Сфинкс. Глава 11

Однажды Велемир показал Жене эротические игральные карты. Вместо «дам», «королей» и т.д. на них были изображены обнажённые женщины. Точнее – это были чёрно-белые фотографии. Евгению понравилось смотреть на женские тела. Это не только возбуждало, но и, как не парадоксально, успокаивало. Евгений и Велемир пробовали играть этими картами, но игра не клеилась – внимание отвлекали женские выпуклости и впадины.

Велемир боялся хранить эти карты дома – как бы родители не нашли и не отобрали, поэтому он их прятал в подъезде. Возле двери бойлерной было небольшое отверстие в полу. Вот туда-то, засунув карты в пустую пачку из-под сигарет, и прятал их Велемир. Когда он уходил домой, Евгений потихоньку доставал карты, уединялся где-нибудь и подолгу их рассматривал. Потом эти карты куда-то исчезли. Велемир ничего не говорил – просто пожимал плечами и делал равнодушный вид.

 Много позже, где-то через год, когда Евгений с классом поехал в Ленинград, в поезде, на обратной дороге, похожие карты ему предлагал купить какой-то барыга. Евгению, конечно, очень хотелось, но рядом, буквально в двух шагах от него сидела классная руководительница и подозрительно поглядывала на неопрятного мужика что-то там показывающего одному из лучших её учеников. Евгений отрицательно хмыкнул, мужик пожал плечами и был таков.

 Кстати, поездка в Ленинград  вообще для Евгения была эротическивозбуждающей. Греческий зал и картинные галереи Эрмитажа с их обнажёнными женскими фигурами и мужскими торсами не могли оставить его равнодушным. И ещё он совершенно безнадёжно влюбился в девочку на год старше себя. Она его не замечала что называется в упор, зато он замечал каждое её движение, каждый поворот её красивого, хотя и несколько крупного стана. Белокурая, кареглазая, белокожая – она была похожа на античную Анадиомену. В Эрмитаже, когда Евгений рассматривал обнажённую мраморную статую, он представил себе Вику обнажённой. После этого он часто представлял её себе обнажённой. И ещё часто он вспоминал один эпизод в поезде, когда они ехали в Ленинград. Плацкартный вагон. Собирались спать. Евгений незаметно наблюдал за Викой. Когда она взбиралась на верхнюю полку, на мгновение перед глазами Жени мелькнула викина промежность между двумя гладкими молочными ляжками, прикрытая узкой белой полоской трусиков где-то в глубине колокола короткой юбки.

«Только мелкие люди кажутся совершенно нормальными» (Умберто Эко). У Евгения была неистребимая тяга к анормальному, к лабиринтам, к темноте, к ночи, к сумеркам. Он любил замкнутые и закрытые пространства. У него  была настоящая клаустрофилия. В замкнутом пространстве было уютно, как в утробе матери. Воды фантазий омывали его своими тихими, нежными, тёплыми струями, и ничто не могло нарушить этой тишины и нарциссических феерий. Но именно потому, что Евгений любил всё анормальное и снореальное, у него была одна серьёзная боязнь, боязнь оказаться в сумасшедшем доме. Он боялся попасть в жёлтый дом, так же как в своё время боялся попасть туда Лёва Толстой.

Солнце ещё не взошло. Небо было сплошь покрыто тёмно-серыми грозовыми облаками. Они были неподвижны, мрачны и холодны. Чувствовалось, что за ними нет солнца. Безветрие. Не смотря на ранее утро – душно. Все предметы, деревья, кусты, травы, даже река застыли как музейные экспонаты. Всё казалось какими-то старыми, много раз использованными театральными декорациями. Казалось, что по этому миру невозможно идти – нужно только левитировать. Но вот тучи стали постепенно покрываться бурыми и светло-коричневыми пятнами, постепенно наливающимися ржавчиной и тусклой медью. Вскоре на свинце туч заблестел алый глянец. И где-то вдалеке, возле самого горизонта открылся нежно-розовый просвет. Словно женское лоно. Он светлел, светлел и наконец стал абсолютно белым.

