Запас прочности

Светлой памяти Михаила Петровича Симонова – Человека с большой буквы, Героя России, Генерального конструктора самолетов "СУ-27" и т.д.,  Лауреата нескольких премий,

«Жизнь есть подвиг. А главное – то, что то самое, что огорчает  нас и кажется нам, что мешает нам исполнить наше дело жизни,- и  есть наше дело жизни.»
                Л.Н.Толстой


Пролог
Окна  комнаты  рубленого дома, которую снимала мать Михаила после войны, выходили на торец взлетно-посадочной полосы московского аэродрома Быково.  При заходе на ближний привод посадочная глиссада – траектория  полета самолетов при посадке  проходила над их домом.
Михаил и  младший брат Слава  иногда часами наблюдали  за самолетами. Многие типы самолетов узнавали по  работе двигателя.
Гул самолетов будил воображение, неясно тревожил душу.  Иногда ему казалось, что он видит лица летчиков.  Однажды на аэродроме был праздник. И  Михаил с друзьями гордо ходил по летному полю, наслаждаясь  своей принадлежностью к авиации. Пролетающий планер, едва не задев его, обдал легким ветерком и шуршанием крыльев о воздух. Невдалеке приземлилось несколько парашютистов.
Позднее, уже в школе, он прочитал о Коктебеле, - мекке планеристов двадцатых годов. Что за прелесть, наблюдать, как на синем фоне неба под облаками  бесшумно парит большекрылая птица – планер. Без мотора и иных движетелей. Только за счет восходящих  потоков нагретого землей воздуха.
Самолет на буксире поднимает планер на высоту 300-400м, и после отцепки планер парит.
Оказывается, земля дышит и в холодную, и теплую погоду. Нагретый воздух поднимается  от земли. Земля дышит. И ее дыхание превращается в облака. А под ними, от облака к облаку, ведет эту машину планерист. Михаил не только читал об этом, но еще в выпускном классе в школе  на поле московского аэроклуба видел это. 
Так Михаил заболел авиацией. Стать конструктором стало его неотторжимой, почти  бредовой идеей, наверное, такой же, как для  четырнадцати  летнего Генриха Шлимана, желание открыть Трою. Страстная  и высокая мечта юности.
Прототип моего героя – будущий  генеральный конструктор - герой Росси, лауреат Ленинской премии, с которым мне посчастливилось работать в Казани на заре его деятельности  в течение  десяти лет.
Практически все герои книги – реальные люди  шестидесятых годов.
Мне, как автору повезло тем, что , еще в начале пути к этой книге, я получил благословление татарского писателя  Абдурахмана Абсалямова. Давно, под впечатлением романа  «Огонь неугасимый», я обратился к нему с  письмом  о своем намерении написать книгу об инженерах. Тогда я еще только вживался в коллектив,  в  котором  ярко и выпукло проявился  Михаил Петрович Симаков.
Уважаемый товарищ Чернявский!
Письмо Ваше получил. Благодарю за хороший  отзыв на роман  «Огонь неугасимый» Отрадно слышать от инженера -  конструктора  лестные слова о производственном романе.
Вы сообщаете, что собираетесь писать книгу из жизни конструкторов. Это хорошо, когда конструктор берется писать  о конструкторах. Значит,  Вам близок и понятен материал
Но жизненный материал – это сырой материал, все равно, что болванка, из которой  следует выточить деталь.
Вы спрашиваете, нужно ли  обобщать, добавлять? Безусловно. Без широкого, смелого обобщения не создать книгу
Желаю Вам успеха.
С приветом А.Абсалямов  21.01..61
Эта книга о Человеке, влюбленном  в небо. Не только  ради личного удовольствия, совершавший важные дела на земле, а во благо.
Симаков никогда  не пользовался высокопарным  стилем, но я скажу за него, - работал   во благо  Родины. Не  для чиновников и партаппаратчиков  в то непростое, во многом  время, созидал и жил, а часто вопреки их амбициям. Работал и жил он  в   своей  яростной и безраздельной  Любви к небу, к людям, ко всему  сущему, представляющему его великую Родину, не всегда справедливую к верным ее сынам.

КАИ  1954г  Аспирант Симаков
Еще до вручения диплома заведующий кафедрой «Конструкции и проектирование самолетов» казанского авиационного института профессор Герман Николаевич Воропаев, работающий в институте со дня его основания, предложил Михаилу  остаться в аспирантуре при  кафедре.
И потому  директор института, вручая Симакову красный диплом, пожелал ему успешной научной работы.  Но следующей ступенью  жизни Михаил избрал  создание планеров, каких не было  до сих пор в мире.Он так и сказал тогда профессору.
Воропаев  положил ладонь на широкую пролысину и поскреб пальцами по голой макушке:
 – Эка, молодой человек, куда хватили, - сказал он хрипловатым голосом, к которому Симаков привык на его лекциях. Воропаев сухо улыбнулся:
- Но,  вы еще не главный конструктор.
Симаков улыбнулся  открыто, и от того на его щеках обозначились привлекательные ямочки. Он  не сказал, что уже в десять лет  знал, что будет  главным конструктором.
 А что, - старый профессор внимательно оглядел будущего аспиранта и сухо расправил губы:  В науке  уверенность тоже необходима.
Теперь я понимаю, что Симаков согласился остаться в институте не ради науки, а чтоб иметь возможность заниматься любимым делом – созданием планеров.

Из  письма автора родителям в г. Омск
…Вот мы с Алексеем  и в Казани. Были в Кремле. Он расположен на мысе высокой террасы левого берега реки Казанки. Кремль пытался взять Пугачев с войском, но, отступая, он дал себе зарок вернуться сюда еще раз. И он вернулся, но уже  не по своей воле. Позже он содержался  в одном из казематов Казани перед отправкой его в Москву.
А во время нашествия Наполеона на территории Кремля была создана кузница на 16 печей. О себе сообщаю:  готовимся с Алексеем к экзаменам. Предполагается большой конкурс в авиационный институт. Он  основан в  1932году  на базе аэродинамического отделения Казанского университета. Первым был самолетостроительный факультет, куда мы и поступаем.  Живем в общежитии на улице Большая Красная. А главное здание расположено на улице  Маркса. Здание с колоннами снаружи и балюстрадами внутри. От общежития до него всего три минуты. И до Кремля не более.
Июль 1954г.
А сейчас я – пожилой человек, перелистывая страницы памяти, стараюсь  понять, откуда у моего героя, Михаила Симакова  реально состоявшегося  великого авиационного конструктора России, еще с юности явилась и крепла уверенность в правильности взятого им курса?
Тогда я мог лишь предполагать, но не  был уверен, что его гениальность проявится в дальнейшем  так выпукло и зримо.
 Откуда он черпал  силы, доказывая, обдирая бока, как  рыба  горбуша, что  продвигается против течения, преодолевая все препятствия,  движется исполнить свой жизненный долг – дать продолжение жизни.

Планерный «штаб» - ЦК ДОСААФ
По возвращении из польского города  Лешно, где проходили международные соревнования  по планерному спорту, прямо с Белорусского вокзала Михаил Симаков  автобусом направился  в Центральный  комитет ДОСААФ.
Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту  призвано способствовать развитию  массового авиационного  и морского спорта.
Начальник оборонно-массового отдела общества, полковник в отставке, встретил его, нахмурив большой, возвышающийся  стеной, лоб. Геннадий Викторович Епифанов  указал пухлой ладонью в сторону  кресла, примкнутого к столу.  За  этот стол старинного овального покроя Михаилу приходилось присаживаться не раз. Но, никогда  беседа не начиналась при мрачном  настроении обоих.
Фраза – отрицательный результат, тоже результат,  а он оказался провальным, не только не устраивала, но до сих пор будоражила и злила Симакова. На соревнованиях в Лешно не было ни одного советского планера. А наши планеристы, выступающие на купленных  планерах, оказались в хвосте таблицы результатов.
Геннадий Викторович покачал большой  продолговатой головой  с редким, скорее символическим покровом волос:
– Что же Вы, горе - планеристы, так  подгадили? – спросил он и ударил кулаком по столу, слегка приподнявшись над ним пухлым  животом. 
Симаков поджался, как рысь перед прыжком и, не отводя глаз от крупного широкого носа Епифанова, сказал нарочито тихо, стараясь сдержать в себе скопившееся  возмущение:
– Мы, Геннадий Викторович, это уже проходили. – Михаил сжал пальцы рук так, что ногти впились в ладони:  В  41 году, когда солдат посылали в бой, вручив им «достояние века» - винтовку образца 1891 года, известную как винтовка Мосина
Епифанов  положил локти на столешницу и уперся животом в край стола.
- Не  тебе  судить, – гортанно остановил его Епифанов. Ты тогда еще  под стол пешком...
- Верно. Я под стол, а отец под пули с винтовкой Мосина, – сказал, как выдохнул Михаил.
И, не обращая внимания на слова  полковника, продолжал говорить скоротечно и горячо:
 - И я хотел бы адресовать вопрос Вам, Геннадий Викторович, и всем, провалившим подготовку  техники и планеристов.
Симаков в волнении сцепил пальцы рук и прижал их к груди.
-Ты меня, –  Епифанов почесал плотную кожу головы, – в  дело  не зашивай. Есть кому над нами.        Епифанов двинул растопыренной ладонью, словно отстраняясь от Симакова:
  – И не суди, о чем не все знаешь – командным, но уже голосом, подорванным  и  временем,  и «Беломором», пачка которого лежала на правом краю стола, - сказал он.
Сквозь редкие волосы на голове полковника  было заметно, что  кожа налилась румянцем.  Но Симакова не смутил ни тон голоса, ни резкие слова, ни зардевшаяся плешина полковника:
– Хочу заметить, что я профессионально занимаюсь планеризмом   уже  шесть лет.  И имею за спиной два серийных планера.
- Только не надо тута  с  ликбезом. 
 Епифанов оглядел Симакова, как оглядывают скаковую лошадь:
- Могу добавить – первые цельнометаллические, так?  Но ведь  планеры и КАИ – 11, и КАИ-12 – только  учебные. 
Он развел руки в стороны: Что ж, памятник прикажете ставить?
Михаил улыбнулся:
 – Посмертно.
 И почувствовал, как спадает напряжение, мягчает душа
- Симаков, – сердито продолжил Епифанов, - на учебных планерах  чемпионат не выиграть.
- Так и я о том же. – Симаков спустился с жесткого постамента  бескомпромиссности. - И я спрашиваю Вас, идеологов развития спортивной техники, кто сейчас занимается планерами не от случая к случаю, как  генеральный конструктор Антонов, а профессионально и постоянно?
 Симаков выдохнул  и продолжил:
- Для  Антонова  – отдохновение души, баловство гения. А постоянно и всерьез?  Скажите, Геннадий Викторович, кто?
Полковник молчал.
-Нужна солидная организация, творческий коллектив, – убежденно и с жаром говорил Симаков.
Епифанов  провел сжатым кулаком по деревянной крышке стола:
 – Под твоим руководством?
Симаков  искренне  ответил:
 – Во власть не стремлюсь, но организация нужна.
- Ладно, – миролюбиво  сказал полковник. Со временем  будем мы делать свои планеры, не уступающие   «Фокам», «Яскулкам» и другой зарубежной  тарабарщине.
Симаков  раздраженно взгрустнул. Еще  в первые годы после окончания института столкнулся он с работниками добровольного общества.  И до Епифанова,  и при нем  кресла  в обществе занимали офицеры, вышедшие в отставку.  Без интереса к делу. И без знания  его.  Вот уж, воистину, каждый из них   «отставной барабанщик при козе». Таковым он считал про себя и Епифанова.
Но обойти их нельзя. Формально – они  идеологи авиационного спорта. Михаил отчетливо помнил, как пробивал, свой первый планер КАИ-11 Он вяло ухмыльнулся, и его слегка скуластое лицо с небольшим прямым носом  повелось гримасой:
– Ваши слова да богу   в уши.
Полковник  зауженными   хитринкой глазами взглянул на Симакова. Куда девалось его командное выражение:
 – Как говорится, на бога надейся, да сам не плошай.
- Я бы вовсе не надеялся. – Категорически произнес  Симаков, и кончик его гибкого носа заколебался  в такт словам.
- Ох, ты, сукин сын, камаринский мужик, - речитативом произнес  Епифанов  и засмеялся  глотками. - Вижу, имеешь за душой.
 Он  обнадежено, не сводя глаз,  уставился  на Симакова.
-Не без этого, – сдержанно посветлел лицом Михаил и пригладил смоляные  и без того, аккуратно зачесанные назад волосы.
-Тогда, слушай, генеральный, мою команду! – улыбнулся уже дружелюбно Епифанов::
-Через месяц жду тебя здесь с новыми проработками.
 0н погрозил пальцем:
 – Только ни каких революций.  Совершенствуй, видоизменяй. Способ старый, но надежный.
Михаил хмыкнул про себя, что означало, так и послушал.
 Из метро он вышел на станции  «Кировская». И в метро, где в это время всегда бывает немного народа, и сейчас, широко шагая к Министерству,  Симаков жалел о потерянном  в ЦК ДОСААФ времени.  Что привело его туда? Желание упрекнуть? Тоже мне, прошибить «генерала от инфантерии»?  Он представил живот Епифанова, упершийся в столешницу.  С делами и заботами такой живот не отрастишь.   Желание узнать что-либо новое? Разве не понял он, что «отставники» работают в режиме – разрешить или запретить? Поддержать или отвергнуть? И инициативы от них не жди.
Да знал он. Просто захлестнула безысходность. А ведь жив еще  в стране принцип вождя  народов. Хотя пять  лет прошло, как лежит в мавзолее...И принцип  правильный – летать выше, быстрее, дальше. Но это о большой авиации. Над этим работают солидные фирмы. Честь им и хвала. На казанском заводе идут  «тушки» - самолеты Туполева. И каждый раз еще со студенческой поры, проходя мимо сборочных цехов, он любовался  плавными обводами агрегатов самолета. Но авиация начинается не с больших лайнеров, а с легкокрылых планеров. И конструкторы, и летчики «рождаются» в них. Планер – колыбель большой авиации. Особенно для  студентов – будущих инженеров.
Так думал он – аспирант кафедры «Конструкции  и проектирование самолетов».  Михаил давно понял, нужна триединая форма  образования любого инженера.
Теория, строительство планеров и  полеты на них. Конечно,  всех под эту систему не построишь, как строил их на военных сборах старшина Щепучинин, нещадно подавляя  самолюбие и самостоятельность. Но чтоб каждый студент имел такую возможность. Почему именно планеры?  Так принцип – от простого к сложному.

КАИ -1956год. Есть СКБ – первое в стране.
Расставшись с Епифановым, он  отчего-то  вспомнил  свои студенческие годы, когда уже на 5 курсе он, Борис Иванин и его давний друг Володя Мицкевич, решили всерьез заняться планеризмом. Для этого Михаилу  даже пришлось бросить велоспорт.
Гаврилов - его ведущий в соревнованиях  « гонка за лидером», смеясь, сказал тогда:
- Зря, Миша, так можно испортить мужское  имущество.
Рафаил Гаврилов был старше Михаила на добрый десяток лет и слыл в глазах Михаила доброжелательным циником.  Михаил, чтоб смягчить сказанное, поправил – преимущество.
Смуглое круглолицее лицо Гаврилова расплылось в улыбке:
  – Не принижай породу. – И рассмеялся, обнажив  блестящей желтизны  коронку на коренном зубе.
Но два года  отказа от развлечений, девочек, других разных соблазнов не прошли даром. Трудно сейчас даже представить, как много удалось сделать. Два  планера  КАИ-12 и  КАИ-11  уже запущены в серию Необъяснимое свойство памяти. Зацепившись за какой-то малозначащий факт, подбрасывает она события и факты, казалось бы, забытые и не всегда желательные для  воспроизводства. Являются они без зова. Теснят сознание. А вспомнил Симаков  первое заседание  студенческого конструкторского бюро
Симаков собрал студентов – членов студенческого конструкторского бюро в лаборатории «Конструкции самолетов».
 - Отныне, - сказал Симаков  и улыбнулся,– человечество будет отмечать две даты, – он выдержал паузу и, глядя на притихших ребят, продолжил: 20 съезд КПСС  и рождение студенческого конструкторского бюро.
-То-есть,, – мы. – Отреагировал  наш однокурсник Виктор Смольников.
Случайное совпадение – съезд и студенческое конструкторское бюро(СКБ). Но более всего нас потрясли результаты съезда. Я вспомнил, как вместе с учительницей Клавдией Петровной в девятом классе мы плакали в день смерти Сталина. Каждый думал, что  все рухнет, жизнь остановится. А оказалось? 
На первое заседание  студенческого конструкторского бюро, созданного молодым аспирантом Михаилом Симаковым меня уговорил придти Эдуард.  Всего нас было шесть человек, не считая  Иванина и Мицкевича. Я понял, что они и сокурсник Иванина - Анатолий Асокин не были здесь новичками.  Рослый, но стройный  Михаил Петрович, так  он представился нам,  не произвел на меня никакого впечатления. Уж очень он невыгодно отличался от солидного профессора  Воропаева  и моложавого, строго, но изысканно одетого,  доцента Вахитова. Далек он был в нашем восприятии и от  кандидата наук, декана  нашего самолетостроительного  факультета Дмитрия Григорьевича Маношинна. Своей угловатостью, в нейлоновой белой рубашке с расстегнутым воротником и закатанными рукавами не подходил он даже на роль  лаборанта, а тем более  руководителя студенческого конструкторского бюро. Мы переглянулись между собой:  не зря ли пришли?
Перехватив этот взгляд и, очевидно поняв нашу реакцию, он улыбнулся  открытой, но стеснительной улыбкой, отчего  обозначились ямочки на свежевыбритых щеках.
- Вот что, мужики, - сказал он, сунув руки в карманы брюк.
Запомните этот день. Это  начало Вашего врастания  в инженерию, где как сказал директор института Юрий Кириллович, нет широкой столбовой дороги.
- Простите, но это и кто-то другой говорил - перебил его Виктор Смольников.
- Сам слышал? – живо обернулся к нему Симаков
-  Точно не скажу, но, кажется сам – неуверенно ответил Виктор.
Симаков улыбнулся снова ямочками щек и сказал:
 – Не уверен, не перебивай. Склоняю низко голову перед современником Маркса.-Он церемонно нагнул голову.
 Мы, не сговариваясь, засмеялись. Виктор вначале смутился, но через мгновение присоединился к нам.
–Это, Виктор, называется – не лезь поперед  батьки в пекло, – включился в разговор Роберт Серебров.
- Витя – сказал Симаков, погасив улыбку, - классик имеет право, чтоб его  цитировали и директора, и дворники.
Непохожесть Михаила Петровича на своих коллег преподавателей состояла еще и в непосредственности поведения, в отсутствии желания показать себя или установить дистанцию. Он рассказывал нам о Коктебеле, об удачах, разочарованиях и даже трагедиях  в развитии  авиации и конкретно – планеризма.
- Михаил Петрович, Вы об Анохине рассказали, а ведь он, кажется, жив? - спросил  Эдик Гофман. Округлое лицо и пухлые губы Эдика делали его   похожим на  добродушного кота. Сейчас, когда он волновался, сходство было еще  большим.
-  Вот, прав, молодой человек. – Он сделал паузу – имя рэк?   Эдик  непонимающе смотрел на Симакова.
 Выручил Кравцов:
- Его зовут Эдуард. - Алексей  смущенно пригладил кудрявые  и белые от природы волосы, словно похвалил себя. Кравцов  поймал ободряющий взгляд Плотниткова. Вильям, как и Алексей, был тоже из Белоруссии. Они  успели в институте подружиться.
- Мужики, мы, где живем? Национальный татарский язык  надо знать, – сказал Симаков.
Смольников хихикнул, а все остальные улыбнулись, приняв за легкий юмор.
 – Советую изучать. Как у классика? – спросил Симаков и сам же  продолжил, – в Казани он татарин,  в Алма-ата – казах.
Симаков прошелся  перед  нами и остановился  рядом  с Гофманом:
- Ты прав, Эдик. Сергей Николаевич Анохин пять  раз попадал в летные ситуации, которые специалисты считали безнадежными, но выходил из них победителем. К счастью, он жив. Молодец – сказал Симаков, и было непонятно, к кому это относится. К Анохину или Эдику?
Симаков сделал несколько шагов в сторону и, повернувшись, медленно шагая, добавил:
 -  Если когда доведется вам попасть на самолет ТУ-4, то попробуйте пролезть  по трубе, которая связывает уабину стрелка, расположенную в хвостовой части самолета, с кабиной пилота. Я пробовал. Замечу – самолет стоял на земле. После того, как я долез до места стрелка, рубашку хоть выжимай. У меня не было парашюта  и не бросало из стороны в сторону, как бывает в падающем самолете. А  Анохин  спасался через этот  лаз в полете, когда  у него в кабине не открылся фонарь.
(От автора. Позднее на 5 курсе на военных сборах, а они проходили на военном аэродроме, мы с Алексеем увидели самолет ТУ -4. Он стоял в стороне от взлетно-посадочной полосы. Одинокий и заброшенный. Светило яркое июньское солнце Мы вспомнили рассказ Симакова и попробовали пролезть. Конечно без парашюта и без кувырканий самолета в воздухе, как было у Анохина. Рубашки наши были в полном смысле мокрыми).
- Потому и Герой, – вступил в разговор Роберт Серебров. Симаков торжественно помолчал
- Однако вернемся к нашим баранам,– сказал Симаков. – Мы, патриархи, – он снова улыбнулся и посмотрел на Иванина, Мицкевича и Асокина  - разработали в кружке  профессора планер КАИ -6.
Собственно, никакого кружка и не было. Как теперь принято говорить, была инициативная группа из четырех  человек.  И сказал это Симаков для солидности:
- Я придерживаюсь эволюционной теории развития. Двигаться  постепенно от простого к сложному.
 Он понимал, надо сказать то, что ведет его? Вера и цель. И он сказал это. И напомнил о Коктебеле – Мекке планеристов тридцатых годов. И Генрихе Шлимане, решившего еще в четырнадцать лет открыть Трою. 
– Я так скажу, мужики, вера и цель, - это задание себе на всю жизнь. По-другому просто нельзя жить, – сказал он убежденно.
Будем изобретать велосипед или начнем с паровоза? – опять засмеялся, сморщив нос, Смольников.
Эдуард  пошевелил губами и сказал:
 – А на съезде  приняли решение о прекращении строительства паровозов.
- Это правда, Михаил Петрович? – спросил Смольников.
- Это, Витя, свидетельство  технического прогресса. Опять же, на  съезде принято решение о  внедрении на советских железных дорогах тепловозов и электровозов.
- Здорово, – с восхищением сказал Кравцов, пригладив  русые кудрявые волосы.
- Помнишь, Витя, - обратился он ко мне, - как  каждый раз перед тем, как выпустить пассажиров на станции, проводница  вытирала поручни вагонов?
«Еще бы не помнить дорогу от Омска до Казани продолжительностью двое суток»  - мысленно ответил я  и кивнул.
- Ну а теперь, к главному. – Симаков засунул руки в карманы брюк, подошел к одному из кульманов, стоявших у окна.
Всего  на антресоли их  было три. Вынув правую руку,  снял  верхний лист ватмана.На листе пергамента  был изображен аппарат, издали напоминающий  летательное   средство. Вместо кабины - один лишь пол, на котором закреплено легкое сиденье  и одиноко торчащая  ручка управления. Впереди - «легкомысленные» педали. Дальше шла ферма, подобная той, что стоят на мостах, только  несравнимо меньше и ажурней. На этой ферме установлено оперение.
- Аппарат Братьев Райт, – воскликнул Смольников, но против обыкновения засмеялся очень сдержанно. Роберт внимательно рассматривал чертеж. Мы все встали  полукругом вокруг чертежного станка – кульмана.
- А ферма не сломается?
- Будет ли он летать? – раздавались вопросы, но Симаков слушал и молчал.
- Практика, – критерий истины, мужики. Прошу вопросы по существу, - вмешался Симаков.
- Есть ли детальные чертежи? – спросил Эдик.
- Что-то есть, что-то по ходу будем разрабатывать.
- На какую перегрузку рассчитан планер? – это Роберт спросил.
Симаков  ответил и назвал остальные данные планера первоначального обучения КАИ-6.
-А подлетнуть можно на этом планере? – спросил  Вильям Плотников. У него были красивые черты лица  и даже, широко торчащие уши, нисколько не снижали впечатления.
- Хороший вопрос. – Симаков  вздернул указательный палец, – обязательно.
-Если все вопросы исчерпаны, тогда за работу, – сказал Симаков и добавил – строим планер КАИ-6
- Так мы не знали, что сразу начнем, – сказал Смольников.- При параде мы.
- За всех не отвечай – перебил его Роберт. – Я, к примеру, прихватил рабочую одежду. – Он похлопал по дерматиновой крышке маленького черного чемоданчика. Кажется, такие чемоданчики почему-то называли  «таблеткой».
- Мужики, я не держу никого. Кто не может работать сегодня – пусть идет домой. Кто разочаровался  – тоже.
Но  никто не ушел. Если честно, то меня не заинтересовала ни перспектива полетов, ни тем более строительство планера. Но уйти было стыдно, и я остался, решив сегодня поработать.
- В таком случае приступаем к работе.
 Распределение обязанностей не затянулось.
- Вы, господа, - обратился Симаков к Борису, Владимиру и Анатолию проектируете  новый планер  и обслуживаете строительство КАИ-6.  Младшие курсы – строгать, пилить.
Им, то-есть нам, Симаков дал прозвище  «негры», но никто на это не обиделся. Более подробно он рассказал о задании  каждому.
И так,  «Бвана» проектируют, а «Негры» строят. Бвана – это из книги чешских путешественников. Зигмунда и Ганзелки, которыми мы в то время зачитывались, оживленно обсуждая  фотографии с обнаженными фигурами  аборигенов джунглей.
 Сегодня Симаков стал обучать нас работе  с инструментами – электродрелью, ножовкой, напильником
- Не пыльная работа – резюмировал Виктор, но на самом деле,  работа была не из чистых.  Планер  изготавливался  из  дерева.
- Готовых  рецептов и стопроцентного обеспечения не ждите. Проявляйте инициативу. –Говорил между тем Симаков.- Что не ясно, пожалуйста, обращайтесь ко мне. Можете в любое время и на кафедру, и даже домой. Правда, собственной квартирой не обзавелся еще, но, между тем, приму. Он сел верхом на стул и добавил – все понятно?
  - Михаил Петрович,  а когда полеты начнутся? – спросил  Смольников.
Я не был уверен, что это ему нужно. Скорее – дежурный вопрос.
- Вот. Не в бровь, - Симаков встал со стула и, закинув руки за спину, точно, как делает во время лекции доцент Марат Вахитов, - продолжил – а в глаз.
Симаков посмотрел в окно,  где,  несмотря на начало весны, лежал, но уже черный от городской пыли, снег,- едва просматривающийся из единственного окна  полуподвала.
-И так, о перспективе полетов. Сегодня джентльмены,  - он посмотрел в окно, Сегодня – март. Четыре месяца  на изготовление  планера. Значит – он  загнул четыре пальца на левой руке и посмотрел на них, где должен быть ответ. – Июль - испытание. Мы переглянулись между собой, а Эдик спросил:
-Отчего именно  четыре месяца и отчего  июль?
- Вы ожидаете научно – обоснованных норм? – он посмотрел на всех нас, но остановил взгляд на Гофмане. - Все гораздо проще.– Летний месяц. Каникулы опять же - Симаков улыбнулся ямочками щек – примитивно, но зато надежно, а главное жизненно.
Ребята разошлись, а было уже около десяти  часов вечера, и Симаков, оставшись один, глубоко задумался. При ребятах он  делал хорошую мину, но, в самом деле, удовлетворения у него не было. Всего семь человек. И ему сейчас надо 20 – 25 человек. Он вспомнил слова Воропаева, - «студенты увлекающийся и быстро затухающий  материал». С меньшей численностью, и учитывая   опыт работы профессора со студентами, на этот самый простой планер уйдет целая жизнь. А это все равно, что добиваться расположения женщины всю жизнь, чтобы потом сказать, а на любовь времени, да и сил не осталось. Конечно,  Тургенев и Петрарка не разделили бы его мнения, но у них своя жизнь, которую не приемлет он.  В таком случае, – вновь вернулся он к постройке планера, лучше землю копать в колхозе. Пользы больше будет.
У него было стремление не только утвердить себя в качестве законодателя  новой триединой формы обучения, - теория на студенческой скамье, практика  - строительство планеров и полеты. Но не меньшая задача Симакова – стать лидером в планеростроении. В том числе и в мировом. Благое пожелание или махровое  тщеславие? Нет, это была ближайшая, но далеко уходящая цель. А без поставленной цели не было бы Трои для Человечества. И потому малая численность студентов его обескуражила.
Дверь в помещение, которое им выделил директор института (тогда руководитель ВУЗА имел статус директора) для кружка, открывалась со скрежетом, схожим с недовольным рыком  тигра из зоопарка. Михаил вздрогнул от неожиданности и обернулся. В дверях стоял Роберт Серебров – высокий и стройный. Совсем еще юное лицо  с  темной опушкой волос на верхней губе, производило наивное почти детское выражение.
  - Что-то забыл? – спросил Симаков, еще не отойдя от сложных размышлений
Роберт нерешительно переступил с ноги на ногу, видимо, не решаясь высказать, задуманное.
 Михаил доброжелательно улыбнулся. – Что ты, как красна девица. – Он помолчал. – Ты - мужик, так давай выкладывай правду матку.  Роберт перешагнул порог. Симаков указал на стул у верстака:
 – Приустал? – участливо спросил он.
– Да я, собственно, не по занятию – сказал тот.
 – Валяй – Михаил встал и потянулся к разбросанным  инструментам.
- Давайте я Вам помогу. -  Роберт встал  и стал собирать ножовки.   Их было три. Да еще два драчевых напильника, рубанок.
Сюда клади – Симаков указал на  полки у противоположной стены.
- Нам бы помещение побольше, – мечтательно сказал Серебров.
- Братья Райт – Симаков взглянул на студента – собирали свой первый планер в сарае. Слышал об этом?
- Нам историю авиации читал Герман Николаевич.
- О, - с некоторым одобрением   откликнулся  Симаков о профессоре,  - нам он так далеко вглубь истории  авиации не заходил.
Роберт положил инструменты на полку и  развернулся к Симакову.
Они оказались почти лицом к лицу. При этом Роберт смутился, а Михаил улыбнулся, подумав, каков парень, еще мальчишка.
– Я вспомнил – сказал Роберт - Яковлев собирал самолет  в кроватной мастерской.
- Тоже Воропаев говорил?
- Нет, – опять смущаясь, ответил он. – Я сам читал.
- Тогда, Роберто, – с пафосом в голосе произнес Михаил – запомни эту не самую респектабельную мастерскую. Внукам расскажешь и о Яковлеве, ставшем гениальным конструктором, и о себе. К тому времени ты уже станешь известным  лауреатом всяческих премий и почетным гражданином города Казани
- Михаил Петрович, у меня другое видение будущего. Я буду летчиком. А им,  как известно, звание лауреата не светит.  Отличившимся присваивают Героя. Иногда – посмертно..
Ого – подумал Симаков, – ничего себе, - только Героя.
Он с уважением посмотрел на Роберта.
Сейчас он казался Симакову  совсем  мальчишкой. Только темный пушок на верхней губе  напоминал, что он входит уже в клан мужчин. Но не это поразило Михаила. Твердая уверенность его успешного будущего.
- Это по мне – поощрительно  произнес Михаил.
Серебров встал и как студент на практическом занятии сказал:
-Об этом я и хотел с Вами поговорить
- На тему, как стать Героем? – Симаков снова улыбнулся и пытливо- выжидательно и  посмотрел на Роберта.
Роберт застенчиво улыбнулся:
 - Вот мы сделаем планер. Уверен, – через полгода, как Вы и планируете.
Симаков кивнул головой:
 – Продолжай.
- И что потом будем делать? Поставим на прикол? Тогда зачем все наши усилия?
Симаков восхищенно глядел на совсем юное лицо студента. Вот тебе и мальчик. А мысли – взрослые. И он, не  скрывая своего восторга, который проявился в голосе, спросил:
– И что ты предлагаешь?
  - Нам бы планерную станцию открыть.
Михаил теперь всерьез взглянул на Сереброва. Этот мальчик, -  уже и  не мальчик вовсе, и заявил  он о сопричастности  к его идее.
- Так, Роберто, для этого надо научиться летать
Ответ, как и перед  этим, обескуражил Симакова:
– Так я уже летаю, – как о чем-то обыденном ответил Роберт.
Симаков, не смутившись, спросил:
– Кстати, у кого?
- В группе Чуишева.
- Во, как! – воскликнул Симаков и  поднял выгнутый большой палец правой руки.- Твои  впечатления?
- Третий разряд по планерному спорту.
Симаков спросил  про инструктора, но Роберт не понял вопроса. «Есть в этом парне здоровый апломб – подумал он - лишь бы не растерял»
- Молодец, – ответил Симаков. - Будет планерная  станция – твердо сказал он. - Назначаю тебя  инструктором.
- Так у меня даже удостоверения  на право буксировки  нет.
- Пока - улыбнулся Симаков и уперся указательным пальцем в грудь. – Планерной станции тоже. – Он  раздельно по слогам продолжил – тоже  пока нет.
Оба  с пониманием  рассмеялись

 Шагая в общагу, мы  оживленно обсуждали результаты 20 съезда Партии. Обсуждали с внутренним удивлением, но  с  юношеской доверчивостью. Занятие в   кружке были следующей темой обсуждения.
Потом были занятия еще и еще. Но теперь  почти ежедневно приходило 10-12 студентов. Почти все ребята из СКБ занимались в школе в авиамодельном кружке. Мы с Алексеем выпадали из этой статистики. Но теперь и мы втянулись в работу, стараясь приблизить результат. Стали членами  СКБ и «старички» - Борис Иванин, Владимир Мицкевич и его жена Люся.  Мицкевичи поженились всего год назад. Люция, как часто называли ее, была на два года  моложе своего мужа Владимира.
 Взволнованные происшедшим, уже на третьем занятии мы   спросили мнение Симакова о Съезде. Но Михаил Петрович, – высокий и статный аспирант, едва ли  чуть не на десяток лет старше (как выяснилось позже – на восемь) улыбнулся  ямочками щек:
–Надо все осмыслить, мужики. Как говорил незабвенный Козьма Прутков – не все стриги, что растет.
Михаила Петровича теперь любили все. Каждый по-своему. Кто ценил в нем интересного рассказчика, кто - его доверительное отношение к членам кружка. И, конечно же, все считали его талантливым конструктором. К этому времени  в городе Арсеньеве выпускался серийно двухместный учебный планер КАИ-12, который теперь именовали «Приморец». А рембаза  в  п. Кубинка готовилась к  сборке первого опытного экземпляра  одноместного планера начального обучения КАИ-11. Некоторым нравилось   увлечение Симакова бардовскими песнями. Симаков  где–то доставал   
записи бардовских песен на «ребрах». При чем здесь ребра? Мягкие пластинки выполнялись на использованных рентгеновских пленках. Если посмотреть такую пластинку на свет, то можно увидеть снимки руки или ноги. Но на большинстве пластинок снимки грудной клетки – ребра.
 Но, безусловно, нам всем нравилась  увлеченность Михаила Петровича авиацией.
- Инженером, – он добавлял, – настоящим инженером нельзя стать, не  подлетнув, – он слегка поднял ладонь. - Не полетав, – вытянул  в сторону руки.- Одним словом, между нами, мальчиками говоря, не прочувствовав воздушную стихию.
Симаков обвел всех взглядов, приглашая разделить его взгляд.
- Кто слышал о Нестерове? И, заметив наши дружные кивки головами, продолжил – Петр Николаевич  Нестеров впервые доказал: В  воздухе – везде опора.
            Роберт, улыбаясь, сказал:
 – До него  все летали «блюдечком». По инструкции было запрещено делать повороты с креном на самолетах, и  добавил: – На планерах  тоже держались этого же правила.
Виктор Константинов – он  заканчивал  среднюю школу, но уже учился в аэроклубе, выждав, пока закончит Роберт,  добавил:
 – И сколько летчиков погибло из-за этого дурацкого запрета.
Его обветренное лицо и, плотно сложенная не по юношески фигура, вызывали у Симакова уважение.
 – В чемоданчике – Симаков  указал рукой на чемоданчик – «таблетку», что лежал на коленях у Виктора, - небось, гирьки?
Константинов застенчиво ответил:
 – Гантели.
Симаков похвалил:
 – Молодец. К чему себя готовишь?
- К испытательной работе, - просто, без бахвальства ответил Виктор.
-  Рассчитываешь получить Героя? – спросил, улыбнувшись, Симаков, вспомнив разговор с Серебровым.
Виктор пожал плечами. 
Симаков уважительно помолчал, потом сказал:
  – Минуту  подождите.
Он и отошел к стоявшему здесь же кульману. Скрипнули рычаги передвижения рейсшины, и Симаков нанес несколько линий на уже изображенной, но пока неясной конструкции.
 – Инженер, как и писатель должен постоянно мыслить. В чем разница? – спросил он, продолжая чертить. – Писатель выражает мысли в словах и предложениях, а инженер – в чертежах.
  Он повернулся  в нашу сторону:
– Что говорит по этому поводу  Николай Иванович?
Мы почти одновременно  сказали:
 – Черчение  - язык техники».
Нам повезло. Начертательную геометрию – «начерталку», как называли мы  этот предмет, и черчение вел  преподаватель Николай Иванович Двинянинов. Человек, влюбленный в свой предмет.
Для беседы мы часто собирались  на антресолях лаборатории «Конструкция самолетов». В этот раз мы на входе встретились с деканом факультета Дмитрием Григорьевичем Маношинным. На наше робкое «здравствуйте» он, выгнув шею, как, набычившись, посмотрел на нас поверх очков:
 – Молодые люди, а на лекцию не пора? – Он с легкой ехидцей улыбнулся – я уже иду.
Не ожидая нашей реакции,  прошел мимо нас.   
-Ладно, мужики. Начинаем повесть временных лет. – Симаков открыл папку и  вынул множество проспектов.
Мы все ссунулись вокруг стола. Кто-то протянул руку к красочным проспектам, за что получил легкий шлепок Симакова  кистью руки:
 – Не лезь поперек батьки. – Он вновь улыбнулся легкой открытой улыбкой.
Михаил Петрович рассказывал о планерах отечественных и зарубежных.
«Метеор», «Яскулка», «Фока», еще и еще. Летные характеристики, рекорды. Мы слушали с восторгом и восхищением.
- А у нас? – спросил Эдик и тут же ответил:  паритель  А-13?
- Пророков нет в своем отечестве, – горестно сказал Симаков. - Для обучения наш планер  КАИ-12 («Приморец»)  хорош.  Но для парения и соревнований  он не дотягивает. Ты прав, Эдик. Мы долго говорили о планерах и самолетах. Больше всех  высказывались на эту тему Серебров и Константинов.
Я с восторгом всегда смотрел на их вдохновенные лица, когда речь заходила о полетах. И, если бы… -горестно подумал я сейчас. 
  Симаков улыбнулся ямочками щек:
- Не знаю, как Вы, но я уверен, что для пилота, а главное для инженера, полеты – не только удовольствие, хотя – он радостно  потер руки - и немалое. Но для инженера - это возможность познать характер  планеров.
 Он помолчал и тут же продолжил:
 – Формы планеров, обводы, удобство  работы в кабине.- Он обвел всех взглядом,– вам, как будущим  профессиональным конструкторам  ощутить легкость управления.
 Он заложил руки за спину и переместился в одну сторону от стола, затем вернулся: Чтоб учитывать при проектировании планеров.
 Помолчав, он  добавил:
- И  космических кораблей в будущем.
- А все-таки, меня интересует  как вот так? Был бог, а потом под порог? – спросил Эдуард о прошедшем съезде. Эдик любил во всем разбираться досконально.
- История, Эдик никогда не ходит  по прямой.- Поучительно сказал  Симаков. – Она виражи предпочитает, подъемы и спуски. При этом ни в одной плоскости, а  по крену и тангажу, если использовать авиационные термины. Диктаторы, как видишь, тоже покидают вершины. А Сталин – диктатор. Не так ли?
-Так съезд признал это, – сказал Плотников, повернув голову с оттопыренными ушами, напоминающими радарную установку.
Кравцов, проведя растопыренными пальцами правой руки по курчавым волосам, посмотрел на Плотникова.
- Ты, друже, как Ильин, со своим взглядом на развитие истории.
- Михаил Петрович, можно вопрос не по существу?
- Хоть два, Роберт
- Когда разрешат планерную станцию открыть? – его глаза с легкой голубизной засветились  неподдельным интересом.
 Симаков с огорчением констатировал:
  - К сожалению, не знаю. Но меры предпринимаю.
Симаков вновь прошелся вдоль стола: Но станция – не самоцель. Главное сегодня – создать государственную организацию. – Он несколько восторженным  голосом продолжал:
– Создать и довести ее до уровня планерной державы.
- Так сказать, – Нью-Васюки?
Симаков резко обернулся – а вот этого я не люблю. Шутки здесь неуместны.
Смольников, словно уличенный в нехорошем, стесненно отошел к стене.
-Есть для каждого человека что-то святое, над которым нельзя шутить – спокойно сказал Симаков.
 Люся Мицкевич, которая  работала  в лаборатории кафедры  двигателей, спросила:
-Предпосылки имеются?
Симаков снова прошелся вдоль стола – успел я в этот раз зайти в ЦК Комсомола и ЦК Партии.  И там,  там знают о наших планерах,  и, кажется, имеют намерения.
Отойдя от стола, он продолжил:
 – Знают и об инициативной группе Козлова. Заводчане проектируют самолет.
Мы уже знали об этом от Маношинна.  Группа энтузиастов в серийном конструкторском бюро Ступина, что на авиационном заводе, уже более года работала над проектом  реактивного учебного самолета ТР-1.
- Так они еще ничего не создали? – запальчиво, почти крикнул Гофман.
Смольников сморщил нос:
-Значит, умеют мыльные пузыри пускать
- Цветные, – добавил я.
- И это тоже, – согласился Симаков. Только, мужики, усеките с детства. Есть понятия фактура и  номенклатура. Первое, – это наша работа. То, что мы создаем. А второе – те, кто пытается за нас решать.
- Как я понял, – произнес молчавший до сих пор Мицкевич, - он сидел сбоку и, казалось, без интереса. – Я понял. Ты, Миша согласился  с номенклатурой?
 Симаков развернулся  к Владимиру:
  – А соглашаться, Вова еще не с чем,.
Симаков вдохнул, будто запасаясь впрок воздухом:
 - Но за то, чтоб иметь человеческие условия для работы, - голос его обретал силу, - я  не только соглашусь с номенклатурой.  Я к черту на рога полезу., если потребуется.
- А как же братья Райт? – поддел его Владимир.
-Сибирская язва, ты Мицкевич, – незлобно произнес Симаков и, успокаиваясь, сказал:
 – Как мы создавали КАИ-12, а   КАИ-11?  - ты помнишь?
 Симаков посмотрел на Мицкевича:
 - Так никакой жизни не хватит, чтоб до серьезного дела дойти? Большой пласт поднять. И мне ли, Мицкевич, говорить, а  тебе об этом слушать?
- Ничего я не забыл. Да и о чем разговор, если еще и наметок нет.
Симаков с легким возмущением  сказал:
 - Или тебе нравится в аспирантах и дальше ходить?
- Михаил Петрович, - Эдик поднял руку  – а мы будем строить ракеты?
Симаков приложил руку  ко рту и, загадочно произнес:
 – Враг подслушивает.
              - Да? Извините.
Симаков улыбнулся мягко и подумал:  «Какие же они еще дети».
Он снова обернулся к Владимиру:
  - А я, ты сам знаешь, я жажду свободы, как Мцыри.  «Знай, этот пламень с юных дней, таяся, жил в груди моей».

Нужна триединая форма обучения.
Симаков вышел из здания института   на улицу Толстого, где вдоль тротуара  стояли  многолетние тополя. Михаил с удивлением  только  в этот летний вечер обратил на них внимание. Раньше они существовали вне его сознания. А сейчас возникли вдруг плотью, всем своим живым существом. Он залюбовался  ими, и  через это благополучие души твердо решил: «Пора реализовать свое намерение о триединой форме обучения  студентов».
Когда он рассказал Гаврилову, с которым встретился как всегда,  совершенно неожиданно, тот заметил:
 – Благими намерениями сам знаешь, - он не стал продолжать дальше.
-Тебя,  Миша, озарило познание. – Гаврилов  щербато улыбнулся,. - и навязано оно твоей собственной природой.
-Это так, – кивнул Михаил.
Природа  навязала ему вопросы, но не о происхождении вселенной, не о насекомых или диких зверях. Нет. Он не может уклониться, его осаждают вопросы не о форме бытия, а об авиации. О ее младенческом возрасте. Сегодня о  планерах. Удивительная реальность и сплошная метафизика одновременно. Так думал он, шагая к трамвайной остановке. Скажи об этом кто  раньше, ответил бы, так не бывает. Оказывается, бывает. Триединая форма обучения не дает ему покоя. Теория, строительство планеров, полеты.
На его рассуждения Гаврилов добродушно усмехнулся:
– Тебе это надо, Миша?
Симаков отмахнулся:
 – Я ищу поддержки, а натыкаюсь на усмешку. Ты, Раф, как черт из табакерки являешься. И, как нечистая сила,  распыляешь в сознании сорняки.
Гаврилов рассмеялся громко, и на левой стороне коренного зуба мелькнула блестящая фикса:
.- Так я ж для тебя - «дерни». Не забыл еще велогонки?
- Не трави душу, – серьезно попросил Симаков. – Одна страсть поглотила другую.
Гаврилов  приобнял Симакова за плечи, и, искоса глядя на него,  потаенно спросил:
 – А с женщинами как?  Не обижаются на тебя?
Симаков высвободился  из его дружеского объятия:
 -  Рыбак  и во сне видит рыбу.
- Мишка, - Гаврилов  положил на его плечо ладонь, рассеченную тонкими линиями въевшегося машинного масла. – Ничто мужское мне не чуждо. Пока  могу,  своего не упущу. И заметь, все на добровольных началах.
Он горделиво распрямился:
 – И не только мне. Я не эгоист. Радость мне  и женщине тоже.
Он не заметил, как около него не стало Гаврилова. Тот также незаметно исчез, как и появился. 
Один из этапов комплексной подготовки инженеров - студенческое конструкторское бюро. Симаков сегодня не сомневался и жаждал реализации. Хотя ранее  Воропаев говорил:
- Нет  ни в одном  авиационном институте страны ничего подобного.
.Но он же, профессор,  утверждал на лекциях:
  « Теория без практики,  – он вспомнил глуховатую интонацию профессора и повторил:  мертва есть?
Михаил громко щелкнул большим и указательным пальцем, ощутив разлившееся  в них тепло. 
Но когда однажды, Симаков заикнулся о комплексной подготовке студентов, профессор улыбнулся саркастически – вроде комплексного обеда?
- Возможно, – ответил Симаков. – Только с разницей – никакого принуждения. Кто-то не захочет пройти все этапы, а кто-то, сменит карьеру инженера на успешную спортивную.
 Но, чем  большее число  раз он обращался к этой теме, тем выразительнее и убежденнее вызревала идея.
. Нет, он не гадал на кофейной гуще и не бросал монетку, загадывая, орел или решка? Решение было продуманным до мелочей. Теоретические занятия по спецпредметам – лекции и практические занятия, студенческое конструкторское бюро – строительство планеров. Строительство – не самоцель, но средство для закрепления теоретических знаний. И полеты. Не только для удовольствия. Прочувствовать воздушную стихию, в которой и, ради которой, проходит жизнь авиационного конструктора. От простого к сложному.  Эти  мотивы для него были сейчас неразрывны, как слова в хорошей  бардовской песне.  Вспомнились строки из Окуджавы:
«Я никогда не витал, не витал
в облаках, в которых я не витал».
Он в который раз спрашивал себя, не напоминает ли это витание в облаках?
- Нет – твердо сказал он сам себе. В облака он только стремится.  Стремится реально  покорять воздушную стихию.

