Забайкальский рубеж. Часть вторая

(К столетию пограничных войск)


Учебный пункт закончился распределением по подразделениям. И поскольку в моей характеристике числились художественные и музыкальные способности, я попал в творческую команду с прикомандированием к комендантскому взводу, который располагался рядом со стадионом в одном здании с караулом части.
Готовился быть часовым границы, а служить пришлось на постах у знамени, на складах, на аэродроме части, на шлагбауме в пограничную зону. После службы следовал короткий отдых, который проходил при клубе в созданном на базе отряда духовом оркестре. Духовой оркестр, в свою очередь, стал основой для формирования нештатного эстрадного ансамбля «Зеленый огонек». И оркестр, и ансамбль обслуживали вновь созданный Забайкальский пограничный округ.

Комендантский взвод – это совсем не казарма учебного. Вместо нар, хоть и двухъярусные, но все же койки. Опять же тепло и по военному уютно. Новый коллектив, новые впечатления.  Перед сном, когда готовились к следующему дню, время проходило  за разговорами. Особо отличался Алексей Рафаенко:
- На Урале, - как-то начал он, - в старые времена властвовал жуликоватый немец-барон,  ухитрившийся заложить и продать свои прииски вблизи нашей деревни Косой Брод. Землю эту земляки считали своей и завели судебное дело. Среди них был и мой дальний родственник.
- Ну, и что он себе отыграл?- спросил Леонида, Володя Бобров.
- Землю свою и отыграл, она же золотая была.
- Как это золотая? - раздалось со всех сторон.
- Вот так. Косой Брод знаменит своими золотыми самородками – «Лошадиной головой» и «Лосинным ухом». «Лошадиная голова», например, самый большой в мире из уцелевших самородков и хранится аж в Алмазном фонде Московского Кремля. «Лосиное ухо» поменьше, но все же 13 килограмм.
 
- Сколько7! Да враки это все, - зло огрызнулся Миша Донец, - сам ты лошадиная голова,  мабудь тебе это все приснилось.
- Почему приснилось. Возьмите в библиотеке книжку Бажова и почитайте, там все про нас написано. Все началось с горы. Слышали, небось, про хозяйку Медной горы? При горе основали  малахитовый рудник – знаменитые Гумешки. Здесь на камнерезной фабрике и трудился Данила-мастер. Я слушал и думал о своем далеком.
- Давайте лучше спать, завтра во всем разберемся, - предложил Леша Зяблов, устав слушать разные байки Рафаенко. Товарищи звали его ласково Зяма. В армию он пришел из стен Свердловского театрального училища, в ансамбле писал сценарии, был ведущим, читал стихи. Другой, можно сказать профессионал, Рудик Глухов занимался в Нижнем Тагиле в Народном цирковом училище. Володю Боброва призвали из Каменска-Уральска. Этот народный виртуоз, нигде не учился, а все умел: играл на баяне, танцевал, вел многие программы.

 Аркаша Макаров и Саша Сандалов из Нововятска имели музыкальное образование на уровне училища и играли, практически, на всех инструментах - труба, саксофон, баян, аккордеон, фано. Саша Сандалов, после увольнения красноярца Жарких, стал музыкальным руководителем ансамбля, писал ноты для песен. Ему помогал свердловчанин Саша Чередов,  кларнетист, студент Политехнического техникума.
Пели песни украинские и русские, чаще военные, связанные с границей про «Зеленую фуражку и зеленые погоны». И конечно нашу отрядную.

                « Даурские сопки покаты
                Под солнцем палящим горят
                Давайте споемте ребята
                Про наш пограничный отряд
                Хинганский, Краснознаменный
                Яркий орден горит на груди
                В боях за Родину ты закаленный
                Славный путь у тебя впереди».



Комендантским взводом командовал старший лейтенант Курбатов, а по  музыкальной линии группа подчинялась начальнику клуба, лейтенанту Подрезову.  Когда уволился художник политотдела  отряда,  я занял  его должность и кубрик мастерской за сценой клуба.  В ней стоял видавший виды изрезанный и залитый краской стол, по стенам на различных креплениях и подвесках размещалась бумага, картон, кисти и разные чертежные приспособления. На полках и под столом хранились краска,  клей,  различные разбавители, олифа. В некоторых банках с непонятной жидкостью нашли свой конец многочисленные мыши и крысы. Только здесь можно было спрятаться от конвейера военной службы, только здесь я находил короткий отдых от постоянных команд. Можно было на несколько минут остаться с самим собой.

Музыканты ансамбля под началом Виктора Жарких из Красноярска входили в состав отрядного духового оркестра.  Главное занятие — разводы, основная музыка -   походные марши. Опять же праздники, торжественные мероприятия с награждениями, где постоянно приходилось дуть гимны и различные здравицы. В оркестр входили  не только члены ансамбля. Были еще Коля Романенко, Володя Крячко и другие, память которых не сохранила. Запомнилось, что зимой, когда мундштуки замерзали, трубачам выдавали спирт для технического разогрева. Мой солдатский барабан в нем не нуждался. От мороза он звенел и звучал бодрее чем летом.

