Рай

Грешники попадают в ад, безгрешные люди – в рай. А те кто посередине – на дополнительное собеседование.

Павел Павлович Куролесов попал как раз туда – на это самое собеседование. Он был приблизительно посередине, между праведником и грешником, и ему позволили самому сделать выбор. Павел Павлович хотел увидеть всё собственными глазами, хотя в душе, конечно же, всеми фибрами естества тянулся к раю.

Соблазнительная ангелица была его экскурсоводом по раю и одновременно рекламным агентом. Она показывала местные достопримечательности и нахваливала райский сервис, склоняя клиента на "путь истинный".

Куролесову она нравилась невыносимо. Обаянием, улыбчивой непосредственностью и прекрасными буферами: объёмными и налитыми женственной силой. Одеяние ангелицы состояло из сущего пустяка, о котором и говорить не стоит, настолько оно было эфемерным. Тончайшие как вуаль белоснежные трусики и такой же белоснежный лиф – вот всё, что прикрывало её знойные формы. А ангельские крылышки за спиной красотки добавляли образу пикантного романтизма.

Её прелести были как на ладони, и этот факт искренне вдохновлял. Павлу Павловичу хотелось петь, плясать и любить всех на свете. Особенно эту самую ангелицу. Хотя скорее всего Павел Павлович поддался излишним фантазиям, чрезмерно и неоправданно забегая вперёд.

– Здесь у нас райские сады, – рассказывала ангелица и показывала изящной рукой в ту сторону, где они цвели и зеленели. – Дальше водопады высоких чувств, круговороты небесных сфер, эстетика платонических отношений и закат в стиле сюрреализма.

Павлу Павловичу всё это очень нравилось. Особенно "водопады чувств" и "эстетика отношений". Он разглядывал издалека счастливых жителей рая в белых длинных одеждах с улыбками мирской любви на одухотворённых лицах. Они гуляли по райским садам и наслаждались пением птиц – наполненные искренним счастьем и противоестественным умиротворением. Но больше всего ему нравились витавшие вокруг ангелицы – восхитительные и формовитые, не чета кривозадым бабам из опостылевшей земной жизни. Павел Павлович искренне не понимал равнодушия жителей рая к этим волшебным созданиям. Праведники, что с них возьмёшь!

Но настроение изменилось, когда из подкатившего белоснежного лимузина вывалился какой-то местный мажор. Нахальный и самодовольный щёголь в костюме от "Пьер Карден", с внешностью преуспевающего сутенёра. Холёный и лощёный до состояния искреннего возмущения!

Он нагло лапал сразу двух ангелиц, временно отдыхавших от обязанностей экскурсовода по причине отсутствия свежих клиентов, и шептал им на уши какие-то пошлости. Но те и не думали возмущаться, а только хихикали от удовольствия – игриво и восхитительно. Куролесову их поведение очень понравилось и даже захотелось остаться в раю навсегда.

– Пойдёмте в бурьян, девчонки! – развязно заманивал щёголь. – Я открою вам вершины романтики и прелести качественной камасутры.
 
"Девчонки" отозвались журчащим смехом и репликами в легкомысленном стиле. Щёголь прихватил их и повёл в кусты, где притаился комфортабельный сексодром. Руки его спускались всё ниже и ниже, со стройных точёных талий до уровня непристойности и намечавшегося блуда.

Сопровождавшая Павла Павловича ангелица смотрела на компанию с праведным осуждением и откровенной завистью.

– Не обращайте внимания, Павел Павлович. Это Амур, местный охальник и балагур. Он бог, и потому такой офигевший. Все остальные у нас смиренны, как божьи агнцы.

"Я тоже хочу быть Амуром, – подумал Павел Павлович, размечтавшись, – таким же офигевшим охальником. Тискать прелестные задницы и эксплуатировать их как частную собственность как можно чаще".

Непосредственность ангелиц ему очень понравилась. Особенно их сговорчивость и прелестное легкомыслие. Он принял окончательное решение – он выбирает рай!

Павел Павлович с юных лет мечтал попасть именно в рай. Любвеобильные гурии, обещанные кораном в загробной жизни для истовых праведников, особенно его вдохновляли. Он даже едва не принял ислам, но вовремя спохватился. Арабские гурии прельщали его всё-таки меньше, чем белокожие прелестницы с крылышками из родного христианского рая.

У Павла Павловича был даже пунктик на этот счёт. Он так неистово стремился в рай, что за всю свою долгую жизнь нарушил из десятка заповедей всего лишь одну: не прелюбодействуй. Нарушение всех прочих заповедей он старательно обошёл стороной, искренне надеясь, что это зачтётся ему на божьем суде. И он оказался прав – ему зачлось. Всё, кроме пункта "прелюбодеяние". Тут он дал слабину, да такую слабину, что черти в аду крестились.

Павел Павлович не считал победы на любовном фронте, не вёл дневников и не ставил галочек, как делают пикаперы и прочие безмозглые пошляки. Ему просто нравились женщины, нравилось женское общество, нравились их тела и темперамент в постели. В переводе на простонародный язык: он был бабником.