. В воскресенье  Симаков выглянул в окно общежития, где они жили, и  вдруг решил: в этот день он поработает дома.
Жена упрекнула  его:
 – У нас с тобой  нестыковка  получается сегодня.
- Но стыковка-то  чаще, – засмеялся он.
Саша с упреком посмотрела на него:
– У вас, мужиков, все одно на уме.
- А что у тебя? – миролюбиво спросил Михаил.
- С Людмилой решили на рынок  смотаться.
Михаил даже облегченно сказал:
 – Конечно же. Мне дома будет спокойней работать.
 Он  отошел от окна и прижал Сашу к себе. Был он на  голову выше ее и она, вырвавшись из его рук, вскрикнула:
 – Так и жизни лишиться можно в твоих объятиях.  Работай,  каторжник.
И опять воспоминания  захлестнули его. Разработку  проектов планеров КАИ- 12 и КАИ-11  выполнял он и  его единомышленники, - выпускники того же самолетостроительного факультета, который закончил сам Михаил. С  Мицкевичем они, к тому ж, учились в одной группе, и с тех пор  незаметно подружились,  доверяя все друг другу. И как-то получилось, что проект двухместного учебного планера КАИ-12 разрабатывался  быстрее, и соратники решили отдать его в производство в первую очередь. Правда, место изготовления тогда еще не было точно определено.  Симаков ни в ДОСААФе, ни в  главном управлении летной подготовки министерства авиационной промышленности поддержки не получил. Епифанов разводил в сторону руки, что означало – не в моих силах. Не помогло и письмо директора института Зацепы. Я уже пояснял, именно директора. Должность ректора вошла в нашу жизнь гораздо позднее.
Начальник управления летной подготовки министерства авиационной промышленности Урланов сочувственно кивал головой и застенчиво улыбался:
 – С институтами не работаем. Обратитесь в министерство образования.
Ведущий специалист главка  развития  реактивной авиации министерства  Юрий Осипов, узнав о его мытарствах, сказал:
- Я  тебе помогу, Михаил. Парень ты правильный и нужный. Постараюсь  определить планер в Арсеньеве.
- Почему именно там? – недоверчиво спросил Симаков.
Осипов поправил правый зачес на голове и  засмеялся, веселея лицом на глазах – не имей сто рублей. Директор авиационного завода Копытов мой однокурсник. В МАИ в одной группе учились.
Когда в Казани Михаил рассказал это Мицкевичу, тот по обыкновению неопределенно хмыкнул и скептически  произнес.
 – Обещать, – не значит жениться.
 Михаил и сам, честно говоря,  не очень-то верил в это. Однако он стал торопить ребят и сам  старался  приближать окончание проекта.  Единственной отправной точкой стало назначение планера – двухместный учебный. Победил его трезвый взгляд – взять за основу  чешский деревянный планер «Пионер», но выполнить проект для металлического планера. И когда он высказал это предложение, все дружно захохотали – таким  оригинальным и одновременно простым  показалось решение.
Анатолий, который увлекался со студенческой скамьи аэродинамикой, своим чуть заметным прононсом голосом,  сказал:
 – Это же минимум аэродинамических расчетов. И  практически уже известные летные данные. – Он с интересом взглянул на Симакова. -  Надо застолбить, Миша.
Симаков молча достал из картонной папки техническое задание, подписанное  начальником ЦК ДОСААФ и Урлановым:
  – Думаете, я в Москве в командировке мух ловлю?
Он достал логарифмическую линейку. Предстояло прикинуть – уложатся ли они в  полетный вес «Пионера». Будет ли их планер КАИ-12  выступать в этой категории?  Вес, конечно, для заказчика не имеет значения. Но от него зависят летные данные. А они не должны быть ниже «Пионера»
  Симаков старался унять волнение,  которое овладело им. Он всегда волновался, занимаясь конструкторской работой. Как невеста на выданье.
Его размышления прервал шум в коридоре.
Он выглянул за дверь и не поверил своим глазам.  Несколько прозрачных шаров, наполненные водой парни несли к окну. Чтоб сбросить и потешиться над этим. Кто-то ткнул такой же, но надутый шар и он с хлопком повис  рваными краями в руках у незнакомого студента.
Симаков  чуть не взорвался смехом – это были презервативы, или как их называли, стыдясь – изделие № 1. Но он тут же трезво оценил обстановку и  направился по коридору к ним:
. – Смольников? – удивленно  спросил он, – что за цирк?
- Так вот, - Виктор показал  на парня, угнетенно стоявшего в стороне. – Купил целый  чемоданчик.
-Так ты сам меня попросил, – ответил тот
-Дурила, я ж в шутку сказал, а теперь продавай и деньги мне верни.
Парня, как узнал Симаков, звали Вадим
 И   все, как сейчас они объяснили, было именно так. Только как понял между строк Симаков, это была шутка Вадима осознанная. «Кто как хочет выделиться в жизни» - подумал он  и выглянул в окно. Внизу лежал один, не лопнувший шар, пошатываясь под тяжестью воды.
Смольников взглянул на Вадима:
 – Тебя девчонки просили зайти.
Как  потом на комитете комсомола выяснилось, Смольников успел сбегать в крыло общежития, где жили девчата, и предупредил:
 – Вадим ходит и угрожает  расправой всем. Особенно агрессивен к девчатам, – подчеркнул он
И когда Вадим появился там, чтоб предложить изделия и оправдать хотя бы часть денег, девчата, стоявшие в коридоре, вскрикнув  от испуга, замолчали,  а выступила вперед Люся:
 – Не подходи, а то милиционера  позовем.
-Ну,  вот что, – твердо сказал Симаков. – Прекратите  сейчас же.
  Сказал  и улыбнулся про себя  «сам не прочь  купить этот дефицит».  Симаков  вернулся в комнату и  смог сразу включиться в работу.
Саша  Симакова,  вернувшись к вечеру, домой,  с укоризной бросила:
  - Для тебя работа – жена.
Он обнял  ее за упругие плечи, и так же, как, его  предки по мужской линии, начиная от Адама, ощутил  нарастающее томление плоти.   Впервые, еще в медовый месяц,  она, как молодая, только  познавшая нашествие другого пола, медведица отстранилась и, повернувшись к нему, шутливо  показала  зубы. Ее плотное тело и округлое лицо  вдруг вызвали  сравнение.ее с медведицей. И он сказал ей об этом. С  того времени у  Михаила  возникло  неосознанное ощущение, что все люди в чем-то похожи на животных или птиц. Стоит  только внимательно  присмотреться.
Почти в это же самое время в комитет комсомола института  позвонила женщина:
– Это безобразие, – начала она
Секретарь Тамара  спросила – скажите, Вам кто нужен?
- Девушка,  дайте мне секретаря комитета комсомола. Как его зовут?
-Пантюшин Александр Харламович
Пантюшин, выслушав, обещал разобраться и тут же попросил Тамару вызвать начальника БКД  Самохина.
Заседание комитета комсомола было назначено на следующий  день.
Я думаю сейчас, что к Симакову  прямого отношения  не имеет, и потому скажу только результат заседания комитета   комсомола. Смольникова  и Вадима   Миронова исключили из  рядов членов  ВЛКСМ.
Трудности неожиданно возникают там, где их не ждешь. Планер КАИ-6 был готов, и надо было испытывать его.
Студенческий отряд института уезжал для работы  в летний период на Братской ГЭС. У главного здания КАИ  прохожие, кто с улыбкой, кто с опасением обходили поющие и танцующие группы студентов.  А  некоторые  студенты могли совмещать и то, и другое. Я тоже был среди них. Это была уже вторая поездка в строительном отряде. Первой  была целина. Теперь уже мало осталось тех,  у кого юность совпала с этим   романтическим  временем.
Провожали  нас секретарь комитета комсомола института  Александр Пантюшин и его заместитель -  начальник  БКД (боевой комсомольской дружины) Самохин Владимир.
 Оба они были невысокого роста. И потому Александр  поднялся на две ступеньки и встал рядом с колонной здания.
-Моя любимая  книга – «Как закалялась сталь». Книга - повесть о подвиге  Павки Корчагина, который сражался за все, во что верил, до последнего вздоха. Это была одна из любимейших книг солдат Великой отечественной войны, которая способствовала проявлению воли и мужества на фронтах войны. – Продолжал Пантюшин - В ней правдиво описана жизнь героического поколения в период становления советской власти. Представленные события исторически достоверны.
 Александр перевел дух и продолжал:
 - Сегодня мы с Вами продолжаем великие традиции созидания, стойкости  и романтики.
«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое...» - вспомнил я. А Пантюшин, между тем продолжал:
-Вы отправляетесь на одну из величайших строек «Братскую  ГЭС». Вам молодым  под силу строить и гидростанции, и заводы, и новую жизнь.
 Александр внимательно оглядел ребят – серьезные и улыбающиеся. Он был с ними и даже немного завидовал им.
- Будьте достойны Павки Корчагина – члена нашей Великой Партии, коммуниста  с  большой буквы.
Озаренные лица студентов ,  полетевшие вверх фуражки, шляпы и вслед скандирование – ГЭС стра-не, ГЭС стра-не, ГЭС стра-не.
Пантюшин посмотрел на Самохина и прочувственно сказал:
 – Хорошая смена подрастает.
Самохин  кивнул и, часто мигая глазами, добавил:
 – Счастливые,  пройдут годы и они увидят свет, созданный своими руками.
- Товарищи студенты, построиться – срываясь на фальцет, скомандовал майор военной кафедры Трупп, перебегая  мелкими неровными шажками в голову колонны, – труби, трубач.
Голос его снова окреп  торжественными  нотами  момента.
Из здания выбежала секретарь Пантюшина Тамара:
 – Александр Харламович, звонят из ЦК комсомола.
- Пантюшин слушает
Звонил давний приятель Пантюшина -  заведующий отделом вузовской молодежи  ЦК комсомола.
-Как дела – спросил он. – План выполняешь?
Выслушав Пантюшина, тот спросил:
 – Всего 150 комсомольцев? Из 4 тысяч?
- Приму меры, - с готовностью ответил Пантюшин.
-Давай дорогой. Романтика, молодой задор. Стоит только разбудить. Работать надо.- Он плотно приложил трубку ко рту,  отметил  Александр. - Это тебе не стройки коммунизма, где руки за голову и пошел.
Александр удивился  смелости осторожного  Филиппенко. «Наверху  грядут перемены» - подумал он.
- Будет тебе еще отряд, – отчего-то торжественно произнес Пантюшин.
-Работай, Саша, – успехов. Привет Риммуле.
Симаков зашел в комитет комсомола. Пантюшин и его заместитель Самохин сидели, разгоряченные ответственностью и торжественностью обстановки. Предстояло поработать еще со студентами двух факультетов.
Филиппенко, собирая вузовских секретарей еще в апреле, сказал:
 – Имейте в виду, – участие студентов добровольное, но обязательное.
В зале засмеялись,  а кто-то сказал:
 – Не в первый раз.
-И не в последний, – дополнил один из сидящих.
Филиппенко  заключил совещание словами:
– Поработайте, чтоб энтузиазм  студентов бил кличем.
Симаков не был противником  привлечения молодежи к любым мероприятиям. Но  в данном случае под угрозой было окончание работ над  планером КАИ-6 и дальнейшее испытание планера. Попытки ребят  отпроситься от «добровольной»  поездки ни к чему не привели.
И вот теперь Симаков сам пришел в  комитет комсомола
Оба секретаря встретили  его  доброжелательно.
- Чем обязаны? – Пантюшин встал и протянул руку – как летательный аппарат?
- Пока получается только ступа бабы Яги
Пантюшин и вслед Самохин, часто мигая глазами, засмеялись.
– Что так? – заинтересованно спросил Александр Симаков рассказал о цели своего прихода.
- Сколько говоришь ребят?
- Порядка 10  студентов.
  -И что, комсорг курса не разрешил остаться для святого дела? Это надо же, - Александр взглянул на Самохина:
– Вот формалист Олег. Инструкция инструкцией, но человека нельзя терять за ней.-  Александр помолчал и взглянул на Самохина. – Володя, порешай вопрос.
И обратившись к Симакову, сказал:
 – Михаил, пусть твои парни спокойно работают. – Он усмехнулся – а к мамкам не сбегут?
- Исключено – уверенно ответил Симаков – кнутом не выгонишь.
- Вот, – сказал Пантюшин после ухода Симакова – стимул для молодежи нужен. И отнюдь не шкурный. Делами надо увлекать,  делами. И ЦК могло бы позаботиться – один, два фильма выпустить в прокат. Поэтов подключить. Женя Евтушенко смог бы дать  накал  энтузиазма. А так нам выкручиваться.
 Он взглянул на Самохина:
– Ты как считаешь, Володя?
Самохин выпрямился  на стуле и, стараясь сдерживать мигание, ответил:
 – Я солдат Партии. Прикажут в паровозную топку – пойду
- Ну что ты, право, фанфаронишь  передо мной.
-Саша, – это мое убеждение. Беспрекословное подчинение снизу доверху.

1958 год.   Послесловие к Лешно
 В  Министерстве авиационной промышленности  еще в коридоре, Михаил столкнулся с начальником  отдела Толченовым
Пожав руку, тот сказал:
 – Подожди, Симаков, в кабинете. Я к Петру Васильевичу. Долго надеюсь, министр не задержит.
Симаков знал – кабинет министра авиационной промышленности Петра Васильевича Дементьева расположен на втором  этаже. И бывая в Министерстве, он всегда трепетно и благоговейно проходил мимо.
 Михаил надеялся увидеть в  кабинете куратора  отдела Осипова. Юрий был  старше его и уже успел поработать на фирме Микояна.  Третий год, как он сказал, «служит»  в министерстве.
Отдел курировал  крупные авиационные фирмы. Производство планеров  тоже проходило через отдел Толченова. Справедливости ради стоит сказать, что Симакову удалось закрепиться в министерстве авиационной промышленности (МАПе). Вначале все шло к тому, чтобы планерами занималось министерство образования страны. Но минобр не имел такой материальной базы. Не говоря уже о том, что в его подчинении не было ни одного промышленного предприятия.  Производству планеров  при нем не наладишь. И первым поддержал его директор института Юрий Кириллович, подписав письмо.
При этом Симаков сделал достаточно смелый шаг. Он сам обратился в ЦК партии с докладной запиской о необходимости создания отечественных планеров.
Ицкевич, узнав об этом,  с легкой нервозностью в голосе, воскликнул:
 – Ты, Мишка, как барон Мюнхгаузен, норовишь вытащить себя из болота за собственные волосы.
   Но стол Осипова был чист от бумаг. Симаков усмехнулся: - Чистый стол не означает, что Юрия нет в министерстве. Отношения с Осиповым стали за два года товарищескими, и Юрий однажды показал ему укромное место. Михаил поднялся на пятый этаж, где в тупиковом полутемном коридорчике, имел привычку придремнуть Юрий. Здесь стоял выбракованный письменный стол и рядом шатающийся стул. Но дальше, в самом углу стоял вполне приличный диван. И Юрий  любил скоротать здесь  часик другой после активно проведенного вечера. А иногда и  «побаловать» без отрыва от производства с девочками
Но сегодня Юрия и здесь не было.
. Симаков вернулся в кабинет и присел за стол Юрия
-Устал ждать? – Толченов энергично прошел к своему столу и, пожав руку Симакову, еще не успев присесть, продолжил,  – ты мне вкратце расскажи, что там, в Лешно произошло?
Симаков настороженно ожидал продолжения. Был в Лешно один пикантный момент. Руководитель польской делегации  пани Ядвига на правах хозяйки  пригласила  всю советскую делегацию в стриптиз - бар   кафе  «Варшава».
 В  столицу Польши на автобусе была запланирована культурная поездка – посещение музеев.
 На высоком левом берегу реки Вислы раскинулся Старый город, представляющий собой исторический центр Варшавы. С северной стороны с ним соседствуют здания  нового города. Новый город выстроен в форме четкого прямоугольника.Одной из основных архитектурных достопримечательностей Старого города являются старинные крепостные стены, возведенные в XIV-XV вв.
Гид успела многое рассказать, пока они ехали  к этому «злачному» месту, как выразился руководитель советской  делегации. Выразиться-то выразился, а от посещения стриптиз-бара не отказался
К кафе они подъехали уже почти в полночь. 
- В чем причина  провала? – Толченов в волнении перекатывал граненый карандаш по краю стола. Карандаш ребристо откликался на движение  ладони, а  иногда, не сумев перевернуться, скользил гранью по крышке стола.
Толченов остановил взгляд на катающемся карандаше. Симаков отбросил мысли о стриптиз – баре и резко развернулся лицом к Толченову.
 -А, Вы Владимир Николаевич,  ожидали, как незабвенный Остап Ибрагимович, «заграница нам поможет?»  Отвечаю - ДОСААФ закупил далеко не самые хорошие, планеры, к тому ж, для тренировки планеристам оставался один сезон.
Симаков поднялся и отошел от стола Толченова на шаг - Удача, в буквальном смысле витает в небе. А неба - то и качественных планеров у нас нет – Михаил скрестил руки за спиной под  нижними кроями пиджака - вспомните, разве я не ставил вопрос на попа. Позвоните Епифанову, если  у него хватит совести подтвердить о моих докладных записках и предложениях в части перспективы – он шагнул к окну и, чуть помедлив, продолжил - развития планерного спорта. Постройка  планеров и подготовка планеристов. Пропустить каждого инженера через горнило практики. А значит  координально изменить систему образования.
Толченов рассмеялся: - Успокойся, Михаил Петрович. И  давайте, как говорит Черников, мухи отдельно, котлеты отдельно.
Симаков мысленно усмехнулся, – крылатая фраза  начальника отдела летных испытаний  летно-испытательного института (ЛИИ)
  - Присядь, пожалуйста. Задача для двух министерств. Ну, положим, своему министру Петру Васильевичу я доложу. А вот министру образования  Елютину… - он перестал катать карандаш и поставил его вертикалью к столу.- К Министру Высшего и среднего специального образования извините, не вхож. Думаю и ты тоже?
Симаков оперся о край стола Осипова  и улыбнулся:
– В самом деле. – Помолчав, спокойно, но убежденно продолжил, – достучимся.  Да, я напишу свои предложения
- Напишите – Толченов сдержанно  шевельнул губами
 Симаков тогда не понял сдержанного тона начальника отдела Министерства.
Симаков, как часто делал и раньше, из министерства направился поужинать в кафе у метро 
«Кировская». Кафе привлекало тихим почти семейным уютом, как сейчас сказали бы – приятным и умелым дизайном.  И хорошим пищеблоком. К тому ж, оно находилось рядом с Главпочтамтом, куда «на востребование» поступала ему вся корреспонденция. Ему нравилась и система самообслуживания – не надо было ждать, когда обратит на тебя  внимание официант, а потом, когда  принесет заказанное.
Он шагал по улице и мысли  хаотически шли и перекидывались с одного на другое. От  «падения» южно- африканского планера в Лешно до стриптиза в Варшаве. Изучение конструкций  зарубежных планеров, разговоров с конструкторами, полеты  на «Фоках» - все всплывало, накладывалось одно на другое, исчезало, объявлялось вновь. При виде красивых женщин ощущал внутреннее волнение, переходящее временами в томление. 
После разговоров  с Толченовым у  Михаила  появилась надежда, нет, не на «дядю»  Министра, а на  себя, на свои силы. Будто тяжелые вериги сбросил. Когда не надеешься на помощь, появляется дополнительная энергия.
Еще в Лешно появились «идеи», пока еще, - как сказал про себя Симаков – оси мыслей. Но они уже будоражили, теснили и расширяли его техническое воображение. Еще на аэродроме  в Лешно, он, уединившись, набрасывал эскизы форм планеров, агрегатов, узлов. Сверял с имеющимися планерами. Важно было не только создать, но и не повториться, так сказать, не «открыть Америку»
Чемпионат стал для него  своеобразным итогом его прежней деятельности. Построенные планеры КАИ-11 и КАИ-12  - этап в его жизни и не малый, но это уже прошлое.
Настоящее начинается сейчас. И теперь многое зависит от него. Но разве  раньше  от него не зависело?
Вспомнилось, корреспондент «Комсомолки»  Евгений  Гостинский  написал витиевато, дыхалку
Перехватывало, о студенческом конструкторском  бюро. Первое, единственное в Союзе.
Единственное в Союзе? Корреспонденту хотелось впечатлений, и он достиг этого. А может и действительно, единственное. Но что среди авиационных институтов – первое СКБ – это точно.
« Творческий аспирант авиационного института. Нетрадиционный подход к обучению студентов» А ведь он не случайный человек, «тиснувший» статью. А корреспондент, проживающий  в Казани.
       Умеют же, рыцари пера, подать на блюдечке с голубой каемочкой. Потом «Советская Татария» вторила  об этом же. Писала о планере «КАИ – 6», потом об одноместном цельнометаллическом КАИ-11, то же самое о  двухместном планере «КАИ-12», он же «Приморец»
 Ему нужна свобода и возможность работать. С остальным он сам справится.
Ядвига – руководитель польской планерной команды и представитель Польши на Чемпионате, утешая его, сказала:
 – Пан Михаил,  на следующем  слете  буду видеть Ваш планер.
Ее слова, как укол – отдают ее голосом и ноют в сердце.
Полячка  обладала  притягательной раскрепощенной улыбкой. И ради этой улыбки он готов был теперь сутками работать над проектом рождавшегося в его сознании планера. Конечно не только ради этого.
Он  хмыкнул, вспомнив кафе «Варшава». В конце сеанса обнаженная молодая женщина без тени смущения стояла на сцене. Гибкая талия и упругие, как  накачанные бедра, разделенные узкой повязкой – единственное недоступное взгляду место.
  Михаил не считал себя мужиком, равнодушным к красоте женского тела, но тогда ни один мускул не дрогнул там, где заложено природой
И сейчас,  и та  обнаженная женщина, и пани Ядвига, и проходившие мимо женщины, – все это воплотилось  в  запоздало вспыхнувшее желание, которое он  старался заглушить. Оно не возникало в Польше, хотя перед отъездом в командировку, они с женой настороженно простились. Их разъединила  тогда ночь. Вечером поссорились  из-за  какой-то ерунды.  Саша  отказала его желанию, и он вынужден был лечь на раскладушке.
Непотребные, по его мнению, мысли  он  в «Блинной» старался  вытеснить предвкушением предстоящей трапезы.
В Польше  за неделю ему надоели свекольные борщи,  супы «Жур» на квасе из муки грубого помола, «кашанка»  - кровяная колбаса, топленый свиной жир со шкварками и кусочками мяса.
  И потому, поставив на поднос   «Азу по–татарски», блины с повидлом, полстакана сметаны и  стакан  кофе «Арабика», что слыл в Казани большой редкостью, Симаков, ощущая предвкушение вкусного ужина, уже оглядывал зал, подыскивая  себе место. Посетителей было мало, можно было сесть за отдельный столик, но не хотелось сидеть в одиночестве. Неожиданно его взгляд упал на девушку – стройную с вольно распущенными волосами. Что-то показалось ему  притягательно знакомым, и он направился к ней.
Обменявшись несколькими словами, они радостно рассмеялись. Девушка была родной сестрой его школьного приятеля Николая.
- Такое – говорила она сквозь смех, напоминающий звук колокольчика – нежный и успокаивающий душу, - может случиться только в Москве. Я из Подмосковья, а Вы – сказала она, но тут же поправилась, – а ты из Казани, а встреча не где-нибудь, а в Москве?
Симаков смотрел на ее смеющееся молодое лицо с ярко обозначенным разрезом губ и платье со строгим вырезом  чуть ниже шеи.
Как давно это было? Последний раз он видел Анфису, когда они с Николаем прощались у них дома. Михаил ехал в Новочеркасск поступать в политехнический институт, а Николай сдавать документы в Ростовский Университет.
- Ты помнишь, Анфиса? – спросил он
- Я помню – ответила она.– Я тогда училась в третьем классе. Когда Вы ушли с Николаем, я плакала
- По Николаю? – Михаил улыбнулся ямочками щек.
 Анфиса, взглянув на него, ответно улыбнулась, но по иному, чем сразу при встрече, когда они признали друг друга. И сказала без жеманности, с еще не тронутой кокетством  интонацией:
 – Я влюбилась  в тебя. – Глаза ее вмиг увлажнились и сделались уязвимыми  для постороннего взгляда.
  Симаков понял это, и, спрашивая, уже знал ответ:
– А теперь?
Анфиса смело посмотрела  на него и подтвердила:
 – И теперь – она помолчала, стараясь не раскрываться  и подбирая слова, – и сейчас люблю.
- Ты же взрослая девушка и знаешь, что я женат и у меня есть дочка.- Михаил взял ее за руку. Ее тонкая и узкая ладонь была холодна, как у древнегреческой скульптуры.  Она молчала, потом, подперев рукой подбородок,  без слов смотрела на него. Смотрела и ничего не говорила. Недоеденная булочка лежала на блюдце, а чай  перестал дымиться. Остыл
  - Давай я возьму тебе кофе? – спросил он.
- Не надо кофе,- откуда–то издалека донесся ее голос. – Я не хочу кофе - голос приблизился, хотя она и не изменила своей позы.
Михаил намеревался проводить ее до Казанского вокзала, но потом они вместе сели в электричку. Доехали до какой-то станции и, когда вышли на перрон,  Михаил предложил проводить ее до дома. Еще было не поздно изгнать из себя ее очарование, сохранить ту нежную теплоту, что внесла она сейчас в его жизнь. Распрощаться и уйти. Но снова заговорщески всплыла в его памяти и Пани Ядвига, и кафе «Варшава», и жена Саша с ее принципами отлучения. 
 Он хотел распрощаться, стараясь заглушить надвигающееся  в недрах томительное  и страждущее желание  Последний оплот борьбы за нравственность и порядочность, чтимый  в обществе, пал, когда она сказала:
 - Ты можешь переночевать у меня.
У  Михаила  еще была возможность сослаться на дела, чтоб не обидеть ее,  и уйти. Но  опустевший разум вытеснила и заслонила  темная, почти  неуправляемая сила, имя которой  - мужская жажда
Он ничего не сказал и шагнул за ней
Они проговорили до полуночи, сближаясь не только душами, но и желанием.
Она,  скорее всего впервые вообще, отдавалась ему  неопытно и стыдливо, но с той неожиданной страстью и нежностью,  утраченной его женой Сашей, что  Симаков  стал сомневаться  в ее девичьей невинности.
  Но когда они слились в едином броске друг к другу,  и он ощутил ее неопытность и  юношескую дерзость и ее первый вскрик, им обуяла  страсть, которая заслонила и жену, и пани Ядвигу, и все, что когда-то было близко и мило в его жизни до этого. Даже мысль об измене жены  не возникла.
-Ты можешь не верить,– отдышавшись, сказала она – но я все последние годы мечтала. И знала – у меня будет твой ребенок. Ты – такой красивый.- Она прижалась к нему, и он чувствовал,  как мелкой уходящей дрожью успокаивается ее тело. – Правда смешно?
Но ему не было смешно. Разлившаяся истома тела уступала прежней холодной расчетливости и заботе о делах. И все прошлое томление, и  только что утоленное  желание казались таким незначительным  и уже прошлым. Ему стало неловко, как если бы Анфиса прочла его мысли.
 – Спасибо тебе, Анфиса. Он  прислонился к ней, но не с прежней  нежностью, а с неясной тревогой.
И Анфиса  отозвалась на его состояние:
 – Тебе плохо?
И чтоб не обидеть ее, он  сказал искренне:
 - Мне было хорошо.
 Она по – детски, искренне засмеялась,  всхлипнула – не то всплакнула, не то радостью  и вновь вжалась в него, будто стараясь раствориться, затеряться от себя.  Михаилу стало тревожно за ее открытость и не защищенность. И он по-отечески, погладил ее по мягким и волнистым волосам, словно разлившимся по ярко зеленой подушке.

 Президиум ЦК ДОСААФ       
 Епифанов, как ни странно, сдержал свое слово. Всего лишь месяц прошел после  того, как Михаил вернулся из Лешно. После того, как нелецеприятно высказал полковнику  свое «фе». Но день в день через месяц, в институт пришла телеграмма - вызов на заседание президиума. Есть при ЦК такой общественный орган.
Михаил не стал ждать поезда. За самолет приходилось доплачивать. Согласно существующим табелям о рангах, он по министерским канонам находился в  ряду сотрудников института, которым полагалось пользоваться только поездом.
Директор Юрий Кириллович предложил:
 – Отпишу тебе в командировке «самолетом» и  лети за казенный счет. Любая проверка пропустит.
Но Симаков, отказавшись от предлагаемой льготы, все-таки полетел, взяв разницу оплаты между недозволенным и дозволенным, на себя. 
Все это мелочи в жизни, – думал Симаков, разглядывая в иллюминатор проплывающие под крылом облака. Пухло, ворочаясь, они наскакивали друг на друга, расходились. Под крылом проплывали  то морские волны, то горы. Но все эти кажущиеся  признаки земли были не чем иным, как иллюзией  воображения.
Ровно гудел мотор самолета, не потряхивало. Можно было писать, отвернув столик в спинке кресла  впереди сидящего пассажира.
Он взглянул в иллюминатор и  ностальгически вздохнул. Ему бы сейчас ощутить натяжение троса буксировщика, легкое прижатие спины к сидению планера. Потом увидеть покачивание крыла  буксировщика, дернуть ручку отцепки замка буксировочного троса, проследить, как с резким  креном уходит самолет вниз и  сразу ощутить себя частью природы. С ее земными красотами,  окружающей, почти звенящей тишиной, и только потом, отдельно, от всего окружающего, но принадлежащего только тебе, ощутить шорох  воздушных струй на крыле.
  Он снова прильнул к иллюминатору. На планере такого зрелища практически не бывает. Планер в основном под облаками. Где облако – там восходящий поток. Покрутить в спирали под одним и мчаться к другому, туда, где более сильный «восходяк» - восходящий поток.  И снова кружить в спирали, «наскребая» высоту.
Перелетать  от одного к другому - гонка под облаками.   На скорости от облака к облаку. И кажется тогда – нет более яркого ощущения  жизни. Просто не существует.  С тобой и в тебе - приобретенный запас жизненных сил, да запас прочности конструкции планера. Вот и все – так мало и так много  нужно для счастья
- Да, - подумал Симаков – хватит в коротких штанишках ходить, пора создавать собственную планерную станцию. Прав Серебров, не дело иметь хромовые сапоги, а   ходить в лаптях. Но не слишком ли разыгрался аппетит? И планерная станция, и мечта о создании государственной организации – он уже придумал наименование – ОКБ Спортивной авиации. А что? Емко и звучит приятно. Главное в жизни – цель. Только тогда происходит концентрация энергии, сфокусированной на ней.
Гудение двигателя стало слабее – самолет начал снижаться. На высоте  500-600 метров самолет выйдет на «дальний привод».
Дальний приводной радиомаркер – глаза диспетчера, как правило, он устанавливается на расстоянии  четырех километров от ВПП – взлетно-посадочной полосы. Пилот будет принимать сигналы радиомаяка, чтобы  контролировать свое движение над взлетно-посадочной полосой, а  затем  выйти на «глиссаду». 
До совещания он зайдет к Епифанову и поставит вопрос ребром. И не только собственные нужды – замкнутый триединый  цикл в подготовке квалифицированных инженеров. И один из этапов этого цикла – полеты, разрешение на которые вплотную зависят от ЦК ДОСААФ. Назрела необходимость создания планерной станции – этакий маленький аэроклуб. Пусть пока при институте.
В распоряжении института есть  «Приморец», скоро институт получит один из первых серийных планеров – КАИ-11.  А для пацанов – «Кузнечик» КАИ-6.  На первых порах хватит.  И почему бы, не привлечь  трудных подростков, отвлечь от «улицы», занять интересным делом - полетами? Райком комсомола  согласился с его предложением. А «трудных» в городе немало. Впрочем, как и в других городах. А почему бы дальше и там не создавать такие станции? Симаков отмахнулся от этих мыслей. Он знал свою натуру – забегать далеко вперед, задавать программу действий своему организму. И, главное, программа обязательно исполнялась. Закон постижимости работает. Иногда казалось, что без его вмешательства.
Самолет стало потряхивать. Облака, рвано цепляясь за плоскость крыла, уходили вверх. И, наконец, они остались над самолетом.  Самолет прошел по прямоугольнику над аэродромом. Миновал «дальний привод». По мере снижения по глиссаде, на высоте 60-100 м  самолет пройдет над точкой «Ближнего привода» - радио пункт,  когда экипаж самолета и земной диспетчер принимают окончательное решение: - посадка или уход на второй круг.
Весь процесс от дальнего привода до посадки занимает всего несколько минут. Полет подходит к концу, но не прекращаются мысли.
Он заставил считаться с собой.  Два планера  в серии – не  пустяк. А студенческое КБ и планер КАИ-6?  Ведь удалось?  Чем  – не закон постижимости?  А ведь существует такой закон. И, если он сам его   придумал, то не во зло, а во благо. Закон постижимости, его суть – нераздельность веры и самовнушения. Когда отсутствует грань между верой и самовнушением. И еще труд. Непрерывный и в одном направлении. Порой каторжный
Епифанов встретил его с загадочной и, как показалось, плотоядной улыбкой. Симаков мысленно оглядел себя взглядом от груди, потом ниже пояса до коричневых, до блеска начищенных ботинок.
Пожав Симакову руку и, усадив его на стул, примкнутый к столу для посетителей, он положил руки на стол, полковник с любопытством старого человека уставился на Симакова:
  – Что ж ты, дорогой, про «клубничку» умолчал? 
-Что имеете в виду?
Епифанов  рассмеялся  дробным смехом:
 – А кафе «Варшава»?
Симаков удивленно посмотрел на полковника. Михаил и тогда не придал большого значения посещению кафе «Варшава», а за это время и напрочь забыл сеанс стриптиза, который он посетил с советской делегацией.
Ядвига Каневская – мировая чемпионка по планеризму, предложила им  посетить кафе «Варшава» Сеанс проводился для какого-то французского гостя. Женщина на сцене постепенно освобождалась от одежды. Ее движения были элегантны и не торопливы. Но ее обнаженность не произвела на него никакого впечатления, тем более вожделения. Красивое женское тело и не более того.
  Услышать такое от Епифанова  было также удивительно, как если бы сам отставной полковник начал  бы в кабинете заниматься любовью на его глазах.
- Так значит в кафе «Варшава?» А что француз?
«Ого – подумал Симаков -  рядом со мной были с Лубянки». Первое, что пришло ему в голову. Другого адреса он просто не знал. Органы надзора, значит, были, а он-то наивно полагал…»
Еще более того, полковник спросил:
- Так на сосок и нажал француз?
Епифанов грузно засмеялся охающим смехом, как филин. Да и сам он был чем-то похож на филина. Большие, несмотря на возраст, глаза на выкате, и крючкообразный нос.- А причем француз? – оживился он.
Значит, в общих чертах доложили, – подумал Симаков. Не бытописали  голую, именно,  язык не поворачивался на литературный манер сказать «обнаженную». Маленькая грудь с розовыми сосками, как ягоды клубники,  широкие бедра, как галифе – он был большего мнения о вкусах поляков.  Да, стриптиз был посвящен какому-то французскому гостю. И его реакция вызвала аплодисменты и  одобрительные выкрики зала.
- Так прямо и нажал на сосок? – смеялся толчками живота о стол Епифанов. – Попробовали бы у нас такое – серьезно сказал он. А может быть для отдохновения души и надо иногда, а? Как считаешь?
- Я за таинство природы. Кошки и те прячутся.
- Ну ладно, сердито перешел на  другой тон отставник – словно  Симаков отвлекал его своими разговорами от важных дел.- Скажи, с чем приехал?
К моменту вызова его на Президиум добровольного общества  содействия Армии, авиации и флоту Михаил успел подготовить  схему общего вида планера стандартного класса, компоновку кабины, даже нарисовать планер   в объемном изображении. Михаил вспомнил, как учил их  преподаватель Двинянинов,  с помощью ретуши можно создать пространственное  изображение предмета. Почти  час Михаил мягким карандашом  наводил тени, выделял светлые места. Отойдя от стола, он, осмотрев свою работу, остался не доволен. Скомкал ватманский лист и, затолкав его в урну, что стояла в углу, снова сел за чертежную доску, чтоб  создать этот технический рисунок, удовлетворяющий его вкусу.
В Москву повез он  и аэродинамичесие расчеты  в подтверждение заявленных характеристик.
Симаков хотел выложить на стол привезенный материал,  но Епифанов мельком взглянул и сказал:
 – Я в этом мало понимаю. Вот если бы готовый планер и слетать, высказался бы с толком, с чувством.
 - Только, Геннадий Викторович, - перебил его Симаков - нужны экстренные меры по развитию планеризма в нашей стране. Признаюсь, мне было стыдно.
  Как и при той встрече, сразу после Лешно, горячился Симаков: - Наши спортсмены выступали на польских планерах и заняли двадцать шестое место.
Симаков встал и возмущенно сказал.
-Их опередили  пилоты даже  Южно – африканского  Союза и Новой Зеландии.
- Значит, наши планеристы мышей не ловят – убежденно сказал Епифанов.
- А если Вам скажут, тренируйся  для выступления брассом, а  бассейн с водой не предоставят?
- Ты к чему это? – недоверчиво сказал Епифанов.
- Для тренировок нужны классные планеры. – Симаков продолжал стоять.
- Да сядь, ты, не мельтеши, – сердито сказал полковник
- Мне так лучше думается – сказал Симаков, но сел. – Представьте, у нас лучшим парителем  остается планер А-11.   Его максимальное качество – 34. А из учебных планеров только наш КАИ – 12. Качество – 18,5 – Симаков оперся двумя руками о стол и подался телом  вперед. - Планеры Пьецуха и Шереметьева и того меньше. Что получается? Качество планеров низкое, – Михаил помолчал и продолжил:
 – У нас только  женские чулки высокие.
 – Ты к чему это? – теперь  недоуменно спросил Епифанов.
- Поляки покупают женские чулки, потому как они длиннее.
Епифанов с плотоядной улыбкой  спросил:
 - Ты откуда знаешь? Небось, пани Ядвига примеряла?
- От польских студентов. Традиция из года в год. -  Симаков не стал вдаваться в подробности и продолжил. - А мировые достижения  качества в планеризме  почти сорок. На чем нашим спортсменам тренироваться?
Симаков говорил все с болью в душе, озадаченно. А ведь мог и не заморачиваться. Мог съездить, посмотреть  и живи себе спокойно. Стриги дивиденды с двух серийных планеров – «Приморец» уже поступает в аэроклубы страны, КАИ-11 «Кузнечик» на подходе.  Для своего назначения неплохие машины получились. Но нет, наметил себе  следующий этап. Рекордные планеры. По своим данным выше польских и чешских планеров Стыдно сказать, польские и чешские студенты обучаются в нашем  авиационном институте, а планеры делают лучше наших. Не может он равнодушно воспринимать такое состояние. Не дает покоя  его  планерная Одиссея, его, еще не исполненная, «Генрика»
-Европейские страны выставили по 2 – 3 модификации, продолжал он -  Мы – ни одной. Позвольте спросить, куда идут деньги?
- А Вы  не догадываетесь? – хитровато спросил Епифанов - и не советую Вам задавать таких вопросов. Знаете, где на них отвечают? Только  как бы  здоровью не навредить.
- Но, Вы же понимаете, что  отсутствие планерного парка наносит немалый ущерб и в подготовке летчиков?
- Ты мне душу не береди. Повторюсь, я и сам бы с удовольствием полетал на хорошем  планере. На большую мечту медики  говорят - не годен для полета на самолетах.
Симаков с хитринкой улыбнулся, есть возможность полетать вам на планере. Симаков удивился своей готовности  «прогнуться» перед полковником.
Епифанов удивленно уставился на него лицом с белесыми, - то ли выгоревшими, то ли седыми  бровями.
- Помогите открыть планерную станцию на Волге, и планер в вашем распоряжении. – Симаков  повернулся всем корпусом к полковнику.
Епифанов  рассмеялся, потряхивая  округлым животом беременной женщины, произнес:
- Льстить ты, Симаков не умеешь. Сегодня все хотят летать. – Он огладил  свой живот, как это делает беременная женщина, - Коктебель повторяется. Ты слышал об этом? И скажи, мил человек, – чего тебе лично не хватает? Есть первый разряд по планеризму, свидетельство  буксировщика. Живи себе в свое удовольствие. Все в казанском аэроклубе. А это   наша досаафовская система.
Он повернулся корпусом  к Симакову: 
-Как я понимаю из аэроклуба никто не гонит. – Он помолчал, очевидно, подбирая аргументы, – Да и   команды на местечковые планерные станции не было.
Разница в возрасте не позволяла Симакову упрекнуть полковника: «не всегда  надо жить по команде, не армия»
 Михаил изложил свой взгляд на привлечение к полетам «трудных»  подростков,  и образование студентов авиационных институтов через полеты.
Но Епифанов перебил его:
 -  Ты, Симаков мозги мне не парь, – полковник грузно поднялся из-за стола и, как про себя отметил Михаил, перенес свой живот в кресло, стоящее рядом. – Что ты конкретно можешь предложить?
- Так я вам, Геннадий Викторович, и предлагаю – создать планерную станцию при институте.
-Вот-вот. Еще мне твой агент тоже сказывала  и об этом, и о  твоей триединой форме обучения.
Симаков безмолвно посмотрел на  полковника
-Люция Федоровна – пояснил тот – только фамилию запамятовал, не взыщи. Но деваха понравилась. -  Епифанов,  по-стариковски пошамкал губами.
«Старый козел», - подумал Симаков, оценив  эту  плотоядную реакцию. 
-Так могу рассчитывать на вашу помощь?
Наконец Епифанов не выдержал и повернулся. Удивленно взглянув на Симакова, произнес:
 – Что ты меня, как бабу, конфеткой заманиваешь?  Карамелька хотя бы в кармане имеется?
Михаила покоробило, но он, овладев собой, ответил в манере полковника:
 - Так баба на карамельку не польстится. Она – существо высшего порядка.
Полковник, беззвучно вздрагивая и ударяя животом по краю стола, рассмеялся:
 – Да тебе палец в рот не клади, – он достал из кармана  аккуратно сложенный платок
Белый, аккуратно отглаженный платок так не вязался  с обликом полковника, что Симаков на мгновение остановился.
  Полковник уловил его взгляд – жена каждый день меняет. Уюту мы обязаны женщине, ее Величеству. Уюту и радости. От одного их присутствия. Ты, Робеспьер планеризма, осознал?
Полковник задумался и без перехода продолжил:
 – Вот что. Если тебя поддержит  начальник аэроклуба Самойлов, тогда подумаем.
- У него -  возразил Симаков – снега средь зимы не выпросишь.
- Ладно, турусы городить, – строго сказал полковник, и в нем почувствовался властный военный.- Работай. А  в остальном… – многообещающе сказал Епифанов.
Но по внешнему виду Симаков уверенности и поддержки не уловил.
Оказывается   президиум, так называется руководящий орган  Общества,- запланирован с приглашением  десятков людей, очевидно, заинтересованных и профессиональных.
Для доклада Михаил попросил тридцать минут, ему дали десять.. Он встал  прямой и решительно настроенный.  После небольшой, но значительной по смыслу паузы, произнес:
- Тогда прошу считать, что я выступил.
Епифанов улыбнулся, – что делать, согласимся на двадцать? - обратился он к присутствующим.
  В зале недружно зааплодировали. И эти редкие аплодисменты вернули Симакову деловое  настроение. Он прошел к развешенным заранее плакатам и обстоятельно, насколько позволяло время, рассказал о тех изысканиях, которые проведены за это время. Назвал цифры - качество, скороподъемность планера  и скорости перехода его   при парении. Остановился и на особенностях изготовления  планера. Симаков взглянул на часы – уложился ровно в двадцать минут.
- Ну что ж, товарищи, прошу задавать вопросы – предложил  председательствующий Епифанов.
- У меня, Геннадий Викторович, создается впечатление, что товарищ Симаков надеется сработать лучше прославленной фирмы генерального конструктора Олега Константиновича Антонова. Чем Вам не нравятся  его планеры? Есть А-9, А-11.
Епифанов исправил свою ошибку  - Я не представил Вам, товарищи, это – инструктор ЦК ВЛКСМ товарищ  Филиппенко
Симаков спокойно, как само собой разумеющееся сказал: 
-Да, мы сработаем, как Вы выражаетесь, лучше, чем уважаемый мною Генеральный конструктор. Конечно, при соответствующих условиях. Для  его фирмы – это, да простит мне Олег Константинович, - это просто легкое увлечение, для нас – жизнь. К тому ж, – каждому овощу свое время.
Симаков  сделал шаг от плакатов в зал - планеры  А – 9  и А -11 морально устарели. Другие требования  на планерном небосклоне. Симаков знал и о планере А-11, но у него был козырь – планер имел качество всего 26.  Уязвимым местом у Симакова, его ахиллесовой пятой являлось, как он знал, разработка в ОКБ Антонова планера А-15. По данным он мог сравниться с планером Симакова КАИ-14. Но Симаков сознательно умалчивал об этом. 
- Приведите общие тенденции в планеростроении. Вы, кажется, были в Польше на чемпионате?
Симаков выдержал взгляд, чувствуя, недоверие к его добросовестности  в командировке.
-С готовностью и печалью – ответил Симаков.- Отечественный планер Пьецуха ПАИ -6 имеет качество 24,  Бреге – 905 на 8 единиц больше, а Метеор  - 57(к сожалению, не отечественный) и того более, 42 единицы. Симаков чувствовал, как распаляется, но сдерживать себя не стал.- Вы посмотрите таблицу мировых рекордов. У Советского Союза всего – два, Польша обладает  10, а Америка – 11  рекордами. Где же наша с вами гордость за страну победившего социализма?  Что касается отчета о командировке, то их можно посмотреть в Министерстве – там не только цифры и описания зарубежных аналогов, но и фотографии. С ними, я думаю, можно ознакомиться – он поискал  глазами Осипова, и, найдя его в  3 ряду, спросил: Так, Юрий Владимирович?   
Осипов поднялся и сказал:
 – Я – ведущий специалист Министерства авиапромышленности. Пожалуйста, обращайтесь ко мне. – Он назвал  кабинет в Министерстве. – И коль скоро я встал, хочу добавить: Михаил Петрович добросовестно поработал  в командировке, и  также за небольшой период после. Юрий сел, а Симаков, улыбнувшись ямочками щек, добавил:
- Не без помощи товарища Осипова
- А как вы собираетесь строить планеры? – спросил  средних лет мужчина, но Епифанов не представил его.
- Вы имеете в виду где? – Спросил Симаков, и тут же не задумываясь, ответил: Во вновь созданной организации «ОКБ Спортивной  авиации» - улыбнулся он, на этот раз сдержанно, – которой, правда, еще нет. В зале рассмеялись. Епифанов ударялся, не замечая, животом о край стола. Отсмеявшись, Епифанов заметил:
-А ведь Антонов даже самолет собирал в кроватной мастерской.
-Так  тогда кровати были не нужны, – улыбнулся Симаков. Шутку оценили и засмеялись почти все.
Епифанов на этот раз стукнул животом о край стола, и тут же став серьезным, попросил Симакова продолжить.
Симаков вспомнил слова Епифанова при первой встрече после Лешно: «Новизной не увлекайся, чревато. Перекраивай старое:.
«Нет и нет. Только ломать старое,  вырабатывая новое мышление и используя новые технологии.  Здесь начала работать диалектика – переход количества в качество. Нужна революция в планеризме»  - сказал он тогда, но не Епифанову, а себе.
Несколько человек заспорили вначале тихо, потом все громче о лежачем положении пилота. Наконец, один из них, поднявшись, сказал:
 –  Пилот - то у Вас уже спит.
-Тогда говорите потише – посоветовал Симаков. Он хотел резко, типа не судите по себе, но его опередил Анохин. Теперь он заметил его и  рядом с ним   Маргариту Раценскую известную планеристку и жену летчика - испытателя.      
Он встал, подтянутый, как на параде. Удлиненное лицо с повязкой на глазу – Симаков видел до этого лишь на фотографии. Глаз он потерял в испытательном полете. Анохин при жизни стал  «человек – легенда».
Анохин  строго сказал, обращаясь к Епифанову:
 – Сдается мне, что здесь или нет профессионалов, или они молчат, тогда почему? Человек – он сделал жест рукой в сторону Симакова, - предлагает вполне конкретные пути  выхода – он подумал и продолжил – выхода из задницы, куда мы попали в планеризме. Так давайте создадим ему условия, а потом спросим с него.
 Наклонив голову в сторону здорового глаза,  Анохин  взглянул на Епифанова. – Ты, полковник, не слушай завистников, а верь Симакову. Парень он молодой, но достаточно дерзкий и по-хорошему злой. Так и передай Петру Васильевичу.
После выступления Анохина произошел резкий поворот к деловому обсуждению.Встал известный планерист Головин – Я целиком на стороне Сергея Николаевича, нужно поддержать Симакова.  Михаил Петрович рассказал о характеристиках планера. Хотелось бы добавить, что не только планер – паритель нужен, но и планер, который  бы имел хорошие скорости на переходах.
Симаков удовлетворенно кивнул. Он думал и об этом.
После официальной части к нему подошло несколько человек и не только с вопросами, но и предложениями.  «Нет – думал Симаков, - не обеднела Российская земля  талантами и неравнодушными людьми, болеющими  за честь страны». Он запомнил фамилии планеристов  -  кто знает, может быть, им еще удастся полетать на его планерах. Во всяком случае, он постарается.
Осипов  ждал его у выхода.
– Горжусь тобой, Михаил Петрович, – искренне сказал он.
Симаков шутливо распрямился и выпятил грудь:
 – Зауважал, по-отчеству зовешь.
-Зауважаешь, когда  Герой страны, сам Анохин благословил, – улыбнулся Осипов и тут же сказал – с тебя причитается.
Они доехали на метро до станции «Кировская» и  прошли  до кафе «Блинная», где всего месяц назад он сидел с Анфисой. Толкнулось изнутри теплотой и легким стыдом.
Осипов заказал коньяк, а Симаков фужер сухого вина.
Через полчаса Осипов стал словоохотлив  и, каким его не видел Симаков, хвастлив. Рассказывал об участии в испытаниях самолета МИГ-21.
- Понимаешь, Мишка – это второе поколение  нашей авиации, – говорил он.
Симаков сделал предупреждающий жест рукой. Осипов кивнул лобастой головой, но сказал, перейдя на шепот:
 – Резиденты по таким забегаловкам не ходят.- Он ткнул Симакова  кулаком в грудь – Ты, Мишка, со мной не пропадешь. А кто знает, о чем мы говорим с тобой. – Он приблизился  к Симакову, и  Михаил почувствовал густой алкогольный запах. Он не любил крепкое спиртное, и потому терпеть не мог пьяных. И поднявшись, сказал:
- Нам пора, Юрий. Тебя жена ждет.
Осипов полез в карман, пытаясь вытащить кошелек:
 – Я буду платить сам. – Слова с трудом  угадывались в его бормотании.
Симаков приятно удивился его намерению.Рассказывали, что москвичи  привыкли к угощениям. Он, взяв под руку Осипова, и, уклоняясь от алкогольного  запаха, сказал:  я оплатил.
Симаков, усадил  Юрия в такси, заранее оплатив его дорогу.  Осипов не раз говорил ему, что живет он недалеко от министерства. И каждый раз смехом повторялся – всего в двух рублях от работы.    
Сам Симаков до министерской гостиницы, что рядом с министерством на Уланском переулке решил дойти пешком. Он вспомнил  о поддержке Анохина  и замедлил шаг. Осенние листья, пожелтевшие и еще не слетевшие  с деревьев – и то ли от прелести природы, то ли от успешно прошедшего совещания и поддержки летчика - испытателя, знающего толк в планерах, ему стало хорошо и хотелось, если не петь, то сложить песню в духе Окуджавы или Визбора. Если б не выступление Анохина, то неизвестно куда ушло бы обсуждение.
Еще до входа в это маленькое и уютное кафе, он сказал об этом Осипову.
-Сергей Николаевич – фигура  не только в планеризме, но и во всей авиации, – убежденно  ответил Юрий.
Симаков  и сам знал, что на   счету  Анохина  десятки испытанных  планеров и самолетов.
Справка
17 февраля 1959 года С.Н.Анохину в числе первых 10 лётчиков было присвоено звание «Заслуженный лётчик-испытатель СССР», ему был вручен знак №1!
Полковник (1949), Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР (17.02.1959), заслуженный мастер спорта СССР (1950). Награждён тремя орденами Ленина (25.07.1949, 3.02.1953, 31.03.1980), двумя орденами Красного Знамени (19.06.1943, 31.07.1948), тремя орденами Отечественной войны 1-й степени (16.09.1945, 20.09.1947, 11.03.1985), орденом Красной Звезды (31.07.1961), медалями, в том числе «Партизану Отечественной войны» 1-й степени, а также медалью Китайской Народной Республики.
Утром Симаков  отправился в ЦК партии. Инструктор ЦК  Колесников Виталий Петрович был выпускником института. Директор Зацепа  снабдил Симакова письмом. Правда, оно носило деловой характер – ходатайство о создания организации. В нем сказано и о планерах КАИ-11 и КАИ-12, выпускающихся серийно, о сложившемся коллективе конструкторов  в институте.
К письму Симаков приложил проспект, подготовленный еще в Казани,  рекордного планера  стандартного класса  КАИ-14.
Колесников встретил его добродушной улыбкой – как себя чувствует Юрий Кириллович?
Вспомнили и Воропаева, и Маношинна, даже буфет третьего здания не обошли вниманием.
- А где студенческое ОКБ работает? – заинтересованно спросил он.
- Там же в полуподвале, рядом с буфетом.
Колесников напряг память и сказал:
- Так это темная комната, даже без окон. -инструктор ЦК с сочувствием продолжил:
 – Неласково институт привечает.
Симаков отрицательно покачал головой:
 – Юрий Кириллович помогает даже сверх его возможностей. Но помогает-то он кому? И на каком основании? До очередной проверки КРУ. – Михаил улыбнулся – при появлении любой комиссии мы сворачиваем свою работу. Директор готов выделить на первых порах помещение, но юридической организации. Вот почему я пришел к Вам.
Колесников поморщился и с сожалением сказал:
 – Не буду кривить душой. Рад бы помочь, но не могу. - Заметив поникшее настроение Симакова, пояснил, – нужно письмо обкома Партии. Не меньше. С серьезным обоснованием.
«Что ж – подумал Симаков, шагая по ковровой дорожке вдоль всего коридора – на полпути не остановимся». У него уже зрел план – пойти на контакт с Козловым, чтоб была возможность подключить директора авиационного завода и выйти на обком. Симаков помнил, что директор завода  .Смирнов являлся членом бюро обкома партии.
Заводская группа  Козлова
Козлов  пришел домой поздно. Вера встретила мужа  немым вопросом:
 – «Где шлялся?»
Александр Константинович Козлов работал начальником бригады   в серийном конструкторском отделе Ступина.
  Начальник СКО авиационного завода Григорий Иванович Ступин  пригласил на совещание начальников бригад и начальника опытного цеха 60  Исаева.
- Наука и производство – пошутил Исаев, входя в кабинет Ступина.
- Совещание у Ступина, – сказал Козлов и подумал: «Какое право  она имеет  спрашивать? А тем более выказывать ревность?»
  Но Вера молчала, Стояла подбоченясь, от чего ее груди и без того выдающиеся, выставились вперед  и теперь торчали  двумя  аппетитно упакованными дынями. Козлов, глядя на нее, сравнил отчего-то жену с неприступной крепостью, которую и штурмовать то бесполезно. Он знал ее характер – пока не вызнает все – не успокоится. И он рассказал ей с небольшими сокращениями
Козлов на авиационном заводе в СКО под руководством Ступина  работает  с лихих военных годов. И чего он достиг? Не велика  должность начальника бригады фюзеляжа, хотя и считается бригада самой важной  в серийном конструкторском отделе.
. Козлов думал о самолете своей мечты, над которым они с ребятами пока работали нелегально
Настроение Козлова несколько повысилось, когда заговорил Ступин об освоении новой машины Туполева. Оно качнулось  в сторону возбуждения, как у гончей собаки при сборе хозяев на охоту.
- И что?- перебила жена его  размышления – Так долго было совещание?
- Нет, радость моя, - миролюбиво с легкой долей юмора,  сказал Козлов и отложил ложку. Ты же знаешь традицию, потом пошли  пообщаться за пивом.
Он обнял ее за плечи и, разворачивая к себе, ждал, пока упакованные дыньки, уткнутся в его грудь 
- У тебя замечательная грудь – сказал он и блеснул узкими стеклами очков в ее глаза
- Спасибо муженек. Есть, но не про Вашу честь. У тебя только  в мыслях, как бы меня…
Козлов - тонкий в кости и по - юношески стройный  удивленно посмотрел на нее уже с расстояния вытянутой руки – не к лицу филологу  речь  простолюдинов.
- Мой педагог – она назвала незнакомую ему фамилию, всегда говорил, язык создает народ.
Козлов усмехнулся маленькими черточками губ – И почему же твой народ не изобрел слов,  заменяющих,   так называемую личную жизнь? О личной жизни народ безмолвствует?
- Изобрел - ответила она, поправляя высокий  ворот блузки, – тебя возбуждает похабщина?
- Все, все – он вытянул вперед руки, – я понял, – он постарался завершить этот разговор.
  Наступал момент, когда надо будет хитростью и лаской увещевать жену, чтоб лечь вместе. Вместе означало – в одно и то же время. И ему это удалось.
Она уловила момент, когда паучихи откусывают голову партнеру, если тот не успел уклониться. О пауках ей рассказывала Галина – подруга   по школе, учитель биологии.
Уловила и сказала не злобливо, но решительно, – получил свое и отваливай.