 Первым делом была служба, ну а музыка потом....Старшины и сержанты Виктор Жарких, Иван Трофимов, Слава Новиков ходили начальниками караулов и наставляли молодежь. Старшими смены караула назначали старослужащих прошлого призыва, ну а молодежь ходила по постам. Происшествий не было. Только раз пьяный офицер из местной армейской мотострелковой дивизии случайно забрел на отрядной аэродром и ефрейтор Леонид Сальников, баритон из ансамбля, застрелил его из автомата насмерть. Я как раз менял его, видел отметины от стрельбы,  где убили человека и на снегу крапинки крови.
Говорят, Леонид  предупреждал, кричал «Стой, стрелять буду!» и даже дал предупредительный выстрел вверх. Но военный все шел и шел напролом, вот и получил  пулю от бдительного караульного.

Концертную программу, а в ансамбле присутствовали даже цирковые номера: хождение по проволоке, жонглирование, в том числе, с огненными факелами в исполнении Рудика Глухова, обкатывали вначале в отряде и на заставах отряда. Затем выступали в подшефных организациях, на предприятиях и в воинских частях.
Призыв  наполовину был с Урала, включая Кировскую область, наполовину с Украины. Братья хохлы отличались голосами, особенно Миша Горбатюк и  Миша Донец. Это с их подачи песня: «Маруся раз, два, три калина черная….» превратилась в отрядную строевую песню.
Тут как раз случился праздник - пограничным войскам исполнилось 50 лет. По этому поводу Совет министров и ЦК КПСС издало соответствующее постановление. С уже отшлифованной программой ансамбль выступал в Чите - на телевидении и в железнодорожном депо, в Красноярске - перед рабочими и строителями Алюминиевого завода, Промхимстроя и в  городском детском доме.

Красноярский алюминиевый комбинат и Промхимстрой, как комсомольские ударные стройки, были закреплены за пограничными войсками. Со всех участков границы после окончания службы туда прибыло около десяти тысяч демобилизованных военнослужащих. Концерты для них давали прямо на стройплощадках. Встречали горячо, угощали по рабочему и не хотели отпускать. Прощаться все же пришлось.
На обратном пути, на станции Чита, ансамбль встретили окружные политработники, похвалили и пожелали доброго пути. Время стоянки уже кончалось, как вдруг поступила команда срочно спешиваться. Что тут было! Инструменты, пюпитры, ноты, гардероб и прочее военное и личное имущество выбрасывали через окна. В полураздетом виде, кто, в чем был, еле успели выскочить из уходящего поезда на платформу. После долго проверяли наличие скарба и смеялись до слез. Выяснилось, что начальник округа распорядился организовать выступление в танковой части на Песчанке, где в свое время служил сам Леонид Ильич Брежнев.

По возвращению в отряд, давали концерты на еще строящихся приграничных рудниках «Октябрьский» и «Краснокаменский». Однажды случилась история. После концерта ребята пошли на прогулку в строящийся город. Вернулись ночью, а утром обнаружилось, что их форма вся в муке. Выяснилось, что отдельные зрительницы затащили  артистов на местный хлебозавод.
- Вы что там муку разгружали что ли? - пытал их лейтенант Подрезов.
- Нет, муку не таскали, жарко там, - улыбался Зяма, просто оказали местным работницам посильную помощь.
Спустя десяток лет, бывший рудник «Краснокаменский» станет вторым городом Читинской области и центром района. Созданное предприятие получит наименование «Приаргунское производственное горно химическое объединение», а в народе – "Урановый рудник". Долгое время этот «заповедник» советской ядерной промышленности был засекречен – его не наносили на географические карты. На почтовых конвертах проставляли  «Чита-16», а местные жители давали подписку о неразглашении места своей работы и жительства. Про существование города Россия узнала осенью 2005 года, когда в местную колонию общего режима был этапирован бывший глава ЮКОСа Михаил Борисович Ходорковский.

Ансамбль от рудников следовал дальше на запад, - в сторону монгольской границы. Проехали Соловьевск, побывали и выступали в населенные пункты Кыра, Акша и Хапчеранга. 
- Что такое есть Кыра? - спрашивали у местных зрителей. Очень созвучно со словом «дыра».
- Кыра и есть дыра, отвечали большинство, что помоложе.
- Не слушайте этих балбесов, - перебил молодежь сторож при клубе. Кыра, это, что твой подвортничек. Ленточка такая,  которую привязывают  к почитаемым священным местам.
- А Акша, что значит?
- Акша - это уже не ленточка, а «Белый камень». Рудник там, серебро добывают.
- Серебро, говорите, - удивился я, - это мне знакомо. Я сам из горных краев. Про Урал что-нибудь слышали?

