Разнотравье

События, описанные в рассказе о
сельском хозяйстве России
периода 2008 по 2011 года, реальны.




Остов коровника резал восприятие картинки мира на две части. Умиротворение красотой русской природы и мертвые развалины прошлой жизни. Идиллия красок осени: приглушенные тона пожухлой травы, мягкий цвет неба, нитки лучей солнца, отраженные в лужицах на дороге, и бетонная коробка с выбитыми окнами, провалившейся крышей, дверями, забитыми досками.

– Вот его мы возьмем в аренду, – парень в ветровке обнял за плечи невысокую девушку.

– Почему в аренду?

Слово "аренда" звучало не очень надежно. «Лучше в собственность», -  подумала девушка. Когда это твое, то возникает уверенность, надежность. Но, возможно, она и ошибается. Все эти вещи для нее были далеки и не очень понятны.

– Я узнавал насчет выкупа его, – парень кивнул на монумент прошлого, заросший травой по самые окна. – Хоть он и на балансе колхоза, но не оформлен, нет паспорта БТИ, вообще всё сложно. Могут только в аренду дать и то по договору на одиннадцать месяцев.

– Почему на одиннадцать?

– Если на одиннадцать месяцев, то не нужно регистрировать договор в Росреестре.

 Видя непонимание на лице жены, Андрей пояснил:

 – Так все делают. Так принято, понимаешь?

– Но ведь это ненадежно.

– Возможно, но по-другому не получается. Да и потом это всё равно никому не нужно, – Андрей сделал жест рукой в сторону руин. – Смотри, видишь, наверху кирпичом выложено – тысяча девятьсот шестьдесят девятый год. Это тогда нужно было, а потом перестройка и всё, конец всему. Сейчас две тысячи восьмой, он уже лет семнадцать никому не нужен. И поля вокруг тоже в аренду дают. Они тоже все эти годы зарастают лесом...

Андрей чувствовал, что в словах жены есть здравый смысл. Да только сколько он не бился с этим коровником, ну не шел председатель колхоза на другие условия. Или аренда на одиннадцать месяцев, или пусть коровник рушится дальше. Причем Андрей и в других местах ненужные коровники находил, да только всё повторялось. Как будто все сговорились в этой стране. И поля вокруг выкупить нельзя. Хоть и лесом зарастать стали, а выкупить не дают, только в аренду. Правда, некоторые шли на продажу поля, но сумма была такая, что остров в Тихом океане  стоит дешевле, чем русское поле в репейниках и мелком кустарнике.
Устав биться с непонятным ему явлением, Андрей смирился и принял действительность как данность. Пусть будет так. Ведь ненужно же это никому было столько лет, значит, и не понадобится, а у него в любом случае договор аренды. Тоже документ, хоть и на одиннадцать месяцев.

– Как тебе здесь? – прогоняя тревожные мысли, спросил он, заглядывая в глаза жены.

– Красиво...

Елена знала, что прозвучало неубедительно. Но смотря на всё это, она не могла по-другому ответить. Природа была красива и смотря на нее, хотелось найти в ней то умиротворение исконно русской красотой, что находили классики. Только почему-то полностью впасть в эйфорию гармонии осеннего мира вокруг не удавалось. Было тревожно на душе. Или это страх перед кардинальными изменениями в их жизни? Всё-таки родиться и вырасти в Москве, а потом всё продать и уехать в деревню - серьезный шаг. Ей двадцать восемь, муж на два года старше, и это возраст не пылкой идеалистической юности. Они два взрослых человека, которые делают разумный выбор в своей жизни. И всё же тревога не отступала.
Елена перевела взгляд от кустов, заросших репьями на возвышающееся перед ними здание. Выложенная надпись кирпичами "тысяча девятьсот шестьдесят девять" говорила о том годе, когда всё это строилось.

– Почему они всё разрушили?

Андрей понял смысл ее вопроса. Он тоже смотрел на год возведения этого здания, и ему казалось, что он видит прошлое, как тогда было.  Люди вокруг, которые приходят сюда на работу. Кипит жизнь, мычат коровы, свежее молоко плещется в бидонах. А вокруг поля разнотравья*, не заросшие сорняком, а ухоженные. И деревня не "мертвая", а живая. Люди живут, женятся, рожают детей,  строят планы на будущее. Ведь всё это было. Потом девяностые и всё рушится: планы, жизни, здания... Даже бетон не выдержал того, что произошло.

– Не знаю, – честно ответил Андрей.

Он не знал, почему люди сами разрушили то, что создавали. Ведь это они обрабатывали эти поля, они ухаживали за коровами, они строили дома в своей деревне, и они же это всё уничтожили. Прошло всего семнадцать лет после начала перестройки, а вокруг как после атомной войны - развалины жизни. Почему люди сами разрушили свои жизни, Андрей не знал. Он знал другое. Знал, что не хочет жить, как все: ходить на работу, получать зарплату и проводить время в своей двушке в спальном районе. Он хочет сам взять свою судьбу в свои руки и управлять ею.
Мысль о том, чтобы переселиться в деревню пришла к нему давно. Но всему нужно время, чтобы дозреть. Да и жизнь не стоит на месте. Сначала один ребенок, через пять лет второй. И вот он понимает, что нужно решаться - или сейчас, или никогда. Жена поддержала его в этом, хотя он видел в ее глазах сомнение, но она согласилась с ним. Ради детей готова уехать из Москвы. Здесь природа, экология, а что там? Шум, гарь, толпы людей. Детей на природе растить нужно. Андрей знал, что не ради его мечты она решилась на это, а ради детей. Женщины редко жертвуют своим комфортом ради мужчины, а ради ребенка готовы на всё.
Пусть так, он иллюзий не строит. Он всё равно благодарен Лене за принятие его решения. Сам он тоже долго шел к нему. И не то, что это его мечта, сама жизнь подтолкнула к такому. Вроде и работа в Москве у него была неплохая. Стандартный офисный служащий среднего звена. Жить можно, как все. А вот это и коробило. Не хотел он как все.

– Поедем, а то темнеть будет скоро.

Андрей пошел к их фиолетовой «ниве». Как хорошо, что он купил именно такую машину. Здесь на легковушке не проедешь. К самому коровнику вели бетонные плиты, частично разрушенные и поросшие травой, а дорога до деревни - так это вообще катастрофа. Как будто ее немцы недавно бомбили. Асфальт весь в выбоинах, ехать по прямой нельзя, постоянно нужно маневрировать между ямками, и всё равно колеса попадали в них и так подкидывало, что только ремни безопасности и спасали.

Их дом стоял на краю деревни. Настоящий бревенчатый сруб, тоже года шестидесятого, но, видно, те, кто в нем жил, берегли дом, заботились о нем. Небольшой ремонт внутри - и вполне комфортное проживание. Даже печка в доме сохранилась, причем настоящая, большая, стоит в центре комнаты с лежанкой наверху и полукруглой топкой. Печку побелили, и стала она украшением всего дома. Жалко, что в дом газ не заведён, но всё со временем. Вот обживутся они, обустроятся, и займется он оформлением документов для подводки газа.