ОКБ СА  1959г.
Хорошие и ожидаемые вести, в равной степени, как и нежелательные плохие, распространяются  довольно быстро. Сейчас и не вспомнить за давностью лет, – откуда мы узнали об этом. Помню лишь, что сообщение вызвало у нас ликование. Мы – члены СКБ, учились уже на пятом  курсе и через год (Продолжительность обучения в авиационном  институте  тогда составляла пять с половиной лет)  нам предстояло выбирать место работы.
Справка
 По решению ЦК КПСС и Совмина СССР в Казани на базе студенческого ОКБ КАИ (во главе с М.Симаковым) изаводской группы (во главе с А.Козловым) было создано государственное ОКБ спортивной авиации. Главным конструктором и начальником ОКБ назначен  бывший секретарь комитета комсомола КАИ А.Пантюшин
На улице стоял морозный и вьюжный февраль 1959года.
Сложность состояла в том, - рассказывал нам потом Симаков, - вернее не только в том, чтобы добиться Постановления Правительства  о создании организации, но и решить вопрос с назначением Главного конструктора. Симаков от этой должности наотрез отказался. На что Осипов резко сказал:
 – Не хочешь черной работы, будешь заниматься грязной.
Это мнение Осипова Михаил оценил значительно позднее.
«Пробить» на эту должность Пантюшина оказалось гораздо проще. Безоговорочно его поддержал с подачи директора института горком  партии. Думаю, что подобное смогло произойти, потому как Пантюшина знали в городе, а Зацепа  был в то время членом бюро Горкома  партии.
Я сознательно опускаю подробности «пробивания» государственной организации. Не все было так просто. Но суть моего героя не в этом. Она – в творчестве 
Из газеты «Брянская правда», 22 мая1959г
 Наш земляк  планерист Н. Симонов на планере КАИ-12 установил  республиканский рекорд, пролетев по прямой 437 км;

Из газеты «Днепропетровская правда»
Богата  природой украинская земля.  Каждая  весна приносит радость цветущими деревьями и кустарникам, зеленью полей, Яркое солнце и высокое небо с его голубизной и кучевыми облаками привлекают на наш аэродром тех, кто рожден для полета. И тогда бесшумные птицы поднимаются ввысь и кружат над зеленым покровом поля, круг за кругом  набирая  высюту. Именно сегодня, 29 июня 1959г. украинский планерист, воспитанник нашей планерной школы М.И. Ковальчук на казанском планере КАИ-12 «выпарил» на высоту 4920 м. Это очередной республиканский рекорд
  Симаков, узнав о рекорде, нашел  Сереброва и спросил – знаешь?  Он показал вырезку из газеты.
Серебров, внимательно прочитал и поглядел на Симакова. За небольшое время знакомства с Симаковым он понял, что тот показывает не для того, чтоб похвалиться.
. - Когда? – спросил  Роберт.
- Завтра и вылетай.
Серебров  взглянул на Симакова, открыто  улыбаясь – за кровные или  казенный кошт?
-За казенный – с Пантюшиным я договорился. Пока.
Серебров нерешительно посмотрел на Симакова. – Так, что я должен?
-Что мы имеем с гуся? – вопросом странным ответил ему Симаков
Серебров  улыбнулся и рассказал анекдот
Мойша спрашивает – что мы имеем с гуся?
-Шкварки – отвечает Абрам
- Хорошо, а еще что?
-Шкварки
- Ладно, а  что ты кладешь под голову?
- Подушку
- А что в подушке?
-Перо
- Значит, что мы имеем с гуся?
- Шкварки
Симаков улыбнулся.– Ты правильно понял. – Поговори с Ковальчуком. – Что нужно для набора, как распределяются потоки? Ну, вообщем, все, что мы имеем с гуся.
Оба  радостно  и одновременно засмеялись.

Симаков шел  из Тушино к автобусу, чтоб поехать   в инистерство. Сегодня  его визит  был  с дополненным содержанием. Кроме вопросов деловых он должен получить в отделе кадров  постоянный пропуск. С ним можно будет не только входить в министерство, что упрощает посещение, но и на все предприятия авиационной промышленности Советского Союза.
Черная «Иномарка» обогнала его на небольшой скорости и остановилась впереди. Симаков залюбовался ее формами. «Могут же там проектировать красивые автомобили – подумал он. – Если б я занимался этим, то…-  в голове его уже появились формы  новых авто. От удивления – красота порождает новую красоту», он даже приостановился.
  «Иномарка» в этот момент просигналила. У Симакова не было знакомых с таким автомобилем, но он  машинально посмотрел на машину. Как потом он нам рассказывал на «сборище петрашевцев» - у меня челюсть отвисла от удивления. За рулем сам Анохин – легенда русской авиации. На заднем сидении сидела Маргарита, его жена. Ее Симаков знал еще раньше, когда «пробивал» дорогу в ЦК ДОСААФ  по планеру  КАИ -12. Это она  помогла  через Министерство выделить деньги на производство серии.
Раценская приоткрыла окно и пригласила Симакова:
. - Михаил Петрович, не  на Уланский? 
- Все дороги ведут в Уланский переулок к министерству, – засмеялся Симаков, продолжая мельком рассматривать Анохина.
Михаил  неловко сел на переднее сиденье  рядом с Анохиным. Его неловкость, даже в определенной степени неуклюжесть обусловлены  были не только его ростом, но и смущением перед  авторитетом Сергея Николаевича.
Шутка ли? Один из первых летчиков- испытателей. Специалисты утверждали, что Анохин 5 раз выходил победителем из безвыходных ситуаций. Симаков не  из робких, но от такого заробеешь.
- Сергей Николаевич, - первым нарушил тишину в салоне Симаков, - хочу поблагодарить за поддержку.
Анохин удивленно посмотрел на спутника,  вскинув брови.
Симаков, не ожидая вопроса, напомнил  о  Президиуме ЦК ДОСААФ, обсуждение планера КАИ-14. Фраза Анохина – «давайте создадим человеку условия, а потом спросим с него» - помнилась Симаковым и часто прокручивалась памятью, но он не стал ее повторять. 
- Пустяки, – ответил Анохин, даже не повернувшись в его сторону, – знаю  этих отставников.  По привычке живут, по привычке командуют, а дело не знают.
Он помолчал, внимательно посматривая на дорогу:
- Планеризм 30-х годов ушел. – Теперь он взглянул на Симакова – и, по сути, и по форме. Лежачее положение пилота – он плавно повернул руль, и машина свернула на боковую улицу – это уменьшение миделя и, как я понимаю, существенное. Летчик справится  и, - сказал он, усмехнувшись, - не уснет. Дело в другом. Как обеспечить  хорошую видимость?
- Имеете в виду прозрачность стекла фонаря?- оживленно подхватил Симаков
- Именно – коротко бросил Анохин – Не стал этим распугивать  полковников, иначе б не сдобровать тебе – усмехнулся он.
Симаков ответил как можно убежденней:
 - Так  мы не в лаптях ходим. Прорабатываем технологию изготовления. Ищем возможности. И найдем
Анохин взглянул на Симакова мельком и снова внимательно следил за дорогой. Потом сказал:
 -  Цель не всегда просто  бывает  достичь. Знаешь, чем отличается оптимист от пессимиста? Симаков  не раз слышал байку о полупустой бутылке коньяка, но промолчал.
 – Так вот, – продолжал Анохин, закладывая очередной поворот, – пессимист подчиняет цель своим возможностям, а оптимист  - свои возможности цели.
- Такого не слышал, – сказал Симаков, запомнив про себя взгляд испытателя.
-Маргарита рассказала, - создал фирму?  Кстати, как нарекли младенца? спросил Анохин, не поворачивая головы
- ОКБ спортивной Авиации – ответил Симаков, разглядывая Анохина в профиль.
- Спортивной авиации - это хорошо – сказал  летчик. – Планеры или самолеты?
- Планеры – ответил Михаил, сознательно, не сказав о самолете, который проектировала группа Козлова. Не сказал, потому что не верил в него. - Разрешите поздравить Вас, Сергей Николаевич с присвоением  заслуженного летчика испытателя.
Анохин слегка повернул голову к жене.- Маргарита, скажи - первому мне присвоили звание  и еще скажи – всю водку уже выпили, обмывая – он весело и легко рассмеялся.
Симаков  улыбнулся – не претендую.
-Совсем не пьешь? – Анохин взглянул, словно оценивая  собеседника. - Тогда не быть тебе испытателем
Раценская легонько хлопнула  мужа  по спине.
- Шучу, сам понимаешь. Я ведь сам начинал  на планерах, – в тоне его послышалась ностальгия. – Коктебель, планерная страна.
- Сергей Николаевич, - нерешительно спросил Симаков – насколько я знаю, при испытаниях планера в Коктебеле на разрушение  даже съемки не было?
– Чистая правда – ответил  Анохин коротко.
- И Вы никогда не боялись? – спросил Симаков и настороженно покосился на Анохина -  отмахнется от надоевших ему вопросов?
 Но Анохин,  неожиданно признался:
 - Всегда боялся -  он поправил  темную повязку  на глазу.
Анохин потерял глаз в испытательном полете. Понадобилась бы, целая повесть, как Анохин  пробивался на испытательную работу после этой травмы. Но сейчас он продолжал:
 – Боялся.  Не того, что может случиться со мной. – Он переключил скорость, и автомобиль  почти полетел. - Я срама боюсь. За все время испытательной работы я ни разу  сам не просил, чтобы  мне дали самолет на испытание.
 Он снова помолчал и добавил, стеснительноулыбнувшись:
 – Я боялся его поломать.
Симаков поблагодарил и неловко вылез из машины. Он шел к гостинице, раздумывая на ходу о неожиданной встрече, подаренной судьбой. Его удивляла простота и непосредственность Анохина. И, подходя  к ступенькам гостиницы,  он неожиданно вспомнил, что  энергичная и боевая  в различных ситуациях Маргарита, здесь не проронила ни одного слова. Величие подавляет даже жену?– подумал он.
***
Симаков возвращался из очередной командировки. Поезд из Москвы пришел утром по расписанию, что не всегда случалось, и он успевал в ОКБ.
Оставив вещи в камере хранения, он сел на второй номер трамвая, чтобы доехать до третьего здания института на  улице Толстого, где располагалось недавно созданное наше ОКБ спортивной авиации. Симаков, говоря об ОКБ,  часто приводил  аналогию – «Мы – ровесники кубинской революции. Там революция победила в январе, а мы  начали свою деятельность в феврале этого же года».
Апрельская погода пока не радовала. Дни были ясные, но еще холодные. Пока весна не чувствовалась. Днем снег подтаивал, но за ночь мелкие лужицы замерзли и теперь матово отсвечивали  в редких солнечных лучах.
Он  еще  не успел  ни с кем переговорить, как к нему подошла Романова  - начальник
отдела кадров. У него создалось впечатление, что если она не высматривала его в окно, то имела
доносчика в лице вахтера института.
- Михаил Петрович, - сказала она, неожиданно возникнув у его стола. – Ознакомьтесь  с приказом.
Ему показалось, что произнесла она эту фразу с удовольствием и даже с гордостью. Есть люди, - подумал Симаков, - для которых сообщить человеку гадость – сплошное удовольствие.
 Он оценивающе взглянул на располневшее тело начальника отдела кадров.   «Пожалуй, она из таких».  Михаил пробежал глазами текст приказа: «Выговор за несданную трудовую книжку».
Он поднял взгляд на Романову.
- Вы подводите не только себя, но и Главного, -  Романова грузно переступила с ноги на ногу.
 «Как уставшая лошадь»,  - хотелось произнести удачно подвернувшееся сравнение.
- Что-то новое в работе Главного конструктора,  – удивился он.

Сколько знал  Симаков Пантюшина по институту, не замечал  в нем стремления к  интриге. Да что там знал! Он сам рекомендовал Пантюшина на должность главного конструктора  ОКБ, отказавшись от предложения Толченова. Юрий Осипов прямым текстом сказал:
 – Ну и дурак.
Разговор происходил в том самом потаенном, кем-то забытом  помещении на пятом этаже.- Должность, Миша, – это власть, умноженная на деньги. А где власть, там – независимость и свобода.
- А как же жить в обществе и быть свободным от общества нельзя?
Озеров на всякий случай оглянулся, – большевистские уловки. Подумай до разговора с начальником Главка по кадрам Горелиным.
 Нельзя сказать, что замечание  Озерова подорвало  мнение Симакова  о высшей власти. Оно лишь толкнуло к малому сомнению.  Но он тут же забыл, как стер из памяти.
К Горелину его вызвали в тот же день к вечеру. Осипов подмигнул по – дружески, - не забыл? – и напутствовал – удачи.
Как ни странно, Александр Иванович Горелин  понял и уговаривать его не стал.

- Но мера наказания не адекватна проступку, – Михаил   посмотрел на Романову, расписываясь под словом «ознакомлен».   
 - Это приказ Главного. Разговаривайте с ним, – сухо сказала она.
  По манере поведения она напоминала Симакову сейчас старую деву. Высказав, по ее мнению,
весомый аргумент, она чопорно поджала тонкие губы на крупном лице и повернулась, забрав приказ.
Позже узнал о ней. Ему рассказала Тамара, секретарь Пантюшина, которая знала все: не только из того, что происходит, но и то, что  не происходит в ОКБ.  Тогда он узнал, что Романова – член партии  с военных лет и  в трудные военные годы руководила партийной организацией в советских органах. Старые девы,  - подумал Симаков, -  защищают себя строгостью и отрешенностью от земных утех, как поясом  верности в рыцарские времена. Только для кого? Но может  в этом есть тоже какая-то своя логика и причина? Он спросил об этом Тамару.
– Жалеете? – засмеялась вульгарно Тамара. – Я одного насильника  «пожалела».   А потом этот  подонок из тюрьмы прощения просил.
Симаков, внимательно приглядевшись, вдруг только сейчас понял, что это та самая Тамара, что была секретарем у Пантюшина в институте. Михаил спросил об этом Тамару, и она подтвердила.
Только что-то женское прибавилось в ней. Может быть немного полноты, да  дерзости и кокетства женщины, познавшей свою власть над мужчинами? И это понимание отчего-то взволновало Симакова. 
 Симаков  отметил, что у нее сегодня другой цвет волос - не рыжий, а каштановый. 
– Все хорошеешь, – сказал Симаков, хотя изменений в лучшую сторону не заметил. Тамара подобралась, как солдат в строю. Даже живот стал заметно меньше, а лицо  зарделось.
- Скажете, Михаил Петрович, – кокетливо ответила она,  поправив свисающую прядь волос,  - ну, почему вы не мой начальник?   
- А что? Было бы неплохо, – сказал он, подыгрывая ей.– Только, боюсь,  не доживу до этого – уволят раньше. О выговоре слышала?
- Даже видела, – ответила она, но скорби и жалости на лице он не заметил.
- Я говорила Александру Харламовичу, но он сделал вид, что не услышал. Только такой факт никак не против вас. А я подожду, когда Вы станете лавным,  – говорила она медленно, даже напевно, явно  привлекая  его внимание к  своей плотно сложенной   фигуре. 
Симаков улыбнулся  суховато и сам понял, что к выговору он вовсе не  готов. Нельзя сказать, что сильно расстроил приказ. Про себя он счел это мальчишеской выходкой и несамостоятельностью Пантюшина. Хотя, по существу, все правильно. Трудовая книжка должна лежать по месту основной работы.
Неужели поддался настоянию Романовой?  Или всему виной, как и следовало ожидать,  конкуренция – его планеры или самолет Козлова? «Межвидовая борьба»? - усмехнулся Симаков
Михаил сел было за свой стол, стоявший у стены в конструкторском отделе, что располагался на третьем этаже, но потом пружинисто  поднялся и, шагая через ступеньки  спустился вниз по лестнице.
Не говоря ни слова кокетливо взглянувшей на него Тамаре, прошел в кабинет главного конструктора.
***
Нина, секретарь кафедры  «Конструкция самолетов»,   нашла Симакова  на антресолях лаборатории  за кульманом. - Михаил Петрович, Москва на проводе. Симаков, опережая Нину, сбежал  с антресолей по лестнице, мельком отметив - из  Нины брызжет женственность, как молоко из вымени.
Михаилу  удалось   прочесть Фрейда  в перепечатанном на машинке экземпляре, и теперь он часто смотрел на  людей глазами  австрийского психиатра. Но Симакова не интересовали ни неврозы, ни их причины. Его больше интересовало взаимоотношение полов.  Ведь Любовь есть лишь  прелюдия к удовольствию, а само удовольствие является биологическим инстинктом, хотя и поддающимся  управлению. Тогда человек неосознанно «раскрывает себя  в этом стремлении, а другой также неосознанно воспринимает это стремление» - писал старик Фрейд. Он развил теорию психосексуального развития индивида.
 Нину любили на кафедре все. И  хотя  она старалась демонстрировать строгость и неприступность, но Симакову казалось, что он понимает ее женскую суть. А может, только казалось?
И сейчас, пробегая  мимо нее, он ощутил  тонкий запах духов и собственное волнение от ее присутствия. Он взял,  лежавшую на письменном столе, телефонную трубку.
Звонила пани Ядвига.
Странные эти женщины, – думал Симаков после разговора – позвонить только для того, чтоб сообщить, что собирается приехать в Советский Союз в командировку? Хотя звонок ему был приятен, – он пока не понял,– простая информация или проявление внимания к нему? Симаков в свои тридцать лет твердо знал, что нравится женщинам. И это помогало ему в работе – давало толчок  вдохновения.

Пьянящий восторг полета
Была суббота. Зная, что завтра на планерной станции будут полеты, я договорился с Михаилом Петровичем на один полет.  Симаков все-таки организовал планерную станцию. Он еще не раз вспомнит свои мытарства к официальному разрешению полетов, которого так и не было.
Мой полет, конечно, предполагался в качестве пассажира.
Рейсовый автобус остановился и все мы – а, это15 человек, дружно переговариваясь, зашагали к станции. Идти пришлось более километра. Роберт посмотрел на небо и, раскинул руки в стороны, словно собираясь обнять землю. Редко пробивающаяся  зеленая трава и редкие белоствольные березки, стоящие сбоку невдалеке от аэродрома, и небо – бирюзовое с частыми пухлобокими облаками, - все это вызвало в нем глубокий  и радостный  вздох.
 – Посмотри, старик,  «кучевка» какая, – он поднял голову и замер, созерцая,  этот постоянный, но  каждый раз и в каждое мгновение  меняющийся мир.
Я с парашютом  с трудом вписался в заднюю кабину  планера КАИ-12.
Роберт привычно занял свое место на переднем сидении.
Планер я видел не раз, но он казался тогда маленьким и тесным.  Но сейчас, находясь в кабине,  я ощущал не тесноту, а ее тесноватый уют с мягкими боковыми стенками, приборной доской с ее немногочисленными, но изящными  навигационными приборами и рычагами управления. И я подумал, - «именно об этом нам говорил Михаил Петрович – о симбиозе конструктора  и летчика». Я посмотрел  на    большое,  раскинувшееся в обе стороны от фюзеляжа  крыло. Повернувшись назад, я отметил про себя, что и хвостовое оперение находится на большом расстоянии. Гораздо дальше, чем когда смотришь на планер со стороны. Отсюда из кабины менялся масштаб восприятия машины. Действовали другие единицы сознания  для  восприятия линейных  величин. Планер казался солидным  сооружением, которое возможно и «умело» летать, - улыбнулся про себя. 
Равномерно тарахтит мотор буксировщика АН-2, подруливающего к планеру. Техник  Юра Логвин  ловко схватил буксировочный трос и зацепил его за замок планера. Юрий перед этим смеялся:
– Я самый богатый техник во всей Татарии, - и пояснял, – у меня на обслуживании – самолет «Аннушка» и три  планера.
Собственно, это была и вся техника, принадлежащая ОКБ Спортивной авиации. Правда была еще одна единица летной техники – планер КАИ -6.
Тогда два года назад после окончания строительства Роберт впервые взлетал на нем с резинового амортизатора.
Но до сих пор планер не числился на балансе ОКБ,  который строго  вел главный бухгалтер Гершвальд. Он несколько раз говорил об этом Симакову, но у того не доходили руки
 – Вот если завтра  выкрадут планер и никто не докажет, что этот планер принадлежит  вам.
Симаков смеялся:
 – Теперь мы уже имеем одно признательное доказательство
- Вы все шутите, – на покрытом веснушками лице Гершвальда едва заметная скептическая неприязнь. Он всегда болезненно воспринимал насмешки, касающиеся его профессии
Я посмотрел на другой конец аэродрома. Широкое поле на правом берегу, с которого нам предстояло взлететь, простиралось до самого берега Волги.
 Отчего-то уже второй год оно пустовало. Возможно, оттого,  что  год назад прошло объединение двух сельских районов и это поле, оказавшееся на их границе,  выпало из реестра и оказалось в отчуждении обоих. И как бы там ни было, но на поле никто не претендовал.
На другой стороне поля стоял КАИ-6. В нем сидел подросток. Лица я не разглядел, но точно различил – не из наших сотрудников. Скорее всего – из трудных пацанов.
Мне снова  вспомнился первый испытательный полет и радостно  смущенное лицо Роберта
Теперь Роберт сидел в передней кабине планера КАИ-12 и  ждал команды на взлет. Вернее, и  он, и летчик – буксировщик Виктор Константинов. Он только нынче поступил  в ОКБ
Я не успел досмотреть взлет планера КАИ-6.  Мотор самолета заработал интенсивнее, и я ощутил чуть заметный толчок. Планер сдвинулся и покатил. За левую плоскость его поддерживал Эдик Гофман. Он будет сопровождать до скорости разбега, когда элероны станут эффективными. Вот он уже с шага перешел на бег и вскоре, отпустив крыло, сделал несколько шагов по инерции, остановился.  Через минуту после этого тряска прекратилась,   и планер волнообразно покачивался за самолетом. Ручка управления, что была передо мной, чуть  двигалась вперед - назад.  Рычаги управления  в  передней и задней кабине были сдублированы, и потому я знал о каждом движении Роберта.
Самолет, однообразно урча, совершал круги над аэродромом. Уменьшилось  и стало игрушечным поле аэродрома. Речная вода ребристо отблескивала серебром, а и без того маленькие рощицы стали казаться низкорослым кустарником. Все было доселе невиданным и от того новым. Но  это увиденное будоражило память – было. Было.   Действительно, – было. В  десятом классе  на аэродроме Омского аэроклуба я поднялся в качестве парашютиста на самолете АН-2, точно таком же, как и этот буксировщик. И также  масштабно уменьшалось все земное, и увеличивался  небесный простор, в котором можно затеряться, раствориться, исчезнуть. А потом был выход на крыло самолета  и один лишь шаг. И бездна. И упругие струи  нескольких десятков метров высоты до раскрытия парашюта.
Я пропустил момент, когда по инструкции буксировщик  качнулся с крыла на крыло.
 Роберт дернул ручку отцепки буксировочного замка. Глухая тишина заполнила кабину планера, изолировав от шума двигателя самолета и всего, что могло бы нарушать ее на земле.
 Тишина неба. И голос Роберта  неожиданно прорвал эту тишину благозвучия, и вернул меня  из  мира, наполненного  чистотой и гармонией:
-Как настроение, старик? Ты меня слышишь?
Мне не хотелось отпускать от себя  этот  сгусток тишины, созревший в кабине  и заполнивший ее.
- Слышу, – нехотя ответил я
Роберт засмеялся
 – Да ты, я вижу, опьянел? Везу тебя по программе удовольствия, разработанной Михаилом Петровичем.
Было странно вот так на высоте свободно беседовать. Какое  нереальное ощущение свершившегося чуда. Если не смотреть вниз, то создавалось впечатление, что мы с Робертом, как ангелы сидим на облаке и мирно беседуем. Какая-то чертовщина из булгаковского романа  и  реально свершившегося наваждения.
- Демонстрирую невесомость, – между тем сказал Роберт.
Меня вжало в спинку сидения, потом невидимая сила придавила к сидению, и тут же пришел на смену тот самый момент истины – невесомость. Когда,  как в лифте, уходит при спуске в первый момент из-под ног кабина. Но здесь на продолжительное  время  я  оторвался от сидения, и плечи уперлись в лямки привязных ремней. Я чувствовал, как мое сердце зависло, не касаясь тела. Перехватило дыхание. Невесомость. Та, какую будут испытывать позднее космонавты в полетах.
- Вульгарную программу показывать не буду, – проговорил Роберт с невидимой для меня улыбкой.
А  я  молчал, все еще не выходя из неведомого до того состояния
-Ты жив, старик?  Скоро домой поедем. 
По его голосу и словам я понимал, что для него полет не сложнее езды на велосипеде. Только гораздо приятнее.  Вжившись в полет, я отметил легкое шуршание, уплотненного скоростью полета,  воздуха о поверхность крыла.
Да, - подумал я – есть своеобразная прелесть  в ощущении полета. Пьянящая и дурманящая душу. Но только в качестве новизны. Небо не притянуло к себе. Может быть не по-мужски, откровенно, но это так.
***
На конференцию  Михаила  пригласила  Галина Сергеевна Чукреева. Она сменила Осипова на
должности ведущего специалиста главка министерства. Симаков с ней встречался уже два раза, но между ними установились доверительные отношения.
- Из Казани только я один? – удивился Симаков.
 Но, когда Галина Сергеевна  назвала еще фамилию Ступина,  Симаков еще больше удивился и возгордился.  В глазах Симакова  Григорий Иванович Ступин  был недосягаемой личностью, а тут он оказался рядом с ним.
 - Каждый пригласительный билет на конференцию сам Петр Васильевич подписывал. И не просто подписывал, а внимательно прочитывал, что за человек., - пояснила Чукреева.
Михаил в удивлении вскинул смуглые   волнистые брови:
 – А как же тогда я сквозь такой контроль?
Галина Сергеевна лукаво улыбнулась. На верхней губе проступили  сетки тонких морщинок - узнала у Толченова.
- И что же? – нетерпеливо спросил Симаков.
Министр сказал только:
- Молодой, напористый мужик. Похоже  с немалыми способностями. Ох, и нелегко ему придется в жизни.
Толченов подсказал, - конструктор планеров марки КАИ.
Министр махнул рукой
 – Знаю, читал. От того и подпишу.
- Только, Михаил Петрович, после конференции зайдите к Епифанову – напомнила ведущая.
Тот, видимо, присутствовал на конференции, потому  как  начал с вопроса: каковы перспективы освоения  небесного океана?   Тем самым он подчеркнул свою сопричастность и заинтересованность в  развитии авиации в целом. Чувствовалось, что настроение  полковника находилось на подъеме, потому как он не отреагировал на эти слова. Симаков поймал себя на мысли, что ему опять хочется высказать Епифанову претензии. На конференции шел разговор в основном о развитии самолетов. В большей степени военных, в меньшей - гражданских.
-Если судить по конференции, то никаких, – глянув в глаза Епифанова, – бесцветные с выгоревшими белесыми ресницами, - сказал Симаков.
  Ему хотелось упрекнуть Епифанова. В том, что министр ни слова не сказал о планерах, была вина ДОСААФ. Его – Епифанова вина. Министр  все в голове держать не может. И ему надо было «подсунуть» информацию о развитии планеризма в стране.
Но  Симаков пощадил старого вояку. И самому не хотелось казаться стылой занудой.
Епифанов напомнил о проектировании планера КАИ-14:
-Помнится, ты, дорогой конструктор ссылался на отсутствие  государственной организации,- произнес с сарказмом Епифанов. -Теперь есть ОКБ СА. Так что спрос и за количество, и качество.
Епифанов встал с кресла и сделал несколько грузных шагов по кабинету:
- С кем будем соперничать?  В конкуренцию с польской «Мухой – стандарт»?- Это я помню. – Он булькающе засмеялся, – додуматься ведь надо – на сосок пальцем. И это происходит в Польше?
- И английским «БРЕГЕ -905», - добавил Симаков, сделав вид, что не понял  намек Епифанова  на Лешно почти годовой давности.
- На планерные державы замахиваешься?
- Не может собственных  Платонов и быстрых разумом Невтонов?– сердито произнес  Симаков и, не закончив фразы, вызывающе посмотрел на  полковника. – В спутниках преуспели, в самолетах превзошли, а    выступаем на чужих планерах.
- Ты меня не агитируй – Епифанов положил руки на стол, и Симаков впервые обратил внимание – они были покрыты редкими, но явно выделяющимися  рыжими  волосиками. – А как же с весом?  Металл ведь. – Усомнился  отставной полковник.
- За счет толщины. Лист в полмиллиметра. И клепка впотай.
Епифанов отмахнулся, как от неприятного видения.
- Не пудри мне только мозги. Старому авиатору. Я повидал на своем веку и Ильюшиных, и Яковлевых, но чтоб так, -  впотай, – это из области фантастики.
«Лучше бы молчал», – укорил себя Симаков, но тут же упрямо  добавил: и полировка обшивки.
- Чтоб как зеркало? И впотай, и как зеркало? Ну и накуралесил.
Симаков не мог переносить насмешек над идеями, которые обдуманы и  основываются на имеющихся мировых достижениях, собственных предвидениях и интуиции. Он резко встал.
- Знаю – миролюбиво сказал бывший полковник в отставке. Может ты и прав, но стариковский совет прими, -  новизной не очень увлекайся. Опробованное, испытанное, – оно всегда вернее. И слава тебя найдет.
Он хохотнул, ударившись несколько раз животом  о край стола. - Только с тебя и планер открытого класса.
- Будет – коротко ответил Симаков 
Симаков уходил из ДОСААФ с удовлетворением, что не стал вдаваться в детали конструкции. Правда, несколько насторожила заинтересованность полковника конструкцией. Не в его духе. Но мысль тут же ушла.

Становление. Передача эстафеты
Но зато он отчетливо вспомнил, как сам донимал  еще в студенческие годы, профессора  Воропаева. Вначале о создании кружка при кафедре. А позднее – об изготовлении планера.
А поскольку профессор не верил в реальность изготовления  планера, то и надо ли связываться с кружком? И не то, чтобы Воропаев боялся дополнительной работы. Он   не хотел распыляться, как он думал, на заведомо нереальные мероприятия
Все отказы сводились к одному - профессор отвечал деликатно, но неизменно - Молодой человек, учитесь, а поработать еще успеете – говорил он  разными словами, но по сути одно и то же.
Однажды он атаковал профессора после его прекрасной лекции о флаттере. Он и сам до этого много читал об этой каверзной «болезни»   как для самолетов, так и планеров.
            Лекции профессора стимулировали его,  форсировали  интерес, который всегда был в нем. Интерес  к авиации вообще и к планерам в частности.
             Вот и лекция  профессора о флаттере подхлестнула его к размышлениям. Раскрытый смысл флаттера в том, что при определенной скорости  и жесткости конструкции на агрегате самолета или планера возникают незатухающие и мгновенно усиливающиеся колебания, которые за секунды  приводят   к разрушению машину. Студенты после лекции дружно кинулись в буфет, что в полуподвальном помещении. Там сегодня должны быть жареные пирожки с повидлом. Пирожки жарились в масле и от того выглядели золотистыми, слегка резиновыми по фактуре, но  вкусными,   по  сути.
             Михаил, воспользовавшись тем, что профессор складывал разношерстные листки записей,  подошел к кафедре.
- Герман Николаевич, можно с Вами переговорить? – спросил Михаил.  Воропаев провел  большим  пальцем правой руке по широкой лысине, то ли почесав ее, то ли массируя кожу. Одновременно он улыбнулся мягкой улыбкой, свойственной  старикам и детям.
- Если я правильно понимаю, по поводу кружка?
-По планерной тематике.- Упрямо произнес  Михаил, и на его лице проступила решительность.- Иначе не миновать резонансных колебаний в моей душе. Последнее  Михаил сказал с улыбкой.
Воропаев  взглянул на студента:
 – О душе мне надо думать, а Вам еще о бренном теле заботиться. – Он помолчал – займитесь спортом, укрепляйте мышцы.
 Симаков улыбнулся:
 – Так уже имею первый разряд по велоспорту
-Тогда идите в аэроклуб. Летайте, прыгайте с парашютом, – заботливо сказал профессор.
Симаков несдержанно  засмеялся. Кончик прямого носа при каждой порции смеха слегка подергивался:
: – Так я тоже имею свидетельство планериста.
Воропаев снова погладил в задумчивости обширную плешину на голове, еще со следами летнего загара:
- М-да, – произнес он
По совету профессора Симаков изучил в архиве института десятки дипломных проектов. Он был подобен сосуду, вмещающему в себя, как драгоценности, идеи, мысли, решения. Он осознанно готовил себя к значительному творчеству, нисколько в этом не сомневаясь. Между верой и самовнушением нет, и не может быть четкой линии. Как нельзя провести четкую линию слияния  рек Волги и Казанки. Можно лишь сказать – за кремлевской стеной. И для понятия этого достаточно.
Симаков с трепетом листал приказы, чертежи, сложенные по формату писчей бумаги. Однажды  он «наткнулся на чертежи планера и  чуть не «задохнулся» от радости
Вот он тот самый последний  КАИ -5, десантный пятиместный планер, разработанный дипломниками.  Самый значительный из всех. Интересно, узнать – состоялся ли планер и кто его конструктор?
Если б кто спросил Михаила, как ему удается распознавать и классифицировать способности незнакомых студентов, он бы не смог ответить.  Впрочем, почему не мог?  Чертеж – язык техники.  А Михаил еще добавил к этому – но и выражение характера. По чертежу можно было определить слабость или  крепость  мысли, выраженной в проекте.
Еще несколько дней он провел в  «гроте» областной библиотеке им. Ленина. Эта комната была талантливо стилизована под грот. Создавалось впечатление, что находишься в пещере, среди древних камней и не менее древней растительности. Он перелистал десятки различных журналов, перечерчивал на кальку  проекции планеров, переписывал характеристики. Сравнивал, думал, брал на заметку то, что, по его мнению, могло помочь в проектировании задуманного рекордного планера.
Но это потом на перспективу. А пока он вынашивал проект планера КАИ-:6. Легкий «попрыгунчик». Для работы в студенческом конструкторском бюро. А оно будет. Симаков верил. А когда веришь и ждешь – сбывается.
Однажды Михаил  застал Воропаева в лаборатории кафедры у стенда. Тот давал указание лаборанту разобрать и препарировать узел  крыла самолета.
-Мы уже пробовали, Герман Николаевич, - говорил майор в отставке  Индейкин. Нужны особые ключи.
- Ну, так закажите в мастерские, чтоб сделали. - Воропаев говорил спокойно, хотя видно было, что внутри закипает недовольство.
- Я не столько получаю, чтоб заниматься проектированием – капризно ответил лаборант.
Индейкин был из отставных офицеров, а те, как потом убедился Симаков, нагружать себя работой не стремятся.
Симаков вмешался в разговор и из-за спины  Воропаева произнес, -  Герман Николаевич, я сделаю это.
- Вот видите – с укоризной, но опять без тени внешнего недовольства сказал он. – Лаборант не может, а студент берется. - Как Вы считаете, уважаемый?
Индейкин промолчал, играя желваками, и метнул взглядом в  высокого стройного студента.
Воропаев нехотя повернулся и увидел перед собой все того же настырного студента.
- Окажите  милость, любезный, – сказал профессор и зашагал к себе в кабинет.
-Будешь прыгать, студент, ноги сломаешь – сердито произнес завлаб.
- Может и так, но халтурно к работе относиться никогда не буду. – Михаил  помолчал и добавил -  и не потерплю.
-Ай, ай. Нашему теляти, да волка съесть. Никак профессором хочешь стать? – Лаборант повернулся, чтобы уйти, а Симаков вслед убежденно сказал, – берите  выше.
Лаборант был мужчиной не хилым. Телосложением, а больше выражением лица он казался монументальной фигурой. Завлаб  с мечтательной издевкой  сказал - поползал бы ты как ящерица, да жаль, не довелось вместе служить. Старшина Щепучинин  показал бы «кузькину мать»
Не мог знать тогда Михаил, что уже в следующем году судьба сведет его именно  с этим старшиной.
 Старшина Щепучинин станет для него ключевой фигурой, отрицательным эталоном солдатофонства и прямого издевательства над личностью.
  Но, главное и в этом он даже не признавался себе – были мысли,  которые и пугали, и увлекали одновременно. Рождались новые конструкции, и они по его взгляду превосходили данные существующих планеров. Он не проводил расчетов, у него не могло быть сейчас продувочных моделей.  Все происходило на уровне сознания, даже подсознания, что называют интуицией. И это будоражило его. Это было состояние лошади, нетерпеливо перебирающей ногами перед скачкой. Он улыбнулся пришедшему сравнению и оглянулся, боясь со своей улыбкой показаться ненормальным. Но никто не смотрел в его сторону. Да и народу было в зале немного. Некоторые столы были свободными, а за остальными сидели по одному. К тому ж он сидел в конце зала, спиной к многочисленным лианам и другим комнатным растениям, произрастающих среди камней в  своеобразной горной  пещере
  .Через несколько дней с эскизами планеров, переведенных на миллиметровку с таблицами данных предварительно постучав,   вошел в кабинет профессора.
Большая  голова профессора с широкой плешиной, чем-то напомнившую ему голову профессора  Доуэля, повернулась  к Симакову. Профессор надел на широкую переносицу очки с крупными не по моде стеклами и молча смотрел на Михаила. Весь его вид и  настроение укладывалось  в интеллигентное – «ну – с».
Профессор рассматривал схемы планеров, представленные Симаковым.
- Каков паренек, молодой, да ранний – сказал профессор, обращаясь к вошедшему завлабу Индейкину. – Кстати, помнится, Вы, молодой человек обещали изготовить инструмент?
 Он надел очки, но не  с толстыми роговыми дужками, а с тонкими проволочными и с хитрецой посмотрел на Симакова. Взгляд его говорил – вот я и поймал тебя.
- Ну, те-с,  как с инструментами? – спросил  профессор
- Все сделано,  -  скрывая гордость,  ответил Михаил.
- Отдали Индейкину?
Симаков промолчал и взглянул  на Индейкина
- Да, Герман Николаевич, несколько, как показалось Михаилу, заискивающе ответил тот – и  инструменты, и детали
- Скажите, - Воропаев с прищуром посмотрел на Симакова – вы мои лекции просматриваете?
Для Симакова вопрос профессора прозвучал, как «вы любите меня»?  Так когда-то Толстой спросил Горького.
Михаил  искренне ответил. – Обязательно.
***
Симаков шагал к  Бобу  легким и широким шагом. Борис Иванин жил в квартире жены, доставшейся ей от родителей. Жену Боба, Людмилу Симаков не то, что побаивался,  но остерегался. Она была остра на язык и непредсказуема.
Но ему надо было срочно поговорить с Борисом. Тот еще в студенческие годы занимался в кружке Вахитова. И справедливости ради, он  в части прочности достиг большего успеха, чем любой из них.
Сейчас Борис готовил кандидатскую диссертацию под  руководством доцента Вахитова.
У Симакова все складывалось по - другому. Уже не один раз профессор недвусмысленно намекал ему о работе над диссертацией
- Нет, – думал Симаков, вспомнив слова Воропаева, – не время покажет. От времени ждать, как от девушки ласки, не доказав свою любовь.
Однажды, совсем недавно, Симаков заговорил с Воропаевым о новых конструкциях. Если точнее, то о новых материалах, применяемых в самолетостроении.
Профессор честно признался:
 - В науке  много неизвестного - хрипловато проговорил он. - Если я не знаю, – продолжал профессор – то это вовсе не значит, что этого не существует.
 А старик без каких-нибудь амбиций. Философское, я знаю, что я ничего не знаю, - кредо сильного человека. Так говорил Ильин – преподаватель кафедры  философии института.
Зная о своем незнании, я знаю больше, чем все остальные – принцип еще от Сократа. Это своеобразная попытка сформулировать принцип познавательной скромности.Таковым  Михаил  и считал  профессора. Считал и преклонялся перед его знаниями и умом. Не кто иной, как профессор поддержал его вначале работы над КАИ-12. Он рассказал профессору, что  деревянные планеры марки «БРО» разрушаются.  Михаил даже точно знал диагноз «болезни». Неожиданно он наткнулся на статистику повреждений и катастроф во время войны знаменитого и легендарного  штурмовика ИЛ-2. А причина одна. Конструкция из дерева. Влажность, отслаивание элементов конструкции и обшивки, в частности. И катастрофа.
Симаков четко уже знал, что дерево для строительства – пережиток. Но его творческая мысль  еще не созрела, чтоб перевести конструкцию существующего деревянного  планера в металлическую.
Последнее как раз и подсказал профессор, коротко  после рассказа Симакова, бросив: менять дерево на металл.
Ключевым показалось Михаилу  слово профессора «менять». Но не в новом, а в существующем. Для разработки проекта он взял чехословацкий планер «Пионер».
Возможно, кто-то скажет позднее, – металл входил в моду. Нет, дело не в моде, а в жесткой необходимости смены отношения в строительстве планеров.
Это только, кажется, просто выполнить переделку конструкции. По сути, остается только оболочка, даже не оболочка, а только внешняя форма «Пионера». Даже ближайшие соратники Симакова Борис и Владимир отнеслись скептически к этому, когда начали прорабатывать конструкцию планера  из металла.
-Ты представляешь, на  что ты нас толкаешь? – помнится,  уже при разработке  чертежей сказал Мицкевич – рисовать-то придется  нам?
Симаков уверенно сказал:
-Конечно, нам. А ты что думаешь, Боб?
-Я держу нейтралитет, – он, помедлив, отчего его округлое упитанное лицо пронзила скептическая улыбка, сказал:
  – Хотя большому счету, я бы повременил с этим.
Симаков взорвался, – позиция проститутки – и нашим  дам, и вашим. Извините, мужики, но я  вас так понимаю
Борис спокойно выслушал, а потом сказал – давай взвесим. Нет достаточной литературы и по конструированию, и по расчету на прочность.
Мицкевич, переложив ногу на ногу, добавил, да и технология  сборки еще не устоялась – но худощавое  его лицо, в отличие от лица Иванина не выражало испуга и нерешительности – но стоит взяться.  Михаил  понимал, как многое предстоит им выполнить в «новье». Шпангоуты, нервюры, стрингеры – сотни элементов. И все из металла и все новой конструкции Опять включился в разговор Борис – ты можешь себе представить, как рассчитать на прочность монококовую конструкцию?
Симаков щелкнул  пальцами – мужики, не кажется ли Вам, что мы зациклились только на трудностях. Ищем негатив. А где же стремление к творческому  созиданию? Вот Ты, Боб говоришь,  нет методики расчетов.  Монококовую конструкцию тебе никто и не предлагает. А расчет конструкции со шпангоутами и стрингерами есть в работах  даже доцента Крестовского. Не говоря уже об академике Одинокове.
-Это все разговорчики в строю,  - сумрачно  произнес Мицкевич, но Симаков отметил, как что-то началось меняться в его взгляде и даже в позе. Барское положение «нога на ногу» сменилось на позу делового человека.
Симаков, заметив эту перемену, продолжил:
 – Трудности есть. Это факт, – хотел сказать и не малые трудности, но вслух произнес, - и более того – на его лице высветилась улыбка: – фюзеляж – сварной. Вот! – торжественно произнес он.
Честно говоря, он вынашивал эту задумку давно. Даже посоветовался на кафедре сварки. И теперь он готов был   высказаться о положительных  и отрицательных качествах этой конструкции.
- Ладно,– сказал он, – лед тронулся, господа присяжные заседатели.
Симаков от удовольствия потер ладони рук.
…Людмила  открыла дверь и с  улыбкой сказала:
 – Незваный гость хуже татарина.
Симаков не откликнулся на ее шутку и спросил - Борис дома?
Людмила  ничего не ответила и, отвернувшись от стоявшего в дверях  Симакова, спокойно сказала:
 – Боря к тебе  пришел гость. Она повернулась вновь к Симакову и, сняв с руки маленькие часики, поднесла их молча к глазам Михаила.
Симаков усмехнулся – я не в претензии.
От неожиданности Людмила не нашлась, как поступить и промолчала. Но, потом, спохватившись, пригласила Симакова пройти.
Они вышли на улицу,  и Симаков сразу сказал:
 – Прости, Боб, я на вас днем бочку накатил.
- Пустую? – усмехнулся Борис.
-Смотря, как понимать. – Симаков правой ногой отпнул с тротуара небольшой камешек.
Борис снизу вверх посмотрел на Симакова:
 – Ранее за тобой, Михаил Петрович, сантиментов не замечал. Надеюсь, не за этим вытащил меня из теплой постели.
Симаков кивнул головой:
 -  Покаяние – путь к совершенству. Не так ли? Но не это главное.
Они ходили по притихшему городу и продолжали обсуждение будущего планера.