- Как не слышал! У нас много казаков выходцы из тех краев. Тут они границу и охраняли от  монгольских шаек под именем «харацирик». Харацирик это значит «черные солдаты», беда от них была, грабили селение.
- Вы дедушка, - поинтересовался я, - тоже из казаков будете.
- Нет милок. Я из пашенных крестьян, которые еще при Петре I переселились в Забайкалье. Сейчас я, что тебе гуран, омонголился, а предки мои из семейных старообрядцев. Они строили первые поселения-крепости в этих местах.
По родным местам атамана Семенова и самого Чингисхана пограничные музыканты передвигались на автобусе, чаще на Газ-66. Люди и инструменты выдерживали походные нагрузки, холод и грязь, а вот автотехника бывало ломалась, приходилось, как говорится, торчать в поле, питаться сухпайками, «толкать колеса». Один раз, таким образом, с трудом забрались на сопку и в низ без тормозов, с открытым от колдобин капотом, въехали в поселок, где музыкантов и артистов уже давно ждали.

На концерты продавались билеты и на доходы ансамбль питался в столовых. На руднике «Октябрьский» предложили даже спиртное. Угостился и я первый раз за всю службу. И выпил то всего грамм сто после концерта, но опьянел так, что на танцах с эстрады уронил тарелку с  ударной  установки.  Шуму было много.
-Что же вчера было? - вспоминал наутро я. Это надо же было так надраться. Голова шумела от музыкального коктейля водки с лезгинкой, которую на бис заказывали больше всех. Почему лезгинку, позже объяснили, - на стройке много шабашников с Кавказа, вот они и досаждали своими просьбами. Голова болела еще и потому, что под голову пришлось подложить футляр для трубы.
В Акше гостиницы не было, клуб не обогревался и отрядные «Бременские музыканты» разбрелись кто куда. Я ночевал в местной библиотеке, между рядами стеллажей. Когда прощался, заведующая подарила ему на память книгу про декабриста Кюхельбекера, который отбывал ссылку в этих местах. Вот что в ней про Акшу и декабристов   вычитал:

  «Акша — окно в Европу...В крепости играют на фортепиано, читают книги, дают балы». Население тянулось к просвещению: две семьи были готовы отдать детей Кюхельбекеру в обучение — две дочери у пограничного начальника, два сына у казачьего атамана... Семейство майора пограничной стражи носила страшную в Забайкалье фамилию — Разгильдеевы. Обладатели ее охраняли границу, командовали воинскими отрядами, возглавляли разбойничьи шайки, сидели в присутственных местах — и все состояли в родстве, близком или далеком... С ними не заводили споров, тяжб не начинали, знали: им надо платить...У пограничного начальника был каменный дом в два этажа с парадным подъездом, деревянный флигель, амбары, конюшни....
 Для проживания в Акше Кюхельбекеру выдели дом о трех комнатах с кухней и столовой. Для проживания прислуги — крестьянскую избу во дворе. В распоряжении имелись амбар, сарай. Каждый день предлагался готовый стол. Ничего такого у Кюхельбекера прежде в Баргузине, где он провел четыре года, не было...
 Между занятий Вильгельм Карлович бродил по окрестностям Акши: поднимался на Елозину гору, спускался в Смольную падь.
 
                Блажен и славен мой удел:
                Свободу русскому народу
                Могучим гласом я пропел,
                Воспел и умер за свободу!

     Разгильдеевы уехали из Акши в Кяхту — к самой границе, а Кюхельбекера с помощью родственника Владимира Андреевича Глинки, генерал-лейтенанта, главного начальника заводов Урала, перевели в Курганский уезд. Накануне в Акша сгорела старая церковь...». А умер Вильгельм Карлович Кюхелбекер 11 августа 1846 года в Тобольске.

 Завлекла пограничная тема книжки и он дочитал ее до конца: «....В любую погоду казаки и тунгусы, по-китайски дун-ху, дальние родственники маньчжуров, выполняли свои обязанности в дозорах и секретах на берегах пограничных рек, на вершинах сопок, в распадках и ущельях, выслеживая контрабандистов и наблюдая за границей. Нередко они гибли в перестрелках с ними, Сутки дежурили, а двое находились в казарме, где продолжали свои занятия.  В августе 1920 года в Акшу привел свою Дикую дивизию барон Унгерн. Отсюда он повел свои войска на Ургу. В Монголии этот город называется Их-Хуре, то есть «Большой монастырь....». 
 С Монголией не сведущему не так просто было разобраться. Дело в том, что в Китае тоже проживали монголы, и их район назывался Автономный район внутренней Монголии . Это я знал, потому как отряд граничил именно с ним. Нынче китайцы наводили в АРВМ жесткий порядок, повсеместно организовали коммуны. Всех неугодных убирали под девизом «Взяв железную метлу революции, выметем пыль старого общества». В печати сообщалось о смещении бывшего командующего военного округа Уланху и заведении дела на его жену Юнь Ливэнь. Все эти «выметания» походили на времена царя Ивана Грозного, когда опричники с метлой и собачьей мордой расправлялись с неугодными.

