом по голове!.. И в шахту!!..  Живых!!… Живых…  Князь вырываться стал, даже уцепился за чью-то одежду… его в затылок... застрелили. Боже ж ты мой! Не могу я говорить. Не могу.

КНЯЗЬ. Гранаты в шахту кидают. Да не взрываются… Одна взорвалась, другая… Стонут там. Досками закидывают. Мусором. Землей… (становится на колени, ЕЛИЗАВЕТЕ)  Прости меня. Прости меня. Прости меня.

______________________


                Елизаветы нет на сцене.

СТАРИК. (подходит, КАЛЯЕВ плачет. Гладит его по голове) Вот так-то, Янек. Ты здесь покуда оставайся. Помолись за них, ибо некому сейчас за них больше помолиться… Вы, князь, тоже… И за нее помолитесь. И за  всех. Виноватых. (уходит)

КАЛЯЕВ. Постойте. Что ж она тут навечно и останется?

СТАРИК. …Отыщут их всех… через пару месяцев… Или как там. В этом времени путаюсь… Когда город от нынешних властей освободят… И в эту же шахту уже те своих врагов побросают…  Так что это не конец, а продолжение… (КНЯЗЮ) А ее Господь пожалел. Когда падала, бедренную артерию пропорола… Умерла быстро, не успев очнуться от удара обухом… так с завязанными глазами, как была…

КНЯЗЬ. Я еще увижу ее?

СТАРИК. Решаю не я. Но, думаю, да. Она так хотела этого. Она это заслужила. 

НЕЗНАКОМКА. (надевает ватник (возможно, с нашитым номером), сапоги, закутывается платком)
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.   
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.

ПСАЛОМЩИК.
Слышану сотвори мне заутра милость твою, яко на тя уповахъ скажи мне, Господи, путь, въ оньже пойду, яко къ тебе взяхъ душу мою. (142)


СТАРИК. Упокой, Господи… Идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание. Но жизнь безконечная. Аминь. (уходит)


                Князь и Каляев молятся.


_____________





2018 г.