Жена Саша
. . . . Сашу, будущую жену, увидел Михаил, когда  впервые на тренировке объединили мужскую и
женскую команду велосипедистов. Случилось это на втором курсе.
А связано это было с приездом известного велогонщика Виктора  Капитанова. До начала тренировки он обещал выступить в небольшом зале стадиона. Михаил сразу обратил внимание на невысокую, ладно скроенную чернявую девушку. Всего в их команде было 5 девушек.
Парни и девчата  пошли на встречу со знаменитостью. Михаил  не испытывал  такой тяги и остался в фойе. К удивлению, он заметил, что и она осталась и сидела с книжкой в другом конце небольшого фойе. «Интересно – подумал Михаил – при больших размерах стадиона всего лишь малое фойе и небольшой зал.  Вот уж, поистине,  видно архитекторы считают, что спортсмены думают ногами или еще каким местом». Неведомое доселе чувство,  любопытство к другому полу, подтолкнуло его подойти  к ней.
; Коль скоро мы с тобой в одном виде спорта, давай познакомимся, – он протянул руку – Михаил..
Она рассмеялась и, пожав руку, ответила:
; Саша.
 А Михаилу сразу пришла на память песня, слышанная еще в детстве. Слух у Михаила был  не очень, а вернее его совсем не было. И он только произнес слова:
; Саша, ты помнишь наши встречи в приморском парке на берегу?
Саша улыбнулась, и Михаил обратил внимание на красивые полные губы.
- Какие романтические слова, катализатор чувств, – сказала она.
Михаил рассказал, что пластинку ему включала мама так часто, что слова и мелодия звучат до сих пор.
 – Да, – поддержала она – все мы вышли из детства.
- Почему не пошла к  знаменитости?  – спросил он, кинув на двери  зала
- Почитаю только собственные достижения. Притом спорт – не главное для меня, – она стеснительно улыбнулась.
- А что главное? – спросил он и подумал:
- Скажет учеба.
- Семья и много ребятишек, – сказала она и прижала ладони к покрасневшим щекам.
Михаил промолчал, не зная принимать ее слова всерьез или пошутить. Но Саша сидела присмиревшая, тихая и он поверил – сказано всерьез.
- Кирхе, Кюхе, Киндер? – а отдых, карьера? – искренне удивился он. Слышанные эти слова на немецком языке запомнились, но он не считал их олицетворением мещанства и ограниченности. 
- А как же тогда понимать – женщина – хранительница семейного очага?
 - В самом деле, – согласился Михаил, и ему стало неловко от сказанного им. У моей жены будет много домашних забот. Я посвящаю себя служению авиации.
Саша всегда встречала его со спокойной улыбкой. Если и когда чувствовала одиночество, то старалась поглубже прятать свое настроение, что, правда, никогда не ускользало от Михаила.
И сегодня, заметив это, он сконфузясь, сказал:
 – Извини, заработался. и тут же добавил – не могу я по-другому.
Саша, молча поцеловала его в щеку и сказала – таков уж ты есть.
 
Бывшего секретаря Воропаева сменила Нина – женщина чуть моложе Михаила, стройная и в меру упитанная.  Сейчас Нина сидела за своим столиком в маленькой приемной профессора.
  Глядя на нее,  что-то  взыграло внутри у Симакова, схожее с вожделением,  и,  независимое  от его порядочных мыслей.
 Показалось,  и Нина ждет от него  определенных действий. Но он, подавив  внутреннее состояние, спросил напряженно:
-Герман Николаевич у себя?
 Нина  поднялась из-за стола и  Симаков ненароком отметил - все необходимые пропорции   в ней привлекательно соблюдены. Она изящно, двумя пальчиками поправила вьющиеся волосы и взглянула притягательно на Симакова.
Михаил вспомнил слова Гаврилова. Вернее анекдот, рассказанный им.
«Герцог сказал – нет женщины, которую нельзя купить.Королева от возмущения   топнула ножкой – неправда. Но вскоре спросила. – А сколько бы вы дали за меня? Герцог улыбнулся – вот Вы и рядитесь, Ваше величество».
- У себя, – сказала она, но ее взгляд и поза – желание понравиться.
-Об отце Сергии слышала? – улыбнулся он улыбкой, которая, как он знал, нравилась женщинам.
-Кто это? – удивилась она, и глаза ее широко распахнулись
Симаков не стал ей говорить о священнике, который, чтоб справиться с вожделением отрубил себе палец, решив болью отогнать дьявольскую силу. Но сказал другое.
-Это я, – усмехнулся Михаил и шагнул к двери профессора.
- Проходите, профессор  примет Вас – запоздало сказала она. Михаил  ощутил влекущий запах ее духов.
Профессор  сидел за  столом. Его крупная голова  с широкой поляной без растительности еще убедительней  напоминала ему  сейчас голову профессора Доуэля.- героя  одноименного романа 
- Герман Николаевич, когда мы можем  переговорить  по высотному планеру? – спросил  Симаков, ожидая, когда заговорит голова профессора.
- Давайте завтра, любезный, - хрипловато предложила голова профессора,- только я Вам не
советую   распыляться.
- Герман Николаевич,  Вы же знаете, не могу заниматься одним делом.
-Вашу бы энергию, да во благо  науки
«Странно, – подумал Симаков, – профессор мою работу над планером не считает наукой?  Хотя для него наука – это  число подготовленных кандидатов наук на кафедре.

Пантюшин - наш  первый Главный конструктор и будущий летчик-испытатель
Удивительно, что сам Пантюшин будучи, как называл его директор института Юрий Кириллович Зацепа, моторным, не мог мириться с самостоятельностью Михаила.
Слишком был тот бескомпромиссен и настойчив, если не сказать настырный, в своих стремлениях. Хотя в бытность Пантюшина секретарем комитета комсомола, Симаков  был той курицей, что несла золотые яйца. О нем писала не только многотиражка института «Крылья Советов», но и «Советская Татария» и даже «Комсомольская правда»
 Вначале  кружок  у Воропаева, а потом студенческое конструкторское бюро. О последнем мероприятии Пантюшин с гордостью сообщил в  ЦК комсомола. ОКБ было первым студенческим  и единственным. Симаков этим самым вносил политический капитал в копилку комитета комсомола института
И все-таки Пантюшин был несколько удивлен, когда инструктор ЦК Филиппенко позвонил и сказал, что он, Пантюшин будет предложен на съезде кандидатом в члены ЦК. 
-За что такая честь?  - спросил Александр
-Не строй из себя сироту казанскую – прогудел инструктор ЦК. – Ты умеешь не только летать, но и организовывать массы. А это, сам понимаешь, дорогого стоит.
Он помолчал – слышно было, как тот шелестел бумагами – вот, нашел. На целину направил кто? Выше плана дал комсомольцев. А развитие технического творчества? Одно студенческое конструкторское бюро, чего стоит? Это же квалифицированная подготовка будущих инженеров.
.На 13 съезд ВЛКСМ тогда  Пантюшин не попал.   Он заболел гриппом, но кандидатом его все-таки избрали.
Было ли это следствием студенческого КБ, или перевесила  работа боевой комсомольской дружины, а может и то, и другое. Но Пантюшина не интересовала  политическая карьера. Он готовил себя в летчики – испытатели. К этому времени он  выполнил норму мастера спорта по пилотажу и имел солидный налет на спортивных самолетах
Самым  обидным  в отношениях с Симаковым было то, что о результатах работы СКБ он узнавал едва ли не последним. Пожалуй, только планер КАИ-11 был исключением. Симаков пришел к нему и возбужденно сказал: твоя помощь требуется, секретарь.
Есть устная договоренность с ремонтной базой о производстве одноместного учебного планера КАИ-11.
-Так в чем дело?  -  спросил Пантюшин.
- Относится  рембаза  к военному ведомству. А там без команды генерала ни шагу.
Тогда они договорились, что Александр, как он сказал «выйдет» на Главком ВВС через ЦК  комсомола.
Второй раз Симаков обратился к нему уже,  работая в ОКБ СА.
Пантюшин решил действовать через комитет комсомола завода.  К этому времени у организации был заключен договор   с АТП-2 на обслуживание легковой машиной.
Александр сел рядом с шофером, чтоб  стало ясно, кто хозяин.  Первый секретарь комитета комсомола  был в отпуске, и удалось переговорить со вторым. Это была  Роза Бикчурина.  Он был с ней знаком.
    Но инициативу разговора перехватил Симаков. Рядом с ним Александр всегда чувствовал себя несколько скованно. Узнав, как зовут секретаря, Симаков  с места в карьер спросил - Роза, Вы любите спорт. Роза улыбнулась, явно симпатизируя Симакову.
Симаков рассказывал о «Бланиках» «Фоках», «Брошках» с такой же легкостью и восторгом, с какой Пантюшин мог бы рассказать о комсомольских стройках в республике и в стране
И странное дело, он рассказывал о полетах на планере, что Пантюшин, несмотря на появившуюся зависть, сам заслушался.
 - Представляешь, Роза, – включился  Александр  в разговор, – подростков трудных, чем заинтересовать? Сколько их у тебя.
- На учете более 30. –с сожалением ответила она. И тут же спросила - А можно мне полетать? – спросила она, и в ее голосе Александр заметил интерес
А Симаков увлеченно стал рассказывать о режимах  полета, которые может испытать Роза.
Александр ревниво слушал, но, как летчик, понимал увлеченность Михаила.
- Но,- усмиряя свой восторг, -  Симаков  поднял указательный палец и направил его в сторону Розы, почти уперев его в грудь, -  в качестве билета на полет нужна Ваша помощь.
- Догадываюсь, раз Александр Вас сопровождает.
- Это я его сопровождаю, – перебил ее Симаков.
- Сочтемся славою, – впервые улыбнулся Пантюшин.
Выслушав, на сей раз просьбу  Александра об изготовлении деталей нового учебного, но более совершенного по летным качествам планера КАИ-17, после некоторого молчания, она сказала:
- Нужен объем работ, нужен план-график работ.
 Симаков  протянул Розе два листа. На первом был расчет по видам работ, на втором сроки, утвержденные ЦК ДОСААФ. 
– Почему  ДОСААФ? – перехватил взгляд Розы и  сам ответил - необходимость в обучении пацанов, в том числе и подготовка в аэроклубы.
И убежденно глядя на секретаря, точно гипнотизируя, добавил:
 - Роза, очень нужны планеры. Двухместный металлический планер начального обучения КАИ-17.
-  И мы о чем просим? – добавил Пантюшин - изготовить детали для двух планеров
- А чем он отличается от планера КАИ-12? – спросила Роза.
Симаков удивленно посмотрел вначале на Розу, и потом, переведя взгляд на Александра, радостно произнес:
 – Не зря живем, Александр Харламович!
Александр понял, что пришло его  включиться серьезно в разговор.
– Можно оформить как сотрудничество двух комсомольских организаций, – предложил он.- Я с Самохиным  договорюсь.
-  Вот тут я умываю руки.- Сказал Симаков – у вас это лучше получится. Искать формы работы и политические компромиссы.
Уходя с завода, Пантюшин чувствовал себя всего лишь королевским пажом, а не руководителем  организации  Он впервые задумался и признался себе, что по энергетике  Михаил превосходит его.   
Информация
Государственная организация ОКБ Спортивной авиации создана по приказум  министра авиационной промышленности П.В.Дементьев,  только без предоставления  производственных площадей. Директор казанского авиационного института Зазепа Ю.К. выделил для ОКБ СА две больших аудитории на первом  и третьем этажах  учебного здания КАИ № 3 на улице Толстого.
На первом этаже выгородили небольшой кабинет для главного конструктора с еще меньшей приемной.
Свою заботу о вновь созданной организации министерство проявляло в выделении денег для строительства квартир. Квартиры строились по схеме долевого участия. Выделенные деньги шли на счет горисполкома. Последний строил квартиры, отчисляя часть площади в свою пользу.
В ОКБ СА уже несколько семейных пар получили квартиры за счет Министерства
Как я позднее узнал,  министерство в казанский горисполком  целевым назначением  перевело деньги для долевого строительства квартиры Симакову Михаилу Петровичу.
Квартиры профком  выделял только семейным сотрудникам.
Люция Мицкевич, бывшая жена Владимира, - они прожили в браке 4 года  и уже успели  к этому времени развестись. И потому жили в разных комнатах общежития на улице Большая Красная.
 Причиной развода, как рассказала мне секретарь - машинистка Наташа Голанова, стало отсутствие детей.  Врачи, обследовав обоих супругов, не нашли причины их бездетности. При этом, качая головами, говорили почти одно и тоже – наука пока не может объяснить этого феномена.
Люция без стука вошла в комнату общежития, где до сих пор   жил Владимир.
-Слышал? – начала она с порога – Михаилу  Петровичу объявлен  выговор
Владимир спокойно подошел к ней и, взяв за руку, проводил до единственного  стула. Сам сел на край кровати с металлическими  спинками.
- Ты как мамонт, спокойный – вот это мне не нравилось в тебе всегда, – сказала она сердито, - даже иногда раздражало.
- И что? - Равнодушно спросил он. – Теперь не раздражает? – он сел глубже на кровати, прислонившись к деревянной перегородке, отделявшей входную дверь, образуя что-то наподобие небольшой прихожей.
- Какой же ты глупенький, Вова – она со страдальческим  восхищением посмотрела на него – когда любят – то недостатки прощают.
- Придумай же что-нибудь, страдальчески сказала Люся.
–Начистить паяльник   Пантюшину?  Только нецивилизованно сие, -  ровным голосом сказал он.
- У  мужиков единственный весомый аргумент – с женщиной – в постель, мужику дать по морде, недовольно сказала она
-  Зато тот и другой доступный и  недорогой.
- А кроме?
Люся не успокоилась и, как я потом узнал, пошла для разговора к главному конструктору. Но Тамара  заслонила дверь главного:
– Александр Харламович занят, - важно сказала она.
Люция нервно хихикнула:
 – Не велено пущать? – так, кажется,   у  старого Островского  написано.
- Велено не пущать – в тон ей сказала Тамара. – Только, Люция Федоровна,   посоветую Вам  держаться  не за старого, а за молодого Островского – за Павку Корчагина. Поучитесь у него. Полагаю, есть чему?
- Комсомольская директива?
- Скорее ностальгия по юности,  – ответила Тамара
Мицкевич улыбнулась сдержанно:
 –А я у вас просила  совета? Мне кажется, нет, - переступая порог, сказала: – Привет пламенный Главному от комсомольцев ОКБ.
Симаков все еще не мог привыкнуть  к новым взаимоотношениям  с Пантюшиным. Хотя прошло уже несколько месяцев со дня создания организации.
  До ОКБ у них были если не дружеские, то вполне товарищеские отношения. Пантюшин шутя, дразнил его:
 - Крути педали, чтоб не догнали, намекая на его занятия велоспортом
Симаков называл  Александра блюстителем нравственности.
И когда Симаков заговорил с ним  -  взять на дипломную практику с дальнейшим распределением в ОКБ нас  - членов студенческого бюро,  Пантюшин спросил:
 – А как смотрит на это профессор Воропаев?
Из дневника автора. Сегодня нас распределили на практику в ОКБ Спортивной авиации. Всей комнатой решили пойти в ОКБ. Напишу родителям: работать начинаем под зарплату 900 руб. в месяц. Как здорово. Да еще стипа 450 руб. Красота.
Май 1959г.
Задания на дипломный проект нам выдал декан Маношинн. Хотелось спросить, почему он, но уж слишком велика была радость. Работать в ОКБ над реальными проектами. Далеко не всем выпадает такая честь. Но в ОКБ мы уже «старики». Как никак, а за плечами планер КАИ-6
Нас собрал Симаков и сказал – мужики, есть договоренность с институтом  - проходить практику у нас в ОКБ.
Серебров спросил – только практика?
- В том и суть, что после практики желающие могут остаться  в организации  по распределению
Мы недружно крикнули «Ур-ра»
Начальник отдела кадров Романова принимала наши документы придирчиво и строго. С таким  вниманием относятся к приему разведчиков – думал я – или, в крайнем случае, в школу летчиков – испытателей. Но я, как и другие мои однокурсники, аккуратно заполняли анкеты на  четырех страницах, не считая заявления. Отдел кадров и он же первый отдел  находился на первом этаже  против   кабинета главного конструктора и занимал небольшое  помещение, не больше размера кухни в «хрущевках».
Кстиати, недавно в Интернете появилось сообщение, что сейчас директору КАИ исполнилось бы сто лет. Тогда в институте он один из немногих, кому министерство образования выделил квартиру. 
Хотя квартиры начали интенсивно строиться, говорят, лично по распоряжению Никиты Сергеевича. Необходимый без излишеств комфорт в домах, и  быстрая  сборка «пятиэтажек» успешно решала обеспечение жильем. Однако многие преподаватели института в лучшем случае, как Маношинн и Воропаев, жили в комнатах общежития. Упомянутые ученые жили в одном блоке.
- Коллектив наш молодой, – сказала Романова, но,  увидев прожекторный взгляд Виктора, поправилась: – В основном. Дисциплине должен подчиняться каждый, как в армии.
Виктор снова начал паясничать, и я пытался усовестить его, побаиваясь, как бы не «выкинул» чего.
Только вчера, обсуждая планы на будущее в комнате студенческого общежития  на Большой Красной, он сказал:
- А ты живи проще, по уравнению с одним неизвестным.
- По принципу:  один неизвестный член  требует всего две извилины?- уточнил я
- Член, тезка, всегда обходится одной извилиной.
-Пошляк ты, Витя, – засмеялся я и ударил его по плечу.
А  сейчас в кабинете отдела кадров, когда Роберт упрекнул его в вольном поведении, Виктор усмехнулся:
- Таков, Фелица, я развратен, но на меня весь свет похож – процитировал  он то ли Державина, то ли
 Карамзина, в смехе морща нос.
- А дальше  кишка тонка, вспомнить Державина? – спросил Алексей.
Смольников, сморщив небольшой нос, попросил:
 – Скажи. Если такой умный.
Алексей продолжил:
- Кто сколько мудростью ни знатен, но всякий человек есть ложь.
- Браво,  – хлопнул в ладоши Роберт,  – получил, Смола?

О рекордных планерах Симаков заговорил с Воропаевым еще до создания  ОКБ СА,  до поездки в Лешно на международные планерные соревнования..
 – Обязательно рекордные планеры?  - и, не ожидая ответа, продолжил: - Вы, Михаил Петрович, поймите,  13 лет только без войны живем, видите, некоторые студенты в фуфайках ходят  в институт. Воропаев говорил медленно, не спеша, как человек, уверенный в том, что его должны слушать:
- А карточки на продукты  в сорок седьмом отменили.  Тоже недавно, а вы строить планер, - он взглянул укоризненно на Михаила,  – побойтесь бога. 
- А как же материализм? – спросил Симаков.
- Что? Причем здесь материализм?
- Но вы упомянули бога.
- Да? – удивился Воропаев - Материализм – он в голове, а в сердце – бог, - и без того морщинистые  губы профессора поджались в горькой усмешке.
-  Вы верующий? – удивленно спросил Михаил
- Верую я или нет - миру безразлично. Меня беспокоит другое,  – с большей хрипотцой, чем обычно, которая подчеркивала его волнение, говорил Воропаев, – меня волнует другое. - Он подумал и продолжил:
 -Человек смертельно болен  грехом, он нуждается во Враче, в Спасителе от грехов.
- Профессор, но это уже прямой призыв к религии?
Тот оставил без внимания слова Симакова, будто не слышал:
 - К богу, я не сомневаюсь, вернутся. Безверие - страшнее осознания  бога. Помните: «если бога не было бы, его следовало  выдумать».
- Слова Вольтера. Вера в Бога не более чем вера в себя,  – убежденно продолжил Симаков.
Профессор удивленно и одобряюще взглянул на Симакова и тронул себя пятерней по  голой коже головы:
- Весьма успешное наставление на путь истинный - вера в свое  «Я»,  во вселенную. Называйте по-любому.  Главное - вера, которая и строит  во многом судьбы и порождает смысл жизни Человечества
Симаков с немым удивлением смотрел на профессора. Таких слов и, главное, толкований от него он не слышал
- И, я уверен, продержись  отрицание бога еще два поколения,  – продолжал профессор, -  и люди забудут тысячелетиями устоявшиеся понятия  нравственности и морали. А без этого невозможен прогресс, а значит, движение человечества  вперед.
-  Предвидите  трагедию человечества?
- Трагедию в умах общества, лишенного Веры. Утрату человеческой морали и нравственности. Общество, утратившее Веру, обречено – уверенно сказал он.
- Но есть социалистическая мораль. Она предполагает любовь к ближнему и через неё веру в человечество.  Вольтер не признавал  бога, а любил человечество.- Убежденно сказал Михаил
 Ему стало и приятно, и зябко от продолжительной и необычной беседы
 - Молодой человек,  - профессор говорил с ним как с равным себе, – если вы читали  библию - впрочем,  это запрещено -  то знаете, что принципы нашей морали взяты из христианских  заповедей. Нашей христианской конфессии. Прочтите и убедитесь.
Михаил хотел кивнуть, но интонация профессора насторожила его:
  – Так вы же сами говорите, что из заповедей.
-Правильно. Только без веры  никакие прописи не  достигнут  сознания. Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет.
- Герман Николаевич, - с уважением произнес Симаков, – а вы не боитесь  вот так открыто проповедовать  религию?
- Исповедовать, – поправил  Воропаев, – а это разные  ипостаси. И потом: не побежите же вы докладывать?
- Я – нет. Но никто не отменял ответственности за чуждую идеологию.
- Наказание за убеждение – само по себе, не абсурдно ли? – Воропаев помолчал, то ли подбирая подходящие слова, то ли решая возможность или невозможность  продолжения разговора,  - Только свободное  вероисповедание спасет Россию. Надеюсь, вам удастся дожить до светлых времен.
Он резко прервал  разговор на эту тему, поглаживая  на груди пеструю рубаху, будто стряхивая с себя остатки  беседы.
И вот теперь, уже год спустя, Симаков вновь заговорил о рекордных планерах. Только не о производстве, а о закреплении тем за дипломниками.
- Но вы же понимаете, Михаил Петрович, что кафедра заинтересована в реальных проектах?
Симаков без колебаний ответил:
 – С тем и предлагаю.
- Руководство практикой на себя берете?
- Если доверите - с удовольствием.
Воропаев   захватил рукой подбородок, отчего резко обозначились окологубные складки:
 – Что касается руководства – моя  возможность. А вот тематика - после утверждения директором.
 Он хотел что-то добавить, но повторился:
  - Есть еще директор. Пусть он решает.
В кабинет заглянул Маношинн. Наклонив голову, поверх очков увидел  Симакова, и  деликатно сказал:
- Загляну попозже.
- Дмитрий, заходи, есть разговор, - он  хитро усмехнулся.  Такого Воропаева Михаил еще не видел. Маношинн, поздоровавшись, сел  у окна.
- Вот, убеждаю нашего аспиранта -  не время строить  рекордные планеры.
Маношинн  многозначительно произнес:
- М-мм…
 Симаков не выдержал:
-  А как же Коктебель? Его не было? Или страна была богаче?
Воропаев пожал плечами.
– Это мое мнение, – сказал он, а решать Вам с Пантюшиным. Он дал понять, что разговор закончен.
 Симаков упруго поднялся  и, вежливо попрощавшись, прикрыл  дверь.
 Голос профессора он услышал через дверь:
- Дмитрий,  твоя собака  мой диван в коридоре описала.
Воропаев  сдержанно усмехнулся:
- Она мне ничего не сказала, – услышал он ответ декана и смех. Один – ровно-приглушенный, второй -  прерывистый и сочный.
Симаков  впервые увидел в кабинете плутоватый взгляд профессора на Маношинна и услышал последний, пусть не столь оригинальный, юмор. Михаил  представил, как  Маношинн посмотрел на Воропаева поверх очков.
С директором  Михаил  встретился только через два дня.
В первый день Нина - секретарь Воропаева,  не успела напечатать приказ о закреплении тем за дипломниками.
Задумка Симакова состояла в том, чтобы во время преддипломной практики и дипломного проектирования мы выполнили чертежи  рекордных планеров в объеме предэскизного проекта.  Мы начали работу над планерами еще с курсового проектирования. И потому дипломный проект для каждого из нас являлся продолжением. Над проектом планера стандартного класса  КАИ-14  предстояло работать мне и Эдику Гофману.
Проект планера открытого класса должны выполнять Вильям Плотников, Алексей Кравцов и Роберт Серебров. Сейчас я по праву ценю такое распределение. Должно быть, Михаил Петрович сознательно включил в каждую группу  по «летуну». Так  тогда инструктор аэроклуба Чуишев называл курсантов. И включение ребят, которые уже летали на планерах или самолетах, принесло  большую пользу и нам – тем, кто не летал. Это в первую очередь касалось размещения  пилота и его удобства управления.
Проектирование каждого авиационного изделия состоит из нескольких этапов. Каждый этап характеризует объем разработки проекта
Предэскизный проект должен дать представление о будущем изделии, в данном случае о планере. Компоновка – положение пилота, размещение всех  органов и механизмов управления, приборов. Сборочные чертежи всех агрегатов и минимальное количество необходимых  расчетов.
Затем на основе этого проекта  разрабатывается эскизный проект. В нем увеличивается количество чертежей и расчетов. Но в отличие от  первого этапа эскизный проект должен иметь уже некоторые заключения  ЦАГИ, ЛИИ, СИБНИА. И это еще не все. До начала рабочего проекта необходимо изготовить макет изделия и предъявить его государственной комиссии, в которую, как правило, входит один - два опытных летчика.
Таким образом,  триединый процесс обучения, предлагаемый  Симаковым  - теория, практика проектирования  и постройка летательных  аппаратов,  продолжал проходить проверку. Мы находились на втором витке этого процесса.
Для нас возможен был и третий этап – полеты. Для тех, кто хотел.
Симаков, организовав полеты на планерной станции, сильно рисковал. И в этом мы все убедились  через год, когда случилась катастрофа.
В план работы ОКБ СА Министерство включило обслуживание производства и выпуск серийных чертежей одноместного учебного планера КАИ-11.  К тому ж, наша, вновь созданная организация, как преемник студенческого конструкторского бюро КАИ, обязана была  подготовить и выполнить и штопорные испытания планера КАИ-11.
 И потому, когда на следующий день Симакову позвонил  Шепунов – сам начальник рембазы поселка Кубинка. Симаков твердо решил посетить рембазу самому.
Маргарита Раценская – жена Анохина познакомила с ним, незадолго до поездки в Польшу.
Она сказала:
           -Михаил  Симаков – автор планеров КАИ-11 и КАИ12. Работает над рекордным планером КАИ-14.
Начальник рембазы Шепунов ухмыльнулся - Епифанов все уши прожужжал – вот я делаю планер, рекордный планер. Я ему говорю - так есть планер Антонова  марки А -13, а он мне накручивает пластинку – такого еще не было в мире.
Симаков  твердо проговорил, – нет такого в мире.
Жена Анохина промолчала, а полковник неестественно громко захохотал, – от скромности не умрешь.
Не ответив на реплику полковника, Симаков сказал, – ближайшее будущее – двухместный учебный планер КАИ-17. И опять  к Вам буду обращаться.
.– Мое гусарское слово – готов помочь. Только в армии, каков девиз – не высовывайся, что означает – не лезь вперед батьки в пекло. Так что, не обессудь, -  главком ВВС,  - твоя забота.
Михаил сдержанно рассмеялся – озаботимся. Он не стал спрашивать про планер КАИ-11. И был рад, что тот либо не знал, либо не вспомнил  о планере.
При намечаемой поездке в Москву  Симаков планировал выйти  с начальником базы на предметный разговор. При успешном решении вопроса, - думал Михаил – послать Мицкевича  для заключения  договора и решения конкретных мероприятий. Со своей стороны он сделал все возможное.               
Теперь уже есть решение Главкома ВВС о производстве планера. Вернее, решением, конечно, не
назвать. В письме Главкома была фраза,  «не возражаю на производство планера  КАИ-17 при наличии возможностей»
И Симаков  ехал  в Кубинку, чтоб склонить начальника  рембазы найти эти возможности. Симаков по опыту знал, что малозначащие коридорные разговоры – далеко не обязательны к исполнению. Михаил не хотел сделать свою поездку достоянием руководства ОКБ и ехал на рембазу за свой счет. Тем более, что ему стоила только оплата билета  за электричку. Официальная его командировка была оформлена в ЛИИ.
В производственном дефекте,  Михаил Петрович решил разобраться лично. Не из недоверия к конструкторам. Он всегда сложные вопросы брал на себя.   Стыковочные узлы крыла  планера КАИ-11 выполнены с отступлением от чертежа. Так сказал Шепунов. А это  дефект  нешуточный.  Звонил сам начальник рембазы. Михаил Петрович вылетел последним вечерним  самолетом. И потому в Москве успел пересесть  на ночную электричку.
На рембазу он пришел уже за полночь. Но ему удалось найти завхоза бабу Шуру – благо поселок небольшой.  Баба Шура – по другому она запретила себя называть – не по возрасту, расторопная женщина поселила его в гостиницу, что находилась на территории базы. Полуподвальное  помещение, четыре железные кровати. Ностальгией откликнулся бюст Сталина в углу.
- Располагайтесь, будьте, как дома – душевно сказала она и тут же оговорилась – не столь уютно, правда.
Симаков, занятый своими мыслями ничего не ответил. Только спросил – телефон у вас здесь есть?
-О, миленький мой,  – виновато сказала она,  – щас все закрыто.  Она засуетилась, готовая бежать и искать начальство.
Симаков,  поняв это, успокоил ее:
 – Так мне только завтра потребуется.
- Будет, голубчик, завтра уже будет.
Симаков,  тронутый ее  добрым отношением к нему, сказал:
  – Спасибо, баба Шура. Вы идите. Еще успеете поспать.
Она ушла, а Симакову спать, как ни странно, не хотелось.
О дефекте он знал лишь в общих чертах. Но и той информации, которую он получил от начальника станции, было достаточно, чтоб сделать вывод: без дополнительного расчета здесь не обойтись.
Утром на сборку он пришел, по сути,  первым. Начальник проводил «оперативку», но обещал подойти через 10 минут. Об этом ему сказала стройная девушка. Она, выполнив поручение, повернулась и пошла между стапелями для сборки агрегатов  планера, обходя их, поворачивая то в одну, то в другую сторону. При каждом повороте  стройная фигурка девушки изгибалась, и Михаил залюбовался ею.
Она скрылась за самолетом АН-2 – на нем проводились ремонтные работы. Собственно, основное назначение рембазы - ремонт самолетов, что приходили из воинских частей. А серийное производство  планера КАИ-11 было вменено  приказом   Главкома ВВС еще при прежнем начальнике ремонтной базы.
Начальник рембазы подошел неожиданно:
  – Любуетесь нашей Верочкой?  В вашем возрасте не грех и помечтать, – он вздохнул. – А мне только созерцание,  – он мелко захохотал, как молодой барашек заблеял.
Он протянул руку и, поздоровавшись, шагнул ближе к стапелю крыла:
 - Вот посмотрите, что этот подлец наделал, -  начальник стрельнул глазами в сторону стоящего рядом молодого рабочего.
Симаков ничего не сказал, производя замеры. И после этого повернулся и пошел  в сторону  техбюро, что располагалось на антресолях цеха.
- Куда же Вы? – удивился начальник.
- Обеспечьте мне логарифмическую линейку и межгород через час.
Я сейчас вспоминаю этот эпизод с грустной усмешкой – единственный подручный инструмент конструктора, не считая чертежной доски – логарифмическая линейка. Небольшая по размеру, но на ней можно выполнять многие математические функции – умножение, деление, извлечение из под корня, возведение в степень, логарифмы.
Просчитав, прикинув, к чему может, привести  этот дефект – а в Симакове сейчас воедино соседствовали  результаты расчетов, интуиция и опыт проектирования - теперь он с полным правом мог сказать, – многолетний, – Михаил направился  звонить.
Удобнее и практичнее было звонить Иванину. Он работал на первом этаже, недалеко от приемной Тамары, где находился телефон. К тому ж, именно Борис лучше всего представлял,   как можно уточнить возможность пропустить или забраковать дефект.
- Боря, уточни с аэродинамиками центровку по моим замерам и изменение угла атаки крыла.
Борис, выслушав Симакова, спросил:
  – Миша, зачем тебе это надо? Дефект производственный. Вот и пусть исправляют.
Симаков, чуть помедлив,  ответил:
  – Может быть,  ты и прав. Но только в какой-то степени. Нам с ними работать, а значит, не плюй в колодец. Он переспросил:
 – Ты меня слышишь?
- Твою бескорыстную лояльность я и без телефона знаю.
- На сей раз – корыстную, но не лично, а  во благо ОКБ – улыбнулся он. И помолчав, сказал:
-Но, Боб, ты не станешь отрицать, если бы производство работало без дефектов, то и мы – разработчики не нужны. И потому, человеческий фактор должны учитывать.
К вечеру он смог к удовлетворению и рабочих, и начальника базы и, что не менее важно своего, пропустить дефект, а значит, разрешить дальнейшую работу.
Домой он возвращался так же, только в обратном порядке. Электричка, последний вечерний самолет, дежурный троллейбус.

***
Саша, в ночной рубашке, заспанная, открыла дверь, и пошла на кухню разогревать ужин.
-А, скорее всего уже завтрак – сказала она, зевая.
-Когда Михаил сел за стол, она, глядя на него, сказала – Мишка, нельзя жить на таких скоростях.
Он, прожевывая  дымящуюся котлету, ответил с улыбкой, едва прошедшей через заполненный рот – так в человеке сотни миллиардов нейронов и их надо расходовать. Он взглянул на жену и ласково сказал – иди спать, Сашок.
-Так, скоро утро, – зевнув, без обиды откликнулась она
Михаил, прожевав котлету и  с освобожденной улыбкой, ответил:
  – Французы говорят: если хочешь у жены быть первым, приходи рано утром.
Саша встала и, подойдя к Михаилу, легонько шлепнула его по спине:
 – Тебе всегда хочется сладенького. Хотя  бы впечатления.
И со сдержанной горечью сказала:
 – И за что мы, вас, мужиков любим?
-В ответ на нашу любовь,  – ответил он. Встав, обнял ее и, наклонившись, поцеловал  в плотную шею, ощутив  все еще  сохранившийся  дурманящий запах теплоты и уюта женского тела. И  это ощущение  родства  и нежности к жене затмило и вкус котлет, и вкус лимонного чая.
- Сумасшедший,  – со смехом  вскрикнула Саша, - хотя бы поел! 
Симаков ответно засмеялся и, обмяв руками жену,  успел лишь сказать:
  – То, успеется.

Коллеги
Симаков вошел в кабинет Главного конструктора без стука. И каждый раз, входя в кабинет Главного, он настраивал себя на определенную манеру поведения. Она не должна напоминать ни приятельские, ни строгие официальные отношения. И от того эта неопределенность в отношениях  позволяла  даже  выговор в приказе воспринимать  всего лишь как дань моде
- Я жду тебя не с пустыми руками,  – ответил Александр, улыбаясь краешками губ. Темные глаза  Пантюшина излучали удовлетворение.
 Он достал из стола два письма. Оба были  в ЦК ДОСААФ с копией в Министерство  авиационной промышленности.
Одно письмо было о строительстве производственной базы для ОКБ, другое – об открытии планерной станции.
 - Почему не в одном? – прочитав письмо, спросил Михаил.
- Для этого надо было учиться в партийной школе,  – сказал Пантюшин. – А Николай – Симаков догадался - Филиппенко, - в этом деле дока. Он учился в школе при ЦК Комсомола. Там учат  не только стратегии, но и тактике. В каждом письме – один вопрос – победно произнес Пантюшин.
- Да, - многозначительно сказал Симаков,  - не освоил я еще технологию подковерных игр.
 Потом после некоторого раздумья взглянул на Пантюшина:
  - Порочная система  социализма, где невозможно решить вопрос без блата? 
- Не слишком, Миша? - теперь Пантюшин удивленно и с некоторым сожалением, посмотрел на Симакова,  – попахивает бунтарством
Симаков встал,  перешел на другую сторону  стола для посетителей и стоя продолжал:
- Посуди сам – в Арсеньеве  размещали «Приморец»,  - он загнул большой палец левой руки,  - помог однокашник Осипова,  директор завода. А  не будь этого? – в волнении он сунул руки в карманы брюк,  –  А  КАИ -11?  Жена  летчика- испытателя Анохина Маргарита Раценская. помогла пробиться к Главкому ВВС. И с его указания Шепунов принял в серию одноместный учебный планер.
Пантюшин встал и подошел к Симакову. Притронувшись к плечу, предложил:
 – Присядь, Михаил. Это – не блат. Надо, Миша отличать блат от доверия. Помощь тогда возможна, когда есть вера в дело, которому помогаешь.
Симаков сел и уставился в крышку стола, покрытую зеленым сукном. Поднял голову и повернулся к Пантюшину – тот  успел сесть за свой стол.
  – Скажи, Саша, вот ты вхож в партийные органы. Что там за люди? Почему не поддерживают творчество? – он развернулся вместе со стулом к Пантюшину. – Почему капиталист может вложить средства, чтоб получить прибыль, пусть не сегодня, через 5 лет.
Пантюшин присвистнул:
 – Ты  учение Маркса изучал?
-  К чему этот экзамен?
- Не экзамен, Миша. В нашей экономике нет понятия «прибыль».
Симаков уронил обе руки на  крышку стола,– так я и говорю, это и есть  парадокс.- Он помолчал и продолжил:
 - Противоестественно. Все равно как ехать на стреноженном коне.  Или, вот ты, Саша – он и сам не заметил, как перешел на дружеский тон, – летчик. - Михаил  встал, – прекрасно понимаешь. Это же все равно, что запрети тебе  делать развороты с креном.
Симаков сердито выдохнул, – нет  понятия  «прибыль»!  Додуматься надо. А в чем же стимул любого производства?
Пантюшин посмотрел на него с болезненным интересом – а социалистическое соревнование?
Симаков  приглушенно, чтоб не услышала за дверью Тамара, сказал:
-Анонизм это. На одних моральных стимулах далеко не уедешь.
-А нам дальше коммунизма и не надо, – серьезно, даже с некоторым доверительным  вызовом ответил Александр. 
  Симаков резко развернулся:
 - Неужели ты, Александр, не понимаешь?  Ты же умный мужик.- Симаков убежденно  продолжил,  - и  заметь:  это не только мое непросвещенное мнение. У Ильина тот же взгляд.
Лицо Пантюшина  вмиг  построжало:
 – Ну,  с Ильиным еще надо разобраться, – на чью мельницу работает.  Но тебя, Михаил  послушать, - так все ученые страны, экономисты  заблуждаются.
- Да,  – Михаил закинул руки за спину и шагнул  к окну. – Только слепой не видит этого.
Пантюшин тоже встал. Стала видна разница в росте. Александр снизу вверх смотрел на Симакова:
  – В конце концов, есть  партийная дисциплина. Существует реально иерархическая лестница. И мнение политбюро не оспаривается.
-Старшина Щепучинин уже преподал урок:  если командир сказал – ляминевая ложка, значит – ляминевая.
Пантюшин вопросительно посмотрел на Симакова – что за оракул?
Симаков, не ответил и некрасиво улыбнулся перекошенными губами.
  – Король умер, да здравствует король! Моисей 40 лет  водил евреев  по пустыне, чтоб  выдавить из каждого раба. Сколько нам понадобится?  XX съезд Партии осудил культ личности Сталина. Но остались еще мастера заплечных дел. И ты поклоняешься им,  – напористо говорил Симаков, размахивая указательным пальцем в сторону  Пантюшина. – И недавнее самоубийство Фадеева – это, уверен, протест трезвовомыслящего человека против системы.
- Право, Миша, не узнаю тебя.  Думаю, – не болен ли ты? Фадеев – большой мастер. Его  «Молодая гвардия» - настольная книга не только для  комсомольских работников, а каждого молодого человека. Но не вынес человек славы. Запил. И помутнение рассудка.
Симаков скрестил руки на груди, словно отстранившись от Пантюшина: – Вранье. Не верю. Чтоб общественный деятель, бригадный комиссар – полковник, Лауреат Сталинской премии первой степени, член РКП (б) с 1918 года застрелился по пьяной лавочке – повышенным тоном говорил он.  Пантюшин возразил:- Ты видишь, Миша, во всем  только негатив. Вернее, придумал, – он полистал большой блокнот и, оторвав взгляд, сказал: – Выставка художников  в Третьяковке. 184 участника, - он снова уверенно взглянул на Михаила,  – это раз. Выставка молодых художников Москвы и области. 479 художников.  Заметь, только в феврале. – Пантюшин в волнении ходил вдоль своего стола,  – не пример ли внимания и заботы партии об искусстве? – пафосно произнес Александр,  остановился и уперся руками о спинку кресла,  – советую, Миша, сними темные очки. Дай дорогу солнечному свету.
Письмо, адресованное Фадеевым в ЦК КПСС (справка),   1956 г.    Оно  было  партийными  чиновниками "арестовано" и увидело свет лишь  спустя  34  года  после  смерти  писателя:  «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому  я  отдал жизнь свою,  загублено  самоуверенно-невежественным  руководством  партии  и теперь уже не может быть поправлено».           Оставим беспредметный разговор, – овладев собой, сказал Симаков.- Есть в стране достижения, но какой ценой? Тебе ли не знать?  Но по этим вопросам ты заблуждаешься.  У тебя своя, правда,  у меня своя. Пантюшин резко опустился в кресло:                – Правда,  Миша всегда одна,  – он помолчал  и добавил: – Если она советская.                Он тут же улыбнулся и чистой белизны зубы обнажились верхней губой. - Ну, ты ж – не контра? Похоже,  и вправду заигрались в политику,  – согласился он.- Нам бы лучше каждому заниматься своим любимым делом.               
Его глаза  увлажнились, но не слезами, а мечтательным блеском.
-Ты Кнстантинова знаешь? – вне всякой связи, спросил он.
Симаков  улыбнулся, как радостной вести. -
– Тот, что носит в чемоданчике гантели? Стоящий парень. Окончил аэроклуб и теперь работает у нас.               
Пантюшин, кивая головой, продолжил:
-Летает, как профи. Моложе меня, а уже закончил аэроклуб. Я к этому шел три года после института.
- Пока ты борешься за нравственность, - поддел его Симаков, Виктор  свою нравственность доказывает делом.                - Не знаешь, о школе летчиков – испытателей не думает? – как показалось Симакову, ревниво
спросил Александр
Симаков  выгнул большой палец. – Еще как думает               
– Ещё как думает. А пока согласился поработать инструктором  на планерной станции, так сказать без отрыва от производства.   
Пантюшин рассмеялся:                – Нью - Васюки, планерные?
Михаил посмотрел на Александра удивленно, а потом  вовсе сердито – а я-то считал, как минимум двое верят в реальность.
-Извини, Миша, - он доверчиво посмотрел на Симакова. – Конечно,  верю и хочу помочь. Письма не забудешь взять?
 Пантюшин показал на письма, лежащие на столе.
- Спасибо –  обязательно, Не забуду.
Пантюшин махнул рукой:
 – Я не к тому. - Да, кстати, как диссертация продвигается?
- Это моя боль. Кажется, вот закончу одно, возьмусь. А там второе, третье и несть числа. Вот в понедельник собираюсь в Москву. – Он взглянул на Александра – если командировочное удостоверение   подпишешь.
- Какой разговор, конечно подпишу.
Симаков  развязал тесемки картонной папки и достал, подготовленное Тамарой,  удостоверение – грузите бочки апельсинами.
Оба рассмеялись – в ходу была книга Ильфа и Петрова.
***
  Владимир  перед началом обеда подошел к Симакову:
  - Как насчет картошки дров поджарить? – спросил он, явно, подражая кому-то
- Предлагаешь перекусить? Не откажусь.
Как часто бывало, они пошли в дом Кекина. Взяли по стакану сметаны  и зразы  - котлета,  а внутри обжаренный лук.  Соответственно булочку и стакан чая.
К ним подсели почти сразу две девушки.
 Владимир  скептически улыбнулся  и оглядел зал. В самом деле, за столиками не было  вместе двух мест.
- Смотрите, не будем ли  приставать? – спросила одна из них, заметив  его взгляд.
- Под большим секретом, леди, скажу вам, – серьезно ответил Симаков, - Владимир, - он указал на Мицкевича, -  вовсе не он, а американский шпион и за ним слежка. Обе девушки прыснули  от смеха
- Понятно - сказала та, что посмелее, -  а вы его тайный агент?
- А как звать агента или у вас кличка? – к удивлению Симакова спросила вторая.
- Его кличка – Михаил,  – сердито ответил Владимир.
- А мы – Валя и Света. Имена настоящие. Все стали, молча есть, изредка поглядывая друг на друга. Девчата быстро съели по кексу с чаем и, пожелав приятного аппетита, упорхнули.
- Мы  хотели  поговорить о деле, а ты вошел во флирт, – сердито сказал  Мицкевич
- Володя, девушек надо любить.  Красота, она ведь мир спасет. Слышал об этом? Ладно, хватит трепаться,  – оборвал он сам себя.
Симаков  рассказал ему о разговоре с Воропаевым.
 – Он, видите, о стране печется. «Недавно война кончилась», – подражая тону профессора, сказал  Михаил. – «К чему рекордный планер»?
- Послушай, а почему именно Воропаев? – спросил Мицкевич, перестав даже жевать.
- Во! – Симаков поднял кверху оттопыренный указательный палец. -  Голова. И я так подумал. И потому я собрался идти к директору.
-Я  предполагал другое решение, - разочарованно  ответил Мицкевич, отрезая вилкой кусок зразы. -  Мы ведь можем разрабатывать проект и сами – ты, я и Боб.
-Оно так, но мы еще не семь пядей, чтоб  одолеть все самим. Вспомни, где бы мы сейчас были, если б втроем проектировали  КАИ-12. Да и КАИ-11, не привлекая дипломников. А для них – практика – критерий истины.
- Триединая форма обучения. Знаю, не повторяй.
- Репетицио эст матер штудиорум,   - улыбнулся Михаил,  – а ты знаешь, я сейчас махну прямо к директору. Приглашаю за компанию.
- Не иду по причине  собственной бесполезности
- Как хочешь, ренегат Каутский, – засмеялся Симаков.
Владимир  по-дружески легонько  ткнул его  кулаком в плечо и сдержанно засмеялся:
– как говорил нам Ильин,  по словам Ленина, «ирония и терпение есть главные качества революционера», 
Секретарь директора Мария Ильинична,  улыбнулась, выражая и радость,  и потаенную грусть. Она еще была красива  уходящей зрелостью, как осеннее дерево с золотистой листвой,
готовящееся увянуть. 
Симаков с тоской подумал о несовершенстве творения создателя. Старость не должна касаться женщин. Старость и болезни. Пусть они, если нельзя иначе, коснутся  только мужчин.
Только сейчас Михаил отметил, что директор был, не только круглолиц, но и круглотел. Он указал Михаилу на стул у стола с зеленым сукном. Слушая Михаила, он  растопыренными пальцами проводил по ежику волос, как садовник, подстригая  кустарник.
Он, не задумываясь, подписал приказ, – осторожен, стал профессор – перечитав приказ еще раз, спросил - ребят-то не подведешь? Нельзя, чтоб веру потеряли.- Сказал и, подавая Михаилу приказ, продолжил – с Пантюшиным согласовал? Как ни как главный, да и самолюбив тоже.
Директор посмотрел на Симакова зауженными понимающими глазами и спросил – не обижает?
Вопрос был риторическим, поскольку он даже не дождался ответа
-Кстати, как у  тебя  с диссертацией? – помолчал и добавил - об учености подумай –  произнес он, а Симаков пытался расшифровать смысл его слов, но так и не смог. Хотя ему показалось, что  директор понимает его равнодушие к диссертации. Он улыбнулся  тайно, чтоб не заметили пассажиры автобуса
- Воропаев – в удаче или поражении – говорил директор - живая история факультета, а значит часть истории института.  Михаил  вспомнил позднее  легкий прищур и без того узких глаз директора института, как показалось разделенной участи его - Симакова в науке.
 ***               
 Мы работали  над дипломным проектом уже полгода. К нам на антресоли регулярно приходили и
Симаков, и профессор Воропаев.  Нам льстило, когда Воропаев, заходя на антресоль, с улыбкой спрашивал:  как дела, коллеги?
Мы являлись  сотрудниками ОКБ, но, по существу заботы  организации нас не касались. О проблемах ОКБ мы узнавали только со слов Симакова, да иногда от Владимира и Бориса.
А трудности были. Симаков  приказ о начале работ над планером стандартного класса  увидел уже на доске приказов, да и то после того, как возмущенно сказала ему об этом  Люция.
Симаков развернулся резко и пошел к Пантюшину. Тамара улыбнулась ему навстречу, но он, не отреагировав на это, резко распахнул дверь.
-Александр Харламович, - сказал он, усаживаясь сбоку стола Пантюшина. Смуглое  худощавое лицо Пантюшина выразило удивление – почему я, как никак имеющий к планеру прямое отношение узнаю о начале работ на доске приказов?
Александр доброжелательно улыбнулся – не кипятись, Михаил, я действую в строгом соответствии с планом Министерства.
- Тогда почему марка обозначена  не КАИ-14,  а СА-3?
Пантюшин улыбнулся – пора  приобретать собственное имя.
- А как же с Иванами, не помнящими родства?
Александр откинулся на спинку стула и как подрос – не надо драматизировать ситуацию. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку.
- А в ОКБ есть хотя бы предэскизный проект СА-3?
Александр  поднялся, и Симаков впервые удивился его малому росту – Михаил Петрович, тебе не к лицу выуживаться – лучшего проекта, чем КАИ-14  я не вижу.
« Видел ли ты, проект?»- подумал  Симаков
- А как же право авторства?
Пантюшин сел. – А вот здесь необходимо расставить акценты.- Он уперся  локтями в крышку стола – насколько я понимаю, авторы проекта - не просто дипломники, а еще и овес едят из нашей кормушки? Так?
- Что ты хочешь этим сказать? – механически спросил Симаков, прекрасно понимая, что этим самым тот подчеркнул отсутствие права авторства.
- Так сказать,  «де-факто» и  «де-юре» – улыбнулся Пантюшин.
Симаков, усмиряя  закипающую неприязнь к словам  Главного конструктора, старался понять Пантюшина.  Почудилось в его словах его чуждое влияние. Ну, никак не мог  патриот института  вслух отречься  от «альма-матер»
- Александр Харламович – сочувственно произнес Симаков  и непроизвольно развел руки в сторону, - твои слова, низвергающие наше происхождение. Все равно, что выступить против собственной матери.
Пантюшин   выжидательтно смотрел на Симакова – Сядь, Михаил Петрович, обсудим.
И то, что услышал Симаков, повергло его сначала  в удивление, а потом в восторг.
Александр сразу стал ближе и понятней. Он предлагал сохранить права авторства. Досказав свою мысль, он добавил - вот тогда  «де-факто» и  «де юре» разведем. Как ты, Миша, находишь мою мысль?
Симаков  открыто улыбнулся, – тоже в комсомольской школе учился? – намекнул он  на Филиппенко.  И, не ожидая реакции Александра, добавил :
– Так сказать Пантюшин против главного конструктора?
- В любом  деле интрига не исключается, – смуглое лицо Александра даже посветлело.
«Не зря у меня зародилась мысль о чуждом влиянии – подумал Симаков – Переименовать планер в СА-3, значит зачеркнуть  мое участие в разработке. И не только мое. Кому принадлежит мысль? Козлову или Боковичу? Скорее  последнему. Его изощренному уму свойственны такие  инсинуации»
А ведь Пантюшин прав. Единственно, что может сохранить авторство, - уволиться дипломникам, но вести разработку проектов на общественных началах до защиты дипломного проекта. И об этом Пантюшин прямо сказать не мог.
Они еще некоторое время проговорили о подготовке к штопорным испытаниям, об изготовлении лебедки, о необходимости корректировки чертежей для планера КАИ-14.
Пантюшин неожиданно  прекратил говорить и внимательно посмотрел на  Симакова:
 – Ну и тяжелый у тебя портфель. Для чего столько тем?
Симаков сдержал зародившуюся глубоко улыбку – ну, не только мой портфель. Надеюсь, Саша, и твой тоже? – улыбку все-таки сдержать не удалось – откровенность на откровенность.- Сказал  Симаков – противофлаттерные грузы.
 Пантюшин понимающе кивнул – свести центр тяжести к оси вращения.
Но только сейчас до него дошел смысл сказанного. Он открывался совсем по-иному. Пантюшин негромко рассмеялся – а говоришь, не кончал комсомольской школы?  Противопоставить планерную тематику? Я, признаться в самолет и сам не верю.  Он встал и задумался, глядя в окно. – Может быть и прав ты. Я здесь не вечен. Думаю, все-таки уйти в школу летчиков- испытателей.
- Уйти в ШЛИ?- скаламбурил Симаков - Я тебя понимаю. Школа летчиков-испытателей - твоя мечта. Хотя для себя  и организации в этом выгоды не вижу. Но дело не в этом. Если без патетики, человек должен быть там и заниматься тем, где принесет больше пользы.
- Так трудно найти совместимость желания и необходимости для Родины. - Пантюшин произнес с оттенком грусти  - не всегда, как хочется. – Он помолчал, приглашая в свое молчание Симакова.
Михаил догадывался, о чем скажет Александр. «Мне 27 , а мечта  стать испытателем еще ой, как далеко»
. Но Александр не стал продолжать.
- Ты, Саша уже состоялся. Самый расцвет – искренне сказал Симаков – мастер спорта, чемпион Татарии по самолетному и парашютному спорту. Прямо невеста на выданье. Здесь я тебя Саша, понимаю Михаил улыбнулся, – но вот я в летчики- испытатели не стремлюсь.
Глаза Александра  оживились и в них заплясали искорки,– я ведь и Дементьеву при назначении сказал об этом.
Симаков выходил из кабинета в другом настроении. Не было злости на давний  приказ о выговоре, не было ощущения невысказанности. Он выходил с деловым настроем.  Тамара уловила это изменение и, посмотрев снизу  на Симакова, с подкупающей покорностью улыбнулась. Симаков  с уверенностью подумал «она больше похожа на акулу, поджидающую свою жертву» Но тут же забыл об этом.
Ребята работали над проектом, как обычно, на антресолях. Симаков, присев за стол, что стоял в стороне,  и задумался. Ему необходимо было разрушить у ребят ту надежду,  которую он сам заложил вних. Он вспомнил  предупреждение директора института – не подорвать веру ребят в  серьезность предложения о переходе на постоянную работу в ОКБ.
И вот теперь он должен сам сказать им, что не получается, как хотелось бы. Пантюшин прав. Авторство можно  сохранить, если им – дипломникам уволиться из организации. Как он сказал – оторваться от кормушки. Чтоб авторство стало «де факто».
Он прошел вдоль наших кульманов, делая то замечания, то предложения по конструкции.
Дойдя до последнего кульмана, за которым чертил Кравцов и, как-то непохоже грустно сказал – молодец.
Затем прошел снова к столу и сел. Нет, не мог он сегодня сказать  ребятам об этом. Это все равно, что предложить больному  ампутировать  здоровую ногу.
Он сел за стол и писать докладную записку главному конструктору. Мы изредка поглядывали в его сторону.
Видно было, что Симаков спешит. Сколько я его знаю, а это без малого около трех лет, он ни разу не выглядел вальяжным или беззаботным. Он казался человеком, поддерживающим постоянно свой интерес, подпитывая свой   запас прочности.
Опять к Симакову вернулось тревожное настроение. Оно будоражило и подталкивало. Писал он о планерной тематике,  памятуя  совет Пантюшина, излагая тревогу и предложения по подготовке и проведению штопорных испытаний.

