Бумеранг

                БУМЕРАНГ   
                Роман

Клянусь… считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками, и в случае надобности помогать ему в его нуждах...
Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости...

Из клятвы Гиппократа, выра-жающей основополагающие мораль-ные и этиче¬ские принципы поведения врача.

  1.    В Ростов весна в первом году третьего тыся-челетия пришла строго по расписанию, двадцать первого марта, в день весеннего равноденствия. Ещё безлиственные кусты орешника покрылись длинными бежевыми серёжками. Проснулись шмели и мухи, принялись строить гнёзда прилетевшие жаворонки и ласточки. Чуть позже зацвели одуванчики и сирень, зазеленела берёза, стоящая у забора садового участка Мартироса Акоповича Григоряна, известного в городе журналиста. Ветер стих. Красный столбик термометра устремился вверх,  а с заходом солнца можно было услышать страстный вопль соседского кота, пришедшего навестить свою подругу – сибирскую кошку, названную за её нежность Лаской. В сад привезли и её. Уж очень любила она бывать здесь.
Мартирос Акопович с Жанной Филипповной приехали сюда  в первый раз после долгой, успевшей надоесть, зимы.
Весной работы в саду много, и только к часам пяти, наработавшись, они сели на веранде обедать.
– Думаю, через пару недель можно будет переезжать, – сказал, вытирая руки полотенцем, сорокадвухлетний Мартирос, мужчина среднего роста с чёрными смоляными волосами и блестящими глазами. Мясистый ровный нос на чуть смуглом его лице и алые, сочные губы, блестящие чёрные глаза и большой лоб говорили о его чувственности, а мускулистый, сплошь покрытый волосами торс свидетельствовал, что ему не был чужд физический труд, приносящий скорее удовольствие, чем усталость.
– Первого апреля и переедем, – отозвалась Жанна, спортивного вида женщина с коротко стриженными «под мальчика» волосами. Физически сильная, она с лёгкостью одной левой рукой взяла с пола ведро с водой и наполнила ею умывальник. – Пригласим друзей, организуем шашлыки и откроем сезон.
Мартирос  кивнул.
– Принято. Я к этому времени сделаю салаухинскую водку…
– Ты лучше свою бормотуху сделай. И пьётся легко, и приятна на вкус.
– Не успею. То – водка, а то – наливка. По техноло-гии для её приготовления требуется не менее полутора ме-сяца. Но у нас в баре бутылочка стоит. Думаю, хватит.
Пообедав, они засобирались домой.
Мартирос уложил в багажник пустые бутылки из-под химикатов, вещи, которые Жанна решила постирать.
– В следующий раз нужно будет кустарник опры-скать, – сказал Мартирос Акопович, закрывая калитку на замок. Они сели в старенькую, видавшую виды «шестёрку» непонятного цвета, и поехали домой. Почти час тащились по городу, подолгу стояли в пробках. Спешить было некуда, и по дороге Жанна вспоминала, что нужно будет пригласить друзей, купить на рынке мясо и замариновать его, чтобы торжественный переезд на «дачу» отметить весело и интересно.
Жили они в Нахичевани на пятнадцатой линии в ста-реньком доме, доставшемся Мартиросу от родителей. Де-сять лет назад его мама, Лали Арамовна, умерла в онколо-гическом институте. Отец, Акоп Артёмович заведовал от-делом в военной окружной газете. Тридцать первого де-кабря 1994 года в Первую чеченскую войну он погиб при штурме Грозного. Ему было пятьдесят девять лет. Так в тридцать пять лет Мартирос осиротел и жил с тётушкой Ануш, старшей маминой сестрой. Она приехала из Арме-нии, где жила в горном селе с турецким названием Дарачичаг. Сейчас, конечно,  Дарачичаг переименовали в Цахкадзор, и село превратили в прекрасный курортный городок. Но она, как жила там в своём стареньком домике, сложенном ещё её дедом, с земляной крышей у подножья Алибека, так и жила. Да и жизнь в последние годы стала у неё уж слишком шумной. Построили канатную дорогу на снежную вершину, и теперь не было ей покоя от толп туристов и лыжников, приезжающих сюда и летом, и зимой. О каком покое можно было говорить, когда до глубокой ночи раздавались звонкий смех и громкие песни под гитару или зурну. А когда заболела в Ростове её сестра, не раздумывая, она бросила всё и уехала к ней, чтобы хотя бы чем-то помочь. Да так и осталась жить с племянником.
Молчаливая, несколько медлительная, она целый день что-то делала: убирала, покупала продукты, варила, стирала… Находила себе работу. Жила в маленькой ком-натке, которую сделали, обложив кирпичом часть веранды. Туда провели отопление, свет. Поставили кровать, не-большой столик, шкаф. Тётушка Ануш категорически от-казывалась перейти в светлую и просторную комнату в до-ме.
– Я у себя только сплю. Зачем мне куда-то перехо-дить? Весь дом в моём распоряжении. Целыми днями во-жусь в саду. Дел много. Мне хватает и воздуха, и солнца. Не вечно же ты будешь один, – говорила она по-армянски. – Приведёшь достойную женщину, вам эта комната приго-дится. Купите красивую мебель, сделаете ремонт. Мне мо-ей на веранде вполне хватает. Зачем мне большая комната?
За эти годы она научилась русскому языку и почти свободно общалась  на нём. Но говорить предпочитала на армянском языке, и не всегда понимала своих соседей, ме-стных Нахичеванских армян. Тогда переходила на русский язык.
Шли годы. Мартирос, и не думал о женитьбе. Его ув-лекала работа. Специального корреспондента газеты «Красная звезда», молодого и энергичного парня из Росто-ва несколько раз направляли  в «горячие точки». Был ра-нен, почти год лежал в госпитале, где под руководством друга отца написал кандидатскую диссертацию. Кавалер ордена «Красной Звезды» и медали «За отвагу», в 1996 го-ду он защитил диссертацию и был принят на работу  на факультет журналистики Ростовского государственного университета. Говорили, что декан факультета считал отца Мартироса своим крёстным отцом в профессии.  В память о нём  Николай Ефимович Егоров и настоял на том, чтобы после защиты Мартироса Акоповича перевели с должности ассистента на должность доцента кафедры. И, надо признать, никогда об этом не пожалел.
Как-то Мартирос заболел. Боль в правом боку была нестерпимой. Его тошнило, всё время хотелось лежать на правом боку, поджав ноги. В таком положении боль не-сколько стихала.
Тётушка вызвала скорую помощь, и через час он уже лежал на операционном столе, где его оперировала  заве-дующая отделением Жанна Филипповна Бойко.
Ровесница Мартироса, она тоже недавно защитила кандидатскую диссертацию. За шапочкой и маской Марти-рос не видел её лица, но огромные глаза, словно чёрные дыры в космосе, притягивали его.
Пока проводили анестезию, стараясь не прислуши-ваться к тому, что происходит, Мартирос, чтобы как-то се-бя отвлечь, сказал:
– В литературе я привык представлять себе  хирурга с капельками пота на лице. В литературе хирурги  уж очень отличаются от реалий.
–  Это хорошо, что вы думаете не о том, что здесь происходит, а размышляете о том, что в литературе всё не-редко приукрашивают, – откликнулась Жанна Филиппов-на. –  Искусство продления жизни состоит в том, чтобы её не сокращать. А теперь не отвлекайте меня. Полежите спо-койно.
– Что же мне делать? Так лежать скучно.
– Сочиняйте стихи, – ответила Жанна Филипповна и сделала разрез кожи. Защёлкали кровоостанавливающие зажимы. Слышны были короткие распоряжения:
– Тампон… Зажим!.. Ещё зажим… Промокни!
Мартирос Акопович пытался сочинять стихи. Менял фразы, слова, и когда было готово четверостишье, громко произнёс:

Ты – текущего счастья исток,
Ты – поэзия пушкинских строк,
Ты – где солнце, где небо, цветы.
Целый мир для меня – это ты!

Продолжить своё сочинительство ему не удалось. Ас-систент зашил кожу, наложил наклейку и на каталке его повезли в палату.
Операция по поводу аппендицита – не сложна и не требовала, чтобы оперирующий врач, тем более, заведую-щая, несколько раз в день навещала больного. Но она при-ходила так часто, что сотрудники шушукали: «Наша-то, влюбилась!».
Впрочем, этого она и не скрывала.
Жить на зарплату было непросто, и Жанна взяла ещё полставки, которые отрабатывала дежурствами.
Мартирос лежал в коммерческой палате один. Жанна приходила к нему, но о чём они говорили, никто не знал. После того, как выписался из больницы, он стал встречать её после работы. Как правило, в руках у него были розы. Они садились в машину и ехали в театр, филармонию, куда Мартирос заранее покупал билеты. Нередко ездили просто на природу, к Дону. 
 Мартирос был эрудитом. Он не любил, когда, желая сказать ему что-то приятное, ему об этом говорили.
–Эрудиция, – отвечал он, – это пыль  книжных полок.   Можете мне поверить: это совсем не комплемент.  Эрудиты – хорошие оппоненты, но часто безапелляционны и агрессивны. Разве я такой? Творческий человек  генерирует идеи, ценность которых нельзя даже сравнивать с тем, что может  делать эрудит. Его вполне может заменить компьютер, тогда как творческого человека он не заменит. И причиной тому –  слабое ассоциативное мышление. Для творчества плохо и слишком мало, и слишком много знаний!
 Мартирос знал английский язык, историю литерату-ры, очень любил поэзию. Память у него была отменной, так что часто свои утверждения он дополнял стихотворны-ми строчками, или цитатами авторитетных людей. При этом был, как казалось Жанне, уж очень пессимистически настроен по отношению будущему.
Жанна никогда над этим не задумывалась. Ни на Дальнем Востоке, когда была замужем, ни здесь, её не ин-тересовало, что происходит в мире. Она была увлечена хи-рургией, читала лишь специальные журналы и моногра-фии. Но с Мартиросом ей было интересно.
– В Россию  можно смело верить, но ей опасно дове-рять, – заметил как-то он, провожая её домой. –  В России во все времена всё зависило от амбиций  лишь одного че-ловека. Вокруг него армия шестёрок-лизоблюдов. И со-вершенно неважно, на каких они должностях. Это один из верных признаков тоталитарного режима.
– Тебя посадят раньше, чем ты этого захочешь, – с тревогой заметила Жанна, взявшись за руку Мартироса. 
– Мне недавно рассказали байку, будто её поведал своим коллегам Михаил Суслов, секретарь ЦК КПСС, от-ветственный за идеологию, – сказал он, стараясь перевести  разговор в шутку. – Дело было в Советские времена. На бульвар привезли бочку кваса. Продавец отцепил её, гото-вясь торговать. Подходит к нему невзрачного вида мужи-чок:
  – Сколько стоит бочка? – спрашивает он.
– Ну, считай: двести литров, по тридцать копеек кружка. Сто двадцать рублей.
– Покупаю всё! – сказал тот, доставая из кармана две сотенные и протягивая их продавцу. – Сдачи не надо. – Вечером придешь за пустой бочкой.
– Мистер-Твистер  нашёлся! – недоверчиво восклик-нул продавец. – Откуда у тебя такие деньжищи?
– Какие это деньги? То сдача! – бросил мужик.
Продавец ушёл, а мужик развернул плакат:

БЕСПЛАТНЫЙ КВАС.
ПЕЙ –  КТО СКОЛЬКО ХОЧЕТ!

Народ сначала удивился. Потом люди стали подхо-дить по одному. Потом очередь образовалась. Длинная, шумная. Потом толпа. Мат, крики. Кто-то без очереди лез, кому-то не досталось. Началась драка. 
Приехала милиция. Толпу разогнали. Зачинщиков – в кутузку. Мужика – туда же. Начинают его прессовать:
 – С какой целью спровоцировал драку?
          – В мыслях не имел.
          – Незаконной торговлей занимался?
          – Бесплатно людей квасом угощал. От души.
          – Значит, квас ворованный!
          – На свои кровные купил.
          – Может ты псих?
          – Нормальный. У меня и справка есть.
– Ладно, мужик. Мы тебя отпустим. Только скажи, зачем ты это сделал? Зачем свои деньги потратил?
          – Ладно, так и быть, скажу. Человек я уже не моло-дой. До коммунизма точно не доживу. А так хотелось по-смотреть, как оно будет... при коммунизме.
Жанна улыбнулась.
– Ну и мастак же ты разные байки рассказывать.
– Я это к тому: не посидеть ли нам в кафе. Пиво пить не будем, а вот шампанским мне бы хотелось тебя уго-стить.
Жанна согласилась. Они зашли в кафе, расположен-ное недалеко  от её дома. Чуть было не сказала ему, что  после бокала шампанского и шоколада принято девушке делать предложение. Вот уже  год, как они катаются на его машине, а он всё о древностях ей рассказывает. Или боится чего? Так, давно уже не маленькие.
– Не пора ли и нам… – начала, было, она, но он пере-бил её, не желая ставить в неловкое положение.
– Именно сегодня я, набравшись смелости,  хотел предложить тебе… это самое… – смущённо произнёс Мар-тирос.
– Нам уже немало лет, – радостно защебетала Жанна, – не могу поверить, что ты новичок в таких делах.
– Каждый имеет право верить во что угодно. Но ты мне очень нравишься, я хотел бы сложить наши одиноче-ства и попробовать обрести общее счастье. Давай за это выпьем!
Мартирос наполнил бокалы, и они выпили, глядя друг другу в глаза.
Жанна улыбнулась.
– Я слышала, что плотник напивается в доску, сте-кольщик вдребезги, сапожник в стельку, пожарник в ды-мину, свинарка до поросячьего визга, электрик в отключ-ку, математик в ноль, физкультурник в лёжку, медик до потери пульса. До чего допивается журналист?
– Что ты!? Для того чтобы я напился –  шампанского недостаточно. Но честно признаюсь, не очень-то люблю допиваться до состояния, когда не лыко в строку, тем более что ещё не поздно. Мы сейчас закажем по чашечке кофе, потом заедем к тебе, возьмём то, что ты считаешь необходимым, и поедем в наш дом.
– Не торопишь ли ты события?
– Сколько времени потеряно... – возразил Мартирос. – Не хочу терять ни минуты!
– Но мы должны привыкнуть друг к другу. К тому же, ты ещё мне не сказал, как ко мне относишься…
– Вот не ожидал. Неужели ты ещё не научилась по-нимать языка моей души?
Жанна встала, поправила на себе блузку, и, улыбнув-шись, ответила:
– Любовь всегда обещает несбыточное, и заставляет верить в невозможное. Мы не в таком возрасте, чтобы о нас судачили. 
– Все всё давно знают. Впрочем, как скажешь, – отве-тил Мартирос. –  Обычно люди изучают друг друга три не-дели, любят три месяца, притираются три года и  остальное время терпят. Хотелось бы изменить это правило... Нам не двадцать лет. Давай, попробуем.
– Во-первых, – уже смелее стала говорить Жанна, – я не считаю себя старухой, и не стоит так часто повторять, что нам уже не двадцать. Ведь, нам ещё даже сорока нет! Возраст определяется не по паспорту. Душа была бы моло-дой! И, во-вторых, если двое любят, они всегда будут мо-лодыми друг для друга.
– Красиво говоришь! Настоящая любовь столь же редкое явление, как и гениальность, –  заметил Мартирос. – Мне бы так научиться.
Они зашли в её квартиру, небольшую однокомнатную в панельной девятиэтажке. Жанна собрала вещи, и они спустились на лифте к подъезду, где стояла машина.
– Честно говоря, я не ожидала от тебя такой реши-тельности. Хотя, признаюсь, ждала этого давно. Почему нужно было так долго ждать?
– Говорят: желание женщины – закон, а желание мужчины – статья. Да и не молод уже, чтобы получать по физиономии. Не знал, как ты к этому отнесёшься.
– Чего ты опасался? Если бы я этого не хотела, не стала бы с тобой ходить в театры, в филармонию. Думала, что ты лучше разбираешься в женщинах. Когда приходит любовь  – мозги у меня отключаются…
Они сели в машину и поехали через весь город в На-хичевань.
– Почему ты до сих пор одна? – спросил он.
– Этот же вопрос я могу переадресовать тебе. Что ка-сается меня, то, во-первых, не встречался тот, кого бы я хо-тела видеть рядом.
– А во-вторых?
–  А во-вторых  – не до того было. Защита диссерта-ции. Переход из медсанчасти Ростсельмаша в БСМП. Да и, знаешь, как говорят:  настоящие женщины не выходят за-муж за настоящих мужчин, потому что настоящая женщи-на с первого раза не соглашается, а настоящий мужчина два раза не предлагает. Но ты – особая статья. Ты мне сразу понравился, и я не хотела тебя упускать.
– Должен признаться, что и ты мне сразу понрави-лась. Когда ты приходила ко мне в палату и садилась ря-дом, мне казалось, что я готов луну с неба достать, только бы ты подольше была рядом со мной…
– Собственник! Я знаю, что если  мужчина готов на всё ради женщины, значит, он её любит.
– Ну да! А если женщина готова на всё ради мужчи-ны, значит, она его родила.
Приехав, Мартирос первым делом познакомил Жанну с тётушкой Ануш. 
Тётушке было уже около шестидесяти. Седовласая, худая, она внимательно посмотрела на Жанну, пожала про-тянутую руку и, сославшись на то, что уже поздно, ушла к себе. А Мартирос, понимая, что сейчас может чувствовать Жанна, обнял её и поцеловал.
– Теперь это и твой дом. Проходи, проходи... Я уст-рою небольшую экскурсию. Дом этот строил ещё мой дед сразу после войны.  Вот это гостиная… а это – наш с тобою кабинет. Тётушку тревожить мы не будем. Здесь у нас удобства, а рядом – спальня. Наконец, кладовка и кухня, где обычно мы едим. Кухня у нас, как видишь, большая. Как смотришь на то, чтобы выпить по чашечке кофе?
– С коньяком… Сегодня мы всё равно не заснём, так что – гулять, так гулять!

В ту ночь они не сомкнули глаз. Страстная любовь сменялась длительными рассказами о себе.
– Влюбилась я на втором курсе института. Он окан-чивал РАУ и получил распределение на Дальний Восток. Я перевелась в Хабаровский медицинский институт. Окончила в восемьдесят втором. Специализировалась в клинике профессора Карпова.  Моим непосредственным руководителем была доцент Сергеева, пожилая женщина, прекрасный хирург. Проработала в той клинике до девяносто первого года. Но потом наши отношения с мужем испортились. Он загулял. Перестал бывать дома. Лгал. Говорил, что занят на службе. А однажды я увидела его с девочкой, как мне казалось, недавно окончившей учёбу в школе. 
 – Вы столько лет прожили вместе. Почему у вас не было детей.
Жанна долго молчала, и Мартирос даже пожалел, что задал этот вопрос.
– Первый раз забеременела не ко времени, – тихо от-ветила она. –  Сроки родов совпадали с государственными экзаменами. Сделала аборт. Потом долго не могла забере-менеть. Однажды, казалось, всё случилось, но на пятом ме-сяце открылось кровотечение, и я потеряла ребёнка…
– Прости, что я пытаю тебя. Просто, хочу о тебе знать всё. Ты обо мне всё узнала ещё в больнице. А я о тебе ни-чего не знаю. Кто твои родители? Где живут? Есть ли у те-бя братья, сёстры?
– Есть старушка-мать. Но вот уже много лет, как она с младшей сестрой живёт в Испании. Там жили когда-то родственники папы. Так что в Ростове у меня, кроме тебя, нет никого. Только, вот что я хотела тебя попросить: не тащи меня в брак, как в кусты. Пусть пройдёт время. Или тебе необходим штамп в паспорте? Судя по твоему пове-дению, чувствую, как ты изголодался, истосковался. Давай, хотя бы немного поспим. Завтра, правда, мне на работу не идти – воскресение. Но, если хотя бы два-три часа не посплю, буду сонной весь день.
Мартирос обнял и поцеловал любимую. Прижав к се-бе, упрямо забормотал:
– Это уж как получится…

2. В июне выпускники тридцатой школы  вы-ходили в жизнь. На выпускном вечере преподаватели были необычайно доброжелательными и улыбчивыми. Приглашали своих бывших теперь уже учеников приходить, не забывать родную школу.
Молодые люди собирались группами, делились пла-нами, надеждами, клялись в вечной дружбе. Кто-то уезжал в Москву. Кто-то собирался в Петербург.
Особняком держалась небольшая группка: девушка и два парня. Дело в том, что они пришли в школу лишь после девятого класса. До этого учились в разных районах Ростовской области.

 Девушку звали Еленой Соловьёвой. Стройная, русо-волосая с ярко красными губками и блестящими серыми глазами, приехала из  станицы Багаевской. Отец её – Васи-лий Матвеевич, был инвалидом  первой группы. В 1998 году перенёс инсульт, и с тех пор передвигался на инвалидной коляске. Мать, Екатерина Никитична, – раньше работала в районной библиотеке. Сейчас пенсионерка ухаживала за мужем. С ними жила старшая сестра Елены – Анна, медицинская сестра, работавшая в приёмном покое районной больницы. Воспитывала двух деток: Колюшку девяти лет, и Машеньку семи. Жили они небогато. Спасало натуральное хозяйство: огород, сад, куры.
В Ростове проживала бабушка, мать отца. К ней и приехала Елена после девятого класса, чтобы учиться в Ростовской школе и подготовиться поступать в универси-тет на факультет журналистики. Репетиторов нанимать бы-ло не на что, но зато Елена посещала все консультации, проводимые на кафедрах. Готовилась к экзаменам в чи-тальном зале университетской библиотеки. Её не интересовали ни весёлые компании ровесников, ни театры или музеи. Поставив перед собой цель, она всё, что мешало её достичь, отбрасывала. Зато успевала просматривать множество газет и журналов. С увлечением читала статьи политологов, филологов, историков, – всё, что расширяло её знания, необходимые при поступлении на журфак, и часто поражала репетиторов и абитуриентов своими знаниями. Наизусть могла цитировать Пушкина и Лермонтова, Ахматову и Гумилёва, Плещеева и Некрасова, Симонова и Дементьева…   Её сочинения зачитывали в классе, как образцовые. К тому же она отличалась природной грамотностью. Все пророчили ей успехи в жизни.
Бабушки не стало за месяц до выпускных экзаменов в школе. Что пережила Елена в те дни – описать трудно.  Похоронили бабушку на Северном кладбище Ростова.

Вторым участником этой группы был Егор Дерюгин. Он обладал чрезмерным честолюбием. Считал, что лучше других знает, что и где происходит, что и как нужно де-лать. Русые волосы, ровный нос и внимательный взгляд создавали впечатление, что он серьёзный и знающий па-рень. При этом он был астенического телосложения,  высо-кого роста и тяжело переносил насмешки учеников, драз-нивших его «Дядя Стёпа, достань воробышка!». Завидовал ребятам со спортивными торсами, истязал себя физиче-скими упражнениями, диетами. Но однажды врач, к кото-рому он пришёл за советом, спросил у него:
– А скажите мне, молодой человек, какие у вас роди-тели?
– В том-то и дело, что такие же астеники. У бати рост два метра. Когда-то он даже играл в баскетбольной коман-де.
– Тогда чего же вы хотите, уважаемый? Конституция! Ваши железы внутренней секреции вырабатывают много гормона роста. Это заложено в вашей генной программе, и вам не помогут ни диеты, ни упражнения.
– А оперировать нельзя? – с надеждой спросил Егор.
– Почему же нельзя? Всё можно. Достаточно отрезать голову… Я же сказал: конституция! Наследственность ещё никто не отменял!
Ушёл он от врача обиженный на весь мир. И в меди-цинский пошёл для того, чтобы разобраться, как избавить-ся от своего хилого телосложения.
Родители его жили в Новошахтинске. Отец, Матвей Степанович Дерюгин работал директором музыкальной школы. Он гордился тем, что, окончив Ростовскую консер-ваторию имени Рахманинова, участвовал в различных кон-курсах вокалистов, занимал призовые места. На рубеже ве-ков получил даже предложение работать в музыкальном театре, но остался в родном городе, где чувствовал себя нужным. Привык к должности, к тому, что с ним счита-лись, узнавали. Часто знакомил горожан с замечательными вокальными произведениями мировой и русской классиче-ской музыки.
Мать, Валентина Павловна, была директором продуктового магазина. В отличие от мужа, была полной, и небольшого роста. Улыбчивая, хохотушка, она часто в шутку говорила мужу, когда он уж очень «задирал нос»:
 – Не выпрыгивай из штанов. Ты, конечно, соловей, но должен помнить, что соловей – тот же воробей, только окончивший консерваторию. Скромнее нужно быть. Ты не Лещенко, ни Магомаев. У тебя приятный баритон нашего, местного разлива. И чего ты передо мной нос-то задира-ешь?
Когда они  становились рядом, разница в росте была столь велика, что ей приходилось высоко задирать голову.
Дочь шахтёра, она тоже любила искусство: могла в несколько глотков выпить стакан водки и затянуть единст-венно знакомую ей песню:

По Дону гуляет,
По Дону гуляет,
По Дону гуляет
Казак молодой…

После девятого класса родители сняли Егору в Се-верном микрорайоне Ростова комнату с пансионом и опре-делили в школу поблизости. Окончил он её хорошо, но весь последний год занимался с репетиторами, которые го-товили его к экзаменам в медицинский университет.
Из всех своих одноклассников Егор выделял Елену. Она никогда не позволяла себе шутить над ним. Всегда от-кликалась на любую просьбу.
С самого начала последнего года учёбы в школе Егор принялся ухаживать за нею. Она этому была рада. Всё не одна. Вскоре они были «не разлей вода» – всюду вместе. Готовились к выпускным экзаменам в школе, помогали друг другу. Егор был патологически безграмотным. В од-ном слове мог сделать несколько ошибок.  Елена помогала ему, как могла. За сочинения он всегда получал двойные отметки: за содержание, как правило, пятёрки, а за грамот-ность не больше тройки.
Он уговаривал девушку тоже поступать в медицин-ский, но она отказывалась.

Михаил Криворучко – третий член их компании. Ти-хий и скромный парень, он был старше ребят года на три. Упав с крыши трёхэтажного дома, он получил тяжёлую травму позвоночника.  Год лежал в травматологической клинике в Москве, где ему делали операцию. Потом после-довала длительная реабилитация. Парень был волевой. За-ново научился ходить. Истязал себя различными упражне-ниями.
Коренастый, мускулистый, он выглядел старше своих лет. Отец Михаила был уж очень известным в области человеком, крупным чиновником, депутатом… Короче, приняли.
Мама нигде не работала. Это была многодетная се-мья. Своих было трое мальчишек, а родители ещё взяли из детского дома двух девочек. За всеми нужно было при-смотреть, покормить, постирать. Этим всем и занималась его мама. Когда малышня подросла, ей стало легче. У каж-дого были свои обязанности по дому. Михаил был стар-шим, и отвечал перед родителями за всё, что происходило в их отсутствие.
Жили они в городе Шахты в трёхкомнатной квартире на углу улицы Ленина и проспекта Карла Маркса.
После девятого класса по настоянию отца Михаил поехал в Ростов, чтобы готовиться и поступить в медицин-ский университет. Два раза в месяц к нему приезжала мать, привозила продукты, оставляла денег на жизнь и забирала грязное бельё.
Учился Михаил хорошо. В аттестате было больше пя-тёрок, чем четвёрок. Но при этом в школьных мероприяти-ях не участвовал. Дружил лишь с Еленой. Восхищался ею. И, видя, как старательно за нею ухаживает Егор Дерюгин, отгонял мысли о ней, как о девушке, которая могла бы стать его женой. О том, что он обязательно женится сразу после того, как поступит в университет, думал давно. Лю-бил детей, и одно время даже хотел подать заявление на педиатрический факультет, но отец его отговорил.   
– Не торопись! – сказал он. – Твоя задача: поступить.
И Миша грыз гранит науки так, что едва не поломал зубы. Но экзамены сдал на отлично, медаль не получил, так как у него были в аттестате две четвёрки: по обществоведению и физической культуре. Спорил с Любовью Ивановной, молоденькой учительницей. Позволял себе иметь своё мнение, и открыто его высказывать, даже если оно сильно отличалось от общепринятого. В спорах ставил педагога в положение, когда она не могла ответить на заданный им вопрос, и это вызывало ликование класса.
– У нас лучшие годы уходят на то, чтобы продлить худшие, – говорил Михаил, – любители лёгкой жизни ста-ли профессионалами! И это, между прочим, можно прочи-тать в сборнике работ нашего университета. Об этом же говорили ещё Энгельс, а в литературе описали Ильф и Петров.
Класс затихал, предвидя очередную схватку  Криво-ручко с Любушкой, как они называли учительницу, недав-нюю выпускницу университета. Это чувствовала и она, и, ставя в журнал четвёрку, не глядя на учеников, произноси-ла, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Смех – рудимент язычества. Нужно лучше знать ис-торию, Криворучко.
– История изучает остатки заблуждений, – парировал Михаил, и садился на место.
Но вот что самое удивительное: в школе ни для кого не было секретом, что учительница и ученик любят друг друга. Любушка с трудом уговорила Михаила подождать до получения аттестата зрелости. Ведь если об их отноше-ниях узнают директор и родительский комитет, ей придёт-ся уйти из школы, чего она не хотела.
– Поступишь в университет, снимем комнату и будем жить вместе.
Он  отвечал любимой стихами по СМС:

         В огне тюльпаны на исходе мая,
         Сирень в саду сигналы шлёт шмелю.
         А я тебя совсем не понимаю,
         Наверно потому, что я люблю…

Потом делал приписку:
        Ты всё время меня хвалишь, называя неглупым. А я знаю, что неглупый человек напоминает неумного. Но я умею ждать. Может потому что умный?
По физкультуре Михаил получил четвёрку за то, что так и не смог пробежать стометровку, уложившись в поло-женное время. После травмы позвоночника он был осво-бождён от физкультуры, но никому эту справку не показы-вал. Говорил с досадой, что лучше вместо бессмысленной беготни, школьный двор бы убрали, забор покрасили.
Четвёрку он получил не за то, что никого не стесня-ясь, высказал свои умствования. И не за то, что так и не научился бегать стометровку хотя бы за пятнадцать секунд, хотя, учительница говорила, что в одиннадцатом «А» Ни-колай Гордиенко пробегает её за двенадцать секунд! Ми-хаил получил четвёрку за то, что на занятия приходил без спортивной формы. Учительница понимала: откуда ему взять эту форму?  Она была подругой Любови Ивановны, знала и о его стеснённых материальных обстоятельствах, и о том, что они хотят вскоре после поступления Михаила в университет оформить свои отношения. Если же быть со-всем уж откровенными – немного завидовала подруге. Ми-хаил ей тоже нравился.

Выпускной вечер прошёл в школе в торжественной обстановке. Директор школы, пышная женщина лет соро-ка, считала своим долгом сказать несколько напутственных слов.
– По данным науки способны сделать что-то принци-пиально новое лишь три процента людей. Им принадлежит до пятидесяти процентов всех открытий. Шестнадцать процентов людей им активно помогают. Это эрудиты. Тридцать процентов обладают пассивным интеллектом. Их нужно толкать, чтобы они что-то сделали. Вы вступаете в новую жизнь. Кто-то из вас станет прекрасным специалистом, музыкантом или учителем. Кто-то станет руководителем, и он обязательно должен будет учитывать, кто на что способен. Поверьте мне, – это совсем не просто.  Найти человека, который лучше других справится с поставленной задачей – труднейшая задача руководителя…
Потом выступали учителя, многие ученики благода-рили школу, обещали не терять с нею связь.
Получив аттестаты, друзья решили собраться и отме-тить «свою зрелость». Договорились, учитывая скромность средств, что встреча состоится в квартире Елены.   Всё приготовили сами. Люба и Елена хлопотали на кухне. Егор и Михаил установили стол, несли из кухни различные блюда и расставляли их на столе. Егор  из сумки достал купленные напитки и включил магнитофон, который принесла с собой Люба, и в комнате звучал хриплый голос Владимира Высоцкого:

А мы живём в мертвящей пустоте, –
Попробуй надави – так брызнет гноем, –
И страх мертвящий заглушаем воем –
И те, что первые, и люди, что в хвосте.

И обязательные жертвоприношенья,
Отцами нашими воспетые не раз,
Печать поставили на наше поколенье –
Лишили разума, и памяти, и глаз.

Когда все расселись, Егор тожественно произнёс, разливая в бокалы вино:
– Мы начинаем наш прощальный вечер. Завтра каж-дый из нас сядет за книги и тетради и будет готовиться  сдать, я думаю, последний экзамен…
– О чём ты?! Всю жизнь будешь сдавать экзамены…– воскликнула Люба.
– Пока живёшь, всегда будешь что-то преодолевать. И это тоже будут твоими экзаменами, – добавил Михаил.
– Только форма их будет иной, и оценки будет ста-вить теперь уже сама жизнь, – добавила Елена.
– Пусть так, – согласился Егор. – Давайте же выпьем за то, что мы, наконец, – зрелые люди. Мечтаю стать хи-рургом. Мне кажется, эта работа как раз для меня. Я даже ходил в хирургическое отделение больницы скорой помо-щи. Заведует отделением довольно симпатичная женщина! А мне казалось, что хирургия – не женское дело.
– И что ты у неё спросил?
– Хотел санитаром устроиться. Обещала перегово-рить с главным. Но сказала, что сделает это только после того, как я поступлю в университет.
– Она права, – согласился Михаил и встал, желая произнести тост. – Давайте же выпьем за то, чтобы мы со-хранили нашу дружбу. За счастье…
Его прервал Егор. Ему не нравилось, что кто-то от-влекает от него внимание.
– Короче, Мишаня. Хочешь сойти за умного? Сойди! Итак, пьём за успехи и счастье.
Вино он выпил так, как пьют водку: двумя–тремя глотками.
– Глоток свободы можно не закусывать, – произнёс он и снова наполнил бокал вином.
 – Ты не частишь ли? – спросила Елена.
Егор взглянул на неё, смутился, и сказал, поставив бокал на стол:
– Наказание должно быть неотвратимым, как и пре-ступление. Но ты своевременно его предупредила…
«Странно, – подумала Елена, – он уже был навеселе, и теперь мало что соображает».
Егор поднял бокал с вином, и, едва не касаясь им по-толка, громко стал декламировать Маяковского:
 
Мне наплевать
                на бронзы
                многопудье,
Мне наплевать
                на мраморную
                слизь.
Сочтёмся славою…

Елена поняла, что он успел выпить ещё до прихода к ней. Она увела его в ванную и заставила умыться холодной водой.
Потом тихо, чтобы не мешать соседям (дом был па-нельный) молодые люди пели любимые песни, перемежая их весёлыми воспоминаниями из школьной жизни,  дели-лись своими планами, обещали не терять связи друг с дру-гом.
Когда Михаил с Любой ушли, Егор, претворившись сильно пьяным, прилёг на диван, на котором обычно спала Елена, и задремал.
 Делать нечего. Она постелила себе на полу и легла. Завтра решила сдать документы в университет и начать подготовку к экзаменам.
Заснула быстро, но среди ночи почувствовала, что её кто-то обнимает. Вскрикнула испуганно. Но ещё через мгновение поняла, что это Егор…

Утром они встали так, словно ничего не произошло. Елена приготовила кофе и они пили его, говоря о том, что сегодня нужно узнать расписание экзаменов и консульта-ций.
– Глупый платит репетиторам, – заметил Егор, – а умный – экзаменатору.
– Я платить не собираюсь. Да и нечем, – ответила Елена.
– Ты только никогда, ни при каких обстоятельствах не говори «не знаю». Не знаю – расценивается как свиде-тельство полного безволия. Что-нибудь говори… Если ты понравишься экзаменатору, то всё будет хорошо. Если же не понравишься, как бы хорошо не отвечала, всё будет не то.
– Это ты из личного опыта?
– Можно знать предмет на отлично, но не уметь этого показать экзаменатору. Для меня экзамены – всегда как безвыигрышная лотерея…
Уходя, Егор поцеловал девушку и сказал:
– Теперь мы не увидимся с тобой долго. Нужно от-бросить шальные мысли и садиться за зубрёжку физики и химических формул. Буду звонить…
Он ушёл, а Елена пошла в душ. На душе у неё было паршиво. Не о такой любви она мечтала. Стоя под горячи-ми струями, натирала своё тело мочалкой до боли, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Потом, приведя себя в порядок, взяла папку с документами, вырезками из жур-налов и газет, в которых были напечатаны её первые ре-портажи, статьи, и поехала в приёмную комиссию универ-ситета.
Сдав заявление и документы, она записалась в уни-верситетскую библиотеку, переписала расписание вступи-тельных экзаменов и консультаций и стала повторять исто-рию, по которой экзамен был первым.
Егор не звонил, и Елена поняла, что всё, что про-изошло между ними, для него ничего не значащий эпизод. Он взял то, что плохо лежит, и ушёл. И судить его не за что. Это она – дура! Но сейчас не время для переживаний. Нужно готовиться к вступительным экзаменам.

