Метаморфоза

Валерий Котеленец

МЕТАМОРФОЗА

Рассказ


Едва прострекотал будильник, инженер Глухов пружинисто вскочил, наскоро позавтракал и торопливым шагом отправился на службу.
Утро выдалось тихое, солнечное. Палисадники ломились от невиданного буйства цветущих без всякой меры яблонь. Жужжали пчелы. Собаки, погромыхивая цепями, лениво отгавкивались из будочных амбразур. Сонные люди хлопали калитками и шли по своим неотложным делам.
Инженер миновал улочки частного сектора, выбрался на широкую оглушительную автостраду и поспешил к остановке, расположенной на противоположной стороне проезжей части, где ему надлежало сесть в автобус 37-го маршрута, идущий в центр.
И тут, когда Симеон Ильич уже почти пересёк бетонную полосу дороги и, завидев подкатывающий автобус, прибавил ходу, с ним случилась какая-то странная, необъяснимая метаморфоза. Всего его будто бы пронизало насквозь порывом свежего ветра, а в мозгу что-то ослепительно вспыхнуло. И сделалось вдруг как-то удивительно светло и легко, словно упала с глаз темная глухая повязка, что тяготила Глухова всю жизнь и мешала с самого рождения видеть истинную суть сущего. Как будто из него родился на свет новый, неизвестный человек. Не человек даже, а некое высшее сверхсовершенное и сверхсознательное существо. А прежний человек - достаточно мелкий и невразумительный - тут же исчез, моментально вытесненный новорожденным напрочь и без следа.
Взглянув на мир новыми, словно бы телескопическими глазами, Симеон Ильич понял, что на службу ему теперь идти не нужно, поскольку все сомнительные ценности былой жизни, её дурацкие законы и маразматические устои утратили всякий смысл и значение.
Он повернулся на сто восемьдесят градусов и направился домой, так как идти ему больше на всём этом свете было некуда.

Дома всё заметно изменилось за каких-нибудь полчаса его отсутствия, сделалось тусклым, невзрачным, чужим. Вещи, казавшиеся прежде вполне одухотворёнными, полными тепла и внутреннего соодержания, стали пустыми и ненужными, как посторонний мусор.
Симеону Ильичу подумалось, что напрасно он явился сюда, на это печальное кладбище своего невозвратного прошлого.
Тут он вспомнил о женщине, с которой прожил под этой вот самой крышею почти двадцать лет. Вспомнил её лицо, а затем - имя.
Евдокия была в спальне. Но занималась она вовсе не генеральной уборкой, каковую вознамеривалась затеять тотчас же после ухода мужа.
Она возлежала в постели. В пространстве между ней и зелёным байковым одеялом явственно угадывались очертания инородного мужского тела значительной комплекции.
При ближайшем рассмотрении им оказался никто иной как сосед Глуховых Степан Мимоходов, коему в данный момент полагалось находиться совсем в другом месте - у себя дома, на больничном, взятом три дня назад по причине паховой грыжи.
Нынешний Симеон Ильич мог бы и не обратить на такую мелочь серьёзного внимания. Низменные человеческие эмоции и страсти, казалось, испарились из него без остатка. И женщина эта была женой не ему, а тому прежнему Симеону Ильичу, которого более не существовало в природе. Но он ошибался. Тот инженер Глухов не умер ещё в нем до конца. Он вдруг очухался, заворочался внутри и вновь объявился на свет, задыхаясь от ярости и требуя немедленного отмщения.
- Встать! - заорал он, ослеплённый гневом.
Но крик его не возымел никакого ответа, как если бы он кричал не вслух, а про себя.
Тогда он рассвирепел окончательно и кинулся в чулан. За топором.
И сейчас только заметил в себе Глухов некоторые странности, на которые не удосужился обратить внимание раньше. Например, что бежит он совсем не касаясь поверхности пола. И что проходит из комнаты в комнату, не открывая дверей. Прямо насквозь, как нож сквозь масло. А когда рука его пыталась ухватить топорище, пальцы смыкались, не ощущая ничего материального, как будто тщилисъ поймать не твёрдый кусок дерева, а неосязаемую горсть воздуха.
«Что за чертовщина?..» - растерялся Симеон Ильич.
Он выскользнул из запертого чулана в прихожую. И там, глядя в большое трехстворчатое зеркало, констатировал полное отсутствие своего отражения, а равно - и самого себя.
«Куда же я делся-то весь? - удивился Глухов. - Чем же я тогда вижу, чувствую, соображаю?»
Тут же он забыл о цели своего визита в чулан, о тех двоих в спальне, и предался глубоким метафизическим раздумьям. Ситуации это не прояснило. Но прежний Симеон Ильич стал в нем понемноry жухнуть, скукоживаться, пока не выветрился окончательно, как пустая подсолнечная шелуха.
И опять ему сделалось легко и светло. И понял он, что пришло время покидать это чужое место. Но едва он вознамерился сделать это, входная дверь широко распахнулась. Тучная женщина, в которой он признал жену Мимоходова, ворвалась в прихожую с улицы. Взъерошенная, похожая на большую, непомерно раскормленную курицу, ринуласъ она прямо в спальню, проскочив сквозь Симеона Ильича, как сквозь пустое, не занятое ничем место.
- Задавили! Задавили! - кричала она истошным криком.
- Кого? - выглянула из комнаты неодетая, белая, будто стена, Евдокия. В приотворённую дверь было видно, как мечется голый Мимоходов, ища спасительного укрытия.
- Да Симеона же твоего! Там, на дороге! Насмерть!..
Соседка вдруг осеклась, завидев в щели знакомый мужнин зад, смела в сторону дебелым плечом онемевшую хозяйку и ворвалась в спальню, подобно разгневанной Немезиде.
«Слава Богу, что я умер! - вздохнул облегчённо Симеон Ильич, поднимаясь в желанные горние выси. - А то что бы я делал сейчас здесь, в этом доме, с этими людьми?..»