Евгений стоял на лугу. Трава доходила до пояса. Она была вокруг, ровная, лишь кое-где торчали несоразмерно высокие каланчи девясилов и конского щавеля. И только вдалеке у реки охапки кустов и деревьев. Евгений шёл медленно и рассматривал травы. Он почти не знал их названий. Эти неяркие луговые цветы и выжженные солнцем бледно-зелёные травы так успокаивали и радовали сердце. Лёгкий ветерок пробегал по ним, и травы тихо шептались. Евгений лёг и слушал этот шёпот, то затихаемый, почти неслышимый, то тревожный, резкий и грубый.

Евгений увидел обнажённую девушку. Она стояла в двух шагах от него, совсем близко. Можно было коснуться её рукой. Её лицо было похоже на лицо кентаврессы. У неё была очень белая кожа. Две груди, как две плошки акациевого мёда с затуманенными росой клюквинами сосков. Рука Евгения вздрогнула.

Евгений перед зеркалом в своей комнате. Он обнажён. Он любит своё тело. Оно красиво. Как у девушки. Он любит гладить себя. Особенно по ягодицам. Он теребит волосы на лобке. Они мягкие, шёлковые и завиваются колечками. Он помнит когда их здесь не было. И вот они стали постепенно появляться. Сначала это были маленькие редкие бело-золотистые паутинки. Со временем их становилось всё больше и больше. Они приобретали пепельно-медный оттенок и атласную плотность. И вот уже целый куст… Зачем на лобке волосы? И подмышками? Почему нет волос на локтях и коленях? Член и мошонка как крупная груша и листком. Ноги ну совсем девичьи. И живот. И попа. Рука Евгения движется по бедру вверх, по талии к соску, от него к другому соску, вниз к пупку. И застывает на яичках. Какие они нежные!

Рядом с Женей стоит обнажённая девушка. Её тело очень похоже на его тело, только волосы на лобке темнее. Его рука тянется к ним. Другая рука тянется к ягодицам девушки. Евгений видит её в зеркале. У неё каштановые длинные волосы и голубые глаза.
- У тебя зелёные глаза и такие красивые длинные ресницы, - говорит она и берёт его за руку.

Начало ноября. Вся роща золотая. Нет ни одного зелёного дерева. Солнце над ней словно нимб. Смотришь на неё с холма и будто находишься внутри иконы. Так тихо. И небеса так голубы, что кажутся неестественными, а шёлковыми. Туго натянутый шёлк.

Евгений ходит по комнате обнажённый. Эрекция такая, что кажется всё тело готово перелиться в член. Их соседней комнаты выходит мама. Она тоже обнажена. Евгений подходит к ней и протягивает руку к её лобку. Он играется с мягкими пушистыми волосами. Рядом с мамой появляется его тётя. Абсолютно голая. Он трогает её между ног. Притрагивается к груди. Четыре мягких нежных груди – четыре экзотических белых плода. Он сосёт их по очереди. Блаженство переполняет его. Он эякулирует. Сперма блестит на полу абстракционистской картиной в духе Поллока. Евгений покачивается из стороны в сторону, как пьяный. Он видит в зеркале своё отражение деморфозное анаморфозное тератоморфное отрывающееся от пола и парящее. Он не чувствует тела. Он видит колыхающуюся женскую грудь. Из сосков брызжет молоко тоненьким фонтанчиком. Он горизонтально левитирует под потолком. Спит в воздухе. Открывает глаза. Смотрит вниз. Задевает ногой люстру. Мама и тётя смотрят на него снизу. Их груди плавно колышутся. И люстра колышется в такт с ними. Мама и тётя поднимают руки вверх и поднимаются к Евгению. Вместе с ними поднимаются книги со стола, ваза с цветами, покрывало с дивана. Ваза переворачивается, цветы медленно выплывают из неё вместе с пластической антиформой воды, распадающейся на отдельные шарики, которые разлетаются как прозрачные микропланеты по галактике комнаты. Полевые цветы словно кометы движутся по зигзагообразным орбитам, сталкиваясь с плавно-нежными туманностями и созвездиями грудей, бёдер и ягодиц.