3.    Вступительные экзамены в медицинский университет Михаил сдал на все пятёрки и через неделю они с Любашей подали заявление в загс. Люба была на два года старше Михаила, и это её очень смущало. Михаил настаивал на том, чтобы они сняли однокомнатную квартиру, но Люба возразила:
– Как я могу маму одну оставить? Она часто болеет. К тому же, чем она нам будет мешать? А пойдут детки… Как же нам без неё?!
Этот аргумент и убедил Михаила, и на следующий день он перетащил к жене два чемодана. Один был с веща-ми, другой, неподъёмный, с книгами.
Он дорожил своей «библиотекой», старательно её со-бирал.  Здесь были книги по истории медицины и биогра-фии выдающихся медиков, от Гиппократа и Пирогова до Павлова, Бехтерева, Рентгена, Марии Склодовской–Кюри, Боткина, Склифосовского, Войно-Ясенецкого, и Мяснико-ва… Редкие издания онкологов Петрова и Ракова, множе-ство монографий по онкологии. Колебался в выборе спе-циализации между онкологией и кардиологией. Решил, что во время учёбы окончательно решит, кем быть. Когда Люба спросила его, почему он остановился именно на этих специальностей, Михаил без колебаний ответил:
– Онкология и кардиология – передовая медицины. Именно в этих дисциплинах самая большая смертность. К тому же, не привык я отсиживаться в тылу.
Экзамен по русской литературе принимала женщина лет тридцати, доцент филологического факультета.
Она была поражена ответами Михаила на вопросы билета, наизусть читающего стихи поэтов, которых в школьной программе и не было. Хотела удостовериться, так ли соответствует её впечатление той оценке, которую она готова была ему поставить. Спросила после того, как юноша ответил на все вопросы билета:
– Никак вспомнить не могу. Не знаете ли, чьи это строки?
                Лёгкой жизни я просил у Бога…
                Лёгкой смерти надо бы просить?
      
Она улыбнулась, словно говорила: «так ли ты хорошо знаешь русскую литературу девятнадцатого века, как мне показалось?».
Михаил, на удивление,  совершенно спокойно отве-тил:
– Автором этого восьмистишья является Иван Ивано-вич Тхоржевский, известный больше своими переводами Варлена, Пруста, Леопарди, Омара Хайяма.
Преподавательница была поражена. А Михаил про-должал:
– И звучит оно так:
Лёгкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно всё кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты ещё попросишь о другом.
Вот уже кончается дорога,
С каждым днём всё тоньше жизни нить.
Лёгкой жизни я просил у Бога,
Лёгкой смерти надо бы просить.
Экзаменатор улыбнулась.
– Конечно, это строки Ивана Тхоржевского. Как же я запамятовала. А вы молодец и заслужили свою пятёрку. Только, не понимаю, почему вы идёте в медицину? Вам место на филфаке нашего университета.

Мать Любы, «божий одуванчик», как Михаил мыс-ленно назвал Валентину Васильевну, была рада, что дочь привела в дом мужа. Михаил понравился ей сразу. На ра-достях она не знала, куда его посадить.
Работала она в районной библиотеке и в своём зяте нашла родственную душу. Они вместе расставили его книжки на стеллажах, установленных вдоль  стен всюду, где было можно. Даже в туалете была полка с книгами и сумка, украшенная вышитыми красными маками, в кото-рую складывались прочитанные газеты.
– А здесь у меня порядок, – говорила Валентина Ва-сильевна, расставляя книги. –  Любую могу найти за две минуты. Надсона, Плещеева мы поставим к поэтам девят-надцатого века.
Очень скоро Михаил стал её называть мамой, чему она была несказанно рада. Всегда мечтала о сыне. На тор-жественном обеде по случаю такого события, подарила ему часы. Они остались после смерти мужа, умершего, как говорил знакомый доктор, цитируя слова Николая Ивановича Пирогова, «от замешательства врачей». Было это в далёком восемьдесят первом году ещё до рождения Любы, когда Валентина Васильевна была на седьмом месяце беременности. У неё случились преждевременные роды. Но девочку спасли, и вот теперь она стала женой  хорошего парня.

Егор же чуть не провалил экзамен по химии. Но, ви-димо, экзаменатор  пожалела его. С удивлением глядя на юношу, она заметила:
– Понимание атома – детская игра по сравнению с пониманием детской игры. На вопрос по таблице Менде-леева, с трудом, но вы всё же ответили.
Стараясь не глядеть на абитуриента, поставила ему четвёрку и пригласила следующего абитуриента к экзаме-национному столу. 

Прошло два месяца.
С Еленой Егор встретился лишь в первых числах но-ября. Просто зашёл в гости, словно ничего между ними и не произошло. Стал рассказывать, что учится в группе, в которой только два парня, а остальные – девушки.
– До начала учёбы у нас был трудовой семестр, – рас-сказывал он, убеждённый в том, что всё, что происходит с ним должно быть интересно всем.– Уборщиц не хватает. Мы мыли полы, окна, готовили аудитории к занятиям. Да! Вообрази, мы с Мишкой Криворучко оказались в одной группе. Его даже избрали старостой. А ты как?
Елена какое-то время молчала. Не знала, что и ска-зать. Потом, не отвечая на его вопрос, спросила:
– А что, ты не знаешь моего номера телефона? Чего ж так долго молчал?
– Лена! Не начинай. Разве не понимаешь? Первые дни занятий. Общежитие не дали. Снял комнату недалеко от университета. За неё нужно платить. Не хочу брать деньги у родителей. Пойду работать куда-нибудь санита-ром. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Клянусь – ближе у меня нет никого… Или ты мне не веришь?
– А я… ночами не спала. Чуть экзамен не завалила.
– Улучшить сон можно за счёт яви. Посмотри, какая прекрасная погода. Были бы деньги, я бы тебя пригласил в кафе.  Не надо строить иллюзии из бетона.  Я готов хоть завтра же пойти  с тобой в загс. Но мне казалось, что мы должны лучше узнать друг друга, притереться. Что в этом плохого? Такая практика принята в Америке и Европе уже давно. Мы отстали от них лет на сто. Всё догоняем, да дог-нать никак не можем.
Егор посмотрел в глаза Елены, и, словно уступая её немой просьбе, продолжил:
– Ну, хорошо! Хочешь, я завтра же перееду к тебе?
–  Ну да! – грустно ответила Лена. – Ты  уже – побе-дитель соревнования со своей совестью, мастер по внезап-ному исчезновению.
– Какой победитель?! Какая совесть?! И какого ис-чезновения? Я никуда не исчезаю. Давай, попробуем.
– Не понимаю, что тебе давать?

В тот же день Егор переехал к Елене. Понимал, что здесь за квартиру платить не нужно. Деньги, присланные родителями, можно будет потратить на то, чтобы, наконец, прилично одеться.
Егор был внимательным. Встречал Елену, если она задерживалась в библиотеке. Помогал,  чем мог. Дома зуб-рил латынь, анатомию, химические формулы, решал физи-ческие задачи, и всё время говорил о себе, своих пробле-мах, считал, что это её должно интересовать. Считал, что его окружают одни дураки и завистники.
– Чтобы заметили твой талант, нужно иметь некото-рые способности, – ответила Елена. – В конце концов,  учишься же ты не для того, чтобы тебя заметили. Не торо-пи события.
Егор не этого ждал от неё. Недовольно произнёс:
– Как ты меня не понимаешь? Я ждал от тебя сопере-живания, сочувствия. А ты… Я это уже много раз слышал:

     … Дайте только срок,
      Будет вам и белка,
      Будет и свисток!

 Егор на эту тему мог говорить долго и страстно.
– Я готов поменять свой внутренний мир на  внешний со всеми удобствами. Хоть сейчас бы уехал куда-нибудь в Европу. Устал ждать. Хочу уже сегодня ощущать себя счастливым. А у нас одним всё, остальным всё остальное. Но не на того нарвались! Я им покажу, чего стою.
– Не понимаю твоего раздражения, озабоченности. Или что-то произошло, чего я не знаю? Когда на душе пло-хо, нельзя замыкаться. Нужно что-нибудь делать, общаться.  Замкнувшись, ты сильно искришь.
Егор понимал, что Елена хочет ему помочь, снять это паршивое настроение. Взглянув на неё, произнёс:
– Понимаешь, в нашей группе собрались  доченьки и сынки  богатых родителей. У одной – папа какой-то важ-ный чиновник в областной администрации. В институт её привозят на мерсе. У  другой фифы папаня – главный врач большой больницы. Есть у нас  и доченьки профессоров, начальника ГИБДД …
 – Это что ещё за зверь?
– Гаишник высокого ранга. С ними  преподаватели разговаривают в полголоса. Но я плюю на  них и докажу…
–Ты прав. Если махнуть на всё рукой, можно и не плевать! Твоё дело, быть, если не лучше всех, то, по край-ней мере, не хуже их. Ты же всегда говорил, что у меня хо-рошо развита интуиция. Так вот что я тебе скажу:  у тебя всё будет хорошо. Самое главное, ты умеешь добиваться поставленной цели любыми средствами. И всё же, мне ка-жется, средства достижения цели должны быть моральны-ми.
Егор промолчал, ушёл на кухню, где обычно зубрил латинские названия  костей скелета или рисовал химиче-ские формулы.
Жить им становилось всё труднее. Денег, которые присылали родители, не хватало, и Егор устроился рабо-тать санитаром в хирургическом отделении больницы ско-рой медицинской помощи. Его поставили в график на вы-ходные дни и ночные дежурства.
Он не переставал удивляться тому, что заведовала от-делением  симпатичная женщина. Почему-то раньше счи-тал, что хирургия – специальность мужская, как и долж-ность капитана на корабле. Подумал, что видимо, всё же существуют исключения. Слышал, что есть среди женщин и капитаны кораблей, и лётчицы, и, как ни странно, хирур-ги. Правда, в литературе он не встречал женщин – выдаю-щихся хирургов. 
Жанна Филипповна была строгим и требовательным руководителем. Оперировала много. На часы не смотрела. Того же требовала от сотрудников. Нередко оставалась у прооперированного ею больного на ночь, если состояние его вызывало у неё тревогу.
Время было тяжёлое. В отделении часто не хватало перевязочного, шовного материалов. Поступающие плано-вые больные должны были приносить всё для себя, и не-множко «для того парня». Три операционные работали круглосуточно. Зарплаты задерживали. Все, кто мог в от-делении, не стесняясь, открыто назначать цену за свои ус-луги. Считали, что они не взятку берут, а лишь то, что не-доплачивает им государство.
Один врач, «горячая голова», как называла его заве-дующая, открыто возмущался:
– Где это видано! Иной раз у операционного стола я простаиваю по шесть часов. Извините, купаюсь в собст-венном соку. Умираю вместе с больным. Наконец, учился почти двадцать лет: школа, университет, дважды ездил на усовершенствование. А получаю около двадцати тысяч. У меня семья, двое маленьких детей, жена инвалид. Не я ви-новат, что у государства денег нет на лекарства для нарко-за… Вот и просим помочь больных. Вытаскиваем себя из этого болота за волосы, оказавшись в том же положении, что и барон Мюнхгаузен. Ведь давно ясно, что сели в лужу. О какой бесплатной медицине может идти речь, когда денег нет и на образование! Сегодня денежные потоки идут лишь по двум направлениям: на оборонку и на удовлетворение возрастающих потребностей богачей. Разве не видно, что общество у нас поляризуется. Одни имеют свои самолёты и ездят отдыхать на Мальдивы. Другие роются в мусорных жбанах. Промышленность стоит, работать негде. И таких много. Правда, есть и прослойка. Это бандиты, сбившиеся в группировки…
«Горячую голову» успокаивали, предлагая чашечку чая, заваренного по рецепту старшей сестры отделения, с добавкой каких-то успокаивающих трав.
Коллектив отделения был одной семьёй.
Егору всё здесь нравилось, и он, выполнив свои санитарские обязанности, часто помогал врачам. Под диктовку хирурга записывал в операционный журнал протоколы операций, научился накладывать шины при травмах ноги или руки, делать внутримышечные инъекции… Не отказывался ни от каких поручений, и вскоре был замечен заведующей отделением.
Однажды во время ночного дежурства она разговори-лась с ним.  Узнав, что Егор учится в одной группе с доче-рью главного врача БСМП Николая Степановича Тищенко, воскликнула:
– Куда же ты смотришь, лопух?!
– О чём вы?! Кто я, и кто она?
– Ты – эмбрион великого хирурга! У тебя всё впере-ди. А что у неё? Папе скоро на пенсию, и что тогда? Это ты её осчастливишь, а не она тебя! Не думала, что ты такой глупый.
После того разговора Егора словно подменили. Он стал следить за своим внешним видом. Подолгу разгляды-вал себя в зеркале. После бритья смазывал кожу питатель-ными кремами, обильно поливал себя туалетной водой. Одеваться  стал модно и ярко.
– Это ты для того, чтобы заметили, – пошутила как-то Елена.
Егор промолчал. Зло взглянул на неё и ушёл в уни-верситет, хлопнув дверью.
Елена понимала: с Егором что-то творится, но не ста-ла его задерживать. Вот уже три дня всё не решалась с ним поговорить.
Дело в том, что несколько дней назад она посетила женскую консультацию, где врач ей сказала, что она бере-менна.
Елена уже сдала анализы в лаборатории, консульти-ровалась у кардиолога, невролога. На неё завели карточку. После ухода Егора в тот холодный ноябрьский день она решила вечером, наконец, поговорить с ним. Раньше уже заводила разговоры о том, что хотела бы эту неопределён-ность разрешить, но он отшучивался:
– Чего тебе не хватает? Мы вместе. А то предложу тебе руку и сердце, потом будешь меня пилить, что я и безрукий, и бессердечный.
После того разговора Елена вышла на кухню и стала что-то делать. Сердце её громко билось, и она боялась, что Егор услышит этот стук. Иногда, даже тихо плакала, стара-ясь, чтобы слёз её он не видел. Но теперь поняла: сегодня же вечером расскажет ему о том, что у них будет ребёнок. 
Когда поздно вечером Егор пришёл домой, от него несло алкоголем.
«Этого только не хватает, – подумала Елена. – И за-чем нашему малышу папа алкоголик?!». И всё же не сдер-жалась, и после ужина сказала ему:
– Я была в женской консультации…
Егор, сразу протрезвев, со страхом спросил:
– И что тебе там нового  сказали?
– Беременность, шесть недель.
– Что-о?! И ты молчала? Чего же ты ждёшь?
Егор даже побледнел. Вот чего он не ожидал, так это такого оборота. «Как же не вовремя, – думал Егор. – Толь-ко сблизился с Юлей. Да и сессия на носу…».
– Я не хочу делать аборт!
– Что значит «не хочу»? А  у меня ты спросила? И на что мы жить будем? Или ты собираешься бросить универ-ситет? Я настаиваю, чтобы ты сделала аборт!
Елену, словно облили холодной водой. В одно мгно-венье она стала совершенно другой. Увидев её лицо, Егор испугался.  Он сел на стул, бормоча:
– Неужели ты не понимаешь… Я же тебе друг…
– Друг?! Оказывается, мы с тобой так дружим. Но я тебе не друг. Ты мне и не друг, и не враг. Ты для меня – никто! Сейчас же убирайся отсюда, чтобы я тебя больше никогда не видела.
Сначала Егор не поверил тому, что услышал. Думал, Елена будет плакать и, в конце концов, согласится сделать аборт. Потом подумал: «Может, это и к лучшему. Сейчас не до сантиментов. Всё имеет своё начало и свой конец».
Он прошёл в комнату, собрал вещи, и ни слова не го-воря, вышел из квартиры.
«Вот и всё! Это я, значит, побывала замужем…– по-думал Елена. – Нужно успокоиться. Завтра же пойду  в ги-некологическое отделение и сделаю аборт! Мне казалось, что я всё вижу, всё понимаю. Пора мне, дуре ясновидящей, проконсультироваться и у окулиста».
Она прошла в комнату и прилегла на диван. Плакать не хотела. Просто было обидно. Ведь она ему верила!
«Лучше раньше, чем всю жизнь жить с человеком, способным на подлость. В общем-то, всё путём… всё пу-тём… Жаль только, что не тем…»

Елене сделали аборт.  Настроение  у неё было отвра-тительным. Она не хотела никого видеть. Пыталась читать, но не могла сосредоточиться. В голове всё время вертелись какие-то слова, которые она так и не сказала Егору. Люди часто не ценят то, что имеют. Потом, потеряв его, сожале-ют о том, чего лишились. 
Несколько раз Егор пытался ей звонить, но Елена от-ключила телефон. Снова и снова терзала себя за то, что та-кое с нею произошло. «Как же я так могла? Он-то – мужик, с него, что с гуся вода. Ведь ещё в школе видела его гни-лую сердцевину, но не хотела верить. Думала – буду ря-дом, и у него исчезнет это желание казаться умнее других, всеми руководить. Но он так и не понял: чтобы прослыть дураком, не обязательно кем-то руководить…».
Пытаясь отвлечься, мыла пол, стирала, потом сади-лась  писать курсовую работу, а вместо этого снова и снова мысленно спорила с Егором.
Незаметно для себя  стала писать стихи. Они звучали в её голове, и она записывала, не думая кому-нибудь их показывать.

4. Елена долго не могла заснуть. Мысли её плелись и плелись, цепляясь друг за друга. Никогда раньше она не испытывала, да и не могла испытывать такого разочарования в жизни. Егор был её первым мужчиной. Она верила в своё счастье, доверяла ему. Теперь поняла, что не нужно было мечтать, думать о светлом будущем. Она должна была крепче держать настоящее. Внимательнее слушать и слышать его. Она была обязана стать ему интересной. Когда исчезает интерес, постепенно исчезают и чувства. Но, с другой стороны, без мечты, без желаний, как можно построить будущее?  В своих непростых отношениях с ним она видела столько грязи и боли, при этом было столько искреннего человеческого чувства,  что не могла не поверить ему. А она так хотела счастья! Впрочем, кто его не хочет?!
Елена верила в то, что если любит, она сможет его изменить. Но в один момент всё рухнуло и разбилось вдре-безги.
Почему-то вспомнились слова  песни барда Алексан-дра  Медведенко:

 … И раскачивалась люстра над столом,
А наутро допоздна не рассветало.
Птица черная к нам в форточку влетала,
Опрокидывала вазочку крылом.

… Но, как прежде, просыпаясь поутру,
От тревоги и предчувствий умирая,
Я осколки старой вазы собираю...
Собираю, да никак не соберу...

Ругала себя за то, что так легко ему отдалась, за свою слабость и постыдное желание как-то с ним помириться, за то, что готова была ему всё простить, лишь бы он был с нею. Но, словно очнувшись,  поняла, что нельзя склонять свою совесть к сожительству. Прошлое вспоминала  со стыдом и тоской.
Через неделю, немного успокоившись, решила, что  нужно думать о настоящем. Будущее туманно. Она, под-бадривая себя фразой любимого романа, который знала почти наизусть: «Заседание продолжается, господа при-сяжные заседатели!».
«Жизнь – не фантазия, – думала она. –  Нужно ста-раться сохранить себя и не подчиняться слабостям и стра-стям. И не важно, что будут говорить обо мне. Не хочу жить и думать, как все. Когда ходят строем и в ногу, не-пременно вступают в дерьмо. И жаловаться не на кого, кроме как на себя…».
Сдав экзамены зимней сессии, Елена поехала к роди-телям. Никуда не ходила, ни с кем не хотела видеться. Ле-жала целый день на диване и что-то читала. Спать не могла ни ночью, ни днём. Причину знала и старалась как-то успокоиться, думать о чём-нибудь другом.
Нет, переживала не из-за  того, что Егор ушёл, а от того, что она поверила его красивым словам. Никак не могла привыкнуть к предательству. «Конечно, Марк Твен был прав. Легче одурачить, чем понять, что ты одурачен! – думала она. –  Но хватит ныть и раньше времени умирать! Жизнь продолжается…
Елена резко встала с дивана и подошла к книжному шкафу. Знака, где какая книга стоит. Здесь книжки стояли не для красоты интерьера. Вдруг напела:

…По улицам ходила
Большая крокодила.
Она, она голодная была.

– Случилось что? – допытывалась Екатерина Ники-тична.
– Что может со мною случиться? Устала. Хочу отле-жаться, отоспаться. Видеть никого не хочу.
– Ты, дочка, матери-то не ври! Негоже мать обманы-вать. Я же не слепая! Что с тобой, говори!
– Парень бросил. Клялся, что любит, а  через три ме-сяца ушёл к другой.
– Тоже мне, горе! Это счастье, что не успели детей наделать! У тебя всё впереди.
Мать вышла во двор кормить кур, а Елена достала подборку стихов знакомого журналиста. Прочитала:

Теперь не знаю где я в самом деле,
В душе твоей живу иль наяву?
И превращаюсь по ночам в сову,
Летящую наперекор метели...

«Вот и у Виктора Гальперина бессонница», – подума-ла она.
Старшая сестра Елены, Анна, была в разводе. Работа-ла медицинской сестрой в районной больнице, оставляя малышей на мать. Общаясь с племянниками, Елена забы-вала обо всём дурном, что случилось с нею в последние дни.
Вернулась в Ростов совершенно в другом настроении. Думала только об учёбе.
Но случилось то, чего она не ожидала.
На четвёртом курсе ей показалось, что она влюбилась в преподавателя, старше её лет на двадцать пять. К тому же – женатого. Правда, детей у него не было. Это было не-ожиданно и удивительно. Понимала, что это её очередная фантазия, и всё же не могла заставить себя не думать о нём. Хотела слышать его голос, видеть его. Восхищалась его эрудицией, интеллигентностью, мастерством вести лекции, культурой общения.
Мартирос Акопович Григорян  вёл их группу. Когда он читал лекции, аудитория всегда была переполнена. По-слушать его приходили студенты с других курсов. Читал он лекции артистически. Это было что-то! Спектакль одного актёра. Столько эмоций, такое знание предмета!
Он наполнял свои лекции конкретными примерами и экскурсами в историю. Эрудиция позволяла ему говорить на темы, касающиеся международного положения и эко-номики России, науки и культуры. Причём, говорил он та-кое, что иные бы побоялись произносить.
– Сегодня прогресс идёт в ногу с варварством… Если вы хотите узнать, кто властвует… выясните, кого вам не разрешают критиковать! Эта мысль, высказанная ещё Вольтером, актуальна и сегодня!..
О народе нужно судить по его лучшим представите-лям, – звучал в аудитории голос Мартироса Акоповича. – Какие философы, музыканты, поэты были представителя-ми немецкого народа!  Судить о них лишь по фашистам и лавочникам нельзя! И наказывать народ за поступки его отдельных представителей – тоже преступление. Иные со мною могут не согласиться. Их понять можно. Но согла-шаться с ними я не могу. Как нельзя по отдельным терро-ристам и фанатикам судить народы и их религию…
Мы живём в эпоху звериного национализма. Проис-ходит процесс дегуманизации общества.
 Национализм должен быть осуждён всеми народами. К сожалению, история богата иными примерами.  Обезу-мевшие люди убивали не похожих на себя людей, распина-ли лучших представителей нации. Греки отравили Сократа. Нужно ли за это проклинать греческий народ? Христиане иными своими поступками распинали и распинают Христа, искажая Его учение. Они приняли Истину о небе, но очень мало делали для осуществления Его правды в социальной жизни людей. А, ведь, Он мечтал сделать лучше жизнь людей на Земле!..
Лучшие русские мыслители всегда утверждали, что в мире всегда были и есть две расы: распинающие и распи-наемые, угнетающие и угнетённые, гонители и гонимые. И не нужно объяснять, на чьей стороне должен быть честный и порядочный человек…
Эти лекции для Елены всегда были праздником.  Сначала она старалась конспектировать, но потом поняла, что множество искромётных сравнений, выражений упус-кает. Стала садиться на первый ряд, ближе к трибуне и за-писывать лекции на диктофон. Дома многократно прослу-шивала магнитофонные записи его лекций, восторгаясь его эрудицией, аргументами, логикой. Всё время думала о нём. Сверяла свои поступки с его представлениями о порядочности, чести и достоинстве.
На последнем курсе поняла окончательно, что любит его. Любит беззаветно, без всяких перспектив. Утешала се-бя тем, что счастлив не тот, кого любят, а тот, кто любит. Стала записывать свои стихи в небольшой альбом.

Благодарю тебя безмерно я
За теплоту и дружбу верную,
За улыбку твою и за нежность,
За убийственную безнадёжность.
Хорошо на душе и радостно мне,
Что ты просто живёшь на земле!

Жила с постоянными мыслями о нём. Иногда ей каза-лось, что она сходит с ума. Тогда перечитывала письмо Татьяны к Онегину. Как же великий Пушкин понимал эту Татьяну!
Елена знала эти стихи наизусть.

                …Хоть редко, хоть в неделю раз…
                Чтоб только слышать ваши речи…
                Я знаю, ты мне послан Богом…
                Ты в сновиденьях мне являлся…

А он, словно слышал её мысли, старался залечить сердечную рану, нанесенную Егором. На лекциях говорил, глядя на неё:
– Никогда не выясняйте отношений с людьми, кото-рые вас разочаровали.  Оставьте их вместе со всем их нега-тивом.    

Дипломную работу Елена писала под его руково-дством. Он ей помогал составлять план, подсказывал, на что следует обратить внимание.
– Вы, Соловьёва, должны знать, что ваша работа мо-жет перерасти в кандидатскую диссертацию. Но об этом мы с вами поговорим несколько позже. Пока нужно думать о дипломе. Вы должны выложиться по полной.
Она хотела сказать, что не столь честолюбива и не думает о кандидатской. Но Мартирос Акопович, словно услышав её мысли, шутливо прервал девушку:
– Не спорьте с начальством, денег не будет! Кстати, о них. Моя знакомая, руководитель небольшого издательст-ва, просила меня порекомендовать из числа выпускников порядочного человека на должность, пока корреспондента, с перспективой занять место редактора одного из отделов журнала. Там сама обстановка стимулирует творческую активность. Если вы не возражаете, буду ей рекомендовать вас.
Елена не знала, радоваться этому или печалиться. Раньше мечтала остаться на кафедре, чтобы просто быть рядом, слышать и видеть его, дышать одним с ним возду-хом. Но прошло более двух лет, и она поняла, что просто больна им, и надо пытаться лечиться.
Елена согласилась, а Мартирос Акопович добавил, что является куратором этого издания, и, к тому же, наде-ется, что она всё же будет выполнять диссертационную ра-боту. Договорились, что после получения диплома он по-знакомит её с директором издательства.
Первого июня 2007 года Соловьёва получила диплом, и через день Мартирос Акопович повёз её в офис издательства знакомить с его руководителем.
Побеседовав с Еленой, руководитель издательства Наталья Владимировна направила её к… бухгалтеру, кото-рая одновременно исполняла обязанности заведующего от-делом кадров.
Оформив бумаги, Елена зашла к Наталье Владими-ровне, чтобы уточнить, когда она может приступать к ра-боте.
– Завтра и приходите. Рабочий день у нас ненормиро-ванный. Некоторые сотрудники работают дома. Никто за вами присматривать не будет. По пятницам с девяти у нас общая планёрка. Там и будет ясно, что вы успели сделать. А завтра подойдёте к Ирине Семёновне и получите зада-ние.
В кабинете всё ещё сидел Мартирос Акопович. Когда встала Наталья Владимировна, давая понять, что беседа окончена, встал и он. Попрощавшись с Натальей Владими-ровной, открыл дверь, пропуская Елену вперёд.
В  машине говорили больше о ней.
– Не понимаю, почему у вас в глазах в последнее  время такая грусть? – спросил Мартирос Акопович. – Вот-вот расплачетесь. Сильные    женщины   не   плачут!
– Ну да! Они    делают    музыку   громче,  и    начи-нают    убирать    квартиру.
– Может, вам стоит отдохнуть, развеяться.
– Можно и развеяться, только долго ждать кремации.
– Что за настроение? Я вас не узнаю! Что случилось, Еленочка Васильевна?
Елена некоторое время молчала. Думала: говорить или не говорить.
– Ничего особенного. Влюбилась, – ответила она, изо всех сил стараясь не расплакаться.
Мартирос Акопович вздохнул с облегчением.
– Я уж думал, Бог знает что. Родители ваши как?
– Там всё нормально.
– Так в чём проблема? Если по-настоящему влюби-лись – это счастье.
– Да. Только мы никогда не сможем быть вместе.
– Почему?
– Во-первых, он женат. А, во-вторых, он намного старше меня.
Мартирос Акопович задумался.  Елена была уверена, что он не сможет не догадаться, что она так признаётся ему в любви.
А он, желая как-то успокоить девушку, стал тихо чи-тать стихи:

Мотылёк светлячком
В ночи фосфорится.
То мелькнёт огоньком,
Предлагая забыться,
То журчит ручейком,
То звенит тишиной…
Восхищён светлячком,
Как далёкой звездой!
Ты – румяное лето,
Я – жёлтая осень.
Мы встретились где-то
В зелёную проседь…

 Костёр догорает,
Погасла звезда…
Конечно, я знаю,
Что я опоздал.
А, может быть, ты
Опоздала родиться,
Как эти цветы –
Незнакомые лица.

Это – попытка стихосложения одного ростовского врача, который  так и не понял, кто он: лекарь, поэт или композитор. Про таких, обычно, говорят: «и швец, и жнец, и на дуде игрец», –  на все руки мастер. Тем не менее, вы же понимаете, что подобная характеристика носит ирони-ческий характер.
 На эту тему многие поэты писали. Но если бы не бы-ло этих переживаний, этой любви, жизни бы на земле не было!
– Я понимаю, что ничего необычного не произошло. Костёр догорит и погаснет звезда. Но, как же больно это!
Елена уже была не рада, что затеяла этот разговор. Была уверена, что уже не раз ему доводилось такие при-знания слышать. Она, как тот мотылёк, желая невозможно-го, тоже когда-нибудь опалит свои крылышки.
– Молодость – не достоинство, а преимущество, при-чём, временное, – совершенно серьёзно сказал Мартирос Акопович. – Важно в забеге длиной в жизнь и не перего-нять, и не отставать. В обоих случаях вы останетесь в оди-ночестве. Он старше? Но это не проблема! Нужно к возрас-ту и здоровью относиться, как к богатству и не транжирить его: не пить, не курить, не блудить, не завидовать, не уни-жать людей, не считать себя лучше других… Всего ничего! 
Она была благодарна ему, что он этот разговор пере-вёл в шутку. Не допытывался, предельно бережно отнёсся к её словам, переживаниям.
Машина еле пробиралась сквозь заторы и пробки.  Мартирос Акопович, конечно же, всё понял. Сколько раз он уже слышал такое от молоденьких студенток. Но про-блема была в том, что и Елена ему очень нравилась. Он понимал, что не имеет право даже намекнуть ей об этом. Тихо произнёс, словно убеждая не девушку, а себя:
–  Если двое любят, они всегда будут молодыми друг для друга. Нужно благодарить судьбу за то, что к вам при-шла любовь. Далеко не все познали это чувство…
– Но я по сравнению с ним пигмей. К тому же, мои детство и юность прошли в станице  Багаевкой. Я росла в простой семье. Откуда у меня возьмётся культура?!
– Речь может идти не о культуре, а об образованно-сти. Есть простой тест, чтобы определить, культурный ли вы человек. Если вы подгоняете время и убиваете его – вы на низком уровне культуры. Если безделье вам незнакомо и время заполняется стихийно – это средний уровень. Ко-гда же сознательно строите свой режим – это высшая сте-пень культуры… Человек, который не в состоянии пра-вильно оценить обстановку, становится рабом обстоя-тельств. Он не свободен в выборе решений… Но, кажется, мы приехали. Если не ошибаюсь, ваш дом на бульваре Ко-марова.
– Да. Вот мой дом. Спасибо вам огромное.
Они вышли из машины.
– Не исчезайте, приходите. Я не теряю надежду скло-нить вас начать писать научную работу. Вы – талантливый человек. И… не падайте духом. Если будут проблемы, зво-ните мне.  Чем смогу – помогу.  Все эти годы я наблюдал за вами. У вас на лице всё написано. Я не имею права вме-шиваться, но хотел бы напомнить вам стихи Андрея Де-ментьева:

Нет нелюбимых женщин.
И каждая права.
Как в раковине жемчуг,
В душе любовь жива.

Всё в мире поправимо —
Лишь окажите честь...
Нет женщин нелюбимых,
Пока мужчины есть.

Всё у вас ещё будет. А мне нужно спешить. Будьте здоровы и не исчезайте. Тема у вас уж очень интересная. Не бросайте её.
Он сел в машину и уехал, а Елена ещё некоторое вре-мя стояла и смотрела на дорогу, в сторону, куда уехал лю-бимый.