 По информации, которую доводили до личного состава на политических занятиях,  в пограничный район Внутренней Монголии Эргун с началом «культурной революции» прибыли хунвэйбины. Они расселились по юртам, но 29 августа 1966 года начался так называемый «Семидневный бунт» в Селинголе. Хунвэйбины восстали против  местных жителей, выкрикивая лозунги: «Вы, монголы не имеете права и слова сказать против нас…», «Мы успокоимся, когда вы все умрете».
В ответ слышали: «Прочь китайцы из нашей страны». Командующий гарнизоном Лю Чан пытался навести порядок, но у него не получалось. Ревком в центре АРВМ Хух-Хото в то время возглавлял бывший заместитель командующего Пекинским военным округом Гэн Хайцин и его заместители, генералы У Тао и Гао Цзанмин. Только с прибытием военных ситуацию удалось поправить.

К концу 60-х годов вдоль границы проживало много китайских переселенцев из Пекина, Шанхая и Тяньцзиня: в каждом городе размещалось по 10 тысяч человек,   в народных коммунах – по одной тысячи, в бригадах – по 100 ханьцев.  Когда обстановка на границе накалилась, Пекин провел административную реформу – земли вдоль границы включили в состав провинции Хэйлунцзян и войска стали подчиняться Шэньянскому военному округу. Территория АРВМ превратилась в плацдарм для размещения ядерной установки. Так, по крайней мере, сообщалось в печати.
Кто-то может подумать, что ансамбль только разъезжал с концертами. Если бы так. Приходилось и трудиться. Первое дело это разгрузка вагонов, которые приходили на станцию Даурия, главным образом со строительными материалами: лес, цемент, щитоблоки, стекловата, после которой долго приходилось чесаться. Граница строилась, а  пополнение набиралось сил. После трудодней сильно хотелось есть. У кого были деньги, те в местном военторге покупали тушенку, сгущенку, пряники. У кого они отсутствовали, обходились хлебом и жареной картошкой.

 Картошку жарили чаще, когда попадали в наряд на шлагбаум. Он выставлялся в сторону границы и обозначал начало пограничной зоны. При шлагбауме имелась будка,  а в ней печка для сугрева. Вот на этой железной печке с приятелями и жарили картошку, которой запасались в столовой накануне. Шлагбаум перекрывал автодорогу, которая проходила рядом с железкой. Однажды шлагбаум весь день пришлось держать открытым — на учения выходила местная мотострелковая дивизия. Колонны военной техники все шли и шли, не останавливаясь и не кончаясь.
Отдых – это смена деятельности, кажется так утверждал академик Павлов. Вот и я, возвращаясь с музыкального турне, отправлялся в новое - по тем же заставам в качестве «художника- передвижника». Оформлял учебные классы, ленинские комнаты и другие помещения застав. На стендах рассказывалось об истории части, заставы, политической жизни страны и обстановке на границе. Классы боевой подготовки предназначались для обучения личного состава вопросам стрельбы, службы и обороны заставы. Приходилось рисовать схемы, приводить основные разделы инструкций и наставлений.

Каждый день в 19.00 на заставе проходил боевой расчет. Постоянный личный состав и прикомандированные, к которым в этом случае относился я, строились в коридоре, и получали задачу на очередные сутки.
- Рядовой Крынин.
- Я.
- Часовой границы с  20. 00  до 24.00.
- Сержант Серпилин.
- Я
- Старший наряда дозор с 7.00 до 10.00.
Так упоминались все, кто находился на заставе вплоть до поваров и рабочей группы. Служба начиналась с 20.00, и первый тост у пограничников завсегда был: «За тех, кто с двадцати».
Часовым по заставе я не ходил, а вот дозором фланги  помереть пришлось на многих участках. Простирался участок отряда от КПП «Соловьевск» на монгольской границе до  заставы «Старый Цурухайтуй» - на китайской. Чаще бывал на новых строящихся заставах, где оформление классов отсутствовало. Бывал и на старых: «Шахалинор», «Цемас», «Забайкальская», «Куладжа», «Абагайтуй», «Кайластуй». Там чаще переделывал стенды и витражы с устаревшими материалами или требующими ремонта. Наименования старых застав имели местное происхождение. «Кайластуй» увязывалось со священной тибетской горой Кайлас – местопребывания богов. Так, что я побывал рядом с богами. Куладжа, по-местному называлась «Куланджар», что означало «Долина куланов».

В годы гражданской войны куланы по границе не бродили, а вот контрабандистов и диверсантов хватало, имели место стычки с семеновскими отрядами. В ночь на 12 апреля 1921 года на забайкальский погранпост Абагайтуй, соседний с Кайластуем,  напала белогвардейская банда Шильникова. Месяц спустя, был бой в районе поселка Соловьевска. Тогда отличился командир эскадрона Фокин.
Окончательно семеновцев добила 5-я Красная армия. Бойцы ее и стали первыми часовыми забайкальской границы. Именно здесь разворачивались основные события конфликта на КВЖД, а в 1932 году через границу интернировали китайские войска, уходившие от японцев, оккупировавших Маньчжурию. Эпизод далеких событий, уже будучи офицером, я рассмотрел в фильме «Офицеры».
 