Зайдя в дом, Лена проверила детей и убедившись, что Коля, как старший, ответственно отнесся к просьбе присматривать за сестричкой, пошла к плите готовить ужин.

– Пап, – мальчуган лет девяти выбежал из комнаты и сел за стол напротив отца, – мы теперь фермеры?

– Да, фермеры. Нравится тебе здесь?

– Нравится... а ребята меня москалем обозвали.

– Ничего, со временем ты с ними подружишься.

Сын отвлекся на включенный телевизор, а Андрей взял тетрадку, в которую старательно записывал всё, что нужно купить для того, чтобы стать настоящим фермером.
С продажи их двушки он расписал все деньги и теперь ставил галочки напротив того, что уже купил. Дом для проживания был куплен. Коровник и поле вокруг него в сто гектар взяты в аренду. Дальше предстоял ремонт коровника и параллельно покупка трактора с навесным оборудованием к нему. Заготавливать сено для коров он будет сам. Затем доильные аппараты и еще много чего по мелочи в виде вил, граблей, лопат, ведер.
Еще он знал, что пора уже пообщаться с местными, предложить им работу. То, что работников к себе за нормальную зарплату он найдет, Андрей и не сомневался. Здесь работы особо нет. Продавец в сельпо и пару грузчиков на подхвате. Учителя в школе за гроши, а остальные - работники в колхозе под гордым названием "1-е Мая" за двенадцать тысяч рублей и то с задержкой выплаты по несколько месяцев. А он готов по пятнадцать платить, причем вовремя. Людей он обижать не будет. Сам хочет зарабатывать и другим тоже даст эту возможность.

***

Утро в деревне началось рано. К этому было тяжело привыкать, но Андрей хотел изменить свою жизнь во всем, и в пять утра был уже на ногах. Жену будить не стал, ей и так тяжело. Всё-таки неустройство быта сказывается. Хорошо хоть водопровод  есть, а вот удобства "до ветру" во дворе. И мыться приходится пока из ковшика, так как мылись прежние хозяева в бане, которая за домом стоит. Нужно на будущее в доме одну из комнат под ванну переоборудовать. Тоже вложение, но ведь всё для себя, для своей жизни делать будут.

День принес хлопоты по поиску строителей на ремонт коровника. Окна нужно было вставить, полы все в выбоинах выровнять, двери нормальные сделать и, конечно, крышу починить. Коровник немаленький - тысяча двести метров площади, так что на всё нехилые суммы выходили. Но без вложений никак.

Под вечер заехал к другу еще с института, он здесь местный, с него, собственно говоря, и зародилась эта идея переселения в деревню. Друга звали Иван, очень символично для села. Андрея веселило такое сочетание имени с окружающим миром. Он достаточно часто приезжал к Ване в гости, порыбачить или шашлыки на природе пожарить. Прокутов тоже фермером здесь был, только у него земля своя была, паи скупил еще его отец в девяностые. Иван всем понемногу занимался: лесопилку свою имел, скотину держал: овец и коз. Вот так и крутился.

– Ну что, фермер, обжился уже? – Иван протянул руку, обтерев ее об себя. Он копался в своем тракторе, но, увидев Андрея, прервал это занятие.

– Потихоньку. Я к тебе по делу. На ремонт коровника доски нужны. Продашь?

Иван кивнул и взял бумагу у Андрея, в которой были написаны размеры досок нужных ему.
Обговорив всё, Андрей сел в «ниву» с неприятным чувством, что доски от его друга вышли ему дороже, чем если бы он купил их на соседнем рынке в селе. Решив, что не обеднеет, да и Ивана тоже можно понять, зарабатывать-то надо, он переключил мысли на предстоящую стройку.

Возрождение остатков прошлого проходило всю осень и зиму. Только весной в коровник были завезены первые коровы. Скупая буренок по району подешевле, тех, что на мясо хотели сдавать, Андрей довел поголовье до ста голов, и пошла работа.

Весна в деревне не так романтична, как в городе. Утопая в глине, из которой приходилось выдергивать обувь, Андрей дошел до дома и, сняв сапоги в сенях, зашел в комнату. Теперь дом стал другим. Это был уже его дом. Здесь пахло жизнью. Раньше он был мертвым. Пустые комнаты, пространство, где нет людей. Его семья заполнила это пространство, и дом ожил. Печка отдавала тепло, согревая их, стены впитали запахи, и всё ожило.

– Дети! Смотрите, что я вам принес.

Андрей смотрел, как Коля и Танюша бегут к нему и замирают, увидев это чудо в его руках. Лена тоже подошла, остановившись у стены.

– Его зовут Фунтик, – ставя щенка на пол, сказал Андрей.

Щенок, попав в тепло, сразу налил лужицу под собой и деловито пошел вперед. Дети закричали от восторга, наблюдая, как новый член их семьи осваивает пространство.

– Отдали, – видя вопрос в глазах Лены, пояснил он. – Последний остался, сказали - если не пристроят, то утопят, вот я и взял. Да и потом, как деревенский дом без собаки?

Жена неуверенно улыбнулась. Возможно, Андрюша и прав, да и детям нужен тот, о ком они будут заботиться. Постепенно  их жизнь здесь становилось другой, они вливались в незнакомый  мир и становились частью его, или это была иллюзия, самообман...


***

В небольшом бассейне плескались девушки. Мужчины наблюдали голых нимф, закусывая водку солеными огурчиками и продолжая обсуждать те дела, ради которых они собрались в бане.

– Есть тема, – поправив сползшее с плеча полотенце, произнес мужчина лет пятидесяти.

– Не тяни кота за яйца.

– Тогда прямо к делу. Принята программа "Мясного скотоводства", под нее дают кредиты под пять процентов годовых.

– Неплохо. ¬Я сейчас беру под двадцать процентов, – отправляя в рот кусок буженины, ответил смотрящий на девушек мужчина в обмотанном вокруг бедер полотенце.

– В том-то и суть. И еще - это длинные деньги, их на семь лет дают.

– Михалыч, я не тупой и понял уже. Только у меня стройка, а не сельское хозяйство, так что я под эту программу никак не попадаю, – сорокалетний мужчина шарил глазами по фигурке нимфы, вылезшей из бассейна и окутанной лишь прядями мокрых волос.

– Есть схема.

– Говори, – он перевел взгляд в совершенно трезвые глаза Михалыча, несмотря на вторую бутылку водки за этот вечер.

– Схема проста. Нужно сделать работающее сельхозпредприятие. Конечно, придется вложиться в него, и достойно, так как кредит рассчитывается от тридцати процентов вложенных средств. Главное - чтобы оно работало, ну то есть не закрывать его пока кредит не отдан, иначе можно и под статью за мошенничество попасть. Когда предприятие работает, подо всё это и берется баблосик. Бабки вкладываются в твою стройку. Квартиры продаются, баблос крутится, – Михалыч отвлекся на севших на бортик бассейна двух девушек, которым официант поднес шампанское. Поскольку девушки были неодеты, то созерцание их юных тел и задержало его внимание.
– Главное в этой схеме - работающее сельхозпредприятие и своевременная уплата кредитов по нему. Но в этом у тебя проблем не будет. С продажи квартир в построенном доме ты нормально сможешь кредиты выплачивать.