Понять – значит простить?
Казалось – мечта сбылась, - думал Козлов. Имеет возможность работать над собственным самолетом. Все его соратники здесь. Но отчего-то  томило и жгло нутро. Видно, есть ценности в жизни более значительные. Достигнуто одно, разрушено другое.
Эти дни он старался приходить домой во время. И потому с женой не приходилось объясняться. Он несколько раз пытался вернуть ее отношение  к себе.  То шутливо погладит по плечу, то ненароком пожмет руку. А когда удавалось почувствовать прикосновение ее груди, то прежняя, до размолвки, жажда плоти просыпалась в нем.  Она – эта жажда, невероятная, сродни сатанинской, трудно управляемой,  ширилась в нем, тяготила его так, что он боялся потерять сознание.
Вот и сегодня при его попытке, Вера, молча и   хладнокровно отстранилась, укоризненно глянула на него, снизу наверх, но только глазами, не поднимая головы. В иные дни она    молча уходила на кухню,  Эта зависимость и одновременно привязанность к жене, сводили его с ума.
Он  знал от врачей, что от этого не умирают, не сходят с ума, но не представлял, что пытка тела сильней и гораздо больнее  душевной. Вера не понимала этого.
 Она всегда легко обходилась, если они ссорились или он бывал в командировке. И не раз говорила  ему, – твоя  несдержанность, сродни животной потребности. Я ведь тоже – человек, но я же  обхожусь без этого.
- Ты – женщина. И у тебя  другая природа.
Она, отстраняясь и  видя его состояние, а его нельзя было не заметить, смеялась:
 – Бедный барашкин, отобрали игрушку. - Она поправила  груди в тугом лифчике,  словно дразня его - Я для тебя была в постели всего лишь игрушкой. 
- Если и игрушкой, то любимой – ответил он искренне. А кем бы ты хотела быть?
Вера, как прокуратор Иудеи,  сделала несколько шагов по комнате, словно демонстрируя свою самостоятельность и власть.
– Любимой женой – сказала она  и с расстояния вытянутой руки посмотрела на Козлова в упор.- А ты, мужик, как все – не лучше и не хуже.
- Вот видишь, сама сказала – не лучше и не хуже. – Пойми, вина не моя и не их,  - Такими нас, мужиков, сделала природа. И с этим надо считаться
- А где же у Вас, так называемого сильного пола, разум? Отсутствует вовсе  или  на службе Сатаны?
 Жена  остановилась против него и, как показалось ему, с пониманием и сочувствием продолжила:
 – Инстинкт неуправляемой плоти – страшная сила.
-Эх, - вяло махнул рукой Козлов – и со скрытой обидой произнес, - если б ты могла понять! Вернее, если б хотела.
От возникшей обиды,  поднявшаяся на дыбы страсть, медленно распадалась в теле, и он начал ощущать себя  мячом, из которого медленно выходил сжатый воздух.
Продолжать разговор уже не хотелось. Да и не о чем уже. Его небольшой лоб  захолодило выступившими капельками пота, и слабость медленно заполняла освободившиеся от напряжения клетки.
- Но я ведь люблю тебя, Вера. – Он сказал  это без подъема и пафоса. И без надежды быть понятым. Уже в который раз возникали подобные разговоры. И в этот раз повторился тот же сценарий.
- Ах, оставь – отмахнулась Вера.- Все ты врешь. Тебе понадобилось, ощутил жажду, гон и стучишь копчиком об асфальт.
- Могу поклясться сыном – сказал Козлов – дорога ты мне.
- Легко же ты сына на закланье, - начиная злиться, проговорила Вера. – А ты думал, когда  намеревался  уйти на свободу? – Вера закинула руки  на бедра, и посмотрела еще раз, но уже с прищуром, на мужа. Ты подумал, чего мне это стоит?
-Какой выход? – устало спросил Козлов и добавил – мне на работе не сладко, а ты создаешь стрессы в семейной жизни.
- По работе не могу помочь, хотя очень хотелось бы, - сказала Вера, и,   не отводя  глаз, добавила:
 – А  в наших  отношениях, – она помолчала – нет общих интересов. У меня нет  желания, да и здоровье не позволяет.
Козлов взглянул на нее оценивающе и едва двинул в улыбке  тонкие губы – лежать – то можешь еще?
 Ты пойми, Саша, – она не обратила внимания на его слова и с нотками просьбы продолжала  говорить, тяжело вздыхая,– давай искать выход. Пока это в наших силах.
- И что ты предлагаешь? – еще раз спросил Козлов, даже не ожидая ответа.
Вера задумалась, но потом  с той решительностью, с которой бросаются в холодную воду, сказала:
 – Саша, найди себе женщину – она еще раз повторила фразу, с которой у них закончился  разговор месяц назад.
-Ты предлагаешь развод? –   выгоревшие брови Козлова вскинулись верх, и без того узкий лоб  покрылся  мелкими морщинами. Козлов снял очки и полез за аккуратно сложенным и выглаженным женой платком. И автоматически протирая узкие  стекла  очков, спросил – ты это серьезно?
-Саша, разве в остальных отношениях у нас есть противоречия? Да я не мыслю жизнь без тебя.
  Козлов увидел ее глаза, – они были полны искренности,  и ему показалось любви к нему и жертвенности.
«Разделение тела - не есть отторжение души» - подумал  он.
Они легли в разных постелях. Нельзя сказать, чтоб Козлова  устраивало предложение жены. Но по жизни он знал, что множество семей распадается из-за  несоответствия желаний.  Как и много семей  меняют с возрастом образ жизни и содержание отношений. С той лишь разницей, что одни откровенно идут на это,  другие – тайно. К последним,  он относил Романа, хотя Бокович на пяток лет моложе его.  И живут хорошо. Правда,  говорят, что у евреев  на этот счет своя методология  взаимоотношений.
Козлов с Романом  не то,  что дружит, скорее приятельствует. И потому откровенных разговоров из личной жизни у них не бывает.
Бокович и в работе ему  первый помощник. Звезд с неба не хватает, но уже сколько раз пригождался Козлову его природный  изворотливый  ум.
Как-то при разговоре с женой  Александр  сказал:
 – Роман тоже не ангел, а с женой живут хорошо. Она его понимает.
-Скажи, что евреи берегут своих жен. И те им все прощают  -  сердито говорила Вера. - Да я твоего Романа видеть не хочу. Его лоснящуюся от жира физиономию. Да и при чем здесь он?
 Вера  в такие моменты набирала обороты -  она  повышала голос, и ее лицо становилось некрасивым  и жалким.  Такие разговоры возникали между ними  теперь часто.
 И Козлов предпочитал первым прекращать их. Тем более они не приносил никакого результата
.На следующий день, придя на работу и все еще с неприятным настроением, он подошел к кульману Боковича. Тот работал  в нарукавниках, надетых поверх пиджака.
- Как работается? – спросил он.
Бокович, не торопясь,  положил на стол карандаши и ластик, и устало сказал, – знаешь, Константинович, чувствуются иногда годы. Раньше после работы еще мог к молодке на чаек забежать.
- Не прибедняйся, Роман Евгеньевич, мужское обаяние не утратил.
Бокович рассмеялся, как мелкими шажками по асфальту пробежал – Обаяние не знаю, а вот обоняние на женский пол уже не то.
Козлова отчего-то потянуло продолжить разговор на эту тему. Неудовлетворенное желание – подумал он.
- Но говорят, цветочки секретарю Воропаева, приносишь?
Бокович не смутился, - так Нина,– непорочная женщина. Почти святая. А святым принято поклоняться.
Козлову была непонятна эта то ли хитрость, то ли, с чем-то связанная аллегория. А может быть и то, и другое. Но он не стал продолжать разговор и развернулся полностью к кульману. Он, как и Симаков,  работал в помещении  конструкторского  отдела. Но странное дело, сейчас, когда не надо было прятаться от Ступина, работа над проектом самолета не была столь притягательной, как ранее.

***
Секретарем комитета комсомола  КАИ после ухода Пантюшина  в ОКБ стал Владимир Самохин, оставаясь одновременно и  командиром боевой комсомольской дружины (БКД).
Сегодня, как обычно, он пришел на институтский вечер. Оркестр заиграл вальс и  Владимир, стараясь сдержать частое мигание глаз, пошел, к стоявшей невдалеке,  Тамаре.
Тамара работала теперь секретарем ОКБ СА, но на вечера иногда заглядывала в институт.
Танцуя, он не разговаривал с Тамарой, а внимательно оглядывал зал.
- Кого-то ищите? – отчего-то на «Вы» спросила его
– А мне доложили, что на вечерах творятся безобразия. – Подумав, добавил – иногда.
- Не думаю. Я часто бываю, и ничего подобного.
- Это, смотря, что иметь в виду утвердительно ответил он
Самохин помолчал, внимательно разглядывая зал. И, вдруг, он ощутил, пока не явно проявившееся движение в зале. Многие студенты повернулись в сторону двери.
- Это еще как сказать, – не взглянув на Тамару,  сказал,  – извини – и отпустил ее руку.
В дверях зала показался юноша. За ним  вошло еще несколько ребят и девчат. Ребята были одеты в брюки, явно более узкого размера, чем принято. У многих взбитый «кок» на голове, пиджаки с широкими плечами, узкие галстуки — «селёдочка», завязанные на крошечный узел.
В глаза Самохину бросились парни в  свитерах  «с оленями»,   полуботинки на толстой белой каучуковой подошве, так называемая «манная каша».  Девушки в узких  юбках, обтягивающих  бёдра. У них – ярко-накрашенные губы, а волосы, завитые вокруг головы и уложенные в форме венца.
- Ты видишь – обратился Самохин к Тамаре – это и есть  «стиляги»
- Как интересно. – Тамара шагнула вперед, чтоб лучше рассмотреть.
Владимир остановил ее, ладонью упершись в грудь.
-Владимир Иванович, - усмехнулась она.
Самохин непонимающе оглянулся, и  сказал: 
– Извини, Тома.   Он что-то еще сказал, но Тамара не поняла.
Ребята остановились у стены, наблюдая какое любопытство, переходящее  в непредвиденный переполох,  вызвали своим появлением.
Самохин вынул из кармана пиджака складной деревянный метр и  выжидающе остановился.  Их недавно собирали в Горкоме Партии и  Виктор Сергеевич Морозов – секретарь Горкома партии рассказывал о движении стиляг:
- В Европе  уже входит в моду и эта зараза начала проявляться в столице. Не исключено,  идеология империализма перекинется и к нам.
Его щека со шрамом нервно подергивалась. Рассказывали – в последний год войны он участвовал в боях и был контужен. И сейчас, оживленно размахивая  ладонью, подбрасывая и опуская ее, говорил:
- Задача партийного и комсомольского актива искоренять  поползновения  молодых людей, бросающих вызов  советскому строю – самому демократичному и передовому.
Ребята перешли в угол, и один из них поставил на пол проигрыватель, а другой вынул из кожаной папки мягкую пластинку, выполненную на рентгеновском снимке – «скелет моей бабушки»
-Земляки, что уставились. Танцуйте! – громко крикнул парень, а это был Смольников – такой музычки нигде не услышите. В такт музыки он стал совершать невиданные движения,  - как клево, – он носок ноги вращал на мраморном полу, словно растаптывая окурок и, вихляя тощим задом.
Самохин узнал  Смольникова – его участие в  нашумевшей тогда в городе кампании с презервативами. Значит, не пошло на пользу исключение из комсомола.
 И к удивлению Самохина несколько человек из зала, двинулись к «стилягам» и  все по отдельности стали «гасить ногой окурки», вихлять  бедрами и  шаркать ногами по бетонному полу.
- Ты видишь? - обратился Владимир  к Тамаре. Она стояла сейчас рядом с ним, – протиснулась таки идеология
Тамара посмотрела на него и  непроизвольно улыбающимся  ртом  возразила,  – да  будет Вам, Владимир Иванович.  Интересно,  в самом деле. Какой криминал. Пусть веселятся мальчики.
- Ну, знаешь ли. Так и до растления один шаг,– оглянулся на нее, часто мигая  глазами, Самохин.
Танец закончился, и в углу «стиляг»  началось какое-то оживление и тут же  зазвучали буги-вуги и вначале только вновь пришедшие, а потом и многие в зале под джаз-ритм стали выдавать  темп такой частоты, что сложно было уловить совершаемые ими движения.
- А теперь? – возмущенно спросил Самохин
- Очень даже интересно – сказала она – просто балаган клоунов.
Самохин развернулся в ее сторону – разве ты не видишь идеологической подоплеки – его глаза мигали чаще обычного, и весь он был отрешен от всего,  кроме этой,  оживленно  выкидывающей коленца группы.
Самохин решительно подошел к ребятам.
. Он что-то говорил  им, а те, собравшись в кружок,  улыбались и что-то  отвечали ему. Но вот он раскинул звено метра и нагнулся, замеряя ширину брюк. У одного, второго. Потом разогнулся и указал рукой в сторону двери. Но никто из ребят и девчат не двинулся с места. Самохин посмотрел в другую сторону зала и кивнул. Подошло несколько человек с повязками на рукавах, и стали теснить  «стиляг» к выходу. Они не отбивались, не ругались, а лишь с сожалением качали головами и что-то горячо говорили  начальнику БКД.
  Самохин  в конце вечера подошел к Тамаре – проводить тебя?
- Как начальник? -  Вызывающе спросила она
- Какой я тебе начальник. Как командир  БКД – он улыбнулся.
 Тамара не ответила на его сдержанную улыбку, и сразу же с искренним  возмущением сказала:
  – Не думаете, что это явный перегиб? 
- Это, дорогая, называется – борьба с чуждой идеологией. Нашу молодежь стараются развратить  представители капиталистического мира. Идет острая идеологическая борьба.- Он помолчал – и бывшему работнику комсомольского аппарата  не годится  способствовать враждебным выпадам.
 – Конечно, – сквозь смех произнесла  Тамара,– узкие брюки могут подорвать социалистический строй. Став серьезной, спросила, – а Вы не пробовали их понять?
Самохин категорически ответил, – вначале – узкие брюки, потом стриптиз, а там и  конец нашей социалистической морали. И вообще, не лезь, если не понимаешь, Тома.
- Ну и нравы в вашем институте – сказала Надя, когда я рассказал ей об  этом.
- А у вас в мединституте нет такого?
- Не в такой степени. Это точно.
- Мне хочется грызть горло и выплевывать кадыки – возмущенно сказал я. Чуть не вмешался, чтоб защитить  ребят, которые всего-то отличаются от нас более яркой одеждой и раскованностью   поведения.
Надя улыбнулась:
 – Ты ведь такой идейный, я боялась, что тоже будешь осуждать  их.
- Михаил Петрович говорит, что проявление культуры или ее отсутствие не только в одежде. Оно, в первую очередь, в мировоззрении.
***
Стояла осень -  любимое время года Михаила. Прозрачный воздух, запах прелой опавшей листвы, даже нагота деревьев - все это и что-то иное недосягаемое  выражение состояния благости и неторопливого осмысления жизни.
Это Саша уговорила мужа пойти в ЦПКО – центральный парк имени Горького. Дочь Наташу – ей недавно исполнилось четыре года, они оставили у Людмилы.
Женщины познакомились через своих мужей. Еще в студенческие годы. Саша тогда училась в химико-технологическом институте, а Людмила в педагогическом училище. Наташка с удовольствием всегда оставалась у них – с их дочерью Галей - она была чуть старше, Наташка играла с удовольствием.
- Да, - Симаков глубоко заглотил кусок мягкого пахучего воздуха. Такое состояние можно прочувствовать только в парке или на кладбище. Саша непонимающе посмотрела на мужа.
  Михаил рассмеялся:
 – Смотришь, в порядке ли я? Не надейся, в полном.
  Он нагнулся и поднял с земли медно-коричневый кленовый лист. – Наедине с  природой, с вечным покоем. Кажется у Куинджи картина «Над вечным покоем»?
Саша, задумавшаяся над странной аналогией мужа, подсознанием ухватила несоответствие  сказанному:
- Нет, дорогой гомо сапиенс, не  Архипа Куинджи, а у Исаака Левитана – поправила она.
Симаков приостановился, и, рассматривая  морщинистую поверхность листа, сказал:
 - Что пришло расцвести и умереть.- Он медленно двинулся и засмеялся  - ловко ты меня  отбрила.
-.Пустое,  студенческие знания, в девчонках любила собирать открытки. Кстати, в городе есть краеведческий музей. Там выставлены картины великих художников.
Саша  положила свою руку на  локоть  мужа и продолжила:
 – Только ни у кого из них  нет романтической экзотики. Они воспринимают жизнь как благо, дарующее человеку красоту и радость впечатлений. - Саша помолчала – они, как настоящие художники страстно любили и так глубоко понимали прелесть природы.
Михаил медленно шел, боясь расплескать ощущение этого возникшего в душе вечного покоя и незыблемости мира
–А ты у меня, оказывается искусствовед? – он снова засмеялся, боясь нарушить равновесие в душе и в природе. Засмеялся  тихо и светло.
- А ты думал – Саша повернула к мужу  слегка скуластое  лицо и  уткнулась носом и лбом в шершавую ткань пальто. Михаил прижал ее за плечи и, по–мальчишечьи хлопнул  чуть ниже спины. Саша не отстранилась, а сказала  глухо в пальто – а еще можешь?
  Михаил  поднял растопыренную ладонь, а она, оттолкнувшись от него, как от стены, со смехом отбежала в сторону, к оврагу, норовя сбежать вниз по крутому склону.
Он догнал ее на самом краю оврага и взглянул вниз. Крутой склон, поросший мелкими кустарниками, отвесно уходил  и терялся в глубине зарослей. Михаил прикинул – не меньше пяти метров. Михаил развернул Сашу к себе – не дури. Она счастливо вдохнула влажный, пропитанный сырой землей и листьями воздух
– От счастья не грех и тронуться умом,- сказала она, округло сияя глазами.
  Михаил обнял ее и, наклонившись, поцеловал.
– Я люблю тебя,  мой медвежонок,– выдохнул он.
- Мишка, – сказала она ровным голосом. – Тебя пьянит  осень. А любовь – это страдание, самоотдача, жертва во имя  дорогого  тебе человека.
- У тебя – сказал Симаков доброжелательно с ноткой юмора –  ошибочна  концепция Любви. Он произнес последнее слово так, что  если записать его, то надо с большой буквы.
- Как это? -  спросила Саша растерянно.
Симаков  встал против Саши, и она с восхищением и с состраданием к себе посмотрела на него и вспомнила первую встречу  на секции велоспорта. Да, она влюбилась в него с первого взгляда. О какой концепции можно говорить, когда любишь.
-Любовь – пожар. Здесь не до рассуждений о  линии поведения, – сказала она и продолжала - Концепция возможна  в рассудочной любви. Когда сердце молчит, работает рассудок.
 Михаил улыбнулся ямочками щек:
 – Не думал, что ты романтик. Или романистка? Видишь, слова женского рода  нет.
         - Ты утверждаешь, что романтизм   не присущ  женщинам? – нарочито сердясь, сказала  она.
- Ладно, медвежонок – миролюбиво ответил Симаков – не будем заходить в философские бредни. Он снова обнял ее и прижал к себе. Она ощутила его сильные плечи и, привстав на носки,  дотянулась до его щеки и ткнулась губами, ощутив выросшую за день  жесткую щетину волос:
. – Много ли бабе надо для счастья.
- Мужику тем более – радостно ответил он и тут же спохватился, увлекшись, он совершенно, ни разу не вспомнил о своем деле. «А Шлиман не забывал» - утвердительно подумал он
- Ой, ли? – не согласилась она и погрозила пальцем. Симаков улыбнулся, а жена сказала – тебе идет улыбаться. Я ведь и полюбила тебя, когда впервые увидела. Не последнюю роль сыграли ямочки на твоих щеках
Но Симаков уже не слышал этих слов.
На авиационном заводе имени Горбунова  началось производство деталей планера КАИ-17. И только вчера они с Владимиром  пришли к решению внести некоторые усовершенствования в проект.  Надо  срочно закончить их, чтоб отправить на завод. И сейчас, гуляя по парку, он  расценил свое состояние  как измену делу. И с этого момента природа стала мало его интересовать его. Мысли Михаила были заняты размышлениями о новой доработке, которую не только никто не требовал, но, наверняка, придется на заводе выдержать бой. Естественные отношения между конструктором и изготовителем. А изготовитель, как известно, не любит изменений в процессе производства.
Саша заметила изменившееся  настроения мужа.  И спросила его об этом. Симаков стесненно посмотрел на жену. – Пойми меня, Саша правильно.
Она взяла его под руку и без упрека сказала:
-Спасибо за прогулку.

Небо над головой
(За полгода до создания   ОКБ)
Пантюшин  начал летать еще на 4 курсе. Сделав несколько полетов  на планере еще три года назад, он понял, что душа его просит  большего, чем может позволить этот планер. Он не мог объяснить себе, что привлекает его в полетах. Как не объяснить, за что любит он свою жену Римму, Любит и все. Но любовь к полетам – иное. Ощущение свободы и необъяснимая радость.
Сейчас они стояли на поле аэродрома. В стороне на высокой мачте развивался полосатый конус – «колдун». Неизменный контролер  ветра.
- После первого полета на «Яшке» я решил стать испытателем,- сказал Пантюшин.
- У тебя позднее развитие. Я решил стать Главным конструктором уже в 10 лет.
- Считай, что ты уже достиг этого. Главный конструктор студенческого конструкторского бюро
- Нет, Александр, - не скромничая,  ответил Симаков, – мои  амбиции гораздо дальше идут. – Он поднял на уровень груди указательный палец –  не по сути власти, а  успешной работы для.
Они оба посмотрели друг на друга и рассмеялись.
-А ты знаешь – сказал он, обращаясь к Симакову –  наш  «Приморец», по-своему тоже хорош. Симаков тоже летал на нем, но сейчас он ревниво отметил  «наш», но, промолчав, рассмеялся. Кончик его прямого небольшого носа чуть колебался в такт словам:
 – Отчего «тоже»? Просто хорош. Без сравнения. Или не так?
- Ты сам-то доволен?
Симаков задумался:
           - В любом опыте есть польза.
 Он помолчал, глядя на упруго натянутый конус, по прозвищу- «колдун». Александр посмотрел на  небо, прислушался к шуму приближающегося самолета:
 -  Так же, как впрожитых  днях - смысл. 
-Смысл жизни, – сказал Михаил - это уровень подготовленности человека.  в оценке своих действий и событий: что важно и полезно, а что вредно для достижения  его главной цели. Это компас, который показывает  каждому  направление  жизни. Как «колдун» направление ветра.
-А я иногда задумываюсь – на узком смуглом лице Александра  зацепилась улыбка. Она казалась стеснительной, зажатой, как полоска света. – Я тебе даже завидую. Вот сколько я бы ни работал – отправлял комсомольские отряды, воспитывал бы комсомольцев в любви к Родине – это все эфемерное - то, что нельзя показать и измерить. А вот создавать материальное,  зримое. Что можно  показать, даже похлопать и крикнуть, пусть даже прошептать только для себя – это я сделал.
- Только не надо меня канонизировать. Каждый должен делать то, что лучше получается. У меня - планеры. У тебя – воспитание.
Пантюшин обернулся на звук пролетающего самолета и сказал:
 – Воспитание, организационная и хозяйственная работа, от чего ты, Миша, благополучно ушел. Вот на что готов я променять. Гори она синим огнем  вся моя сегодняшняя работа. – Всем телом Александр отследил самолет. - Кажется Серебров. Твой? – спросил он, боковым зрением оглядывая Симакова
Михаил кивнул, а потом, осмыслив вопрос, возразил – почему «мой»? Наш. Теперь он дипломник.
     Один из авторов проекта   рекордного планера.***
Работая в ОКБ, Симаков и его «сподвижники» продолжали вести производственную практику в институте.
Сегодня Симаков еще раз собирался проконтролировать начало производственной практики студентов.  Этому он придавал большое значение. Мицкевич, у которого тоже была группа  студентов -практикантов, посмеялся, когда Михаил стал разворачивать перед ним  свой взгляд на проведение практики.
- Миша, это тебе нужно? Чтоб студент тянулся к знаниям? Им нафига лишняя забота.
- Но – не соглашался Михаил – тебе и мне нужно было?
-Добавь Боба
- Так   студенческое бюро я тоже зря?
Мицкевич взвешивал - стоит ли продолжать разговор. Потом сказал:
- Твои десять, пусть даже пятнадцать человек – добровольцев, даже энтузиастов, которые работают с тобой несколько лет – это, скорее исключение, чем правило. Прости, конечно.
- Вовка, так мы должны заинтересовать, завлечь профессией инженера.
Владимир серьезно ответил:
 – Утопический социализм Сен Симона - и саркастически улыбнулся, – хоть ты мне друг, Платон, но истина дороже. – Ты вспомни, как недавно на защите дипломного проекта  без пяти минут выпускница, назвала стабилизатор маленьким крылом.
Симаков  потемнел душой, но вида не подал. И потому  он продолжал  «внедрять» этот  «утопический  социализм».
- Тем более и более тем – скаламбурил он.- Хочу тебя успокоить, – студентка мединститута, не усвоив «Анатомию»,  назвала «ягодицу»  - полужопец
-Иди ты к лешему, – отмахнулся Владимир.
На завод Симаков всегда проходил по министерскому пропуску.
Прежде Симаков решил проверить студентов, для которых он был руководителем производственной практики от института.
Михаил в соответствии со своим принципом качественной подготовки студентов, закрепил их не в механический цех, а в цех сборки крыла туполевского самолета.
Мастер группы, руководитель практики от завода, Возяков  всю неделю аккуратно отмечал в журнале посещаемость.
- Знакомство состоялось?  Как впечатление – спросил Симаков
- На редкость добросовестный студент пошел. – Возяков плутовато улыбнулся, – знакомство не полное.   Хочу с девчонками поработать. Проверить их смелость в решении производственных задач.
Признаться Симакову взгляд и витееватость  высказываний мастера  не понравилась, но он ничего не сказал. «Поживем, увидим» - подумал он.
Сообщение  о первом полёте  самолёта С-1 Михаил узнал  от секретаря Ступина – крашеной блондинки Лионеллы. Она же пояснила – самолет ОКБ Сухого
 Несмотря на секретность, секретари знали все. Тогда Михаил не мог и предположить, что судьба сведет его с этой фирмой. И более того,  с самим Павлом Осиповичем Сухим.
Он поделился этим с Гавриловым – спортсменом мотоциклистом. Он встретил  его в широком проходе  механического цеха. Как всегда «дерни» неожиданно появился,  прямо таки,  как какое наваждение, как если бы ждал встречи с Михаилом. Как из-под земли вырос.
Два года  они несколько раз в неделю договаривались о встречах на тренировке. В «гонке за лидером» ведущий мотоциклист ведет велосипедиста за собой на невидимой нити. Вслед за мотоциклом, прижавшись к нему вплотную, едет велосипедист. Он все время будет находиться в разреженном пространстве. Не касаясь мотоцикла, но и не отставая. Таким ведущим мотоциклистом и был Гаврилов.
Десятками голосов пели механические станки, создавая общий фон напряженности работы.
- Привет, «дерни» - Михаил пожал загорелую со следами машинного масла руку. Ты являешься глазу подобно русалке из пены.- Работаешь на моторном заводе, а почему здесь?
- Здорово, ведомый, - Рафаил расширенно улыбнулся,  обнажив белый ряд зубов с блестящей фиксой в левом ряду -  Волка ноги, сам понимаешь. Только слышал,  ты все еще в гонке за лидером. Только в планеризме?
- Где не поймешь, – кто я? – «Дерни» или ведомый? – сказал Симаков. -  Больше приходится расправлять плечи, чтоб преодолевать  встречный поток.
- Рафаил улыбнулся, - вспомни, Миша, не расправлять плечи надо, а  сжиматься, чтоб сопротивление было меньше.
- Так, смотря какое сопротивление.
Михаил рассказал  о  самолете  генерального конструктора Сухого и добавил:
- Несмотря на «секрет в секрете». -  И мечтательно сказал   мне еще расти и расти до этого уровня. Сказал без тени сомнения.
-Тайна перестает быть тайной, если она доверена людям, – засмеялся Гаврилов – что знают двое, знает и свинья.  Мне,- откликнулся тот - твои слова породили аналогию - шар внутри шара.
Рафаил взял Симакова под локоть и провел в другую сторону механического цеха. – Познакомлю тебя.
У токарного станка стоял парень в синем комбинезоне.
Гаврилов указал на него. – Вот, Михаил, полюбуйся, профессор токарного дела. – Он протянул руку к тумбочке, что стояла сбоку и взял в руки блестящий выточенный шар. При этом внутри что-то  глухо откликнулось, как вздохнуло.
– Шар внутри шара – волнистыми губами произнес Гаврилов, сочетая  удивление и гордость.- И все вот на этом  токарном станке. – Рафаил похлопал по крашеной станине станка.
Симаков через круглые окошки наружного видел шар, что свободно перекатывался внутри, но разнять их было невозможно.-  Токарь высшей квалификации – уважительно сказал Гаврилов. – И все на станке 16К20.
Парень смущенно ответил на рукопожатие  и  переступил с ноги на ногу, – я еще не такое могу.
Михаил и Гаврилов  засмеялись одновременно.
- От скромности не умрешь, – сквозь смех  говорил Гаврилов, положив задубелую в мозолях руку на плечо. - Как кличут?
- Иваном  нарекли родители.
Михаил внимательно посмотрел на Ивана:
 – Образование, какое?
Парень смутился – высшее. КАИ  закончил
-Так наша альма-матер, – обрадовался  Симаков.
Прощаясь, Симаков задержал руку паренька и сказал:
 – Ты, Ваня не теряйся. Как  наша фирма разбогатеет,обязательно приглашу.
. – Две блохи мерзнут  холодной ночью. Одна из них говорит – к осени разбогатеем – купим собаку, – улыбнулся  Гаврилов.
Симаков  без улыбки попросил:
 – Запомни его, - и добавил уверенно. - Обязательно разбогатеем.
Осень наступала цветом листьев,  тонкой ржавостью травы и прозрачной тянущейся на закате паутиной.
Симаков продолжал вести практические занятия  по конструкции самолетов. Прав  был Мицкевич, изменился студент за последние три- пять лет.
***
  Планерная станция, которую создал Михаил на берегу Волги вдали от Казани, имела всего два планера – КАИ-6 «Кузнечик» и КАИ-12 «Приморец». Ее можно назвать тайной лишь с большой натяжкой.
  Роза Бикчурина – второй секретарь комитета комсомола завода – ответственная за воспитательную работу, направила к нему трех ребят. Секретарь Горкома комсомола Костя Максимов лично просил Симакова принять двух школьников  «на перевоспитание»
Симаков  встретился, с Пантюшиным, но уже на аэродроме у инструктора Чуишева. Послышался легкий звук приближающегося самолета и оба  прервали оживленный и для обоих желательный разговор об авиации.
В глазах возник совершенно другой интерес и их лица оживились. Зеленый, цвета «хаки» одномоторный самолет ЯК-18, пролетая низко над полем аэродрома,  качнулся  с  крыла на крыло и снова пошел с набором высоты. Пантюшин, не отрывая взгляда от уходящего самолета, удовлетворенно сказал:
 – Серебров. Толковый летун, - сказал он словами  Чуишева.
- И толковый  инженер.-  Подтвердил Михаил и саркастически добавил:
- Выгонять с вечера «стиляг» гораздо проще. Большого ума не надо. – Он внимательно посмотрел на Пантюшина. – Самохин по-прежнему на студенческих вечерах со складным метром.
Помолчав, Михаил резко повернулся к Александру:
 – И подвергать унижению студентов на вечере! – воскликнул он, продолжая начатый ранее разговор. Он снова взглянул на небо -  какая мощная   кучевка!  Жаль, что сегодня в плане полетов нет планерных – вздохнул шумно Симаков.
Пантюшин покачал головой:
 – Нет, я не жалею. Планер –  союз с облаками – будут, не будут. А самолет – полная свобода.
- Вот, – неожиданно Симаков вернулся к прерванному разговору – почему же ты, дорогой  бывший секретарь, отрицаешь свободу выбора одежды молодыми людьми?
- Снова и опять? – амбициозно проговорил Пантюшин, – норма нравственности.
- А не кажется тебе, что говорить о нравственности можно лишь с позиций, добровольно взятых на себя обязанностей человека перед обществом?
Пантюшин с раздражением  спросил Михаила:
  – А если молодой человек сочтет ходить   по городу обнаженным?
- Ты передергиваешь, Саша. Это уже нарушение морали. В Польше никто не следит, какой длины пиджак, и какие у него плечи, какова ширина брюк?
- Не знаю, в Польше не был – сердито ответил Пантюшин.
-Так не надо быть в Польше. Ты видел польских студентов в институте. Приличные парни были, хотя и одевались не совсем по-нашему.
- Однако их убрали из Казани.
Симаков нравоучительно покачал головой – не убрали, а перевели. И почему? – Он с высоты своего роста посмотрел на Александра, – потому что, извините, в наших магазинах полки пустые.- Он сделал несколько шагов по траве, подстриженной под  «ежик».
Пантюшин  удивленно отступил назад, – а к какой категории ты отнесешь поступки польских студентов, закупающих длинные женские чулки?
- Саша, не путай божий дар с яичницей. – Это уже принятые взаимоотношения молодых людей. Заметь, они не собираются нарушать их. Мы же взрослые мужики и не надо проявлять ханжество – женская ножка привлекательна для парня.  И чем выше чулок, тем больше волнений, перемещая по нему  ладонь.
- Извини, Михаил, это уже порнография какая–то.
Симаков кивнул:
– Пожалуй, это не имеет прямого отношения к теме нашего разговора. Но таковы принятые в Польше взаимоотношения  парней и девчат.
- Скажи, в каких документах прописано.
Михаил  засмеялся:
– Пошлешь Самохина в Польшу прививать нормы нравственности?
Александр посмотрел на небо и прислушался. Это не ушло от внимания Михаила:
  - Мне тоже показалось, – сказал он.
Но небо было чистым. Лишь на синем фоне выделялись  белоснежные витиевато закрученные облака.
– Кучевка, зашибись, – произнес  Пантюшин. - Тебя послушать, то нравственность -  категория  индивидуалистов?– продолжал Пантюшин затронутую тему. – А ведь нравственность не может быть эгоистичной. Нравственность – категория общественная. Ты согласен?
Симаков сунул руки в карманы комбинезона:
 –  Может. В том-то и дело, что может. Она и должна быть индивидуальной и, как ты говоришь, эгоистичной.- Он, помедлив, продолжал – если она не противоречит нормам морали. Теперь я тебя спрошу:  Смольников или, к примеру, Гофман, Серебров, надев узкие брюки,  подорвут норму нравственности и морали и начнут революцию?
- Культурную, да. Этим они уже дают повод. В обществе принято одно, а они идут по другому пути.
 - Кем принято? – возмущенно спросил Симаков
Пантюшин,  даже не задумавшись, стереотипно, как не раз уже говорил уже на заседаниях комитета комсомола и в различных  публичных выступлениях, сказал:
 – Подчинение  меньшинства большинству.
Михаил яростно, почти выкрикнул:
– Белиберда все это! Даже наш  Ильин говорил о свободе личности в цивилизованном обществе. А там, где подавление, нет подлинной свободы. – Он выдохнул и продолжил – либо наше общество не цивилизованное, либо  доктрина подчинения не верна.
- Тю,  Миша, ты стоишь на позиции диссидентов. А это к добру не приведет.- Симаков нервно засмеялся:
  – Если меня будут выдворять, то только в Польшу. Посодействуешь?
Пантюшин удивился горячности Михаила и с улыбкой спросил:
  – Подсмотрел полячку?
- Точно, пани Ядвига Каневская.
Пантюшин рассмеялся:
 – Рекордсменка мира? Ну-ну.
-Слушай, Миша!   Я б тебе посоветовал  к Смольникову  присмотреться.
- Позволю, пане, спросить – это почему же? - Симаков резко развернулся и встал перед Пантюшиным. – Из области философии и намерений разговор переходит в конкретику. И не ты, а я тебя спрошу:
 – У медиков есть клятва Гиппократа, формулирующая моральные нормы поведения врача. Неплохо бы иметь клятву комсомольского работника.
- Так она есть в Уставе  и комсомола, и партии
- Хочешь прикрыться общими фразами? – возразил Симаков
Пантюшин  нахмурился:
. – По мне так клятва, на которую ты ссылаешься, всего-то, -   устаревшая традиция. Моя клятва верности социалистическим, а значит и нравственным принципам, – он постучал себя по узкой груди, – вот здесь. Его  лицо исказилось обидой.
- Не горячись, Саша, – миролюбиво остановил его Симаков, –  я тебе верю. Да и не о тебе речь.  Есть те, кто возвышает себя, унижая других. Смольников - настоящий наш советский парень.
На удивленный взгляд Пантюшина добавил:
 – Но не оловянный солдатик. И, слава богу.
- Ну, насчет последнего слова, – не делает тебе чести. Член партии  должен быть атеистом
-Иди ты к дьяволу. Что ты передо мной  вола гнешь?
- Не оловянный солдатик и ты его поощряешь? А как же быть с единой  социалистической идеологией.
-  Нет двух одинаковых людей. А вот оловянные солдатики – все  фигурки  отлиты из одной матрицы.
Послышался ровный шум мотора. Они обернулись и, прикрыв козырьком ладони глаза,  увидели  тот самый  «Як». Он заходил на посадку. – Извини, я побежал к старту   
-Счастливого полета – искренне пожелал Симаков. 
Пантюшин улетел и с ним весь разговор - непонимание и невнимание, под воздушной струей винта самолета разметало, расшвыряло. И нет земных проблем, есть только небо. Одно только небо. К Михаилу часто приходило подобное испытание небом.  Очищающее и вдохновенное. Работы сотен философов не заменят. Когда ты  в небе, когда уходят размышления о жизни и смерти, любви и бессмертии. Где перегрузки принимаются как  награда, а скорость и мерный рокот двигателя   сулят продление земных благ. И только благ. Не примитивных  и сиюминутных, а возвышенных и благородных. Потому, что в небе жизнь воспринимается совсем в другом измерении и других понятиях. Небо – возвышающее благородством и отрицающее все  мелкое земное. Небо – романтика, риск и настоящая жизнь.   
Михаил  следил  за взлетающим самолетом из под  ладони, приставленной как козырек фуражки. Он  не заметил, как подошел и встал рядом инструктор.
- Как? - Не отрывая руки – козырька, – спросил он.
 Симаков повел глазами вниз к руке Чуишева и  распевно произнес:
 – Андрей Сергеевич!
- Скажи кому – не поймет?
Михаил, оторвав руку ото  лба, улыбнулся одними глазами:
 - Точно, – и снова  прикрылся ладонью.- А каково для пацанов было бы?
Он  покрутил головой, разминая уставшую от напряжения шею.
 -Пойдем, сядем – предложил Чуишев.
Симаков улыбнулся:
 – Лучше присесть.
- От тюрьмы и сумы не зарекайся, - Чуишев   аккуратно провел  ладонью по скамье, сметая пыль. Симаков вновь обратил внимание на руку, прошитую въемшимися  следами машинного масла и земли. Неторопливо устроив ногу с протезом  перед скамьей, сел, буднично сказав:
 – Береги платье снову. 
 Михаил бросил взгляд на новый комбинезон инструктора.
 – Самойлов постарался, всех нас летунов «спецухой» наградил. – Он помолчал – два года тянул. За свои денежки кровные  покупали. И потому как награда.
 Он снова  поднял голову к небу и , не поворачиваясь в сторону Симакова, спросил:
 – Скажи, конструктор, когда будут парители семейства польских планеров «Яскулка»?
 Услышав далекий зуммер мотора, Симаков встал.Чуишев прислушался:
– Чуткость молодости. А мои перепонки туговаты уже. Даль не приемлют.
Показался «ЯК -18». Симаков  посмотрел на инструктора, что-то сверяя свое. Потом  уверенно сказал;
 – Вот, от него - Пантюшина тоже кое-что зависит.
Чуишев промолчал. Привстав со скамьи, глубокомысленно  произнес:
 –  В  вашем возрасте у каждого настоящего  дня пока есть  будущий. Цените.

