Мой приют - это женская гимназия...

          

           «МОЙ ПРИЮТ -  ЭТО  ЖЕНСКАЯ ГИМНАЗИЯ...»
                Документальный  очерк

      Это было в начале учебного года, в октябре 1899 года. В квартире начальницы женской гимназии Варвары Константиновны Харкеевич появи­лась худенькая, остроглазая, с прямыми коротко стрижеными волосами девица из Петербурга, дочь действительного статского советника Ольга Шлезингер. Северный климат для нее оказался вреден: девочка заболела туберкулезом и была отправлена в спасительный Крым. В об­ширной казенной квартире при гимназии жила еще одна ученица - племян­ница хозяйки Манефа, которую за увлечение рисованием величали "худо­жницей". Манефа - или попросту Маня - мечтала поступить  в Академию художеств. Чехов, заходя в квартиру, в шутку  молитвенно  складывал руки  и говорил: «Благословите, мать Манефа!»
В эти солнечные дни, против обыкновения, Варвара Константиновна к Чеховым не ездила, но по несколько раз в день говорила с Антоном Павловичем по телефону. Все знали, что у писателя, недавно перее­хавшего в Ялту, большой опыт в благотворительных делах. В Мелихове и окрестных подмосковных селах Антон Павлович построил три школы, снабдил их учебными пособиями. Писательских заработков на это, конечно, не хватало, поэтому Чехов устраивал благотворительные аукционы - в качестве лотов значились даже этюды Левитана! Проводились концерты, на ко­торых талантами и нарядами блистали друзья Антона Павловича -  актрисы и музыканты.
Да и в Ялте,  не имея собственного угла, Чехов уже впрягся в благотворительность. Его квартира на Аутской улице, в доме генеральши К.М.Иловайской, была больше похожа на почтовое отделение: повсюду лежали бандероли, конверты, книжки квитанций, палочки сургуча. Писа­тель хлопотал о сборе средств для голодающих детей Поволжья.
В ноябре 1898 года в местной газете "Крымский курьер" появилась за­метка с призывом спасти от голода крестьянских детей Самарской губер­нии, где разразился недород. Она была подписана самарским земским деятелем А.С.Пругавиным.  Стояла подпись и  Антона Чехова, что придало воззванию особый вес. Масштабы голода были велики: только за счет по­жертвований приходилось кормить до 24 тысяч детей! Среди фамилий ялтинцев, решивших помочь голодающим, встретилась и весьма выразитель­ная - Соленый. Чехову она запомнилась и вошла в список действующих лиц пьесы "Три сестры"...
Свое знакомство с начальницей гимназии Чехов обратил для по­льзы дела. На вечере по случаю именин Варвары Константиновны 4 декабря 1898 года он собрал и отослал в Самару значительную сумму. Фамилии жертвователей Чехов перечислил в заметке, опубликованной 8 декабря в том же "Крымском курьере": сама В.К.Харкеевич, учителя М.М.Горбатов, В.М.Карташова, Н.М.Тупиков, В.Е.Голубинина. Именно они - включая ял­тинского благочинного, протоиерея А.Терновского и учителя рисования Л.Н.Шаповалова, - и составили перво­начально круг общения писателя в "татарско-парикмахерской" Ялте. Знакомству с Шаповаловым, кстати, Чехов оказался обязан возведением в Верхней Аутке собственной "Белой дачи", которую первоначально наименовали было по татарскому названию местечка - "Буюрмус".
Более 60 рублей пожертвовали также ученицы гимназии... Трогательно читать в газетных отчетах, что свою лепту в благородное дело стремились внести самые маленькие жители Ялты. Неведомые ныне "Нелли, Воля и Лида" дали 15 рублей, от "Ниночки" поступило 10 копеек, от "Мишутки и Токи" по 20 копеек...
Конечно, в денежных средствах нуждалась и женская гимназия.  В ее истории были  времена, когда из-за нехватки денег учителя преподавали бесплатно. В 80-х годах Х1Х века гимназию едва не закрыли. Было время, когда занятия проводились в меблирован­ных комнатах на Виноградной улице... Однако организаторский талант недавней учительницы подготовительного класса Варвары  Сытенко (в замужестве Харкеевич) оказался выше всех препон. В 1877 году ее назначили нача­льницей гимназии. Она сумела привлечь частные пожертвования, которые и спасли единственное в горо­де учебное заведение,  где образование могли получить девочки. Новое здание гимназии  строили,  что  называется,  всем  миром.  Земельный участок в  Земском  переулке  (названном потом Гимназическим) по не­высокой цене уступил Кашицин,  все расчеты по освещенности, вентиля­ции, площадям учебных помещений проделал заслуженный профессор гиги­ены Эрисман. С подрядчиком расплатились, заложив здание в Харьковском земельном банке.
Роль попечителей была велика. Председателем совета был полковник М.И.Малиновский, среди почетных попечителей числились фрейлина двора ее императорского вели­чества графиня Е.Ф.Тизенгаузен, книгиня З.Н.Юсупова, почетная по­томственная гражданка Ялты М.В.Губонина. 1 декабря 1899 года В.К.Хар­кеевич известила Чехова: "Антон Павлович! Ура! Вы утверждены в долж­ности члена попечительного совета". Но уже в октябре писатель сообщал об участии в гимназических делах и с добродушной иронией хвастался В.И.Немировичу-Данченко: "...я теперь с важностью хожу по лестницам гимназии и гимназистки в белых пелеринках делают мне реверанс". Тут же Чехов и сделал многозначительное признание: "Мой приют - это женская гимназия..."
А кто учился в гимназии? Принято считать, что царский режим ущемлял сословные и национальные права подданных.  А вот цифры: в 1900 году в женской гимназии обучалось 175 православных, 7 - католичек, 12 - про­тестанток, 32 девочки из еврейских семей,  14 - из мусульманских... 49 из них принадлежали к дворянскому сословию, 128 - к городским мещанским слоям, 10 девочек было из крестьянских семей, 4 - из духовного сословия.
Чехов - по свидетельству ялтинского журналиста Н.Бесчинского, - был основательно осведомлен в школьных вопросах  и  осознавал  госу­дарственное значение образования: "Без широкого образования народа государство развалится как дом, сложенный из плохо обожженного кир­пича".
Но вернемся к осенним хлопотам обитателей любимого чеховского "приюта" - ялтинской женской гимназии. Устроить благотворительный базар - дело довольно сложное: приходилось обходить с подписным листом магазины,  чтобы собрать товары, которыми потом  торговали на "базаре".
Хозяева магазинов жертвовали охотно: во-первых, Варвара Константиновна в Ялте пользовалась большим авторитетом, а во-вторых, почти у всех собственников магазинов дочери учились в гимназии. Они были сами заинтересованы, чтобы и гимназическая библиотека попол­нялась, и все кабинеты имели необходимые пособия.
   Деньги бы­ли нужны и на то, чтобы дать возможность норма­льно учиться неимущим ученицам: снабдить их учебниками, тетрадями, обувью и одеждой. Бла­готворительный базар наметили провести в городском саду: октябрь вы­дался на удивление теплым. "Ах, какая тут чудесная погода! - восклицал Чехов в письмах. - Солнце так и прет в окно." Благодаря такой же теплой осени год назад Антон Павлович и выбрал Южный берег Крыма для добровольного  своего заточения.
Наконец, настал день базара, и Оля с Маней уселись в японском кио­ске вместе с шестиклассницей,  одетой в изумительное кимоно из парчи. Звали ее Нелли Абдараманчикова. Имя ее можно было встретить в прог­раммах благотворительных концертов и вечеров:  она училась музыке у В.Е.Голубининой и выступала с инструментальными номерами.
Тут-то и увидели впервые Антона Павловича ученицы гимназии. К сожалению, как он выглядел тогда, свидетельств не сохранилось, однако годом спустя точно на таком же благотворительном мероприятии  Чехова приметил севастопольский писатель Б.Лазаревский: "Одет он был, не в пример Горькому, положительным франтом. Запонки золотые, желтые бо­тинки, пиджак, пальто, - все это самое элегантное". Окружали Антона Павловича не менее элегантные дамы, среди которых выделялись Мария Пав­ловна и Ольга Леонардовна.
На этот раз Чехов ходил вместе с Варварой Константиновной от одного киоска к другому. В одном из них восьмиклассница Лида Черенкова торговала писчебумажными принадлежностями. Она громко зазывала поку­пателей, на все лады расхваливала товар.  Все смеялись,  и вокруг ее киоска все время было людно.
Маня указала Ольге на Чехова. Они приготовили по горсти конфет­ти, чтобы поприветствовать гостя, но Лида принялась громко зазывать его,  предлагая  купить  книжечку для за­писей. Всем было хорошо известно: Антон Павлович - любитель записных книжек. Улыбнувшись в бородку, Чехов потрогал свою книжечку, неизмен­но лежавшую в грудном кармашке, но покорно достал  портмоне. Продав писателю книжку,  Лида пристала с просьбой, чтобы Чехов пожер­твовал в ее  киоск перо. Ручки у него с  собой не  было, но Лида тут же вышла из положения: подала  ему  новенькую ручку с перышком, рас­печатала пузырек с чернилами и попросила  что-нибудь  написать. Антон Павлович написал: "Жертвую это перо в пользу Ялтинской женской гимна­зии".  Таким образом, ручка сделалась уже не просто "пером", а "пером А.П.Чехова".
Весть о "пере Чехова" облетела городской сад, и к Лидиному киоску стала стекаться публика: всем хотелось купить ручку писателя с еще не просохшими на ней чернилами. Но Лида не хотела назначать цену:
- Пусть покупатель сам оценит такую вещь!
И вот, раздвигая толпу, к киоску подошел отец Нелли, ялтинский бо­гач Абдараманчиков. Нелли схватилась за голову:
- Ой! Мой папа сейчас, наверное, купит перо!
- Ну, и что же?
- Ой, сейчас увидим!
Абдараманчиков вплотную подошел к киоску, положил на прилавок объ­емистый бумажник и забрал автограф писателя вместе с ручкой. Лида выт­рясла из бумажника все деньги, вплоть до последнего рубля, и возвра­тила владельцу. В бумажнике оказалось более 500 рублей - сумма по тем временам огромная! Конкурировать с таким покупателем охотников не нашлось.
                . . .
Вскоре после гимназического базара Варвара Константиновна с Мане­фой собрались к Чеховым, в только что отстроенную "Белую дачу". Приг­ласили и Ольгу. Та согласилась,  но всю дорогу боялась,  не возникнет ли неловкости  от  ее появления в доме знаменитого писателя.  Нелов­кости, к счастью, не  случилось. Гости попали к самовару, и Евгения Яковлевна усадила всех за чай. Вскоре в столовую вошел и Антон Павло­вич, которому Ольгу Шлезингер представили как пострадавшую от петер­бургского климата. Чехов отнесся к девочке внимательно и подробно ра­сспросил, у кого она лечится, что принимает, какой назначен режим. Очень тепло отозвался о лечащем враче Толмачеве как знающем специали­сте по туберкулезу.  Заговорили об уколах мышьяка, которые врач делал Ольге через день. Соединения этого ядовитого вещества в те времена использовались как кроветворное сред­ство. Антон Павлович нашел, что ходить через весь город ради единственного укола - лишняя трата вре­мени. Надо учиться делать уколы самостоятельно.