– А я уж думал, с разведения коров ты хотел кредиты отдавать.

– Я что, больной? Окупаемость молочного скотоводства десять-пятнадцать лет, мясного быстрее, но всё очень относительно. Падеж поголовья, неурожай и еще масса факторов. И вообще - и нахрена мне деньги через пятнадцать лет? Мне бабки сейчас нужны. Я тебе с этим кредитом помогаю за откат, а ты все деньги в свою стройку вкладываешь и нормально живешь.

– А с буренками что будет?

– Застрахуй их и пусть дохнут. Естественный падеж. Страховку получаешь за них, правда, в нашей стране с этим тоже нае*алово, страховку считают за вычетом мяса. Но хоть какие деньги. Главное - отчет пройдет о том, что деньги пошли на целевое использование, – Михалыч поманил пальцем одну из нимф. Та, поняв всё правильно, подошла к нему и села в чем мать родила на лавку, даже не пытаясь прикрыться.


– Хорошая тема, дельная, – Николай Георгиевич разлил водку по стопкам и поднял свою. – Выпьем, Михалыч, за возрождение сельского хозяйства!

Они молча чокнулись и выпили. Каждый думал о том, сколько денег можно поднять с этой программы.

– Кстати, Коль, как жена, дочка?

– Прекрасно. Англия хорошо влияете на них обеих. Не хочу, чтобы возвращались, да и они сами этого не хотят, – видя, что к нему подсела мокрая девушка, он положил руку на ее коленку. – Семья здесь только мешать будет. Тем более сейчас такое дело замутим.

– Так выпьем же за прекрасных дам, которые вдохновляют нас на благородные поступки.

Приглушенный звон стопок с водкой и смех девушек смешались с музыкой, раздавшейся из динамиков.

Николай знал, что к нему поступило предложение, от которого он не может отказаться. Те, кто старше него и имеют связи, предлагали беспроигрышную и законную схему прокрутки бабла. Такие вещи лишь бы кому не предлагают. Михалыч был как парламентер от тех, кто стоял за ним, и он принял это предложение, уже прикидывая финансовую прибыль от минимальных вложений.

***

Лето в России пахнет пылью, цветами и маревом полуденной жары. Эти неуловимые ароматы можно почувствовать лишь став частью пространства, которое тебя окружает.

Идя по своему полю, Андрей вдыхал воздух и не мог надышаться. Вот вроде и вырос в городе и не особо патриот, да и циник порядочный, а смотря на поле до горизонта, лазурь неба и вдыхая аромат воздуха, и такая вселенская тоска пробирает, что хоть вой. Тоска эта от осознания, что он русский и не по паспорту, а по душе. Любит он вот всё это: и лазурь неба, и шелест травы, и марево полуденного зноя. И стрекоз, которые садились на  ромашки, а потом взлетали и  уносились вдаль. Пьянящее чувство, что это твоя Родина, светлой грустью отзывалось в душе. Он и не знал, что так любит эту землю. Просто любит, ни за что. Это необъяснимое чувство любви… Наверное, это и есть любовь к России.

Переведя взгляд от вечного полета стрекозы над травой, которая от легкого ветерка была похожа на морские волны, Андрей ощутил чувство гордости. Еще год назад это поле было всё в кустарнике и деревцах. Сколько сил вложил, чтобы выкорчевать эту растительность. Заросшее поле превратилось в то, каким оно было до перестройки. Оно стало бескрайним морем травы с рябью зеленых волн.
Поле завораживало своей красотой, вечной красотой, неподвластной времени.
Это поле, засеянное разнотравьем, будет кормом для его буренок, а они, поедая эту траву, дадут молоко. Люди, выпив молока, впитают в себя эту частичку Русской красоты, которая дана нам свыше.
Всё сложно и всё просто. Круговорот жизни, круговорот любви, круговорот вечности: трава, впитавшая красоту мира вокруг, ее поедают коровы, взамен давая то, ради чего созданы – молоко. То, что является основой жизни. Как всё неоднозначно в этом мире.

Еще раз вдохнув аромат трав, Андрей направился к стоящей у обочине «ниве». Впереди еще столько работы. Придет осень, и нужно заготовить сено для его буренок на зиму и пережить зиму, не потеряв поголовье. Первое молоко он уже начал сдавать. Первые деньги упали на счет. Копейки, конечно, но всё же осознание, что он сдвинул камень с мертвой точки, придавало ему сил. Он знал, что будет не просто. Он был к этому готов. Постепенно всё налаживалось и начинало работать. Коровы давали молоко, работники приходили на работу, дома делался ремонт, дети росли не в городе, жена поддерживала его. Такова жизнь, и он был счастлив, что всё так складывается.

К началу осени случилось то, что Андрей не ожидал. Пропал Фунтик. Милый черно-белый щенок, который принес позитив в их жизнь, вдруг исчез. Конечно, Фунтик уже подрос и это не совсем щенок, и в последнее время он часто подлезал под забор и убегал, но всегда возвращался. Андрей хотел заделать забор, да только некогда было, всё руки не доходили. Но с другой стороны - это же собака и что страшного, что он пошел познакомиться с миром за забором? Он же всегда возвращался, а потом взял и не вернулся.
Они искали его, звали, но Фунтик так и не пришел.

Прошло дней пять. Андрей заехал к другу Ивану. Остановив «ниву» у его лесопилки, он пошел внутрь ангара. Работники показали рукой на дверь. Зайдя в импровизированную конторку, Андрей увидел Прокутова, сидящего за столом.

– Здорово, – приподнимаясь и протягивая руку, произнес Иван, продолжая изучать тетрадь с записями.

– Отвлекаю?

– Нет. Я просто отчет по продажам смотрю. Но ты говори, зачем заехал.

Зачем он заехал? Андрей и сам не знал зачем. С момента продажи досок втридорога они и не виделись. Хотя как можно в деревне не видеться. Здоровались и расходились каждый по своим делам. Видно, Ивана это не напрягало, а Андрей не особо хотел общения с таким другом. Только сейчас другое. Сейчас щенок пропал, и любая информация нужна.

– У меня собака пропала... щенок. Черно-белый. Фунтик зовут, – сам не зная для чего, пояснил Андрей.

– Я его пристрелил. Сученок повадился яйца куриные таскать. Два раза не попал, а на третий, наконец, прямо в темечко.

Андрей сидел и тупо смотрел в поверхность столешницы и понимал, что ему нечего сказать. Вернее нет, он не понимал, как можно убить... пусть это собака. Но он не понимал, как можно убить и потом вот так сидеть и говорить об это совершенно спокойным голосом.