Издательство размещалось в арендуемой небольшой комнатке, в которой расположилась Наталья Владимиров-на. Остальные сотрудники работали дома, и при необходи-мости собирались для обсуждения дел. По пятницам про-водилась общая планёрка, на которой, обычно, планиро-вался новый номер журнала, обсуждались другие заказы.
Елена сблизилась с Марией Александровной Мель-никовой, спокойной женщиной, работавшей верстальщи-цей и дизайнером. Среднего роста, светловолосая, с ис-крящимися серыми глазами, она была прекрасным челове-ком и специалистом наивысшей квалификации. Любые за-дания выполняла быстро и качественно. Часто предлагала несколько вариантов дизайнерских решений. Маша, как её называли в издательстве, была старше Елены лет на пять и состояла в браке с   Дмитрием, заслуженным мастером спорта, директором школы олимпийского резерва. У них росла Катюша, дочурка восьми лет.
Мария Александровна окончила факультет приклад-ной математики Ростовского университета, но по специ-альности, приобретенной в университете, не работала. Её больше влекла специальность дизайнера. Она освоила эту специальность, и  пользовалась авторитетом у коллег. К её мнению прислушивались.
Обсуждения статей или очередного  номера обычно проходили бурно. Каждый мог высказывать  и отстаивать своё мнение. Решение же принимала Наталья Владимиров-на.
– В политике нет понятий «порядочно» или «непоря-дочно», – говорил Григорий Григорьевич, мужчина лет пя-тидесяти пяти, литературный редактор. – Там существует только «государственные интересы». Что же касается по-лицейских, они призваны следить за порядком. Беспорядки их не интересуют.
– Вот именно. К тому же, часто именно они – ини-циаторы беспорядков. Я и говорю: мир болен, и его нужно лечить, – согласно кивнула Елена.
– У нас все болезни лечатся водкой, – заметила Маша. – От одних болезней её нужно пить, от других –  рас-тираться.
– Вот-вот, – согласился Григорий Григорьевич. –  Коррупция, преступность, безработица, проституция, нар-котики... Но мы решили бороться именно с курением.
– Вы, Григорий Григорьевич, – заметила Наталья Владимировна, – не пьёте и не курите. Чего вам-то беспо-коиться?
– Дело в том, что жена стала ходить в спортивный клуб, где бегает на дорожке, плавает в бассейне. Прекрати-ла есть мучное,  пить кофе, курить... К чему бы это? Боюсь, скоро возьмётся и за меня.
– Вы же говорили, что вам всегда нравились женщи-ны в экспортном исполнении, – улыбнулась Маша.
– Каюсь. Всегда любил мыслимым взором блуждать по немыслимому. А что?! Я не пью и не курю, но жена всегда находит, что во мне редактировать… Ей только волю дай!
– Может, мы всё же поговорим о номере, – пыталась прервать словоблудие Наталья Владимировна.
Но Григория Григорьевича просто так остановить было уже трудно. Словно не слыша начальницу, он про-должал:
– В руках моей жены нить Ариадны превращается  в канат. У неё и фантазии осязаемые. Вот мне и приходится бегать от жены, как от инфаркта. Только убежать никак не могу. Поздно уже. Но я не теряю надежды и, как правило, всегда добиваюсь того, чего она хочет.

5. Прошло три года. Елена вписалась в кол-лектив, и уже исполняла обязанности и редактора, и кор-ректора. Была ответственной за выпуски различных изда-ний. Продолжала работать над диссертацией, но с Марти-росом Акоповичем виделась редко. Пропадала в архиве, в Публичной библиотеке. Писала и переписывала, чертила графики, схемы. Отыскивала редкие фотографии. Иногда звонила Мартиросу Акоповичу, чтобы задать какой-то во-прос. На самом деле, просто хотела услышать его голос.
Он, как всегда, был исключительно вежлив.  Но все-гда старался уходить от разговоров на отвлечённые темы. Говорил только о работе. Подсказывал, просил прислать фрагменты работы по электронной почте. Через пару дней она получала их обратно с замечаниями, советами. Тогда Елена злилась на себя: как же она сама не догадалась сде-лать этого?!
В издательстве работать ей было несложно. Авторы издавали свои произведения, оплачивая работу издательст-ва. Таких, уж очень честолюбивых, было не много.
Иногда в издательство обращались администрации районов, национальные общины, и тогда сотрудники с об-легчением вздыхали: значит, будет зарплата.
Когда выдавался свободный вечер, Елена ходила в театр, филармонию. Эти походы потом сильно ею пережи-вались. Было больно и обидно, что она должна одна идти в театр. В кафе или ресторан могла зайти только днём.  К ней часто «подкатывали» кавалеры, от которых старалась быстрее отделаться. Иногда, предварительно созвонившись, Елена шла в гости к Мельниковым. Тогда покупала торт, фрукты, какие-нибудь гостинцы Кате, и проводила у них вечер. Пили чай, обсуждали события в мире…
Здесь Елена чувствовала себя свободно, но даже с ними не делилась о том, что пережила все эти годы.
Говорили на разные темы. 
– Правительство живёт хорошо, – сказал Дмитрий, усаживаясь за стол. – Это народ живет плохо, потому что не работает в правительстве.
– Достаточно того, что ты пропадаешь до ночи в сво-ей школе. Хорошо, если бы тебе платили за часы, прове-денные на работе. А я думаю, как бы до зарплаты дотянуть, – сказала Маша, разливая в тарелки суп. – А в Америке практически всё население живёт на кредитных деньгах. 
– Интересно, что там при приёме на работу, если у тебя нет кредитной истории – тебя могут не принять. Зна-чит, ты не надёжный, не лояльный человек, – сказал Дмит-рий, начиная работать ложкой.
– Ты слышал, – спросила мужа Маша, – что  россий-ские хакеры что-то там взломали и раскрыли тайны Пента-гона? Говорят, что и на выборы они могут как-то влиять.
– Я в это мало верю, – пожала плечами Елена. – Неу-жели эти наши хакеры настолько всесильны?
 – Не думаю, – отозвался Дмитрий. – Им ведь до сих пор не удалось повлиять на выборы в России.
– Довольно философствовать. Ешьте, – улыбнулась Маша. – Как говорил батька Лукашенко, у меня на второе будут «нормальные человеческие яйца»!
– Он ещё и такой перл выдал, мол «только взялся за яйца, как сразу масло пропало». У тебя там ничего не про-пало?
– Ничего. Кончай болтать, поухаживай лучше за Ле-ной. Уж очень она чем-то расстроена. Может, по рюмочке?
Дмитрий достал из бара начатую бутылку водки, рюмки.
– Первый тост у нас всегда один и тот же: за любовь и дружбу!
Все чокнулись и выпили.
– Был у меня сотрудник, так тот, если начинал пить, остановиться не мог. Так и говорил своим собутыльникам: «До встречи под столом!».
– А Катюша ела? – спросила Елена.
– Она уже пообедала. Мне бы кусок в горло не полез, если бы я сначала её не покормила.

В сентябре 2009 года Марии исполнилось тридцать лет. В числе приглашённых была и Елена.
– Ресторан нам сейчас не по карману – объясняла Маша, помогая подруге снять мокрый плащ. – Придут дру-зья мужа. Приходи!
Елена подарила имениннице букет белых роз и тол-стую книгу с репродукциями картин  замечательного дон-ского художника Николая Никаноровича Дубовского, под-писав, как обычно, несколько стихотворных строк:

Сегодня славный юбилей
У Машеньки собрал друзей.
И сбросить можно все заботы.
Он – точка новая отсчёта.
Он – веха яркая в пути,
И нужно весь тот путь пройти!
Юбилей – лишь этап, не венец.
Сегодня в дождь и непогоду,
Друзей твоих тепло сердец
Раскроет зонт  и сбросит годы…

Маша тут же стала рассматривать репродукции.
– Я же из Новочеркасска. У нас даже улица его име-нем названа. Спасибо, Леночка.
За столом сидело восемь человек. Елена в той компа-нии была впервые.
Дмитрий познакомил её со своим другом, Юрием Кравченко, голубоглазым парнем, больше похожим на ди-пломата.  Он был мастером спорта по футболу, играл в мо-сковском «Спартаке», считался одним из лучших защитни-ков. В разное время играл по контракту в различных клу-бах Европы. Был скромен и о своих успехах не говорил. Потом получил травму, лечился. Реабилитацию проходил в родном Ростове. Месяц назад врачи разрешили ему проводить лёгкие тренировки в спортивном зале.
Сидя рядом, Елена слышала его короткие, но точные ответы на вопросы Дмитрия.
– Рискуя, можно проиграть, но, не рискуя никогда нельзя выиграть, – говорил он, наливая в свой фужер апельсиновый сок. – Знаешь, как говорят: Risk your thinking and take risks. Рискуйте думать и рискуйте делать!
– У нас говорят: «Кто не рискует, тот не пьёт шам-панское». Куда теперь? – продолжал расспрашивать его Дмитрий.
– Не здесь, – тихо, но твёрдо произнёс Юрий. – Мы, вроде, на юбилей пришли.
Он достал набольшую коробочку, оббитую бархатом, и протянул её Маше.
– Будь счастлива и здорова!
– Спасибо, Юра, – сказала та смущенно. – Ты всегда меня балуешь. Раньше Дима даже тебя ревновал…
– И правильно делал. Любит, потому и ревнует. А я и никогда  не скрывал, что люблю тебя… равно, как и его. У меня нет ближе вас никого. Вот уже почти десять лет, как мы знакомы, и с тех пор считаю вас своей семьёй.  Родст-венников никогда и не знал. В детском доме мечтал о сест-ричке или брате. Так что бери, сестра. В Лондоне купил, твоему знаку Зодиака соответствует: опал – камень, даю-щий надежду. Считается, что нужно, чтобы он касался ко-жи. Тогда лучше проводит энергию планет. Счастье тебе и Дмитрию. И никогда не теряйте надежду…
Парень оказался совсем не глупым. Потом Елена уз-нала, что он учится заочно на факультете иностранных языков, говорит на английском и немецком языках.
 За столом Маша специально посадила их рядом.
Были ещё две пары: Алексей, врач  школы олимпий-ского резерва с женой, Нелей, тренером по художествен-ной гимнастике, и школьные друзья Маши – Евгений, пси-хотерапевт и Валя – учительница в школе. Преподавала математику.
После обычных в таких случаях тостов и поздравле-ний, наполняя бокалы вином, Дмитрий, обращаясь к Юрию и Елене, вдруг произнёс:
–  Люди от зависти стареют. От обиды болеют. От злости тупеют. А от любви молодеют. Мне бы очень хоте-лось, чтобы в следующем году мы гуляли на вашей свадь-бе.
Елена смутилась. Догадалась, что Маша и Дмит¬рий  решили  их сосватать.
Неля,  улыбнувшись, поделилась опытом:
– Ценить надо тех мужчин, с которыми чувствуешь себя женщиной, а не пациенткой психиатрической клини-ки!
А Валентина добавила:
– Каждая женщина мечтает, чтобы мужчина угадывал желания, но не мог читать её мысли.
Алексей не мог не добавить и свои наставления Еле-не.
– Во-первых, женщина везде и всегда должна чувст-вовать себя женщиной. Иначе – она существо среднего ро-да. А, во-вторых, любящие друг друга люди легко угады-вают невысказанные желания и, если хотите, «читают мысли» друг друга. Эту связь обеспечивают невидимые, ещё не изученные лучи. Это и есть любовь. Если связь не-устойчивая – значит, кто-то из них сомневается… Если она прерывается – исчезает любовь.
– Дорогой, – сказала Неля, – ты уже не в том соци-альном положении, чтобы рассуждать о любви. Подумай лучше о наших детях. Считать не разучился? Четверо нам спать не дают.
Елена взглянула на Юрия, спросила шёпотом:
– Когда они успели? Или взяли из Детского дома?
– Нет. Сработали по-стахановски, дважды выдавая на гора по двойне: сначала двух мальчишек: Мишу и Лёню. А через год – двух девочек: Веру и Надю.
А, Неля продолжила:
– Настругали, а о том, как накормить-одеть не поду-мали.
– Радость моя! Ты снова всё напутала: «любви все возрасты покорны»! И заметь, не я это сказал. К тому же, до старости мне ещё нужно дожить. Она  начнётся, как только  стану есть не вкусное, а полезное. Купишь завтра на рынке баранину, и я  замариную мясо и сделаю шашлы-ки. Кто чувствует себя стариком, пусть не приходит. А всех остальных приглашаю часам к пяти.
Оглядев сидящих за столом, довольный своей выдум-кой, он заметил жене:
– Как видишь, стариков среди нас нет!
Неля была вынуждена признать своё поражение. Буркнула, глядя на мужа с упрёком:
– Покупать легко. Трудно только потом всё готовить. Но что мы об этом говорим. Сейчас речь о Елене и Юре.
Видя смущение Елены, Юрий с улыбкой воскликнул:
– Друзья! Вы что, нас решили посватать? Я думаю, мы сами разберёмся в этом. Любовь –  теорема, которую нужно доказывать ежедневно. А вы же знаете, какая у меня жизнь. Живу практически в Москве. Приехал сюда на ме-сяц по счастливой случайности. Хочу сделать заключи-тельное турне по Европе. Тренировки, мотание по миру. Кому нужен такой муж? 
– Ты, Юра, прекращай! – сказал Евгений. – Пора, на-конец, остепениться. Женщины, как соль. С ними, конечно, не сладко. Но без них – не вкусно!
Елена не знала, что ей делать. Хотела даже встать и уйти. Но к ней подошла Маша.
– Леночка! Не обижайся. Так получилось. Ничего специально мы не задумывали.
А Юрий, смущенный не менее Елены, сказал, что не ожидал от друзей такой «подлости». Елена университет окончила, а у него что?
– Ты это брось, – прервал его Евгений Петрович. – Любовь всё на свете уравнивает.
Елена, пытаясь прекратить эти разговоры, глухо про-изнесла:
– У меня уже был печальный опыт, и я не очень хочу повторять ошибки.
Неля заметила:
– Умный мужчина – не думает, кто был до него. Он делает так, чтобы после него никого не было.
Наконец, возмутился и Юрий. Он встал, и, глядя на друзей, твёрдо произнёс:
– Всё. Хватит. Я думаю, мы сами сможем разобрать-ся, что нам делать.
Понимая, что они уж очень смутили Елену, Алексей решил сменить тему, и стал рассказывать весёлые случаи из своей практики.
– Недавно ко мне на приём пришли Гриша Миронов с женой.
– Баскетболист?
– Других Мироновых у нас нет. А жена его едва до пупка ему достаёт. Так вот: эта энергичная особа  стала жаловаться на то, что у Гриши совершенно расшатаны нервы. «Ночами плохо спит. Стал выпивать… Куда вы, спрашивает, нам бы посоветовали поехать отдохнуть? На море или в горы?
Что я мог ответить? Прямо и сказал,  что  ей бы на море, а ему в горы, или наоборот. «А, может, уколы ка-кие?», – продолжала наседать на меня эта особа.
Тут Гриша, наконец, взбрыкнул. Встал, собираясь уходить. Чуть головой люстру в кабинете не разбил. Кри-чит: «Уколы?! Да ну их в задницу!», и вышел, хлопнув дверью. А его миниатюрная супруга, чуть не плача, мне жалуется, мол, он даже стихи ей начал писать, чего нико-гда раньше не делал.
Я удивился, а она стала декламировать:

Люблю тебя и ненавижу,
Уйди куда-нибудь поближе...

Еле выпроводил её из кабинета.
– Лёша у нас бессеребренник, – сказала Валентина.
– А я, – заметила Неля, – благодарю мужа, который ночью всегда тянет одеяло на себя, за то, что он спит со мной, а не шляется где-то по ночам. 
– По этому поводу, дорогая, – с улыбкой проговорил Алексей, – я вспомнил надпись на дверях кабинета психи-атра: «Соблюдайте тишину! Вас слышат. Они везде!».   
Елена и Юрий не очень-то прислушивались к разго-вору за столом. Они думали друг о друге.
– Меня вы приятно удивили, – сказала Елена. – Толь-ко не очень понимаю, как сочетаются такие разные увлече-ния: иностранные языки и футбол?
– Сочетаются, – ответил Юрий. – Но мне ещё есть куда стремиться. Считается, что лучшим переводчиком может быть только женщина. Она понимает и пьяный бред, и детский лепет.
Потом Дмитрий взял гитару, и стал петь песни, кото-рые Елена слышала впервые. Она не очень любила совре-менную эстраду. Ей были по душе старые песни, в которых были и запоминающаяся мелодия, и понятные слова. Поэтому просто сидела и слушала.
Дмитрий неплохо владел инструментом. Неожиданно он принялся петь Булата Окуджаву. В комнате стало тихо.

Ребята, нас вновь обманули,
опять не туда завели.
Мы только всей грудью вздохнули,
да выдохнуть вновь не смогли.

Мы только всей грудью вздохнули
и по сердцу выбрали путь,
и спины едва разогнули,
да надо их снова согнуть.

Ребята, нас предали снова,
и дело как будто к зиме,
и правды короткое слово
летает, как голубь во тьме.

После этой песни заговорили о том, как у нас изме-нилась жизнь. Елена подумала, что эти разговоры затянут-ся теперь до глубокой ночи. Все гости Дмитрия и Маши живут неподалёку, а ей добираться на Северный. Хотела было вызвать такси, но Юрий предложил её подвезти.
– Я тоже еду в Северный микрорайон. Живу на Коро-лёва. Могу подвезти… если, конечно, ты не возражаешь.
Елена не возражала.

6. Когда они вышли из дома, моросил нудный дождь. Лужи кипели. На небе тучи скрыли звёзды и луну. Было темно и прохладно.
– Где же твоя машина? – спросила Елена, поднимая воротник плаща и ёжась.
– Ты подожди под навесом, а я сейчас подгоню сво-его мустанга. Вечером здесь стояло столько машин, что я вынужден был припарковаться за квартал от дома.
Юрий быстрым шагом  вышел со двора, а Елена по-думала: «Нормальный парень. И чего мне не нравились боксёры и футболисты?!».
Через несколько минут к парадной подъехал Юрий на шикарном внедорожнике, вышел и открыл дверцу, помогая Елене сесть. Она, привычно мысленно комментируя происходящее, отметила: «Галантный. Промок, а ведёт себя, словно всё ему нипочём. Или он и вправду, хочет приударить за мной? Ну-ну. Посмотрим, на что его фантазии хватит».
Юрий вёл машину осторожно. На дороге машины медленно плелись одна за другой. Где-то дорожники укла-дывали под дождём асфальт. Елена поняла: ехать им при-дётся долго.
– Мне кажется, что невольно мы начинаем осуществ-лять идеи твоих друзей. Нас так искренне и активно свата-ли… – с улыбкой произнесла она.
– Не знаю, как ты, а я особых возражений не имею. Дождь… Кто-то потушил луну. Но, если мужчины не про-пускают такого удачного случая, женщины его создают.
– Позволь, но это ты предложил меня подвезти!
– Я, и рад, что ты не отказалась. Хотел бы продол-жить наше знакомство. А вдруг, всё, что говорили у Димы, не такая уж и глупость? К тому же нам представится воз-можность поближе познакомиться, взять друг у друга ин-тервью.
– Я же говорила, что у меня уже есть печальный опыт…
– Время от времени опыт подводит, и ты оказыва-ешься в дураках.
– Но если ты не следуешь опыту, значит ты –  закон-ченный осел, – упрямо повторила Елена. – Мы практически не знаем друг друга.
– И это правда, – сказал Юрий, стараясь обойти слева длинный лимузин со свадебными кольцами и цветными лентами на капоте.
Елена была рада сменить тему. Спросила:
– Как поздно едет свадебный лимузин!
– Возвращается в гараж.
– А что означают эти гигантские кольца на машине?
– Это начальный счет семейной жизни –  ноль–ноль, – ответил Юрий, взглянув на девушку и улыбнувшись. – Я же говорил, женщины мудрее мужчин, потому что знают меньше, а понимают больше.
– Всё начинается с чьей-то мечты, – миролюбиво произнесла Елена.
 Решила возникшее вначале пути лёгкое напряжение перевести в шутку, добавила, улыбаясь:
– Мужчины бесспорно глупее женщин. Слышал ли ты о женщине, которая вышла замуж только потому, что у мужа красивые ноги? 
Юрий рассмеялся, а Елена подумала: «Ох, как бы ни обжечься, а то доиграюсь…».
– В спортивной школе у нас был парень, который ка-ждый день брил свои ноги, – сказал Юрий. – Уж очень пе-реживал, что они у него волосатые.
– Внешность ничто –  поведение всё, – уже серьёзно произнесла Елена. –  Этот мир интересней, чем нам кажет-ся.
– Ты окончила университет. Почему в школу не по-шла работать? Учила бы детей.
– Во-первых, я – журналист. А во-вторых: не хотела быть преподавателем. Это не моё. Знаешь, как говорят: по-средственный учитель излагает, хороший – объясняет, вы-дающийся – показывает, великий учитель вдохновляет. Я знаю только одного Учителя, который вдохновлял. Такие учителя – невероятная редкость. Он, пожалуй, один такой во всём свете…
– Ты так говоришь, словно любишь его.
– Люблю… безнадёжно. Он – как эталон, как мечта. Но это женатый пожилой уже человек. Он на много старше меня…
Елена вдруг замолчала, прервав себя, удивляясь  то-му, что так разоткровенничалась. Сказала малознакомому парню то, что так тщательно от всех скрывала. Потом про-должила:
– Не хотела быть посредственным учителем. До сих пор помню всех своих хороших учителей. А плохих – даже лица забыла.
Некоторое время они молчали, о чём-то думая. Юрию нравилась Елена, и он стал к ней серьёзнее присматривать-ся. Понимал, что такое признание ей далось нелегко. Но помнил, что самый легкий способ завладеть женщиной – попасть к ней в рабство. Самый трудный – взять её в плен.
– А мне вспомнились стихи Владимира Солоухина, – сказал он.

         Живёшь ты в июне,
         А я в сентябре.
         Ты в зелени юной,
         А я в серебре.
         Есть время промашек,
         И время наград.
         Ты – поле ромашек,
         А я – листопад.

– Ты ещё добавь знаменитые строки Пушкина, – гру-стно проговорила Елена.

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Её порывы благотворны,
Как бури вешние полям…

Она некоторое время молчала. Потом продолжила:
– Есть понятия морали. Есть ограничители, которые я не могу переступить. И дело совсем не в разнице возраста. Но, не будем об этом.
Машина плелась по проспекту Нагибина. Дождь уси-лился. Было прохладно, и Юрий включил климат–контроль.
– Мне кажется, что у меня есть весомые аргументы относительно того, что всё не так плохо.
– Терпеть не могу аргументы! Они всегда вульгарны и неточны…
– Но часто и убедительны.
– И напрасно думают, что неточность – вежливость королев. Когда с тобой говорит женщина –  улыбайся, и… не слушай её.
Елена откинулась на спинку кресла машины и закры-ла глаза, подумав, что видимо, на неё шампанское так дей-ствует.
– Вот скажи мне, – спросила она,  – почему  есть женщины легкого поведения, но нет мужчин легкого пове-дения?
 Юрий понял: Елена жалеет, что рассказала ему о своём чувстве, о том, что у неё на душе. И это ему понра-вилось. «Интересная девушка. Нужно присмотреться. Только, близки ли наши взгляды?». Потом, вспомнив о её вопросе, спокойно ответил:
– Потому что лёгкое поведение и мужественность – понятия несовместимые. Для женщины не быть любимой –  несчастье.
– А не любить – это трагедия? Я не считаю себя не-счастной. Мужчины говорят о женщинах всё, что им взду-мается.
–  А женщины делают из мужчин всё, что им нравит-ся. Если честно, мне бы хотелось ещё  пообщаться  с тобой. Мы могли бы посидеть в кафе. Или тебя ждут, и ты не мо-жешь себе этого позволить?
Машина, наконец, подъехала к дому Елены.
– Я – свободная и независимая женщина, – ответила она, открывая дверцу. – А независимая женщина сама ре-шает, от кого ей зависеть. Но кофе мы уже пили у Маши, да и завтра – рабочий день. Если не возражаешь, мы можем встретиться  в субботу или в воскресенье. Пойдём куда-нибудь. В театре вечность не была. И не потому, что не хо-тела. Как-то неловко одной ходить. Я хотела бы больше узнать о тебе. Кто ты, откуда взялся, чем живёшь, о чём мечтаешь…
– Принято. Я был бы разочарован, если бы ты меня в первый же день нашего знакомства пригласила к себе на ужин с завтраком. В субботу часов в пять. Подходит?
– Подходит. И куда мы пойдём?
– В филармонию. Приезжает Соткилава. Прекрасный голос. И, что особенно греет мою душу, в прошлом игрок тбилисского «Динамо». Многократный чемпион и заслу-женный мастер спорта, он стал народным артистом и со-листом Большого театра. Не возражаешь?
– Как я могу возражать?! Спасибо тебе…
Юрий проводил девушку до лифта и ушёл.

Прошло три месяца.  Юрий часто встречал Елену по-сле работы с букетом роз. Елена наслаждалась кофе со свежим пирожным. Юрий пил апельсиновый сок. Потом они гуляли по городу, ходили в театры, музеи. И говорили, говорили… Юрий был категоричен в суждениях, иногда резок. Елене это даже нравилось. Она в этом видела сильное мужское качество.
– Если близкому человеку надо объяснять, то – не на-до объяснять, –  как-то произнёс Юрий.
Очень скупо рассказал девушке о себе.
– Я – воспитанник Детского дома № 8. Он находится в Новочеркасске. Родителей своих не помню.
– Совсем не помнишь? – удивилась Елена. – Как же ты попал в детский дом? Туда же совсем маленьких не принимают.
– Не помню, – упрямо повторил Юрий, и Елена поня-ла: он просто не хочет о родителях говорить.
– Учился в пятой школе, – продолжал он глухим го-лосом, – расположенной в ста метрах от Детского дома. В пятом классе увлёкся футболом. Через пару лет оказался в Ростовской школе олимпийского резерва. Играл в команде спортивного клуба армии. Потом – в Московском «Спартаке», командах Европы. Год назад вернулся из Германии, где получил травму. Вот уже несколько месяцев зализываю раны.  Что ещё тебе рассказать?
– Тебе двадцать семь. Ты не был женат?
– Женат не был. А девушки были. Не пью, наркоти-ков не принимаю. Я сам –  наркотик. Не поверишь, ужас-ным открытием для  меня  стал  тот факт, что я всю жизнь не говорил ничего, кроме правды.
–  Я тоже не терплю лжи. Обычно женщины лгут, ко-гда говорят о своём возрасте. Мужчины –   когда говорят о своих доходах. На что же ты живёшь?
–  Футбол – это моя работа. Непростая, я бы даже сказал, тяжёлая. Многие думают, главное, чтобы у футбо-листа хорошо работали ноги. Это глупость. Самое важное, чтобы у него работала голова. И не просто работала, а со-ображала быстро, «на автомате». Приносят ли футболисты пользу обществу? Убеждён, приносят, и не маленькую. Тысячи и тысячи любителей футбола платят деньги, чтобы посмотреть хорошую игру. Чем же мы, в таком случае, от-личаемся от актёров в театре? Футбол – зрелищный вид спорта и… доходный.
– Почему же до сих пор снимаешь квартиру? – не унималась Елена.
– Квартиру покупать не хочу, – ответил Юрий, –  ещё не знаю, где брошу якорь. Совсем не уверен, что это будет Ростов или какой-то другой город России.
Помолчав, Елена спросила:
– Что тебя не устраивает в России?
– Хочу жить в мире, где нет вражды и ненависти. Все вопросы обсуждаются, а решения, принятые большинством народа, обязательны для всех. Где никто и ничто не может быть выше Закона. Где независимые суды, где  свобода не декларируется, а реально существует…
– Не рано ли ты собрался в рай? Я совершенно убеж-дена, что такого общества быть не может в принципе. Это фантазия, мечта.
– Я был во многих странах Европы.  Не гостил, а жил там и работал. Идеал, может, и недостижим. Но есть стра-ны, которые приближаются к нему. У меня вызывает больше уважения общество, отдающее за своего пленного несколько сотен врагов, в котором чтут Закон настолько, что могут привлечь и главу государства к ответственности.
Елена задумалась.
– Мне кажется, что жить вне России я бы не смогла. Понимаю, люди у нас живут хуже, чем в Европе или в США. Но не хлебом же единым жив человек! Делать всё, чтобы и Россию приблизить к этим идеалам, может ли быть задача трудней, но при этом благородней?!
– Я на стороне того народа, который любит анекдоты о себе, и ставлю его выше тех народов, которые из-за  анекдота о себе или карикатуры готовы убивать.
Они подошли к Музыкальному театру. У входа тол-пился народ. Редкий случай – в Ростове гастролировал Большой театр.
–  Давно хотел послушать «Пиковую даму». Люблю Чайковского. Помнишь, арию Елецкого:
И Юрий тихо напел:

Я вас люблю, люблю безмерно,
Без вас не мыслю дня прожить.
И подвиг силы беспримерной
Готов сейчас для вас свершить,
Но знайте: сердца вашего свободу
Ничем я не хочу стеснять…

Елена удивлялась всё больше и больше. Голос у Юрия был хороший. Пел он тихо, но ей казалось, что он эти слова адресует ей. Это пьянило…
После спектакля она впервые пригласила Юрия к се-бе.
– Ты меня угостил «Пиковой дамой», а я тебя угощу хорошим  ужином.

Утром Юрий, целуя Елену, заметил:
– Вот и зашёл к тебе на ужин с завтраком. Теперь я твой грейпфрут?
– Не грейпфрут, а бой-френд… 
– И всё же не очень понимаю, почему ты отказыва-ешься от того, чтобы узаконить наши отношения?
Елена, провела рукой по щеке Юрия:
– Не торопи события. Брак, это попытка решать про-блемы вдвоём. Причём те, которых у каждого до сих пор и не было. Ты мечтаешь работать в Европе. Я никуда уезжать не хочу. Не усложняй. Нам хорошо, и хорошо!
К кровати подошёл пушистый сибирский кот. Он сел на прикроватный коврик и стал внимательно смотреть на хозяйку. Потом ему надоело сидеть, и он улёгся, свернув-шись клубком.
– Пора! – сказала Елена, и, набросив на себя халатик, встала.
Отбросив одеяло, сел на кровать и Юрий. Чуть не на-ступив на кота, заметил:
– Кот футболиста никогда не свернется клубком...
Видя, что настроение Юрия ухудшилось, Елена, об-няв его, повторила:
– Не торопи события. И не тревожься. Беспокойство не устраняет завтрашние проблемы, оно забирает сего-дняшний покой. Возможно, всё, что у нас было, построено на любви.  Но должно пройти время, чтобы убедиться в этом.
– А мне кажется, что ты откладываешь на завтра то, что не хочешь делать вообще. 
– Напрасно ты так. Давай договоримся… – начала, было, Елена, но Юрий перебил её.
– Когда веришь человеку, договор излишен. Когда не веришь –  договор бесполезен.

С тех пор Юрий стал реже встречаться с Еленой. Был чем-то сильно занят. Но по-прежнему был внимателен и ласков. Правда, в его словах Елена теперь слышала  что-то такое, чего раньше не было. «Стоимость жизни постоянно растёт, но спрос на неё не падает…», или «Женщина –  это реальность, данная нам в ощущениях»…
В этих фразах не было ничего особенного, но раньше он так не говорил. А однажды, это было под Новый две тысячи одиннадцатый год, она по электронной почте получила от него письмо:
«Дорогая Леночка! Новый год я встречу в самолёте. Лечу в Мюнхен, куда пригласили поработать. Пару дней назад подписал договор. Играть буду в одной из сильней-ших команд мира, в «Баварии». Будет, у кого поучиться. Если пожелаешь приехать, буду рад. Но, только в ранге законной жены.
Может быть, я делаю глупость и прошляпил своё счастье. Извини за жаргон. Это слово – исковерканная форма немецкого глагола «schlafen» – «спать», «соня, раз-зява». Мы недолго с тобою были вместе, но я успел тебя полюбить. Ты – прекрасна. Но я всякий раз чувствовал се-бя рядом с тобой, как говорят французы, n’;tre pas dans son assiette, не в своей тарелке.
Хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. И прости, что не говорил, что веду переговоры, оформляю документы, подписал договор. Не хотел тебя огорчать, да и сам боял-ся  передумать.
Я люблю тебя. Электронный адрес и мой номер  мо-бильного телефона ты знаешь. Целую, Юрий».

Елена не плакала. Она снова и снова перечитывала это письмо и  проклинала себя за то, что предала свою лю-бовь. Вспомнила глаза Мартироса Акоповича. Они точно смотрели на неё с укором. В тот день она впервые пошла в церковь.
Елена не верила в Бога. Она зажгла свечку, совер-шенно не понимая, для чего это делает, стояла и смотрела на пламя. Просто стояла и смотрела. И странное дело: на душе стало легче.