И, как ни странно, женщины в большинстве своём благоволили к нему и отвечали взаимностью. Это радовало далеко не всегда, а порой даже напрягало. Ты не думаешь о любви и романтике, когда на тебя надвигается атомный ледокол водоизмещением несколько тысяч тонн, напрочь лишённый женской привлекательности. В таких случаях Куролесов брал ноги в руки и давал дёру.

Он любил привлекательных, ласковых и ухоженных, и совсем не любил скандалисток и стерв. Таких особ Павел Павлович не выносил органически и всячески их сторонился. Вынос мозга с поножовщиной и побоями были чужды ему в качестве развлечений. Как и всякая прочая внутрисемейная маета с наличием экстримала. Павел Павлович предпочитал спокойствие и тёплый очаг, пусть даже без постоянства.

– Подписывайте контракт и после стандартизации всё ЭТО будет вашим! – пообещала прелестная ангелица, выводя Павла Павловича из задумчивости. Она окинула жестом точёной руки всё вокруг, имея в виду и себя.

Павел Павлович так обрадовался, что даже забыл спросить, что такое "стандартизация". Спартанским усилием воли он оторвал глаза от предмета желаний, проглотил слюну и углубился в чтение договора, который ему подсунули. В конце документа было написано мелким шрифтом и как раз в тот момент, когда Павел Павлович до него добрался, гибкий стан ангелицы прогнулся ему навстречу особенно грациозно. Павел Павлович повернул голову, посмотрел на изящный стан, сглотнул слюну второй раз и забыл про чтение напрочь. Ему нужно было лишь подписать – и он подписал.

Ангелица умыкнула у него документ и обворожительно улыбнулась. Павел Павлович расплылся в лице от невыразимого счастья, уже витая в голубых мечтах. И в тех же мечтах снимая с ангелицы последние шнурочки-трусики, отделявшие от долгожданного грехопадения в райских кущах. Рай – как это восхитительно!

– А теперь я познакомлю вас с нашим системным администратором, – проворковала вожделенная ангелица. – Он бдит за райской нравственностью, препятствует грехопадению и принимает меры профилактического характера.

Системный администратор Павлу Павловичу совсем не понравился. Он напомнил ему средневекового палача – угрюмостью и набором инструментов, которые раскладывал на столе. Особенно не понравились огромные ножницы, похожие на садовый секатор, которым обрезают ветки. Бутылка с зелёнкой, вата и рулон широкого лейкопластыря – тоже не воодушевляли.

– Снимай штаны, будем стандартизацию проводить! – рыкнул администратор по-мужицки грозно.

Павла Павловича затрясло крупной дрожью от внезапно нагрянувшей ужасной догадки. Он вспомнил жителей рая, их постные одухотворённые лица и полное равнодушие к женским прелестям. Какой же он олух, едрён батон! И Павел Павлович схватился руками за голову.

– Это анестезия! – объяснил системный администратор и выставил перед ошарашенным Павлом Павловичем огромную бутыль самогонки. – А это закуска: солёные огурцы и квашеная капуста.

– Но это ведь не гуманно! – Павел Павлович умолял и просил пощады. – Вы люди или изуверы, мать вашу! Как можно делать такое с живым человеком?! Пожалуйста, пожалейте меня!

– Ещё чего не хватало! – возмутился администратор. – Чтобы ты, кобелина, нам всех ангелиц тут перепортил?! Здесь рай, а не Содом и Гоморра! Сам захотел быть праведником, никто тебя за язык не тянул! Поставил подпись – выполняй обязательства!

– Но я подумал совсем не об этом... – промычал Павел Павлович. Он показал на бюст ангелицы и прочие её прелести очень красноречивым взглядом. Затем не сдержался и, жалея себя, горько заплакал.

– Ышь, чего захотел, охальник! – администратор бросил ревностный взгляд на бюст ангелицы. – Это в аду пьяные сабантуи, оргии с дьяволицами, дискотеки на раскалённых сковородах и прочая содомия. Для того он и ад, чтобы грешники там страдали! А у нас в ходу благочестие, возвышенные идеалы и казарменный распорядок дня!

– Да лучше бы я в аду горел, чем такое! – кричал в истерике Павел Павлович и заливался слезами. – Там оргии, шашлыки под коньяк и никаких секаторов для принудительной профилактики.

– Тело – сосуд греха! Подлинная благодать в возвышенности души! – возрёк администратор авторитетно и показал указательным пальцем вверх. – Быть праведником – почётная доля! Чти и не богохульствуй!

Павел Павлович вскочил со стула, сжал кулаки и заозирался по сторонам.

– Сопротивляться бессмысленно! – предупредил администратор бесстрастно. – Прими свою долю смиренно, иначе познакомишься с инквизицией. Застенки и пытки враз тебя отмуштруют.

Павел Павлович представил себя в роли Коперника на костре, понурил голову и бессильно рухнул на стул.

Администратор налил ему стакан "горькой" и пододвинул ближе твёрдой рукой.

– Дайте стейк или бутерброд хотя бы! – завопил Павел Павлович недовольно. – Я не привык закусывать всякой дрянью!

– Скоромного не держим, – фыркнул администратор, – тут рай, а не ресторан "Астория". Отвыкай от греховодных привычек.

Куролесов перекрестился и ахнул залпом целый стакан.