– Его дети любили, – осознавая, что все остальные слова не выразят той боли, что плескалась внутри него, он сослался на детей. Может это даст понимание совершенного?

– Нового заведи. Но если опять в мой курятник полезет, пристрелю. Так за чем ты пришел? – оторвав наконец взгляд от бумаг, спросил Прокутов.

– Просто зашел... Я пойду, – извиняясь сказал Андрей и вышел из комнаты, где не было воздуха.

Только отъехав на своей «ниве» от лесопилки и остановившись у обочины, Андрей вздохнул и посмотрел на море травы справа от машины. Трава расплылась в очертаниях от влаги в глазах. Он быстро стер ее тыльной стороной ладони и закрыл глаза.
Нужно было продолжать жить. Он знал, что никогда не скажет о случившемся детям и жене. Пусть они так и думают, что Фунтик убежал и где-то с другими хозяевами обрел свое счастье. Только он будет знать правду. И ведь это правда не о Фунтике, это правда об Иване, который может убить, просто убить потому, что это всего лишь собака... а если бы это был человек. Мог бы он убить? Андрей знал ответ, но не давал себе права произнести его. Кто он, чтобы осуждать людей? Всё это время он считал Ивана своим другом, хотя какая это дружба? Гулянки в институте, а потом рыбалка  под водочку и шашлыки под коньяк. Он сам виноват в том, что общие интересы спутал с дружбой. Он не знал человека рядом с собой. Только за его промах слишком велика цена – жизнь... И неважно, что это собака. Ее жизнь так же бесценна, как и человеческая, да только люди это забыли. Или это уже не люди?
Этим вопросом он стал задаваться, живя здесь. Какой глобальный вопрос в масштабе деревни.
Андрей не понимал этих людей. Он им вроде дал возможность нормально работать, а они не ценили это. Доярки, как и скотники, регулярно прогуливали, воровали и  вообще относились к коровам, как к скотине. Конечно, это скотина. Но разве может человек так к ней относиться? Не покормить, не попоить, не подоить, не убрать. Скотина молчалива и всё терпит, а Андрей, узнавая о таком, чувствовал себя садистом, измывающимися над безмолвными животными. А вот люди нет, для них это было нормально, и Андрей спрашивал себя – а люди ли они? Ведь люди не могут измываться над живыми существами. Тогда - кто его окружает?..

Не хотел он думать об этом. Он просто жил и боролся с тем, что происходило вокруг него.

Эта зима прошла для него в борьбе за выживание. Скотники запили и приходилось самому вместе с Ленкой кормить скот. Доярки просто не приходили на роботу, и они сами доили коров, у которых вымя разрывалось от скопившегося молока. Оплаченный заранее сенаж привозили тогда, когда был трезв колхозный тракторист, а это было слишком редким явлением. Главное было то, что заготовленное с осени сено лежало в ангаре, и его буренки кушали свою траву, не купленную в колхозе, а выращенную на этом поле.

***

В очередной раз зайдя в колхозную бухгалтерию для оплаты счетов за аренду земли, коровника, электричества и коммуналку, Андрей слушал разговор бухгалтеров. Он сидел на стуле в обстановке "а ля семидесятые" и его окружали тетки-бухгалтера со счетами на столах. Именно счетами с костяшками на металлических спицах, которые те передвигали, высчитывая колхозные балансы. Тетки от пятьдесят второго размера и выше бурно обсуждали нового арендатора одного из их полей.

– Представляешь, Никитична, он ковбоев завез из самой Америки! И лошадей ковбойских тоже привез на самолете. Конюшню им построил и дом для ковбоев. И эти ковбои стада пасут.

Слыша такую чушь, Андрей не выдержал:

– Это арендатор дальнего поля? – он слышал еще с осени о том, что одно из полей очень богатый человек из Москвы взял в аренду.

– Да! – в один голос ответили тетки. Переглянувшись, все замолкли, а самая габаритная начала вещать: – Бизнесмен из Москвы Земцов Николай Георгиевич в рамках программы правительства по поддержке "Мясного скотоводства" взял у колхоза поле в аренду, сделал туда дорогу и привез из Америки на самолете двести пятьдесят голов коров породы ангус**. И еще привез к ним ковбоев на лошадях, чтобы они пасли ангусов, так как это беспривязное содержание.

– Это денег сколько он вложил.... – Андрею даже страшно стало, сколько стоит привезенная из Америки на самолете корова. Он скупал по дешевке наших буренок и то нормально по деньгам вышло.

– Нормально вложился, не то, что некоторые.

Поняв, что это плевок в его сторону, Андрей замолк и ждал счетов. За аренду коровника в месяц выходило десять тысяч рублей, плюс аренда поля пятьдесят тысяч, плюс коммуналка, практически мелочь. А вот за электричество шло еще плюс пятнадцать тысяч, так как это было коммерческое электричество, и оно считалось по пять рублей. И это были  его стандартные ежемесячные затраты без кормов, оплату ветеринара, зарплату работникам и налоги. Набегали такие суммы, что он не понимал, как может всё это быть выгодно. Теперь не понимал. Это в Москве, сидя на кухне, он считал в тетрадке всё это и выводил прибыль. А здесь, в дали от МКАД, всё было иначе. Затраты росли, как снежный ком. В месяц выходило под шестьсот тысяч. А вот доход, хотя это был не доход, а приток денег с продажи молока, просто убивал его. Он планировал сдавать молоко по двадцать пять рублей за литр, так как в магазине оно стоило по сорок рублей. Но жизнь быстро обломала его планы. Молокозаводы принимали  молоко по тринадцать рублей.  В день у него надаивалось для сдачи полторы тонны, то есть в месяц приход денег был в размере  шестьсот восемь тысяч. При этом эта была не прибыль, а именно деньги с продажи молока без вычета расходов. Вычитая расход в размере шестьсот тысяч, у него оставался сомнительный плюс в виде восьми тысяч рублей.
И то это не всегда выходило. Буренки могли снизить удои или заболеть. Так еще молокозаводы не выплачивали деньги сразу, шла отсрочка выплат в десять и более дней. И то, что у него живые коровы, которые не могут ждать десять дней до закупки кормов, никого не интересовало. Он должен был из своих денег перекрывать этот зазор. Абсурд, но такова действительность.


***

То, что что-то случилось, Лена чувствовала. Ощущением безысходности веяло от Андрея. Он сидел за столом и помешивал кофе, смотря в точку перед собой.

– Что-то случилось? – Лена знала, что должна это спросить у мужа. Глупый вопрос, ответ на который она не хотела слышать.

– Всё нормально, Ленок, – подобие улыбки тронуло его губы.

Она села за стол и взяла его руку в свою.

– Просто скажи мне об этом.