В неизвестность первые шаги
Мы шли с Симаковым по Лево - Булачной улице  Ниже  лениво колыхалась  затянутая тиной вода
Симаков указал на Булак.
- Вот, Витя, смотри, что стало с речкой.
- Я слышал, Михаил Петрович о драконе, который превратил речку в такое стоячее болото
- Ты так думаешь? – спросил он и засмеялся
Я пожал плечами – так гласит предание.
- Дремучий ты, Витя, человек – улыбнулся он и, видимо заметил на моем лице обиду, продолжил. – Твои знания из серии ОБС.
- Что это обозначает? - искренне спросил я
Симаков провел рукой по каменным  перилам  ограждения  Булака:
 – Что означает, одна баба сказала. – Не слышал? - Дракон и вправду присутствует в судьбе Булака. Только в человечьем обличье 
Мы прошли еще несколько шагов, и он  рассказал бесцветно, но с нотками жалости:
 -  Бывшая речка Булак вытекала из озера Кабан и впадала в реку Казанку, - он посмотрел, какое впечатление произвело на меня.-  Но из-за строительства Куйбышевского водохранилища  и на Волге, и в реке Казанке уровень воды  поднялся на несколько метров. Поэтому речка  Булак стоячая, и кончается недалеко от прежнего устья. Около цирка.
 Он остановился и стал внимательно рассматривать зеленую тину бывшей речки:
- А ведь какую красоту испортили, а? – вдруг возмутился он. Разве капиталист - будь это его собственностью, допустил бы такое?
-Я не понял Вас, Михаил Петрович. Что вы хотите сказать? – Я  даже приостановился.- А как же преимущество социализма?
- Преимущество тоже имеет место, - снисходительно заметил он. - Ты за кордоном был?
- И не стремлюсь. Достаточно почитать. Одни бездомные  у них о многом говорят
Симаков остановился и, облокотившись на  каменные перила, задумчиво произнес:
 – Не все стриги, что растет.
-Я читал это у Козьмы Пруткова. – Так это ведь - юмор  Алексея Толстого и еще не помню авторов.
Симаков продолжал всматриваться в темную зелень застойной воды:
-В каждой шутке есть доля шутки.
Я не стал его расспрашивать дальше.
  Солнце уже краешком зацепилось за горизонт. И в воздухе начала проявляться предвестница темноты - подкрашенная солнечная дымка. Сбоку пересекла нам дорогу девушка, не взглянув на нас.
- Как? – спросил Симаков.
 Я оглянулся и ничего, не поняв, вопросительно посмотрел на него.
-  Витя, красота украшает мир.
- Так вы о девушке? Я обратил внимание, но она даже не посмотрела в нашу сторону.
- Витя, изучай женщин, пригодится. У них заложен природой инстинкт быстрого реагирования. Женщина кто такая? Природа предусмотрела  для женщины что?  Материнство. А раз так, то она всегда должна понимать состояние своего ребенка. И в этом случае, один беглый  взгляд  и состояние ребенка у нее в подсознании. Заметь, не в сознании, а в подсознании. Будь спокоен, она нас уже вычислила.
- Но я замечал, что  женщины никогда не смотрят, проходя мимо. Иногда, даже обидно.
Симаков рассмеялся:
 - Я тебе и говорю. Они  освещают своим взглядом нас еще на дальнем приводе, еще не выйдя на глиссаду.
Я понимал все термины, которые применил Михаил Петрович, но никогда не догадался бы использовать их так красочно и обыденно.
-Женщины и мужчины, Витя, две разных планеты..- Продолжал он. - А женщина самая большая планета загадок. Она, - не мы  мужчины, а Она,  - он интонацией подчеркнул величие, – Женщина ближе всего к богу.   И потому, что   хочет женщина, того хочет бог.
- Понимание жизни?
- И это тоже. Но главное отличие мужчины  и женщины  во взгляде и претензиях друг к другу - говорил Симаков и я понимал, что над этой темой он задумывается также глубоко,  как над решением технических вопросов.- Женщины хотят много, но от одного. А мужчины – продолжал он, не ожидая вопроса, - немного, но от многих.
И видя, что я задумался, сказал:
 -  Не бери в голову. Это всего лишь гипотеза. Но кто  знает, возможно,
 когда будешь писать книгу, задумаешься об этом  более серьезно?
После этого разговора я по-другому стал воспринимать Симакова. «Совместить в мыслях  планер  и женщину мог только он»
Но, почему – подумал я, - Михаил Петрович решил, что я обязательно буду писать книгу?
***
  Что явилось толчком, Симаков точно не знал. Но  вчера, проснувшись утром, он твердо решил, вернее – решение пришло само. И почти следом  из глубины памяти всплыли слова  Назыма Хикмета, – «если я гореть не буду, кто тогда ночную тьму разбудит?».  Свои убеждения надо отстаивать. Иначе, какое это убеждение? Так себе, только шаловливая мыслишка. Не более», - думал он – сложнее проявить гражданское мужество Несколько дней он сочинял докладную записку в Обком Партии. Получилось длинно, на трех страницах. Примеры, доказательства, выводы. И предложение, – в качестве эксперимента  ввести в некоторых Вузах триединую форму обучения.   И  в первую очередь в авиационном институте. После двух редакций все уместилось на одной странице. Симаков потер руки, как смывают с них мыло, и довольно улыбнулся тому, что не будет сильно отвлекать занятых людей, каковыми он считал работников обкома. Перечитав еще раз, он засомневался. Он взглянул на часы – шел второй час ночи. Саша, а тем более, Наташка спали. Он тихо разделся и лег, прижавшись к теплому боку жены. Мыслями он все еще был в этом письме. Но решил вернуться к нему завтра
Однако  вернуться к этому  важному документу, каким он считал его, он смог только через два дня. Срочно надо было решать проблемы с буксировочной лебедкой, детали которой изготавливались на моторостроительном заводе.  Кроме того, изучить подробно технологию изготовления фонаря  планера из органического стекла. Еще какие - то вопросы, не требующие отлагательства.
Законченную докладную записку он вложил в конверт. Бросил письмо не в обычный почтовый ящик, а в тот, что расположен непосредственно в Обкоме. Для надежности и быстроты.
Он специально не говорил об этом Владимиру, зная его умеренный скептицизм. И только, отправив  письмо, он сказал ему об этом.
Тот, не скрывая, открыто рассмеялся:
 – Ну ты, Миша, наивный. Да не будет никто заниматься тобой.
-Скептик, ты, Вова. Со мной не надо заниматься. А предложение-то дельное.
Владимир, как обычно, смирно взглянул и  сказал:
 – Ну-ну - и продолжил, – лучше скажи, что с разработкой КАИ-14.
***
Галина – подруга  жены Козлова,  приходила к ним не часто. В основном, по какой - либо надобности. Дверь открыл Александр.
Ремонт электропроводки – лишь повод. Козлов понял это сразу, как только Галина сказала об этом.
Бутылка вина, которую поставила Галина после его небольшой работы подтвердила  истинность приглашения Козлова.
Поняв это, Козлова захлестнула страсть. Она и погубила его.
Галина уловила эту перемену в настроении Александра и успокоила его тоном многоопытной женщины:
  – Такое с вашим братом бывает.
Козлов виновато улыбнулся.
С Галиной Козлов встретился в следующее воскресенье. В этот раз Галина вела себя осознанно скромнее. Она шептала что-то приятное слуху, но Козлов не понимал слов. Они были размыты желанием, заполнившим, казалось, все клетки его тела. Такой  внутренней силы в себе он не ощущал давно, пожалуй, с юности.  Мелькнула мысль - прямо таки экскурсия, но тут же,  все мысли ушли. Неукротимая, почти животная страсть овладела им, и он теперь не только не понимал, но вообще не слышал того, что говорила Галина. Но вскоре она поддалась его дикой страсти, отвечая на любое его движение. Вскрикнув, она прижалась к нему, обхватив за плечи и  вдавливаясь в него. Обмякнув,  благостно улыбнувшись, откинулась:
 - Как  мало для счастья надо – сказала она  сбившимся дыханием.
***
Мы – дипломники, увольнялись из  ОКБ с легким сердцем. И не потому, что нам было приятно.
Козлов   на партийном бюро предложил  разрабатывать проекты рекордных планеров КАИ-14 и КАИ-19, сменив наименования, соответственно  СА-3 и СА-5. Пантюшин при этом промолчал.
 Но, как только Михаил Петрович сказал, что это поможет сохранить авторство проектов  планера стандартного класса КАИ-14 и планера открытого класса КАИ-19, мы дружно согласились.
Разве можно допустить, чтоб  исчезла марка КАИ .Хотя гораздо  позднее я подумал – а какая разница?
Но мы верили ему, а что касается зарплаты, которой мы, соответственно лишались, так это нас мало беспокоило. Стипендия сохранялась на время дальнейшего дипломного проектирования. Но в конце нашей тайной  вечери, не к месту будь сказано, Симаков, как всегда нашел, казалось бы, невозможный выход:
 – Я договорился, мужики, - сказал он с зав. лабораторией Сергей Сергеевичем Крестовским, что трое из вас, – он оглядел всех присутствующих – могут работать у него.
-На общественных началах? – это спросил Виктор Смольников.
Симаков  внимательно посмотрел на него:
  – Так Вы можете и сами без моего участия. Каждый будет работать на ставку.
Смольников сконфуженно произнес:
 – Извините, я пошутил.
-Так вот – продолжал он – эти трое получают зарплату, которую я предлагаю вкладывать в общий котел. Я  со своей стороны тоже вкладываюсь. – Он помолчал. Я обратил внимание, что Симаков все это время стоял за столом, нарушая свою привычку перемещаться по антресолям.
- Как художники – передвижники – сказал я, вспомнив  наши юношеские походы с Надей в краеведческий музей. Там мы и узнали о складчине художников передвижников.
Оставшееся время дипломного проектирования, а это два с небольшим месяца до защиты проекта мы живем и работаем по принципу художников- передвижников.
Я сказал об этом и Михаил Петрович, не преминул добавить:
– Вы, мужики, совершаете еще более мужественный поступок. Ваша  складчина  - во благо института.
Работать в лаборатории прочности выпало Плотникову, Смольникову и Сереброву. Рабочий день заканчивался, но неожиданно  из лаборатории снизу раздался голос Тамары:
 – Чернова к телефону.
Я вернулся  на антресоли и первым обратил на меня внимание Кравцов – случилось что? 
- Звонила теща– у меня родилась дочка, - смущенно ответил я.
         Все оживленно заговорили и захлопали в ладоши.
- Сегодня давали стипу. Ты получил? – спросил Смольников.
Я растерянно кивнул.
- С тебя причитается – подсказал Плотников
Смольников, как на лекции, поднял руку и, помахав ей над плечом, со смехом  произнес: 
- Тезка, предлагаю дочь назвать  Стипанидой. Тогда ласково будет звучать – Стипешка.
-Ребята, оставьте Чернова. Видите, он обалдел, – сказал Кравцов
А я действительно, стоял  балда балдой.
***
Симакова  вызвали, именно вызвали – так было сказано в телефонограмме в бком  партии  на следующей неделе.  И не к какому-то инструктору, а ко второму секретарю обкома Дергачеву.
Симаков показал телефонограмму Владимиру:
  -  Скептик, ты, Вова. Видишь, отреагировали.
Мицкевич взглянул на него, но ничего не сказал.
После тщательной проверки  Михаила  пропустил  старший лейтенант милиции, стоявший у входа, и проводил до массивной двери, скорее всего из дуба, но точно с надраенными   выпукло круглыми медными ручками.
Милиционер провел его мимо секретаря,  - средних лет женщины, с тонкими ярко накрашенными губами и даже потянул на себя дверь.  Пропустив, остался за дверью.
В кресле  с высокой спинкой сидел мужчина, гораздо старше Симакова  с большим лбом и решительным взглядом.
- Пройдите – бесцветно  предложил он и указал на кресло. Михаил сел, стараясь предположить канву разговора и, обдумывая  возможный поворот,  молча ждал.
Дергачев смотрел в его сторону, но не на него, а вроде через него, как просвечивая рентгеном. Молчание затягивалось.
«Проверяет  на выдержку?  Что ж, я не спешу. Ради идеи готов хоть до первых петухов», - мысленно настраивал себя   Симаков.
Наконец  Дергачев поднял  свинцовый взгляд. Михаил представил отчего-то – таким взглядом смотрели  на тех, кого по доносу приводили  на допрос. Но, к счастью, был двадцатый съезд партии, осудил репрессии и беззаконие. – Все это мельком пронеслось в голове у Симакова, и он выдержал этот жестко упертый в него взгляд.
- Что Вы хотите от  Обкома? – как показалось, безразлично спросил секретарь Обкома.
Симаков удивленно посмотрел на него:
 – Собственно я  все изложил в докладной записке. - Если есть вопросы, я готов ответить.
Лицо Секретаря начало темнеть, как  день при заходе солнца,  сдвинулись и застыли скулы  под  гладко натянутой кожей  и он, подавшись всем своим  телом, что  возвышалось над столом,  резко прервал:
-Он, видите ли,  готов ответить.- С сарказмом повторил он  интонацию Михаила.  Каков профессор? – Вы что думаете, что нам нечего делать?  Кроме ваших  бредней нам нечем заняться? Вы были на авиационном заводе? Что? Там работают недоумки? А они ведь без этой вашей триединой формы  получили классическое образование. А наше образование – самое передовое в мире.
Он задавал вопросы, не давая возможности для ответа, и говорил,  вовсе не стремясь убедить. Он говорил, обвиняя.
Внутри Михаила распрямлялась и отвердевала  протестная  воля, та, с которой Михаил выступал против неоправданных требований  старшины Щепучинина. На миг возникла мысль – между поведением старшины и  секретаря Обкома  почти отсутствует разница?
По   сути проявляемого высокомерия и уничижения человека.  И эта мысль для него показалась настолько поразительной, что он  смутился. Старшина кичился властью над студентами, зависимыми от него. А секретарь? Собственно,  это как раз и объединяет того и другого. Кощунственно, но это так. То открытие, на пороге которого находился Симаков  сейчас, и  привлекало своей простотой, и пугало одновременно осмыслением общественных отношений. Между властью и человеком.
И так от подножья до Олимпа? – думал он.- Но тогда совсем не Олимп с могущественными богами и их заботой о человеке, а просто гора из камней? Она у каждого из них своя, разной высоты, с разной по величине данной им власти. Возвышающая каждого, над простым по их меркам, человеком.
Так думал Михаил,  глядя на секретаря обкома уже не как на жреца, обладающего знаниями, недоступными простому человеку, а как на старшину, использующему  власть во благо собственным амбициям. И этот внутренний монолог толкнул Михаила в наступление. Он смело посмотрел на секретаря обкома Дергачева, стараясь увидеть его глаза, но не находил их:
- Сергей Григорьевич, разрешите по существу вопроса?
 Дергачев поднял на Михаила глаза, и тут  их  взгляды встретились. Пронзительный и даже в чем-то жесткий секретаря, должно быть умудренного опытом, и независимый, предельно вольный молодого инженера Симакова.  И его должность, – зам. главного конструктора в этом случае не имела значения. Был он на поколение младше Дергачева. Но казался сейчас себе значительнее и опытнее человека, сидящего в кресле с высокой спинкой и прочными подлокотниками.
Дергачев откинулся на спинку стула и широко открытыми глазами посмотрел на Симакова:
- Намеки,  - он запнулся, должно быть, от негодования, – на мой несущественный разговор?
Возникшая протестная воля, которую  Михаил  ощутил в первый и последний раз на военных сборах и больше не замечал в себе, не давала ему возможности отступить, извиниться, как того,  наверняка, ожидал секретарь. 
Михаил   твердо сказал:
  – Я пришел в высшую партийную инстанцию, чтоб предложить для страны,  в которой я живу,  более совершенное образование,  которого нет в мире.
Дергачев опять откинулся на спинку стула  и, не стесняясь, засмеялся, не прикрывая рта. Симаков  смотрел на  его ощерившийся рот  и язык, прижатый к нижней челюсти,   как собачий хвост к промежностям, и в нем  нарастал с какой-то неведомой ранее силой, протест против глумления над личностью вообще и его конкретно. И он, не отдавая себе отчета, встал и пошел к двери
- Да кто ты такой, чтоб указывать Партии? – строго, но уже «не мордой об асфальт», а вполне корректным  тоном,- сказал Дергачев
Симаков  приостановился  и повернулся  лицом к Дергачеву.
- Я думал Сергей Григорьевич, – сказал он, удивляясь собственному спокойствию, - найду, где, как не в Обкоме,   поддержку  передовой идее.
-Ты что умнее всех? – удивленно, с младенческим интересом, уставился  тот на Симакова
- В некоторых  вопросах и  в  своем деле, да.
Дергачев  крутнулся   вправо -  влево  на вращающемся стуле:
 - А  как же, дорогой мой конструктор космическую станцию к Луне запустили? И без тебя справились? - Дергачев застыл на стуле, как изваяние.  - Может быть ты готов и решения съезда  переосмыслить? – жестко произнес он – там об этом – он  положил ладонь на его докладную записку и поиграл пальцами  - ничего не сказано
Михаил  ничего не ответил
- Ты вот что, дорогой, – Дергачев  помолчал – несколько пыл поумерь. В народе говорят – широко шагаешь – штаны порвешь. Умных много развелось. Талантов  маловато.
Михаила начала застилать злость. Она приходила редко. Но могла быть бурной. И он постарался  унять себя, а еще надежней поскорее уйти.
- Спасибо за науку – Симаков сказал это с таким напряжением, что Дергачев понял - благодарностью здесь  и не пахнет.
Дергачев, не меняя позы, сказал:
 –  На досуге подумай, Симаков.
«Я  верил Вам, падре, а Вы обманывали меня всю жизнь» - вспомнились слова из прочитанной давно книги. Нет ничего более существенного, чем идеология внушения, переросшая в самообман.
Информация, воспринимаемая без критической оценки.
*** 
Михаил  шел от площади Свободы до третьего здания, попеременно меняясь в настроении - омрачаясь, успокаиваясь, удивляясь, негодуя, но временами радуясь. Если и не радость, то успокоение его состояло в том, что вел себя, как подобает, не унизил собственного достоинства.  Он не думал сейчас о возможных последствиях. Просто не думал. А когда не думаешь, то нет места и  для   затмения сознания мраком
- Вижу – не наградили – сказал Мицкевич, внимательно посмотрев на приятеля.
-Еще как! – ответил Симаков и вдруг, неожиданно для самого себя,  тихо рассмеялся, прикрыв рот ладонью.
 Память  вновь воспроизвела  темнеющее лицо секретаря, его остолбенелость, голос, срывающийся на крик. Перестав смеяться, он  повернулся к Владимиру.
- Слава  богу,– я грешным делом уже  стал сомневаться… – Владимир видно подыскивал подходящее и необычное слово и закончил – во  здравии твоем, Миша.
Симаков перебил его и, улыбнувшись, сказал:
 –  Проигрывая, я победил. Победил в себе зайца – наивного и ушастого – Симаков  выставил над головой  вытянутые ладони.
И снова, теперь уже серьезно, взглянул на Владимира:
. – Жизнь,  Вова – это маленькая  война, где  каждое сражение  не убивает, а учит.
Владимир с нарочитым удивлением, глянул на Михаила, – философия оптимизма. Это - хорошо
***
Тамара, не дойдя до стола Симакова, сказала:
 - Михаил Петрович,  - подождав,  пока он обратит на нее внимание – продолжила, Вас  к телефону.
Симаков встал и, проходя мимо Тамары, шутливо  спросил:
Из ООН?
- Нет, женский голос, местный.
- Значит из морга.-  Тамара на  этот раз шутку поняла,  и отмахнулась двумя руками - нельзя
так шутить.
Звонила Саша. – Мишка, у нас мясо делят. Симаков тряхнул головой, волосы, зачесанные назад, колыхнулись, но не опали вбок.
Жена только вчера напомнила, - мясо у нас кончилось.
 Из Москвы он не успел захватить и теперь чувствовал неловкость. Как описавшийся пудель – ругнулся он про себя. В последнюю командировку он заговорился  в Главке с Толченовым  и из Министерства – благо вещи были при нем, рванул сразу на Казанский вокзал, И теперь к его стыду, жена занимается заготовкой мяса. А мамонта спокон веку мужик должен добывать.  А Саша - женщина деловая.  Будешь деловой, если муж не телится – ругал он себя. Саша звонила с химзавода, а тот находится за городом и ехать туда не менее часа.
-Ты  после работы подъезжай, поможешь унести – сказала она.
Положив трубку на рычаг, он с обидой теперь не на себя, а на Сашу, понял, что поработать вечером, не удастся. А у него  созрела идея  по изготовлению фонаря – обтекателя пилота. А идею подала Саша, вернее специалисты, с которыми советовалась она - особенности   вытяжки  оргстекла. Все сводилось к изготовлению формы. И здесь все зависело от размеров припусков на усадку. Просчитать не брались специалисты. Отсутствовала практика изготовления таких остеклений кабин. Кабин с двойной кривизной.  Только практика. Метод проб и ошибок.  Мыслями он вернулся снова к фонарю. Что значит подобрать форму? Стекло, даже в горячем состоянии натянутое на форму, как шляпу на голову, не зря форму называют болванкой, при остывании будет пружинить. Увеличиваться в размерах.  В памяти откликнулось ключевое слово  «пружинить». Где-то он слышал об этом. Ну, конечно же, обрадовался он, – на кафедре «Технология производства самолетов»  профессора Лысова.  Михаил Иванович Лысов – кандидат технических  наук,  занимался в порядке подготовки докторской диссертации, исследованием формовки деталей из металлического листа.
Но в расчетах на поведение металла  и оргстекла – перекинулся снова мыслями на изготовление  блистера. Должна быть, какая то общность методики. Характеристики разные, но методика?   Теперь он снова отвлекся от житейских обывательских тем и до самого химзавода  уже  думал только об этом.
 Он еще не в полной мере реализовал знания, полученные в Лешно. Знания, которых за короткое время не получишь ни в каких учебниках. Мировые соревнования  посерьезней  Коктебеля. Лучшие планеры  мира. И ни  одного отечественного – с горечью, в который раз, подумал он:
-Извини – сказал он, встретившись с женой у завода – мамонта должен добывать мужик. Он взял у нее тяжелый сверток.
- Не бери в голову, – без укора ответила Саша. -  На полеты завтра едешь? Вот и сделаю тебе бутерброды.
- Не сыпь мне соль на рану. И так стыдом  обуваюсь, скаламбурил он, чтоб  заглушить собственное смятение.


Вкус неба
Симаков  сидел на скамейке  командного пункта  - КП, ожидая, когда закончит полет Роберт. Подошел Чуишев и из под ладони посмотрел  с прищуром на распластавшийся в небе планер – сколько за все время выпустил курсантов,- сказал он - а не перестаю удивляться  «соколам». Он присел на скамейку, вытянув ногу с протезом и, помолчав, продолжил – не каждый сокол, кто летает – он взглянул  на Симакова.
 Симаков, не отрывая взгляда от  парящего в небе  планера,  кивнул.
- Я  всех летунов   на три категории делю, – продолжал  Чуишев, – воробьи, вороны и соколы
Он снова приложил  ладонь чуть выше бровей и поднял взгляд в небо, – о присутствующих не говорят, но, к последним, я отношу Пантюшина и Роберта Сереброва. На земле  стартовая позиция  у всех одинакова.  Две ноги, чтоб ходить и  мозжечок в заднем отделе черепной коробки. А в небе, чтоб контролировать равновесие, – философствовал он, а в небе, – мало того, что нужен  эдоровый  вестибулярный аппарат.  Особое чутье нужно. И чтоб обязательно птичье ощущение полета.
Симаков улыбнулся и в той же тональности, что и инструктор, продолжил – кто-то птицей, а кто и Наполеоном. Теория  реанкарнации  в действии.
Чуишев шутливо погрозил загрубелым  пальцем:
 – «Я про лысого, а ты мне - про седого». Ты не согласен? – спросил он
Симаков задумчиво ответил:
- Желание и умение летать, – не изученная область человеческой психики.- Михаил улыбнулся,- подозреваю все ж, отнюдь,  нездоровой.      
-Летный  талант, – он только от бога. По желанию – не сотворишь.
А вот поддерживать и развивать его должно – говорил между тем Чуишев.
Симаков слушал его и не слушал, возвратившись памятью,  на пять лет  назад
Он  пришел в областной аэроклуб на последнем курсе. Честно сказать, Михаил  не ставил пред собой достижения спортивных успехов, но он  хотел проверить ощущение полетов на себе.
И не просто полетов, это можно и на пассажирском самолете, но управлять  планером, а потом и самолетом.
Проверить удобство  и эффективность управления – это можно только самому. Совсем не зря будущие  генеральные конструкторы выезжали в Коктебель со своими планерами. Многие из них сами  летали.  И Яковлев, и Королев. А может быть и Антонов?
Он хотел пойти в аэроклуб еще летом, но как говорит народная мудрость: человек предполагает, а бог располагает.
После  четвертого  курса он поехал домой в Черкассы. Плохо себя чувствовала мать. Раньше в письмах мать всегда успокаивала его, мол, чувствую себя хорошо, не волнуйся. А тут сама просила его приехать. Значит, заболела всерьез. Мать лежала в больнице с инфарктом. Ухаживала за ней  тетя Михаила – сестра матери
 Но Симаков решил, что не имеет морального права уезжать, и он все каникулы пробыл с  матерью. Ранее темные волосы ее тронула обильная седина, и вся она как-то обмякла, стала осторожной в движениях и словах.
Сердце Симакова разрывалось от обиды и беспомощности. И потому  в аэроклуб он пошел только в следующем году.
В аэроклубе его включили в группу Чуишева.
- Слушаю, молодой человек, – встретил он Симакова, оглядывая его долговязую, но плотную фигуру.
- В Ваше распоряжение – ответил Симаков, в свою очередь, рассматривая инструктора.
Симаков заметил, что инструктор сильно припадал на правую ногу. 
Сергей Анатольевич поймал этот взгляд.
 – Удивлен? – спросил  он, присаживаясь на  некрашеную слегка почерневшую скамью, - в детстве  повредил - но, как видишь, и мне нашлось место. Правда, пришлось доказывать свои возможности.- Он помолчал и спросил – «Повесть о настоящем человеке» читал? – И, не ожидая ответа, продолжил – я, как прочитал, сразу начал осаду медиков.
Он посмотрел на матерчатый конус, закрепленный на высокой мачте.  «Колдун» - так называют конус – указатель ветра. Сейчас он упруго и мелко трепетал от сильного наддува ветра.
- Расскажи о себе – попросил инструктор, и добавил:
- Пока синоптики держат полеты. Для нашего брата   страшнее врачей и бухгалтеров только синоптик,- улыбнулся он каким-то своим мыслям.
- Михаил Петрович Симаков - серьезно  сказал он.
 Чуишев захохотал и  он глазами, сузившимися от смеха,  выражал свое отношение  к новичку – удивленное и радостное.
- Молодец, хорошим манерам надо учить. Не обижаюсь. Он протянул руку в масляных пятнах и сказал:
- Чуишев Андрей Сергеевич. Симаков ощутил крепкое, уверенное пожатие.
Помолчали.  «Колдун» перестал упруго надуваться на мачте и почти отвис – ветер ослабел.
Заработал мотор   ПО-2, пробежав по зеленому покрову аэродрома, оторвался от земли и с креном ушел в сторону леса. Пес рванулся  в сторону улетающего самолета с громким лаем.
- Найда, Найда!  Ах ты, сучка, беду накличешь – выругался инструктор и пояснил:
- Три года назад вот также лаяла на взлетающий самолет, на  «Аннушке» начальник аэроклуба взлетал. При посадке шасси подломилось. Слава богу, все обошлось. Он прищурил глаза и неотрывно отслеживал взлет.
Они прошли к стоянке самолета ЯК-18.
- Готов? - спросил инструктор, заняв место в задней кабине. Симаков, полуобернувшись, кивнул.
Лопасти винта самолета слегка дрогнули, потом, сверкнув, превратились в  прозрачный круг.
Симаков залюбовался этим необычным зрелищем перехода материального винта в нечто невидимое эфемерное и не заметил, как самолет плавно оторвался от земли. Под крылом бегут зеленые кустарники. Но тут же сообразил – это сосновый лес, кажущийся даже с небольшой высоты кустарником. Потом пошли поля – квадратами, прямоугольниками, какими - то замысловатыми фигурами  расстилались под крылом самолета  земля.  Почувствовав, как его прижимает к сиденью, он понял, что инструктор приступил к выполнению программы. Он не успел еще привыкнуть  - затяжелели руки и ноги, нижнюю челюсть надо было  напряжением мышц лица удерживать, подтягивая к верхней. Ранние благие намерения позабыты,  унесены   стремительным,   ураганным ветром. Этот стремительный поток чувствовался в частой вибрации фонаря  кабины, в резком броске стрелки высотомера и навалившейся  тяжести на каждую частицу тела. А может быть, и не стоило подвергать себя такому испытанию? Разве не читал он о состоянии летчика на таких режимах? Читал.    Однако и состояние и мысли при этом были кратковременны – всего несколько секунд прошло. Но уже не надо было справляться с отвисающей челюстью, руки и все тело становилось легче и послушней. Михаил ощутил «взмывание» над сиденьем. Теперь он уже не  опирался на сидение «пятой» точкой и лишь привязные ремни удерживали его от полной свободы полета  в кабине. Невесомость. Именно ее будет ощущать каждый космонавт. Именно она описана в книжке Циолковского «Грезы о земле и небе»
Захватывало дух. Казалось, сердце подкатывает к горлу. Шевельнулась в душе боязнь, но Симаков удачно от нее отмахнулся, занятый наблюдением за приборной доской. Известные ему по лекциям и учебникам  приборы  отслеживали действия инструктора. Не успел он  рассмотреть все приборы, как самолет завалился на бок, и Симакова прижало к борту и к сиденью  одновременно. Так он летел, поверив с большой вероятностью, что самолет врежется в землю. А может, он зря пошел в аэроклуб?
В испытатели он не стремится, а теорию полета можно узнать и по книгам?  Нет, теория без практики – онанизм  авиационного конструктора. Он вынесет даже,  если инструктор завесит его вниз головой в «мертвой» петле. Но мотор работал  уже без надрыва, как спортсмен, к которому пришло второе дыхание, и Симаков понял, что Чуишев заходит на посадку. Самолет выполнил коробочку, снизился и, пробежав по летному полю, остановился. От гулкой тишины заложило уши, и он не сразу услышал вопрос инструктора:
  -  Ну, как?
- Нормально, - громче обычного сказал Михаил, но моя стихия – планеры. Чуишев промолчал, неловко высвобождая ноги из кабины.
О планерах Михаил расспрашивал Чуишева еще не раз после очередных занятий. И Чуишев удивлялся той настойчивости и конкретности вопросов, которые задавал этот высокий темноволосый студент со стеснительной, почти девичьей улыбкой.
- Отчего именно к планерам интерес?  - спросил  его инструктор.
- Буду строить, и летать на планерах – уверенно сказал Симаков
Чуишев серьезно отнесся  к этому:
 – Есть программа действий? -  спросил он.
В глазах Симакова мелькнуло сомнение – говорить  или нет, но после некоторого  раздумья, поправив пятерней  вместо расчески волосы, сказал:
- Планер начального обучения КАИ-6 , затем планерная станция  для подростков. Я назову ее «Рассвет»  или «Факел». Ну а дальше? Михаил не стал тогда говорить  о вынашиваемых проектах  учебных планерах КАИ-11 и КАИ-12. - А дальше надо думать. Время подскажет, – ответил он на свой вопрос.
– Однозначно могу сказать – на уровне Ошкиниса не остановлюсь.
  Однако на практике сложилось несколько по-иному.  Вначале цельнометаллические учебные планеры, а  потом   по необходимости вернулся к работе  над планером  первоначального обучения  КАИ-6.
***
Главного конструктора Пантюшина срочно вызвал Министр Дементьев. Об этом,  в тот же день, рассказала Тамара:
. - По  какому вопросу – не знаю, – смущенно закончила она.
Вызов Министра – событие сродни грому в феврале. Не известно, по каким каналам распространялась новость, но через час все в ОКБ знали об этом.
Александр Пантюшин, чтоб не терять времени, решил лететь. Впрочем, если быть честным, то  он всегда в командировку предпочитал самолетом. Он не мог переносить мерный стук вагонных  колес. Куда милее был для него  ровный гул мотора и облака, что вскоре после взлета оказывались под крылом самолета.
Особого волнения вызов Министра у него не вызывал. Хотя такую правительственную телеграмму он за существование ОКБ, а это без малого один год, он получил впервые. Александр знал, что выполнение плана  контролирует Главк. Перед беседой с Дементьевым при назначении Пантюшина на должность, Толченов – начальник отдела Главка пояснил ему. Да  и это сейчас не беспокоило его. Годовой план выполнен. Сроки по двум  позициям – лебедка  и штопорные испытания «Кузнечика» удалось продлить в Главке, обосновав отсутствием производственной базы и летчика-испытателя. Все остальное не должно было интересовать Министра.
За короткое время  полета о многом  передумаешь и критически переоценишь.
 Стюардесса вышла из кабины и  попросила пристегнуть ремни. Пантюшин  отметил, как плавно выдвигаются закрылки, и уменьшается  скорость полета
К началу рабочего дня Пантюшин был уже  в Министерстве.
Секретарь – обходительная молодящаяся дама сказала Пантюшину:
 – Петр Васильевич примет Вас в 11 часов.
Из воспоминаний А. Пантюхина
В тот день Министр П.В.Дементьев сказал:
-«Против вашего ОКБ категорически выступают Антонов и Яковлев. Антонов берет на себя планерную тематику, Яковлев — спортивный самолет. У обоих есть производственная база, у тебя, ее нет. Я подал докладную записку в ЦК КПСС о ликвидации вашего ОКБ. Я знаю, что ты давно рвешься в Школу летчиков-испытателей. Хочешь — через час будет приказ о твоем зачислении в Школу? Здесь ты к сорока годам получишь инфаркт, и с этим все закончится.
Я сказал – хочу – и через  час приказ был у меня на руках»
Вскоре Симаков узнал от ведущего специалиста главка Чукреевой, что решается вопрос о назначении главного.
-Пантюшин предложил Вас, Михаил Петрович – говорила по телефону Галина Сергеевна, и Симаков явно услышал  переживание и ее невозможность помочь.- Министр и наш начальник главка Александр Иванович Горелин рассматривали и кандидатуру Козлова, но Петр Васильевич  отверг ее.
Голос ведущей обретал оранжевый цвет. Он сказал:
 - Покажите, что реально создал  он сам. Именно сам. Не каждый начальник  серийной бригады может быть Главным Конструктором.
Чукреева помочала и уже тише, как показалось, горестно сказала:
- А Вас, Михаил Петрович- категорически не соглашается обком партии. Кажется Дергачев его фамилия. Слышали про такого?
-Слышал, – ответил Симаков – и много
«Вот он  -  Дамоклов меч. Висел и не на конском волосе, а на  тонкой паутинке, – подумал Симаков
Возмездие не заставило себя ждать»
Но, спустя  несколько дней, поразмыслив, он не стал воспринимать случившееся событие как вселенский потоп. У него даже нашлись силы порадоваться за  Александра Пантюшина.
Информация из будущего
Мой герой окончил  школу летчиков- испытателей.  Школа летчиков – испытателей в подмосковном городке Жуковском располагалась  на территории летного испытательного института (ЛИИ), единственного в стране.
Школа - тоже  единственное в то время учебное заведение, которое готовило настоящих отважных рыцарей неба с большим запасом душевной и физической прочности.
За период работы на горьковском заводе Александр Харламович Пантюхин  - это его настоящее имя, провел летные испытания, и сдал ВВС 245 самолетов МиГ-21 и 8 самолетов МиГ-25. Провел ряд специальных программ по исследованию аэродинамических явлений самолета МиГ-21, вызванных  тряской элеронов на околозвуковых скоростях полета. Влияние вооружения на самолет, устойчивость работы воздухозаборника двигателя на предельном числе М и практическом потолке.
С 1976г. он  - заслуженный летчик – испытатель СССР

Диалоги
Тамары в приемной не было и Симаков,  предварительно постучав, вошел  в кабинет Пантюшина - Мог бы и не стучать, Михаил Петрович, – доброжелательно сказал Пантюшин.
Его смуглое худощавое лицо было открыто улыбчивым
Рассказывая о лебедке для буксировки планеров, Михаил заметил, – как только он перешел к недостаткам в проектировании и в производстве, лицо главного конструктора при внешнем  проявлении интереса  стало невыразительным и скучным. Детали лебедки изготавливались на моторостроительном  заводе, и там часто возникал брак. И не по вине производства, а непрофессиональной работы конструкторов.
- Так, это наша с тобой вина, – безапелляционно сказал Пантюшин. 
Симаков кивнул:
 – Оно так. Но ответ не  столь прост. Увязку деталей, взаимодействие  конструкторов разных бригад требует достаточной профессиональной подготовки. А этого как раз не хватает «молодняку» - сиречь выпускникам этого года.
Пантюшин развел руками:
 – Опытных конструкторов нам сейчас не найти. Да и со штатами туговато.
Симаков не дослушал и сказал:
- А ларчик просто открывался. Заводские конструкторы имеют высокую квалификацию.
- Взять взаймы  у Ступина? – спросил Пантюшин.
Симаков встал и сунул руки в карманы брюк. Отчего стал похож на пикирующую птицу со сложенными крыльями:
- Из наших заводчан.
Пантюшин рассмеялся:
- Тебя не понять. То ты говоришь, что у них низкая квалификация, то возносишь их.
-Так, смотря по обстоятельствам. Для  проектирования самолета – низкая, - убежденно сказал Михаил.
Пантюшин покачал в сомнении головой:
– А ты знаешь, что есть государственный план, который и я, и ты должны выполнять?
-Саша, - Симаков сделал попытку перевести разговор на неформальный путь – план – химера. Зачем вкладывать деньги в заведомо провальный проект?
Но Пантюшин продолжал официально:
- Министр авиационной промышленности  подписал нам такой план. И наша с тобой задача  способствовать. Обратись к Нине Петровне – начальнику планового отдела. Она подтвердит.      
Симаков нетерпеливо спросил:
- И что ты предлагаешь, Александр Харламович?
Пантюшин тоном превосходства произнес:
- Учить молодежь. Иного выхода не вижу.
Симаков рассмеялся, - что-то вроде школы комсомольского актива?  В отличие от семинара для актива, инженерный опыт приходит с годами. Методом проб и ошибок.
 Заметив, что Пантюшин хочет возразить, добавил: конечно же, не отрицая и теоретического обучения.
Зашел без стука главный бухгалтер Гершвальд. Как всегда, смущаясь, он сказал:
-Александр Харламович, необходимо подписать документ.  Он положил на стол широкоформатный лист бухгалтерской отчетности.
Симаков поднялся и направился к двери.
Гершвальд только сейчас взглянул на Симакова -Извините, я, наверное, не вовремя?
Через несколько дней после этого разговора о лебедке Пантюшин пригласил обоих  заместителей.    
Не через Тамару, а лично пригласил ,– что считалось у комсомольских вожаков высшим проявлением демократизма.
Он попытался издалека начать разговор о труде конструктора, о взаимопомощи бригад по увязке чертежей лебедки, о подготовке противоштопорной установки для испытания планера КАИ-11 на штопор. Говорил,  поглядывая поочередно то на Симакова, то на Козлова. Но на предложение Симакова, перебросить часть конструкторов с самолета на планерную тематику, не откликнулся.
Отреагировал Козлов. Он стал говорить, что чемпионат мира по планерному спорту еще далеко. А буксировочная лебедка к чемпионату вообще отношения не имеет.
- Так, о какой переброске может идти речь? – спросил Козлов и  поглядел на Пантюшина, ища поддержки. Но тот снова промолчал.
«Это называется, – возмутился  про себя Симаков - спустить конфликт на нижний этаж. Конфликт исполнителей – дело самих исполнителей».
- Мне, Александр Константинович, совершенно не понятна Ваша спокойная уверенность – еще далеко до чемпионата. Еще успеем?
Козлов сделал жест головой, как бы высвобождая шею из тесного воротника:
- Михаил Петрович, - лицо Козлова искривилось в легкой гримасе.- Жизнь, она такая – сказал он, задумавшись, - надо  искать  в ней согласия.
- У нас с Вами, Александр Константинович, разные интересы и понятия – смягчая тон, произнес Симаков.
- Так и понятия? – улыбнулся тонкими губами  Козлов. – По понятиям живут, сами знаете, где. А мы еще не дошли до такого состояния.
  -И, слава богу -  грустно улыбнулся Симаков и тоже встал из приличия перед возрастом. Они стояли по  разные стороны стола,  равнодушные друг к другу,  сохраняя внешнее радушие.
- Да, - сказал  Козлов, у нас могут быть разные взгляды на  развитие авиации, но это не должно сказаться на  технологии отношений.  Тем более, есть арбитр – и с уважением произнес - Министерство авиационной промышленности.
-Министерство - конечно, хорошо.  Но есть более строгий  арбитр, сохраняя внешнее равнодушие – сказал Симаков.
- А мне кажется, страшнее зверя кошки нет. – Улыбнулся бесцветно Козлов.
Симаков  заложил руки в карманы:
 – Ошибаетесь, есть, - чемпионат мира в Англии. А до него меньше четырех  лет.
Пантюшин, устав от перепалки заместителей, сказал:
– Я думаю, Михаил Петрович, серьезных оснований для волнения нет.
Симакова волновала задержка в проектировании планера стандартного класса. Время уходило. А  новые требования ОСТИВа и те его мысли и решения, заложенные ребятами, - так говорил он, вместо - «что я заложил»,  могли устареть. Здесь, как и при создании любого изделия, решает не только новаторство, но и время.
-Как говорила моя мать - дорого яичко  к христову дню, – не дадим на чемпионат планер, мы стране не нужны.
-Так уж и стране? – блеснул стеклами очков,  в повороте Козлов
Симаков выдержал взгляд:
  – Ну уж Министерство точно не потерпит такого, - он помолчал – есть, конечно, другой вариант, – Симаков прищурился, как вглядывался вдаль.
Козлов не выдержал затянувшуюся паузу:
  – Какой же? – с надеждой спросил он
Симаков  без улыбки ответил:
 – Представить к этому времени самолет ТР-1
Козлов встрепенулся. И вопросительно посмотрел на  Симакова, потом на Пантюшина.  Но ничего не сказал,  как женщина, которой советуют зачать ребенка от святого  духа.
-Тогда остается одно – форсировать проектирование  КАИ-14. сказал Симаков.- Коньюнктура рынка. Сегодня она в нашу пользу.
Симаков с волнением стал говорить о новых нормах ОСТИВ к планерам стандартного класса. Именно это является сегодня козырной картой. Он говорил, что это дает возможность  ОКБ опередить зарубежных соперников.
-Пока развернутся солидные фирмы.Как при НЭПе выигрывали мелкие лавочники? Быстрой реакцией на спрос рынка. – вел он монолог.
 Козлов его не перебивал. Он поймал себя на мысли, что испытывает что-то вроде  внушения. И легкой симпатии к Симакову.  Козлов всегда завидовал людям, умеющим убеждать. А для этого не только технические знания нужны, но и ораторский пафос.
Пантюшин прервал,– Михаил Петрович, не забывай, у нас социалистическая экономика. – Помолчав, добавил:
 – Плановая. И давай не будем о рынке и другой всячине, характерной для  загнивающего капитализма.
Симаков отчетливо, но недолго посмеялся. А Козлов кивнул, блеснув  стеклами очков в сторону Пантюшина.
Симаков вспомнил спор с Пантюшиным  о прибыл.
А Козлов вспомнил разговор с Боковичем, состоявшийся, как обычно, на квартире Козлова. Вера, как всегда приготовила чай, на этот раз с перемячами. С обеда  ей позвонил муж и предупредил о возможном приходе Романа.
Телефон поставили недавно, и Вера никак не могла привыкнуть к внезапному звонку из коридора.
К приходу  мужа, а  время подходило уже к шести часам, на сковороде уже лежали, поджаренные золотобокие  перемечи. Козлов открыл дверь своим ключом. Бокович, переступив порог, воскликнул:
 - О счастливом муже можно судить по запаху из кухни.
 Козлов улыбнулся, а Вера, выйдя из кухни и, ответив на приветствие,  полного, всегда добродушного Романа, и пригласив пройти, снова  ушла на кухню со словами:
 - Боюсь, сгорят.
-Обалденно  и не сравнимо – ворковал Бокович,  втягивая аромат печеных пирожков
- Не скромничайте, Роман, - громко сказала Вера из кухни, - Миля не хуже  готовит.
- Оно так, но сегодня о  твоих способностях речь.
Козлов ревниво отметил, как при этом Бокович пошевелил губами. Словно готовился к поцелую
Поставив на стол тарелку своих изделий со словами:
 - Это вам не железки изготавливать – кронштейны, да шестеренки. Тут соображение и интуиция  необходимы – Вера пошла в сторону кухни.
 Проходя мимо мужа, провела ладонью  по его волосам и ласково улыбнулась при этом.
«Какая женщина – не артистка» - подумал Козлов. Но радость от ее прикосновения не пришла.
Когда Вера, сославшись на дела, извинившись, вышла, Бокович без предисловий  продолжил, начатый еще в подъезде дома разговор:
– Я так считаю, Александр  Константинович, попадать в техническое рабство к Симакову нам никак нельзя. Шансы схлопотать  «под - не хочу» равны. Маневр себе мы должны оставить. Как Ленин – мир без аннексий и контрибуций. И здесь – передача проектов  планеров стандартного КАИ-14  и открытого класса КАИ-19 и продолжение работы над рабочими проектами изделий уже под маркой  «СА»
Все это промелькнуло в сознании Козлова,  и он  снова  с  неосознанно  заслушался  речью Симакова
- Пока мы на коне, – продолжал Симаков, – а значит в выигрыше
«Мы не можем быть в техническом рабстве у Симакова. Мир без аннексий и контрибуций – привяжется же несуразное  слово» - думал Козлов.  А вслух  сказал:
 – Вашу бы уверенность, да богу в уши.
Симаков сел и стал излагать свои предложения.
А Козлов в свою очередь  предложил ему передать  дипломный проект в разработку. При этом на поставленное Симаковым предложение использовать проект в полном объеме, не подвергая его изменениям, Козлов не согласился, а  предложил назначить ведущим конструктором   Валерия  Ожогина. Тот  был тоже из команды Козлова. Симаков отметил попытку Козлова увести разговор в сторону.
  Пантюшин вмешался
 - А ведь Михаил Петрович прав, - стоит лишь сменить не только параметры, но даже наименование планера и станут неприемлемыми  все имеющиеся заключения научных организаций. Начинай все сначала.
Симаков  прищелкнул языком и, взглянув на Пантюшина, сказал:
 – Именно,- отметив  поддержку главного конструктора.
Выждав несколько секунд,  чтоб перестроиться на новую тему разговора, Пантюшин рассказал о недавнем визите к министру. Он вынул из картонной, обтянутой синим дерматином,  обложки приказ министра.
- Школа летчиков – испытателей  седьмого набора.- В его словах прозвучала гордость.
За прошедшие два  дня Симаков успел привыкнуть к  сообщению, переданному Чукреевой. 
Симаков первым откликнулся на это сообщение и протянул руку для поздравления:
– От души. Мечты сбываются. - Он улыбнулся. – Уверен, что у тебя все получится.
После этого установилось неловкое молчание. 
***
После работы Симаков собрал нас, как обычно, на антресолях  кафедры. Он рассказал нам об уходе  Пантюшина. Я сейчас не помню, как он объяснил о возможном переводе всех нас, занимающихся  планерной тематикой, в Киев. Но помню точно, что такой разговор был. И более того, никто из нас не возражал.  Предложи нам Симаков поехать на северный полюс за ним, мы решились бы, не задумываясь. Вера в него была безграничной. Что касается меня, то единственное, что могло остановить меня, это его, недосягаемая для меня, Личность. Именно поэтому  потом  я не совершил коренного переворота в своей жизни, не приняв его предложения – работать в должности зам. главного конструктора в Улан - Уде.  Но это будет потом, после его ухода  из ОКБ. До этого остается еще почти  восемь  лет.   
Время шло и Симаков теперь изредка, но вспоминал и старался тут же изгнать тот неприятный осадок, что напоминал ему о посещении Обкома Партии.
И вызывало удивление, как Мицкевич – беспартийный человек   раньше и, пожалуй, безошибочно понял суть партийной системы. И одним из принципов ее, – не допустить инициативы, в том числе и здоровой.Принцип или непонимание задач и проблем? Он сказал об этом Мицкевичу:
-От того, что ты, Миша, ждешь от других такого же бескорыстия, с каким  сам живешь.
Симаков  вздохнул,– но принцип подбора, чтоб подчиненный, – он хотел сказать - был  глупее, но  уж слишком грубо и оскорбительно - и  потому  закончил -  был не умнее  начальника.
Сказал и сам рассмеялся
-Ты что? – спросил Мицкевич с подозрением. – Не вижу повода для смеха.
- Да уж, какая радость может быть, если все это есть, существует? - они остались на антресолях вдвоем.  Стояла неестественная тишина. Казалось, было слышно дыхание самолета «МИГ-15», который институт приобрел недавно в воинской части. Вернее не приобрел, а получил в подарок. Командир авиационного полка – выпускник  первого набора  института.
Романова, узнав о реактивном самолете на кафедре, побежала на Черное озеро. Доложить органам, – секретный самолет открыт для доступа всем студентам.Но ее  разочаровали, – «мы знаем – самолет уже рассекречен. Так что не беспокойтесь, Евдокия Петровна. А за бдительность, спасибо».
- А ты знаешь, Володя,  я не оставляю надежду  на официальное открытие планерной станции и приобретение мотолебедки.- не поверишь,  - он усмехнулся, -  опять через партийные органы.
- Называется – дважды на одни и те же грабли – угрюмо отозвался Мицкевич.- Он резко развернулся – так лебедки делает ОКБ  Бакшеева..
-Тю-ю, - нараспев произнес Симаков. Отстал ты, дорогой. ОКБ перевели на вертолетную тематику. Пока будут изготавливать лопасти  для вертолетов.
Мицкевич удивленно уставился на приятеля –  а как же мишени?
Симаков хитровато усмехнулся:
 – Свято место, сам знаешь.
Мицкевич  покачал головой:
 – Хитришь ты, Миша.
Симаков ничего не ответил
Мотолебедок   для буксировки и подъема планеров в небо в Союзе никто не делал. Купить их можно было  только в Польше. Проектируемая в ОКБ лебедка была небольшой мощности, да и далека по срокам изготовления.
ОКБ  Бакшеева  изготавливало лебедки для буксировки мишеней. А это совсем иное назначение, иная конструкция.
Симакову  в главке объяснили – оплата в валюте. А раз так, то дело вовсе безнадежное. Все равно, что требовать от яловой коровы теленка. Так сказал  прежний куратор Озеров, с которым Симаков поддерживал товарищеские отношения.
Поговорив с Симаковым, он посоветовал:
 - Миша, помочь тебе может только  руководящая сила – КПСС.
Помня о  своем  неудачном обращении в обком  партии,  и, не решаясь снова  «нарваться на кулак»,
он  пошел к директору института.
Юрий Кириллович встал и вышел навстречу из-за стола. Протянул ладонь с длинными  гибкими
пальцами:
 – Давненько не заходил.
- Так поездки отвлекают. Езжу по необходимости, а сами знаете – часто и без результата
Директор покачал головой, – не скажи – отрицательный результат – тоже результат. Ну-с, рассказывай, как чувствует себя столица.
  Он  провел ладонью по ершику волос, словно проверяя,  не отросли ли лишнего. - Признаться давненько не был. Порой хочется бросить все и в столицу,– походить по музеям, по-человечески перекусить в кафешке на Неглинной. Ты давно пил хороший кофеек? – спросил он и засмеялся – стариковские бредни.
Симаков чувствовал себя неуютно, как с другой планеты. Не оттого, что он не был на Неглинной, а от того, что мысли его никак не откликнулись на рассуждения директора. Правда и стариковскими бреднями они ему не показались.Михаил, вообще говоря, не относил себя  к «племени»  сибаритов и даже слегка  гордился этим. Но, оказывается, можно жить по-другому, мечтая о хорошем турецком кофе и Третьяковке. Хотя, конечно, он был в Третьяковке и пил  огненный напиток из "турки", только что снятой с красных угольев, но он ни разу не думал о том, чего нет рядом.
Михаил рассказал директору о цели своего прихода.
- А зачем тебе мотолебедка? – неожиданно спросил директор. Планерной станции пока нет.
Симаков уважительно относился к директору и чувствовал к себе такое же отношение, и потому не смог сказать неправду. Он промолчал
- Хотя, если штаны на вырост? – улыбчиво произнес директор.
Он одобрительно взглянул маленькими цепкими глазами и  снял телефонную трубку.
Зацепа покрутил телефонный диск, и его лицо приняло несвойственное ему казенное выражение. Да он артист – подумал Симаков.
Недавно, слушая директора в актовом зале института, где он выступал перед сотрудниками и студентами после поездки в Китай, лицо директора выражало скорее заинтересованность страной и удивление, которое он вынес.
  Это был не директор, а сосед в рубашке с открытым воротом и засученными рукавами. Или, еще ближе, отец, беседующий со своими детьми. Он рассказывал о борьбе китайцев с воробьями, которых трещотками и прочим шумом жители Пекина загоняли до изнеможения, о борьбе против рождаемости или, мягче сказать, об уменьшении рождаемости.
Нам бы их проблемы, – подумал тогда Симаков – вспомнив о налоге на бездетность. Его мысли прервал голос директора. – Ибрагим Загитович, Зацепа приветствует. Не узнал сразу? - Бархатисто засмеялся он,  – богатым буду. Да, уж точно с моей зарплаты не разбогатеешь – после паузы продолжал он.