С вышки заставы «Забайкальская» отлично просматривался китайский город Маньчжурия. Вспомнилось описание станции участником японской войны генералом Игнатьевым в книге «Пятьдесят лет в строю». Генерал писал: «Пограничная станция Маньчжурия в 1904 году была окружена небольшим поселком и отличалась от других станций только скоплением товарных поездов на многочисленных запасных путях. На одном из путей удалось разыскать начальника передвижения войск. Начальник, подполковник Генерального штаба, принял нас с распростертыми объятиями. Но его беспечный тон и обрюзгшая от пьянства физиономия не предвещала ничего хорошего.
- Куда вам торопиться? - сказал он. - Успеете еще навоеваться! Сегодня здесь бал в пользу Красного Креста, и я, конечно, рассчитываю на вас. А завтра приглашаю вас к себе на обед! Тогда и потолкуем обо всем! В небольшом и душном станционном зале веером вертелись пары - железнодорожные служащие, офицеры пограничной стражи, дамы, интенданты, два, три врача, а сам начальник передвижения не покидал буфета и « в пользу Красного Креста» пил шампанское бокал за бокалом».
- Веселые однако были времена, - размышлялось на вышке, - совсем не похожие на советские. Казалось бы война, а тут тебе бал на узловой станции, шампанское.  Может, по этой причине и проиграли войну.

 Думать на вышке, по большому счету, не рекомендовалось. Разрешалось только стучать ногами и руками, когда они начинали колеть, дуть на замерзающие окуляры  трубы зенитной командирской (ТЗК) и курить, но так, чтобы не спалить деревянную будку.  Забайкалье и холодрыга — синонимы.
В хрониках отряда многое о чем рассказывалось. Так, в ноябре 1932 года казармы отряда не отапливались, так как не было угля, и бойцы спали в полушубках и валенках. Отрядом в тот период командовал дивизионный командир товарищ Зундель. Оперативной частью руководил дивизионный комиссар Михаил Владимирович Ковалев. На станции Отпор, который нынче Забайкальск, всего было девять жилых и административных зданий. Пограничники и таможенники жили в вагонах. 
«Примерно в одном километре от станции в сторону Маньчжурии, - писал в дневнике офицер особого назначения на станции Отпор Сладковский, - возвышается пограничная арка. С левой стороны виднеется дозорная вышка, справа в 200 метрах от вокзала стоит казарма заставы.  На станции Отпор размещалась военно-разведывательная группа, в составе которой работал и китайский коммунист, носивший русскую фамилию Петров, а китайскую Лю Си. Он хотя и знал русский язык, но грамотно перевести китайский текст на русский язык не мог и прибегал к моей помощи. В последствии  Петров выслужился в начальники и стал помощником члена Северо-Восточного бюро ЦК КПК товарища  Пэн Чжэня, ведал службой безопасности».
Уже в Москве, находясь в  распоряжение Военного отдела ЦК ВКП(б), Сладковский  вспоминал: «Для меня эталоном в жизни, высочайшей школой морального воспитания человека явилась служба в пограничных войсках, на границе». В 1968 году Сладковский и его супруга Елизавета Степановна получили памятные знаки «50 лет пограничных войск». Сохранился такой знак и у меня. В 1968 г. я нес службу именно там, где охраняла границу чета Сладковских в 1932 году.

Читая документы, удивлялся тому, как история повторяется. Вновь возводились линии долговременных оборонительных укреплений. Кроме сигнализационных систем, на каждой заставе имелся оборонительный пункт с окопами, огневыми точками под бетонными «колпаками», рассчитанными на все отделения подразделения. Армейские танковые роты и батальоны, приданные отдельным заставам от армейских соединений поддержки, стояли несколько в тылу. На ряде участков танки зарывались в землю и представляли собой мощную систему огневого обеспечения на случай развязывания уже не японцами, а китайцами военных действий.
Сохранились и старые укрепления. Их можно было наблюдать на участках застав Шахалинор, Цемас и Забайкальская. Мощные укрепительные районы (Уры), как и тридцать лет назад, смотрели амбразурами в сторону границы. Бетонные крепости под землей не уставали ждать своего часа.

Стенды на заставах рассказывали, как в 30-е годы Отдельной даурской кавалерийской дивизией командовал Константин Константинович Рокоссовский, впоследствии Маршал Советского Союза. Как старший по званию, он был начальником гарнизона. В 1939 г. Забайкальским округом командовал генерал Бурмак. Командовал округом и Иван Бессонов, который позже стал заместителем  начальника пограничных войск  СССР генерала Ивана Масленникова.
Иван Бессонов  личность любопытная, его карьеру некоторые исследователи назвали «бурной и страшной» От рядового красноармейца он за десять лет дослужился до помощника начальника штаба кавполка. Участвовал во взятии в Синьцзяне города Урумчи, когда с советской помощью там произошел переворот. В истории пограничных войск о нем долгое время не упоминалось. Почему? Выяснилось позже.  В июле 1941 года, будучи командиром 102-й стрелковой дивизии РККА, генерал-майор Иван Бессонов попал в окружение и предпочел сдаться в плен фашистам. Он создал из военнопленных организацию с громким названием «Политический центр борьбы с большевизмом». В конце войны Иван Бессонов из немецкого концлагеря попал в советскую тюрьму и был расстрелян.