После чая Чехов пригласил всех в кабинет. Ольга вошла туда как в святилище и с трепетом разглядывала убранство комнаты. Ее поразила стерильная чистота, царившая в комнате. Письменный стол содержался в образцовом порядке,  не было завалов книг и газет. Манефа, как будущий художник, не скрывая восхищения, разглядывала живописные пейзажи Левитана и этюды покойного брата Антона Павловича - Николая. Особенно хороша была «Усадьба Бабкино», написанная Николаем в середине 80-х годов: в ней  чувствовалась стилистика  зарождающегося модерна.
Антон Павлович подошел к настенному шкафчику, висевшему между ка­мином и дверью спальни, и открыл расписную дверцу. Тут хранились лекарства  и медицинские принадлежности. Чехов дос­тал из футляра маленький шприц и тут же предложил Ольге поучиться де­лать уколы, только не в руку - в руку самого себя  колоть  неудобно - а в ногу. Девица, конечно, застеснялась и принялась отнекиваться, тем более что слово "мышьяк" само по себе вызывало трепет. Ее поддержала Мария Павловна: не надо отбивать пациентов у доктора Толмачева. Варвара Константиновна тоже засомневалась:
- Еще иголку сломает, ногу повредит.
- Сломать иголку трудно, - сказал Антон Павлович, однако шприц убрал. Позднее девушка  поняла,  насколько  писатель и врач Чехов был прав, предлагая ей учиться  обслуживать самое себя.   Чехов,  страдав­ший от болезни легких,  конечно же, делился собственным опытом, кото­рого - увы - всегда недостаточно.  Однажды в Форосе, в семье священ­ника Ундольского,  которому Чехов помогал в строительстве школы, ма­ленькая девочка простодушно спросила:
- Как же так? Дядя Антон сам врач, а вылечить себя  от болезни не может?
Чехов взял со стола ножницы, пощелкал ими и грустно проговорил:
- Вот ножницы:  все режут, а себя не могут...
Свою болезнь за чередой литературных и общественных дел Чехов действительно проглядел...
 Ольга быстро почувствовала доверие к Антону Павловичу и стала осваи­ваться на "Белой даче". Конечно, происходило это не сразу. Варвара Константиновна, памятуя о здоровье и литературных занятиях Чехова, строго-настрого запрещала девицам шуметь и возиться. Их посещения, судя по чеховским письмам, были довольно частыми, особенно в 1900 году. Иногда Антон Павлович сокрушался по этому поводу, иногда сообщал, что "было очень приятно". Чтобы визиты казались не очень навязчивыми, гимназ­ические дамы делали вид, что навещают матушку писателя – Евгению Яковлевну.
Вели себя девицы далеко не всегда чинно: дети есть дети. Однажды, совершив прогулку до "Белой дачи", гимназистки встретились там с поэтом Иваном Алексеевичем Буниным. Ему было тогда около трид­цати лет,  он не был столь знаменит, как Чехов. Слава пришла позднее, и не без помощи Антона Павловича: весной 1901 года Иван Алексеевич прислал в Ялту только  что  опубликованный сборник стихов "Листопад" и перевод "Песни о Гайавате" с просьбой представить их на Пушкинскую премию. Лауреатом он стал в 1903 году. По воспоминаниям Ольги Шлезингер, поэт не расставался с книжкой стихов: то засовывал ее во внутренний карман, то нервно перелистывал, расхаживая по кабинету Ан­тона Павловича.
- Я сегодня так с ней и спал, - мечтательно улыбаясь, признался он Че­хову. Антон Павлович отвечал лучистой и немного лукавой улыбкой и го­ворил о книге добрые слова.  Бунин, тронутый вниманием маститого ли­тератора, не нашел нужных слов и разразился шуткой:
- Наш писатель А.П.Чехов, покоритель диких чехов - отныне и навсег­да покорил  Бунина!
Бунин поселился в гостинице "Ялта" - она была рядом с гим­назией - и от Чеховых все возвращались вместе. Варвара Константиновна по-соседски пригласила Ивана Алексеевича заходить в гимназию, и Бунин на многие годы стал здесь постоянным гостем.  Первое, что спросили девочки у поэта - отчего это Чехов стал "покорителем диких чехов"?
- А просто так, - засмеялся Бунин, - рифма богатая!
Объяснение девиц не удовлетворило, и при помощи учителя Михаила Михайловича Горбатова, тоже причастного к стихотворчеству, экспромт был усовершенствован.
Бунин - по наблюдениям гимназисток – был то  грустен и меч­тателен, то безудержно проказлив. Таких проказ в памяти девочек сох­ранилось немало. Однажды ему под руку подвернулась  необыкновенная шляпа со страусиным пером, которая принадлежала жене важного гостя начальницы гимназии - губернатора. Пока Варвара Константиновна чинно беседовала с ними в гостиной, а кухарка с девушками накрывали на стол, к ним заскочил Бунин. Ужин с незнакомыми гостями его не прельщал, но обильные закуски, расставленные в столовой, были  соблазнительны.
- Ей-Богу! Разве от таких закусок уйдешь? Остаюсь!
Бунин исчез в прихожей, чтобы положить свои шляпу и трость - и вдруг - под оглушительный хохот девушек - появился в губернаторшиной шляпе, важно изображая страуса.
- Что у вас, девочки? -  озабоченно спросила Варвара Константиновна,  появляясь с гостями в дверях столовой. Ольга с Маней окамене­ли, а Бунин моментально скрылся под длинной парадной скатертью, постеленной по случаю гостей. Гости не успели рассесться, как Бунин высунулся полюбопытствовать. На секунду все застыли, но тут Варвара Константиновна, уже привыкшая к бунинским  выходкам, со смехом произнесла:
-  Разрешите вам представить: знаменитый поэт Иван Алексеевич Бунин!
     Бунин раскланялся, помахав роскошной шляпой, и приложился к ручке губернаторши. Все захохотали,  чопорность с важных гостей  как  рукой сняло, и ужин прошел весело и непринужденно. Тут, возможно, впервые был произнесен известный бунинский экспромт:
У Варвары Константинны
Стол накрыт отмено-чинно.
Была икра, редиска, сыр, сардинки,
И вдруг глядят: ни крошки, ни соринки!
Подумали, что был здесь крокодил,
А это Бунин в гости приходил.
Мораль сей басни такова:
Когда приходят к вам, о римляне, этруски,
То расточайте им любезные слова
И будьте скупы на закуски!
В заметках самого Бунина, написанных спустя многие годы во Франции, стихи приведены в иной редакции и без последнего четверостишия. По версии автора, экспромт родился в гимназической квартире Харкеевич в пасхальные дни, куда Иван Алексеевич наведался вместе с Куприным в отсутствие хозяйки.
Бунину принадлежала идея игры в "цитаты". Приглядываясь к Оль­ге, он заметил ее склонность по всякому случаю цитировать строчки и высказывания литературных героев.  У девушки была цепкая память, и наблюдательный поэт предложил - может быть, даже в образовательных це­лях, - за  каждую  угаданную цитату начислять "очки".
В игру втянулись и Чехов, и Куприн, который в 1901 году чуть ли не целое лето жил в Аутке. Случались весьма комичные эпизоды.
Однажды под вечер компания, в которую входили Чехов с Буниным, на­чальница гимназии и девицы,  слушали музыку в городском  саду.  Не­поседа Бунин был в ударе: вскакивал со скамейки, передразнивал прохо­дящих мимо ялтинцев или незнакомых приезжих. Ольге почему-то вспом­нилась фраза из монолога Нины Заречной:  "Вот приближается мой могу­чий противник дьявол". Текст чеховской "Чайки", конечно, все хорошо знали, но продолжить цитату не успели: к скамейке вдруг подошла мадам Бонье.
Софью Павловну Бонье, одинокую и богатую даму, занимавшуюся благот­ворительностью, в Ялте знали  все.  Бунин  даже останавливался у нее на жи­тельство, что было очень удобно: она жила неподалеку от моря, на Пуш­кинской улице. На пару с Фанни Карловной Татариновой, другой известной благотворительницей, их прозвали "антоновками":  их обожание Чехова не имело границ... Антон Павлович, в свою очередь, ценил бескорыстие и доброе,  отзывчивое сердце Софьи Павловны, но частенько подшучивал над ее стараниями выглядеть помоложе: "красный петух с белым хохлом".  Один такой случай описан в воспоми­наниях  девочки-швеи Любы Горбенко, помогавшей Марии Павловне в делах по дому. Оказавшись за обедом вместе с Бонье, Люба захотела сказать ей что-то приятное:
- Ах, какие у вас, Софья Павловна, красивые волосы и зубки!
Чехов, вроде бы занятый разговором с В.И.Немировичем-Данченко, за­смеялся и проговорил:
- Да, косы змейкой завиваются, когда надо, то снимаются. Зубки ров­ны, словно точены, по два с полтиною заплочены!
Засмеялась и Бонье:
- Любушка, это у меня накладные локоны.
Но вернемся в сад. Можно представить замешательство девицы: не успела проговорить - "могучий противник, дьявол", а мадам Бонье тут как тут! Ситуацию разрядил Чехов: процитировал продолжение пьесы, и все стали поздрав­лять его с первым заработанным "очком".  Случай же не забылся. Стоило девочкам встретиться в городском саду с Буниным, как тот начинал сует­ливо заглядывать под скамейки:
- Оберегаю вас: не прячется ли где  могучий противник!
                ...
Многие события, украшавшие своеобразную дружбу гимназисток с замечательны­ми писателями,  происходили в че­ховским доме или его молодом саду. "Сад будет необыкновенный!" - меч­тательно говорил Антон Павлович, заглядывая в будущее. Пока строился дом, Чехов проштудировал кучу садоводческой литературы. Породы растений  Чехов  подбирал  так, чтобы сад цвел круглый год. Ялтинский садо­вод М.И.Соколов предложил Чехову использовать часть земли для устро­йства формово-шпалерного сада из привитых на райке  яблонь и груш: их кроны растут не вверх, а вдоль почвы. Идею, однако, по-настоящему так и не воплотили: при строительстве подпорной стены под шоссе чеховский участок несколько раз вытаптывали...
Будущий сад, словно замысел пьесы, проглядывался только в контурах, а пока что косогор, утыканный деревцами самых причудливых пород, то­лько обретал облик "культурного места".  Сам писатель с Варварой Конс­тантиновной, по комплекции  склонной  к созерцательному сидению, обы­чно располагался на балконе  и вел беседы о садоводстве. Однажды их очень заинтересовал вопрос о сроках созревания перси­ков. В гимназическом саду было несколько молодых деревьев, и Варвара Константиновна поручила садовнику Михаилу Мануенко проследить, чтобы плоды не снимали до полного созревания. Садовник придумал подвесить под кронами марлевые сеточки. Запретный плод сладок, и всем хотелось "качнуть ветку" раньше времени. Как-то, во время игры, Горбатов пору­чил очередному фанту сходить к теплице и проверить, не поспели ли пе­рсики. Фант принадлежал Бунину,  и тот вернулся из сада без персиков, но с экспромтом:

Ходил Иван вокруг теплицы,
Имел с Михайлой разговор.
Но не принес Иван жар-птицы:
Я не царевич и не вор.
В этот раз садовые дела также обсуждались под аккомпанемент шуток: Бунин и Куприн убивали время с гимназистками игрою в "цитаты". Нео­жиданно Чехов подошел к перилам балкона и предложил  угадать  фразу. Игроки выслушали текст и замолчали в недоумении: ничего знакомого не угадывалось.
- Я уж вам немного помогу, - промолвил Антон Павлович. -  Это из Чехова.
Для большей убедительности он ткнул себя в жилет.
Принялись вспоминать рассказы Чехова, но ничего подходящего не нахо­дилось.
- Может быть, это из Александра Павловича Чехова? - предположил Куп­рин. Все знали, что старший брат писателя также сочинял прозу  под псевдонимом "Седой".
- Нет, нет, из Антона Чехова!
Долго гадали и, наконец, сдались. Чехову оставалось назвать произве­дение. Антон Павлович лукаво подмигнул Варваре Константиновне и объ­явил:
- А это - экспромт! Я это только что сочинил!
У Бунина экспромты возникали молниеносно, запомнить их было невоз­можно, и потому Ольга тайком от всех завела записную книжечку. Может быть, пример Антона Павловича сыграл не последнюю роль. Однажды исто­рия приключилась и с книжечкой.
Дело было летом, в чеховском саду. Надо сказать, что сад производил на людей  магическое воздействие: даже взрослые люди впадали здесь в шаловливое настроение. Для примера вспомним апрельские дни 1900 года, когда у Чехова гостили актеры Художественного театра.  В одном углу сада гремели вз­рывы смеха - это Бунин читал  чеховские юмористические  рассказы, в другом играли в догонялки, в третьем кидали камешки - кто дальше...
Конечно, и девицы бывали от сада в восторге, тем более, что участ­никами их беззаботных игр бывали Бунин, Куприн, а то и сам Чехов. Но вернемся к летней истории. Бунин произнес  очередной экспромт, Ольга схватилась за поясок, на котором висела книжечка - а ее нет! Видно, случайно отцепилась и упала где-то на дорожке.
Стали искать книжку, но тут раздался истошный визг. У Чеховых постоянно жили две беспородных собачки, имена которых обессмертил В.Гиляровский в стихах, написанных прямо на косяке веранды:

Край, друзья, у вас премилый.
Наслаждайся и гуляй!
Шарик, Тузик косорылый
И какой-то Бабакай.
Вопил Тузик, небольшой песик белой масти с черными пятнами. Бро­сились на визг и увидели, что Антон Павлович держит собаку на руках и осторожно трогает лапу. Тузик неудачно спрыгнул со скамейки, лапа застряла между планками, и бедный песик сломал кость. Записная книжка была тотчас забыта, все столпи­лись вокруг собаки. Чехов окликнул  садовника Арсения, Тузика пере­несли в кабинет.
Пациента положили на небольшой столик, Антон Павлович достал инструменты - изящный набор парижской фирмы, приобретенный еще в студенческие годы. Зрителей изгнали, ассистировать остался Арсений.  Антон Павлович довольно долго возился с собакой, накладывал шину и бинтовал. Наконец, Арсений вынес присмиревшего Тузика из кабинета; в лубке забинтованная лапа казалась необычно длинной. Евгения Яковлевна принесла для подстилки простынь, и садовник унес Тузика к себе.
Под впечатлением несчастного случая все присмирели, играть уже не хотелось. Но тут вступил Бунин с очередным экспромтом. Оказалось, что будто бы именно девицы виновны в страданиях Тузика!
Кто хочет в гости приходить,
Тот Тузика не должен бить,
Не должен лап ему ломать...
Договорить ему не дали, дружно замахали руками. Через несколько дней Иван Алексеевич зашел в гимназию и все-таки досказал экспромт:
Кто хочет в гости приходить,
Тот Тузика не должен бить,
Не должен лап ему ломать,
И книжечки свои терять!
И тут же с галантным поклоном протянул Ольге пропажу. Девушка была несказанно рада. Оказалось, Бунин нашел-таки книжечку, но началась суматоха с Тузиком, и он сунул ее в карман. Может быть, он надеялся узнать "сердечные тайны" или какие-то девичьи секреты, но - увы – там были только записи его собственных экспромтов. Вечером, раскрыв кни­жечку, Ольга нашла бунинское посвящение, смахивающее по интонации на известную отповедь Онегина  Татьяне:
Я думал, тайны юной девы
Прочту на этих я листках.
Я встретил лишь свои напевы -
В экспромтах, баснях, пустяках.
Зачем, мой друг, вы записали
В красивой книжке весь мой вздор?
Теперь захочется едва ли
Пересыпать им разговор.
Когда б вы книжку не теряли,
И Тузик лапу не сломал,
Мы все по-прежнему б играли,
И я экспромты сочинял.
Экспромт хорош только для тех,
Под чей он хохот говорится,
А сохранять его для всех -
Ей-Богу, просто не годится!
                ...
Сестра Антона Павловича - дома ее называли просто "Мапа" - бывала в Ялте наездами. Зиму 1900 года - пока Антон Павлович набирался здоровья в Ниц­це - Бунин также провел в чеховском доме  на правах  почти  родственника. Здесь хорошо жилось, хорошо работалось: замечательный рассказ "Сосны" Бунин написал в стенах Белой дачи. Сохранился анекдот о том, как Ма­рия Павловна зашла в гостевую комнату, откуда только что уехал Бунин, и с ужасом  увидела на обоях  целые созвездия клякс. Оказывается, у писателя была привычка резким движением стряхивать с пера лишние чер­нила...
В письме к брату  Мария Павловна  привела посвященные ей шуточные стихи Бунина.  По стилю и по "качеству"- если так можно выразиться – они ничем не отличаются от тех, что запомнила Ольга Шлезингер:

Позабывши снег и вьюгу,
Я помчалась прямо к югу.
Здесь ужасно холодно.
Целый день мы топим печки,
Глядим с Буниным в окно
И гуляем, как овечки.
"По-моему, последняя строчка глупа", - прокомментировала шутку Мария Павловна. Бунин же считал, что в ней и сокрыта вся соль; судя по всему, Иван Алексеевич был неравнодушен к сестре Чехова,  а  та  сводила отношения к невинному  «гулянию».
                * * *
Среди преподавателей гимназии было немало талантливых людей, которые пользовались любовью воспитанников. Чехов  очень уважал  Михаила Михайловича Горбатова, учителя географии в младших классах. Светлый блондин с легкой проседью в густой шевелюре, он казался мо­ложе своих пяти десятков лет, любил пошутить и потанцевать. Когда се­мья Чеховых перебиралась в  Ялту  и  встал вопрос о  трудоустройстве Марии Павловны - тоже учительницы географии - Горбатов  предложил ей свое место.
Вокруг него роилось немало забавных случаев, сохранившихся в памяти Ольги Шлезингер. Однажды  его  чуть не изгнали из гимназии за инцидент с попечителем местного учебного округа Х.П.Сольским, который, кстати, был знаком с Чеховым и приглашен в его дом. Благодаря такому полезному зна­комству Антон Павлович помог устроить в мужскую гимназию сына ялтинс­кого аптекаря Левентона. Дочь аптекаря, между прочим, не  без участия Ольги Книппер, поступила в артистки и даже состояла в труппе Художес­твенного  театра.  Ее сценическое  имя  - Алла  Назимова. Чехов сле­дил за ее судьбой, и однажды сообщал Ольге Леонардовне, что побывал в доме  Левентона,  куда актриса приехала отдохнуть вместе с другом, знаменитым трагиком Павлом Орленевым. Артистическая судьба Назимовой в России сложилась неудачно, но на гастролях в Америке она произвела фурор и осталась за океаном. Девушка из Ялты в двадцатых и тридцатых годах блистала  наравне со звездой немого кино Мэри Пикфорд, снималась со скандально знаменитым Валентино... Но об этом - отдельная история.
Сольский был с инспекцией на уроке Горбатова, который проводил опрос учениц. На вопрос, кто такой Владимир Мономах, гимназистка ляпнула:
- Монах!
Конечно, учитель должен был сделать строгое внушение, но Михаил Ми­хайлович заразительно засмеялся, а за ним и весь класс. Шокированный попечитель покинул класс и потребовал уволить Горбатова. Варваре Конс­тантиновне кое-как удалось смягчить Сольского.
При участии Горбатова родился стихотворный экспромт, благодаря кото­рому Чехова наконец-то освободили от миссии по "покорению диких чехов". Антон Павлович почти не выходил из кабинета, работал над пьесой.
- Антоша пишет, - шепотом сообщала Евгения Яковлевна за самоваром, и все старательно соблюдали тишину. Тогда Горбатов и предложил вариант:
Наш писатель А.П.Чехов
Восхищает драмой чехов.

Бунин тотчас подхватил мотив:

И давно на Танганайке
Спорят критики о "Чайке"!

 Михаил Михайлович  добавил:

А в блистательном Диване
Говорят о "Дяде Ване"!

Бунин поднял вверх руку, требуя тишины, и закончил коллективный экспромт эффектным аккордом:

А в Драконовых горах
Слух прошел о "Трех сестрах"!
Приезд Московского Художественного театра в Ялту весной 1900 года был самым ярким доказательством безграничной популярности Чехова-дра­матурга. Преподаватели и гимназистки старших классов, конечно же, по­бывали  на спектаклях и были счастливы наблюдать триумф любимого  писателя. Верный себе, Антон Павлович превратил субботний вечер 22 апреля в благотворительное мероприятие в пользу попечительства о  приезжих больных. Артисты читали произведения Чехова и Горького, играли отрывки из спектаклей. Депутация от публики вручила адрес в папке, на которой художница А.Комарова изобразила сцены  из «Чайки» и «Дяди Вани». Еще адрес – от Массандровского драматического кружка…  В воскресенье 23 апреля – заключительный спектакль Чайка». После третьего акта под гром аплодисментов  Чехова вызвали на сцену. Ему преподнесли пальмовую ветвь с алой лен­той,  городской голова зачитал приветственный адрес, «антоновка» Фанни Татаринова  продекламировала вирши, а с балконов в публику сыпались цветы и разноцветные листки со стихами, кото­рые сочинил Михаил Михайлович  Горбатов.  Ольга  Шлезингер  дословно воспроизвела их в воспоминаниях спустя семьдесят лет после события.
Честь и хвала вам, художники русские,
Типов бессмертных творцы благородные!
Смело расправивши крылья свободные,
Вы поднялись над понятьями узкими.