7. После окончания университета Егор Дерю-гин по ходатайству Жанны Филипповны Бойко был принят на работу врачом-ординатором в хирургическое отделение БСМП.
Днём и ночью работали операционные. Одни сотруд-ники приходили на смену, другие уходили. Кто-то выпи-сывался домой, кто-то поступал. Редко, когда сотрудникам во время смены удавалось прикорнуть часок. Вызовы в приёмный покой следовали один за другим. Осмотр, пред-варительное обследование, принятие решения: госпитали-зировать или отправлять больного на амбулаторное лече-ние.  Но, чаще скорая помощь привозила пострадавших, когда и обследования особого не требовалось. По телефону в отделение сообщался характер травмы или заболевания. Готовилась операционная, и пока больного на лифте под-нимали на четвёртый этаж, всё было уже готово, чтобы оказать помощь, прооперировать, а если нужно, и пригла-сить консультанта.
Отделение было оснащено самым современным обо-рудованием, а вот специалистов, способных на нём рабо-тать – не хватало. Кто-то ушёл в коммерческие учрежде-ния, а кто и вовсе бросил профессию, пошёл торговать на рынке или открыл свой бизнес.
Постоянно, то в операционной, то в реанимации, воз-никали ситуации, требующие принятия быстрых решений.
Каждое утро в просторном кабинете заведующей со-бирался коллектив отделения на утреннюю планёрку. От-ветственный дежурный докладывал о том, что произошло во время их смены,  кого и по поводу чего оперировали, какое состояние послеоперационных и тяжёлых больных. Старшая сестра, как обычно, жаловалась, что не хватает перевязочного материала, спирта, медикаментов. Их всегда не хватало.
При поступлении плановых больных им давали спи-сок того, что нужно было принести в больницу. Все пони-мали: кризис. Денег не выделяют. Были времена, когда просили принести и простыни, полотенце, перевязочный материал, медикаменты, и, конечно же – кровь, которую должны были сдать родственники.
Зарплаты у медиков были весьма скромные, а жизнь дорожала, и очень скоро многие стали ставить условия больным или их родственникам: любая услуга должна быть оплачена.
Иногда это делалось тактично, и люди понимали: не от хорошей жизни просят. Но иногда говорилось катего-рично, грубо, что вызывало лавину жалоб, на которые ад-министрация уже устала отвечать.
О том, что есть страховка – не заговаривали. Люди боялись жаловаться. Когда сумму, которую требовал врач, была в приемлемых размерах, никто никуда не писал и не ходил.
Но иногда цифры назывались такие, особенно, если предстояла серьёзная операция, что иным приходилось продавать машины, квартиры, брать кредит или просто за-нимать под большие проценты, чтобы спасти родного че-ловека. Вскоре весь персонал привык к такому порядку. Никого уже не удивляло, что за любую услугу в больнице надо платить. Даже за такую мелочь, как оформление ис-тории болезни или выписку справки.
О каком сочувствии или милосердии можно было го-ворить? Это всё было далеко от того, о чём писали в своих трактатах врачи древности – Гиппократ и Авиценна, от воспетых в литературе историях жизни врачей-гуманистов.
Поначалу врачи, беря взятки, оправдывались тем, что так спасаются от нищеты. Но очень скоро некоторые из них стали приезжать на работу на дорогих машинах, поку-пать элитные дома, строить дачи-усадьбы…
– Почему артисты или футболисты могут себе это по-зволить, – говорил врач, недавно окончивший университет, – а человек, который по многу часов стоит у операционного стола, умирая вместе с больным, стараясь  его спасти, получает копеечную зарплату. Нет! На фейерверки и парады у нас тратят миллионы, а медицину финансируют «по остаточному принципу. Почему не спросить у них: откуда деньги на дворцы и яхты?».
А в другом конце ординаторской продолжался спор.
– Народ, который не читает своих стихов, не поёт пе-сен – перестаёт быть народом. Но ни один народ, как общ-ность, не может быть преступником. В человеке можно ошибаться, но их этого не следует, что людям нельзя ве-рить! Ты за коллективную ответственность? За расстрел заложников? За депортацию народов? За уравниловку? – спросил у него коллега, сидящий рядом.
– Сам не знаю, за что я. Но я есть хочу, и семью кор-мить, жить хочу в комфорте. Не бездельник же! Я работаю, жена – работает. Почему я должен жить с женой, дочкой и моей мамой в двухкомнатной квартирке, полученной ещё моим дедом. Когда же реально нам повысят зарплату? Ко-гда  мы сможем лучше жить сейчас, а не завтра. До него мы можем и не дожить.
 В этих словах была своя горькая правда. 
Чтобы достигнуть приличного уровня и стать Масте-ром, врач учится не менее двадцати лет: десять – в школе, шесть – в университете, а потом специализация, усовер-шенствования… А ещё, врач должен читать журналы и монографии по специальности, и хорошо бы, не только на русском языке.  Должен быть культурным человеком, чи-тать книги, журналы, ходить в театры, филармонию…
А цены на продукты растут. Пойдите на рынок или в магазин. Да что – продукты?! Цены на лекарства и те заоб-лачные. Никого не интересует, какую наценку делают в аптеках. 
Егор был неплохим хирургом, умел говорить с родст-венниками и больными, и очень скоро приобрёл двухком-натную квартиру в центре города, и, казалось, был вполне доволен жизнью. Работал много. Жанна Филипповна, видя его старание и исполнительность, назначила старшим ор-динатором и уговорила взять тему для защиты диссерта-ции. Она работала над докторской, и хотела, чтобы Дерю-гин, выполненная под её руководством исследования, фак-тически делал часть её работы. Планировала издать в цен-тральных журналах совместные работы, которые она с полным правом сможет отнести к своим научным работам.
Она хотела в клинике показать эффективность метода ставропольского профессора Арнольда Израилевича Несиса в борьбе с хирургической инфекцией, и даже с сепсисом.
Егор практически жил в отделении. Нередко спал на диване в кабинете старшей сестры, так как  кабинет заве-дующей обычно был заперт, а в ординаторской мог отды-хать дежурный врач.
Работал он на полторы ставки и сотрудники привык-ли к тому, что Дерюгин всегда в отделении, готов подме-нить, подежурить за кого-то. Не бесплатно, конечно.
Когда же возникали споры между врачами, Егор все-гда выражал точку зрения заведующей отделением. Дошло до того, что врачи при нём старались не критиковать «ша-хиню», как называли Жанну Филипповну за глаза, уверен-ные в том, что Егор всё ей передаст, да ещё и в искажённом виде. Считали его откровенным карьеристом, способным во имя достижения своей цели даже на подлость.
Многие знали, что он пытается ухаживать за дочерью главного врача, с которой в университете учился в одной группе. Но по какой-то причине вот уже более двух лет ничего у него не получалось. А острый на язык Герман Вайсман, хирург с многолетним стажем, однажды произнёс:
 – Фаина Раневская говорила, что есть люди, в кото-рых живёт Бог. Есть, в которых обитает Дьявол. А есть и такие, в ком только глисты.
Огромного (более двух метров) роста Егора и Юлию в отделении называли глистами.
Юля Тищенко работала в гинекологическом отделе-нии, которым заведовала её мама, женщина очень высоко-го роста, с коротко стриженными «под мальчика» волоса-ми. Юля увлекалась не столько медициной, сколько бас-кетболом. Всё свободное время проводила в спортивном клубе, играла за основной состав, если игры проходили в Ростове. Ездить в другие города отказывалась, так как по настоянию отца, которого она и уважала, и боялась, основ-ной работой своей считала медицину.
В отличие от Егора, она не страдала комплексом не-полноценности из-за  своего роста. Среди её приятелей все были ростом не ниже ста девяноста пяти сантиметров. У нее рост был два метра и пять сантиметров, и иногда каза-лось, что она головой может зацепить люстру. Физически крепкая, мужеподобная, она пользовалась большим успе-хом среди мужчин своего клуба, и было совсем не ясно, что ей больше нравится: баскетбол или общество парней, при разговоре с которыми ей не приходится опускать голо-ву. На всех кто ниже – смотрела, как на пигмеев.
Егор удивлялся: как у такой плоской девушки столь-ко поклонников.
Юля ни в чём себе не отказывала. Замуж не торопи-лась. Да её никто под венец и не звал. Но она об этом и не думала.
Когда же за нею стал приударять Егор Дерюгин, ко-торого она знала много лет и смотрела на него, как на пус-тое место, впервые подумала: «Развлечения развлечения-ми, а этот может быть и мужем».
Эта мысль мелькнули в её небольшой головке, когда они сидели в конференц-зале, где чествовали Жанну Фи-липповну по случаю её пятидесятилетия.
Главный врач, зачитав адрес юбиляру, подарил ей  старинное издание книги Войно-Ясинецкого «Очерки гнойной хирургии». Выступали и руководители отделений, коллеги. 
Егор тоже хотел выступить, сказать несколько тёплых слов об Учителе, выразить ей признательность, но в разговоре с Юлей забыл об этом, и подумал, что скажет потом «шахине», что постеснялся выступить перед  коллективом. Кто он такой?! Два года как работает.
Юля с Егором сидели рядом, и он уговаривал девуш-ку в субботу пойти в театр. Юля, взглянув на него, снисхо-дительно улыбнувшись, спросила:
– Я так понимаю, ты решил за мною поухаживать?
– Ты против? – спросил Егор.
– Почему же против? Правда, сейчас у меня есть уха-жёр. Но он мне уже надоел. Только, где же ты был все го-ды, когда мы учились?
– Если правду…
– Всегда только правду…
– Немного побаивался тебя. Был не уверен. Считал себя недостойным такой девушки…
– Сю-сю-сю! Не сюсюкай. А сейчас стал достойным? Появилась уверенность? Опыт? Что изменилось? И, коль скоро ты меня приглашаешь провести с тобой субботний вечер, должен был бы знать, что я не терплю никаких культпоходов в театры и музеи. Всё, что я хочу посмот-реть, нахожу или в компьютере, или в телике. Давай, по-едем на Левбердон в ресторан «Петровский причал». Мне он нравится. И шашлыки там готовят  вкусно. Там у меня знакомый бармен, так что всё будет нормально.
Егор автоматически подсчитал, сколько этот поход может ему стоить, и ответил, что часов в шесть вечера он подъедет к её дому на такси.
– Ты что? На такси?! Нет уж. Поедем на моей ласточ-ке. Папаня подарил на моё двадцатипятилетние «Пежо 408». Я на такси не езжу.
– Но я хотел с тобой распить бутылочку шампанско-го. Как же ты потом сядешь за руль?
Юля взглянула на Егора высокомерно, и уже тихо, так как на них уже оборачивались впередисидящие, сказа-ла:
– Если бы я хотела выпить французского шампанско-го, я бы даже об этом не думала. Но, так как это будет ве-чер, знаменующий изменение наших отношений, мы бу-дем, конечно, пить хороший коньяк, например «Арарат». А за рулём у нас будет сидеть мой водитель Валера. Парень он спокойный. Исполняет одновременно функции и телохранителя. Так нам будет спокойнее. Ты можешь не волноваться. Сидеть с нами за столиком он не будет. Мы его усадим где-нибудь в сторонке.
Видя, что Егор её невнимательно слушает и чем-то смущён, спросила его:
– Тебя что-то тревожит?
– Тревожит лишь одно: чтобы в больнице не стали болтать? Я не могу не думать о тебе…
– Ты за меня не беспокойся. Я сама смогу защитить своё честное имя. Мне уже двадцать шесть лет. Имею пра-во провести вечер с парнем, который мне нравится.
Егор расплылся в улыбке.
– Спасибо… Кажется, Черчилль говорил, что ложь успевает обойти полмира, пока правда надевает штаны.
– Может быть, так и есть. Только, зачем ей было оде-вать штаны?!
Егор был удивлён её логикой и быстрой реакцией. Спросил:
– А что ты сейчас читаешь?
– От толстых книг остаётся в памяти лишь несколько цитат. Вот я и читаю цитаты и афоризмы. Впрочем, когда мне читать? На работе до двух часов, потом тренировки пять раз в неделю. В выходные дни – игры. Но в эту суббо-ту я свободна.
– А я люблю читать. На сон грядущий всегда читаю…
– Во-первых, это потому, что у тебя нет девушки. У меня иные пристрастия, иные вкусы. Мне больше нравится рассматривать себя в зеркале. Не поверишь: я столько ин-тересного нахожу. Словно путешествую по горам, по до-лам. Понимаю, тебе это может не нравиться, но о вкусах женщины не спорят. Их оплачивают. Я надеюсь, ты креди-тоспособный кавалер?
Егор промолчал. Он уже пожалел, что затеял этот разговор. Юльку он знал несколько другой. После недолго-го молчания, тихо произнёс:
– Ты, конечно, купаешься в роскоши. Но не заплывай за буйки. Если я решился за тобой ухаживать, значит, я просчитал на пять ходов вперёд. Ты – баскетболистка, а я шахматы люблю. Знаешь, как говорят? Одни держат день-ги в левом кармане. Другие – в правом.  У меня развиты оба полушария, потому и деньги мои лежат в банке.
Юля была вполне удовлетворена таким ответом.
Вскоре, торжественная часть утренней планёрки за-кончилась, и дежурные врачи стали докладывать, где и что произошло.

После того посещения ресторана, они стали встре-чаться. Юля жила с родителями, поэтому молодые люди чаще проводили время в недавно купленной и хорошо об-ставленной квартире Егора.
– Я слишком хороша собой, чтобы иметь совесть, –  сказала как-то Юля после их постельных кувырканий.  – Ты обещал и должен уметь держать слово. Я хотела бы следующие выходные провести в Сочи. Какие проблемы? После работы на самолёте полетим, а в воскресение вече-ром вернёмся.  Я так уже делала. Сил  набираешься на це-лую неделю.
– Но это – не дешёвое удовольствие. Могу не потя-нуть. Ты же знаешь: я сейчас оформляю кандидатскую. А это стоит немалых денег. Надо написать реферат, опубли-ковать его и повезти оппонентам. А Жанна Филипповна ещё не решила, кому работу посылать на рецензию. Обыч-но её долго ждут. Потом предзащита. Так что на защиту пойду не раньше конца одиннадцатого, начала двенадцато-го годов. Ты же знаешь, какие очереди на защиту. Все вдруг захотели быть остепенёнными. Как говорится:

          Учёным можешь ты не быть,
            А кандидатом быть обязан!

Юля огорчилась. Пробормотала:
– Жаль… Каждому своё.
– Согласен. Только где взять столько своего, чтобы – каждому?
– Я не поняла: тебе денег жалко, или времени? – не-довольно спросила Юля.
– Времени не жалко. Его просто нет. Я должен в мар-те сдать работу оппонентам.
– Жаль. Очень уж хотелось. Богатство так приземля-ет, что начинаешь замечать жизнь.
Юля взяла из вазочки, стоящей на столе шоколадную конфету и бросила её в рот.
– Ты думаешь, что сможешь поправиться? Напрасны твои старания. Ты ешь столько сладостей: конфет, пирож-ных. Побереги поджелудочную железу! Ты проверяла уро-вень сахара в крови?
– Шоколад – это энергия! Мне подпитка нужна. Я трачу энергии больше, чем ты.
Он давно уже понял, что Юля ему не интересна. Но её отец...
– И мне пофиг, что я ем много сладкого.  Это не зна-чит, что я буду толстенькая. Я буду сладенькая! Вот я ло-пухнулась. Знала же, что в любовники нужно брать чело-века надёжного.
– Но я не хочу быть в списке твоих любовников! Все-гда мечтал о семье. Что же касается красоты, то, мне ка-жется, что важно то, какой ты человек… Патологоанатомы утверждают, что внутренняя красота человека сильно пре-увеличена. Но я люблю тебя и… это серьёзно.
Как надоели Юле такие умствования.
– Если любишь, приходи в субботу к нам. Поговори с моими родителями. Кто тебе мешает? Я понимаю: не про-стой будет разговор. Но путь к счастью тернист.
 – Я приду после защиты. Ты забыла, что через месяц у меня непростое испытание. Мне кажется, что Николай Степанович меня недолюбливает. Он – главный врач, а я кто?  Он может меня возненавидеть. Ведь я покушаюсь на его дочь!
 – Не драматизируй. Думаешь, остепенённому, тебе будет легче? Тебя ненавидят только те, кто знаком с тобой. Шучу. Приходи, когда сможешь. Главное, что я согласна. Смотри на жизнь веселей: наступив на грабли, наслаждай-ся фейерверком…
– Никогда ещё не был в роли жениха.
– Чего так волнуешься? Кричишь. Тебе больше пове-рят, если будешь говорить шёпотом. Тихий мужчина –  ду-мающий мужчина.
– Ну да! А тихая женщина –  значит, уже что-то при-думала.
– Но ты должен знать, что  папа не приемлет подха-лимства и рабского послушания.  Спорь с ним. Отстаивай свою точку зрения. И не соблазняйся никакими посулами. Он может наобещать такое, что тебе будет даже трудно по-верить.
– Легче быть рабом: не нужно думать и решать. А ты…
–  А я давно поняла, что мне пора замуж. Как гинеко-лог знаю. Стеснять твою свободу я не буду. Женатый муж-чина может позволить себе две-три интрижки. Обман на-чинается с четвертой.
– Любовь включает в себя и веру и надежду,– упрямо повторил Егор. 
– Я верю только себе, красивой. Знаю, что прожить чужую жизнь нельзя, но испортить можно.
– Не всегда лягушка превращается в царевну. Неред-ко наоборот: царевна превращается в лягушку. 
– Ты  стал сомневаться? Мне нужно, чтобы ты при-шёл, пусть, после защиты, и попросил у родителей моей руки! Мне даже интересно, сумеешь ли ты это сделать.  Или будешь ждать защиты докторской?

8. В январе 2012 года Егор Матвеевич Дерю-гин защитил кандидатскую диссертацию. На защите при-сутствовала его научный руководитель, кандидат медицинских наук Жанна Филипповна Бойко. Пришёл и главный врач БСМП Николай Степанович Тищенко с супругой и дочерью. Они сидели на последнем ряду, и Жанна Филипповна подумала, что Егор всё же последовал её совету, обратил на доченьку главного врача внимание.  Впрочем, кто бы ещё в больнице мог сравняться с Дерюгиным? Оба были высокие. Он мало походил на сильного мужчину. И в ней было мало женственности. Егор, правда, был ниже девушки сантиметра на три, но они умело скрывали это: Юля стригла волосы коротко, а Егор носил обувь на толстой подошве, нивелировали разницу в росте.
Приехали на защиту и родители Егора из Новошах-тинска. Они сидели в третьем ряду сразу за членами Учё-ного Совета, и держали в руках цветы. Матвей Петрович был при параде. На пиджаке его костюма висел иконостас начищенных до блеска значков. Он был чуть ниже сына, и с высоты своего роста гордо смотрел на медицинских ра-ботников, пришедших послушать защиту. Ирина Сергеев-на, мать Егора, полная молодящаяся женщина, сидела ря-дом и казалась совсем уж маленькой рядом с мужем. Она с гордостью и лёгким страхом смотрела на сидящих впереди пожилых учёных, которые тоже пришли послушать их сы-на.  Это, конечно же, для них был праздник.
Защита прошла успешно. Официальные оппоненты высоко оценили работу соискателя, говорили о необходи-мости как можно скорее внедрять в клиническую практику методику профессора Несиса. Отметили, что диссертация Егора Матвеевича Дерюгина дополняет некоторые поло-жения работы его учителя, Жанны Филипповны Бойко, и рекомендовали им издать совместную монографию об ис-пользовании изолированно облучённой крови в борьбе с хирургической инфекцией. Другой оппонент подчеркнул, что этот метод следует применять при сепсисе у детей. Все члены Учёного Совета проголосовали за то, чтобы Егору Матвеевичу Дерюгину присвоить учёную степень кандидата медицинских наук.
После защиты, как и полагалось, все поехали в ресто-ран. Там пили за успех Егора, желали попутного ветра в его работе. Члены Учёного Совета и оппоненты  поздрав-ляли Егора, Пили стоящие на столе напитки, и очень скоро говорили уже совсем не о научной работе Дерюгина, а о своих проблемах, которые их больше волновали. Через час все были уже в сильном подпитии.  Пожилой седовласый профессор откуда-то взял гитару и пел, глядя на  молодую эффектную женщину, увешанную, как новогодняя ёлочка, всякими блестящими побрякушками:

…И не беда, что я седой,
Но весной зелёной
Я, как прежде, молодой,
И опять влюблённый!..
 
Уже давно все забыли, по какому поводу они здесь собрались и позволяли себе такое, что вызывало удивление Ирины Сергеевны. Никогда бы она не поверила, что со-лидные люди могли позволить себе такое.
Толстый «в три обхвата» седой мужчина, с трудом поднявшись на три ступеньки, подошёл к пианино, стоя-щему на подиуме. Это был известный прозектор, гроза хи-рургов, фрондирующий профессор Лавренко, известный анекдотист   и «хулиган». Он сел к инструменту, и, стран-ное дело, толстыми, казалось бы, малоподвижными, паль-цами пробежался по клавишам и вдруг запел. Голос у него был сильный. Видимо, он в юности любил петь.

Однажды в бане, в голом виде,
Вдруг попа встретилась с лицом.
Лицо промолвило с обидой:
– А ты всё, попа, молодцом!
Стройна, румяна и красива,
Ну просто смотришься на диво,
А в чём же дело, боже мой,
Ведь мы ровесники с тобой…

Потом снова сел к столику, и Егор произнёс красивый тост за своего Учителя – Жанну Филипповну Бойко. Театрально подошёл, но смотреть на неё сверху вниз было неудобно, и он опустился перед нею на колени, и произнёс фрагмент клятвы Гиппократа:
«…Клянусь… считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками, и в случае надобности помогать ему в его нуждах...».
После этого поблагодарил родителей за всё, что они сделали для него.
А сидящий рядом с Жанной Филипповной Мартирос Акопович, наклонившись к ней, тихо произнёс:
– Вспомнишь мои слова. Этот мальчик первый тебя продаст и предаст, и очень скоро займёт твоё место.
– С чего ты взял? Что за ерунда. Внимательный, без-отказный, услужливый… Не наговаривай на парнишку…
– А я это чувствую. Клеймо клятвопреступника на его лице. Да и примеров тому у нас в медицинском мире Ростова огромное множество. Не буду даже тебе их напоминать. Ты сама знаешь. Впрочем, справедливости ради, замечу: не только в медицине, и не только в Ростове. Классика жанра.
Банкет, обычно являющийся формальным мероприя-тием и длящимся не более часа – полутора, затянулся до глубокой ночи. Звучали тосты и пели песни. Музыканты играли модные мелодии, «вино лилось рекой», и Жанна Филипповна боялась, что уж очень любезный сегодня Ни-колай Степанович назначит ей свидание под столом. Но, странное дело: он пил, и не пьянел. Вот что значила много-летняя тренировка!
Когда, наконец, банкет подошёл к концу, Николай Степанович подошёл к Егору, пожал руку и произнес, ско-рее не приглашая, а приказывая:
– Поздравляю. Буду рад тебя видеть у себя дома в субботу.
И, не дождавшись согласия, добавил:
– Адрес ты знаешь. Приходи часам к шести. Есть раз-говор…
В субботу Егор никак не мог подобрать галстук к кремовой рубашке. Снова и снова открывал коробочку с золотым колечком с рубиновыми камешками, которое хо-тел подарить Юле. Был уверен, что теперь уж ему не отка-жут, и он станет официальным женихом дочери главного врача! Вот тогда-то можно будет не так прогибаться перед этой старухой. «Шахиня» просто расцветает, когда я её на-звал своим Учителем», – подумал он и улыбнулся.
В половине шестого на такси Егор подъехал к Юли-ному дому. На часах было без десяти шесть, и он не торо-пился входить в подъезд. Подумал: «Я, конечно, ещё не король, но к точности нужно привыкать. Чужого нам не надо, но своё мы возьмём».
Наконец, поднялся на лифте на шестой этаж, и только когда секундная стрелка его часов достигла цифры «двенадцать», нажал кнопку звонка.
Дверь открыл Николай Степанович. Егор не знал, что делать с розами, которые хотел подарить Юле и её маме, но тот взял у него из рук букеты, и, увидев его растерянность, успокоил:
– Не переживай. Я розы передам по назначению. Ты…– Николай Степанович мельком взглянул на обувь гостя, – проходи, проходи…
Раздался звон старинных часов.
– Часы ваши отстают на две минуты…– заметил Егор.
– Знаю, – кивнул Николай Степанович. – Всё времени нет подвести стрелку. А ты всегда такой пунктуальный? Точность, говорят, вежливость королей.
Егор промолчал. Он снял туфли (на улице после дож-дя  было грязно), влез в стоящие здесь же шлёпанцы.
Николай Степанович открыл дверь в гостиную, про-говорив с улыбкой:
– Пока ты ещё не король. Ты им станешь, если... зна-ешь, как в сказках?.. Исполнишь три условия. Об этом я и хотел поговорить с тобой.
Они прошли в гостиную.
– Наконец-то, – сказала Юля, подошла к Егору и, без стеснения, поцеловала его. – Сколько можно ждать?
– Извини. Я был приглашён к шести.
Освободившись от объятий Юли, он подошёл к Ва-лентине Владимировне, с которой был давно знаком, по-жал и поцеловал протянутую ею руку.
– Здравствуйте, Валентина Владимировна. Первый раз в вашем доме, но сразу чувствуется вкус хозяйки.
– Егор, – сказал Николай , – не говори красиво. Ты же знаешь, что конь в яблоках и гусь с яблоками – различные понятия. Вот мы закончим строительство нашего дома в пригороде у самого Дона, тогда увидишь, что значит «красиво». А за порядок у нас отвечает Феня.
Валентина Владимировна встала, и пригласила всех пройти в гостиную:
– За бокалом вина и разговор наш пойдёт веселее. А ты, Егорушка, не старайся так уж демонстрировать своё счастье. Не порть мне настроение.
– О чём вы, Валентина Владимировна? Как и когда я успел вам его испортить?
– Чему радоваться? Намерен увести дочь, а я должна радоваться? 
– Мама! – недовольно произнесла Юля, увлекая Его-ра в гостиную.
– Ты, Юленька, – сказала им Валентина Владимиров-на, –  не из проходной пешки королева. Но чего уж гово-рить?! Что сделано, то сделано… Ты же гинеколог! Пони-мать должна, что нельзя быть чуточку беременной!
– Ты опять за своё! – уже громче сказала Юля. – У нас была лишь сотовая связь!
– И это тоже меня тревожит. Знакомы столько време-ни. Не маленькие уже…
Чувствуя, что этот разговор может обидеть Егора, Николай Степанович резко произнёс:
– Хватит болтать. Давайте ужинать. А тебе, Егор, я скажу, что лучшее окончание спора с женщиной  – притво-риться мёртвым.
– Всё нормально, Николай Степанович. Было бы странным, если бы мать не волновалась за дочь, – ответил Егор, входя в большую комнату. В центре – стоял стол на восемь персон. На белой скатерти  теснилась различная вкуснятина и батарея бутылок с красивыми этикетками.
«О! – подумал Егор, – соревноваться, кто больше вы-пьет, я не буду, и так ясно, что проиграю».
После  двух бокалов вина, Егор, наконец, произнёс слова, которых все так долго ждали:
– Дорогие Валентина Владимировна и Николай Сте-панович!  Я пришёл, чтобы попросить у вас руки Юленьки. Мы любим друг друга…
– Можешь не продолжать, – прервала его Валентина Владимировна. – Давно пора. Не маленькие уже.
Согласие и благословение они получили сразу. И бы-ло непонятно: то ли родители рады, что «сбагрили» уже не первой свежести свою, по их мнению, не совсем нормаль-ную дочь. То ли, действительно, были рады, что, наконец, Юля сумела остановиться и прекратить перебирать жени-хов.
Николай Степанович стал расспрашивать его о роди-телях, о том, где они собираются жить, о его дальнейших планах.
– Всё будет хорошо, – сказал Егор, закончив свой рассказ. – Год назад я купил в новом доме на Ворошилов-ском проспекте квартиру.
Но Валентина Владимировна  не могла успокоиться. Стала говорить, что квартира – это убожество.
– Я всё же надеюсь, у вас и дети будут…
– Мама! – воскликнула Юля.
– Что мама?!   Ты же знаешь:

Солнце, воздух и вода
не помогут никогда.
Только секс и пофигизм
укрепляют организм.

И не старайся выглядеть настолько глупой, чтобы по-том что-то умное, сказанное тобой, для Егора  не казалась приятным сюрпризом. Не маленькие уже. Знаете, откуда ноги растут. Неужели у тебя весь интерес к жизни – это эфемерная, я бы сказала, кем-то придуманная любовь? Не будь наивной. Эти сказки придуманы, чтобы объяснять су-масшествия, вызванные гормонами. Любовную страсть я могу элементарно вызвать, вводя бабе тестостерон. Тебе ли этого не знать?!
Николай Степанович несколько раз порывался пре-рвать монолог жены. Если на работе командовал он, то до-ма главнокомандующей была Валентина Владимировна. Понимая, что разговор  пошёл не о том, всё же сказал:
–  Нужно думать о карьерном росте. – Не работать же тебе всё время ординатором? Знаешь же, в какое время жи-вём. С такой головой, да при таких возможностях (как-никак, а я ещё главный врач!), ты не должен останавли-ваться на достигнутом. Но по линии науки идти – дело ма-лоперспективное. Сколько сегодня получает доктор наук, заведующий кафедрой? Копейки! В бизнес идти не сове-тую. Большой риск, да и опыта у тебя нет. К тому же ну-жен приличный первоначальный капитал. А брать ком-паньонов – гиблое дело. Рано или поздно, начнутся трения. К тому же – поборы на всех уровнях… А вот заведовать отделением, это и престижно, и вполне может обеспечить ваши с Юлей потребности. Важно только не зарываться, уметь делиться и давать жить своим коллегам…
–  Мне недавно рассказывали, – прервала его Вален-тина Владимировна, – что в одесской филармонии на фор-тепьянном концерте известный карманный вор смотрел на пианиста и бормотал: «Такие великолепные пальцы – и та-кой ерундой занимается!». Вот и я говорю: не занимайся ерундой. Делай, что тебе советует папа.
Егор отметил это слово «папа». Значит, его предло-жение принято. Он достал из кармана маленькую темно-синюю коробочку, открыл её и преподнёс Юле  подарок.
– Это что? – удивилась Юля. Она не любила и не но-сила, как она выражалась, никаких «побрякушек». – Я же говорила, что всего этого не нужно. Носить не буду. Но за подарок спасибо. Будет, как память о твоём сватовстве.
Потом стали говорить о том, когда и где сыграют свадьбу.
– Коль скоро, жить вы будете в Ростове, и свадьба должна быть в Ростове, – твёрдо произнёс Николай Степа-нович. – А за твоими я пошлю машину, организую хоро-шую гостиницу. Сам видишь: у нас негде.
– Папа! У меня грядут ответственные игры. Мне ка-жется, лучше всего свадьбу устроить под Новый год. Я не могу подвести команду. Мы так тяжело шли к этому тур-ниру…
– Юля!
– Нет. Ты дослушай. Сами говорили – мы не малень-кие. Что, нам нужен штамп в паспорте? Поживём без него до Нового года.
– Вот, наконец, я поняла, что у Юленьки что-то про-снулось. Ты, наконец, поняла, как приятно беременеть. Слава Богу, я уже сомневалась, что сможешь остановиться на ком-то. Могу признаться – я вполне довольна твоим вы-бором. А то – смотрела на всех тех коротышек, что стояли с тобой прежде рядом, и сердце обливалось кровью. А Егор…
– Мамочка! Всё будет нормально.
– Понимаю. Ждать формальной регистрации в загсе не будете. Может, и правильно. Иначе Егор может и не вы-держать. Но он должен знать, что о вкусах твоих не спорят –  их оплачивают!
– Он обещал…
– Ещё Пушкин говорил, что кот, когда ходил налево – всегда при этом сказки рассказывал, – сказала Валентина Владимировна. – «Он обещал!». Давно пора…
– Мы никуда не опоздали.
– Егор не опоздал. А ты не успеешь оглянуться, как на тебя перестанут оглядываться. Не маленькая. Понимать должна. Ум тебе дан не для того, чтобы ты оправдывала свои глупости.
– Мы планировали летом поехать в Испанию, – ска-зала Юля.– На худой конец – в Турцию. Будем деньги со-бирать.
– А чем хуже верховье Дона? Впрочем, какая зарпла-та, такое и море, – сказала Валентина Владимировна. – Для начала, нужно собрать на достойную квартиру. Мы, конеч-но, поможем. Иные мужики любят хорошо поесть, поле-жать на диване. Такому жена на фиг не нужна!
– Мама! – воскликнула Юля.
– Девочки, – прервал словесное фехтование жены с дочерью Николай Степанович, – может, выпьем за моло-дых?
Он наполнил бокалы белым вином, встал и торжест-венно произнёс:
– За вас, дорогие наши дети! Будьте здоровы и счаст-ливы.
Выпив, добавил, обращаясь к дочери:
– Если ты не хочешь делить  своего мужа, не пили его. Ты должна быть настолько умна, чтобы нравиться глупым мужчинам, и настолько вульгарна, чтобы нравить-ся мужу.
– И помни: к тридцати годам у женщин формируется образ принца, под который подходит любой козёл, – доба-вила Валентина Владимировна.
Николай Степанович посмотрел на жену с упрёком. Потом, обращаясь к Егору, произнёс:
– Пойдём, покурим.
Они прошли на лоджию, и Николай Степанович, предлагая Егору пачку «Marlboro» сказал, словно приказал:
– Кури!
– Простите, Николай Степанович. Не курю.
– Не куришь? Это хорошо. А я закурю. Говорят, что грамм никотина может убить и лошадь. Но я не лошадь. Грамма мне мало. А если серьёзно – стараюсь ограничи-вать себя. Только, на работе как себя ограничивать, когда целый день на нервах?
Он закурил и продолжил:
– Вот что я хотел тебе сказать: нужно как-то сделать так, чтобы Бойко освободила тебе место. Я знаю, что у неё особой защиты в администрации и в министерстве нет. Пришлю комиссию, чтобы что-нибудь нарыла. А дальше дело техники. Но ты мне должен дать информацию. Что и где искать?
Егор какое-то время молчал, раздумывая о предложе-нии Николая Степановича. Потом тихо проговорил:
– Хорошо, если комиссию вы пошлёте проверять не только хирургическое отделение.
– Я это понимаю. Светиться тебе нельзя. Всё должно быть сделано вроде бы беспристрастно и объективно. Шум ни мне, ни тебе не нужен. И на совещании, если и придётся тебе выступить, то, не столько критикуй, сколько выходи с предложениями о том, как исправить ситуацию, улучшить работу отделения. Она, как-никак,  твой научный руководитель.
Егор молчал. В нём боролись два чувства: огромное желание стать во главе отделения, и понимание, что если он выступит с критикой шахини, коллектив его возненавидит. «Странное дело: женщина, а каким авторитетом пользуется! И вроде бы строга. Ничего не пропустит. Вся фишка в том, что – справедлива! Вот чему нужно у неё учиться! К тому же  я много раз называл шахиню своим Учителем...».
– Я вас понял, – глухо произнёс он. – Но думаю: по-рядочно ли мне выступать против Бойко?
– Не будь дураком! Порядочность – это когда потом чувствуешь себя идиотом. К тому же надо было думать, когда сблизился с Юлюшкой. Должен знать правила до-рожного движения: не уверен –  не обнимай! А сейчас ра-дуйся, что появилась перспектива. И запомни: главный врач –  как огонь: если ты далеко  от него –  замёрзнешь и будешь прозябать в неизвестности. Да и кормильцы наши, больные, платят именитым. Твоей кандидатской здесь не-достаточно. Ну, а если близко подберёшься –  рискуешь сгореть. Поэтому я никого близко к себе не подпускаю. Предают не враги. Предают те, которым доверял, считал друзьями.
Егор понял, что Николай Степанович его предупреж-дает: шаг влево, шаг вправо – расстрел!
– Ты должен желать достичь цели, и верить в успех. С верой можно сделать очень немногое, но без неё невоз-можно сделать ничего. Сможешь? – спросил его будущий тесть.
– Должен –  значит смогу, – твёрдо ответил Егор. – Только напрасно вы думаете, что у «шахини» нет защитни-ков. Её муж – известный журналист. Я думаю, что она так просто не сдастся. 
– Меня не интересуют намерения моих врагов, меня интересуют их возможности. А ты меньше думай! Если думаешь –  не болтай. Если сказал –  не пиши. Если напи-сал –  не подписывай. Знать должен. И никаких письмен-ных жалоб на неё. Никаких коллективных писем. 
Потом, увидев, что Егор загрустил, Николай Степа-нович постарался его успокоить.
– Жизнь однообразна, но для каждого по-своему.

9. Однажды, придя после работы домой, Еле-на открыла почтовый ящик, куда обычно бросали работни-ки рекламные проспекты и счета для уплаты за комму-нальные услуги. В ящике, кроме рекламной макулатуры, лежал голубой конверт с незнакомыми марками. Взяв его в руки, Елена с удивлением прочла обратный адрес. Письмо было из Германии от Юрия.
Поднявшись на лифте в квартиру, она включила Сплит–систему, отрегулированную на тепло, переодев-шись,  села в кресло, укуталась в плед, поджав под себя но-ги, вскрыла конверт.

«Добрый день, дорогая Леночка! Всё боялся послать тебе письмо. Понимал, что поступил не совсем порядочно. Скрыл от тебя, что давно готовился к заключению этого контракта. Правда, мало верил, что мне повезёт. Мечтал играть в одной из лучших футбольных команд, какой явля-ется «Бавария». Когда оказался в Мюнхене, в какой-то момент даже хотел вернуть выданные мне подъёмные и этим же самолётом полететь к тебе. Особенно прокли-нал себя, что скрывал от тебя свою мечту. Но потом ко мне подошли представители Мюнхенского клуба, и напом-нили, что я подписал контракт. Разрыв его чреват необ-ходимостью уплаты большой суммы. Её я бы не смог вер-нуть. На душе было пакостно. До этого я никогда никого не  подводил. Считался порядочным парнем. Очень доро-жил и гордился такой оценкой. Но, случилось то, что слу-чилось. Я – предатель, подлец, и теперь с этим буду жить. Искренне каюсь. Даже в церковь ходил. С трудом здесь нашёл православную. Священник, молодой парень, со-ветовал мне покаяться. Не помогает. Когда я к нему при-шёл в следующее воскресенье, он рекомендовал тебе напи-сать и всё объяснить. Вот и пишу. Понимаю, что, может, ты и читать этого письма не станешь, и будешь права. Но я люблю тебя. Такого я ещё никому не говорил и не пи-сал. А, как пела приятельница нашего тренера, Елена Ко-марова, –пока жива любовь, жива и душа.
Многого не прошу. Прости меня, Бога ради. Не дер-жи на меня зла. И, если не возражаешь, давай хотя бы из-редка о себе знать. Это тебя ни к чему не обязывает. Я не могу играть. Не могу жить с этим. Прости меня!
Ты же знаешь, я не верю в Бога. Не терплю никакой фальши, а большая часть тех, кто ходит в церковь, дела-ют это потому, что так принято. Я думаю, что Бога нет! И в то же время Он есть! Только Он не на небе, а у каждого человека в сердце. И имя его – Совесть. Это моя личная оценка моих поступков. Угрызения совести – это чувство моральной ответственности за свои поступки перед людьми.  Вот этот Бог мне и не даёт покоя. 
Я ни в коем случае не хочу ограничить твою свободу. Не имею на это право. Хочу быть тебе другом. Хочу, что-бы ты всегда могла рассчитывать на меня. Понимаю, один раз нарушивший клятву, веры не достоин. И всё же, прости, если можешь…».
Елена дважды перечитала письмо Юрия, потом отло-жила его в сторону, и пошла на кухню.