О подобном в 60-е годы никто не догадывался. На стендах, которые изготовлял из фанекры и реек и оформлял,  шел рассказ только о героях пограничниках забайкальцах 106-й Забайкальской стрелковой дивизии. Полкам дивизии были даны родные для забайкальцев названия: 43-й Даурский, 188-ой Аргунский, 236-й Нерчинский и 362-й Забайкальский. Особо в боях отличился бывший начальник заставы Олочи, а затем начальник мотоманевренной группы Шилкинского кавалерийского отряда, Герой Советского Союза, командир 43-го Даурского полка Матюгин. Дивизия, кстати, формировалась на Урале, в Щадринске. Затем она была включена в состав 70-й действующей армии Центрального фронта, который в 1943 году развертывался в районе Ельца. Фронтом командовал все тот же Даурский комдив генерал Константин Рокоссовский.

Многое мне стало известно  в силу обязанностей по оформлению различных исторических стендов и витражей. Застав  и пограничников на участке отряда становилось все больше. Граница продолжала укрепляться и обороняться. Постоянно вдоль границы следовали дозоры, на вышках несли службу часовые, в задачу которых входило фиксировать малейшие изменения на той стороне.
Первый дозор на заставе «Куладжа» запомнился на  всю  жизнь. Дело было поздней, уже холодной по-зимнему осенью.
На службу надо было идти утром, сапоги и портянки он положил в сушилку и лег спать. Утром идти на службу, а в сухой обуви уже кто-то ушел, пришлось одевать мокрую. Когда наряд в открытом газике довезли до левого фланга, ног уже не чувствовал, на землю спрыгнул как на протезах. Передвигаясь по натоптанной тропе, ноги переставлял как деревянные колодки. Чтобы наладить в конечностях кровообращение пришлось порядком и энергично поднимать и опускать их, ударяя о землю. Когда со службы вернулся на заставу местные ребята, постарше, долго смеялись над ним. С заставской вышки они наблюдали, как он, по их мнению, впервые в истории части шел по границе строевым шагом. Одно время  меня так и называли – «строевик».

У этих шутников  в долгу не остался. В творческой команде был плотник Володя, приблатненный паренек, из Ленинграда. Когда с ним трудились на «Куладже», жили в недостроенном доме для офицеров. Вот он как-то на перерыве и говорит:
 - Чего они над нами Саня подсмеиваются.  Давай сделаем им небольшой питерский сюрприз. При этом он взял один конец силового провода, сунул его в розетку, а другим поводил по батарее, да так что искры полетели.
- И в чем сюрприз, - спросил я. Одни искры и все?
- Не спеши, фирма веников не вяжет. Пойдем на заставу ужинать, и все станет ясно.
На заставе, действительно, случился переполох - всех сидящих на регистрах сушилки, когда Володя провел проволокой под напряжением по батарее, так стукнуло током, что они разлетелись в разные стороны, как ошпаренные.
С заставы в отряд в тот раз возвращались вместе с собаководами. В наш маленький автобус, забитый до предела фанерой, рейками, красками, олифой, рулонной бумагой для планшетов и разными инструментами забились несколько инструкторов со своими псами. Все ничего, пока овчарки не перегрызлись. В автобусе возник настоящий бедлам, пришлось художникам — передвижникам прятаться под фанеру, залезая чуть не под сиденья.

После увольнения Володи, помощником у меня и мастером на все руки стал земляк из Свердловска Толя Кирьякин. Такой же невысокий и  шустрый как Володя, только не белесый северянин, а темноватый, похожий на южанина. Из всех застав «Куладжа» запомнилась больше всех. Старая, деревянная, она чем-то походила на жилой дом. Ночью после службы местные повара жарили картошку и угощали молоком.

Забайкальская избушка – есть застава Куладжа,
Благодарствую старушка, что согрела, сберегла.
Не дала с ума свихнуться, не замерзнуть, не пропасть,
Помогла душе проснуться, чувство родины узнать.

Однажды на заставу привезли мертвого волка, которого сбила машина. Старый и больной, он не смог убежать по ровной и бесснежной степи. Степь, открытая на все стороны земли, дорог видимо, ни видимо, езжай и беги куда хочешь. В этот раз автомобильная дорога и волчья тропинка перехлестнулись. Дорог было много.
Однажды пришлось блудить  по степи всю ночь. На руднике Абагайтуй закончился концерт, и пограничному ансамблю следовало двигаться далее. На дворе ночь, а ночевать негде. Выехали с надеждой выспаться на новом месте. Но где оно, прошли уже положенные часы пути, а селения не видно. Через некоторое время показались огни. Народ обрадовался, но оказалось преждевременно. Приехали не туда, куда хотели, а в тот же поселок только с другой стороны. Разбудили кого надо, еще раз расспросили, как ехать и снова в путь, и снова через несколько часов прибыли в Абагайтуй. Вот ведь как бывает! Ночь, степь, ориентиров нет, а дорог и развилок не сосчитать. В третий раз, конечно, не поехали.    В тот раз, местные девчонки   предложили гастролерам помыться с дальней дороги в душе местной котельной. Потом пили чай. С одной девчушкой я познакомился и даже написал ей несколько писем, но взаимности не возникло и дружба на этом прекратилась. 