Чудной игрою восторги глубокие
В наших сердцах навсегда поселившие,
Новую эру в искусстве родившие,
Честь и хвала вам, борцы одинокие!
Экземпляр стихотворной листовки сохранил участник памятного вечера актер В.В.Лужский и передал в Музей МХАТ.
 Конечно, Чехову было не до гимназии, когда "Белая дача" была полна дорогими гостями из столицы. Гимназистки, однако, нашли возможность побывать в чеховском доме и в эти дни. Для приличия посидели  у Евгении Яковлевны, а потом зашли в кабинет писателя. Возле камина в окружении гостей стоял Антон Павлович. Шел оживленный разговор. Расс­матривали этюд Левитана "Стога сена", который художник написал прямо в кабинете на новогодние  праздники. Этюд был выполнен в экспрессивной манере, резким мазком; Чехову виделись отзвуки тревожного настроения, вызванного тяжелой сердечной  болезнью Левитана.
- Мокрым сеном пахнет - не правда ли?
- А в этой реке я когда-то купался, - указывал Антон Павлович на кар­тину в нише. - "Река Истра", тоже  Левитан  написал.
Ольга Леонардовна была рядом и вертела в руках маленький хлыстик: пыталась дотянуться до воротника Чехова. Неожиданно в кабинет влетел один из актеров, радостно приветствовал хозяина и сообщил, что спус­кался к самой воде:
- И пальцем в море побульбулькал!
Чехов залился добрым смехом и повторял:
- Побульбулькал?  Побульбулькал? Чудесно! Чудесно!
Таким радостным девушки не видели Чехова никогда, и было ясно, что писатель, наконец, окунулся в атмосферу среды, для которой и был рож­ден - атмосферу высокой талантливости и доброжелательства, в которой было что-то детское - радостное и беззаботное...
Перебирая крупицы воспомининий Ольги Владимировны Шлезингер - в замужестве Поповой - невольно сожалеешь об особенностях детского воспри­ятия жизни: дети схватывают и запоминают наиболее яркое, захватываю­щее:  необычные словечки,  случаи и происшествия, - то есть, нечто сюжетное и анекдотическое. Чехов в годы ялтинского затворничества был - увы - не столько субъектом действия, сколько субъектом созерцания, размышления, подведения  итогов своего  необычного и непонятного для многих новаторского искусства. Писателя одолевали сомнения, будут ли хотя бы через шесть-семь лет востребованы его драмы и прозаические вещи. Об этом Чехов откровенно признавался Бунину в одну из ночных поездок в Ореанду.
Его организм, угнетенный бациллами, каждый день, каждую минуту балансировал между жизнью и смертью... Жизненные соки текли все замедленнее, а буйство крымской природы – особенно весной - словно нарочно подчеркивало мучительный контраст. Для взро­слых посетителей чеховского кабинета бумажные фунтики  с мокротой, которые затворник "Белой дачи" сжигал в камине или бросал в банку с раствором, отдавались похоронным звоном… или стоном лопнувшей стру­ны, как это слышалось самому писателю.
Что могли знать девушки-гимназистки о  т а к о м Чехове? Что могла увидеть они за  у л ы б к о й, скользящей по умному и добродушному лицу дяди Антоши?  Предаваясь вместе с Чеховым беззаботным играм, они могли разве что  п о ч у в с т в о в а т ь  нечто большое и доброе, что крылось  в его душе.  Чтобы обозначить эту грань чеховской личности, мало историко-литературных обобщений и биографических изысков. Речь идет скорее о сфере педагогики, о таланте общения взрослого и ребенка. Его "слушались" растения и цветы - было сказано о чеховском таланте. Его добрая аура точно так же распространялась на детей и животных. "Судьба сделала  меня нянькой", - отмечал  Чехов,  вспоминая утомительное  репетиторство в дни  полуголодной юности и свою роль в становлении младших братьев.
 Не без влияния Антона Павловича се­мья заразилась литераторством. Мимо внимания прошло, однако, то об­стоятельство, что Чеховы были еще и учительской семьей. Мария Павло­вна после учебы на Высших женских курсах Герье преподавала в моско­вской гимназии Ржевской.  Брат Иван Павлович являлся заведующим Пет­ровско-Басманного городского училища. Жена его Софья Владимировна то­же учительствовала. Самый младший из Чеховых - Михаил Павлович - был по образованию юристом,  однако всю жизнь издавал детские журналы, в которых публиковал  собственные рассказы для малышей. Дети же его ри­совали для журнала ребусы и шарады... Вот такая педагогическая семья. О влиянии личности Чехова на детей можно привести массу примеров - из хроники ялтинской "Белой дачи".
Осенью 1900 года Чехова навестил писатель П.А.Сергеенко с сыном Алешей. Антон Павлович внимательно посмотрел на мальчика,  которому тогда было 14 лет, и назвал его "Алексеем Петровичем". В кабинете Чехов достал второй том Собрания  сочинений и подписал его: "Милому Алексею Петровичу Сергеенко на добрую память". Конечно же, подросток воодушевился и решил сделать для дяди Антона что-то очень хорошее. Отец предложил трудную работу: перепечатать на машинке из загра­ничного издания страницы романа Л.Толстого "Воскресенье", опущенные цензурой в русских изданиях. Алексей отказался от прогулок по Южному берегу Крыма, но задуманное сделал.
И - еще один эпизод из книги знаменитой немецкой актрисы Ольги Чеховой "Мои часы идут иначе". Юношеские годы ее были связаны с чеховской семьей, с Крымом. Получилось так, что тетка, актриса Оль­га Леонардовна Книппер - стала женой Антона Павловича, а  сама она вышла замуж за племянника писателя - Михаила Александровича Чехова, не менее знаменитого в будущем актера и режиссера.
"В затемненной комнате лежит мой маленький брат Лео. Ноги крепко привязаны к спинке кровати, голова неподвижна под кожаным ремнем, протянутым по подбородком. Маленький Лео должен перенести длительную мучительную, но необходимую вытяжку позвоночника.
Около кровати сидит врач. Он ласково говорит с Лео и показывает ему маленький граммофон, который принес с собой. Лео улыбается ра­достно и благодарно, несмотря на боль. Он невероятно музыкален. Врач это знает. Граммофон является одним из средств терапии.
Доктор строен; его овальное лицо обрамлено темными волосами и кра­сивой бородой. Его глаза сияют необычайным блеском. Это мужественное сияние помогает  пациентам  больше,  чем  медицина.  Он хорошо знает детское сердце и не прописывает таблетки, которые трудно глотать, но все любят принимать его капли.
Этот доктор - знаменитый писатель Антон Павлович Чехов..."
Добавлю, что маленький Лео, страдавший от туберкулеза позвоноч­ника, вырос в большого композитора Льва Книппера,  автора знаменитой песни "Полюшко- поле",  а  встреча произошла в Севастополе,  в день отъезда писателя из Крыма - навсегда...
Не мудрено, что Чехов иногда представлялся своим маленьким пациен­там кем-то вроде волшебника - настолько необычным выглядело его це­лительство. Однажды  Антон Павлович заметил у Любы Горбенко на ука­зательном пальце бородавку.
- Пойдемте в сад, я попробую вас вылечить.
Чехов сорвал зеленое яблоко, разрезал пополам и принялся ста­рательно втирать сок в бородавку. Так продолжалось несколько дней. И что же? Бородавка исчезла!
                * * *
Отзвенели пасхальные праздники. Станиславский увез свою симпатичную труппу обратно в Москву, оставив Чехова среди сладких воспоминаний - и далеко не сладкой жизни маленького курортного городка.  Не случай­но, наверное,  называл писатель Ялту "Чертовым островом", "теплой Си­бирью"... Впрочем,  больному человеку везде каторга. Устав от круго­ворота московских событий,  он - по собственному признанию в письме ялтинскому врачу  Л.В.Средину - "не без приятности" мечтал о возвра­щении в родные  пенаты. Конечно, тут не было  прекрасных  телячьих котлет, какие  подавались в Москве,  или хорошей писчей бумаги, без которой не хотелось садиться за стол. Но чеховское  неприятие Ялты, доходившее иногда до отвращения, питалось иными истоками.
Очень надоедали посетители. Однажды Чехов велел прислуге сказать, что он-де пьян и потому не принимает... "Крымский курьер" еще в сен­тябре 1899 года обнародовал номер чеховского телефона - 154 - и писателю названивал всяк, кому не лень. Досаждали сплетни. Человек большого юмора, Чехов видел и фарсовую сторону жизни в сплетнеобра­зующей среде. На этот счет Бунин оставил любопытное свидетельство. Однажды они возвращались с прогулки и  остановились под балконом; за парусиной угадывались силуэты женщин. Чехов вдруг широко раскрыл глаза и очень громко проговорил:
- А слыхали? Какой ужас! Бунина убили! В Аутке, у одной татарки!
Бунин замер в изумлении, а Чехов быстро прошептал:
Молчите! Завтра вся Ялта будет говорить об убийстве Бунина!