В понедельник тринадцатого  февраля в хирургиче-ском отделении проходила реферативная конференция, на которой врачи делали краткие сообщения о том, что про-читали в журналах по специальности. Они не могли позво-лить себе выписывать несколько хирургических изданий, монографии. Жанна Филипповна распределила им  темы, за которыми они следили, и один раз в месяц подготавли-вали доклады, зачитывая их на планёрках.
В тот день речь шла о направленном подъёме сопро-тивляемости организма больного в послеоперационном пе-риоде.
Жанна Филипповна сидела за столом в белоснежном халате и шапочке, и рассказывала не только о методике стимуляции иммунитета, но, что особенно интересовало врачей, как на практике определять, как реагирует орга-низм больного на их воздействия. Ясно и доходчиво объ-ясняла, что  может значительно улучшить результаты ле-чения и сократить сроки пребывания больных в больнице, увеличить оборот койки. Отделение было переполнено. Ряд служебных помещений превратили в палаты. Больные лежали и в коридорах. Отказывать в срочной хирургической помощи не могли.
– Вы знаете, что болезнь – это нарушение адаптации, – как обычно, спокойно начала Жанна Филипповна, –  Сначала они протекают скрытно. Я имею в виду не только биологическое проявление болезни, но и социально-психологические её признаки. Работы Любови Михайлов-ны Гаркави позволяют нам хотя бы в первом приближении объяснить механизмы повышения сопротивляемости. На-помню их суть.
Вы знаете, что канадский эндокринолог Ганс Селье говорил о подъёме защитных сил организма при воздейст-вии на него раздражителями чрезвычайной силы. Эту ре-акцию он назвал стрессом. Подъём защиты при стрессе длится недолго. Быстро наступает истощение защитных сил, и организм погибает.
Любовь Михайловна Гаркави предположила, что при воздействии раздражителями меньшей силы организм от-вечает иначе. На слабые раздражения организм отвечает «реакцией тренировки». На раздражитель средней силы развивается «реакция активации». Происходят совершенно иные и гормональные изменения. Защитные силы повы-шаются на длительное время.
Описаны случаи, когда при реакции активации даже рассасывались опухоли!
Чуть позже Мария Александровна Уколова, Любовь Михайловна Гаркави и Елена Борисовна Квакина зарегистрировали открытие этих новых адаптационных реакций.
Нашей задачей является добиваться развития в по-слеоперационном периоде нужных нам адаптационных ре-акций.
Есть ряд клинических показателей, которые указы-вают, на какой ступени адаптации находится послеопера-ционный больной…

В это время без стука в кабинет вошёл начмед в со-провождении врачей, и, извинившись, попросил прервать конференцию.
– Проводится комплексная проверка всех отделений больницы по приказу сверху, – объяснил он. – Прошу всех идти на свои рабочие места.
Когда все вышли, он выложил на стол несколько лис-тов, на которых были написаны жалобы больных на поряд-ки в хирургическом отделении.
Жанна Филипповна побледнела. Она взяла в руки листки и пробежала глазами. Некоторые жалобы были датированы даже прошлым годом. 
Она понимала, что кто-то их копил, чтобы потом в нужный момент ей предъявить. Зачем?  Неужели, этот мо-мент наступил?  Значит, это кому-то нужно. Кому?! На жа-лобы должны были отвечать. Кто же на них писал ответы?
Она отложила в сторону листки и спросила:
– Что всё это значит? Почему о жалобах, написанных ещё в прошлом году, я узнаю только сегодня? Многое из того, о чём там написано, мы уже устранили. Наша ли ви-на, что в ноябре прошлого года мы не получили ни перевя-зочного материала, ни целого ряда медикаментов, необхо-димых для проведения наркоза и реанимационных меро-приятий? А операции нужно было делать срочно. Прихо-дилось за помощью обращаться к родственникам больных. Мы это не скрывали. Я писала вам об этом в своих доклад-ных.
Начмед не отвечая ей, повернулся к сопровождаю-щим его врачам и попросил пройтись по отделению.
– Посмотрите хозяйство старшей сестры, зайдите в палаты, поговорите с больными, – сказал он.
Когда те вышли, он грустно взглянул на Жанну Фи-липповну, и тихо произнёс.
– Вы, вероятно, не заметили, что все эти жалобы бы-ли не на имя главного врача, а направлены непосредствен-но в министерство…
– Алексей Иванович! Я не первый год замужем. По-чему их своевременно не разбирали? Почему они написаны одними и теми же выражениями, хотя писались, якобы, в разное время и разными людьми? Выражения: «Считаю своим долгом сообщить», «Порядки в отделении…» повторяются в нескольких жалобах! Или их писал один человек?! Наконец, почему министерство не сообщило о них Николаю Степановичу? Кому всё это нужно? Если вы знали о них, почему молчали?
Начмед склонил виновато голову. Старый врач, он тоже мало что понимал.
– Меня пригласил Николай Степанович, передал эти жалобы и предложил, как он выразился «накопать компро-мат». Особенно обращал внимание на необходимость вы-делить недостатки в организации работы.
В кабинете стало тихо.
– Кому-то понадобилось ваше место, – тихо продол-жил он. – Я на старости лет оказался в глупом положении. Не выполнить приказ не могу, а выполню, буду себя про-клинать. Поэтому, ничего специально копать не буду, но постараюсь справку по итогам комиссии писать объектив-но. Прежде, чем передавать её Николаю Степановичу, обя-зательно вас ознакомлю с нею. Хорошо бы, чтобы вы по каждому пункту заключения комиссии написали короткую объяснительную.
– Хорошо
Алексей Иванович встал. Остановившись у двери,  добавил:
– Это не может быть случайностью. Или у вас в кол-лективе завелась  крыса, или кто-то играет наверху свою игру. С моей стороны претензий на работу отделения не было. Таким образом, вы должны понимать, что, защищая себя, вы защищаете и меня. Если в таком отделении нахо-дят серьёзные недостатки, которые требуют оргвыводов, это не может не касаться и меня, ответственного за меди-цинскую работу больницы.
Он вышел из кабинета, а Жанна Филипповна долго ещё сидела за столом, думая о том, почему именно сейчас и кому это потребовалось?
Потом стала читать жалобы.
«…Считаю своим долгом сообщить, что у врачей от-деления лишь один вопрос: «Есть ли возможность опла-тить операцию? К сожалению, сегодня мы без денег не оперируем. Если  деньги есть, операцию  нужно срочно де-лать!».
«…Как вам нравятся порядки в отделении?! Врач мне так прямо и говорит: «Можно через кассу. Но это дорого. Если мне налом – это полцены».
«…Врач прямо так мне и сказала: «Время лечит дольше, чем доктора, зато и калечит не так быстро. Вы вспомните свой возраст, дорогая…». Мог бы и добавить: «Пора умирать! Как вам нравятся такие порядки?».
«…Когда я стал ему что-то говорить, врач мне наха-мил, о чём считаю своим долгом сообщить. Он в грубой форме сказал: «Вы такой умный! Вам череп не давит?». 
 «…Считаю своим долгом сообщить, что в хирурги-ческом отделении можно у медицинских сестёр купить любые лекарства, которых нет в больничной ап¬теке, но ре-комендованы врачом. Я и купила таблетки, как сказал док-тор, «для повышения желания жить». Но не смогла от-крыть коробку...»
«…Организация работы и порядки здесь такие, что я поняла: живой отсюда  не уйду. Денег у меня нет. Показы-ваю страховку, – они на неё не смотрят. Кому жаловаться? Куда бежать? Считаю своим долгом сообщить, что здесь нарушается Конституция! Заведующая всё это видит и ни-как не реагирует...   Если вы забыли заплатить за лечение –  не беда. Беда вас догонит».

Жанна Филипповна аккуратно сложила листки в папку, и заперла в сейф. Разболелась голова. Поташнивало. Она сидела, и думала: «Кому это нужно? Неужели Марти-рос прав, и всё из-за  этого Дерюгина? Нет. Не может быть. Простой инфантильный парень. Да он и оперировать ещё, как следует, не умеет.  Что же делать?».
Так и не дождавшись результатов работы комиссии, она перед концом рабочего дня решила подойти к главно-му врачу. Спустившись на второй этаж, зашла в приёмную.
Ангелина Васильевна, секретарь главного, женщина лет тридцати, что-то печатала на компьютере.
– Я к Николаю Степановичу, – сказала Жанна Фи-липповна.
Ангелина Васильевна сняла трубку и доложила:
– К вам Бойко.
Услышав ответ, положила трубку.
– Проходите.
Жанна Филипповна подошла к двери, оглянулась на секретаршу. Та смотрела на неё не так как всегда. В её взгляде была какая-то жалость. Она поняла: здесь уже всё решено.
Входя в кабинет, с порога спросила:
– Николай Степанович, я хотела бы знать, что проис-ходит?
Тот посмотрел на неё и, отложив бумагу, которую чи-тал, произнёс:
– Проходите, присаживайтесь, Жанна Филипповна. Что происходит? Обычная проверка работы. Вас не трево-жит, что за последнее время летальность в вашем отделе-нии выросла на десять процентов?
Жанна Филипповна поняла: речь идёт не только о грубости персонала. Но главный врач – опытный организатор здравоохранения. Он не может не понимать таких элементарных вещей. Спокойно ответила:
– Летальность выросла, потому что мы стали брать на операции больных, от которых раньше отказывались. Только в прошлом месяце прооперировали двух больных с некрозом поджелудочной железы, разлитым перитонитом, сепсисом. Одного больного удалось спасти. Чуть раньше оперировали пациента с ножевым ранением сердца. Он умер на столе. Но это было ранение сердца. Раньше бы его даже не пытались спасти. Торакальные операции – это не аппендицит, не грыжа. В отделении, где вскрывают абс-цессы или панариции летальность вообще равна нулю. Нужно сравнивать сравнимое. К тому же на таком малом материале трудно определить летальность. Или использо-вались непараметрические методы статистики? Тогда, по-чему я не знаю результатов этих исследований?
Николай Степанович некоторое время молчал. Потом резко продолжил:
– Ремонт в отделении так и не сделан. Продолжаются поборы… Есть жалобы на грубость…Вы плохо работаете с персоналом. Посмотрите книгу жалоб и предложений! 
Жанна Филипповна промолчала. Что говорить, когда решение уже принято? Хотела уйти, оставив заявление об уходе по собственному желанию, но сил не было. Ноги словно одеревенели. Потом, пересилив слабость, встала, подумав о том, что её  давно приглашали в онкологический диспансер на заведование хирургическим отделением.
После некоторого молчания, главный врач глухо произнёс:
 – Пора уступать дорогу молодым…
Жанна Филипповна не сдержала себя.
 – Так бы сразу и сказали. Вы, во-первых, пользуетесь непроверенными сведениями, и любая независимая комис-сия  это вам скажет. И сведения вы получили не по резуль-татам работы комиссии. Она ещё не закончила работу. Все эти сведения  вы получили от своего будущего зятя,  Егора Дерюгина. Но, поверьте мне: наступит время, он предаст и вас. Я за своё место не держусь, и когда получу официаль-ный акт комиссии – отвечу. Свой ответ передам в Мини-стерство.
Я могла бы спорить и судиться с вами, превратив ва-шу жизнь в ад, но не хочу экспериментировать над собой.  У вас просматривается личная заинтересованность, и име-ют место бездоказательные обвинения. А я могу пригла-сить журналистов, и они-то уж точно разворошат эту му-сорную кучу. Вот тогда вы поймёте, кто что стоит. Но де-лать этого не буду. Я просто огорчена, что так верила вам, и так ошиблась…
Николай Степанович не ожидал такого сопротивле-ния. Он хотел избежать лишнего шума. Ведь, вполне воз-можно, что её поддержит коллектив, который её уважает. Начмед тоже будет против его решения. Понимает старик, что следующим будет он. Поддержит её и главный хирург области.
Помолчав, глухо произнёс:
– Ваше право. Я хотел избежать лишнего шума. Но и вы не вчера родились. Если будет нужно, я смогу вас уво-лить и по статье. Причину найти не трудно. Это не про-блема.
Жанна Филипповна, не попрощавшись, вышла из ка-бинета, вызвала такси и поехала домой.
Раскалывалась голова. Выпила таблетку, но боль не прошла. Она прилегла на диван и задремала.
Вскоре пришёл Мартирос. Почувствовав неладное,  измерил артериальное давление. Двести двадцать на сто десять миллиметров ртутного столба.
Вызывал скорую помощь. После осмотра и кардио-графии, врач рекомендовал госпитализацию. Ложиться в кардиологическое отделение своей больницы больная категорически отказалась. Мартирос позвонил знакомому в Двадцатую больницу, куда на карете скорой помощи и доставили Жанну Филипповну.
Врач приёмного покоя позвонил Тищенко и расска-зал, что скорая привезла к ним доктора Бойко, заведую-щую отделением БСМП. Узнав об этом, Николай Степано-вич испугался. «Этого только мне не хватает, – в страхе подумал он и уже пожалел, что всё это затеял. – Можно было организовать второе хирургическое отделение. А вдруг с ней что случится? Муж её – известный журналист. Да и главный хирург за неё, безусловно, заступится. Она под его руководством защитила в 1999 году диссертацию. Готовит докторскую. Нет, нужно было придумать что-то другое. Но, теперь уже поздно об этом думать. Нужно бу-дет обязательно завтра навестить её. Это ж надо: легла не к нам, а в Двадцатку. Значит, обиделась сильно».
Когда на следующее утро он приехал в кардиологи-ческое отделение двадцатой больницы и зашёл к Жанне Филипповне в палату, она спала. Тогда он направился к за-ведующей отделением, чтобы подробнее узнать, что с больной.
Среднего роста миниатюрная заведующая отделени-ем должна была идти на обход. Позвонила старшему орди-натору:
– Пётр Иванович, начинайте обход без меня. Я не-много задержусь. 
Потом, пригласив присесть Николая Степановича, рассказала, что у больной был гипертонический криз, ко-торый удалось купировать.
– Поступила она вчера вечером. Более подробную информацию мы сможем дать после детального обследова-ния.
–  Скажите, дорогая Алла Александровна, инфаркта нет?
–  Инфаркта нет. Есть обширная ишемия. Жанна Фи-липповна перенесла сильный стресс. Причину его мы не знаем. Она её скрывает. После подробного обследования, я вам позвоню.
–  Спасибо.
–  Я знаю её, как серьёзного хирурга. Ей удавалось делать то, за что никто у нас в городе не брался. Хорошо понимаю, что терять такого сотрудника вам нельзя. Сдела-ем всё, что можем.
Она встала, давая понять, что беседа их и так затяну-лась, а ей нужно уходить.
Встал и Николай Степанович. Склонив голову и про-клиная себя за то, что пошёл на поводу у жены, её желания пристроить зятька на хорошую должность, вышел из боль-ницы, сел в ожидавшую его машину и поехал на работу.

У Мартироса Акоповича же временные неприятности напоминали пулемётные очереди. Через неделю по настойчивой просьбе Жанны Филипповны, её выписали из кардиологического отделения. В тот же день она написала заявление об уходе по собственному желанию. Попросила старшую сестру, которая на дому делала капельницы, которые рекомендовала Алла Александровна. А ещё через неделю была принята на работу заведующей хирургическим отделением онкологического диспансера.
Жанна Филипповна умела работать. Первое время она с головой ушла в работу. Нужно было познакомиться с коллективом, Она не стеснялась учиться, ведь хирургия в онкологии существенно отличается от того, что делала она раньше. Сблизилась с начмедом диспансера, доктором на-ук и прекрасным торакальным хирургом. Первые месяцы он нередко ассистировал ей на сложных операциях. А убе-дившись, что она – вполне подготовлена к сложной работе и стал приходить к ней просто так, чтобы обсудить какую-то проблему и выпить чашечку кофе, который она пре-красно готовила.
А через три месяца Жанна Филипповна призналась Мартиросу Акоповичу, что полюбила другого.
Это было неожиданно. Она же всё время клялась ему в любви. А теперь упрямо повторяла: «Это вне моей вла-сти. Ты всегда говорил, что нужно уметь прощать. Давай, сделаем всё цивилизованно, останемся друзьями…». 
На следующий же день вызвала такси. Мартирос Акопович помог вынести чемоданы к машине, чмокнул в щёку и пожелал счастья. Она уехала, как сказала, к неиз-вестной ему подруге. Договорились, что она найдёт себе квартиру, и он ей купит её. Ведь, когда-то они продали его старенькую «Шестёрку», добавили деньги от её проданной квартиры, и купили новую машину, с которой он расста-ваться не хотел. 
Когда она уехала, он достал из бара бутылочку конь-яка и выпил рюмку.
Через несколько дней Мартирос Акопович  оплатил выбранную Жанной Филипповной однокомнатную с мебе-лью квартирку на улице  Суворова.
Её новым объектом увлечения был заместитель глав-ного врача по медицинской части онкологического диспансера, доктор медицинских наук Владимир Андреевич Орлов. С женой он был в разводе.

10.   Елена шла с работы домой, прячась от ветра, втянув голову в пушистый воротник пальто. Такого холод-ного начала мая она не помнила. Время – около четырёх. «Скорее бы домой, – подумала она. – И в издательстве ру-ки мёрзнут, хоть перчатки надевай. Даже горячий кофе не спасает».
Хорошо, хоть большой нагрузки не было. Желающих публиковаться за свой счёт было немного. К тому же, в по-следнее время книг молодёжь почти не читает. Пользуется компьютерами, смартфонами, планшетами. Интернет по-зволяет им заходить в лучшие библиотеки мира. Книги чи-тают немногие. Больше – старшее поколение.
Елена чувствовала, что ветер пронизывает её, залета-ет в щели её одежды, и она просто окоченевает. Решила, что дома сразу же нырнёт в  ванну с горячей водой, а то так и заболеть недолго. Почему-то вспомнила Юрия. Она так и не ответила на его письмо. Не умела прощать предательства. Да и к чему эта переписка? Вспомнила, что в первый момент хотела написать ему коротко, успокоить, сказать, что простила.
Нет! Она не хотела иметь ничего общего с человеком, способным предать, нарушить клятву.
«Странно, – подумала она, – обида на Егора прошла быстро. На Юрия постепенно проходит. А думаю только о Мартиросе Акоповиче. С мыслью о нём засыпаю и просы-паюсь. Действительно: убийственная безнадёжность. И с этим придётся жить».
Потом подумала, что у неё всё происходит как у пушкинской Татьяны. И она была бы счастлива «хоть ред-ко, хоть в неделю раз» видеть его, чтоб только слышать его, общаться с ним, а потом всё думать, думать о нём, мечтать о новой встрече… Но в последнее время он мол-чал. Может, уехал в командировку? Она не понимала, что происходит. Рисовала себе всякие картины. Фантазиям её предела не было.
Елена пересекла Кировский проспект и пошла по Пушкинской в сторону Ворошиловского проспекта, где намеривалась сесть на какой-нибудь транспорт. 
После недолгого ожидания с трудом влезла в пере-полненный старый автобус и поехала домой. В салоне сто-ять можно было только на одной ноге. Народа – как сель-дей в бочке. Чтобы не упасть, она ухватилась за стоящего впереди парня. Тот обернулся и заметил насмешливо:
– Девушка, вы вполне можете ослабить свою хватку. Здесь захочешь – не упадёшь.
Елена извинилась и, работая локтями, протиснулась вперёд.
Выйдя на Добровольского, торопливо пошла в сторо-ну дома. Вдруг раздался звонок мобильного телефона. На экране смартфона высветилось: МАША.
– Привет, подруга, – сказала Елена. – Что-то случи-лось? Или тоска и одиночество одолевают? Сегодня ты была какая-то необычная.
– Мы хотим с Димой зайти к тебе. Посидим, чайку попьём. Есть разговор… Что принести?
– Приходить ко мне вы можете в любое время и без предупреждения. Купите бутылочку моего любимого.
Трубку взял Дмитрий.
– Привет, красавица! Я от Юрия письмо получил. Всё спрашивает о тебе. Переживает…
– Не хочу о нём слышать. Пусть не переживает. Я уже о нём забываю. Всё прощу, только бы не напоминал о себе.
– Леночка, люди разные бывают. Не будь такой зло-памятной. Юрка честолюбив, и поехал не за длинным руб-лём. Мечтал поиграть в высококлассной команде.  Я его понимаю. Повторяю: люди разные. Но он порядочный и верный друг.  Стержень у него крепкий, без червоточины и подлости. И он любит тебя.
–  Вы хотите прийти меня уговорить ответить ему. Говорить о нём не хочу. Извини… К тому же, должна при-знаться: я полюбила прекрасного человека, так что жалеть меня не нужно. Я счастлива!
– Ум дан женщине, – упрямо продолжал Дмитрий,  – для того, чтобы скрывать свой характер. А характер гораз-до больше сближает людей, чем ум. Понимаешь, какое де-ло? Любовь –  желанный недуг. Больной не хочет лечиться от него. Но если любви нет, то лучше уж уйти по-английски, чем ждать пока пошлют по-русски. Ладно. Че-рез час будем.
Придя домой и, переодевшись, Елена поспешила в душ, чтобы до прихода гостей успеть, хоть немного отта-ять. Стоя под тёплыми струями воды, дважды  с шампунем помыла голову.  Потом расслабившись, млела, намыливая тело и тут же смывая ароматную пену. И вдруг, дотронув-шись правой рукой до  левой груди, почувствовала какое-то уплотнение. Она стала уже внимательнее прощупывать грудь. Потом, то же проделала с правой грудью, для срав-нения.
В левой груди уплотнение, которое она определила, как «опухоль», располагалось прямо по центру за соском, округлой формы и при прощупывании не болело. Она ис-пугалась. «Этого только мне не хватает!».
Сердце её заколотилось, стараясь выпрыгнуть из гру-ди, а многоцветный мир вдруг стал чёрно-белым.
Её охватила паника. Она не знала, что следует де-лать? «Всё! Жизнь окончилась, не успев начаться. Я что-то не слышала, что от рака кто-то вылечился. Да и говорить об этом нельзя, а то от меня будут шарахаться, как от про-кажённой. А уж родителям, тем более, нельзя знать. Им не хватает только моих проблем».
Елена насухо вытерлась банным полотенцем, береж-но промокая  им левую грудь. Только оделась, накинула короткий, до колен, халатик, как раздался звонок. Пришли Маша и Дмитрий.
После объятий, расположились на диване.
– Что случилось? – с тревогой спросила Маша. – На тебе лица нет.
Елена некоторое время молчала. Потом тихо произ-несла, внимательно вглядываясь в лица друзей. Её интере-совало, как они отреагируют на её слова.
– Я только что у себя в левой груди обнаружила опу-холь!
В комнате стало тихо. Дмитрий стал мысленно при-кидывать, к кому из знакомых врачей можно обратиться. Маша подошла к столу и налила в стакан воду. Пила боль-шими глотками.
– С чего ты взяла, что у тебя рак? – спросила она. – Я где-то читала, что в нашем возрасте чуть ли не каждая де-сятая  имеет эту прелесть.  Неврозы всякие, какие-то гор-мональные нарушения. У тебя всего этого навалом. Навер-няка это доброкачественная опухоль. Вот у Новиковой, ко-торая работает в вычислительном центре университета, тоже была такая опухоль. Её убрали и в тот же день отпус-тили домой. И грудь при ней, и опухоли нет.
– Кто такая Новикова? – с надеждой взглянув на Ма-шу, спросила Елена.
– Мы вместе в университете учились. И живёт она тоже на Северном. Хочешь, я ей позвоню, попрошу зайти.
– Никуда не звони, – спокойно сказал Дмитрий. – Не паникуйте. Сначала нужно всё хорошо продумать, а для этого нужно замочить горло.
– Ты же за рулём, – упрекнула мужа Маша.
– А я об алкоголе и не говорю. Кофейком угостишь? На худой конец – и чай сойдёт.
Елена быстро смолола кофейные зёрна, залила кипят-ком и поставила на небольшой огонь. И в это время вдруг вспомнила, что её одноклассник, Миша Криворучко рабо-тает в онкологическом диспансере. Лихорадочно приня-лась искать его визитную карточку.
После долгих поисков, нашла и набрала его мобиль-ный номер.
 – Привет, Ленка, –  услышала она голос Михаила. – Что-то случилось?
– Почему, если позвонила, так сразу что-то случи-лось?
– Брось темнить. Столько лет не звонила, и вдруг…
– Ты прав. Случилось. Ты работаешь в онкологиче-ском диспансере?
– Работаю. Радиологом.
– Мне нужна консультация врача, который занимает-ся молочными железами. Можешь помочь?
Какое-то время Михаил молчал.
– Чего молчишь? – спросила Елена.
– Думаю. Это ты у нас быстро соображала. Тебя на-правили к нам?
– Нет. Сама обнаружила в левой груди опухоль.
– Ты не умирай раньше времени. Живём один раз, за-то до конца. Это довольно распространённое заболевание и в твоём возрасте чаще – мастопатии, фиброаденомы. Они хорошо лечатся. Я перезвоню через полчаса. Сейчас гово-рить не могу. Извини: работа.
Он отключился.
– Что сказал?– спросила Маша.
– Говорит, что в моём возрасте это обычно доброка-чественная опухоль и хорошо лечится. Обещал перезво-нить.
Елена не могла найти себе место. Ходила по комнате, о чём-то размышляя. Потом попросила Машу предупре-дить на работе, что она берёт отпуск за свой счёт по семей-ным обстоятельствам.
– Ты только никому ничего не говори. Прошу тебя! И вы, друзья, извините меня, что я вас так принимаю. Мне сейчас…
– Успокойся. Но я хочу знать всё. Пожалуйста, будь на связи.
Выпили кофе. Разговор не клеился. И Михаил всё не звонил.
Гости ушли, а Елена всё смотрела на часы. Прошло больше двух часов, а Михаил всё не звонил. Она села в кресло и задумалась. Считала, что ей в жизни не везло. На экзаменах почти всегда в билете попадалась тема, которую она не успела повторить. Создать семью так и не смогла. Человек, которого любит, куда-то исчез.
И тут случилось чудо! Словно услышав её молчали-вый призыв, позвонил Мартирос Акопович. Говорил он, как обычно, спокойно, перемежая разговор шутками. 
– Не нравится мне ваше настроение, – с тревогой ска-зал он. –  Что-то случилось?
– Всё нормально… Сижу, мечтаю…
– И это правильно, – пока не понимая ничего, ответил он бодрым тоном. – Мечтать стоит даже о том, о чём нельзя думать.
Елена подумала, что сейчас должен позвонить Кри-воручко. Извинившись, сказала, что ждёт важного звонка и перезвонит ему завтра.
– Убитых словом, обычно добивают молчанием, – грустно заметил Мартирос Акопович. – Я буду ждать ва-шего звонка. Меня тревожит ваше настроение. Берегите себя…
Около девяти, когда Елена уже не надеялась на то, что Михаил позвонит, раздался его звонок.
– Привет, Соловьёва! Извини. Врач, к которому я ре-комендую тебе обратиться, был вне зоны доступа. Не-сколько минут назад появился. Я с ним переговорил. Он ждёт тебя на консультацию в любой день после двух. Предварительно нужно позвонить и договориться. Зовут его Евгением Даниловичем Тихоновым. Он хорошо опери-рует, но должен предупредить, и берёт за это недёшево. Впрочем, сейчас все берут за всё: за обследование, за лече-ние… и за консультации тоже. К сожалению, сейчас у нас всё на коммерческой основе.
– Я не против коммерческой основы. Мне важно, чтобы консультация была квалифицированной. Где сегодня денег не берут? Капитализм!
Михаил продиктовал телефон врача, и попросил ска-зать, что она от него.
– А вообще, – добавил он,  – я думаю, у тебя ничего страшного нет. Но, показаться нужно.

Суббота и воскресенье для Елены были мучительны. Снова и снова она рисовала себе страшные картины и была убеждена, что это и есть финиш её жизни.
Отключила мобильный телефон, и целый день лежала на диване, стараясь хоть немного подремать. Бессонная ночь измотала её. Хотела чем-то отвлечься, но и этого сделать не могла. Вспомнила стихи Вячеслава Урюпина, и, лёжа на диване пред выключенным телевизором, шептала запомнившиеся строки:

…Никто не знает наперёд,
К чему всё это приведёт…

– Никто не знает…– повторила она, и, казалась бы, уже задремала, как вдруг дверной звонок сбросил её с ди-вана. «Кто бы это мог быть?», – подумала она, и пошла от-крывать дверь.
Мартирос Акопович никогда прежде у неё не был и с трудом нашёл её дом.
– Что с вашим телефоном? Оп отключён специально? Много раз звонил вам.
– Мартирос Акопович! Как здорово, что вы пришли! Проходите, пожалуйста. Вы знаете – я живу в однокомнат-ной квартире, доставшейся мне от бабушки. Пока мне вполне хватает. Только, Бога ради, простите за раскардаш. А у меня есть прекрасный кофе. Я быстренько кофемолкой его смелю. И к кофе что-нибудь найду.
Елена растерялась, не знала, куда усадить гостя. На какое-то время забыла о своей проблеме, не знала, что де-лать, куда идти…
Это заметил и Мартирос Акопович.
– Не суетитесь, Елена Васильевна. Что случилось? Я же всё вижу.
Елена улыбнулась, стараясь скрыть свои тревоги, от-ветила:
– Вы лучше скажите, что случилось у вас? Ведь не случайно, проезжая мимо, вы решили ко мне заглянуть. Если бы вы знали, как я этому рада.  Но, пойдёмте, лучше на кухню. Мне очень хочется вас угостить своим кофе. Ва-рю я его по бабушкиному рецепту, и кто бы его ни пил, всем нравился.
Они прошли на кухню. Мартирос Акопович сел за стол, а Елена стала молоть кофе в деревянной ручной ко-фемолке.
–  В электрической  эфирные масла сгорают. Разницу почувствуете сами. Но, ведь, что-то произошло, коль вы ко мне приехали. Так что же произошло?
– Союз журналистов организует поездку в Москву на День Победы. У меня есть путёвка. Проезд, гостиница, пи-тание на три дня оплачивает Союз. Но ехать я не могу. Не поедите вместо меня?
– Очень бы хотела, но… не могу.
– Что значит, не могу? Большой форум журналистов. Новые контакты, знакомства. И при этом вам всё это удо-вольствие не будет стоить ни копейки. Там подготовили и культурную программу: посещение Большого театра... Вы напрасно отказываетесь. Я мог бы эту путёвку предложить кому угодно, но принёс её вам, потому что…
Он замолчал, а Елена уже давно чувствовала, что не безразлична любимому.
Она разлила кофе в небольшие кофейные чашечки, и, ставя их на стол, с сожалением сказала, что к кофе кроме овсяных печений у неё ничего нет. Но Мартирос Акопович её успокоил.
– Да не суетитесь так! А вот, если есть у вас в холо-дильнике холодная вода, не сочтите за труд, налейте мне в стакан…
Потом, вспомнив, зачем он пришёл, снова стал гово-рить о том, что отказываться от такой возможности нельзя. Он ехать не может, потому что Жанна Филипповна… (Он впервые жену назвал по имени и отчеству. Это сразу же отметила Елена. «Что-то и у него произошло…»), вышла на работу в онкологический диспансер и успела влюбиться. И такое бывает в жизни. Мы разошлись.
Елена некоторое время молчала, колеблясь: говорить или не говорить. После недолгого молчания тихо произ-несла:
– Я бы с огромным удовольствием туда поехала, но… не могу.
– Что значит «не могу»? – не понял Мартирос Акопо-вич.
– Меня направили на обследование в онкологический диспансер, так что мне сейчас не до поездок.
Мартирос Акопович стал серьёзным и тихим. Взгля-нув на Елену,  сказал:
– Я понимаю. Не могу даже спросить, по поводу чего вас направляют на консультацию. Но, конечно же, ехать никуда вы не должны. Очень хочу знать: чем я могу по-мочь? У меня есть хорошие связи в администрации города. Наконец, вам могут потребоваться деньги. Я буду очень огорчён, если вы их возьмёте не у меня. Теперь понимаю, почему отключили телефон. Простите меня, и если можно, держите в курсе…
– Спасибо! У меня нет человека, ближе вас.
– А что, если показаться Жанне Филипповне? Она опытный хирург. К тому же это не будет стоить ни копей-ки.
Елена взглянула на него и твёрдо сказала:
– Бога ради, ни в коем случае ей ничего не говорите. Она – прекрасный человек и хороший специалист. Но я не смогу ей смотреть в глаза.
 – Почему?! Она заведует отделением в онкологиче-ском диспансере…
– Заведует отделением абдоминальной онкологии, а мне нужен маммолог. Но даже не в этом дело. Она легко поймёт, что я люблю вас.
Сказала, и, покраснев, опустила голову. Потом доба-вила:
– Я знаю, что не имела право говорить вам этого. Ес-ли бы не болезнь, вы так бы ничего и не узнали. Я ничего не прошу. Счастлива, что познала это чувство.
Мартирос Акопович был поражён. Ведь и он уже давно испытывал к Елене похожие чувства. Но всегда сдерживал себя, понимая, что не имеет право даже думать о ней иначе, чем как о своей студентке.
После долгого молчания, он тихо проговорил, глядя в её глаза, что и он давно её любит, но считал, что эта его мечта  несбыточна.
– Почему? – воскликнула Елена.
–  Уж слишком много различий. И первое…
– Вы женаты…
Елена тоже всматривалась в его глаза. По ним она лучше понимала, что он сейчас чувствует.
– Не совсем так. Я же вам сказал, что мы расстались. Но смогли сделать это цивилизованно и остались друзьями. Любовь – чувство, данное, говорят, Богом. Не знаю, кем оно дано, но тех, кто испытал её – счастливейший человек. Должен вам сказать, что таких людей не так много.
– В понятие это все вкладывают своё понимание, – тихо произнесла Елена.
– Вы правы…  Она, видимо, поняла, что любовь моя к ней ушла. Женщины чувствуют это лучше ищейки. Но, повторяю, мы расстались спокойно, без упрёков и обид, и остались друзьями. 
Елена  не успела ещё понять того факта, что Жанна Филипповна и Мартирос Акопович расстались. Это для неё было основным моральным препятствием.
– Но это ничего не меняет. Я встречаться с ней не хо-чу. Чувствую, что невольно стала причиной вашего расста-вания. 
Теперь он некоторое время молчал. Наконец, реши-тельно произнёс:
– Сейчас главное – быть здоровой. Пожалуйста, бере-ги себя…
Он впервые Елену назвал на «ты».
Взглянув на часы, подумал: «Пора уходить. Двена-дцать ночи. Она должна поспать. Что подумает обо мне?!».
Прощаясь, он впервые обнял и нежно поцеловал Еле-ну.
–  Можно, я завтра пойду с тобой в диспансер?
– Не нужно. После консультации мы созвонимся.
– Хорошо!
Когда Мартирос ушёл, Елена ещё долго сидела, боясь шелохнуться, чувствуя его запах, его прикосновение, его поцелуй. Но более всего её впечатлило его смущение, и она поняла: он, действительно, её любит! Подумала: «Бывает же такое – в один вечер я чуть не умерла от страха из-за  этой опухоли в груди, и обрела счастье…»,
Постелив, как обычно, постель на диване, она легла, и через несколько минут уже крепко спала.
 