– Если продолжить сдавать молоко на молокозавод по тринадцать рублей за литр, мы не выживем... – видя, что Лена далека от этих цифр, он пояснил: – Те, кто сами продают молоко, получают по двадцать пять рублей за литр. Я не могу тратить время на рынок, стоя там и продавая молоко, а если нанять продавца, он или пропьет всё или сворует, да и не продать такой объем за день. – Андрей давно уже не строил иллюзий о том, кто его окружает.

– А в колхозе ведь тоже коровы. Как они выживают? Они ведь сдают молоко туда же, куда и мы.

– Сдают, раз в неделю, а то, что каждый день сдаивают - сливают в канализацию. Это дешевле, чем тратиться на его перевозку.

Он видел шок, отразившийся на лице Лены.
Ей было тяжело осознать, как можно свежее молоко вылить в канализацию. Он тоже сначала был шокирован, узнав о таком, а сейчас уже нет. И сегодня он тоже поступит так, как поступают все. Он слил молоко в сточную трубу. Ему не выгодно его везти на молокозавод. Придется тратиться на бензин и оплачивать труд водителя.
В его груди сжалось и болезненно отдалось в той части организма, которая считается душой. Андрей знал, что души нет, так как части организма хорошо изучены и нет там этой души. Ничего нет. Есть реалии жизни и они таковы. Он выживает. Хотя он хотел просто жить. Даже не так. Он, наивный, хотел радоваться жизни. Но всё скатилось в стадию выживания, борьбы за существование любыми путями. Почему? Он не мог на это ответить.

Ответ на этот вопрос ему дал его "друг" Иван. Андрей не хотел его видеть после убийства своей собаки, да только деревня слишком мала и люди даже не хотя этого пересекаются в ней. Или сама судьба делает так, что наши пути пересеклись, чтобы узнать ответы на вопросы в своей душе.

Иван был пьян, его шатало, и, выйдя из сельпо со звенящим стеклом пакетом, он оперся о капот его «нивы».

– Андрюха! Друган! Как жизнь молодая?

Андрей запер «ниву» и уже хотел молча пройти мимо Ивана, но что-то его остановило.

– Спросить хотел.

 Если бы Иван был трезв, Андрей никогда бы не стал с ним говорить. Но сейчас он знал, что человек пьяный многое из разговора не вспомнит.

– Спрашивай!

– Почему столько земли вокруг, а люди в нищете и пьянстве, когда можно работать и зарабатывать?

– А, вот ты о чем... Что, хреново стало?
 Андрей смолчал. Он не хотел об этом говорить. Он хотел услышать ответ человека, живущего здесь всю жизнь, на простой вопрос: «Почему он таким стал?»
– Я вот что тебе скажу, – Иван выпрямился, и в его взгляде уже не было пьяного налета, –  всё с девяностых пошло. Батя у меня тогда еще жив был. Тогда всем паи давали, а Минсельхоз - безвозвратные кредиты. Мужики паи набрали, кто от земли-то откажется, и кредиты взяли, а на них технику закупили, чтобы землю обрабатывать.

Андрей кивнул головой.

– Вот зря ты киваешь. В этом-то и была ошибка всех. Техника уже через пять лет изнашивалась, из строя выходила, затрат, ремонта требовала.

– Так они ею продукцию собирали: сено, овес, кукурузу, всё, что сеяли. Значит, и продавали ее всё это время.

– Продавали? – Иван посмотрел на него, как смотрят взрослые на неразумного ребенка. – Кому их продукция нужна была? Это когда Союз жив был, а они в колхозе работали, то привыкли, что всё государство закупает, и не нужно о сбыте думать. Конечно, государство и после перестройки принимает продукцию, только за копейки или даже ниже себестоимости, вот они и разорялись постепенно.

– Не понимаю я тебя, Вань, – слушая пьяного друга, произнес Андрей.

– Зря не понимаешь. Ты вот тоже коровник взял, коров купил и технику, чтобы всё это содержать. А продукцию куда сдаешь? За копейки на молокозавод? – он криво усмехнулся, – И много прибыли получил?

– Немного...

– Деньги нужно было вкладывать в переработку. Те мужики, кто в девяностых перерабатывающие предприятия купили, до сих пор живут. А остальные... мой батяня спился. А я понял этот урок. У меня точка сбыта досок своя на рынке, а баранов я "баранам" из Москвы продаю на шашлыки. Мелкий бизнес, но беспроигрышный. А ты загнешься скоро, если сам молоко перерабатывать не станешь. Сколько тон уже в канализацию слил? Можешь не говорить. Все молочные фермы так живут... выживают.
Заговорился я с тобой, пойду.

Взгляд Ивана опять помутнел, и он, звеня содержимым пакета, пошел, пошатываясь, по дороге.

***

Приход к тупику в жизни произошел плавно и логично. Андрей знал это, но боролся, сопротивлялся, шел наперекор всему и, наконец, признал свое полное поражение. Чтобы выжить дальше, нужно было брать кредит, и на эти деньги закупать молокозавод. Сейчас молокозавод представлял из себя два контейнера, внутри которых была встроена линия по производству из молока масла, творога и сметаны. Продукция сразу упаковывалась в красивую упаковку, только развози по торговым точкам. А для этого нужна специальная машина с холодильником, иначе летом вся продукция придет в негодность. На всё про всё нужно было пять лимонов рублей. Андрей не хотел брать кредиты, и ради этого продал квартиру, но оказалось не так просто остаться не втянутым в общий принцип жизни  – получи деньги и стань рабом на веки. То, что Андрей делал сейчас, он осознавал. Но надеялся, что сможет отдать все деньги по кредиту, хотя и сам понимал, что это редко кому удавалось. Сейчас у него не было выбора. Сдавать молоко по тринадцать рублей было утопией. В этой схеме окупаемости молочного скотоводства был главный аспект – буренки приносили молоко лишь пять месяцев в году. Когда они были в запуске, то есть с телятами в брюхе, их не доили и этот процесс растягивался на девять месяцев. Только вот кормить их, обслуживать, платить зарплату работникам, платить аренду и налоги нужно каждый месяц и никого не волновало, что молоко за гроши фермер мог сдавать всего лишь пять месяцев.

Его попытка взять молокозавод в агролизинг обернулась полным фиаско. Для получения такого кредита нужно было предоставить положительный баланс минимум за полгода. Это было абсурдное требование по своей сути. Выйти в ноль Андрей планировал при идеальном раскладе лет через пять, а прибыль - это не раньше восьми лет работы. Это же молочное скотоводство, здесь о прибыли вообще сложно говорить. Только люди, требующие от него такие бумаги для лизинга, мило улыбались и им было всё равно на его разумные доводы. Андрей понимал, что эта система кредитования или придумана тем, кто вообще не понимает ничего в сельском хозяйстве, или специально всё сделано так, что технику в агролизинг нереально получить.

