Встреча актера на родной земле

Пропустил три дня. Ничего не писал. И вот уже трудно приступать снова. Жизненная суета это как запой. Из суеты трудно выходить. Писать – значит размышлять, путешествовать в себя, смотреть на мир трезвыми глазами. Это очень тяжело. Трезво смотреть на мир сложно. Когда всё встаёт по своим местам, потом снова трудно возвращаться к суете. Она раздражает, или нет, она просто отходит на второй план, она безразлична, а из-за этого можно потерять семью, работу и уверенность окружающих в твоей адекватности.

Вам так же тяжело следовать за моей мыслью, как мне это писать? Или мне это только кажется. Я даже вспотел. Впрочем, я недавно пришел из бани. Пью чай. Оттягиваю тот момент, когда придётся писать эти строки. А писать надо. Кровь из носу. В буквальном смысле.

Как говорят каратисты: не знаешь с чего начать – начинай с драки. Конечно, они так не говорят. Они говорят, не знаешь что делать – сделай шаг вперёд. Впрочем, может, и здесь я перевираю. Скажем так, я думаю, если писатель не знает, с чего начать, ему надо начинать с драки. Это же простейшая форма конфликта.

Амаду наконец-то приехал на родину. После двух лет трудов, учёбы и работы в столичном театре. Он ждал если не цветов, то дружеских объятий. Однако все были заняты. Лето, брат, театральный сезон закрыт, все на покосе, на рыбалке, в загуле. «Нахрена ты припёрся из своей Москвы?» «Ах, если бы она была моя». И тут он встретил друга. Хотя на безрыбье и рак акула.

Они, естественно, завалились в летнее кафе. Естественно, выпили за встречу, дружбу, театр, Калягина, Мельпомену и Талию. Причём прекрасных талий вокруг было много, и с каждым глотком становилось всё больше. Однако обладательницы чудесных талий не узнавали великого артиста. Пока ещё! И они об этом пожалеют, йо-хо-хо!

И тут Амаду вспомнил один заветный адрес, где его ждали, да-да, он верил в это, его ждали там, хотя прошло два года, и он не писал, не звонил, но ведь там обещали ждать, а для женщины святое пообещать и ждать, иначе ещё для чего женщины-девушки и нужны? И Амаду решил отвести немного сомлевшего друга домой и отправится на романтическое, два года назад обещанное свидание.

Они шли по тёмным улицам, так как в Горно-Алтайске фонари в те времена отключали в полночь и включали только в шесть. Впрочем, летом заря с зарёй встречаются. И два друга, как две зари, шли, почти обнявшись, и испытывая к друг другу громадные приступы уважения.

И тут из-за угла вышли гопники. Местные. Картина не имела никакого национального подтекста, так как хулиганы оказались, как и наш герой, и его друг, алтайцами. Местная гопота не смотрела ещё «Солдатов» и «Звезду» и не представляла, кто стоит перед ними едва покачиваясь. Гопники попросили на пиво. Амаду, как порядочный гражданин, засомневался в совершеннолетии просителей. А те, в свою очередь, засомневались в необходимости такого количества зубов и глаз на лице артиста.

Недобрая дюжина гопников окружила актера и его друга. Друг и актер приняли удобные для боя позы. Они не боялись, они были уверены в своем опыте. Столкновение стало неизбежным. И тут в руках гопников появились палки, кастеты и нунчаки. Поколение воспитанное девяностыми оказалось прокачанным для ближнего боя. Первым по голове дубинкой получил друг Амаду. Тут Амаду зарычал как зверь, чем немного смутил подростков, взвалил друга на плечо и помчался по улице. Отступить – не значит проиграть.

Погоня была красивой, хотя и недолгой. Всё-таки два года без практики, алкоголь, тело раненого товарища. Враги бежали словно нехотя, подтрунивая над своей жертвой, совершенно уверенные, что та далеко не уйдёт.