Уголок неба
Директор института попросил поддержать обращение в Горком.
-В чем цена вопроса? – он взглянул на Михаила. – Совершенствуем учебный процесс. Студент должен, так сказать, ощутить для чего он учится. Сиречь, возможность полетать.
Директор слушал, не перебивая, но его лицо освещалось изнутри еще чуть зарождающейся  улыбкой. И вдруг он  бархатисто засмеялся:
 – Нет, крылья не ангельские. Предложим студентам  настоящие. - Став серьезным, он продолжил. – Хотим при институте планерную станцию создать.
Он снова слушал молча, а потом ответил убедительно:
– Есть у нас научный работник Симаков Михаил Петрович. Есть и планеры наши КАИ-11 и КАИ-12, – он придвинул к себе блокнот и  подмигнул Михаилу. - К кому обратиться? Нет, я ее не знаю.
     Он  удивился  чему-то сказанному и рассмеялся, но не бархатным,  как перед этим, а чувственным смехом:
- Красивая женщина? Симаков  из ОКБ СА подойдет  или мне самому подъехать? Ладно, шучу, хотя встретиться с хорошим человеком всегда приятно. Это я серьезно.
Секретарь  подмигнул Симакову еще раз, но уже иначе, игриво.Прижав трубку к уху, он продолжал слушать. Потом отстранил её в сторону Симакова:
  – Поздравляет с успехом  Александра Курынова, - и снова в трубку: – Да все условия ему обеспечивали для тренировок. Да, первый в Республике Татарстан чемпион Олимпийских игр по тяжелой атлетике,  - директор снова подмигнул, но уже не игриво, а с гордостью: - Победил «железного» Томми Коно, американца. Да, наш студент.
 Михаил отчего-то только сегодня  вторично отметил, что глаза у директора маленькие, но с цепким взглядом.
Положив на рычаг трубку, директор по-отечески улыбнулся, – у этого парня  еще не исчерпанный запас прочности. Сашка еще себя покажет, попомни мое слово.
 Директор оторвал листок из блокнота и протянул Симакову: Думаю, сработает – сказал он убежденно.
- Кстати, как у тебя с диссертацией.   
– Честно сказать, не лежит.
– Диссертация или душа? – улыбнулся Зацепа.
– И то, и другое. 
– Ну-ну, - сказал директор и углубился в свои дела.
Секретарь Райкома Мосягина уже знала о его приходе.
  - Симаков? – переспросила она, как показалось ему, довольно  доброжелательно. Она вышла из -за стола – высокая статная женщина  азиатской внешности. 
Михаил обратил внимание – секретарь была его возраста или даже младше Темные волосы, смуглое продолговатое лицо.
- Присаживайтесь, - она посмотрела  на лист бумаги – Михаил Петрович - и указала на стул  против себя.
- В чем проблема? Слушаю Вас, внимательно, – она  пристально смотрела на него, и Михаил поразился  ее глазам – коричневые  бусинки, влажно – блестящие, завораживали.
- Фарида  Шафигуловна, я к Вам  с письмом от института. Мы предлагаем создание планерной станции на Волге.
- Очень интересно – она  отодвинулась от стола  и откинулась на спинку стула, – только сразу, чтоб обналичить наш разговор, для кого станция?
Симакову понравилось слово «обналичить» и то внимание, с каким спросила  она.
- Вот, - он поднял указательный палец  и улыбнулся – в корень смотрите. Не только для студентов, но и для трудных подростков. Чем их  можно завлечь? Травку  дергать или баржи разгружать?
- Ну отчего же. Мы привлекаем их  к сбору макулатуры и металлолома, даже деньги выплачиваем – в раздумье сказала она, но  глаза – вишенки несколько потускнели.
- Так их еще выловить надо  - воскликнул Симаков оживленно – согласитесь? – Он подался вперед и, глядя на Мосягину, еще раз, но уже более уверенно отметил ее азиатскую красоту.
 Она  закинула ногу за ногу и краем глаза,  и Симаков мельком, но уверенно отметил ее округлое  колено и это его, еще более вдохновило
 - Представьте себе, берег  Волги, восходящее солнце и на фоне облаков парит планер – бесшумно, только  шуршит по крыльям воздух.
- Михаил Петрович, - засмеялась она,  и обнажился верхний ряд зубов, мелких для ее скуластого продолговатого лица.- Остерегайтесь. Запрошусь полетать.
- Принято, Фарида Шафигулловна,  место в планере для Вас я забиваю. Будет станция, будут и полеты.
- Хорошо, спасибо.  Давайте содействовать.  Расскажите, какова процедура  - она подумала – открытия станции. Вопрос должен решаться наверху, как я понимаю.
- Вы  правы – откликнулся Симаков – на открытие станции необходимо  решение ЦК ДОСААФ.
- Нельзя ли под эгидой аэроклуба?
Симаков даже мысленно привстал  и горячо сказал:
-Именно, с этого я и начинал.
Симаков в деталях помнил этот разговор с начальником аэроклуба Самойловым.  До этого он  заручился поддержкой ЦК ДОСААФ.
- Аркадий Николаевич, я был  у Епифанова, он не возражает  иметь при институте планерную станцию.
- Вот пусть он, старый хрен и организует. А то видите, не возражает. На чужом горбу хочет в рай.
- Организовать мы сами можем, -  попытался  вставить Симаков, но Самойлов резко одернул его:
- Я Вас умоляю, - рокотал он – а ответственность на ком – он уперся двумя руками в стол и взглядом в Симакова.  – На мне. А у меня семья, дети. Мне их  до ума довести надо.
Симаков слушал длинную тираду. Со сменой выражений лица и поз у Самойлова получалось неплохо. Про  него говорили, что в Армии он выступал в художественной самодеятельности. Что ж, получается. Хотелось встать и уйти, но как-то неловко перед солидным человеком. Хотя какая уж солидность? Солидности при отказе от принятия решений не существует.  Между тем Самойлов продолжал:
- Летная инструкция, молодой человек, - не просто бумага. В ней каждая строчка кровью написана. И потому не в моей власти, да и совести тоже – выдохнул он с облегчением, при этом изобразив сочувствие.
- Но недавнее Постановление ЦК ДОСААФ о развитии массового планеризма – напомнил Симаков.
- Развиваем – убежденно ответил Самойлов – развиваем, голубчик. Вот и Вы, кажется, тоже у нас летаете? А Серебров? Тоже Ваш студент.
- Уже не студент, а конструктор, - поправил его Симаков, но Самойлов будто и не слушал его.- Не говорю об Александре Пантюшине. Наш выпускник. Летает, как бог. Около 200 прыжков с парашютом. Летает на планерах, самолетах – будущий летчик – испытатель Чемпион Татарии по самолетному и парашютному спорту
Симаков не стал говорить, что Пантюшин уже обучается в школе летчиков- испытателей. Он посмотрел на гордо раскрасневшееся лицо Самойлова
- Какая же это массовость, если Вы всех помните? – резко сказал Симаков.
- А если это свойство памяти? – нисколько не  смутившись, ответил  начальник аэроклуба – пусть любой приходит, никому не откажем.- Он поставил  локоть на стол,  оперся  подбородком в ладонь, отчего позой  стал похож на китайского императора
- Вам не откажешь в артистичности, - выслушав его, сказала Мосягина – у нее снова  вишенно заблестели глаза. Она  с небрежным аристократическим жестом поправила волнисто уложенные волосы. И это не ушло от внимания Симакова. – Я работала на телестудии и потому могу оценить фактуру – деланно улыбнулась она, но что-то показалось Михаилу  от женского лукавства, но он тут же отмел эту мысль, как недостойную для партийного  руководителя. А Симаков вспомнил, но не сказал об этом Мосягиной. Самойлов при прощании пожал ему руку и, несколько задержав в своей, вежливо сказал:
 - Со своим уставом, молодой человек, можно только в своем монастыре, вот так.
- Вы теперь понимаете, - еще не остыв от рассказа о Самойлове - продолжал Михаил. Путь только один – брать ответственность на себя.
- И много вы на себя уже взяли? – с лукавой серьезностью спросила она.
- Трудно даже представить нормальному человеку. Где-то я вычитал – Симаков поймал себя на мысли, что ему хочется показаться  интересным собеседником. А это у него случалось  исключительно, когда женщина была для него привлекательной.
И он сказал:
 – Если хочешь заработать, то работай. А если хочешь разбогатеть, то придумывай что-нибудь.
- И Вы  решили разбогатеть, – утвердительно  произнесла она.
- Да,  - улыбнулся  он ямочками щек.
- Сейчас такое не поощряется
- Как, впрочем, и инициатива,  -  улыбнулся Симаков, - толкнулась горечью встреча с Дергачевым  и  тут же растворилась. -  Но я подожду.
Мосягина  располагала к себе и голосом, и  свободным, неманерным поведением Он это явно чувствовал и удивлялся. До чего же  дрессируют партаппаратчиков, если  даже  формальную заботу принимаешь за чистую монету. Но как может не вписываться в это второй  секретарь Обкома. Не он ли  один из тех, кто  насаждает эту культуру поведения?
Он рассказал ей о том, чего удалось добиться, о своих планах.
- Надо, – задумчиво проговорила она.– Изложить эти факты на бумаге. Наверняка в Горкоме скопируют наше письмо. Отлично поняла я аппаратчиков.
 Симаков удивленно посмотрел на нее.
- Я не в обиду им. Сама я из телестудии пришла и потому еще в политические игры не окунулась, – она опустила ногу с колена  и левой рукой  погладила освобожденное колено.
Ему захотелось из дружеского расположения тоже погладить это покрасневшее округлое колено.  Эта мысль была настолько абсурдной,  что он улыбнулся.
Она,  должно быть, заметила его взгляд, потому как, смутившись, сказала:
- Пишем письмо, – и взяла чистый лист бумаги.
Записав услышанное, она подняла взгляд:
 - Еще, Михаил Петрович,  назовите Постановление о развитии планеризма? Номер и дату.
- Вы, Фарида Шафигулловна, проблему, что называется прямо за жабры, – все еще слабо веря в успех,  улыбнулся Симаков
- Так я же сказала, - у меня не партийное, а журналистское образование.
Симаков достал папку и проговорил необходимые данные.
-  Вы – интересный человек, Михаил Петрович, с Вами легко общаться. Будь я редактором на телевидении, пригласил бы Вас на передачу.
-Детский час, - засмеялся Симаков
- Туда Вас пускать нельзя, - убежденно отвергла она его шутку. Детишек Вы уведете за собой. А вот хотите или нет, но я Вас сдам Шуваловой.
- А я бы с большим удовольствием сдался в плен Вам, – Симаков  улыбнулся и посмотрел на Мосягину, но никаких вазомоторов или вегетатики на ее лице он не заметил и поспешил добавить, - я пошутил.
- А я серьезно, - Шувалова – редактор молодежной передачи. – Желаю успеха - она шагнула к нему и протянула руку.
Симаков почувствовал  приятный аромат духов, очевидно дорогих и не наших.  Он  сдержанно и нежно пожал, отметив про себя, – «она была маленькой и горячей»
.- А  на планере мы  обязательно слетаем,  - сказала она, а Михаилу  почудился подтекст, но он отогнал эту мысль.
***               
В  несколько оставшихся  дней командировки в Москве,  Симакову удалось сделать многое. Он даже выполнил свое давнее намерение - посетил Московский аэроклуб, Михаила интересовало  все – от организации полетов  до эксплуатации планеров и самолетов. Но, пожалуй, главной целью его посещения явились беседы с планеристами, летавшими  на планерах КАИ- 12  «Приморец»
Подошел инструктор – инженер пожаловал?  Интересуетесь планером?
Симаков пожал руку и предложил:
- Не обижусь, если  сразу перейдем на «Ты»
- Идет – встряхнул тот руку и сразу  продолжил:
- Буксировка за самолетом, и с лебедки – хорош.
Симаков улыбнулся, – «Приморец» или конструктор?
Все засмеялись, и  кто-то из курсантов сквозь смех  обронил – хороша соседская девка.
- А  вот на скорости 80 километров и выше начинается тряска.
Симаков насторожился – трясет сильно?
- Скорее потряхивает 
Кто-то, не дав ответить Михаилу, сказал с легким раздражением – дурак, инструкцию по пилотированию читай.
- Так я неграмотный – обидчиво ответил первый.
-Ты скажи Егор, что  дальневосточник  не развалить даже жлобу.
-А т- о-о, - с растяжкой ответил Егор - попробуй сам выдержи перегрузку, хотя бы шесть, а дальневосточник  рассчитан на девять. Так ведь, товарищ конструктор?
- Меня зовут Михаил – сказал Симаков.
Сейчас он гордился в душе, чего давно не испытывал, но вида не показал. Он  посмотрел на инструктора – а как паритель?
Инструктор  поднял выгнутый большой палец, но тут же с улыбкой добавил – только не для русского мужика.
-Отчего  так? – ожидая подвоха, улыбнулся Симаков
Инструктор довольно оглядел стоявших вокруг курсантов – каждый норовит себе  кусок неба поболее ухватить
- Так это же не девка? – опять послышалась реплика  того же курсанта
-  Егорка, никак зациклился? – Тебе бы работать лифтером в бане.
На этот раз все   дружно  захохотали, кто-то хлопнул  Егора по спине.
Когда смех  затих, инструктор сказал – нам, Михаил надо бы вместо деревянных «Брошек» такой же, но только металлический. Чтоб не боялся не только влаги, но и дождя
Симаков протянул инструктору руку  и пожал со словами, – за поддержку спасибо.
Отпустив руку, он продолжил, – есть такой планер – КАИ-11. В миру - «Кузнечик». Нажимайте, требуйте в ДОСААФ.
Кто-то сразу продолжил,  - попрыгунчик значит. И можем получить? Здорово                . К Симакову протиснулся щуплый на вид паренек, – еще вот, - рычагами управления на планере пользоваться удобно. И  даже на разбеге – парнишка говорил быстро, стараясь высказаться, пока не перебили.
В каждом коллективе есть те, кто подавляет и без того слабых  характером. А этот с виду еще мальчишка, не выработал противоядия. – Подумал Симаков.
 - При взлете за буксировщиком планер устойчив - продолжал парнишка - и хорошо  слушается  рулей  и элеронов.
- Смотри-ка, разговорился наш воробышек – сказал широкоплечий парень и толкнул «воробушка» в предплечье. Мальчишка и, в самом деле, был похож на маленького беззащитного воробышка.
«Вот, как раз из тех - подумал Симаков, взглянув на верзилу, и ему почему-то  стало жаль  «Приморца»,  на котором летает этот «верзила». Так жалеет мать, отдавая дочку за «недостойного» по ее мнению, мужика.
- Сколько тебе годков? – участливо спросил Симаков щуплого паренька.
Парень приосанился – уже восемнадцать и, снова торопясь, сказал:
  – Разрешите задать вопрос, – и, не останавливаясь, выпалил, - почему на планере разрешается выполнять только один виток штопора?
- А потому что ты, салага, – сказал верзила
Симаков  осуждающе посмотрел на того же парня и подумал, – пойди он в армию, из него получился бы старшина похлеще Щепучинина.
- Видишь ли, во всяком деле есть начало, разбег, так сказать. Вот здесь Вы начинаете с одного витка, а дальше с накоплением опыта, будете летать – он добавил – когда-то без ограничений. Тебя как звать? – спросил Симаков
- Санькой
Симаков улыбнулся – у меня приятель, тоже Александром  зовут. Мы с ним вместе начинали в аэроклубе.  – Симаков сознательно кое в чем  слукавил для убедительности – так он нынче уже в школе летчиков – испытателей.
- Здорово, - искренне восхитился паренек, а потом с сомнением, - про школу летчиков – испытателей, правда?
Симаков улыбнулся ямочками щек – век свободы не видать.
Присутствующие курсанты дружно и громко, как обрушившиеся  с горы булыжники, засмеялись 
- А что еще? – так сказать в перспективе?  В портфеле менеджера? – спросил инструктор.
Рассказывая о планерах КАИ-14 и КАИ-19, Симаков  смотрел на недоверчивые и вдохновенные лица  курсантов, и в нем закипала внутренняя неприязнь на тягомотину в ОКБ. Причиной этого внутреннего неудовлетворения, переходящего в злость, стало требование Козлова на начало работ по планеру стандартного класса под амбициозным названием СА-3.
Инструктор заметил перемену в настроении Симакова – мы Вас утомили?
- Напротив, - не вдаваясь в подробности, ответил Михаил – напротив, вдохновили  к творчеству.
***
Симакову удалось договориться  в ЦАГИ о флаттерных испытаниях КАИ-11. И не просто договориться, но и составить со специалистами ЦАГИ технические условия  для продувок натурного образца.
Михаил не раз ловил себя на мысли, что в других организациях, имеющих прямое отношение к работе  с  авиационной техникой, ему гораздо проще решать вопросы, чем в собственной организации.
После ЦАГИ он успел тут же по соседству зайти в ЛИИ. Женщина - вахтер  кабины, предназначенной для прохода по специальным пропускам, в первую очередь, по министерским, посмотрел внимательно на его министерский пропуск, выданный ему как заместителю главного конструктора. Тут же вернула и, дружелюбно - уважительно сказала: – пожалуйста, проходите.
Черников, как всегда, был на месте.
Он сидел, подогнув ногу, и, положив ее под себя на стуле. это и скрещенные  руки на груди,  делали его похожим  на индийского Будду.
Позднее я по заданию Симакова, уже работая над мишенью, не раз бывал в ЛИИ и встречался с Черниковым. И подогнутая под себя нога и возникающая иногда на лице легкая гримаса, кажущаяся постороннему взгляду, как  некое чудачество или неприязнь, - следствие его язвенной  болезни. Это объяснили мне его сотрудники. Говорили, что его направляли на инвалидность. Но он отказался, пояснив – куда я  без земного неба. Это сочетание земли и неба, свойственное людям,  работа которых связана с авиацией, будет непонятна  работникам иных профессий.
Никто, к примеру, не удивится, когда Юрий Быков – я расскажу о нем позднее – на похоронах своего друга  заслуженного летчика- испытателя  Юрия Гарнаева скажет:
-Пусть земля тебе будет небом.
- Ну, да ладненько, на его осунувшемся, то ли от усталости, то ли от болезни  лице появилась неяркая улыбка. - Зачем пожаловал, генеральный?
До конца рабочего дня и даже после они посвятили разработке программы испытаний на штопор планера КАИ-11.
 В день отъезда, пообедав в Министерской столовой, – здесь блюда были не только вкусными, но и гораздо дешевле,  он поработал в плановом отделе Министерства по планам работы ОКБ СА и, сделав необходимые выписки с разрешения инспектора отдела, он в кабинете Толченова сумел поработать над составлением  докладной записки Козлову.
Входящая временами  в кабинет,  ведущая Чукреева, старалась не отвлекать его. Поняв это, Симаков сказал:
 – Галина Сергеевна,   в ОКБ я сижу в конструкторском отделе, в общей комнате с конструкторами. А там о тишине можно только мечтать. Так что, Ваше присутствие, только помогает мне сосредоточиться.
Симаков вышел из министерства всего за  час до отхода поезда. И это время он использовал, чтоб «галопом» пробежать по магазинам.
***
Вернувшись, домой, он занес и поставил рюкзак на кухню. Жена перенесла скоропортящиеся продукты в холодильник и стала разогревать на кухне  завтрак. При появлении мужа спросила – на поезде? Что так рано?
-Так я на дневном поезде. Надеялся застать тебя в постели  - говорил он, прожевывая  куски мяса из гуляша  – а  поезд опоздал. Он с тоской посмотрел на жену – Сашок, а может?
Саша поняла его взгляд и замахала руками – ты с ума сошел – мне пора уже на работу бежать.
«Вот тебе и взаимопонимание между мужчиной и женщиной? – подумал Михаил – Урбанизация  природы – подчинение  человека интересам  производства»
- А пять минут у тебя найдется? – безнадежно спросил Михаил
-Мишка, я тебя понимаю, но потерпи до вечера, чтоб не как в животном мире.
- Вот до чего довела урбанизация? – Разочарованно сказал он, - интересы производства  выше личных.
Он отодвинул тарелку, не доев кусочек гуляша.
- Не вкусно? – спросила жена.
 -Вкусно, но причина в другом. - Он стал про себя считать, постепенно успокаиваясь - иди на работу, – гомо сапиенс, а я поработаю немного дома.
Саша с пониманием  и скрытым  состраданием глянула на него и, поцеловав мужа в щеку, быстро вышла из комнаты. Лязгнул привычно замок, и стало тихо.

Работать – значит активно действовать
Михаил еще несколько вечеров  посвятил докладной записке. Для этого он, как обычно, задерживался на работе.
Из нескольких вариантов сформировал краткую записку, где  привел только факты.
И.О. Главного Конструктора  ОКБ СА т. Козлову А.К.
Секретарю партбюро т. Афанасьеву А.П.
Служебная записка
Настоящим сообщаю, что за истекшее время со дня начала работ, особенно в последнее время, он написал – после назначения Козлова исполняющим обязанности, но потом скомкал еще один вариант и бросил в корзину. Хотел нагнуться, чтоб порвать, но махнул рукой, подумав - что скрывать, и так ясно. И начал снова:
Довожу до Вашего сведения, что  в организации наблюдается нарушение графика работ по планерной тематике. Так, не ведутся расчеты по прочности планеров КАИ-11 и КАИ-17. В то же время, интенсивно ведутся работы по самолету ТР-1.
Для корректировки чертежей планера КАИ-11 считаю необходимым направить в Кубинку бригаду конструкторов, наделив каждого полномочиями начальника той бригады, представителем которой является данный конструктор.
По двухместному учебному планеру КАИ-17 и мотолебедке идет отставание проектировочных работ
Начато проектирование планера СА-3 при имеющихся чертежах планера КАИ-14.  Кроме  того, не решается вопрос о строительстве производственной базы
Считаю,  подобное состояние не допустимым и прошу принять меры.
Зам главного конструктора по планерной тематике                М.П.Симаков
Козлов целый месяц  не решался  занять кабинет главного конструктора, несмотря на уговоры Боковича и других его соратников. Подействовал аргумент Романовой – Вы только о себе думаете, Александр Константинович. Могут из Министерства приехать, или из райкома. Что ж Вы будете принимать в отделе. Подумайте о престиже организации – как ни странно, просительным  голосом сказала она.
С того времени прошла неделя  и  теперь Бокович, войдя без стука в кабинет, сел против Козлова и елейно, словно гипнотизируя, начал:
 -Я так думаю, Александр Константинович.
 Хотя с Козловым они работали добрый десяток лет, и тот был старше его всего лишь на пять лет, но  до панибратства Бокович никогда не опускался.  Он доверчиво посмотрел в глаза Козлова:
-  Надо Симакова обойти с другой стороны.
- Что ты имеешь в виду,  Роман? – устало спросил  Козлов.
- Вот тут,  – Бокович положил перед ним рукописный лист,  – запрос к директору института о передаче чертежей  планера КАИ-14.
 И он многозначительно помолчал:
 – И еще нескольких дипломных проектов, что тоже делались по заказу Симакова.
Бокович пояснил, что еще несколько проектов выполнено дипломниками под руководством Симакова. О них Бокович узнал только на  заседании государственной комиссии. На удивленный взгляд Козлова глазки на полном, слегка одутловатом лице председателя профкома, заискрились как у старого кота перед норкой мыши.
 – Александр Константинович, - сказал он тоном взрослого, уговаривающего ребенка, но уважительно, - как говорится, мы не знаем, где мы завтра будем. Так и Михаил Петрович.  Мы тоже не знаем, как сложится его судьба. А проекты у нас в кармане.
 Он, не сдержавшись, коротко хихикнул.  И, заметив колебания Главного, добавил:
 – Самое время, – авторы успешно защитились и получили дипломы. Работают снова в нашей организации,  – он потер пухлые руки,  – значит над проектом будут работать  сами  авторы.
Он помолчал, отслеживая, когда Козлов сможет принять очередную порцию информации.
Козлов понял это и поднял голову.
- Проекты пойдут в архив, и будут лежать там мертвым грузом. А мы до этого с разрешения директора их перехватим,  – ворковал Бокович.
Видя нерешительность Козлова, продолжил:
 – Наше обращение к директору – защита государственных интересов. Экономия государственных средств.
Бокович встал и, перебирая короткими и полными  ногами, засеменил по маленькому кабинету:
-Спешить, Константиныч,спешить надо. Пока Михаил Петрович не придумал чего-нибудь непотребное для нас.
- Но что мы добьемся? – задумчиво произнес Козлов. – Есть положение о хранении дипломных проектов в архиве в течение пяти лет.
 Он с укоризной посмотрел на Боковича:
 – Получим такой ответ и, как говорят – заткнулись.
Бокович  откликнулся  мелким дробным смехом:
 – Константинович, так это нам и нужно. Идем в партийные органы и демонстрируем  негосударственный подход.
- Института? – обеспокоенно спросил Козлов.
-Отнюдь. Разработчик проектов кто? Симаков. Он имеет право снять копии и передать их в ОКБ для дальнейшей разработки.- Бокович неуклюже щелкнул пальцами, но вместо щелчка получился лишь едва  различимый  шлепок. 
Они проговорили без малого час.  И когда Вера вышла с тарелкой ее любимых пирожков с грибами со словами – мужчины, перерыв, перекусите, они практически закончили намеченную работу.
 Она молча поставила  поджаристые пирожки на стол и повернулась, обронив - сейчас чай принесу.
 Козлов посмотрел вслед жене и с восторгом про себя подумал – у нее попа сердечком.  Но тут же сник в чувствах, вспомнив их несложившиеся личные отношения.
Бокович  отреагировал, на принесенные пирожки и чай спустя время, и  произнес - не беспокойся, Вера,  я  теперь воздержусь. Только один.. Иначе  попадет от Исааковны - по отчеству назвал он свою жену.
Козлов не столько по взгляду, каким проводил Бокович Веру, сколько по запоздалой фразе, понял, что Роман тоже оценил стать жены.  И  это   вызвало у него   чувство  ревности.
После ухода Боковича   он чувствовал себя неуютно, как при легком недомогании во время эпидемии. Он понимал, что, молчаливо согласившись, он стал участником готовящегося спектакля. Ему не свойственны были дворцовые интриги, а он оказался сейчас втянутым в непристойное дело. Прекрасно понимая, что оно не в письме к директору, а в местечковом интересе. И далось же Роману, обязательно изменить марку планеров. «Пойми, Константинович – память воспроизвела доброжелательный, несколько келейный тон голоса Боковича – марка «КАИ» для министерства – всего лишь институт. А «СА» - наша организация».
Сейчас, оставшись наедине с мыслями, он расценивал это, как попытка «перетянуть одеяло» на себя.
«Нет марки «КАИ»,- нет и автора Симакова» снова воспроизвела память легкий смешок Романа. Не соглашался, протестовал про себя, но промолчал.  Значит согласился. Предательство – не только когда руки в крови. Очернение  души – предательство  того же разряда – думал он
Вера подошла и спросила:
– Что за заботы? - лицо ее не сохранило доброй улыбки, которой она только что проводила Романа. Будто и не было ее вовсе.
Козлов находился под впечатлением  разговора с Романом и ничего не ответил  Она отошла от него, даже не обидевшись.  Подойди с вопросом жена чуть позже, и он сам   рассказал бы об этом, но жена  использовала подход, в котором ей было отказано, – подумал Козлов. Возвратиться второй раз к этому он не сможет. Он знал за собой эту слабость. В детстве  он и матери при повторном вопросе даже через несколько минут не хотел повторить то, что ее не заинтересовало раньше.
Из детства в памяти осталось многое. И то, как с пацанми лазили в колхозный сад за яблоками. И то, что любимой игрой в их дворе была игра в «Карацупу». Двор  был далеко от школы, и игра была их глубокой тайной. Легендарный пограничник  «вошел» в их двор со страниц небольшой книжки. В ней рассказано о подвигах  самого пограничника Никиты Карацупы и его собаки Индуса. Но самое большее восхищение вызывало у них  - пацанов его находчивость. Пропустив  нарушителей, он не использовал команды, к которым враги были готовы. Карацупа издал  неожиданный и нечленораздельный крик, который застал нарушителей границы   врасплох. И пограничник, воспользовавшись замешательством, захватил их.
. И когда четверо парней остановили Александра, а это было в шестом классе, и он понял – будут бить, Александр, подойдя ближе, крикнул громко, на что был способен. Крикнул набором нечленораздельных  звуков.
- Дурак что ли? - сказал  один из них. – Пошли пацаны. Он просто псих.
Козлов снова вернулся к разговору с Боковичем. Его предложение то ли  застало  Козлова врасплох, то ли подействовала убежденность и настойчивость  председателя профкома.   
Себя ли винить, или Романа? Альтернатива или заурядное предательство? – думал Козлов.
Борьба за успех своего дела? Именно – подумал Козлов. Разве Симаков только о благе народа печется? Он саркастически ухмыльнулся тонкими губами. «Симаков  тоже отстаивает  свои интересы. Роман прав – на  негосударственный  интерес надо смотреть  по – партийному».   
 Но все-таки, разговор с Боковичем оставил неуютность  в сознании, вынуждая его возвращаться к разговору и переживать.  Не лучшим образом поступил и с женой. Что стоило сказать о своих сомненьях или даже о собственном осуждении своего поступка.
Слишком сильным потрясением явился для него разговор с Боковичем.
Они с Верой легли, как это стало в последнее время, в разные постели.
И более того, с того дня, как они решили жить порознь – разделить тела, как подвел итоги тогда  Александр, Вера отдалилась от него совсем. Любое прикосновение к ней она принимала, как посягательство на ее личную жизнь.
- Мы разделили с тобой тела, – сказал он,  - а ты разрезала и наши души.
- Как ты не понимаешь, тело и душа – едины. Одно без другого существовать не могут – сердито говорила Вера.
- Дуреха, ты, – незло ответил Александр. Ты все делаешь, чтоб я отдалился от тебя
Вера вздохнула, – ты уже сделал это сам.
- Но ведь по общей договоренности
Вера промолчала. Потом сказала – спокойной ночи.
Жена пришла к нему ночью. Она покорно отвечала на   его ласки и намерения. Подыгрывая ему, глядела сквозь щелки век и несуразно и радостно шептала, как Галина. Но вскоре  она притихла и   перешла в состояние ожидания, как ракета на старте, ждет прихода электрического сигнала, чтоб рвануть вверх и достичь космоса. В добрые времена, хотя и редко,  после  встряски всего организма, а потом еще долгого спуска с пика удовольствия, она расслабленно шептала – как в космосе побывала.
Сейчас жена открывала и закрывала рот, обнажая  передние зубы, словно откусывая большими кусками воздух. А он наслаждался этим переходом, ожидая кульминации. И вдруг она вскрикнула – коротко, вроде испуганно и,  цепко вонзив пальцы в его  волосистые ягодицы, прижалась к нему  в мелком ознобе, как приклеилась. Глаза ее были широко открыты и зрачки расширены в немом удивлении от свершившегося таинства. Она закричала,  нечленораздельно, невнятно и глупо, как  пограничник Карацупа.
Козлов проснулся, тяжело дыша и, не справляясь с раэбушевавшимся телом.
Пламя продолжало бушевать внутри, но подойти к спящей жене не решился. Лежал, медленно и зло  успокаиваясь.
***
Письмо Козлова на имя директра института Тамара  принесла в тот же день, как Козлов дал ей рукописный экземпляр. Кокетливо помахивая листком с уже отпечатаным текстом, она склонилась почти к самому уху Симакова.  Михаил ощутил дразнящий запах духов,  в который раз убеждаясь в их постоянстве и притягательной силе.
- Это – она положила лист на стол перед Симаковым и тут же прикрыла чистым листком со стола. Михаил, отодвинув лист, мельком пробежал глазами и снова прикрыл.
Он поднял голову и почувствовал шелковистое прикосновение распавшихся  прядей ее волос. Эффект  усилился, когда она подняла голову, а ее волосы, ароматизированные каким-то странным волнующим благовонием протекли, щекоча уши и затылок.
Подавив в себе приятно- волнующие ощущения, он тихо сказал – ты настоящий товарищ, Тамара
Секретарь широко улыбнулась, – я стараюсь.
Вставая со стула, он чувствовал боком  складки ее плотно сложенного тела. И, стараясь снять с себя зябко откликнувшееся оцепенение, он посмотрел  в широко распахнутые цвета неба в ясную погоду глаза. Но ощущение прикосновения к таинству – общему для обоих, не прошло.
Преодолевая себя, и,  внутренне удивляясь ее способности,  он сказал:
  – Если я тебя попрошу день, два придержать письмо?
Тамара  выжидательно посмотрела на него и, поняв, что он ничего больше не скажет, еще раз улыбнулась:
 – Так у меня машинка уже сломалась – и заговорщески засмеялась.
Симаков сел. Тамара, слегка, но не вульгарно, покачивая бедрами, пошла к двери.
«Чертовка, ведь все поняла – подумал он. Красивая и умная женщина – опасный противник».
Это письмо, как и ответ директора института,  находится сейчас передо мной. Я нашел его позднее в материалах партбюро, а вернее в материалах партийной комиссии, созданной на партийном собрании, для разбора  докладной записки Симакова.
Приведу только некоторые отрывки письма Козлова (без редактирования текста)
…Прошу вас дать указание кафедре конструкции и проектирования самолетов вверенного вам института передать в первый отдел ОКБ СА дипломные проекты, выполненные дипломниками в период работы в штате ОКБ СА по тематике ОКБ СА, согласованной с ГКАТом (переименованное название Министерства авиационной промышленности. За описываемое время название менялось несколько раз. Чтоб не разъяснять в дальнейшем, оставляю за собой право именовать «Министерство»)  и ЦК ДОСААФ по следующим темам:
1 Планер открытого класса, Кмах = 45
2 Планер стандартного класса Кмах = 39
3 Одноместный высотный планер с гермокабиной. Кмах = 40.  Нпотолка = 15ОООм
Дальше в списке значились два самолета и двухместный пилотажный планер.
Для человека, далекого от авиации, поясню:  Кмах – максимальное качество, очень важное  для планера. Его характеристика  в свободном планировании.
Мицкевич, которому Симаков после работы показал это письмо, радостно воскликнул, понизив голос, – оценили нашу работу. И, подумав, добавил:
 – Миша, да тебе до пенсии хватит работы над этими проектами.
Но они-то собираются еще дольше – он, не скрывая сарказма, произнес «творить». Да ты почитай дальше
Также прошу Вас не разрешать снятия копий, делать выписки с чертежей, расчетов и описаний проектов без разрешения      
Дочитав, Мицкевич, не сдерживаясь, захохотал, как ямщик в степи, предчувствуя после дороги тепло постоялого двора. – Заметь, Козлов уже диктует директору, что можно и что нельзя.
Мицкевич успокоился и уже серьезно сказал – тут много вранья.
- Именно
- Не все дипломники работали в это время в ОКБ. А те, кто работал, благополучно  и своевременно уволились
- И жили по  принципам художников- передвижников – добавил Симаков, продолжая внимательно слушать приятеля.
Мицкевич продолжил:
 – Ты заметил, – нет ни одного наименования изделия. Избегают марки «КАИ».  И не все темы в министерском плане работы ОКБ СА. Надеются, что директор не знает об этом – сердито закончил он.
Михаил  ухмыльнулся, – но Симаков-то знает.
Мицкевич поощрительно и  негромко засмеялся.
***
Докладную записку  Симаков  передал по назначению через Тамару. Он обратил внимание на ее плохое настроение. Поинтересовался,  но Тамара ничего не ответила и официально сказала:
- Михаил Петрович, в канцелярии кончилась бумага.
-Начальнику говорили?
Секретарь усмехнулась, – не помогло.
  Подошел начальник бригады управления Слонин:
 – Михаил Петрович, хорошо, что я Вас нашел – пергаментная бумага  для конструкторов кончилась.
- На складе узнавал?
-Из уст самого диспетчера Матвеева.
-Тамара, - обратился Симаков к секретарю, и, отметив про себя, ее готовность исполнить любое его поручение, попросил – найди, пожалуйста, снабженца  Никифорова  или Матвеева.
- Никифоров – тот, кто недавно к нам устроился?
Симаков ничего не сказал и повернулся  к кульману. Михаил не успел сесть за стол, как  к нему подошла Тамара:
 – Никифорова не нашла,  а Матвеев сейчас подойдет.
Симаков высказал в довольно спокойном тоне Матвееву претензии  на отсутствие необходимых материалов.
Матвеев, не дослушав, начал тихим голосом, потом все громче, рассчитывая на  работающих конструкторов:
  – Бумагу надо экономить. На старом фронтовике легко отыграться. – Он пошел, но не в сторону двери, а в глубь вдоль чертежных досок – кульманов. – Небось, забыли, что кульманы «пробил», кто? Матвеев. А чуть что, Матвеев плохо работает – его морщинистое лицо поворачивалось то к одному, то к другому конструктору.
 Галя Астафьева вышла из-за своей доски:
 – Михаил Федорович, не расстраивайтесь.
Но это только подогрело его:
 – Не ценят фронтовиков, а мы жизнью рисковали, – он повернулся и, продолжая выкрикивать, дошел до Симакова. Тот, повернувшись к Матвееву, спокойно сказал – прекратите, Михаил Федорович.
Матвеев приостановился и, непроизвольно  брызжа слюной, еще громче сказал, как  крикнул:
- А вы мне рот не затыкайте! –он молча и согбенно  вышел из помещения.
***
Вечером Симаков рассказывал Саше о походе в райком. Но только о походе. О Мосягиной ни слова.
- Понимаешь, мне самому интересно, как появляются идеи – говорил он Саше за ужином.  – А идея появилась так – он сделал вдохновенно- задумчивое выражение лица, будто шмель, готовящийся к взлету.
- Давай я попробую – сказала она - У тебя, милый все идет от необходимости. Как и в велоспорте.
- Там другое дело, там я  за тобой  гнался, – улыбнулся он ямочками щек.
- Мишка, мне так нравятся твои ямочки, но не ревную, а предупреждаю – соперниц не потерплю.
- Не перебивай, - он взял ее за руку и продолжал -  увидел красивую девушку и сразу на велик, чтоб тебя догнать. Саша засмеялась. Смех у нее был грудной,   небольшой нос  на круглом лице раздвинулся в крыльях, и пухлые губы разошлись, приоткрыв крупные белые зубы.  Он засмотрелся на нее, воспоминания  юности  застали его врасплох.
Учился бы он себе в Черкассах в политехе, если б в библиотеке института, не прочитал о Коктебеле.
Но  об этом читали многие студенты, но никто не рванул в авиационный институт.
Биографическая справка
 Он, не смотря на уговоры матери,  послал свои документы в Московский авиационный институт, но получил, мягко выражаясь, не очень деликатный отказ. Это произошло в средине двадцатого века.
А в конце  века ученый совет МАИ по совокупности работ и вклада в развитие авиационной техники присвоил ему ученую степень доктора технических наук и должность – профессор Московского авиационного института.
В казанский авиационный институт его приняли переводом  на  третий  курс самолетостроительного  факультета.
Михаил еще под впечатлением разговора с Мосягиной был возбужден
-Медвежонок, - она  и  сейчас плотного сложения, тренированными икрами ног и широкими  бедрами, отчего напоминала ему хорошо ухоженную, но диковатую медведицу.
- Сашка – подошел он к ней  и обнял за плечи. Она сидела, слегка сутулясь, – результат тренировок и  участия   в велогонках.
Ему показалось, что она обиделась.
– Ну не россамаха же? – погладил он ее по плотной спине
- Ты решил меня расстроить?
- Что ты, милая! И в мыслях не было. – Он поцеловал ее в шею,  про которую, сказав лебединая, было бы просто несправедливо.  Он ощутил запах ее волос  близкий и домашний. Он  был иным, чем у  третьей дамы, - секретаря райкома, про которую он, конечно, зная ревнивый характер жены, не расскажет.
«Странные женщины – ревность отдаляет супругов тем, что приходится недоговаривать, излагать несколько в ином,  удобоваримом,  приемлемом для супруги  виде. И эта постоянная недоговоренность, лавирование разъедает, как коррозия металл, исходно доверительные отношения»
 Но, все-таки,  подходит ей больше всего – подумал он – медведица. Да, мать- медведица
Но беда женщин в том, что  они - женщины могут мыслить только  конкретными категориями. И любое слово, относящееся к ним, воспринимается, как нечто серьезное, о чем надо задуматься и анализировать.
- Миша, а как же ты спишь с медведицей? – обидчиво спросила она, повернув голову в его сторону.
Михаил  шутливо  ссади охватил руками ее живот  и повел скрещенные руки кверху, приподнимая с кофточкой  ее груди, чувствуя как волнение, зародившись в груди, опускается,  принимая конкретную форму органического желания.
Он прижался  к ее спине и она, почувствовав его желание,  деликатно развела руки и отстранилась.
- Тебе хочется? – спросила она  участливо
  - С тобой всегда – он постарался  отключить механизмы воздействия,  собираясь обидеться
- В тебе, Миша, не  страсть, а привычка.
  Наташка была у  бабушки, и Михаил чувствовал себя раскрепощенным человеком, по- домашнему.
Слова жены подогрели его, и в  нем снова взыграла  дикая сила и он, подхватив  жену на руки, понес к кровати. И все размышления о природе мужчины и женщины разлетелись, как облака, подгоняемые ветром.
- А с другими как? - спросила она, застегивая ситцевую кофточку.
- Что с другими? - Недоуменно  уточнил он, еще продолжая дышать как при финише на велотреке.
-Симаков у тебя ум вытек?  - удивилась она.
«И  в самом деле, странные существа.  Для мужчины – удовольствие, для женщины – лишь обязанность»
- Ты объясни – миролюбиво попросил он, вернувшись к ее вопросу
- Нет. Умерла, так умерла – она встала и  вышла из комнаты.
Михаил, успокоившись, продолжал размышлять, что значит с другими.
И, наконец, понял. Он вышел на кухню. Саша сидела за  столом и грустно думала о чем-то.
- Другие меня только успокаивают – сказал он.
- Вспомнил, наконец. Только врешь все.
Михаил промолчал.
 «А может быть, странные вовсе не они, а мы. Странные мы или они?»  - размышлял он во множественном лице.
- Так, что было   дальше? – спросила  она. А ему и рассказывать  дальше не хотелось. И он нехотя сказал: Да,  в  общем, ничего интересного.
-Вот  и вся любовь, – обидчиво сказала Саша. Он ничего не ответил.
Было не так, как говорила Саша, а может быть и  близко к этому.
-  Не досказал  я, –  оживился Симаков, – ты помнишь, мальчишку - беспризорника встретил.
            Саша помнила.   Михаил привел его в дом. Она накормила его, предложила помыться, но тот запротестовал и просил:
- Дяденька, отпустите меня, я к мамке хочу. А почему на улице живешь? - спросил Симаков. У  пацана был вид беспризорника со всеми атрибутами.  Я теперь к мамке пойду. Было ясно, что он врет, но не привязывать же его. Но парнишка проявил себя, как настоящий профессионал. Перед тем, как убежать, он высмотрел, где лежат деньги, и сумел незаметно конфисковать  три  рубля.
- Понимаешь, предложи я ему вместо бродяжничества, полетать на планере, он не сбежал бы.
- Но три рубля все равно бы утянул – улыбнулась Саша. Улыбка была милой, с легкой грустью.
- Ты не можешь понять, поскольку не была  мальчишкой, – в ответ засмеялся нелепости своего аргумента Михаил и продолжил - у пацанов своя логика. Так вот Райком партии тоже, оказывается, - он огорченно усмехнулся – тоже заинтересован в планерной станции именно по этой причине.
- Студенты, сбрасывающие  с пятого этажа контрацептивы? Тоже своя логика?
- Конечно не по назначению, хотя опять же налог на бездетность – совсем весело ответил он и продолжал, тем более что дефицит. А к дефициту  должно  бережное отношение.
- А пацаны, они ж,  - он  задумался – профессор Воропаев утверждает – вырастут, поумнеют.
Он внимательно посмотрел на жену – ты слушаешь? Только на этот период их занять нужно. Они, как голуби – стремятся  к полету
- Эх, ты, голубь мой сизокрылый, полет ему нужен. – Оа подошла и взъерошила копну темных волос. – Мишка,  твои предки из казаков?
- Думаю, да. – и продолжил печально – только спросить не у кого.  Все надо делать во время.
Он прошелся по комнате – «в том числе и планерную станцию», - подумал он.
«Конечно, планерная станция – маленький аэроклуб, – в первую очередь для ребят из студенческого КБ – непрерывный цикл теория, проект, постройка и полет. Станция, для которой и материальных затрат надо немного,  но самое странное,  что полеты уже идут. Только нет официального  разрешения. Теперь надежда на Горком».
***
Ответ директора института в ОКБ пришел через  десять дней. Его Тамара в первую очередь показала Симакову. Михаил загадочно усмехнулся, но письмо прочитал, чтоб убедиться все ли его мысли, изложенные на бумаге директору, вошли.
Я приведу это письмо также не все, а лишь его характерные части.
И.О. главного конструктора предприятия  п/я  8886
тов. Козлову А.К.
Здесь я должен пояснить, почему  почтовый ящик 8886? Теперь то я понимаю, что это очередная «игра» спецслужб – требование переименовать все организации с серьезным профилем работ  в  номерные предприятия. Если задуматься, то это большая помощь иностранным службам. Есть номер, есть секреты. Юмор состоял еще и в том, что каждая организация выбирала себе номер сама. В то время  в одном из монологов - юмореске Аркадия Райкина  были такие слова:  выполню план не на восемьдесят процентов, а на  восемь тысяч восемьсот восемьдесят шесть процентов. И кто-то из нас смехом предложил взять именно этот номер. Симаков с улыбкой согласился.
На ваше письмо сообщаем, что институт согласен немедленно передать в ОКБ СА для детальной проработки, постройки и внедрения в народное хозяйство эскизные проекты (в копиях). Указанные проекты,  выполненные по тематике, выдвинутой студенческим ОКБ и утвержденной кафедрой  конструкций самолетов.
Симаков мысленно аплодировал себе. Не дождались, уважаемые – он видел уже разочарованно   вытянутые лица Боковича и Козлова. Пожалуйста, получайте. Но не безымянные, а под маркой КАИ.
А именно проекты:
1.Планера   КАИ-14(стандартный класс, Кмах= 39)
2.Планера КАИ-19(открытый класс, Кмах = 49)
3. Планер  КАИ-23(двухместный стратосферный планер с гермокабиной, Кмах =36, Нкр.- 20000м)
4.  ПланерКАИ-21(двухместный пилотажный планер, Кмах= 25, Vмах = 350 км/час.)
Далее были указаны марки двух самолетов. Знайте, – мысленно позлорадствовал Симаков, пробегая глазами дальнейший текст, – мы и сами можем шевелить ушами.
Все перечисленные проекты выполнялись в качестве дипломных проектов членами студенческого ОКБ при кафедре конструкций самолетов. После защиты в 1960 г. проекты планеров подвергались значительной доработке в студенческом ОКБ института  и были представлены в ЦК ДОСААФ.
На специальном заседании текома ДОСААФ СССР эти  проекты были рассмотрены и получили положительную оценку с рекомендацией к дальнейшей разработке.
-Умылись? – мысленно произнес Симаков, сам, удивляясь вульгарному выражению своих мыслей.
После одобрения ДОСААФ, два из них КАИ-14 и КАИ-19,  были рассмотрены в СИБНИА и получили положительное заключение.
В связи с тем, что в этих проектах дан ряд оригинальных решений аэродинамической, силовой и общей компоновки, институт считает необходимым при разработке проектов сохранение основных идей с обязательным согласованием с кафедрой  конструкций самолетов всех возможных изменений.
Симаков с настороженностью переходил к следующему абзацу. Да, …институт предлагает  содружество и  всемерное содействие… Хорошо. Так. И вот последний абзац.
В связи с вышеизложенным, в случае принятия к разработке наших проектов, авторство и марка КАИ на готовых изделиях должны быть сохранены.
Все. Соответственно - подпись директора.
Симаков отдал письмо спокойно ожидающей Тамаре. Она, не отводя взгляда от Симакова, взяла письмо,  и мгновение находилась в стойке, как  собака в цирке, ожидающая поощрения. Симаков мельком отметил это, все еще находясь под впечатлением  сочиненного им письма. Но это не было любованием своим действом. Скорее в нем зарождалась надежда, что две запущенные «дурочки»  возымеют действенный эффект и работа пойдет должным образом.
Конечно,  Козлов не адресовал полученное письмо Симакову. И события пошли не в том направлении, что ожидал Симаков. Ведь, если смысл жизни, как утверждал Маркс в борьбе, то для созидания времени в жизни, в связи с ее конечностью  и малостью, не хватит.
Помнится, в одном из разговоров с Мосягиной, она спросила его об этом. Спросила и внимательно посмотрела на него. Тогда решил – по-должности. Но так ли это? – с сомнением и какой-то неясной надеждой, свойственной большинству мужчин, подумал он.
«В потребности человека творить, отдавать, делиться с другими, жертвовать собой ради других. И чем значительней личность, тем больше она оказывает влияние на окружающих ее людей»- Михаил вспомнил книжку, что лежала на столе у отца. Фраза с детства засела у него в голове. И сейчас, анализируя это, он так и хотел  выложить, сделать приятное идеологу нравственности.
Но высокопарные слова никак не материализовались на языке, и он сказал тогда ей:
– По мне жить, Значит  тратить жизнь не на то, чтобы иметь, а на то, чтобы быть. - У Вас – иное мнение?
- Вообще нет. Хотя иногда хочется  стать приверженцем философии гедонизма.
Симаков внимательно посмотрел на Мосягину. «Всерьез или тонкая проверка «лояльности советской власти?»
После встречи  с Дергачевым, он с опаской относился к партийным работникам.
- Достижение максимальных наслаждений и  счастья? – удивился Михаил
- Сказывается третье поколение  интеллигентов, – улыбнулась Мосягина.