      Главной причиной того, что Чехов ощущал себя  затворником Чертова острова, были, конечно же, не газетные сплетни. Сплетня возни­кает как суррогат, как замена истинных, значимых событий в культур­ной и духовной жизни. Культурной жизни - в полном смысле выражения, - т.е., непрерывного процесса рождения и воспроизводства художест­венных ценностей, их постоянного контакта с публикой на выставках, концертах, в библиотеках, театрах, учебных заведениях, - такой жизни в Ялте, пожалуй,  нет и сегодня.     Во времена Чехова культурная жизнь носила ярко выраженный сезонный характер. Летом  гастролировали выда­ющиеся исполнители и артисты -  Шаляпин, Рахманинов, Стрепетова, Ста­ниславский, Мравина, Орленев, Ильинская... Собственные же творческие силы растекались тонкими ручейками по отдельным "культурным гнездам" или доживали свой век на покое, как "осколки" прошлого. Такими гнездами были дома Елпатьевского, Спендиарова, Блюменфельда, Бертье-Делагарда в Ялте, Бекетова в Алуште, Богаевского и Айва­зовского в  Феодосии... Позднее – дом Максимилиана Волошина в Коктебеле,Люди с культурными запросами  объединялись в кружки  любителей музыки и пения, в  общества поклонников драматиче­ского искусства,  которые  ставили  спектакли и проводили благотвори­тельные вечера с участием заезжих знаменитостей. Главной бедой куль­турной жизни городов Южного берега было отсутствие связей с народной жизнью. Народ был представлен неграмотным в массе татарским  населе­нием.
Для Чехова как писателя демократической формации участие в жизни народа было непременным условием творчества. В Мелихове он постоянно ощущал пульс русской жизни,  что нашло отражение  на  страницах  его прозаических и драматических творений. В Ялте писатель остро пережи­вал отрыв от питательной почвы. Его "Белая дача" стала попыткой сое­динения лучших творческих сил провинции с демократическим искусством всей России.
Своеобразным гнездом культуры была и Ялтинская женская гимназия. Не случайно к ней тянулось все живое, не отравленное духом при­обретательства и наживы,  царивших на Южном берегу. Только тут, оче­видно, Чехов ощущал дух детскости и непосредственности,  характер­ный для актерской и писательской среды. Ведь даже в суровом Льве Ни­колаевиче его взыскательное око усмотрело это свойство! После встречи с Толстым в Гаспре Чехов написал: "...ему Крым нравится ужасно, возбу­ждает в нем радость чисто  д е т с к у ю..."
Чехову импонировали люди, собранные Варварой Константиновной в женской гимназии, как, впрочем, и сама начальница. У них сложились доверительные отношения:  уезжая из Ялты, Антон Павлович  передавал ей на хранение  ценные документы, не особенно полагаясь на старенькую мать.  Писатель частенько появлялся в учительской  гимназии, раз­говаривал по телефону, а иногда, чтобы порадовать друзей, присылал в гимназию бублики, сладости и икру... В письмах делился забавными наб­людениями: "учительница танцев и гимнастики так молода,  что  втайне играет в куклы".
Имя ее известно: это Варвара Карташова, любовно именуемая воспитанни­цами "Варварочкой  Михайловной".  Согласно «Записке» по истории гимназии,  она поступила на работу в 1898 году,  и  было ей всего-то 18-19 лет.  Она вошла в гимназический фольклор благо­даря истории с архиереем.  В один из пасхальных праздников в актовом зале проводилось торжественное богослужение, после которого педагоги и воспитанницы подходили к архиерею под благословение - иначе  говоря, христосоваться. Поскольку епископ состоял в монашестве, целоваться с ним полагалось только мужчинам, а женщин допускали до руки. Варвароч­ка же, забывшись, полезла  целоваться - чмокнула в бороду и зацепилась за облачение,  стараясь добраться повыше. Монах отшат-нулся от нее как от нечистой силы, и Ялта долго судачила об этом необыкновенном случае.
Другие известное имя - Вера Ефимовна Голубинина, учительница музыки. Чехов звал ее "мадам Голубчик"; на вечерах, которые писатель устраи­вал для педагогов еще на даче "Омюр", она с удовольствием играла на пианино. Когда она бывала в Москве, Чехов устраивал для нее посещения спектаклей МХТ. Вера Ефимовна стала одним из ведущих пропагандистов музыки в Ялте:  открыла собственную музыкальную школу, а в 1909 году вместе с Ц.Кюи и А.Спендиаровым вошла в дирекцию Ялтинского отделения Русского музыкального общества...
В приязненных отношениях состоял Чехов с семьей благочинного церковного округа о.Александра Терновского, который наблюдал за пре­подаванием Закона Божьего в учебных заведениях. Благочинный занимал квартиру при церкви Иоанна Златоуста на Поликуровском холме. Бывали здесь и Чехов, и Бунин, и другие известные деятели, среди которых называлось имя знаменитого путешест­венника Н.М.Пржевальского. Гостеприимный  хозяин с гордостью показывал терракотовый кувшин с орнаментом в  виде  драконов,  подаренный  ему исследователем Азии.  Чехов,  должно быть, с особым интересом слушал рассказы о Пржевальском, перед которым преклонялся с младых лет. Ко­гда  путешественник умер, он написал некролог, преисполненный благого­вения перед  личностью, распространявшей по земле "доброкачественную заразу подвига".
Особенные отношения у писателя сложились с дочерью священника - Надеждой. Антон Павлович любил слушать в ее исполнении Шопена, сове­ршал с нею прогулки в Ореанду, на Пасху преподносил раскрашенные де­ревянные яйца. Когда Надежду свалил плеврит легких,  Антон Павлович преподнес ей изящный дамский галстучек... Местные дамы задумали женить Чехова на поповне, и Ольга Леонардовна еще долго в шутку вспоминала о "сопернице".
Неизвестно, питал ли Антон Павлович к Наденьке сердечные чувства. Дочь поповны,  Надежда Афанасьевна Литвинович, говорила ав­тору этих строк, что Чехов ценил простоту отношений с доброжелатель­ной и талантливой девушкой: не надо было говорить "умное". Известный чеховед Э.А.Полоцкая полагает - и не без оснований - что  встречи  с Надеждой Терновской  нашли  отражение  в  новой  редакции чеховского рассказа "Шуточка".
Гимназия притягивала людей, ценивших сердечность общения. Вместе  с Чеховым бывал здесь К.С.Станиславский - это было в августе 1900 го­да, когда Константин Сергеевич приезжал уговаривать Чехова написать новую пьесу для МХТ. Бывал Антон Павлович в гимназии с поэтом Ладыженским, который приезжал из далекой Пензы; с прозаиком Горьким, резкие манеры которого пугали и завораживали де­вушек.
                ...
Бежало и время... В 1900 году Ольга Шлезингер сдала экзамены за курс гимназии. На  экзаменах  присутствовали  В.К.Харкеевич и Н.М.Тупиков. Варваре Константиновне краснеть не пришлось: по всем дисциплинам девушка отвечала на "отлично". Успехи Манефы были поскромнее... Еще год Ольга жила и преподавала в Ялте, куда переехала теперь ее сестра Лидия. Очевидно, тоже по болезни. Однако в  архивных  документах, хранящихся в  Симферополе, имя Ольги Шлезингер встречается и позд­нее, даже рядом с именем Чехова.
Они фигурируют в списках благотворителей. Вот, к примеру, отчет о лотерее-аллегри в пользу гимназии от 26 сентября 1903 года: выручено 3010 рублей... А.П.Чехов пожертвовал для лотереи "вещами". Надо думать, под "вещами" подразумеваются книги писателя. Вот отчет о литературно-музыкальном вечере от 23 апреля 1904 года, устроенном на "усиление русского флота и оборудование Таврического лазарета". Ф.К.Татаринова пожертвовала 10 рублей, О.В. Шлезингер - 1 рубль 60 копеек...
Болезнь и всякого рода недоразумения постепенно охладили тесную дружбу писателя с гимназией.  Неприятен был скандал с протоиереем Терновским, который, как говорили в городе, написал донос на зако­ноучителя гимназии. Не сложились отношения с мужем начальницы, юри­стом Язоном Николаевичем Харкеевичем, человеком "назойливым и нуд­ным". По словам Чехова, этот Язон постепенно "водворился" в гимна­зии. Но легкий аромат впечатлений, которые были вынесены из Ялтин­ской женской гимназии, вольно или невольно  пропитал  ткань пьесы "Три сестры". Одна из сестер - Ольга Прозорова – тоже становится началь­ницей женской гимназии, тоже поселяется в казенной квартире при учебном заведении. От уроков у ней болит голова, она ощущает себя постаревшей от того, что сердится на девочек... Муж Маши Прозоровой - Кулыгин - преподает древние языки и сочиняет никчемные, занудные брошюры... Вроде той,  где  излагается история Ялтинской женской гимназии…
1 мая 1904 года Антон Павлович навсегда покинул Крым, а потом и Россию. Через два месяца его тело привезут в Москву и похоронят в Новодевичьем монастыре. Варвара и Манефа Харкеевич скромно доживут век в Ялте. После установления советский власти некий деятель куль­туры выживет Варвару Константиновну из гимназической квартиры. Сов­сем как чеховских трех сестер... Ольга Владимировна Шлезингер проживет трудную и долгую жизнь, вырастит троих детей и покинет этот мир в 1979 году в ранге персонального пенсионера республиканского значения.
В 1974 году она напишет воспоминания о гимназии, о Чехове и Буни­не, но толстые журналы не захотят напечатать их: факты незначительны, стиль слабоват...  Так оно, наверное, и есть. Материалы  попали в музей. После проверки имен и фактов,  которые, разумеется,  не перевернули  истории лите­ратуры, но оказались верными, мы и предлагаем чи­тателю очерк из жизни Ялты начала века. Свидетельства собеседницы Антона Павловича Чехова - скромной воспитанницы  женской гимназии Ольги Шлезингер - занимают здесь главное место.
 Что же касается ав­торства незатейливых экспромтов... Наверное, не всегда будущий Но­белевский лауреат изъяснялся только афоризмами! А эти  стихотворные безделушки - как они по-детски радостно и доверчиво передают атмос­феру ялтинской гимназии, о которой сам Чехов сказал: "Мой приют"...