 Километры,  словно метры,  и дорог не сосчитать
 А граница как сестрица, как тебе родная мать 

Именно здесь в Абагайтуе при вершине реки Аргуни было оформлено уполномоченными российской и китайской сторон "Разменное письмо" о проведении, согласно Нерчинскому договору, границы между Россией и Китаем.
В который раз перечитывал эти, казалось бы,  наизусть выученные строчки текста. Передо мной лежал аккуратно сделанный из белого ватмана на рейках планшет, справа на столе стояла наполненная черной тушью крышка от пузырька. Рука окунула опробованное не раз чертежное перо в тушь и начала выводить по разлинованной поверхности текст:

«Положения Нерчинского договора по участку Тарбага - Даху до Абагайту подтверждены Кяхтинским договором от 21 октября 1727 года. По Цицикарскому договорному акту от 7 декабря 1911 года границу обозначили красной линией  по Мутной протоке до реки Аргуни. На некоторых участках граница проходила рядом с укреплением начала Цзиньской династии, названным валом Чингисхана».
Вал начинался на территории Автономного района Внутренняя Монголия, затем вступал в пределы СССР и пересекал железную дорогу Чита – Харбин вблизи железнодорожной станции Забайкальск и заканчивался у населенного пункта Ботокован у берега реки Аргуни».
К тексту имелась пояснительная записка. В ней сообщалось о принадлежности России на Аргуни 160 островов из 280. Договорный акт в 1911 году подписали комиссары сторон:  генерал-майор Путилов и губернатор провинции Хэйлунцзян Чжоу.
Уставая листать копию договора, рассматривать слабо отпечатанные строки, писал историческую справку на память: «Нерчинский острог в 1652 году основал десятник Уразов.  Район, где был построен Нерчинск, до этого находился во владении рода эвенкийского князя Гантимура, принявшего в 50-х годах 18-го века русское подданство. По Цицикарскому договору к России отошли долины Шарасун и Куладжа. Поселок и станция Маньчжурия остались в пределах Китая».

После возвращения с границы предстояло обновлять комнату славы отряда. Это был аккорд, или хотите, встречный план перед демобилизацией. Трудиться приходилось по ночам, иногда нарушая распорядок.
В тот период ансамбль уже распрощался с комендантским взводом, и переместился в Маневренную группу (ММГ) - в подразделение, которым руководил чудаковатый для окружения своим требовательным и принципиальным подходом ко всем решаемым вопросам, бывший кавалерист подполковник Туренко. Он был из того прошлого легендарного времени, где главным были не демократия и права человека, а порядок и дисциплина.
Маневренная группа, являлась резервом начальника отряда на случай обстановки, на самом деле состояла из переменного сборного состава, списанного, большей частью, с застав за нарушения дисциплины. В результате, на границе поддерживался государственный порядок, а маневренная группа напоминала отрядной дисциплинарный батальон. Только Туренко и мог с ним справиться.

Для этой задачи и старшину назначили с фамилией Злобин. Он постоянно шпынял прикомандированных музыкантов, а меня вдвое за ночные трудодни по обустройству  комнаты славы. Однажды, а дело было на подъеме,  со злости,  послал его по адресу. В этот момент  в спальное помещение вошел капитан Цветков, заместитель маневренной группы по политической части, и стал свидетелем этой перебранки. Ему ничего не оставалось, как построить подразделение и перед строем за грубость объявить мне трое суток ареста.
Что примечательно, это случилось накануне принятия меня кандидатом в партию. В связи с этим, партийные дела перенесли на срок, необходимый для исправления. На гауптвахту я все же не попал, защитил начальник политотдела отряда майор Невара. На Цветкова  не обиделся, он действовал по уставу. Капитан в войска попал после университета, вначале служил на финской границе, а затем, как некоторые другие командированные в связи с обстановкой на границе с Китаем, был переброшен вместе с подразделениями на Дальний Восток. Его отличала мягкость и душевность, и если Туренко «гнал волну», то капитан терпеливо разъяснял «суть момента».
Весна 1969 года на границе выдалась тревожная. Долговременное противостояние вылилось в конфликт на Даманском острове (Чжэньбао дао) на реке Уссури.
- В чем сыр бор? - возмущались, готовящиеся к увольнению «старики» ансамбля Виктор Волков и Аркадий Макаров. - Они же, эти самые хунвэйбины,  дембель нам сорвать могут.