11.     В понедельник, предварительно созвонив-шись с доктором, в два часа дня Елена пошла в диспансер. Выстояв очередь в регистратуре, добравшись, наконец, до окошка, она показала старушке-регистратору направление поликлинического гинеколога. Та долго проверяла доку-менты, после чего стала переносить их данные в историю болезни. Руки у неё дрожали, писала она неторопливо, час-то отвлекалась, отвечая на телефонные звонки. Когда, на-конец, история была заведена, она её отнесла в кабинет, где вёл приём Евгений Данилович Тихонов. Выходя из кабинета, сказала Елене, чтобы она ждала.
–  У нас живая очередь. Спросите, за кем стоите. То-ропиться некуда. Все там будем.
 «Ничего себе – начало! Начинаются мои хождения по мукам!», – подумала Елена и присела на скамейку ря-дом с девушкой.
– И долго здесь приходится ожидать? – спросила она, разглядывая ожидающих приёма больных.
– По-разному, – ответила та. – Вчера сидела здесь до четырёх. Приём доктор начинает с двух. Он же с утра в стационаре работает.
– Но сегодня столько больных, что сидеть нам до за-крытия поликлиники.
– Что вы?! Иных он выпроваживает через пару ми-нут…То ли спрашивают что, то ли результаты анализов передают, бумажки всякие, справки забирают.
– А с другими сидит до получаса, – догадалась Елена. – Жаль, что я ничего почитать не взяла.
– А вы смотрите на сидящих напротив больных. Ви-дите мужика с трубочкой в горле, а  рядом полная лысая женщина с плоской грудью? Ей обе отчекрыжили. Тогда вам легче будет понять, что есть счастье. Всё познаётся в сравнении, и всё относительно.
Девушка оказалась словоохотливая. Продолжала:
– Кого здесь только не увидишь. Наши доктора, ра-ботники самой гуманной профессии, основным принципом которой является сопереживание, сочувствие, дерут с нас три шкуры. А мы безропотно платим. А куда деться? Слышала я, муж одной больной из Дагестана продал дом, машину, и перешёл жить в бытовку. А жена его всё равно умерла. Так тот мужик  поклялся отомстить доктору. Говорит: «Обещал вылечить, а слово своё не сдержал!».
Елене понравилась девушка. Не глупая. И говорит то, о чём она только что подумала. А девушка  продолжала:
– Мы – наследники наших дедов. Мой дедушка с гор-достью говорил, как он был пионервожатым.
– Это вы к чему? – не поняла Елена.
– Как к чему? Очереди – дети отрядов. В общем строю и мысли становятся правофланговыми, так что, уве-ряю вас, через месяц вы к этому привыкните и не будете удивляться.
Я, чтобы не так скучно было сидеть, стихи читаю. Маяковского обожаю. Нет, вы только представьте себе, как чётко, как сильно сказано:

        Уважаемые
                товарищи
                потомки!
        Роясь в сегодняшнем
                окаменевшем дерме,
         наших дней
                изучая
                потёмки…

Разве не окутала нас кромешная тьма? Разве живём мы не в дерме? И когда у нас жили хорошо? В фильмах Ге-расимова да в музыке Дунаевского всё было в ажуре. Но в России все народы жили плохо. Здесь была модернизиро-ванная  форма рабства. Голод, холод, грязь, бездорожье и безграничная власть чиновников. А ещё единомыслие.
          Елена слушала экзальтированную  девушку, и дума-ла, что ходить сюда месяц не будет. Хотела что-то спро-сить у неё о докторе, но дверь открылась, и медицинская сестра, нарушая очередность, пригласила её.
Елена почувствовала себя неловко, хотела сказать, что она подождёт, но медсестра поторопила её.
– По поводу вас звонили и из министерства, и доктор Криворучко из радиологии. Вы у нас, как сейчас говорят, vip-персона. Проходите, не стесняйтесь.
За столом сидел русоволосый мужчина лет сорока. Он внимательно смотрел на сидящую перед ним Елену и ни слова не говорил.
Молчала и она.
Наконец, не выдержав, спросила:
– Мы в молчанку играем? Так я сдаюсь. Есть ещё иг-ра в гляделки, в классики…
Врач поднял на неё равнодушный взгляд, и сказал:
– Я вас слушаю?
–У меня в левой груди…
– Раздевайтесь, – недослушав Елену, прервал её док-тор. – По пояс.
Елена сняла блузку, и стала перед ним в красивом, недавно купленном, лифчике.
– Ну, не здесь же! – воскликнул доктор, не отрывая взгляда от её точёной фигуры. – Зайдите за ширмочку.
Елена прошла за ширму, разделась и стала ждать. Но доктор не торопился. Он что-то писал, потом выходил из кабинета, и, наконец, зашёл и стал долго и тщательно мыть руки.
Зайдя за ширму, быстрыми движениями ощупал грудь. Потом предложил лечь на кушетку и прощупал жи-вот. Почему-то стал уточнять интимные подробности, что-то ещё. Елена перестала что-либо понимать. Отвечала ав-томатически.
Наконец, после осмотра, предложил пройти в сосед-нюю с кабинетом комнату.
– Сейчас мы сделаем пункционную биопсию и будем иметь представление о том, что это вы у себя вырастили, – сказал доктор, который ей всё меньше и меньше нравился. 
Они прошли  в процедурную комнату. Елена легла на кушетку и закрыла глаза. «Вот и всё. Что может показать эта пункция? Разве непонятно, что опухоль нужно удалять. И чем скорее, тем лучше».
После пункции Евгений Данилович предложил Елене прийти завтра часам к пяти.
– И народа будет меньше. И больше шансов, что ана-лизы будут готовы. А утром натощак сдайте в лаборатории кровь, мочу… Не всё так просто, как кажется… Просто только дети делаются.
Елена отметила пошлость доктора, которую он даже не заметил. «И что это Криворучко мне его рекомендо-вал?».
 На стене за спиной доктора висела икона святого ве-ликомученика Пантелеймона, на столе – Библия, различ-ные молитвенники.
«Куда я попала?», – подумала Елена.
Жизнь Елены словно разделилась на две части: до и после посещения диспансера. И в каждой были свои зако-ны. Теперь по-разному текло и время. Разными были и по-нятия о том, что важно, и что неважно. И нужно было ко всему этому привыкнуть, сделать коррекцию поведения…

Вернувшись домой, приняла душ. Было неприятно, когда её так беспардонно «лапали», и нужно было смыть это воспоминание. Часов в семь позвонил Мартирос Ако-пович.
– Я заеду к тебе минут через пятнадцать ненадолго. Хочу узнать, что сказал доктор. Твои впечатления.
Приход любимого отвлёк её от грустных мыслей. Она была рада ему, ждала его. Купила к кофе булочки, баночку майского мёда, фрукты.
– Здравствуй, любимая, – сказал он и обнял девушку.
– Здравствуйте, дорогой Мартирос Акопович…
– Леночка, не ставь меня в глупое положение. Если уж я набрался нахальства тебя называть на «ты», то…
– Мне как-то неудобно… Я должна привыкнуть… Ночью пыталась себе это представить и всякий раз смуща-лась. К тому же, чувствую себя преступницей.
– Ты ещё скажи, что жизнь, – это рай для грешников. Мы любим друг друга. И это главное и всё оправдывает.
Они прошли в комнату и расположились на диване.
– Ты лучше расскажи, что сказал доктор.
Елена какое-то время молчала, потом тихо ответила:
– У меня нет опыта хождения по докторам. Всё было, как в нереальности. Врач мне показался не совсем…
– Что значит, «не совсем»?
– Культуры не высокой. Позволяет себе циничные выражения, пошлость. На столе его стопка религиозных книг. На стене – иконы.
– Время такое…
– Причём здесь время? Я не против его верований. Но зачем это делать напоказ. Дома бы всё это повесил, и книги религиозные держал. Да и порядочность его сомнительная. Когда уходила, медсестра, передавая мне направления на анализы, тихо сказала, мол, у них принято оплачивать консультацию врача. Я спросила: «Сколько?» Медсестра, совершенно не смущаясь, ответила: «Тысяча рублей». Передала ей деньги. Хотела было попросить квитанцию, но передумала. Потому и говорю: порядочность его сомнительна.
– К вопросу о порядочности. Сегодня это большая редкость. В прежние годы проявление порядочности было делом обычным… Ты, может, и не знаешь, что в двадцатые годы прошлого столетия Сталин устроил в Ленинграде «чистку» способом, который казался ему тонким: обмен паспортов. Многим дворянам в них отказали и выслали в Сибирь, или в пески Каракумов.
А вот Дмитрий Шостакович, узнав, что его мама ку-пила у депортированных дворян «по бросовым ценам» ме-бель, занял деньги, и успел до их отъезда оплатить всё в полном размере.

На следующий день утром, сдав анализы, Елена за-шла в издательство, передала коллеге свои наработки к следующему номеру журнала и к пяти часам уже сидела у кабинета врача. Ждать пришлось недолго.
– Пришёл ваш анализ цитологического исследования. Пока ничего определённого сказать вам не могу, – сказал Евгений Данилович. – Пройдите за ширмочку. Хочу ещё раз вас осмотреть.
В этот раз осмотр продолжался долго. Доктор мял груди, словно месил тесто. Прощупывал шею, искал лим-фатические узлы, щитовидную железу. Потом уложил её и снова мял живот. Елена не понимала: причём здесь печень? У неё же не живот болит, а грудь. Но терпеливо переносила «издевательства» над собой.
Такой тщательный осмотр испугал Елену. «Значит, у меня что-то не так», – подумала она.
Наконец, выходя из-за  ширмы, доктор многозначи-тельно заметил:
– Могло быть и хуже. А что вы хотите?! – спросил он у неё. – Вы же не проходили ни диспансеризации, ни про-филактических осмотров. Наверное, и в церковь не ходите. Отсюда и все неприятности. Нужна операция.
– У меня рак? – тихо спросила Елена. – Уберут грудь?
– Пока определённо сказать не могу. Это покажет срочный гистологический анализ. Операция эта стоить бу-дет не дорого.
– А что, моя страховка не покрывает стоимость? Мне казалось, что такие операции делают у нас бесплатно.
– Сейчас ничего бесплатно не делается. Вы смотрите телевизор? На лечение детей деньги собирают всем миром.
– И сколько это «не дорого»?
– Операция будет стоить двадцать тысяч рублей. Всё официально. Оплачиваете в кассе поликлиники. Но, коль у вас возникли затруднения, да к тому же за вас было столь-ко просителей, можете дать мне десять тысяч наличными. Я сам буду расплачиваться с ассистентом, анестезиологом, операционной медсестрой и санитаркой. У вас будет двух-местная палата с туалетом и душем. Есть у нас палаты и на шесть, и на восемь коек. Поверьте, эти деньги вы заплатите не даром. Я думаю, что если мы не будем затягивать операцию – всё будет хорошо.
Елена была потрясена. Ей сказали, чтобы она пришла на госпитализацию в понедельник. При поступлении она должна была позвонить ему, и он договорится, чтобы её положили в его палату.
Выйдя из больницы, Елена оформила срочный кредит на сто тысяч рублей, и в понедельник уже лежала в отделении.
Соседкой её была женщина, которой несколько дней назад удалили грудь. Вся перебинтованная, она не теряла присутствия духа. В первый же вечер рассказала так много неожиданного и неприятного, что Елена стала сомневаться, правильно ли она сделала, что легла в этот диспансер. 
Муж соседки работал в рыбинспекции. Чтобы  её госпитализировали и пролечили, им пришлось продать машину. Больше продавать было нечего. Ведь с ними жила ещё дочь с мужем. Дом не продашь. Вот и приходилось мужу конфискованную рыбу, раки сдавать не государству, как это положено, а оптовому покупателю, с которым он стал «сотрудничать». А ещё нужно «подкармливать» вы-шестоящее начальство… И всё бы ничего, но недавно на мужа завели уголовное дело, и это тоже будет стоить нема-лых денег.
– У нас всё продаётся и покупается.
– Ну, а доктор-то наш, что за человек? – спросила Елена. Настроение её становилось всё хуже.
– Такой же, как и другие. Ежели ты, девонька, здеся ожидаешь какого-то сочувствия, так напрасно. Это у них, как его… бизнес. Вот! Я к своей корове душевнее отно-шусь, чем они относятся к больным, которые не могут оп-латить лечение.  Ездят на дорогих машинах, а с нами раз-говаривают, будто мы  им должны. Вот такие дела, девонь-ка. Мне деваться было некуда. Да и поняла это я слишком поздно.
Елена не знала что делать. Хотела позвонить Марти-росу, но было поздно. А соседка всё говорила и говорила:
– Гаишники отдыхают по сравнению с этими... вра-чами. Только за то, чтобы дойти до операционной, медсе-стре, которая меня сопровождала, надо было заплатить тыщу! Как будто у меня они на огороде растут. Доктору, что давал наркоз – восемь отсчитала. Ну, а хирургам – как тебе повезёт и насколько у них хватит воображения. Я ше-стьдесят заплатила. 
Здеся кто лечится? Такие же дуры, как я. Люди с дос-татком едут в Москву, Питер, или бегут за границу. Так что, напрасно ты, девонька, легла к этим бизнесменам. Иди в частную клинику. Там тоже берут, но всё по прейскуранту, и относятся, говорят, к людям лучше. Вот жизнь настала. А мы всё Советской властью были недовольны…
Елена запаниковала.
– Они же давали клятву Гиппократа…
– Не знаю, кто и кому давал клятву, но и у нас, поди, каждый  депутат клятву даёт. Как дал, так и забрал. Тоже мне, «давал клятву»… Как, скажи ещё раз, клятва-то эта называется?
– Клятва  Гиппократа. Врачи, получая диплом, дают её… Впрочем, дают ли сейчас, не знаю.
– Какая разница? Пошёл на такое дело, людей лечить, ты не можешь, не имеешь право так относиться к больному человеку. Я как думаю. У тех, кто здесь работает, самым главным качеством должно быть сочувствие. Конечно, и зарплата у них должна быть хорошая. Говорят, чтобы уст-роиться сюда на работу, надо платить, и не малые деньжи-щи.  И кому охота в нашем гное купаться?! Вот и возвра-щают они свои денежки. А кто совсем стыд потерял, тот дерёт  с нас три шкуры. Только, жизнь дороже. Потому и платим. И кому жаловаться. Они все такие. Но есть Бог! Он всё видит.
Пару дней назад одна тётка из Кривянки привезла старика-отца. Рак горла у него был. Запросили столько, сколько в жизни она не то, что не держала в руках, а даже сосчитать не могла. Очень дорого всё. А ежели нет денег? Тогда, умирать? Привезла отца, хотела, чтобы жил, а денег нет. Что делать? А его не приняли… вот такие дела, де-вонька. Сказали, чтобы ехала в Новочеркасск. А у них и специалистов, да и аппаратов  таких нет. Так что, ежели у тебя есть возможность поехать в Москву или ещё куда, бе-ги отсюда. Дешевле, да и толку больше будет.
В ту страшную ночь Елена не сомкнула глаз. Утром позвонила Мартиросу. Через полчаса он приехал. Она рас-сказала обо всём: и о том, что ей пришлось брать «сроч-ный» кредит под большие проценты, и о том, что ей рас-сказала соседка, и о своих впечатлениях.
– Я растеряна. Не знаю, что делать. Врачу своему не верю. Теперь понимаю: он просто запугивал меня. Назна-чил операцию на субботу. Сказал, что дежурит, и сможет прооперировать меня первой. Но я не хочу здесь опериро-ваться. Помоги мне отсюда уйти. Не знаю, что буду делать, но в Ростове есть онкологический институт. Наконец, есть Москва. Я не хочу здесь оставаться.
– Хорошо, – сказал Мартирос Акопович. – Я сейчас всё организую, и отвезу тебя домой.
– Что нужно организовывать? Вещей у меня особых нет…
– Леночка! Нужно взять выписку, анализы. Они мо-гут потребовать твоего письменного отказа от операции. 
– Зачем мне их выписка, анализы? – не понимала Елена. – В другой больнице будут снова проводить их. Они не доверяют друг другу.
– Для того чтобы сравнить. Это займёт не более по-лучаса. Прошу тебя, потерпи ещё немного. Я сейчас по-дойду к заведующему и быстро вернусь.
Через час они ехали к Елене домой.
– У меня в Москве живёт друг, – сказал Мартирос, медленно продвигаясь к Северному микрорайону за боль-шой колонной машин. – Я с ним съел пуд соли, бывал в го-рячих точках, в заграничных командировках, попадал в сложные ситуации. Он – фотокорреспондент, каких сего-дня немного.
– И у меня в Москве знакомые есть. Москва – это до-рого и далеко. Я же говорила – на мне висит кредит. Не хочу к родителям обращаться. Не самые здоровые они у меня люди.
Они проехали Ворошиловский проспект, пересекли проспект Ленина и поплелись по проспекту Михаила На-гибина.
– Ты, дорогая, дослушай, – настойчиво повторил Мартирос. – У моего друга сын работает в Московском он-кологическом институте. Он – кандидат наук, заведует ка-кой-то лабораторией.
Елене было приятна такая забота любимого человека, но и боязно. Ведь, теперь их любовь не скроешь. Она не хотела, не могла допустить, чтобы о ней узнали и потом у него были неприятности.
– Как ты вдруг сможешь уехать?
Он  одной рукой коснулся её (дорога была сложной, да и машины ехали с двух сторон на минимальном рас-стоянии), тихо с улыбкой сказал:
– Спасибо, Леночка. Какие у нас могут быть неприят-ности. Мы любим друг друга. А это – главное. Теперь я те-бя не оставлю. Если будет нужно, поеду с тобой в Москву. И кредит этот мы погасим сразу, чтобы не платить лишнее. Ты только не умирай раньше времени. Я говорил со свои-ми знакомыми медиками. Все говорят, что ехать в Москву стоит.
Елена промолчала.

12.           Мартирос хотел заехать по пути в кафе позавтракать, но Елена отказалась.
– Никакого кафе! Я что-нибудь быстро приготовлю. Доставь, пожалуйста, мне это удовольствие! Я так часто об этом мечтала. Только придётся подождать, пока что-нибудь не придумаю к завтраку.
Мартирос остановил машину у магазина. Вернулся с пакетом, который поставил на заднее сидение.
– Что это? – спросила Елена, хотя понимала, что он накупил продуктов.
– Купил кое-что к завтраку.
Когда, наконец, они подъехали к дому Елены, Мартирос припарковал машину, взял вещи, и они поднялись в квартиру. Быстро переодевшись, Елена пошла на кухню, а Мартирос, усевшись за столом, смотрел, как она хозяйничает.
– Позвони, пожалуйста,  другу, – напомнила она ему.– Меня волнует эта моя штука в груди.
Мартирос набрал номер и включил громкую связь, чтобы Елена могла слышать разговор. Через мгновение раздался радостный бас с хрипотцой:
– Марти?! Я уже думал, что ты куда-то умотал! Чего так долго молчал? Смеёшься? Смейся! Со смехом можно не только продлить жизнь, но и зародить новую!
– Здравствуй, дорогой! Ты меня по голосу узнаёшь?
– Я тебя всегда считал продвинутым, а ты оказался задвинутым. Определитель номера! Он есть и в твоём те-лефоне. Ты собираешься в Москву? Мы сейчас на даче. Квартира в твоём распоряжении. Тебя встретит Оська и передаст ключи. Надолго? Мы обязательно увидимся и ра-зопьём бутылочку. Ты представить не можешь, какая здесь сейчас красота. Всё цветёт, благоухает.
– Ты, дорогой, как всегда, многословен. Я по важно-му делу и приеду не один. Приедем, познакомлю.  Иосиф не в отпуске?
– В отпуск он едет обычно в октябре-ноябре в Изра-иль. Мальчик любит солнце. Продлевает себе лето. А ты – садист-вегетарианец. Теперь я буду умирать от любопыт-ства.  С кем ты приедешь? Или что-то случилось?
– Мне нужна помощь Иосифа. Он по-прежнему рабо-тает в институте Герцена?
– Да. Что-то серьёзное? Мне приехать? Я могу тебе чем-то помочь? Кстати, недавно делал с Гришей Григорье-вым репортаж об этом институте. Знаком с начальством… Мне позвонить Осе?
– Не суетись. Позвоню ему сам. Спасибо, дорогой. Мы обязательно встретимся. Как ты, Софа, Яша?
– Всё нормально. Я в июле собираюсь поехать в Одессу. Составишь компанию?
– Нет. Извини. Хочу позвонить Иосифу. У него номер не изменился?
– У него всегда что-то меняется. Он же генетик. По-следнее время стал утверждать, что национальность – чушь собачья, не более чем зоология для невежд. Я с ним даже был у нашего главного редактора. Тот после разговора с ним заказал ему  статью на целую полосу. Как тебе этот мальчик?!
– Ладно, дорогой. Всем привет. Прости, нужно по-звонить. Дело серьёзное. Нельзя терять время.
Мартирос отключился и тут же набрал номер Иосифа.
– Дядя Марти? Рад слышать, – раздался громкий го-лос Иосифа.
Мартирос был предельно краток:
– Здравствуй, дорогой. Можешь встретить меня? Мне нужны ключи от квартиры родителей. Прилечу не один. Нужна твоя помощь в организации консультации и лече-ния. Как только куплю билеты, сообщу номер рейса и вре-мя прилёта.
Иосиф был ещё более краток:
– Всё понял. Жду.
Мартирос взглянул на Елену, и пояснил:
– Иосиф – заведует лабораторией в Московском он-кологическом институте. Ему тридцать семь недавно ис-полнилось. Десять лет назад жена умерла при родах от тромбоэмболии.
Потом Мартирос Акопович сделал ещё несколько звонков, где предупредил начальство, что по неотложным делам летит в Москву.
– Сергей Сергеевич? Мне срочно нужно лететь в Мо-скву. Я не знаю, долго ли буду там. Это зависит не от меня. Вы правы: что может быть дороже жизни в период инфляции?! Буду на связи…
– Наталья Михайловна? Я думал о вашей идее. Имей-те в виду, деньги дают свободу выбора заблуждений. Я, к сожалению, мало верю в успех этого направления… Нет, нет, я хорошо информированный пессимист.
Пока он обзванивал по телефону коллег, Елена при-готовила овощной салат, сварила кофе.
– Ты прости. Это на скорую руку.
Она села напротив, и напомнила:
– Ты обещал рассказать о Жанне Филипповне.
Откинувшись на спинку стула,  Мартирос спросил:
– Леночка, нет ли у тебя чего-нибудь крепче кофе? Не большое удовольствие это вспоминать и говорить. Жизнь показала мне фигу. А она – как перст судьбы, вызывает у меня раздражение. Но, понимаю твой интерес. К тому же – обещал. Чего не наобещаешь женщине, которую любишь?! А я привык свои обещания выполнять.
После окончания института Жанна вышла замуж за офицера, который в том же году окончил РАУ и был на-правлен на Дальний Восток. Там они и жили до развала Советского Союза.  Она работала хирургом. Прошла спе-циализацию. Что-то у них не склеилось, и они развелись. Она всегда быстро принимает решения. Вернулась в Рос-тов и работала в Десятой больнице, в бывшей медсанчасти завода «Ростсельмаш».
Увлекающаяся натура, всегда в кого-то была влюбле-на, теряла голову. Не хотела иметь детей. К ним относи-лась с равнодушием. Для меня это всегда было странным. Женщина равнодушна к детям!
В медсанчасти ею увлёкся доцент, который проводил занятия на базе их отделения. Он руководил её научной ра-ботой, а в 1999 году она успешно защитила кандидатскую диссертацию. Доцент тот её очень любил и хотел с нею создать семью. Очень скоро Жанна забеременела от него  и снова сделала аборт. Они поссорились, и он потерял к ней интерес. Увлёкся дочерью не то мэра, не то прокурора. Был скандал. На собрании обсуждали его персональное дело, и Жанна, его ученица, из ревности, одна из первых выступи-ла с резкой критикой. Что-то говорила о моральном обли-ке. Доценту тому тогда  было сорок лет, ей – тридцать шесть, а той студентке – двадцать один. Его уволили, да так, что он вынужден был уехать из города.
 Потом и у неё были  неприятности. Больная написала жалобу. Она оперировала очень полную женщину по поводу желчнокаменной болезни, и оставила в брюшной полости салфетку. Больную пришлось повторно оперировать. Последовал строгий приказ, и она перешла работать старшим ординатором в хирургическое отделение   БСМП. Всё это было очень давно.
Там в марте 2001 года она и оперировала меня по по-воду аппендицита. Тогда у нас и завертелось.
Через три месяца она переехала ко мне. Я продал свою старенькую машину, а она, продав свою крохотную однокомнатную квартирку, добавила, и мы купили новую машину. Со временем она стала заведовать отделением и, как мне кажется, была неплохим организатором. Очень любила свою работу. Много оперировала, и, бывало, после операции оставалась в больнице на всю ночь. Не доверяла. Говорила, что главное в хирургии не сама операция, а по-слеоперационный период.
Тогда она была увлечена работами ставропольского профессора Несиса. Широко применяла его методику. До-билась значительного снижения случаев хирургической инфекции. Это стало темой её докторской диссертации, над которой она сейчас работает.
Я с нею не расписывался. Она этого не хотела, да и я не настаивал. А несколько месяцев назад её ученик Егор Дерюгин вместе со своим тестем, главным врачом больни-цы, в которой она работала, вытолкнули её из больницы. Её место понадобилось зятю главного врача. Вот так он от-благодарил своего учителя. Ведь она его взяла сразу после института, была его научным руководителем. А он оказал-ся предателем. Вместе с тестем вынудили её подать заяв-ление об уходе по собственному желанию. Всё происходи-ло в соответствии с клятвой Гиппократа. Но, ещё не вечер.
Вот тогда с нею и случился гипертонический криз. А через месяц она уже работала заведующей отделением в онкологическом диспансере. Там и влюбилась в начмеда, доктора наук Орлова. Жанна всегда ярко и быстро загора-лась, а вскоре огонь в её душе гаснет, и она ищет, в кого бы снова влюбиться. Она должна постоянно испытывать этот чувство. Если оно исчезало, она становилась вялой, безынициативной. Ей постоянно необходима подпитка. Она всегда загоралась желаниями любить, что-то делать, но очень скоро остывала. Вот такая была Жанна, с которой я прожил много лет.
– Не так быстро проходили её чувства, если с тобой она прожила так долго.
– Может, потому, что дважды был в длительных ко-мандировках…
Они закончили завтракать. Елена помыла посуду, и усевшись в комнате на диван, спросила:
–Ты никогда прежде не был женат?
– Почему же? Был. И сын у меня… был.
– Почему был? – спросила Елена, пожалев, что спро-сила его об этом.
– Они разбились в Абхазии на машине. Это случи-лось в 1986 году. Сыну тогда исполнился годик. Её родители жили в Гаграх, и надумали поехать к родственнику, живущему в горах. Что-то случилось, и они рухнули в пропасть. Так в один момент погибли жена, сын и её родители.
– Ты извини меня, что я заставила тебя это вспоми-нать, но очень тебя люблю и хочу знать о тебе всё.
– Я тоже тебя люблю уже давно. Как мог, старался сдерживать себя. Кстати, не поверишь, ты очень похожа на мою маму. Только у тебя волосы русые, а у неё были чёр-ными.
Он обнял Елену и крепко поцеловал.
Потом они гуляли по городу. Елена зашла в редакцию газеты «Вечерний Ростов», где подрабатывала корреспондентом. Зарплаты в издательстве «Ковчег» явно не хватало. Предупредив начальника отдела, что срочно должна лететь в Москву примерно на две-три недели, она вышла к Мартиросу, ожидавшего её у машины.
Где они только не побывали в тот день! Набережная и Парк Горького, Пушкинская и Большая Садовая. Елена подумала: «Как же давно здесь не была. Не заметила, как сильно изменился город!».
– Я что-то проголодался. Давай, зайдём в ресторан к моему приятелю, – предложил он. – Там, по крайней мере, и продукты будут свежие, и блюда вкусными.
– У тебя есть приятели и рестораторы? – удивилась Елена.
– У меня много приятелей. Вот этот, например, рес-торатором стал случайно. Прекрасный музыкант. Увлекал-ся роком, джазом. Все его называют Чалей, а он – Дмитрий Чаленко. Они с приятелем открыли сеть ресторанов под общим названием «Фрау Мюллер». Пойдём. Не пожале-ешь!
Всё так и было. Особенно Елене понравился «Кур-ник». Такого она ещё негде не ела. Во время обеда они всё говорили, говорили, и наговориться не могли.
Вышли из ресторана, когда стало смеркаться. Слегка кружилась голова от выпитого сухого молдавского вина, а Елене уж очень не хотелось расставаться.
Возле машины Мартирос вдруг вспомнил, что нужно ещё заказать билеты в Москву, позвонил в кассы аэрофлота и заказал два билета на первый  рейс. Перезвонил Иосифу и сообщил время прилёта.
– Я сейчас заеду домой, возьму документы и вернусь, – сказал он, и Елена поняла, что ночевать он будет у неё.

На следующий день, оставив на парковке аэропорта машину, они зарегистрировались, и вскоре уже летели в Москву. Их встретил Иосиф – тридцатисемилетний высо-кий мускулистый мужчина с почти лысой головой, длин-ным острым носом, который оседлали очки в тяжёлой ро-говой оправе.  Они сели в машину и поехали в квартиру его родителей. 
Выехав на Кутузовский проспект, помчались к Боро-динской панораме, рядом с которой на улице Дениса Да-выдова и стоял дом, в котором жили Моисей Абрамович Гомберг с женой Софьей Наумовной и внуком Яшей.
Мастерски припарковав автомобиль, Иосиф помог занести вещи, открыл ключом квартиру, и, извинившись, сказал:
– Бога ради, простите меня, но мне нужно бежать. Вечером заеду за вами, и мы пойдём ужинать в ресторан. Там подробно и поговорим. Вы располагайтесь, а мне пора.
Когда он ушёл, Мартирос обнял Елену и стал цело-вать. И не было большего счастья у них.

За обедом Мартирос рассказал о своём друге.
– Мы были с ним в горячих точках, и Моисей дважды спасал мне жизнь. Он старше меня на четыре года, но душой моложе лет на десять. Постоянный участник различных выставок, он ещё и преподаёт в институте кинематографии. Его жена, окончила одесскую консерваторию по классу вокала. Пела в Одесской оперетте. Там Моисей её и встретил. Посмотри на их библиотеку. Здесь книги и по специальности, и по философии, и по истории, и по литературе. А вот и ноты, фотографии. Вот Софа с Водяным. Это она поёт в оперетте Дунаевского «Белая акация». А Моисей свободно читает на немецком и иврите.
Его дядя, брат отца,  Илья Аронович Кальфа, – врач по образованию, во время Отечественной войны был ранен и оказался в лагере смерти. Но случилось чудо, его не успели убить и освободили наши войска. В послевоенные годы он стал крупным учёным-офтальмо-логом. А однажды на съезде в США он встретил штурм-банфюрера Вернера фон Лаукена, возглавлявшего акции уничтожения евреев. Это именно он организовывал фабрики смерти в Майданеке, Освенциме и Треблинке. Не было ни единого лагеря уничтожения, к которому он не имел бы отношения.
После войны, попав в лапы к американцам и видя благосклонное к себе отношение, этот недобитый штурм-банфюрер всё же  не открыл им своего имени.
Но профессор Кальфа его узнал. Не мог не узнать. Обратился в полицейский участок, и Вернера арестовали. Какая его судьба, Илья Аронович не знал, но любил рас-сказывать эту историю своим близким.
Дальнейшую судьбу этого фон Лаукена пытался  Моисей проследить, но так это ему и не удалось. Узнал только, что в 1950 году фашист избавился от прошлого, за большие деньги удалил клеймо СС под мышкой и взял се-бе… еврейское имя! Дальше его след потерялся.
– Ты так говоришь о своих друзьях… О них хоть кни-гу пиши. Что ты знаешь об их родителях? Эта история очень интересна.
– Я горжусь, что могу  быть их другом. Они – одесси-ты. Отец Моисея, если не ошибаюсь, был двадцатого года, а мама – двадцать седьмого. Я когда-то о них писал боль-шой очерк.
Во время Отечественной войны у Моисея погибли практически все родные.  Спаслась только его мама. Ей было четырнадцать лет. Я видел её фотографию. Красави-ца: косы длинные, глаза большие. Моисей рассказывал, что когда в Одессе евреев гнали на убой к месту, где потом и расстреляли, его бабушка вытолкнула четырнадцатилет-нюю внучку, его маму, в толпу, стоящую у дороги. Её спрятала украинская  женщина, привезла в деревню и ска-зала, что это её племянница, дочь брата.
Отец Моисея в сорок первом был студентом политех-нического института. Однажды их  построили во дворе института, сказали: хромые, косые – шаг вперёд. 
Всех остальных повели на какие-то склады, выдали винтовки Мосина образца 1898 года, которые там храни-лись со времён гражданской войны, и бросили на оборону города. Винтовка  была такая, что проржавевший штык нельзя было открутить.
Эти студенты сразу же оказались на передовой. Они сидели в окопах и постреливали. Через их головы стреляли пушки. Фашисты были совсем не далеко. Ночью к ним по-дошёл батальон десантников. Отец впервые тогда увидел автоматы. У десантников были и револьверы, и ножи. Они были в бушлатах. Этот десантный батальон прибавил не-обстрелянным студентам бодрости. А наутро пришёл при-каз – армию генерала Петрова перебрасывали в Крым. Их пароход постоянно бомбили. В море было много, постав-ленных фашистами, а они упрямо шли в Крым.
Но, самое страшное было, когда наш У-2, ведомый, видимо, таким же воином, каким был Абрам Иосифович, отец Моисея, неожиданно стал  их бомбить. Корабельные зенитчики по нему не стреляли, считая своим. Но тут вы-вернулся Миссершмидт и поджог этот У-2, и тот тогда раз-вернулся  и врезался в  фашистский корабль, который их преследовал.
 Когда, наконец, они пришли в Севастополь, у самого берега фашистский катер всё же попал в их транспорт. Все бросились в воду. Абрам Иосифович бросил свою винтовку. Он бы с нею не доплыл. Выбрался на берег мокрый и раненный.  Был уже вечер.
Командир батальона собрал живых бойцов, и они ос-тались защищать Севастополь. А Абрама Иосифовича с другими ранеными отправили «своим ходом» в госпиталь. Короче, остался бы он в Крыму – Моисея Абрамовича бы не было.   
У Абрама Иосифовича была ранена нога и началось воспаление. Боялись гангрены.  Потом его посадили в са-нитарный поезд, который и повёз его в тыл.
Короче, там он и встретил  Аллу Львовну, мать Мои-сея. Ей было пятнадцать лет. Она жила у старушки и рабо-тала санитаркой в эвакогоспитале. Абрам Иосифович так и остался хромым на правую ногу, и его оставили при госпитале помогать в хозвзводе.
А когда окончилась война, Алле Львовне было уже восемнадцать. Они вернулись в Одессу, расписались. По рекомендации своего дяди-профессора Кальфа Ильи Аро-новича Абрам Иосифович был принят на работу санита-ром. Потом он заочно стал заниматься в московском ин-ституте кинематографии. Работал   в Одесской киностудии помощником оператора. Окончив школу, Алла Львовна поступила в консерваторию на вокальное отделение.
А в 1955 году появился уже и Моисей на свет. Но в их семье было принято отмечать не дни рождения, а День бракосочетания его родителей. Одиннадцатое августа  был самым большим праздником у Гомбергов, конечно, если не считать Дня Победы, самого важного праздника, который они отмечали  Девятого мая. 
В августе Абрам Иосифович всегда дарил жене ог-ромный букет белых роз. Специально собирал деньги на эти розы. А та  Девятого мая обязательно готовила фарши-рованную рыбу и покупала бутылочку молдавского крас-ного вина.
Абрам Иосифович ушёл из жизни 27 сентября 1991 года. Уж очень он переживал, что Советский Союз разва-лился. Ему было семьдесят один год. Мог ещё пожить. 22 мая 1994 года умерла и Алла Львовна.
В последнее время Моисей Абрамович увлекался изотерикой. Ему было интересно, почему существуют раз-ные религии, что их объединяет, что разъединяет. Он изу-чил Тору, Библию, Коран. У него эти книги дома есть. Но, человек он не религиозный, и говорил, что считает, что ес-ли и есть Бог, то Он у каждого в сердце. И имя его – СО-ВЕСТЬ!  Она налагает ограничения, комплекс морально-этических правил, которые не дают выйти за их пределы.
Не скрою, Моисей Абрамович многому меня научил. Я их глубоко уважаю и многим им обязан…
– Ты так говоришь о своих друзьях…
– Я горжусь, что могу  быть их другом.
Елена рассматривала книги на полках. Было видно, что они читались. Во многих были закладки. Увидела на полке и Тору и Библию.
– Друг твой верующий?
– Все мы в кого-нибудь  или во что-нибудь веруем. Я, например, верю в тебя, в нашу любовь, в то, что у нас всё будет хорошо. Мы не говорили с ним на эти темы. Но как-то Гумилёв, незадолго до расстрела, написал:

Есть Бог и Мир – они живут вовек,
А жизнь людей – мгновенна и убога,
Но всё в себе вмещает человек,
Который  любит Жизнь и верит  в Бога.