.
До дури глупо
Соединив эти два синонима, я преследовал цель, чтобы включить сюда события, развернувшиеся  тогда в жизни Симакова. А наша жизнь, как понимал  ее каждый из нас, стала частью его жизни. И теперь я могу четко сказать, что все десять лет пребывания его в ОКБ были затрачены в борьбе с дурью. Считайте это моим субъективизмом, если после прочитанного в этой главе, вы не согласитесь.
Казалось бы, в письме директора института расставлены все точки над  «и». Есть министерский план, есть, или, во всяком случае, бери предложенные проекты и успешно продолжай работу.
Напомню, что ранее ведущим по планеру стандартного класса СА-3(бывшая марка КАИ-14) был назначен Валерий Ожогин (он из группы Козлова), а по планеру открытого класса СА-5 (прежняя марка КАИ-19) Асокин Анатолий. Если помните, то он из группы Симакова. Но через месяц после письма директора появился приказ Козлова.
В нем  отмечено, что «Асокин до сих пор не завершил эскизный проект СА-5»  Вот они амбиции. Готовый эскизный проект планера  КАИ-19  лежит в готовом виде на кафедре конструкции самолетов. Оказывается,  «он умышленно пытался добиться невыполнения нашим предприятием Правительственного задания. Используя искусственно создаваемые им трудности, он совместно с тов. Симаковым попытался вынудить руководство ОКБ принять дипломный проект КАИ-19(разработанный работниками ОКБ СА) в качестве эскизного проекта на ультимативных условиях.
ПРИКАЗЫВАЮ:
1.За срыв сроков по планеру, за попытку подрыва авторитета предприятия, за нечестность тов. Асокину А.И. объявить строгий выговор.
2. Устанавливаю последний срок для окончательной разработки эскизного проекта планера СА-5 до 15/1-61г.
Отмечу, приказ вышел 16 ноября 1960 г. Для сравнения – эскизный проект выполнялся в общей сложности  календарный год. Работы по СА-5 практически не начинались. В тексте курсивом выделены выдержки из приказа в их первозданном виде
3.Предупреждаю тов. Асокина А.И., что если он не выполнит и этот приказ и не обеспечит разработку планера СА-5 в указанный срок, то будет уволен с предприятия».
От комментариев отказываюсь, хотя и хотелось бы. Но я взял на себя роль летописца. А он  должен только излагать факты.
Прочитав этот приказ, Мицкевич мрачно усмехнулся – одним концов по барину, другим по мужику.
Симаков включился – ты прав, что приказ должен выстрелить в меня. Но по факту у нас наоборот.
- От перемены мест слагаемых сумма не меняется.
Пришел к Симакову Ожогин, – Михаил Петрович, хотелось бы поговорить.
- По приказу?
Ожогин опасливо покосился по сторонам:
 – Да.
Симаков  снисходительно успокоил его – не дрейфь, Валера. Ты порядочный мужик.
Но Ожогин  с придыханием сказал.
 – Анатолия в непорядочности тоже не обвинишь, а в приказе, сколько собак навешали.
-Слушай – приходи сегодня на антресоли, потолкуем.
Симаков в душе салютовал Козлову – «одним приказом оттолкнуть бывшего своего союзника. Он оттолкнул, я приобрел» - уверенно подумал он.
- Ты понял? – спросил он Владимира,  когда Ожогин ушел.
- Козе понятно. Валера икру мечет. Пригласи его в наш лагерь, - предложил Мицкевич.
-Считай, что он уже пришел сам.
В конце дня, когда Симаков собирался идти на антресоли для более детального разговора, к столу Симакова подошел секретарь партбюро Арсений Кузьмич Афанасьев.
- Михаил Петрович, у Вас есть время поговорить?
-Вообще-то я спешу – откровенно сказал Симаков.
На моложавом, не по годам, лице Афанасьева появилось смятение, но он все-таки сказал: –  Я недолго.
- Хорошо, - нехотя согласился  Симаков.
Сразу объясню – партийная организация ОКБ состояла всего из восьми человек. Все члены партии, кроме Симакова из заводской группы. Нет, полгода назад кандидатом в члены партии приняли Иванина.
В партбюро  избрали Козлова, Боковича и Афанасьева.
-Видите ли – начал Афанасьев стеснительно – ко мне подошел Михаил Федорович Матвеев.
- Арсений Кузьмич, - Симаков положил ладонь на стол, как если бы прихлопнул мошку – уверенно, но не громко, – перенесем разговор на завтра. Сегодня я, действительно, спешу.
- Извините, – не по взрослому виновато сказал он и поднялся. Я подойду позже.- Он, сутулясь, – не взрослый, но уже не ребенок  по своему моложавому виду,  шагнул к двери.
***
Письмо  райкома за подписью первого секретаря Симаков еще в райкоме сложил аккуратно в дерматиновую папку, подаренную комитетом комсомола института,  с медной  ромбовидной пластиной «Лучшему велосипедисту института Симакову М.П.» 
 Размахивая папкой, он быстрым  и широким шагом торопился  в Горком. Если удастся  поход – останется  еще    2 инстанции обком  партии, и ДОСААФ.  Хотя нет. Еще  и главк Министерства.  Так, пожалуй, никакой жизни не хватит, – ужаснулся он  -  Тем  более, Обком для него закрыт.
Симакова принял инструктор Дорохин. Он сидел один в комнате. На нем была белая рубашка с  красным галстуком. Пиджак висел на спинке стула.
Мельком, пробежав глазами, письмо райкома, он произнес важным, даже возвышенным  тоном:
-Наслышан о Вас – студенческое КБ, планеры.
Дорохин  старался  показать свою  осведомленность. Он хотел вспомнить еще, но видимо не смог, и после паузы, не смутившись, сказал:
 -  Авиационный институт держит марку. Нам нужны уже сегодня грамотные специалисты. Надо выполнять указание вождя. Сталин, помнишь, провозгласил: «Летать выше, дальше, быстрее». И очень хорошо, что думаете в этом направлении.
Симаков несколько опешил.  «Вот уж право, король умер, да здравствует король».  Дорохин взглянул на Симакова, словно только сейчас увидел его: А Вы собственно кто?
-По должности -заместитель Главного Конструктора  ОКБ спортивной авиации.
-Так Вы с кафедры Воропаева? – не то с восторгом, не то с осуждением сказал инструктор - Герман Николаевич – уважаемый человек   Вы  знаете, он еще до войны строил самолеты и планеры?
Симаков промолчал. К своему стыду, он никогда специально не интересовался прошлым профессора, чуть ли не считая,  что профессор родился со всеми заслугами.
- Учились в институте? – спросил Симаков, надеясь в этом случае на поддержку.
- Учился – сухо сказал инструктор и прервал себя. По тону  Симаков понял, что инструктор не  опустится  до   откровенного разговора.
- Я Вас понял, -  инструктор  придвинул к себе лист бумаги, - Михаил Петрович.  Мы Вам позвоним. Инструктор поднялся и почти дружески пожал руку.
***
Симаков после работы задержался на кафедре. Сдвинув две доски на антресолях, он занялся компоновкой  высотного планера  КАИ – 23. С тех пор, как Воропаев, полушутя предложил ему заняться высотным планером, прошло уже несколько лет. Иногда Симаков возвращался мыслью к этому планеру, но все  почему-то откладывал первоначальные наброски. Любое творчество подпитывается  либо вдохновением, либо необходимостью. На него подействовало последнее. В каком-то журнале он прочитал о необходимости исследования  высших слоев атмосферы. К этому времени он уже знал о возможностях создания  герметичной  кабины. Читал о подъеме на высоту в герметичной кабине аэростата швейцарского ученого Огюста Пикара.
Подошедший незаметно Мицкевич глянул через плечо и сразу все понял. Однако решил удостовериться – высотный?
-Бери выше. Стратосферный.
Мицкевич отошел, чтоб посмотреть в лицо приятелю. -  Михаил Петрович, не заметив, что обратился официально, немного погодя,   произнес:
-  По тебе психушка плачет.
-Это почему же? – заинтересованно, явно не  вдумавшись, механически спросил Симаков. 
Мицкевич удивленно развел руки в стороны, – и он еще спрашивает – воскликнул Мицкевич.- Мы по уши завязли. Нам бы рассчитаться с этим.  Лебедка извини, в ж…,  КАИ-17 – двухместный учебный планер только в чертежах, где делать будем?  Штопорные испытания КАИ-11.
Голос Владимира сорвался от негодования, но он овладел снова собой и продолжил – не говоря уже о корректировке чертежей по этому планеру. А  КАИ-14, КАИ-19?
Симаков, наконец, оторвался от доски и дружелюбно, повернувшись к Владимиру, спокойно сказал – не писай, Маруська, 
- Есть наметки?
-Имеются. Более того – все под контролем. Только я в толк не возьму, что ты обо всем печешься? Ты – ведущий конструктор по КАИ-17?
Мицкевич молчал. Не дождавшись от него ответа, Симаков  напомнил – пока ведущий. Так вот и веди проект. А об остальном я сам буду заботиться.
- Вас богатырей не поймешь – то свисти, то не свисти – с обидой произнес Мицкевич - Не ты ли учил – включаться в работу по максимуму?
Симаков возмущенно встрепенулся. – Понимать надо, ядрена вошь, где надо включаться, а где надо пройти мимо. Зачем начинать с нуля стандарт или открытый класс, когда лежит готовый эскизный проект?  Михаил встал и потянулся, снимая усталость.
- Да, Анатоль прав. Кто-то считает, что саботирует, а я одобряю его гражданскую позицию. Подвиг – не всегда  прыжок на амбразуру. Хотя, согласен – в жизни всегда есть  место подвигу. – Он помолчал  и спустя мгновение дополнил: – разумному подвигу. И Валерий Ожогин  по-своему тоже прав. Он понимает, что между строк Козлов и ему напоминает об его обязанностях. А не спешит выполнять требование начальника. Безнравственно?  Оказывается, понятия нравственность и ее антипод в разных условиях могут меняться местами. Никогда, Володечка, нельзя  общественные категории принимать слепо.- Симаков внимательно посмотрел на приятеля.  – Об этом, о так называемом  догматизме, предупреждал нас Ильин.
Мицкевич улыбнулся – слушаю всегда твои слова об Ильине и ловлю себя на мысли – не в разных ли институтах с тобой обучались?
- А это от того, Вова,  что истина не каждому поддается. – Он вспомнил Гаврилова, – как женщина.
            Михаил хитровато усмехнулся – она выбирает лучших. – И не дав возможности Мицкевичу поерничать, продолжил. - Равнодушие даже не так страшно, как догматическое  принятие требований нравственности.
Симаков вспомнил Самохина и представил, как  тот, изогнувшись и, часто мигая глазами, измеряет ширину брюк. Но что более всего удивило его тогда, что и Пантюшин считает, что «стиляги» чуть ли не вызов социалистическому строю.Михаил, рассказывая об этом Владимиру, все более распалялся:
 – Вот Самохин измеряет ширину брюк. Борется за нравственность? Нет. Он слепо соблюдает  чью-то волю. Ему самому, поступок  «стиляг» ничем не грозит.Он, полагаю, этого не делал бы, но есть высшая, заметь, паразитическая надстройка, которая подталкивает его к этому. А по сему, это - догматическое исполнение воли высшей ступени.
Владимир, все-таки дождавшись конца тирады, хмыкнул:
– Не иначе, проповедуешь город солнца Кампанеллы? Там все живут в свое удовольствие, и нет никакого насилия. Каждый делает, что нравится? Мицкевич поднялся и резко выдохнул от напряжения, – извини, Миша, но это больше на анархизм похоже.
Симаков, отвернувшийся было к кульману, сердито отложил остро заточенный  карандаш на подставку под чертежной доской. И вместе со стулом резко  переместился к Мицкевичу.
 – Вова, я не анархизм проповедую, а здоровое, - произнес он по слогам, – человеческое отношение к человеку. Как горьковский Сатин говорил, помнишь: человек звучит гордо.
Владимир посмотрел на  приятеля:
 – Накипело? – он сел за соседний кульман и тихо пунктиром  свистнул.  - Да у тебя здесь еще одна «поэма»? -  он рассматривал  необычную схему: – Никак вернулся к гибкому крылу?
- Каждому овощу свое время, – только и сказал Симаков.
Мицкевич, зная характер приятеля, не стал донимать вопросами.
Михаил продолжил работу и после ухода Владимира. В лаборатории стояла вечерняя тишина. Ее не тревожили ни голоса студентов за дверью, ни учебные звонки. 
Но он  вздрогнул, когда  услышал снизу из лаборатории голос Нины:
 – Михаил Петрович, Вас к телефону.
Симаков не сразу включился в телефонный разговор:
 - Какой Самохин? – переспросил он
- Начальник  боевой комсомольской дружины и теперь секретарь комитета комсомола, Самохин помолчал. Больше года, как секретарь, пора бы, Михаил Петрович знать.
Симаков сжал желваки, а потом расслабился и  внутренне засмеялся. Он представил  лицо Самохина, несколько схожее  с «лицом»  часто мигающего хомячка:
 - Я приглашаю Вас на беседу в комитет комсомола института, - сказал тот.
Симаков от удивления  не мог найти подходящий тон. Потом едва слышно сказал:
- Уважаемый, Владимир, – Симаков чувствовал,  как в нем  закипает  раздражение, вызванное бесцеремонностью секретаря, – если хотите побеседовать, то прошу на кафедру «Конструкция самолетов». Я из комсомольского возраста вышел.
- Но Вы же коммунист? – Симаков промолчал, не считая необходимостью ответить
- Вы меня слышите?
- Вполне – сухо ответил Михаил
- Мне в партком  доложить о Вашем поведении? – и без того невысокий голос Самохина сейчас напоминал визг раненой собаки.
Симаков взорвался, – хоть в партком доложите, хоть в штаны наложите. – Он положил трубку на рычаг аппарата – извини, Ниночка. Секретарь Воропаева кокетливо улыбнулась – нравятся мне самостоятельные мужчины.
- Самохин или на меня похожие? – спросил на сбивчивом дыхании Симаков.
- Вы меня смущаете – застенчиво ответила она, и Симакову снова показалось, что  он чувствует ее, располагающую к себе  ауру.
Симаков сделал шаг из приемной, но резко остановился и, повернувшись, застал смущенный взгляд Нины. – А ты, почему здесь после работы?
- Забыла принадлежности, а потом увидела, что Вы работаете, и  подумала – может быть, Вам понадоблюсь, - все еще не отойдя от смущения, ответила она. 
Самохин  пришел на антресоли после обеда. Он застал Симакова за работой над компоновкой высотного планера. Поздоровавшись, и, не снимая  руки с перил, Самохин  сказал  – о Вашем поведении, Михаил Петрович, я доложил секретарю партбюро Маношинну.
Симаков спокойно спросил:
 – Хрущеву не пробовали?
-Надо будет, попробуем,– Самохин поглядел на Симакова, часто мигая веками.- Я пришел, чтобы сказать о вольном поведении, даже выходке Смольникова Виктора. Он у вас работает.
-Не у меня, а в государственной организации – работает уже два года. - Назидательно поправил его Симаков.
- Тем более, – Самохин в лицах рассказал о вечере.
Симаков внимательно выслушал, не перебивая. – Все?
Самохин, не  переставая мигать, кивнул головой  с начинающейся ото лба лысиной.
– Его надо уволить из конструкторского бюро.  Инженер с такой идеологией не должен  работать в  узком коллективе. Тем более в учебном здании,  где он может общаться и со студентами института.
Симаков, не сдерживаясь, засмеялся. Резко прекратив смех, он оторвался от чертежа и, поддерживая  стул за перемычки под сиденьем, уперся ногами в пол и  развернулся  вместе   со стулом.
- И выслать из страны?
- Если будет необходимость – исподлобья, частомигая, - Самохин  глядел на Михаила.
Симаков нахмурился, – как просто все у Вас получается. Я Пантюшину по поводу  этого уже высказал свое «ФЕ».
-Так Пантюшин сейчас летает, – моргая, сказал Самохин, – в хорошем смысле, он в небе, а я на земле.
Симаков строго, почти по-отечески заметил:
- У нас Земля и Небо – едины. И потому  порядочность приемлема и там – он поднял указательный палец вверх и, показал  затем на пол – и здесь на земле. Не унижать  достоинство человека. А то, видите, надел ботинки не на ту ногу и выгоняй из КБ?
- При чем здесь ноги? – удивился Самохин.
 - И  я про то же. Ноги здесь ни при чем. Я фигурально выразился,  – Симаков помолчал, - даже если он ими выписывал нестандартные коленца.
Симаков внимательно посмотрел на Самохина:
  - Виктора  я вам не сдам, – решительно сказалон.
- Как я понимаю, Вы одобряете его поведение? – удивленно произнес Самохин
Симакову так захотелось послать его вниз по матушке, по Волге, но он сдержал себя и вместо этого произнес:
 – В его поступке я не вижу криминала.
Самохин  поморгал в его сторону  и спросил:
 – А Вы не видите связи, – сегодня – узкие брюки, а завтра – предательство Родины.
Симаков от неожиданности и нелепости услышанного нервно рассмеялся.
-Миша, - вмешался Мицкевич – да пошли ты его подальше.
  -Что? – возмущенно крикнул Самохин и сделал шаг  в сторону Владимира.
Нина выглянула из своей игрушечной приемной – кто-то звал меня?
Симаков  встал. И  теперь уже Мицкевич, глядя на обоих, рассмеялся. Уж больно большая  разница в росте и комплекции – высокий и широкоплечий Михаил и маленький, а о плечах и говорить – то неудобно, Самохин – комсомольский секретарь.
- Вас никто не звал, – сдавленным голосом, откликнулся в сторону Нины  Самохин:
 – Закройте дверь
-Хорошо, Владимир Иванович.
- Уважаемый товарищ Секретарь, Вы плохо усвоили философию Ильина.
Самохин почти замер, даже перестал мигать. Подергав  неприлично  носом, он, очевидно сдерживая себя, произнес:
 – Еще в  пятьдесят пятом году году вас бы обоих к стенке приставили.
- Надо же, Съезд не во время прошел, - не отрываясь от чертежа, - сказал Владимир.
Самохин, тяжело дыша, собирался сказать еще что-то, но Владимир взглянул в  его сторону и, отвернувшись,  опередив Самохина, как бы про себя, произнес:
 - Папа, что-то горилла очень зло на нас посмотрела… -  Спокойно, сыночек, это еще только касса.
Самохин, ничего не сказав, стал спускаться  по металлической лестнице, держась за перила.
«А ведь он чем-то похож на моржа»- подумал Симаков
- Ловко же мы его, – Мицкевич кулаком  с силой ударил по своей ладони, – отбрили
-А знаешь, о чем думает сейчас секретарь?
Мицкевич молча ждал
- Он думает – смеется тот, кто смеется последним.
-Да, такие люди  обиду не прощают, – поддержал его Владимир.     Оба помолчали. А потом  Владимир спросил:
 – Что будешь делать?
- Своих не сдаю. Тем более не грешных, – подумав,  Симаков добавил, – в конце концов – не роботов растим. А вот Самохин – робот придуманной и не во всем  верной  комсомольской морали.
Мицкевич кивнул и добавил:
 – Такой дорвется  до власти,  выше Цезаря  возомнит.
-А я тебе, о чем говорил? Догматизм  - прямой путь к власти. Выдвигается тот, кто в любой момент  и любое указание начальника берет под козырек.

Шашки наголо.
Вот уж не ожидал Симаков, что поданная им записка Козлову и Афанасьеву, вызовет такой резонанс. Созданная  партийная комиссия, куда вошли Бокович, Матвеев и Мезиков, работает уже почти месяц. С кем только не беседовали члены комиссии, какие только документы не поднимали.
Результатом работы  стал целый том документов в 250 страниц.
Именно этот том, собранных и подшитых документов лежит сейчас передо мной – подлинная история ОКБ СА от момента ее организации до этого момента, который я сейчас описываю, а это два прошедших года. По результатам работы комиссии  намечено партийное собрание.
Собрание  началось, как обычно, сразу после работы. На это раз собрались в кабинете практических занятий по физике – небольшой комнате, на стенах которой  висели портреты знаменитых ученых – от Ломоносова до Ландау. Пока шла  скучная, наверняка разыгранная процедура выдвижения председателя и секретаря, а также утверждения  повестки дня,  Симаков рисовал какие – то замысловатые картинки и схемы, понятные лишь ему одному  - он рассчитывал рекордный маршрут планера КАИ-14. Планера, который существовал только в чертежах – даже не рабочих, а в эскизном проекте. По существу – еще не родившийся, а только зачатый ребенок.
Выступала с сообщением Нина Петровна Выборнова – начальник планового отдела. Нина Петровна за короткий срок разобралась с планами, и вместе с Гешвальдом по  затратам на изделия.
Рисуя схемы, и, попутно записывая  интересные для себя цифры из сообщения начальника планового отдела, он не переставал видеть планер в полете. А до реального полета еще предстоит выполнить рабочий проект – сборочные и подетальные чертежи Параллельно с ними изготовить макет планера, провести макетную комиссию. Если учесть еще и необходимые расчеты. И лишь после этого запустить чертежи в  производство.
 Увлекательное занятие – погоня за призраком. Хотя, почему за призраком? Любая реальность начинается с мечты и  элементов  фантазии.  Увидеть планер, в котором заложена твоя душа – разве это – не гедонизм Эпикура? Нет. И  не «фаустовское сознание», которое жаждет счастья, стремится насладиться им, но не создает его. У него своя философия счастья Счастье через наслаждение, но   наслаждение - от собственного, тобой вложенного труда.  Он снова вспомнил Ильина. Во многом Михаил обязан своим пониманием философии именно ему. «А может быть, надо было стать преподавателем  философии – чтоб помнили и цитировали, тиражируя мысли?» Но он тут же отбросил эту мысль. Его философия – созидание. Материальный труд. И его узнают через результаты этого труда. Планер КАИ-14, - это  только начало. И сейчас Симаков отчетливо видел  планер. Его траекторию   в спирали, в наборе высоты.  Но вот он вышел из под облака и летит  теперь по прямому маршруту на  максимальной скорости. Увлекательные картинки лишь ему видимого фильма.  Временами он явно чувствовал то перегрузку, то невесомость. Это приятное состояние прервал голос, обратившийся к нему.
Симаков отложил авторучку  и поднял глаза. За столом, как принято, председатель Бокович и секретарь  Романова.
 Бокович,  теперь уже стоя, смотрел на Симакова, с некоторым удивлением::
 – Михаил Петрович, я понимаю, что себе не прикажешь свернуться в кокон. Идеи всегда сильнее нас. – Но, – он сделал многозначительную паузу. Выскажите  ваше отношение к сказанному Ниной Петровной.
Симаков  легко, по-спортивному поднялся и  пошел к трибуне:
 – Нина Петровна – грамотный специалист,  в профессионализме ей не откажешь. - Он улыбнулся, отчего  ямочки на щеках и на подбородке чуть углубились.– Но у меня  на планы совсем другой взгляд..Свое мнение  я изложил  в служебной записке. Она передана  - он повернул голову в сторону Козлова - исполняющему обязанности   и секретарю партбюро Афанасьеву.
Он оперся обеими руками о края трибуны и продолжал:
 В служебной записке сформулированы  кратко  основные вопросы. Но коль скоро, сейчас не разбирается служебная записка, то по выступлению Нины Петровны еще раз повторюсь – сомнений в правильности фактов у меня нет. И она, и главный бухгалтер дали цифры - он взглянул в свои записи, соответствующие фактическим.
Симаков переступил с пятки на носок и обратно:
 - Извините, я прослушал, регламент выступлений установили?
Бокович  скованно поднялся:
  - Да, это моя вина. Если коммунисты не возражают, то, как  обычно, - он улыбнулся и  из-под верхней губы блеснула и скрылась золотая коронка зуба – на выступление  пять минут. - Пожалуйста, Михаил Петрович, продолжайте.
- Так вот, к примеру, планер КАИ-14. Часы затрачены, вернее списаны. Жаль, что  Нина Петровна уже ушла.
- Она не состоит в партии, – пояснила  Романова.
Симаков не обратил внимания на разъяснение Романовой и продолжал:
 - Я бы ее спросил: – какова готовность планера? Для тех, кто не знаком с положением дел, скажу – совершается государственное преступление. Деньги выбрасываются, прошу прощения псу под хвост.
Снабженец Мезиков наклонился к Иванцову, и тот что-то ему горячо говорил. Иванцов – он же председатель технического совета, понятливо кивал головой, опережая разъяснение Симакова.
Иванцов лишь два месяца назад перешел на работу в ОКБ с  авиационного завода.
Симаков продолжил:
 – Сразу видно, кто в курсе, а кому нужно пояснение. - Помолчав, добавил – конечно,  технический совет смог бы остановить разработку нового планера СА-3 и взять за основу планер КАИ-14. И продолжать работать над ним, но, видимо, что-то в этой цепочке не сложилось.
- У меня вопрос к Михаилу Петровичу – поднял руку Матвеев
Бокович неуверенно переспросил:
– Может быть позже?
Симаков, не ожидая мнения собрания, предложил:
– Отчего же, пусть.
Матвеев подобрался, и, показалось, стал прямее и выше.
– Я удивляюсь Вам, Михаил Петрович,  как это может быть разный взгляд на одни и те же цифры. – Однако, возраст брал свое, и он тут же, еще и не задав вопроса, снова уменьшился ростом, скукорожился.
Сняв очки, он спросил:
-Если командир роты приказал брать населенный пункт, то и командир взвода  повторяет этот приказ. А как же, если два разных приказа?
Симаков снова улыбнулся, – в тюрьме еще проще, – все руки за голову и по камерам.
Матвеев что- то хотел сказать, но Симаков его опередил:
– Можно, - он сделал  паузу, – и нужно считать цифры затрат, но, главное состоит в результате. Планер СА-3, как ни странно, тоже стандартного класса. 
Михаил посмотрел на Матвеева:
. – Выражаясь вашим языком, языком фронтовика, – если населенный пункт «икс» взят, то надо ли его брать второй раз?
Сидевшие в помещении, засмеялись. Даже Романова улыбнулась тонкими ниточками губ. Сохраняли строгий вид только Козлов и Бокович.
- Ясно не надо брать второй раз. Так и планер СА-3 не надо разрабатывать, поскольку уже разработан эскизный проект КАИ-14.  И более того, имеются уже заключения  и ЦАГИ. и СИБНИА
Затраты в пределах плана, – он посмотрел в сторону Матвеева, – по вашему мнению  - это хорошо? Так?
Матвеев неопределенно покачал головой и развел руки.
-Вот видите, Михаил Федорович, нельзя сказать однозначно. А почему? – Он поднял указательный палец, – и потому, приведенные цифры – всего лишь «съеденные» часы. И о фактической готовности планера представления не дают.
Он посмотрел на  Матвеева:
 – Вы скажете, – на проектирование и будете правы настолько же,  как и не правы.
- Нельзя ли более конкретно? – спросил Козлов
-К этому сейчас и подхожу. – Вы, Александр Константинович, не объяснили начальнику планового отдела, что часы, Вы меня извините, по  планеру  стандартного класса списываются на ветер?  На фига попу гармонь, чтоб попадью развлекать?- Симаков, переждав легкий смешок  присутствующих, продолжил,- так нет, из каких-то неведомых мне амбиций разрабатывается  вместо КАИ-14  новый планер стандартного класса.
- Так Вы не даете чертежи КАИ-14,- скороговоркой сказал Козлов.
-От чего же. Отдаем, но с сохранением марки планера.  Прочтите внимательно письмо директора института. Но это особь статья. - Он выдохнул шумно. – Нас, а меня в частности обвиняют в жадности, чуть не в скволыжности.  Так я поясню
Симаков, не торопясь, вернулся на свое место и взял картонную папку с белыми завязками:
-Извольте послушать  приказ Дементьева – председателя государственного комитета Совмина СССР по авиационной технике. Так он теперь называется.
Симаков зачитал подчеркнутые им, пункты:
Из приказа ГК Совета  Министров СССР по авиационной технике
Совет Министров СССР постановлением  от 24 апреля 1959г №435:
1.Утвердил прилагаемое Положение об открытиях, изобретениях и рационализаторских предложениях и Инструкцию о вознаграждении за открытия, изобретения и рационализаторские предложения и ввел их в действие с 1 мая 1959г.
Обрати внимание пункт 13 Положения. О чем он гласит? – и, не ожидая ответа Козлова, положил второй листок на стол.
Пункт 13
Изобретатели и рационализаторы имеют право участвовать в осуществлении работ по внедрению их предложений  в разработке технической документации на изобретение или рационализаторское предложение, изготовлении испытании  опытных образцов и организации производства.
Козлов удивленно взглянул на Симакова:
 – Рассчитываете на вознаграждение?
  -Я постарался пояснить Михаилу Федоровичу и тем, кто не знаком    с положением дел по этому планеру и по существу вопроса. – Симаков отнес папку на место. Вернувшись к трибуне,  он вполоборота, посмотрел на  Козлова и  сказал:
- А  вознаграждение будет, Александр Константинович, когда ОКБ начнет работать, взяв наши проекты и, сохранив марку КАИ. И в качестве вознаграждения  - голос Симакова креп вместе с уверенностью, что звучала в нем – будет наше участие в дальнейшей работе над проектами.
Симаков, было, направился на место, но потом вернулся и, положив обе руки на трибуну, вернее, опершись об нее, кулаками, добавил – я в рабочем порядке обратил внимание членов комиссии  на необходимость направления бригады конструкторов  на рембазу в Кубинку. Но почему-то этот вопрос обошли вниманием.
Симаков  сел, и тут же снабженец Мазиков – член комиссии поднял руку и вышел к трибуне:
- Я написал свое мнение в выводах комиссии. – Он неловко помолчал – считаю, надо поддержать Михаила Петровича и направить бригаду на планер КАИ – 11.
- В Подмосковье, на рембазу в Кубинку. – С места сказал Иванцов.
- Значит в Кубинку, я и говорю – уже на ходу договорил Мезиков
О собрании мне потом рассказывал Иванин и так подробно, что я живо представил всю картину.
- Что касаемо производства  лебедки. Изначально был заложен провал проекта. На проектирование посадили каркасников  СКО  Ступина. Против каждого  из них лично не имею. – Но человек консервативное существо и сразу перестроиться на новый вид работ трудно. Отсюда и ошибки
Козлов после выступления Симакова, бросил реплику:
-Если Вы, Михаил Петрович, такой грамотный, то руководите организацией.
Симаков улыбнулся:
 – Так я готов, только бодливой корове бог рогов не дал.
Все засмеялись при этом. Матвеев даже два раза хлопнул легонько себя по коленям.
- Еще вопросы, пожалуйста,–  «елейно»  спросил Бокович 
Симаков не знал, что Бокович с Козловым и Афанасьевым провели  «подготовку» к собранию. Разговор начался  на квартире у Козлова.
– К  партсобранию надо подготовиться – сказал  Бокович.
- Что можно сделать? - не понял Козлов, - и надо ли?
- В чем вопрос. Ко всему надо быть готовым.
- И что ты предлагаешь? – маленькая головка Козлова крутнулась на тонкой шее. Александр блеснул  узкими стеклами очков на Боковича.
Бокович переместился  крупным задом на стуле и сказал:
- Что такое экспромт?- И сам ответил – хорошо подготовленное выступление. То же самое и собрание.
Козлов неуверенно произнес:
-Как-то не         демократично
Бокович ухмыльнулся:
 – Партия, как и армия. Здесь все должно быть под контролем. Все собрания, и выступления, начиная от малейшей партячейки и до съезда  го-то-вят-ся, - по слогам произнес Бокович, и его лоснящееся лицо светилось радостью и теплотой.
Козлов сидел, задумавшись.
Между тем, Бокович продолжал:
- И собранием должны управлять мы.- Бокович чувствовал себя в своей стихии. Его уверенный голос и вдохновенное лоснящееся лицо – все говорило об этом.
Козлов, глядя на него, подумал:»у кого какое увлечение».
  -Наша сила, Константинович в том, что  нас большинство. А раз так, то демократический централизм в действии. Меньшинство подчиняется  большинству.
Романова, сидя за столом президиума, взглянула на Симакова:
.- Михаил Петрович, сегодня мы обсуждаем выполнение плана в нашей организации.  Но повлияет ли реорганизация в стране на нас? Или по-другому, - как Вы относитесь к Постановлению Верховного совета СССР о ликвидации министерств и создании на местах совнархозов?
Симаков засмеялся – глобальный вопрос. Думаю, что мы не решим его здесь. Но, если по - существу, то, как  всякий думающий рядовой гражданин, если он честный, – отрицательно отношусь.
  Михаил, отметил неадекватную реакцию собравшихся, но он продолжил  – нельзя менять устоявшиеся связи между предприятиями. Возможны противоречия между Совнархозами, как результат срыв важнейших государственных планов по выпуску промышленной продукции.- Он  посмотрел на присутствующих, – кто может поручиться, что  татарский Совнархоз не запретит авиационному заводу изготавливать детали для планера КАИ-17?  А  сборку его планируем начать  на рембазе в поселке Кубинка. Кто может гарантировать, что Московский совнархоз не наложит лапу? - Он выдохнул, - никто.
-Михаил Петрович, - Козлов пытался сгладить сказанное Симаковым – но ведь существует  Правительство Союза, которое будет демпфировать такие крайности.
-Александр Константинович, - нам ли с Вами  не знать, к чему может привести такая неразбериха? «А ведь он старается подлить масла в огонь», - подумал Симаков
- Но, позвольте, - возмущенно сказала Романова – это уже, извините, попахивает анархизмом. Решения  Партии и Правительства не обсуждаются, а  выполняются, - она даже поднялась и теперь, опершись двумя руками о стол, смотрела на всех сверху вниз- с такими взглядами и позицией не только нельзя  состоять в Партии, но и быть гражданином великой страны стыдно.
Симакова не смутил ни тон, ни сказанное Романовой. Он только спросил:
 – А Верховный Совет или даже Партия не могут ошибаться? –  МИхаил взглянул на Романову
Та,  старчески, но стараясь скрыть это, и от того своим движением только усугубила впечатление, почти выкрикнула:
 – Ну, знаете ли? Слишком все. Отрицать мнение Секретаря Коммунистической партии Никиты Сергеевича. Я не знаю. Это из ряда  вон. - Она села  и  на этот раз ей удалось не подчеркнуть возраст.
Справка из будущего
Идея совнархозов себя не оправдала. Как отмечал впоследствии видный советский партийный и государственный деятель, 1 секретарь московского горкома партии Виктор Гришин: "Нарушились сложившиеся многими десятилетиями производственные связи", "в стране начали нарушаться давно сложившиеся отраслевые и межотраслевые связи предприятий различных регионов", "появились большие диспропорции в развитии народного хозяйства.
Сейчас  через полвека все  стало на свои места.
А тогда, далеко не каждый, задумывался о правильности политики. Большинство, кто  безапелляционно, кто с грустной улыбкой принимали любые новшества
- Время рассудит – спокойно ответил Симаков и сел.
- А вот скажите, Михаил Петрович, - Матвеев снова постарался выпрямиться, но на этот раз у него это не получилось и он, по-старчески, возмутился – так, может быть, Вы не признаете решения 21 съезда нашей Партии?
Симаков со  спокойным достоинством ответил:
 –  Отменить решения Съезда не в моих силах. Не признать тоже не могу. Вопрос – есть ли вера?
Он переглянулся с Иванцовым, и, найдя в его взгляде понимание, продолжил, - как сказал один уважаемый мной человек, исповедую ли я  эти решения?
Симаков снял с края трибуны правую руку, и, держась одной рукой за край трибуны, сказал:– на внеочередном съезде в 1959 году было констатировано, - «социализм в СССР одержал полную и   окончательную победу и вступил в период строительства развернутого коммунизма». - Он  улыбнулся,- а я считаю, такое мнение ошибочным.
Матвеев не выдержал и поднялся,– это что же получается, мы шли в атаку, гибли за страну, а товарищ Симаков, с ухмылкой говорит о наших успехах?
«Блохи начали кусать собаку» - подумал Симаков, но промолчал.
На этом собрание не кончилось. Бокович предоставлял слово коммунистам, хотя никто из них не просил слова. Было очевидно, что с ними была договоренность заранее.
-Симаков самоустранился от проектирования лебедки, личные цели выше общественных по планеру КАИ-14.
- Чрезмерная гордость, отрицание решений  правительства и партии коммунистов.
«Ату его, ату!» - комментировал про себя выступления Симаков.
Нельзя сказать, что его  расстраивали выступления. Скорее, потешали своей предвзятостью и мелочностью.
 Иванцов поднял руку и, привстав, сказал – Я знаю Михаила  Петровича, как грамотного и политически зрелого и откровенного человека. Но давайте прекратим вечер вопросов и ответов. Я бы посоветовал коммунистам  самим читать газеты, а не пользоваться пересказанным.
В помещении наступила тишина.
За все  почти  пять часов собрания впервые стало тихо.
- Придется мне по праву председателя  подвести итог, – сказал Бокович и снова, держась за край стола, продолжил,  - никто в этом не сомневается, – мы  хотим уточнить, как товарищ Симаков относится к решениям партии. К сожалению, – его лицо, как отметил про себя Симаков, стало нарочито горестным.– Михаил Петрович не всегда правильно понимает позицию коммуниста в претворении задач партии в целом и конкретно в нашей организации.
- Я предлагаю – сказал Матвеев, -  вынести Михаилу Петровичу выговор за отрыв от интересов организации и неправильное понимание решений  Правительства
«Блохи кусают собаку, но не лаять же им в отместку?» - подумал Михаил
-Я хотел бы уточнить, за что?- это Глеб Сторожев. Он был однокурсником Михаила и пришел в ОКБ еще при Пантюшине. Его  Пантюшин по представлению Симакова  назначил начальником техбюро. – Не могу понять. Какая-то вакханалия
Бокович решил  поддержать заранее подготовленный сценарий:
-Я искренне сожалею, – сказал он. Но  Михаил Петрович сам объяснил, что чертежи для СА-3 не отдаст. А это – он развел пухлые руки – и есть отрыв от интересов организации.
Симаков  слушал с ощущением, что все это ни о нем. «Что это? Презрение к происходящей на его глазах мышиной возне за оброненный кусок сала?- думал Симаков.- Или его собственная слабость и смирение?» Но невидимая ему самому пружина  подбросила его. Он возвысился  над остальными, сидящими с двух сторон от него. И с высоты своего роста  оглядел тех, кто «рвал поводок» из рук своих хозяев. Настолько мелкими и даже жалкими показались они ему, что он, не раздумывая шагнул к выходу, Закрывая за собой дверь, он подумал: Так, наверное, большевики  покидали Учредительное собрание.
И об этом на своих лекциях тоже говорил Владимир Васильевич  Ильин: «Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание».
«Как повторяется  история, - продолжал разыышлять он, поднимаясь по лестнице на антресоли. Различие в масштабе событий, но сходство по сути».
- Вот так – сказал Иванин, -  преимуществом в два  голоса  Симакову объявили выговор
- А Вы, Михаил Петрович, не забыли сказать о самолете ТР-1? – нервно добавил Козлов.
Симаков мельком взглянул на Козлова, – именно, от самолета я и танцую. Считаю, что часть конструкторов необходимо уже срочно перебросить на планерную тематику.
-Что тут сталось при этом. – продолжал рассказ Иванин.
Козлов хотел что-то сказать, но Бокович миролюбивым жестом с улыбкой, остановил его. – Михаил Петрович, мы же договорились, разберемся.
Люся, присутствующая на «сборище», посмотрела на Иванина:
-А где была твоя позиция, Боб Федорович?
Иванин, покраснев, обернулся к ней. - Мое выступление, только масло в огонь.
Симаков мельком взглянул на Бориса: «Неужели, испугался Боб?»
Но мысль была мимолетной и расстройства не принесла.
Борис рассказывал о собрании, а Михаил Петрович сидел спокойно. Лишь изредка подавал реплики.
Первой откликнулся Смольников, - ребята, надо что-то делать. Так оставлять  нельзя.
Мы сразу поддержали его. Я глядел на невозмутимо сидящего  Михаила Петровича.
- А что, если  снова вынести на профком? – предложил Кравцов
Смольников  в этот раз серьезно возразил, – наш препод Ильин чему учил нас? - Большевики решили установить в России социализм, предпосылок для которого ещё не было. В результате Октябрьская революция обернулась «большевистской  контрреволюцией».
Гофман не выдержал: -  Ну ты, Смольников даешь. Нагородил.. Ильин о чем говорил? Политическое событие – революция. А тут, считаю, - глумление над Личностью.
- А ты, Эдик, хочешь, чтоб такие, как Романова, обвинили нас в контрреволюции? – Серебров   взволнованно продолжал: – мой дед загремел в психушку  лишь за то, что  предлагал иной путь развития социалистической экономики.
Мицкевич закинул ногу на ногу и пристально посмотрел на Симакова – Михаил Петрович, ты безучастно сидишь, будто и не о тебе вовсе разговор?
- В самом деле, - улыбнулся Симаков. – Мне кажется, что не обо мне. Как ты говоришь, вовсе.
 Он задумчиво встал  и продолжил:
 – Понимаешь, Владимир Петрович, меня вся эта камарилья не очень беспокоит.- Он сделал два шага в одну сторону, два шага обратно. - Не волнует эта группа лиц собирающихся в передней короля и готовых принять к исполнению каждый его жест. И если, честно сказать, - он снова взглянул на Владимира, то мне кажется, что это еще не моя жизнь. Не настоящая. А только репетиция.
  Люция всплеснула руками,  - не понять тебя, Михаил Петрович, тебя бьют, а ты спокоен? Толстовская теория – непротивление злу  насилием. Бьют по левой щеке, подставь правую? Так, что ли?
Симаков посмотрел  сочувственно на Люсю, - Извини, но так примитивно теорию Толстого и мне толковали в школе. На самом деле, она гораздо глубже.
Он присел на  столешницу, но тут же, оттолкнувшись, твердо встал на ноги:
 - Толстой утверждает, что  в человеческой жизни  есть закон любви. И он несет высшее благо как отдельному человеку, так и всему обществу.  Но он обретает нравственный смысл только тогда, когда побуждает действовать во благо других, и основывается на самопожертвовании, самоотречении, - после каждого слова он делал паузу, - всепрощении, смирении, милосердии.
 Симаков, оглядев всех,  продолжал..            Кравцов удивленно посмотрел на меня, потом на Симакова:
 – Так,  выходит, нас с Виктором, тоже учили  религиозным  заповедям? 
- Сдаюсь – сказала Люся, пораженная полнотой высказывания. Симакова. – Откуда ты все это знаешь? – восхищенно произнесла она.
Мицкевич по-доброму усмехнулся. – Так Миша в отличниках ходил в институте.   
***