Сфинкс. Глава 9

Ноябрьский пасмурный день. Моросит дождик. Долгий, затяжной, бесконечноунылый, тягучий, сонный. Моя любимая погода моего любимого месяца. Тёмно-свинцовое небо сплавляется с тёмно-свинцовой землёй в тигле, где кипит буро-карминно солнечное золото осенней листвы. Алхимическая свадьба серых небес, тяжёлых мрачных туч с сырой сомнамбулической землёй, чёрными безлистными деревьями и безлюдными просторами. Всё наполнено тёмно-серой, тёмно-свинцовой эротикой. Сумрачный эрос летает на своих огромных тяжёлых гранитных крыльях, излучая в медленном и вязком саламандрово-онерическом танце неповоротливые пластические глубоководные галлюцинации.

 В такие дни грёзы не оставляют для взгляда ни пяди физической вселенной. Всё заполнено ими. Тотальные свинцово-эребные эроморфные галлюцинации. Сознание растворяется в себе и становится хаосом чёрно-серого криптониума. Ноябрь мой месяц. И не только потому, что я родился в ноябре, но прежде всего потому что я его очень люблю. Бесконечно бродить по мокрой опавшей листве вдали от миров, бродить в хаосе осени, в хаосе летаргирующей природы, в ноктюрнах голых мокрых деревьев, среди чёрно-хтонической эротики эйфорийных дриад, инфернально-гипнотических меланид и стиксовиргиний. Из огромного чёрного яйца вылупливаются целые полчища чёрных кошек и бегут по лунным пейзажам. Из груди нимфы, летающей возле угрюмой, катящей стальные волны реки, прорастает маленькое деревце. Чёрно-матовое. И на нём один золотой листок. В ноябре нет ни небес, ни земли – только сплошной фиолетово-серый тартар, пронизанный бесчисленными молниями видений. Бурыми, коричневыми молниями. Бурые, коричневые видения… Серо-кемелитовые видения. Серо-перлитовые видения… одиночество… одиночество… вот что самое прекрасное… в бесконечном хаосе грёз… они растут в геометрической прогрессии… их невозможно остановить… поглощая не насыщаешься… не забываешь… память абсолютна… бредёшь наугад среди грандиозных зданий галлюцинаций, превращающихся в руины…

«Лучше всего мне бывает, когда я совершенно один и когда человеческое общество мне заменяют деревья, цветы, книги, ноты и т.д.» (Пётр Ильич Чайковский). Евгений слушал музыку великого композитора с глазами полными слёз. Он весь трепетал. Такой божественной музыки он никогда не слышал. Это было настоящее откровение. Он растворился в этих неземных звуках и перенёсся в иной мир. Он левитировал в неописуемых пространствах и блаженных эфирах, и все росказни о рае бывшем и будущем казались просто нелепыми вымыслами дауна.

Евгений впервые попал в оперный театр. И ему там очень понравилось. Ему не хотелось оттуда уходить. Он хотел там пребывать вечно и слушать музыку Чайковского. Балет «Щелкунчик». Евгению было не так интересно что происходит на сцене, как интересно что происходит в его душе под влиянием абсолютно прекрасной музыки.

Евгению  попалось может самое неудачное место во всём театре – напротив него возвышалась колонна. Но это не имело никакого значения. Ведь она не мешала слушать музыку. Божественную Музыку. Чайковский не превзойдён. И не будет превзойдён никогда. Как Пеле никогда уже не будет превзойдён в футболе. Конечно, были ещё Бах, Моцарт, Бетховен… И они не превзойдены. Но Чайковский… Сами ангелы присутствуют в каждой ноте его музыки.

Из мира музыки очень сильное впечатление на Евгения произвёл также «Полонез Огинского». В этом маленьком произведении было столько печали, печали расставания, и, может быть, расставания навсегда; чувство утраты, утраты чего-то невыразимо прекрасного и близкого. Эта музыка оставалась надолго внутри и билась как второе сердце.

Как Евгению хотелось чтобы остановилось мгновение. И не просто остановилось, но остановилось навсегда. Это желание – это воспоминание о Рае, где все мгновения остановлены навсегда, где они вечны.

Осенние пейзажи всегда ассоциировались у Евгения с музыкой. Слушая музыку, он представлял себе рубиново-золотые рощи и видя окроплённые изумрудно-гранатовыми, турмалино-топазовыми и опалово-хризолитовыми красками деревья, он слышал божественную музыку Баха, Вивальди, Корелли, Телемана… ну и конечно Чайковского. Когда солнце пробивалось сквозь осеннюю листву, разбрасывая свои сверкающие блёстки по бледнеющей и вянущей холодной траве, Евгений слышал нежные звуки клавесина и приглушённые отдалённые звуки органа, и видел как женщина в пышном лиловом платье и белоснежном парике играет на клавицитериуме и в витражах отражается её полуприкрытые глаза и шепчущие губы.