Амаду оказался возле забора сетки-рабица, которая держалась на железных трубках-столбах. Амаду положил друга на землю и нечеловеческим усилием вырвал железную трубу из земли. Подбежавшие парни с интересом смотрели, что будет делать этот уникальный человек, который никак не хотел упасть, не хотел умолять о пощаде, и всё чего-то, по их меткому выражению, «рыпался». Амаду был прекрасен как древний богатырь. Вот он махнул железным мечом (простите, трубой), и недобрая дюжина уменьшилась до семиглавого Дельбегеня. Раненые враги расползались как тараканы.

Однако остальные, ненадолго отступив, перегруппировались и пошли в атаку. Причем сразу со всех сторон. У ног Амаду лежал товарищ. А над головой, как пропеллер со страшным свистом вращалась железная труба. Ребята с палками хотели прорваться к телу артиста, но отлетали как малыши с испорченной карусели, которая стала крутиться в десять раз быстрее, чем нужно. Идиоты, они же не знали, что актеров учат мастерству сценической драки и фехтованию. И пусть только на шпагах и саблях, а не на железных трубах, но тут ведь важна техника и фантазия, а не полное соответствие.

Вот ещё один смелый любитель лёгкой наживы получил волшебной палочкой-гигантом в плечо, и плечо врага повисло бессильной плетью. Вот другой нападавший звякнул кастетом о ржавый столб, летающий в воздухе с бешенной скоростью, и нападавший завизжал, как побитая собачонка. Вот третий получил трубой в лоб, да так, что труба в руках Амаду запела, а голова пострадавшего загудела в унисон.

Активных нападавших осталось четверо. Однако силы у артиста не бесконечны. И уже труба летает не так резво. Амаду получил пару раз палкой, причем по голове. На него словно опрокинули сверху детское ведёрко с красной краской, которая в утренних сумерках казалась черной. Восток светлел, а в глазах темнело. Так бы и лишился алтайский народ своего талантливого сына, под безумной яростью его менее талантливых сыновей, но тут появилась милиция.

Патрульная машина ехала не торопясь, словно балерина в белой пачке и на пуантах шла по грязной улице, боясь запачкаться. Шайка лихих подростков, подбирая раненных (ну, хоть что-то человеческое в шпане было, не бросали они своих), быстро расползлась по углам, однако не так далеко, и Амаду видел, эти упыри готовы в любой момент вернуться. Амаду обессиленно уронил свой импровизированный лом. Спасительная машина подъехала, притормозила и поехала дальше.

Амаду крикнул «Эй!». Амаду сказал несколько крепких алтайских и русских слов. Но машина ехала дальше, причем так же медленно. Голос Амаду сорвался от такой наглости, и он не прокричал, а прохрипел «Помогите! Человек умирает». Из темных щелей вокруг, куда забились злые тараканы, уже слышался зловещий шорох и утробный смех, обещающий: сейчас патрульная машина скроется за углом и всё, паренёк столичный, тебе хана.

Амаду схватил железное копьё и метнул его в удаляющийся автомобиль. Нет, он ничего не пробил, не разбил, просто железо звякнуло о железо, а потом ещё раз забренчало о камни на дороге. Но жестяная будка остановилась. И к Амаду вышли, и скрутили его, и поволокли к машине. Будущая звезда кричал, что не того повязали, настоящие монстры сидят в темноте. Но грубые стражи закона затолкали его в нутро милицейского ГАЗика, туда же приволокли и друга. Амаду сказал милиционерам что он актёр, что на них напали. Видимо актеров милиционеры встречали часто, потому что на них рассказ Амаду не возымел никакого действия.

И только в дежурной части, один из милиционеров узнал артиста. Объяснил товарищам, кто перед ними, дал позвонить. Актеру дали умыться, другу вызвали скорую. Всё пошло так, как оно должно было быть. Сустав судьбы встал на место. Хотя хулиганов не нашли, но возникла привычная суета, какая возникает вокруг известного и любимого. И тут Амаду расслабился и потерял сознание.

А потом он рассказывал мне эту историю, а я удивлялся, как же тогда параллельно шли наши судьбы. Ибо и я в то лето в своем родном Горно-Алтайске попал в драку. А как это произошло, расскажу в другой раз.

© Сергей Решетнев