Выживая в эту зиму, Андрей решил, что пойдет на кредит, чтобы с весны, когда буренки принесут потомство,  он смог пять месяцев их надоев использовать по максимальной выгоде. И он подписал рабский договор кредита, который ему дали по знакомству, естественно с откатом. То есть на руки он получил четыре миллиона под девятнадцать процентов готовых. Откуда были придуманы такие проценты и как их можно отбить честным путем, он не хотел задумываться. Только продавая наркотики можно было отбить взятый им кредит, а он продавал молоко и понимал, что уже тонет в реалиях происходящего, но боролся.
Еще Андрей надеялся на то, что буренки принесут потомство, часть которого будет бычками, и тогда они пойдут на откорм, а затем на продажу. Хотя было в этом одно «но» -  выгодно их продавать через полтора года. А всё это время их надо кормить и содержать. А родившиеся телки, которые в перспективе должны были пополнить его молочное стадо, станут такими через два года, а всё это время будут просто жить.
Затраты росли, как снежный ком, под которым Андрей барахтался и пытался выжить.

***

Весна принесла с собой надежду, что всё в этом мире можно изменить. Контейнеры для переработки молока установили, и Андрей воспрял духом. Теперь ненужно было везти молоко и сдавать его за унизительные гроши. Всё молоко шло в переработку.  За время зимы и начало весны он объездил нереальное количество магазинов и договорился со многими о реализации своей продукции. Так же снял несколько торговых точек на рынках в разных городках и понял, что счастье есть.
Весной телки принесли приплод. Правда, из ста голов отелились только восемьдесят пять процентов, но это был неплохой результат. Падеж и хилое потомство всегда входили в расчет при понимании приплода со стада.
Из приплода сорок пять голов было бычков, это и был его задел на получение денег с их продажи через полтора года. Пусть и не скоро, но всё же такая перспектива радовала.

Как только взошла трава, стадо стали выгонять на выпас. Это снижало затраты на обслуживание поголовья, да и коровкам нужно солнышко и свежий воздух. Андрей чувствовал, как его переполняет радость от созерцания коров, пасущихся на зеленой траве.
Идеалистическая картинка Русской природы: поле, коровы, голубое небо и ослепительное солнце. Всё, как в сказке. Андрей не верил в сказку, хотя и жил в ней. Сказочное лето пролетело слишком быстро, оставив лишь воспоминания о полуденном зное, слепнях, комарах повечеру и россыпи звезд на ночном небе.

В эти последние деньки лета они лежали на стогу сена и смотрели на падающие звезды.

– Ты не замерзла? – приподнявшись, Андрей заглянул в глаза жены.

– Нет, – выдохнула она в его губы.

– Спасибо, что ты со мной, – он провел ставшими шершавыми пальцами по ее нежной щеке, – я бы не справился со всем этим один.

– Я люблю тебя... – Лена перевела взгляд на звезды, – почему они такие?

Андрей знал, о ком она спрашивает, но не знал ответ на ее вопрос.

– Коленьку бьют постоянно. Танюшу обзывают. Они считают нас зажравшимися москалями. Почему?

– Не знаю Лен... я тоже это не могу понять.

 Андрей лег на пахучее сено, забившее его ноздри ароматом трав, и посмотрел на звезды в черноте августовского неба.

– Вроде я работаю как они, может, даже больше, чем они. И живем мы не лучше, чем все, а они ненавидят нас. Считая, что мы богатые...

– Знаешь, мне кажется, они ненавидят из-за другого, – Лена вздохнула, смотря, как звезда прочертила яркой вспышкой мимолетный след на ночном небе.– Они смирились, а мы нет. Вот за это ненавидят нас.


Андрей сел, понимая, что сейчас в этих словах его жена объяснила ему то, что он так давно хотел понять.

– Но ведь и они могут так же, как и мы, попробовать поменять свою жизнь.

– Вот за это и ненавидят... не хотят они пробовать. Им так хорошо. Они счастливы жить так, как живут.

– Я этого не понимаю...

Лена не  стала отвечать. Она тоже не понимала, почему люди не хотят менять свою жизнь. Почему им проще обвинять в собственной судьбе всех и вся, начиная от правительства, заканчивая председателем колхоза. Только, переложив груз вины на другие плечи, эти люди влачили жалкое существование, упиваясь жалостью к себе, и ненавидели всех, кто смог воспротивиться этому.

Яркий хвост кометы прочертил ночное небо. Андрей и Лена загадали желания, каждый свое. Теперь их желания были разными. Когда любовь соединяла их они мечтали об одном и том же. Испытания, данные жизнью, проверили истинность любви, и она дала трещину.


***


Кабинет Земцова отвечал всем требованиям респектабельного бизнесмена. Это сказывалось в каждой детали. Евроотделка, жалюзи на окнах, современная оргтехника и секретарша, которая усердно выполняла свою работу. Яркая шатенка, встав с колен и поправив блузку, облизала губы. Николай Георгиевич, застегнув ширинку, бросил взгляд на бумаги, принесенные ею. Отчеты по деятельности его сельхозпредприятия. Собственно, его это вообще не волновало. Схема, предложенная Михалычем, была идеальна. Главное в ней - это хорошие вложения. Хорошие вложения обеспечивали возможность взять под них максимальный кредит. Всё просто и ясно. И он действовал.
Вложения он делал максимальные. Закупил не просто коров, а попытался найти самых дорогих. Правда, в России ему предлагали покупать коров по дешевке, только не этого он хотел. И, о чудо, он нашел, где можно купить коров дорого. В Америке. И не просто коров, а породистых. Порода ангус. Они были очень недешевые, плюс затраты на все прививки по ним, карантин, перевоз на самолете, опять карантин и доставку в наши поля. По бумагам всё смотрелось изумительно. И самое удивительное в этом было то, что под наших коров, даже породистых, Минсельхоз кредит не давал, так что без вариантов он купил импортных коров в Российские поля. Абсурд, доходящий до грани.
К коровам он нанял и пастухов – ковбоев. Это был прикол, но в целом эта вся комедия смотрелась очень впечатляюще.
Дальше шли минимальные вложения. Поле в аренду у умирающего колхоза "1-е Мая". Хозяева колхоза и их контора девелоперов*** по работе с недвижимостью располагалась в Москве. Переговорив с ними, без проблем всё решили. Председателю колхоза дали указание из Москвы, и Земцов получил поле в долгосрочную аренду.   Пришлось на этом поле поставить дом для ковбоев и проложить туда дорогу, иначе российская грязь могла засосать любые начинания.

И вот всё, что нужно для программы "Мясного скотоводства". По документам есть поле для беспривязного содержания, есть работники и есть стадо.
Подготовив пакет документов по установленной форме, он подал на кредит.
Михалыч был прав. Всё сработало, нужные люди замолвили слово, и он, вложив в этот проект триста шестьдесят миллионов рублей, получил кредит под пять процентов годовых на семь лет в размере полтора миллиарда рублей. Хорошие деньги и было бы полным безумием вкладывать их в сельское хозяйство. Он эти деньги вложил в свою стройку и уже через год планировал получить отдачу, а через два он всё вернет по кредиту и останется с прибылью. Бизнес по-русски.
Судьба американских ангусов его мало интересовала. Пусть дохнут в России, они все застрахованы. Конечно, не большие деньги, но это выгодней, чем их содержать. Ему сейчас нужно было, чтобы его мнимое сельхозпредприятие хоть как-то жило и развивалось по бумагам.