Убеждён: жизнь без совести убога, и счастлив тот, в ком совесть есть, кто любит жизнь, стараясь жить по со-вести. Но скажи мне, пожалуйста, как ты себя чувствуешь? Может, приляжешь.
Елена не стала долго себя уговаривать. Она сняла обувь и прилегла на диван.
– Иди сюда. Сядь рядом. Вот так.

В шесть вечера приехал Иосиф, и они пошли в бли-жайший ресторан ужинать.  В уютном зале сели за столик, стоящий далеко от подиума, на котором играли музыкан-ты.
Елена по настоятельной просьбе Иосифа рассказала о своей болезни и показала подробную выписку из Ростов-ского диспансера.
– Завтра, пожалуйста, не завтракайте. Приезжайте к институту не позднее девяти. Свяжемся по телефону, и я вас встречу и отведу к профессору, который занимается подобными заболеваниями. Не смотрите, что он пожилой. Лучшего специалиста не знаю. Возможно, назначит уточ-няющие исследования. Он же, если это потребуется, будет вас и оперировать.
– Иосиф дорогой, сориентируй: сколько будет стоить консультация, анализы, лечение?
Иосиф, удивившись, посмотрел на Мартироса Акопо-вича, близкого друга его отца.
–  Это не будет стоить ничего. Если захотите, выпи-сываясь, купите в подарок ему какой-нибудь сувенир. Он большой любитель книг. Собирает поэтов России со вре-мён Ломоносова и Державина до наших дней. Купите ему книгу в подарок. Даже если у него и есть такая, он всё рав-но будет искренне рад вашему подарку.
В конце ужина Мартирос попросил принести кофе.
Пока готовили кофе, Иосиф рассказал притчу как од-нажды к отцу пришли его студенты из института кинема-тографии. Они о чём-то заспорили, и чтобы как-то их ус-покоить, отец предложил им выпить по чашечке кофе. Он всегда сам варил его.
Через несколько минут вернулся с кофейником и подносом, на котором стояли самые разные чашки – фар-форовые, стеклянные, хрустальные.
Через некоторое время отец, словно, подводя итог их спору, сказал:
– Обратите внимание: дорогие чашки разобрали. По-чему-то никто не взял себе стеклянный стакан.
Желание иметь для себя только лучшее и есть источ-ник наших проблем. Но чашка сама по себе не делает кофе лучше. Вы же хотели кофе, а не чашку.
Жизнь – это кофе, а чашки, это  работа, деньги, поло-жение в обществе – всего лишь инструменты для хранения Жизни. Многие концентрируются на  чашке, и забывают насладиться вкусом самого кофе. У счастливых людей не всегда всё самое дорогое. Но они извлекают лучшее из то-го, что имеют.  Счастье в том, чтобы хотеть то, что у тебя есть. А не в том, чтобы иметь то, что хочешь.
Иосиф взглянул на гостей, поставил пустую чашку на стол и, взглянув на часы, сказал:
– Ваше состояние, тревога, страх вызваны нарастани-ем концентрации адреналина в крови. Всё будет хорошо, уж поверьте мне. Но, мне, пожалуй, пора.  Дел невпрово-рот. Всё время, как мантру, повторяю, что Пушкин умер в тридцать семь, Байрон в тридцать, Белинский в тридцать семь, Блок в сорок, Писарев в двадцать семь, Добролюбов в двадцать пять, Гоголь в сорок два, Чехов в сорок четыре. А что сделал я в свои тридцать семь?!
– Успокойся, – улыбнулся Мартирос Акопович. – От-крытий хватит на всех, были бы руки умелыми, голова светлой и характер настойчивым.
Иосиф снова взглянул на часы, и уже торопливо про-говорил:
– Завтра жду вас не позже девяти. Позвоните, я выйду встретить вас. Вы же можете продолжать. И предупреждаю: всё оплачено, так что вы никому здесь ничего не должны. Хозяином этого ресторана – ученик отца.
Он пожал руку Мартиросу Акоповичу, по-старомодному поклонился Елене. Когда Иосиф ушёл, она произнесла:
– Интересный человек, и как не похож на моего док-тора в Ростове. Хорошие у тебя друзья!

13.         На следующий день Елена была на приёме у профессора Дмитрия Сергеевича Иванова, невы-сокого роста седого мужчины лет шестидесяти. Он внима-тельно слушал её,  и она чувствовала, что этот человек по-нимает её тревоги, сочувствует.
После осмотра профессор сказал:
–Я ещё не видел результатов пункции, но уже сейчас могу с большой степенью вероятности утверждать, что у вас никакого рака нет. Такие заболевания у женщин вашего возраста – не редкость. Скорее всего, дело ограничится секторальной резекцией, и через пару дней вы сможете вернуться домой и приступить к работе.
После этих слов Елене стало легче. Она поняла, что попала к внимательному и доброму врачу.
Дмитрий Сергеевич долго её опрашивал, уточнял, сравнивал. Потом попросил медсестру отвести её  на мам-мографию. Внимательно посмотрев рентгеновский снимок и  анализы, сам проводил её в операционную. Елену уло-жили на стол, укрыли простынями.
Она была удивлена, встревожена, но профессор её успокоил:
– Операция небольшая и безболезненная. Это, скорее, диагностическая процедура. Длится она не более десяти минут, потом вы на своих ножках пройдёте в палату на два-три часа. Я слышал, что у вас есть сопровождающий. Палата небольшая, и я не буду возражать, если он посидит возле вас.
Срочное гистологическое исследование подтвердило мнение профессора: доброкачественное образование в мо-лочной железе не требовало большой операции.
Всё время в операционной присутствовал и Иосиф. Он стоял у изголовья и что-то говорил, но Елена ничего не понимала.
Через пятнадцать минут Иосиф отвёл её в палату.
– Вот и всё. А сколько переживаний, бессонных но-чей?!– сказал он, передавая Елену под попечительство Мартироса Акоповича.
Не успела Елена прилечь, как зашёл профессор. Убе-дившись, что девушка чувствует себя нормально, сказал:
– Операция – не лечение, а диагностическое и профи-лактическое действие. Условия, которые вызвали измене-ния – не устранены. Вам нужно обязательно быть под на-блюдением грамотного онколога, который и назначит вам лечение. Мы с вами уже говорили об этом…
– Спасибо, профессор. Но всякая работа должна быть оплачена… – произнёс Мартирос.
Профессор взглянул из-под мохнатых седых бровей на него, и, улыбнувшись, ответил:
– Обычно от благодарности больных я не отказыва-юсь. Но здесь – другое дело: я не могу брать деньги у де-вушки своего коллеги.
Елена с удивлением взглянула на Иосифа. Он про-молчал.
Когда Дмитрий Сергеевич, попрощавшись, вышел, Мартирос сказал, что они долго задерживаться в Москве не могут. Через два часа вызвал такси, и они поехали домой. Уложив Елену в постель, он присел на краешек кровати, наклонился и нежно поцеловал её.
– Я же говорил, что всё у нас будет хорошо.
– Я, словно, на свет родилась. На душе так легко. И ты рядом! Помнишь, как у Гёте в «Фаусте», когда он хочет выразить наивысшую степень счастья:

… «Мгновенье,
Прекрасно ты, продлись, постой!»–
Тогда готовь мне цепь плененья,
Земля разверзнись подо мной!
Твою неволю разрешая,
Пусть смерти зов услышу я –
И станет стрелка часовая,
И время минет для меня.
 
Я, действительно, счастлива! И всё это – ты!

Вечером позвонил Моисей Абрамович. От сына он узнал, что всё завершилось благополучно, и они собирают-ся возвращаться. Сообщил, что утром они приедут, чтобы повидаться, а вечером вернутся на дачу.
Потом добавил, что рекомендует не лететь самолё-том, а ехать на поезде.
– Не жмись, Марти, как голубь на карнизе, сдай биле-ты на самолёт и возьми места в вагоне СВ.
– Ты, как был материалистом, так им же и остался, – пошутил Мартирос. – Пора меняться.
Моисей Абрамович тут же отреагировал:
– Евреи материалисты потому, что национальность определяется по матери! Я говорю серьёзно: езжайте на поезде! Зная твою увлекающую натуру, хочу напомнить тебе свой опыт. Я был вынужден жениться, потому что Софа была на пятом месяце, а её папа, пусть земля ему бу-дет пухом, сказал, что без труда поможет нам быстро оформить все бумаги и не ждать в очереди в загсе. Он был известным в городе дантистом, и начальник паспортного стола нашего района был его постоянным клиентом. Коро-че, женился!  Как говорила моя мамочка, человеку должно повести три раза, и тогда его жизнь будет счастливой. Нужно знать, от кого родиться, у кого учиться и на ком жениться! Запомни это, дорогой Марти!
Такой разговор мог продолжаться бесконечно. Мар-тирос специально включил громкую связь, чтобы слышала и Елена. Но, увидев её смущение, прервал словесный водопад Моисея Абрамовича.
– Ты, как любит говорить твоя Софочка, таки дал прекрасную идею! Кончай умничать и приезжай. И захвати фотоаппарат. А что? Я попробую договориться с Ниной Васильевной. Она же ещё работает директором загса? Мне надоело быть холостяком. И обязательно сбрей по этому поводу бороду, а то ты очень похож на святого. Знаю, что летом её всегда отпускаешь, потому что лень бриться. Свидетель с бородой – не прилично.
– Ты шутишь, Марти?
– Какие могут быть шутки. Мы с Леночкой женимся!
– А кто будет вторым свидетелем?
– Я надеюсь, Софа мне не откажет в этом.
Моисей Абрамович на мгновенье задумался, потом подвёл итог разговору:
– Ну, что ж, ты немножко сумасшедший, я знал это давно. Но, чтобы такое учудить?! И правильно: живи сего-дня, потому что вчера уже нет, а завтра может и не быть. А что Жанна? Или по-французски «троим будет веселей?».
– Жанна ушла к другому. Мы остались друзьями. Но, если говорить правду – в последнее время мы тяготились друг другом. У нас обнаружились разные мнения на ряд принципиальных моментов. Я считал и считаю, что нельзя быть  «в чём-то порядочным, а в чём-то и не очень»..
С Леночкой мы официально зарегистрируемся, потом посидим в ресторане, а утром, как ты и сказал, поедем в свадебное путешествие  поездом в Ростов.

Когда Мартирос Акопович отключил телефон, Елена спросила:
– Ты это серьёзно?
– А ты против?
– Как я могу быть против, если ты этого хочешь? Но мне хотелось всё же, чтобы на нашей свадьбе были мои родители.
– Свадьбу  с родными и гостями мы организуем в Ростове. Но я не хочу больше с тобой расставаться.

Елене всё время хотелось спать. Видимо, перед опе-рацией ей ввели какие-то лекарства, чтобы снизить тревогу и уменьшить болезненность. Она закрыла глаза и очень скоро заснула. Мартирос написал ей записку о том, что уходит на пару часов.
«Хочу договориться в загсе, купить билеты, всё ор-ганизовать. А ты отдыхай! Я люблю тебя!».
Он позвонил Иосифу, рассказал о предстоящем собы-тии и попросил его освободиться на весь завтрашний день. Потом, стараясь не шуметь, осторожно запер дверь и ушёл.
Вернулся через шесть часов. Елена уже стала волно-ваться, старалась не думать о том, что должно произойти завтра.
– Не рассчитал время, – виновато сказал  Мартирос. – Расстояния здесь не ростовские. Но зато сделал всё, что наметил. Правда, пришлось подключать председателя Союза журналистов, моего старого приятеля. Он еле уго-ворил заведующую загсом, солгав, что мне предстоит срочная и длительная командировка. Что-то ей пообещал. Короче, нас записали на три часа. С билетами было проще. Поезд «Москва – Адлер» отходит с Казанского вокзала в двадцать три часа шестнадцать минут. В Ростов прибывает в девятнадцать пятнадцать. Заказал маленький банкетный зал в ресторане недалеко от Казанского вокзала. Даже ус-пел купить обручальные кольца! Очень надеюсь, что тебе понравятся.
Мартирос показал Елене кольца. Она примерила. Кольцо с небольшим бриллиантовым камешком было ей по размеру.
Она всё ещё не верила в происходящее. Думала, что это какой-то сон. Посмотрела на Мартироса,  и… распла-калась от счастья.
– Спасибо, родной. Мне всё время кажется, что это сон, но я не хочу просыпаться. Я очень тебя люблю!

В восемь утра приехали Моисей Абрамович и Софья Наумовна. Среднего роста с пышной седой шевелюрой и большим мясистым носом, он выглядел моложе своих лет. Софья Наумовна – миниатюрная женщина тоже выглядела моложе своих пятидесяти пяти лет. Её лицо и большие чёрные глаза, волосы, припорошенные лёгкой сединой, как первым снегом, выражали радость от встречи с старым другом. После объятий, громких приветствий и восклица-ний, все прошли в зал. Софья Наумовна умылась с дороги, и пошла на кухню готовить завтрак. Яша, хорошо знающий дядю Марти, друга дедушки, побежал в свою комнату и стал показывать свои новые игрушки. Через несколько минут в гостиную вышла Елена. Она была смущена не столько своим положением невесты, сколько тем, что Моисей Абрамович был совершенно седым. И это подчёркивало разницу возраста. Её поражало, что лицо его было добрым и улыбчивым, а большие карие глаза выражали грусть. Он сразу стал считать её своей. Улыбаясь, предупредил:
– Послушайте сюда, Леночка! Если Марти говорит, что прилетел к вам на крыльях любви, это ещё не значит, что он лётчик! Я его давно знаю. Он ещё тот жук! Но, уж если он решился на такое, значит вы, действительно, хо-рошая липучка. Таким я его ещё не видел. Только не огра-ничивайте его свободу. Он прекрасный журналист, и, что особенно важно, не продающийся и не лгущий. Это сего-дня большая редкость. Вам повезло. Вы на нашей свалке смогли найти настоящего Человека. Берегите его.
София Наумовна прервала мужа:
– Моисей! Кончай свои проповеди. Пора нести скри-жали с заповедями. А вы, Леночка, не очень-то доверяйте этим старым клоунам. Если им позволить, они всю вашу жизнь превратят в шутку. Знаю их много лет. Как услышат, что где-то стреляют – сразу туда бегут. Напечатанные несколько строк для них дороже всего. Ох, напрасно вы согласились на такую авантюру: выходить за такого мешигене замуж. Нет, нет. Он вас не обманет. Но задушить в объятиях может. Он такой…
Моисей Абрамович пояснил Елене:
– Вы, Леночка, не удивляйтесь. Угораздило же мне полюбить одесситку. Дураки – самая мощная организация в мире. Я – видный её представитель. У нас везде свои лю-ди. Но, как ни странно, до сих пор мы терпим друг друга. Скоро сорокалетие нашего противоестественного союза отметим. И поверьте мне: не страшно, что над нами смеют-ся. Гораздо хуже, когда плачут. Не обращайте внимания на наш одесский юмор.

После завтрака все расположились в гостиной. При-шёл и Иосиф.
– Вы, Леночка, – продолжала София Наумовна,– не слушайте этого развратника! Чтоб вы таки знали, что я все-гда ему говорю всё, что думаю. Он обычно хватается за сердце.  А за что ему ещё хвататься? Правда, можно ещё и за нос! О, этот выдающийся нос поражал даже Мишу Во-дяного. Но я умею на него так смотреть взглядом Вольфа Мессинга, с которым я лично знакома. Я его загипнотизи-ровала, и вот уже тридцать восемь лет он терпит все мои одесские штучки. Мне его жалко, но он сильный. Выдер-жит.  А вы, если вам что-то хочется, смело можете хотеть!
– Мама, хватит тебе демонстрировать свой одесский жаргон. Лучше спой что-нибудь!
Потом, повернувшись к Елене, пояснил:
– Мама окончила одесскую консерваторию по классу вокала, пела в Одесской и в Московской оперетте.
Софья Наумовна села к пианино и  в комнате зазву-чала  мелодия Исаака Дунаевского из оперетты «Белая ака-ция»:

Когда я пою о широком просторе,
О море, зовущем в чужие края,
О ласковом море,
О счастье и горе,
Пою о тебе я, Одесса моя!..

К трём часам к загсу их района подъехали две маши-ны. Никакой пышности. Всё было скромно и тихо. Невеста в лёгком платьице, жених в сером костюме.  Прослушав обязательную речь, женщина лет тридцати спросила Елену:
– Какую фамилию вы себе берёте?
Елена ответила, не задумываясь:
– В семье должна быть одна фамилия. Я беру фами-лию мужа.
Мартирос взглянул на Елену с благодарностью.
Моисей Абрамович заснял торжественные моменты: обмен кольцами, поцелуи, роспись…
Потом все поехали в ресторан. В уютном банкетном зале за большим столом сидело человек восемь. Мартирос пригласил своих ближайших московских друзей «поужи-нать в ресторане».
 Поздравления и тосты за счастье молодых следовали одни за другими. А Иосиф, уже во хмелю, достал из карма-на лист и, потребовав тишины, сказал, что по поводу этого знаменательного события даже написал стихи. Писал их первый раз в жизни, и потому просил строго его не судить.
Он стал читать, растягивая слова, стараясь говорить громко:

Желаю  счастья вам сполна,
Чтоб стимулом была жена.
Она от Бога нам дана.
Давайте ж выпьем мы вина!
Тогда в объятьях нежных рук,
Найдёте счастья откровенье,
И сердца неспокойный стук…
И остановится мгновенье!..

Всё было просто и весело. Часов в десять Моисей Абрамович с женой поехали домой, потому что Яша давно хотел спать.

Иосиф, Мартирос и Елена стояли у вагона поезда «Москва – Адлер» и что-то говорили о бардаке в медицине. О том, что некому работать: зарплаты маленькие, да и те задерживают.
– После длительных и безуспешных попыток найти санитарку, – сказала с улыбкой Елена, – в Ростовском дис-пансере кто-то из остроумных больных написал табличку и приклеил на двери отделения: «Грязелечебница». Шума было много. Теперь приняли на работу двух женщин. Но чище не стало. Доплачивают медсёстрам, и они выполняют работу санитарок.
– Вот я и говорю:

             И жизнь хороша,
                и жить хорошо.
             А в нашей буче,
                боевой,
                кипучей, –
            и того лучше.

Весело живём. Не скучаем. Вот и вам я желаю…
Что желал им Иосиф, они уже не услышали. Поезд тронулся, и, набирая скорость, исчез за поворотом.

14.          Приехав в Ростов, Мартирос взял так-си и сразу же повёз молодую жену к себе в дом. Первым делом, познакомил Елену со своей тётушкой Ануш.
Встречая их у двери, она сказала ему по-армянски:
– Кажется, я всё-таки дожила, когда ты в дом привёл настоящую хозяйку. Теперь и умирать пора.
– Куда ты торопишься? – ответил ей Мартирос так же по-армянски. – И хозяйка в этом доме у нас ты. А она – моя, теперь уже, законная жена.
– Армянки тебе не нравятся?
– Нравится человек, а не его национальность. Я её очень люблю. Не обижай её.
– Кого я обижала? Проходите в дом. Я сейчас хоро-ший ужин приготовлю.
Мартирос вкратце перевёл их разговор Елене, объяс-нив, что тётушка приехала из Армении, общается мало и стесняется своего плохого русского языка.
– Она приехала помогать, когда мама болела и так и осталась здесь. Я надеюсь, вы с нею поладите. Она очень добрая.
– Я постараюсь, – ответила Елена. – Лишь бы ты меня не разлюбил. У меня столько недостатков. Я худая, несуразная. И грудь у меня маленькая…
– Мы, мужчины, женскими достоинствами только любуемся. А люблю я тебя… даже не знаю за что. Если мужчина действительно любит женщину, его с ней не сможет разлучить даже такая серьезная неприятность, как смерть!
Постепенно Елена привыкла и к своему новому по-ложению, и к тётушке Ануш, которая стала её называть не иначе, как дочкой. Замужем она никогда не была, но всегда мечтала о детях. И к Мартиросу она относилась, как к сыну. Старенькая (в прошлом году ей исполнилось восемьдесят), она словно не чувствовала своего возраста. Целый день находила себе работу. Елена стала её помощницей: ходила в магазины и на рынок, стирала, гладила, убирала комнаты… Но в кухню тётушка Ануш её не пускала. Готовила только она. Она же и убирала на кухне, мыла посуду, делала заготовки на зиму.
Свадьбу отгуляли без особого шума. Мартирос арен-довал небольшой зал ресторана «Ануш» в Чалтыре, хозяи-ном которого был его давнишний приятель. На специаль-ном автобусе привёзли Василия Матвеевича, отца Елены, инвалида-колясочника, мать – Екатерину Никитичну, сест-ру Анну. Детей они оставили под присмотром соседке. На свадьбу пригласили друзей Елены – чету Мельниковых и двух друзей Мартироса с жёнами.
 Торжество мало походило на свадьбу. Никаких тра-диционных ритуалов и пышных витиеватых тостов, ника-ких возгласов «Горько!», и прочих, принятых на свадьбах, выкупов невесты, подарков на подносе…
Первому предоставили слово Василию Матвеевичу. Он был предельно краток:
– Поздравляю вас, дорогие…
Он хотел, было, сказать, «дети мои», но вовремя ос-тановился. Вспомнил, что зять по возрасту ему почти ро-весник, и, смутившись, завершил своё выступление:
–  Будьте счастливы и живите долго!
Он чокнулся своей рюмкой с Мартиросом и дочерью и выпил водку одним большим глотком.
Поздравляли Мартироса и Елену, её родителей. Шу-тили, смеялись, завидовали… Музыканты  исполнили тра-диционные свадебные мелодии.
Невысокого роста парень,  вокалист с консерватор-ским образованием, громко пел, пытаясь подражать Мус-лиму Магомаеву:

…А эта свадьба,
                свадьба,
                свадьба
                пела и плясала,
И крылья
                эту свадьбу
                вдаль несли.
Широкой этой свадьбе
                было
                места мало,
И неба было мало,
                и земли!

И все в зале подпевали. Кто-то вышел танцевать.
Не было, как это принято на свадьбах, тамады, и за столом стоял гул голосов.
Василий Матвеевич, сидящий рядом с Еленой, спро-сил у молодых:
– А чего ж вы не венчались в церкви?
– Мне кажется, дорогой Василий Матвеевич, это бы-ло бы не порядочным. К сожалению, мы в Бога не веруем. Просто так отметиться в церкви не хотели. Это раньше для церковного брака было необходимо незаурядное граждан-ское мужество. Сейчас многие венчаются в церкви. Только, очень немногие верят в Бога, придерживаются заповедям.
– Ну, что ж. Это правильно. Врать Богу – последнее дело, – кивнул Василий Матвеевич, – а то у нас таких «ве-рующих» стало уж слишком много. Крест носят золотой, иные даже жертвуют церкви, а сами такое творят, что и го-ворить не хочу. Помолился и пошёл грабить. Думает, от Бога можно откупиться.
– Браки свершаются на Небесах, но там не заботятся, чтобы они были удачными, – добавила Екатерина Ники-тична.– Как они будут молиться? «Господи, если ты есть, спаси наши души, если они у нас есть?!».
–  А меня в детстве за шалости таскали за волосы, – сказала тётушка Ануш по-армянски, а сидящий рядом Мартирос, переводил её рассказ,  – и я молилась, чтобы у меня не было волос. Сейчас на моей голове три волосинки. Мои молитвы были услышаны.
– Говорят же, что многие верят в Бога, но Он верит немногим, – подвёл итог Мартирос.
Василий Матвеевич уже был не рад, что задал этот вопрос, который вызвал дискуссию.
– Давайте, лучше послушаем. Этот парень красиво поёт, только я ничего не понимаю. Он по-армянски поёт?
– По-армянски, – ответил Мартирос. – Я вам буду пе-реводить:

Миштчаначирспитакусев,           Всегда узнавай белое и чёрное,
Чморанас наел верев,                Не забывай смотреть наверх,
Сируменккезду мер арев,              Мы любим тебя, ты наше солнце,
Ду мер цари канач терев.             Ты нашего дерева зелёный лист.

Вонценккезсирум,                Как мы тебя любим,
Вонценккезсирум,                Как мы тебя любим,
Вонценккезсирум,                Как мы тебя любим,
Ду мер кянкипайцаргарун!           Ты нашей жизни яркая весна!

Шутки и смех не утихали.
Оставаться на ночь в Ростове родители Елены катего-рически отказались. Дома под присмотром соседки оста-лась детвора, да и Василий Матвеевич настаивал на воз-вращении. Мартирос волновался: не обидел ли он родите-лей Елены, поговорил с водителем автобуса, на котором их привезли, и тот отвёз их ночью домой.
– Отец по состоянию здоровья должен быть дома, – тихо сказала ему Елена. – Если бы он чем-то или кем-то был обижен, сказал бы прямо. Он – человек прямой… и очень добрый. Позже ты с ними ближе познакомишься. Они  у меня люди искренние и не терпят никакой фальши. Я их очень люблю.

Прошло полгода. В августе 2013 года проездом в Ки-словодск к ним на пару дней заехал Иосиф.
Встречал на вокзале сына своего друга Мартирос. Стояла несусветная жара. Они сели в прохладный салон машины и поехали по Большой Садовой в сторону Нахичевани.
– Как изменился город, – сказал Иосиф. – Появились высокие и современные дома, красивая реклама.
– Всё течёт туда, где не меняется, – буркнул Марти-рос.– Город теряет своё лицо. Чем он отличается от дру-гих?  А с другой стороны, не вечно же в пещерах жить.
– Дядя Марти, вы несправедливы. Самобытность и не должна бросаться в глаза. Она проявляется медленно, но её ни с чем не спутаешь. И в Ростове есть такие места, здания, памятники, которые ни с чем не спутать.
Проезжая по Театральной площади, Мартирос Ако-пович сказал, что здесь думают построить лестницу, ухо-дящую вниз прямо к Дону.
– Такие лестницы уже есть во многих городах. Это красиво, но не оригинально. Запоминаются необычные ар-хитектурные и иные памятники: В Питере – Исаакиевский Собор, памятник Петру, Петергоф… да много чего. В Мо-скве – Кремль, Красная площадь, метро… В Париже – Эй-фелева башня. А что в Ростове?
– А у вас есть ваша замечательная патриархальная Нахичевань, – отозвался Иосиф.
У ворот дома их встречала тётушка Ануш.
– Лена ещё не пришла? – спросил Мартирос.
– Звонила, что уже вышла с работы и зашла в мага-зин.
Тётушка Ануш сдержанно относилась к новой жене племянника, хоть и придраться к ней было трудно. Чисто-плотная, трудолюбивая, уважительная, и видно – очень любит Мартироса. Причём, не демонстрирует это на лю-дях. Но она-то это чувствует!
Пришла Елена, тепло поздоровалась с Иосифом.
– Добрый вечер, дорогая Леночка, и хорошего тебе настроения в любую погоду. Очень надеюсь, что его тебе не испортил мой приезд, – сказал Иосиф.
– Не говори глупости! Я очень рада твоему приезду. Жаль, что ненадолго. А так бы мы смогли тебе показать наш город, поехали бы в станицу, где прошло моё детство. Там бы ты увидел настоящий Дон. Могли бы и на рыбалку на нашей моторке поехать, на костре уху донскую сварить. Кто же сюда приезжает на два дня?!  Я надеюсь, ты смо-жешь  в следующий раз к нам приехать с родителями.
Потом Мартирос принялся жарить шашлыки за до-мом на мангале. Специально подобранные вишнёвые ветки уже прогорели,  угли мерцали. Мартирос нанизывал куски баранины на шампуры и укладывал над тлеющими углями. Рядом с ним стоял Иосиф и смотрел, как умело он это делает. По двору распространился аппетитный аромат жаренного мяса.  От стекающего на угли жира, они потрескивали и вспыхивали короткими язычками пламени, которое тут же Мартирос заливал водой.
Тётушка Ануш и Елена накрыли стол в беседке. Жара спала, и прохлада делала приятным пребывание во дворе.
–  Этот запах шашлыка меня сводит с ума, – сказал Иосиф. – Я вот-вот захлебнусь слюной! Всё! Решил стать вегетарианцем.
 – Иосиф, – заметил Мартирос, – ты и малышом лю-бил мэкать, как козлик! Но я всё же думаю, не козёл же ты! Отказываться от таких шашлыков  просто неприлично! Тем более что делаю я их не часто, хоть и очень люблю. Когда-то чуть ли не каждое воскресенье или субботу мы с друзьями здесь засиживались до глубокой ночи, обсуждая чью-нибудь статью, или какое-то событие в городе…
Потом пили вино, ели шашлыки, и говорили о том, что творится в мире.
Недавно побывавший в Одессе Иосиф заметил:
– Там всё, что и у нас: всё продаётся и покупается. Нет веры ни чиновникам в раде, ни судьям и прокурорам… Никому. А жизнь становится всё хуже и хуже. Но, пока тихо.
– Затишье перед бурей, – сказал Мартирос. – Да и у нас жизнь становится всё хуже. Народ нищает. Поляриза-ция общества не может не тревожить. Одни воруют и по-купают дома в Европе или в Америке… Другие роются в мусорных жбанах, побираются у подземных переходов…
– Всё можно пережить, – сказала Елена, – пока есть для чего жить, кого любить, о ком заботиться, кому верить.
– Друзья, что за обжираловку вы устроили на ночь, – сказал Иосиф, пережёвывая кусок баранины и запивая его красным вином. – Французы говорят, что из-за  стола надо выходить с легким чувством голода!
– Ты француз? – спросил Мартирос Акопович.
– Нет, я еврей.
– Ну, тогда сиди и ешь.
Иосиф вздохнул, поднял рюмку и произнёс:
– Не согрешишь, не покаешься. Так выпьем и согре-шим! За вас, мои дорогие. И меньше обсуждайте различ-ные проблемы. Нужно думать о повышении рождаемости в стране. 
– Вырос мальчик, – улыбнулся Мартирос. – А пом-нишь, каким ты был застенчивым. Слова из тебя не вытя-нешь.
– Воспоминания –  единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны. Всё дело в том, – вернулся к прежней теме Иосиф, – что Америка считает, что имеет право заставлять жить всех по своим принципам. Не пони-мает, что демократия – такая же фантазия, что и комму-низм. Люди не могут не мечтать о лучшей жизни. Но их животное нутро мало меняется. Это я вам говорю, как ге-нетик. Помните поговорку: «Своя рубашка ближе к телу», В этом вся суть.
– Но разве не так же поступали коммунисты?– заме-тила Елена, подкладывая ему в тарелку очередной кусок шашлыка.
– Но те времена пошли.
– Сегодня наблюдается глобальное помутнение умов и поворот к дремучему мракобесию, – мрачно подвёл итог Мартирос.
– Вы посмотрите, сколько развелось фокусников, га-далок, шарлатанов, экстрасенсов, – говорил горячо Иосиф. – И всё это зачем-то всё время демонстрируют на феде-ральных каналах. Зачем? Кому это нужно?
– Правителям и нужно, – убеждённо ответил Марти-рос. – Чтобы отвлечь внимание от поскудной жизни, от по-ляризации общества. Ты посмотри, сколько времени не может наша Дума проголосовать закон о том, чтобы уменьшить их зарплаты, ограничить льготы, сделать нало-ги зависимыми от величины зарплат. Зачем показывают роскошь одних и бедность других? Чтобы натравить людей друг на друга? Зачем им это? Отвлечь внимание от себя? Почему сегодня не спрашивают происхождение денег, на которые строятся дворцы и дома заграницей?
– Кажется, Фрейд говорил, что прогресс идёт в ногу с варварством, – сказала Елена. Её интересовала тема, кото-рой коснулся Иосиф, когда они были в Москве. Но тогда было неудобно его расспрашивать. А сегодня она всё же решилась спросить. – Я не очень поняла современные взгляды на нацию. Когда-то считалось, что нация – это общность языка, территории, традиций, культуры.  При-чём, достаточно отсутствия хотя бы одного из этих призна-ков, чтобы нация перестала быть нацией.
– Нельзя путать равенство с одинаковостью, – про-должал Мартирос. – Я за равенство, за интернационализм, против расовой дискриминации. Но, народы, имеющие разную историю и культуру, разный уровень общественно-го развития и материально-технической базы, не могут быть одинаковыми.  Но нельзя считать нормой только свой уровень культуры и сравнивать его с другими. Это может привести к субъективной оценке и искажению истины.
– Известное сталинское определение, – кивнул Ио-сиф. – Но оно не выдерживает критики. Сколько народов не имеют своей территории. И что – это не нация? Евреи были рассеяны по свету и только в сорок восьмом году прошлого столетия обрели свою землю, свою страну – Из-раиль. И что – они не были нацией?! Кого же уничтожали фашисты?
– Но, помнится, в Москве ты говорил, что нация – ус-таревшее понятие, – не могла успокоиться Елена. – Назвал это даже зоологией.  Так, есть нации или их нет?
– Сегодня считают, что национальность, – это само-определение. Человек той национальности, кем он себя ощущает, на каком языке думает и говорит, чьих традиций придерживается. В каждом народе есть хорошие и плохие люди. И судить о народе нужно по хорошим людям, а не по плохим.
Я – генетик. Популяции людей, которые живут на Северном Кавказе, генетически похожи на соседей, а причисляют себя к разным национальностям.
Различные участки ДНК имеют маркеры, которые ха-рактерны для тех или иных популяций. Информация, запи-санная на гене, очень велика и примерно соответствует тексту книги в миллион страниц! И, если мы берём и рас-шифровываем геном какого-то человека, можно сказать, что эта хромосома пришла из той популяции, а эта хромо-сома пришла из другой популяции. Я ясно объясняю?
– Пока я понимаю, – ответила Елена. –  То есть, по геному можно определить национальность?
– Не совсем так.
– Раньше вообще не говорили о национальности, – заметил Мартирос. – Связывали людей с местом прожива-ния или профессией. Никифор из Врадиевки или Валентин-портной. Сегодня практически нельзя найти генетически чистокровного русского или немца, еврея или финна… Все мы – коктейль, помесь русина с татарином, монгола с финном и ещё многими. С кем только не могли встретиться наши предки во время миграций. А сегодня, когда люди ездят по миру без проблем, летают на самолётах и ездят на поездах друг к другу в гости, вероятность смешения генов увеличивается в разы.
– Совершенно верно, – продолжал Иосиф. – Напри-мер, евреи, которые жили на территории бывшего СССР, сильно отличаются от евреев, живущих в Европе или ре-патриированных в Израиль. На территории Израиля тоже евреи разные – ашкеназы, сефарды, выходцы из Эфиопии, Марокко… Они все отличаются друг от друга.  Но все счи-тают себя евреями.  То же можно сказать о любой другой национальности.
– К сожалению, многие считают, что они чистокров-ные. Русские или немцы… – сказала Елена.
– Это вымысел. Такой род бы вымер, – заметил Ио-сиф.
– Вымер бы, конечно. Просто многим людям приятно считать, что они этнически чисты. А это – благодатная почва для национализма. Достаточно вспомнить недавнее прошлое Германии…
– Это, мне кажется, даже неэтично, – сказала Елена.
– К сожалению, у нас в целом в стране такие нацио-налистические взгляды широко распространены, – задум-чиво произнёс Иосиф. – Наши правители всё это хорошо видят, но особого внимания на это не обращают. Говорят одно, а делают другое. Как всегда. Им не нужны убежден-ные сторонники. Им нужны рабы.
– И, тем более, – добавила Елена, – преступно гово-рить о коллективной ответственности за преступления од-ного или группы преступников. Разве можно оправдать казни заложников? Так поступали фашисты, а до них и другие… Сжигали города… Но чем виноваты глубокие старики, малые дети. Это и была коллективная ответствен-ность… В древности победителям на три дня давали город на растерзание. Лилась кровь, насиловали женщин, убива-ли стариков и детей, и, конечно, грабили.
Но давайте поговорим о чём-нибудь другом. Какая разница, что намешано в нашей крови? Важно, что ты за человек. Что у тебя в сердце.
– Это точно, – кивнул Мартирос. –  А мне вспомни-лись стихи нашего ростовчанина.  Вот послушайте.