- При чем здесь ваш дембель, - пытался остудить горячие головы сержант Сандалов, - дело пахнет керосином, как бы войны не было.
- Из-за чего воевать-то? - разгорелся горячий Миша Горбатюк из Хмельницкой области, - дело выеденного яйца не стоит. Подумаешь остров, его и на карте-то не видно. 
 -Тебе не видно, потому что ты песни поешь в Даурии, а тем кто напротив на Уссури — видно, - поправил Мишу на все ноги подкованный Зяма. И потом, дело не в острове, а в принципе. Раз граница красной линией проходит возле китайского берега, как указано в наших договорах с китайцами, так  будьте добры ее соблюдать.
 - А если они хотят, чтобы как по международным правилам, она проходила по середине реки, тогда что? - озадачил  спорящих еще один южанин Миша Донец.
-  Есть и хотеть, как говорят в Одессе, две большие разницы. Все хотят, чтобы было справедливо и правильно. Надо садиться за стол переговоров и договариваться. Это же не первая размолвка на границе, и раньше были конфликты и недоразумения, мне они хорошо известны, как ни как все договоры и соглашения прочитал и переписал, - пытался я успокоить приятелей.

Всех возмущала откровенно наглая вооруженная провокация. Ставка была сделана на фактор внезапности. В ночь на 2 марта около трехсот китайских солдат перебрались на остров и, вырыв одиночные окопы, устроили засаду. Выпавший ночью снег скрыл все следы, а днем покрылся кровью солдат Иманского отряда. О событиях на реке Уссури больше всех в ансамбле был осведомлен Виктор Волков. Он ходил в наряды помощником оперативного дежурного отряда. Сидел при телефонах, замещал дежурного, когда он отдыхал и кое какие служебные сведения до его уха  долетали.
Какая уж тут комната славы! Все аккорды пришлось отложить. С округа поступали  экстренные  материалы, и я только успевал оформлять  и выпускать фотохроники с места событий. Успокаивало только то, что провокаторы свое получили. Наши дивизионные минометы «Град» от острова не оставили и живого места, там и нашли свою могилу китайские солдаты, потерявшей ориентиры Поднебесной.

Разве мог себе представить Александр Даманский, переводчик китайского языка при генерал-губернаторе Восточной Сибири Муравьеве, что на острове, названном в его честь, произойдут такие события. В 1861 году он вместе с Евлампиевым, членом Российской духовной миссии в Пекине,  принимал участие в работе русско-китайской комиссии по демаркации границы в этих краях.
Имелась и другая версия. Остров могли назвать в честь русского инженера-путейца Станислава Игнатьевича Даманского, работающего чуть позже в изыскательской экспедиции. Он погиб, когда с двумя солдатами пытался на лодке переплыть Уссури. Через несколько дней после трагического происшествия река вынесла тело инженера на остров. И вот, якобы участники экспедиции в память о коллеге решили назвать данный остров Даманским.  Возможно, и так, но в обоих случаях границы устанавливались с участием обеих сторон, и вот как это откликнулось более ста лет спустя.

После событий на Даманском почти каждый день на линию границы со стороны города Маньчжурия приезжали грузовики с митингующими китайцами, которые часами махали цитатниками и выкрикивали «революционные» призывы.
Комнату славы  я так и не успел закончить. Поступило неожиданное предложение поступить на учебу в военный ВУЗ. И сделал его, как ни странно, начальник клуба. Он тоже пытался туда поступить, но ему отказали, так как по условиям приема требовалось не высшее, как у него после Львовского училища, а среднее образование.
- У тебя пойдет, твердо заявил Подрезов, человек ты серьезный и выдержанный, иди  и пиши рапорт, не ошибешься.
Вот так просто, пойди и попросись, - подумал я, - а нужно это тебе? Учился на огранщика алмазов, профессию получил, и, потом, какой из тебя военный, если больше тянет к музыке и рисованию.

Борьба мотивов, как ни странно, закончилась в пользу тревожного и неизвестного. Казалось бы держись за синицу, нет потянулся за журавлем. Учеба в Москве для парня из рабочего поселка из фантастического сна могла превратиться в реальность. Я решил использовать шанс и шагнуть в неизвестность.
По этой причине мне не привелось выполнить приказ Министра Обороны СССР № 90 от 15 апреля 1969 года «Об увольнении старослужащих». Увольнение отменялось.
Провожали меня уже не рядового, а старшего солдата, точнее ефрейтора, с оркестром и играли «Прощание славянки». Я стоял, смотрел в окно вагона и плакал. Да, бежали слезы от горя прощания со своими сослуживцами, с которыми прошли трудные и неповторимые годы военной службы. Был ли я готов к выбранному пути, хотел ли стать военным? Тогда  об этом не думал. Судьба выбрала меня. Древние говорили: «Желающего, судьба ведет, не желающего тащит за волосы».

          Вот поезд мчится, и колесики стучат,
          И в пыльной дымке уж пропал Дауроград.
          Москва родная, я спешу тебя обнять,
          На Красной площади гранит поцеловать....