– Слушаю, – ответил Николай Георгиевич, беря трубку.

– Сегодня в баньке отметим успешную сделку? – с намеком сказал Михалыч, вспоминая ту оргию, которой завершилось их посещение бани. – Хотя я, собственно, по другому вопросу звоню. Можно еще бабки взять под развитие сельхозпредприятия. Но нужно тебе площади выпасов расширить. Как будет увеличение площадей земель и поголовья стада, готовь документы, я всё организую.

Завершив разговор с Михалычем, Николай Георгиевич уже видел четкую схему получения очередной прибыли себе в карман, понятно, что часть отката шла Михалычу и тем, кто был за ним, в этой схеме никто в обиде не останется. Нужно было докупить коров и взять еще поле в аренду и тогда подавать документы на кредит.
Переговорив с девелоперами, хозяевами колхоза "1-е Мая", Земцов знал, что скоро ему дадут документы на аренду еще одного поля. Правда, сказали, что сейчас это поле арендует какой-то фермер, но у него договор аренды на одиннадцать месяцев, так что всё законно. С одним расторгнут договор - с другим заключат.

– Светочка, кофе принеси мне, пожалуйста, – произнес он в коммутатор и улыбнулся. Всё-таки сельское хозяйство может быть выгодным. При вложении в триста шестьдесят миллионов получить  полтора миллиарда за год - это хороший бизнес.


***


Зима в России это сказка. Мир становится хрустально белым. Снежинки чистого снега падают с неба и оседают на сверкающем пространстве белого покрова. Холодный воздух и облачко пара с губ. Зимнее солнце и ранние сумерки. Трескучий мороз и дым из трубы дома, где топится печка. Сказочная зима, сказочный мир, и всё это рушится под жестокой реальностью.

Андрей опять сидел за столом с отрешенным лицом. Лена чувствовала, что и она устала.  Она видела, что муж мужественно борется со всем, только чтобы ее жизнь и жизнь детей это не тронуло. Но она ощущала, что сейчас его предел достигнут. Он достиг той грани, когда человек переставал справляться с внешними обстоятельствами и рушился под их напором.

– Андрюш, что случилось?

Он долго всматривался в ее глаза, ища ответ на вопрос -  говорить или всё взять на себя. Только не вынесет он уже этого груза.
 
– Мне не продлили договор аренды поля рядом с коровником.

– Я не понимаю...

– Договор аренды коровника продлили еще на одиннадцать месяцев, а аренды поля не продлили...

¬– Но коровы... они ведь пастись должны, и ты там сено им заготавливаешь.

– Председателю это всё равно. Он ничего не нарушает, просто не продлил договор и всё.

Предательская тишина разлилась в пространстве между ними. Елена села на табурет и искала слова, чтобы сказать, хоть и не знала что.

– Но ведь в колхозе есть еще поля. Может, их дадут в аренду? – Лена судорожно искала выход, осознавая, что это конец всему.

– Есть... за десять километров от коровника и все березками поросшие.

– И что теперь? – глупый вопрос. Но он ее муж и она хотела знать его решение.

– Закупать корма. А коровы могут и не гулять. Это нормально для молочного стада, не по людские конечно... но могут и так стоять и давать молоко.


***


Две тысячи одиннадцатый год для Андрея начался с известия о не продлении договора аренды и понимания, что нужно выживать. Не жить и работать, а выживать. Пять миллионов, взятые в кредит под молочный комплекс, увеличивали сумму долга, как снежный ком. С весны коровы принесут еще телят и нужно решать, что с ними делать. Увеличивать стадо без возможности выпаса глупо, а сдавать на мясо родившихся телят он просто не мог, да и денег с них копейки. Хотя понимал, что придется продавать телят за гроши, а то, что не купят - сдавать на мясо. В таких условиях он мог позволить себе содержать только молочное стадо, которое с весны пять месяцев будет приносить молоко. Затем их нужно крыть и опять девять месяцев ждать, когда они принесут потомство. Он то рассчитывал за счет потомства и стадо расширить, а бычков на откорм пустить и через полтора года, продавая, получить денежную подпитку. Да много на что он рассчитывал, выкорчевывая березки с поля и приводя его в порядок. С этого поля два укоса можно было снимать. Разнотравье на нем росло, еще сеянное при работающем колхозе. Но тогда сеяли правильно, а он удобрил поле, скосил, перепахал, сорняки ушли, и пошла трава, та, которая коровам нужна. Только забрали поле и никому его планы неинтересны.

– Андрюх, что грустный такой?

Около его «нивы» Прокутов остановил трактор и, заглушив его, вышел, протягивая руку. Андрей ответил на рукопожатие, хоть это и было неприятно, да только живут они в одной деревне и что обиду таить на соседа.

– Аренду поля не продлили, – честно произнес он.

– Понятно... значит, ковбоям его отдают.

– Так у них же уже есть поле.

– Значит, им мало того поля, – как маленькому пояснял Иван, – они говорят, что еще коров закупили, правда уже не с Америки. Те дохнут, как мухи, – видя вопрос на лице Андрея, он разъяснил: – Ты наши корма видел? Их коровы такое жрать не могут. У нас сено какое? Что растет на поле, то скосят, в рулон закатают, рулон на поле оставят. Его осенью дождями прольет, зимой он каменный станет. Мужики топором его рубят и коровам скармливают, и наши буренки жрут, а их ангусы непривычные к такому. Знаешь, сколько уже привезенных коров передохло. И в других районах таких умников много. Они думают, что если деньги есть, пошел и корма купил. Ну, ну. Не делают у нас корма, правильные не делают. Поля давно не засевают, не обрабатывают. Технологию никто не соблюдает. Наша  скотина привычная, а их дохнет. А ты молодец, хорошо поле в порядок привел. Трава пошла сочная, плотность хорошая для укоса. Вот они поле это и забрали под себя, – сделав такой вывод, Прокутов залез в трактор. – Ну, бывай, да ты не грусти. Сдай всех на мясо, оставь себе пять коров, при доме поставишь, доить будешь, прокормить семью сможешь.

Логику его слов Андрей понимал, только не этого он хотел. Он о будущем думал, как постепенно разовьется его молочная ферма, как его дети примут его дело, как люди в деревне будут иметь стабильную работу и зарплату и постепенно возродится здесь всё. Андрей знал, что быстрой прибыли в сельском хозяйстве не бывает, а в молочном скотоводстве и подавно. Можно в пять лет выйти в ноль, а вообще он закладывал развитие на десять, пятнадцать лет. Это было его будущим...

Будущему, которому уже не суждено было быть. Он боролся  с ветряными мельницами и проигрывал в этой борьбе. А можно ли победить ветряную мельницу? Ее не мог победить даже Дон Кихот. Столько веков прошло, а ветряные мельницы всё ведут свою борьбу с человеком. Или глупый человек ведет с ними битву?

