Сфинкс. Глава 10

Евгений вновь увидел свою кентаврессу. В пурпурно-зелёной чаще, пронизанной длинными сариссами солнечных лучей. Женщина-кентавр была ещё прекрасней, чем в первый раз. Вокруг неё будто сиял серебристый ореол. И в этом ореоле будто мчались стада кентавров. «Иной раз какой-нибудь взрослый кентавр отрывался от группы и рысью устремлялся по дороге, ведущей к реке; там он останавливался поговорить с прачками, которые, стоя на коленях у воды, полоскали бельё. Появление получеловека-полулошади самых молодых из них приводило в смятение». На этот раз Евгений был более смел. Но сердце его всё же трепетало. И когда он подошёл к кентаврессе и коснулся её груди, оно чуть было не выскочило наружу.

 «А что, если жизнь – всего лишь безграничный вымысел? Что, если она всего лишь ускользающий сон? Не что иное, как эхо таинственных импульсов, пробивающихся сквозь скалистую гору, чей противоположный склон никому не виден, а лес, расположенный на её вершине, ночью превращается в чёрную массу неопределённой формы и стонет, словно закованный в цепи гигант безнадёжно вздыхает под необъятными просторами усыпанного звёздами неба». Евгений припал губами к мягкому сладкому соску. Несколько мгновений – и куда-то делась его одежда. Он стоял голый перед кентаврессой. Вставший член вибрировал коралловой твёрдой ветвью. Дыхание будто поменяло своё направление – Евгений вдыхал из  н у т р и  себя какую-то таинственную алхимическую энергию и выдыхал же её в самого себя, и она разливалась по всему его телу, концентрируясь алым раскалённым шаром в мошонке и голубовато-лиловой жемчужиной на кончике пениса. «… видится кентавр, пересекающий бурную реку и увлекающий за собой растрёпанную и орущую, как пьяная вакханка женщину…»

 Евгений оседлал кентаврессу, и она помчалась. Она оторвалась от земли и галопировала по воздуху. Её атласная спина ласкала яички Евгения, отчего его член, выпуская вязкую каплю перламутра, периодически взлетал и прилипал к пупку. А внутренние стороны бедёр и ягодицы будто соприкасались с нежными юными губами нимф. Наконец Евгений распластался во всю длину на спине кентаврессы, и всем телом ощутив елисейское блаженство слияния его тела и тела женщины-лошади, стал содрогаться от оргазмов. Удовольствие дополняли удары хвоста кентаврессы по его ногам. «…они били себя хвостами, отгоняя мух, осаждавших их лоснящиеся и колыхающиеся, как у тюленей, бока». Евгений потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что лежит под женщиной-кентавром, между её четырёх ног, и от её чёрного, нависшего тревожным сновидением живота, исходил пряный тяжёлый пар. И сквозь него Евгений видел стада мчащихся кентавров. «Все они были здесь, эти кентавры с пятнистыми крупами…» Евгений выполз из-под задних ног кентаврессы, поднялся, схватился за её хвост и поднял его кверху.

Что может сравниться с осенью? С её музыкальностью, живописностью и поэтичностью. Лето – это чахлая летаргия, тяжёлый сон с обрывками мозаичных пёстрых, слепящих, изнуряющих пятен. Осень же это прозрачные цвета и звуки, яркие, лёгкие, тихие сновидения и метаморфозы. «На самом деле лето – это болезнь, лихорадка, бред, изнуряющий пот, бесконечный упадок сил. Осень – выздоровление, предшествующее жизни (зиме)» (Джорджо де Кирико «Гебдомерос»).

На противоположной стороне оврага старые липы, позолоченные сновидениями осени, были похожи на пузатые альты и виолончели, галлюцинирующие в синее античное небо возвышенными целлосферическими аккордами Каччини, Генделя, Гайдна, Боккерини… и вдруг обрывались вспышкой жгуче-багрового клёна и роллинговским «Гет ноу!»

Однажды Евгений понял, что существует вечная жизнь. Не на этой Земле, не вообще в материальной Вселенной, а где-то (если вообще можно сказать «где-то») неведомо где, в некоем икс-мире. Это невозможно описать: ни сам икс-мир, ни само икс-чувство. Даже трудно описать то состояние, когда это постигается.

Евгений сидел в своей комнате в тихий летний день. Комната была затенена деревьями, росшими за окном. Иногда через их густую листву пробивался луч солнца. В один из таких моментов луч как-то странно блеснул на краю полированного стола, и его отблеск, искорка упали Евгению в глубину зрачка, будто маленькая золотая монета в бездонный колодец. Евгений вздрогнул, тени будто разошлись, и он увидел (конечно, слово «увидел» не совсем верно, ибо он одновременно и видел некиеми другими глазами и чувствовал совершенно не поддающимися определению чувствами и даже осязал кожей) нечто неопределённое, беспредметное, но нежное, тихое и радостное. И за доли секунды промелькнуло в голове: «Я там живу вечно, я живу вечно вот такой какой я есть и ничего не изменится никогда. Времени нет».

Евгений не испугался. Напротив. Удовольствие неуловимое, туманное разлилось по всему телу. И тело как будто исчезло, и осталась одна точка острого блаженства. Когда-то давным-давно три столетия назад нечто подобное произошло и с Якобом Бёме.

Озарение. Открытие мистического мира. Это озарение было и смутно и ярко одновременно. Одно мгновение в целую вечность. И это мгновение не надо было вспоминать. Теперь это мгновение было с Евгением всегда.

Жизнь Евгению представлялась фильмом. Он – в главной роли. Вот он просыпается утром, умывается, делает зарядку, завтракает, идёт в школу… Кто-то всё это смотрит… смотрит как он ест, как спит, как делает уроки, даже как ходит в туалет. И даже (!) как он ездит голышом на кентаврессе. Многосерийный сериал. И кому же не лень смотреть всё это? Кто же он, кто смотрит? И однажды Евгений понял – этот тот – он сам. Тот же Евгений, только несколько другой. Кому же будет интересно смотреть фильм «Подробная жизнь Евгения» кроме самого Евгения. Причём и режиссёром, и сценаристом, и оператором этого фильма оказывается тоже тот второй Евгений. Как известно, любой сериал начинает тяготить зрителя, когда в нём слишком много серий, особенно однообразных. Но надо ведь как-то досмотреть его до конца… А зачем?.. Может, чтобы следующий сериал сделать уже не таким скучным или вообще не делать никаких сериалов, не мылить это «мыло», а выключить кинокамеру и кинопроектор, опечатать киностудию и кинотеатр и жить без всяких фильмов.