                Список  источников  и литературы:
1. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем, в 30 тт. М.: Наука. 1974-83.
2. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худ. литература. 1954.
3. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Худ. литература. 1960.
4. Чехова М.П. Письма к брату А.П.Чехову. М.: Худ. литература. 1954.
5. Чехова М.П. Из далекого прошлого. М.: Худ. литература. 1960.
6. Чехова М.П. Воспоминания о семье Чеховых в записи С.М.Чехова. 1946-48 гг. Рукопись.  Архив Дома-музея А.П.Чехова в Ялте.
6. Чехова, Ольга. Мои часы идут иначе. Перевод Е.М.Чеховой. Рукопись. Научная библиотека Дома-музея А.П.Чехова.
7. А.П.Чехов. Сборник статей и материалов. Вып.3. Ростов-на-Дону. 1963.
8. Чеховский юбилейный сборник. М.,1910.
9. Чеховские чтения в Ялте. Чехов в Ялте. Сб.статей. М., 1983.
10.Чеховские чтения в Ялте. Чехов и ХХ век. Сб.статей.М.,1997.
11.Альтшуллер Г. Воспоминания о семье Чеховых // Новое русское сло­во. Нью-Йорк. 1960. 21 февраля.
12.Бабореко А. И.А.Бунин. М.,1983.
13.Головачева М.С. Письмо Шалюгину Г.А. от 11 августа 1984 г. Архив автора.
14.Гурьянова Н.М. Инцидент. И.А.Бунин у Чеховых в Ялте и Гурзуфе // Чеховские чтения в Ялте. М.,1987.
15.Гриб-Федорова Л.И. В семье Чеховых. // Дальний восток.
1960, N 4.
16.Историческая записка о Ялтинской женской гимназии за двадцатиле­тие ее существования (от1876 по 1901 год). Сост. И.Воскресенский. Ялта. 1902.
17.Литературное наследство. Т.68. А.П.Чехов. М.: Наука, 1960.
18.Литературное наследство. Т.87. Из истории русской литературы и общественной мысли.1860-1890. М.: Наука, 1977.
19.Миклашевский П.П.  Акварели. Рукопись стихотворения.  Фонд Дома-музея А.П.Чехова в Ялте. НВ-1027.
 20.Отчет по устройству 26 сентября 1903 года лотереи-аллегри в пользу Ялтинской женской гимназии.  Крымский республиканский архив. Ф.623.к.2, ед.хр.6, лл.3-6 об.
 21.Отчет по литературно-музыкальному вечеру, данному 23 апреля 1904 года воспитанницами Ялтинской женской гимназии на усиление русского флота и оборудование Таврического лазарета. Крымский республи­канский архив. Ф.623, к.2,ед.хр.6, л.8.
 22.Попова О.В. Ялтинские воспоминания (1899-1901гг.). Рукопись. Научная библиотека Дома-музея А.П.Чехова в Ялте.
23.Попова О.С. Письмо к Шалюгину Г.А. Москва, 27.10.1986 г. Архив автора.
24.Полоцкая Э.А.  Ялтинская редакция "Шуточки"// Чеховиана. М.: Наука, 1993.
25.Савельев С. Записки литературного следопыта. М.: Мол. гвардия. 1969.
27.Сергеенко П. О Чехове. В сб.: О Чехове. М.,1910.
28.Соколов М.И. Письмо к А.П.Чехову от 30 октября 1900 г. Ялта. Российская государственная библиотека, ОР. ф.331, к.59, ед.хр. 29, л.4.
29.Сошин Г. Очерки театральной и литературной жизни города Ялты. Рукопись. Ялта, 1968. Научная библиотека Дома-музея А.П.Чехова.
30.Шалюгин Г. "Письма я берегу и завещаю..." // Советский Крым.1985. 29 января.
                * * *


Рецензии
О благотворительности Чехова ничего в советской школе не говорили. Каким великим и добрым человеком был Антон Павлович!
Вот нашим бы бессовестным жадным новым русским взять пример с него!

Галина Санорова   03.07.2018 14:15     Заявить о нарушении
Спасибо, Галина! Вряд ли от толстосумов дождешься благотворения... Все за бугор тащат.

Геннадий Шалюгин   04.07.2018 07:08   Заявить о нарушении
Да, за бугор тащат все больше и больше:
Чистый отток капитала из России в 2017 году вырос более чем в три раза:
http://meduza.io/news/2017/12/11/chistyy-ottok-kapitala-iz-rossii-v-2017-godu-vyros-bolee-chem-v-tri-raza

Галина Санорова   04.07.2018 19:11   Заявить о нарушении