Андрей включился в борьбу с тем, что нельзя победить. Весна, лето и осень прошли в героической борьбе за выживание. Закупаемое сено для его стада сразу «съедало» все деньги с продажи переработанной молочной продукции. Он захлебывался в круговороте необратимого и к осени получил последний, заключительный удар, который уже не выдержал. После планового забора крови у всего поголовья его стада ветврач вынес заключение, что стадо больно лейкозом. Это значило, что молоко непригодно к использованию.
Андрей держал ветеринарное заключение и вспоминал бабушку, у которой покупал двух коров. Старушка, стирая слезы, разговаривала со своими буренками, объясняя им, что им лучше будет у Андрея, так как силы у нее уже не те их содержать. Он пообещал бабушке, что не пустит буренок под нож. А теперь Андрей знал, что единственный выход - это отвести всё стадо на мясокомбинат.
Дав на удачу объявление по частникам, он продал на мясо несколько коров дороже, чем их принимали на комбинате.

Пустой коровник пугал тишиной. Воробьи подбирали зерно, просыпанное на полу, ласточки залетали внутрь, делали круг под потолком и вылетали наружу.
Андрей примерно прикинул, что сможет продать из вложенного в реконструкцию коровника. В целом - ничего. Всё вносимые им улучшения стали неотъемлемой частью помещения и принадлежали владельцам коровника. Он мог распродать по частникам остатки кормов, а больше здесь было нечего продать.
Купленный им молокозавод пришлось продать намного дешевле его стоимости, так же и трактор с навесным оборудованием. Не возьмет же он всё это в Москву. То, что он вернется в Москву, Андрей уже знал. Он проиграл в этой борьбе и жить здесь уже не хотел. Да и Лена намучилась с бытовыми условиями и сельской экзотикой.

В Москве жить тоже было негде, но его мама пускала нерадивого сына с женой и двумя детьми в свою двушку. Она с самого начала считала, что это пустая затея, а теперь лишь молча выслушала сына и сказала, что могут приезжать.


***


Сюда он вернулся через год. Его дом сгорел. Как рассказали соседи, по весне жгли траву, вот он и полыхнул, а тушить-то и некому. Его коровник, бывший его коровник стоял с забитыми воротами, выбитыми окнами, да и крышу уже кое где повредили зимние ветра. Вокруг него репьи восстанавливали свои права, окружая его колючим заслоном.
Андрей перевел взгляд на поле. Оно опять зарастало. За ним не следили. Сорняк завоевывал себе место для жизни, а разнотравье пробивалось сквозь него зеленым покровом, по которому пробегали волны от легкого ветерка.

– Что, Андрюх, соскучился по природе?

Около его «нивы» Прокутов остановил свой трактор и, заглушив, вышел поздороваться.

– Как ковбои поживают? – смотря на поле, спросил Андрей.

– Нормально. Ангусы практически все передохли. Они еще коров закупили, но и те дохнут. Но, видно, там всем всё равно. Еще одно поле в аренду взяли. Развиваются постепенно.

Андрей лишь пожал плечами.

– Ну, бывай.

Иван махнул рукой и залез в свой трактор.

Провожая его взглядом, Андрей думал о странностях жизни. Он так и не смог стать частью этого мира, здесь он был чужим. Эти люди не приняли ни его, ни его семью. Хотя ничего плохого он им и не делал. Или на фоне него они видели, что они ничего не делают в своей жизни, а теперь гармония восстановлена – общее медленное умирание всего вокруг идет, как шло все эти годы. Прокутов потихоньку торгует лесом, колхоз вроде как косит сено, люди ходят на работу. Жизнь-то продолжается, неспешная, привычная всем жизнь.
Он хотел созидать, создать большее и поделиться этим, только ненужно всё это никому.
Русская природа, самодостаточная в своей красоте, навевала умиротворение и созерцание.

Возвращаясь, Андрей заехал в колхозную контору. Тетки-бухгалтера просили подписать счета фактуры за период их недолгих взаимоотношений. Из кабинета выглянул председатель.

– О, фермер приехал? Как жизнь? Кстати, здесь колхоз продают, купить не хочешь?

– Почем? – механически ответил Андрей.

– Недорого, – оживился председатель, – за двадцать миллионов рублей. Но туда еще двадцать вложить нужно.

Андрей знал, как выглядит колхозы: развалины зданий, изношенная техника, заросшие поля. Это не могло стоить двадцать миллионов.

– Что нужно производить колхозу, чтобы отбить вложенные сорок миллионов? – решил пошутить Андрей, видя, как председатель заинтересовался потенциальным покупателем.

– Всё в банк заложить. Под это сто миллионов рублей под пять процентов получить можно, а их уже с умом вложить нужно, конечно не в сельское хозяйство. Здесь этих денег не в жизнь не отбить.

– Спасибо, но я, пожалуй, откажусь от покупки колхоза.

– Как хочешь. Смотри, потом жалеть будешь. Уже все колхозы скуплены и в банки перезаложены под кредиты.

Андрей лишь кивнул и вышел за дверь.

Проезжая мимо "своего" поля, он смотрел на разнотравье и знал, что, несмотря ни на что, трава будет расти каждый год, а значит, жизнь продолжается.







___________________________________________________________

* Разнотравье — сообщество травянистых растений, формирующееся многочисленными видами трав, за исключением злаков, бобовых и осоковых.
Различают типы разнотравья по экологическим и биологическим особенностям и их хозяйственному значению. Некоторые разнотравья обладают относительно высокой кормовой ценностью и хорошо поедаются сельскохозяйственными животными, другие малопригодны или вовсе непригодны для выпаса скота в связи с плохой поедаемостью или даже ядовитостью видов их составляющих.


** Коровы породы ангус представляют собой породу крупнорогатого скота, которая была впервые выведена в Шотландии еще в 18 веке. Ученые скрестили между собой безрогий скот, и в результате получился новый вид — абердин-ангусская порода коров. Свое название эти представители крупного рогатого скота получили благодаря двум шотландским графствам Абердин, Ангус, где и был выведен этот вид.
На сегодняшний день коровы ангусской породы особо популярны в США, Канаде, Новой Зеландии, Австралии, Великобритании и России.
Рогатый скот ангусской породы относится к мясному типу.
Вес взрослых быков может составлять около 850 кг.
Главная отличительная особенность этой породы — быстрая скороспелость и высокое качество мяса. Молодые бычки к 7-месячному возрасту набирают вес 200 кг. Причем до этого периода телята вскармливаются на материнском молоке. После убоя туша содержит не более 18% костей, что значительно отличает вид от других.
Достоинства абердин-ангусской породы: быстрый набор веса, скороспелость, легкая адаптация к окружающим условиям и любому климату, быстрое созревание. Забой бычков можно осуществлять уже в возрасте 2 лет. Долголетие.

***
Девелопер - это одна из специализаций профессионала по операциям с недвижимостью (риэлтера).