В стране немало побратимов разных.
Товарищей и в битвах, и в пирах,
Широкоскулых, смуглых, узкоглазых,
Живущих на равнинах и в горах.
У всех одни и радости, и боли.
Им выпало, – питомцам разных стран,
Бить самурайский сброд на Халхин-Голе,
Идти в испанском небе на таран.
В заснеженном блокадном Ленинграде,
В морозном сорок первом под Москвой
Остались навсегда родной мой дядя,
Сестра и тётя, брат любимый мой.
В сорок втором, в дни Сталинградской бури,
Родных погибло много у меня.
И среди них – испанец Ибаррури,
Киргиз Кирим, узбечка Зульфия.
На пепелище вороньё и галки.
Прошёл нацист – и нет моей семьи.
Средь груды тел лежат в Змиёвской балке
Расстрелянные родичи мои.
Полмира ввергнув в горести и беды,
Пылал Берлин, поверженный во прах.
Мои родные красный стяг Победы
Геройски водрузили на Рейхстаг.
Друзья мои душой и сердцем чисты.
Я горд и рад, что столько в мире их.
И только узколобые расисты
Их делят на своих и на чужих.
Родство определяют не по крови,
Ни цвет волос, ни нос, ни рот, ни брови
Не утверждают на земле родных.
Моё святое убеждение:
Оно лишь по мировоззрению
Всех делит на своих, и на чужих!

Потом зашёл разговор о том, как изменилось всё. Ио-сиф считал, что пройдёт совсем немного времени, и жизнь людей изменится кардинально.
– Вы представьте: ещё совсем недавно на фирме Kodak было сто семьдесят тысяч сотрудников, и она про-давала восемьдесят пять процентов всей фотобумаги в ми-ре. В течение всего нескольких лет они обанкротились.
– Разве только они обанкротились? Такая судьба ждёт очень многие отрасли и не только промышленности, – со-гласно кивнул Мартирос. – Программное обеспечение ко-ренным образом изменит жизнь в ближайшие десять лет. Например, фирмы, не владеющие автомобилями, сегодня могут быть крупнейшими такси-компаниями.
– Совершенно верно, – продолжал Иосиф. – Само-управляемые автомобили станут доступными, а к 2020 году нынешняя автомобильная промышленность начнёт исчезать. Это полностью изменит города, поскольку для передвижения понадобится меньше автомобилей. Сегодня во всём мире более миллиона  человек ежегодно гибнет в автомобильных авариях. Они случаются каждые сто тысяч километров. С самоуправляемыми автомобилями эта циф-ра упадет до одной аварии на десять миллионов километ-ров. Это сохранит миллион жизней в год. Большинство ав-томобильных фирм обанкротится.
– То же будет происходить и с гостиничным бизне-сом, – добавил Мартирос. – А стоимость солнечной энер-гии упадёт настолько, что все угольные компании закро-ются к 2025 году. С дешевым электричеством придет изо-билие дешевой воды.  Опреснение сейчас требует два ки-ловатт-часа на кубический метр.
– Вам бы научно-фантастические романы писать, – улыбнулась Елена.
– Это не научная фантастика, а грядущая реальность, – продолжал Иосиф. – Сегодня, например, можно получить юридическую консультацию по Интернету в течение нескольких секунд. Причём, консультация эта будет намного точнее, чем данная юристом-человеком. 
– Я уже не говорю о перспективах в медицине, – до-бавил Мартирос. – Я об этом и на своих лекциях говорил.  Интернет будет помогать в обследовании больных, и есть мнение, что к 2030 году, «интеллект» компьютеров пре-взойдёт человеческий.
– Сегодня работают над тем, чтобы легко сканировать сетчатую оболочку глаза, анализировать состав крови и анализировать выдыхаемый воздух. В результате сформируются  биологические показатели, позволяющие диагностировать практически любое заболевание, – сказал Иосиф. – Лет через пятнадцать будут совершенно другие специальности, и исчезнет потребность в более половины рабочих мест. Вы что-нибудь слышали об аэропонике? Я так и думал.  Уже появилась телятина, выращенная из стволовых клеток вне коровы. Скоро она будет дешевле натуральной телятины. Площади угодий освободятся. Уже существуют производства протеина из насекомых. Этот протеин лучше, чем мясо.
– Нет, я всё же предпочитаю натуральную телятину всем этим насекомым, – сказала Елена.
– Я слышал, – сказал Мартирос, – что созданы про-граммы, определяющие по выражению лица, когда вы лжете. Представьте себе политические дебаты, когда такая программа покажет вам, кто лжёт, а кто говорит  правду.
– Меняется мир, – завершил разговор Иосиф, взгля-нув на часы, – но, к сожалению, человек меняется не так быстро.
Разговор затянулся за полночь.

Утром, позавтракав, Мартирос и Елена поехали про-вожать Иосифа. Погода хмурилась. Тучи заволокли небо.
– Нет, в следующий раз к вам я приеду на недельку. Хочу порыбачить, ушицы донской поесть.
– Это мы организуем. И приезжай с родителями. Они давно обещали, – сказал Мартирос.
– И хорошо бы, с невестой,– улыбнулась Елена. – Я знаю, что люди редко хотят жениться. Куда чаще мечтают выйти замуж.
– В том-то и дело, – тут же откликнулся Иосиф, – у женщин плохая привычка:  чуть что, сразу замуж.
– Зато они делает мужчин счастливым.
– Наш психолог рассказывал, как к нему обратился один наш доктор с жалобой на жену. Живут они уже не-сколько лет вместе, но оказалось, что она не любит его со-баку. Вот и пришёл бедолага за советом: что ему делать? Остряк–психолог, не задумываясь, ответил: «Отрави!». «Кого?» – не понял несчастный. «У тебя есть выбор?», – улыбнулся психолог. Так скажи на милость: зачем мне та-кое счастье? Нет, я уж лучше буду холостяком. Да и где мне найти такую, как ты?
– Спасибо за комплемент. «Но я другому отдана и буду век ему верна!». Ищи и найдёшь! Под лежачий ка-мень вода не течёт.
Мартирос вёл машину и слушал этот разговор Иоси-фа с Еленой. Спросил:
– Неужели в огромном институте ты не можешь най-ти достойную девушку?
– Откуда девушкам у нас взяться. Кадровикам нужны восемнадцатилетние девушки с тридцатилетним опытом работы, с двумя образованиями и уже взрослыми детьми. У нас женщины почти все старше меня. Их радует день, а не год рождения. Я же допускаю только обратный вариант, когда мужчина старше женщины. Предпочитаю ваш вари-ант.
Когда они подъехали к вокзалу, погода окончательно испортилась.  В небе засверкали молнии, загрохотал гром, и крупные капли дождя застучали по крыше и стеклу ма-шины.
– Даже погода возмущается из-за  твоего такого ско-рого отъезда. У нас так всегда: когда не нужно, идёт дождь. Когда он нужен – испепеляющая жара и ни капельки с неба не падает,– сказала Елена.
– Ты жалуешься на погоду, словно в остальном у нас  всё хорошо.
Поезд стоял десять минут, и Иосиф поспешил к ваго-ну.

15.        Жанна Филипповна часто оставалась спать  в своём кабинете. Никуда не хотела уходить из отде-ления. Живя с Мартиросом, она в последнее время не то-ропилась домой. Грустная история. Ничего не изменилось. Её угнетала привычная обыденность, отсутствие сильных эмоциональных переживаний. На работу шла с чувством радостного ожидания, что что-то произойдёт. Домой воз-вращалась неохотно.
Мартирос, как обычно, рассуждал о том, что она мало понимала: «Мы катимся куда-то не туда. Тратим на армию, милицию, огромный чиновничий аппарат более тридцати пяти процентов бюджета. На здравоохранение и образова-ние – не более трёх процентов. Нужно снизить расходы на десять процентов у первых и хотя бы семь процентов доба-вить вторым… А у нас в стране, как и раньше,  властвует зависть, ненависть к тем, кому хорошо, разврат. Поляриза-ция общества: баснословные богатства одних и нищета других. Страна превратилась в огромный рынок, где всё покупается и продаётся…»
Она переставала его слушать, ощущать время. Часто вспоминала первого мужа, чью фамилию носила до сих пор.
Олег Бойко был предан идеалам коммунизма и жил с чистыми помыслами... но был примитивен и…не любил стихов! 
В том, что они разошлись, винила только себя. Счи-тала свою влюбчивость патологической и оправдывалась тем, что влюблялась всякий раз искренне, с чистыми по-мыслами. «А если это и есть любовь?», – думала она, и са-ма же отвечала себе:  «Если любовь – тогда всё правиль-но!».
            Её размышления приобретали характер испо-веди. При этом она всегда находила себе оправдания. «Я ещё не старая, не уродина, слава Богу! Чего-то добилась в жизни. Не могу и не хочу оставаться одной и жить без любви! Мы с Владимиром созданы друг для друга. Он – талантливый врач, человек, верящий в справедливость. Я не хочу, и не буду жить прошлым!».
– Уже давно для всех не секрет наши отношения, – как-то сказал ей Владимир Андреевич, когда после посе-щения хирургического отделения они остались одни в её кабинете.
– Что ты этим хочешь сказать?– спросила Жанна Фи-липповна.
– Переезжай ко мне. В конце концов, мы свободные люди. Да и разговоров будет меньше.
Жанна Филипповна ответила не сразу. Подумала о том, что он зовёт её не под венец, а к себе в дом. А в каче-стве кого?! 
На дворе холодный ветер гнул деревья, звенел в про-водах, а когда в кабинете он  оказался рядом, на душе поя-вилось ощущение счастья и ожидание, а по телу разлилось необыкновенное тепло.  Так было всегда. И она бросалась в любовь, как в молодости бросалась в холодную воду До-на. Понимала, что это не прилично, даже аморально, но не хотела даже об этом думать. Её поведение у иных вызыва-ло негодование, у других – зависть. Но   у неё был аргу-мент, который всё оправдывал:  «А что, если это – лю-бовь?!».
Орлов в последнее время был центром её внимания. Он притягивал к себе своим интеллектом, неукротимой энергией, неунывающим характером и небывалой силой. Доктор наук, прекрасный торакальный хирург. Наконец – заместитель главного врача по медицинской части!
Он уже несколько раз предлагал ей переехать к нему. И Жанна Филипповна, не понимая, что творит, как одер-жимая, тихо произнесла:
– Хорошо. Завтра суббота. Вещей у меня не много.
– Ты не пожалеешь! – сказал Орлов.
– Я никогда ни о чём не жалею.

В субботу она переехала в дом Орлова, расположен-ный в посёлке Янтарный, от которого на машине до работы они добирались за пятнадцать-двадцать минут.
В свою квартиру, купленную Мартиросом, она пус-тила молодую семейную пару с ребёнком, а деньги за неё квартиранты ежемесячно клали ей на карточку.
В доме Владимира Андреевича всё говорило о дос-татке и вкусах хозяина. Двухэтажный, из облицовочного кирпича, дом с террасами, участок в десять соток с бассей-ном и зонами отдыха. На ухоженном зелёном газоне  был вырыт небольшой пруд, в котором плавали «золотые» рыб-ки, а на его берегу стояла копия скульптуры Дюкенуа, «Писающий мальчик».  Во дворе  плодовых деревьев не было. Владимир Андреевич не любил возиться  с садом, считая, что за те деньги, которые нужно платить садовни-ку, он на рынке сможет купить любые фрукты. На участке  росли мохнатые ели и туи, кустарники, названий которых  Жанна Филипповна не знала. Под навесом стоял его белый, блестящий хромом, внедорожник. Случайных, необдуманных решений здесь не принимали.
Жанна Филипповна удивлялась, как преображался Орлов дома. Его голос раздавался всюду. Словно, только, придя домой, у него начиналась жизнь. Он давал распоря-жения по дому работнице, причём делал это обычно гром-ко в виде приказа. Более всех он любил стареющую овчар-ку, которая тоже обожала хозяина, а с приходом Жанны Филипповны даже стала её ревновать к своему повелите-лю.
– Со временем, может, – сказал   Владимир Андрее-вич, – я весь дом на тебя перепишу. Вроде бы – продал те-бе. Ты же знаешь, в какой стране мы живём. В один мо-мент я могу оказаться у разбитого корыта. Ещё и конфи-сковать могут.
– Живи себе и не о чём не думай! Нам хорошо вдво-ём? Что тебе ещё нужно?
Очень скоро Жанна Филипповна стала отмечать, что Орлов жаден. За большой картиной местного художника в нише стены стоял стальной сейф с кодовым замком, кото-рый при ней он никогда не открывал.
Она понимала, что для него деньги – решение всех проблем, и относилась к этому спокойно. Ей он ничего не дарил, но и никогда не говорил о деньгах. Её зарплата ос-тавалась у неё.
Орлов не брал взяток. Много оперировал и хорошо относился к больным. Но при этом каждый месяц приносил и прятал в сейфе приличные суммы. Обычно, это были доллары. Как-то Жанна Филипповна даже подумала, не сбежать ли он хочет.
Владимир не кутил, не любил с друзьями посидеть в ресторане. Да и друзей-то у него практически не было. Только «нужные люди».
Как-то спросила:
– Зачем ты копишь деньги? Я от тебя ничего не про-шу. Хочу, чтобы была тебе нужна, чтобы тебе было со мной хорошо. Я тебя никогда не предам. Но всё же ответь на мой вопрос.
Владимир был озадачен. Что она может знать? К сей-фу он ставил специальные маячки, которые бы ему сразу показали, что кто-то до него дотрагивался.
Потом, улыбнувшись, ответил:
–Я не запрещаю врачам проявлять инициативу. Жить на зарплату нельзя. Они собирают дань и делятся со своим заведующим, а  те десятую часть, как и положено, дают мне.
– Десятину?
– Именно десятину! Но ты могла заметить, что от те-бя я никогда ничего не требовал. Ты, надеюсь, свою долю получаешь от своих докторов?
Жанна некоторое время молчала. Потом тихо произ-несла:
– Можешь поверить: никогда и ничего не получала. В каждом отделении разные! А любая жалоба сотрудника, любое обращение к Полякову – и следует  увольнение жа-лобщика!
– Всё сказала? – Орлову надоел этот разговор ни о чём. – Могу добавить. В радиологии не платят за вред-ность. Чтобы попасть к ним на лечение, нужно отстегнуть немалые деньги.  Иные умирают, так и не дождавшись очереди.  В сговоре с патологами, ставят неправильные ди-агнозы, чтобы потом больше содрать за операцию… Если перечислять всё, что у нас творится, мы пропустим не только обед, но и ужин.
– Вот-вот! Некоторые больные или их родственники пересматривают гистологические анализы в других боль-ницах.
– Авторитет медицины сейчас не просто низкий, а отрицательный! Сегодня медицина – бизнес. Выгодный бизнес. А онкология – супер коррумпирована не только у нас. Здесь решается вопрос жизни и смерти. Но разве это справедливо – платить врачам такие зарплаты?! Ты думаешь, наш главный ничего не имеет? Ему не нужна десятина. Он заставляет заведующих проводить текущие ремонты. Зачем ему эти крохи? Он играет по-крупному!
– О чём ты? Поляков же твой Учитель.
– Вот он меня и научил жить! Я всегда знал, что не страшно сделать своим врагом умного. Гораздо страшнее сделать дурака своим другом.
– Ну да! Умные великодушны. Они могут во имя правды подняться над личным. Дураки злопамятны и мстительны. Но как же он зарабатывает?
– Ты уже в таком возрасте, с таким стажем работы, что могла бы быть не столь наивной, – сказал Владимир и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл веки.– Ремонт больницы, строительство корпуса отделения детской онко-логии, приобретение дорогостоящих импортных аппаратов, каждый из которых тянет до миллиона долларов. Ты знаешь, что такое откаты? А химеотерапия? Да у него столько возможностей, что тебе это просто трудно понять.
– Но это же уголовно наказуемые деяния… Это же взятки…– начала, было, Жанна, но Владимир её прервал.
– Взятка – смазка общественных отношений. Дали взятку – и восторжествовала законность. Порядочный че-ловек берёт взятку в одном единственном случае – когда предоставляется случай. Чтобы избавится от коррупции, надо упразднить людей. Да-да! Когда не будет людей, – не будет и взяток.  Если же останется хотя бы пара, закон «ты мне, я тебе» будет работать.  Ты думаешь, следователи или судьи такие беленькие и пушистые? Я таких не видел.
Жанна задумалась. Она была удивлена такой откро-венности Владимира.
– Но, если вы  с Поляковым это видите, почему не прекратите?
– Зачем? А как ремонтировать больницу, покупать нужные химиопрепараты, диагностическую аппаратуру? Сегодня диспансер сидит, как и страна, на голодном пайке. Скажу проще: голой задницей в глубокой луже. Но к чему стремится власть? Сделать жизнь людей лучше? Ничего подобного! Она стремиться сохранить эту власть. А для этого…
И Жанна снова услышала выкладки Мартироса, в ко-торых были огромные расходы на армию и полицию, юри-стов и чиновничий аппарат…
– Пусть так. Но я не брала и брать не хочу! Это пре-ступление.
– А зарплата врача с категорией и стажем в десять - семнадцать тысяч – это не преступление? Брать, конечно, нужно не у всех.  Лишь у тех, кто может платить.
– Конечно, многим нашим докторам, да и сёстрам от получки до получки – тяжело, – вздохнула Жанна.
– От взятки до взятки – ещё тяжелее, – согласно кив-нул Владимир.– Если, конечно, сравнивать наши потреб-ности. Ты думаешь, я никому не даю? В лечебный сектор министерства, в Администрацию…  Потому Поляков ничего не берёт у меня. Я закрываю одни вопросы, он решает другие.  Он что, не знает, кого я кормлю, спасая его от комиссий и проверок?
– То, что Поляков берёт – для меня удивительная но-вость.
– Недавно он купил современный компьютерный то-мограф. По документам купил за высокую цену. Реально оплатил меньшей цифрой, а разницу, так называемую ша-почку, поделил пополам с поставщиком. Даже просто за то, что он покупает дорогущий аппарат у той фирмы, они готовы платить откаты. И его деньги – не сравнить с нашими крохами. Власть теряет все своё очарование, если ею не злоупотреблять.
– Не опасно ли это, Володя? Я волнуюсь за тебя.
– Опасно. Потому и не внёс тебя в домовую книгу. Будет тяжко, хотя я в это не верю, будем жить у тебя. Мой дом могут конфисковать. Все мы под Богом ходим!  А ты не при делах!
– Так, может, заранее купить…
– Нет! Сначала ты мне поможешь сесть в кресло По-лякова. Мне нужна власть для достижения своих целей. А что такое власть? Она может всё, а умная власть всегда бу-дет не при делах. Делать всё нужно чужими руками! Пом-нишь, как у Губермана?
Владимир на минуту задумался, вспоминая гарики Губермана, потом прочитал:

Изнасилована временем,
И помята, как перина,
Власть немножечко беременна,
Но по-прежнему невинна.

– Да! Я не скрываю, что мечтаю о власти и сделаю всё, чтобы сковырнуть уже выживающего из ума Полякова. Да, он был моим учителем, учил оперировать, руководил моей кандидатской. Помогал делать докторскую. Но все статьи, которые я писал – он подписывал вместе со мной. И подпись его была первой. Учитель! Да плевать я на эту этику хотел. Получи я эту власть, мне плевать будет на всё. Я буду неприкасаемым. И мохнатой рукой моей будут эти зелёные бумажки с мордами американских президентов.   Жить без власти нельзя. Тогда будет анархия. Каждый будет грести под себя, и дело развалится.  Сила, конечно, хорошо. Но где же извилины!? Ищи справедливость везде, где можно её купить.
– Но ты иной раз бываешь излишне строг. Зачем на-страивать против себя людей. Уж если поставил цель до-биться полной власти в диспансере, нужно…
– Власть должна быть властью, а не размазнёй.
– Только незаконная власть излишне деспотична, – упрямо повторила Жанна. – Жестокость – последнее при-бежище всякой рушащейся власти.
Потом задумчиво добавила:
– Любая власть портит людей, в принципе, но она не-обходима, хоть и порочна.
– Развращает не власть, а страх потерять её. Там, где власть не может дать силу праву, сила устанавливает своё право.
– Во власти много дураков.
– Ещё больше умных проходимцев. Уж, коль я стал сегодня тебе цитировать Губермана, продолжу. Люблю его. Он писал по этому поводу:

Боюсь как дьявольской напасти
Освободительных забот;
Когда рабы приходят к власти,
Они куда страшней господ.

– Но это же та самая коррупция, за которую можно схлопотать реальный срок, – тихо сказала Жанна, испугано глядя на Владимира. Вдруг подумала: «Неужели, и отсюда мне придётся переезжать. А с кем я буду доживать свой век? Мне уже пятьдесят пять. Давно не девочка».
– Коррупция неискоренима, – глухо повторил Влади-мир, которому уже надоел этот разговор. – Разве непонят-но, что никакими казнями её не искоренить. Она естест-венна: за услугу нужно платить. У нас привыкли к халяве. Но во власти нередко бывают склеротики и маразматики, дураки. Их со временем меняют… Старики должны усту-пать место молодым. Это закон жизни.  Власть должна об-новляться. Тогда она здорова. Поступают новые веяния, идеи… Стариков нужно менять…
– На новых дураков, – сказала Жанна, вставая. – Пора спать, а то завтра не встанем, а у меня завтра сложная опе-рация.
– Какого чёрта берёшь сложных больных? Леталь-ность отделения увеличиваешь? Гаврилов как-то мне ска-зал: мне легче сделать три операции по поводу геморроя, чем оперировать прямую кишку. И те же деньги! Потому у них и показатели летальности такие низкие.
– Да понимаю я это. Только, я пока ещё остаюсь хи-рургом. У мужика отёчная форма панкреатита. Подозрение на рак головки поджелудочной железы. Как его оставлять без помощи? Кто ему поможет?
Владимир некоторое время молчал. Потом тихо спро-сил:
– Отправляй больного в онкологический институт, или в БСМП к Тищенко. Гистологии же нет. Зачем же тебе лишние неприятности? Я запрещаю тебе его оперировать!
– Мы его неделю готовили! Имей в виду: произвол – это безумие власти.
– Если не боятся власти, придёт ещё большая власть.
– А недоверие к власти должно быть первейшим гра-жданским долгом, – парировала Жанна.
      
Через месяц в онкологический диспансер неожиданно пришла комиссия министерства здравоохранения области. То ли она была вызвана чьим-то письмом в Администрацию области, то ли даже в Москву на имя Президента, но настроена она была решительно, и чему особенно удивлялся главный врач диспансера, информация у них была такой, что было ясно: писал жалобу человек, хорошо знающий дела в диспансере. И затрагивались вопросы, которые главного врача особенно волновали. Обвинения были не голословными. Приводились факты, которые трудно было опровергнуть.
Члены комиссии ходили по отделениям, общались с сотрудниками, разговаривали с больными. Две дамы из министерства и Администрации области сидели в бухгал-терии и проверяли финансовые документы. Кто-то сидел в отделе кадров и внимательно изучал личные дела сотруд-ников. 
Валерий Миронович Поляков, главный врач диспан-сера, понимал: комиссия эта пришла с одной целью: выну-дить его уйти.  Врачом, он не имел бы ничего против. Не-давно ему минуло семьдесят лет. Доктор медицинских на-ук, торакальный хирург, он давно отошёл от практической медицины и за последние десять лет освоил непростую ме-дицинскую специальность организатора здравоохранения.
Когда он в 2004 году начинал работать в этой долж-ности, ситуация была сложной, но не настолько.  Со вре-менем он научился не только выходить из положения, ко-гда финансирование диспансера по ряду статей вообще прекращали. При этом требовали и проведения ремонтов, и полноценного медикаментозного обеспечения.  Сегодня положение  стало значительно хуже, и перспектив, позво-ляющих надеяться на улучшение ситуации, он не видел.
Комиссия работала целую неделю. После чего в акто-вом зале, где обычно проводили конференции, собрали коллектив диспансера. Приехал и заместитель министра, и главный онколог области. Зачитали акт комиссии, в кото-ром перечислялись все недостатки в работе. Долго и под-робно зачитывали критические отзывы больных. Обратили внимание на взятки, которые распространены во всех отделениях.
Мужчина огромного роста, врач из поликлинического отделения, перебивая докладчика, встал, и с места выкрикнул:
– У меня трое детей. Как мне жить на эту зарплату?! Берут все и за всё…. Где сегодня не берут?! На том стоит, и стоять будет наша земля! Почитайте Салтыкова Щедри-на. Или у вас в министерстве не берут?
– Что вы себе позволяете? Да вы…
– Что вы меня пугаете? Я давно пуганный. Мне нече-го терять. У нас уже три врача уволились. Я буду четвёр-тым.
– Мы вас уволим по статье! – пригрозил докладчик.
– Попробуйте! Я расскажу, кто из министерства меня вынуждал брать  деньги за госпитализацию больных из Ингушетии. Фактов у меня много. А я, не дожидаясь ваше-го приказа, сейчас же напишу заявление об уходе.
 Со своего места поднялся заместитель министра и пытался успокоить всех, но гигант из поликлиники не стал его даже слушать. С трудом пробираясь к выходу, он вы-шел из зала.
Заместитель министра спросил, кто может что либо сказать о том, как изменить ситуацию в диспансере. Зал замер в ожидании: кто же встанет и нанесёт нокаутирую-щий удар по старику – Полякову.
Встал Владимир Андреевич Орлов, и хотел, было, с места что-то предложить, но заместитель министра пригла-сил его пройти на сцену.
– Вы проходите, проходите. Вы – заместитель глав-ного врача по медицинской части. Вам и карты в руки…
Владимир Андреевич прошёл к сцене, легко впрыг-нул на неё и стал за трибуну.
Говорил он громко, глядя в сторону президиума.  Сначала о том, в каком сложном положении оказался дис-пансер при столь скудном финансировании.
Его пытался, было, докладчик перебить, мол, вы ближе к теме, но его, в свою очередь одёрнул заместитель министра:
– Не перебивай. Пусть выскажется.
И Владимир Андреевич говорил. Он согласился с тем, что было много недоработок, недостатков. Были ос-лаблены контроль и воспитательная работа. Потом пере-шёл на то, что можно и нужно сделать в ближайшее же время. Он перечислял много разных мероприятий. Реко-мендовал значительно сократить штат, чтобы уменьшить расходы, а функции уволенных сотрудников передать тем, кто за частичную оплату согласиться исполнять эту работу. В череде его идей были и организация так называемых «коммерческих палат» с повышенной комфортностью. В них должен быть туалет, холодильник, телевизор.
Предложений было столько, что уже и заместитель министра пытался его остановить, спросив:
– И вы можете все ваши предложения претворить в жизнь?
– А куда нам деться? Выживать же мы должны. И ис-править положение обязаны. Хотя я похожу на того парня, который сгоряча согласился жениться на красотке. Но она его спросила: «Ты больше мне ничего не скажешь, доро-гой?». А парень грустно ответили: «Да я и так уже, кажет-ся, ляпнул лишнего».
Владимир Андреевич соскочил со сцены и пошёл к своему месту.
А через несколько дней новый главный врач онколо-гического диспансера, Владимир Андреевич Орлов,  в том же зале зачитал приказ об увольнении своего Учителя Ва-лерия Мироновича Полякова в связи с уходим на пенсию. При этом наградил его почётной грамотой и ценным по-дарком. Правда, Полякова на той планёрке не было. Он лежал в кардиологическом отделении БСМП, и ему уже было всё равно, кто стал у руля диспансера, которому он отдал столько лет своей жизни. 

16.   Марии Александровне Мельниковой одинна-дцатого августа 2014 года исполнилось тридцать пять лет. Отмечала это событие она у себя в квартире. С утра здесь всё жарилось и парилось, варилось и запекалось. Елена, приглашённая вместе с Мартиросом, пришла на пару часов раньше, чтобы чем-то помочь подруге.
– Ты, Машенька,  поменьше майонеза клади, – сказа-ла она, когда они делали салат «Оливье». – У тебя в по-следнее время, мне кажется, появился лишний вес.
– Это не лишний, а запасной! Сама вижу. Последнее время даже на весы не становлюсь. Отгуляем, и я снова начну ходить на стадион. Я, между прочим, когда-то в университете бегала на длинные дистанции. Тогда и познакомилась с Димочкой. Он судил те соревнования.
– Так он тебе подсуживал! – воскликнула Елена.
– Тоже скажешь! Более честного, принципиального человека я не знаю. Ты смотри, чтобы у тебя не пригорел лук. Он должен быть розоватый, с золотинкой…
Елена, помешивая ложкой скворчащий лук, продол-жала:
– Нина Андреевна будет?
– Как без неё? Мама умудрилась родиться 5 марта 1953 года в день смерти Сталина. Живёт с Валентиной, мо-ей сестрой. У неё сынишка, а муж погиб в девяносто седь-мом в Чечне. Вот мама и помогает ей, как может.  Скоро придут. Мне казалось, ты с ними знакома.
– Знакома. А кто ещё будет? 
– Мы, вы и Димин приятель с женой. Ты его не зна-ешь. Он – тренер школы олимпийского резерва. С женой живут как кошка с собакой. Она – учительница в школе, и со всеми разговаривает, как с учениками. Себя всегда счи-тает во всём правой и позволяет судить о том, о чём пред-ставления не имеет.
– Зачем же вы пригласили их в этот день?
– Они на грани развода. Вот Дима и решил их при-гласить, чтобы, во-первых, лучше понять, что у них проис-ходит, а, во-вторых, может быть и повлиять на них. Боится потерять хорошего тренера. Школы бедствуют. Платят гроши, и то из милости.
– Так везде, –  кивнула Елена.
– Везде. В основу работы легла коммерция. Надеются только на помощь спонсоров. Постоянная зависимость от денег, от власти, от  не честной конкуренции. Мы живём в режиме двойных стандартов. Сегодня картина вырисовы-вается совсем безрадостная. Мастера стареют, сильные преподаватели уходят. Заменить их некем.
Когда Дима окончил свою спортивную карьеру, страшно переживал. Бедствовали. Трудное было время. Друзей всё меньше, пустоты – всё больше... Не знали, что делать. Он перестал быть нужен чиновникам, которые за-рабатывали на его имени, использовали, как рекламу. Все сразу отвернулись, а близкие вдруг стали чужими. Преда-вали самым банальным образом. Но он умел держать удар! Потом прошёл тренерские курсы, и один его московский друг, который все годы с ним соревновался, рекомендовал его на должность директора школы олимпийского резерва. Что не говори: заслуженный мастер спорта, призёр олим-пийских игр…  А сливки нашего общества очень хотели, чтобы именно он тренировал их деток.
После этого назначения стал дышать полной грудью, жизнь обрела краски. Говорит, что получает удовольствие, когда возится с ребятами, не живёт прошлым.
Так, –  вытирая руки полотенцем, сказала Маша. – Я закончила. А твой когда придёт?
– Вы же всех пригласили на семь. Тогда и придёт. По нему можно часы сверять.
– А у Димы другая особенность: он всё время хочет что-то организовывать, строить и перестраивать. Недавно, ты ещё не видела, у нас в детской комнате вместо обычных кроватей он поставил двухъярусную, а на свободном месте соорудил… чтобы ты думала?
– Турник или что-то в этом роде, – сказала Елена.
– Да! Настоящий спортзал: шведскую стенку, турник, даже грушу вместо люстры повесил.
– И что? Мальчишки занимаются физкультурой?
– Сначала занимались…
– А сейчас?
– Сейчас я каждый день вытираю пыль, мою пол. Для меня тоже  физкультура.
– А мальчишки что же?
– Им некогда. У них школа. А когда я ему выразила своё негодование, он вечером решил мне испечь любимого «Рыжика», единственный торт, который умеет делать. Я взяла кусочек, и чуть не поперхнулась. Он вместо сахара его посолил. Кричу ему: «Торт же солёный»! Дима попро-бовал и говорит: «Это как же надо тебя любить, чтобы торт пересолить!». Оказалось, я сама случайно в вазочку от са-хара насыпала соль. А он улыбается и продолжает: «До свадьбы клялась мне, что готова за меня умереть!»… Так и живём.
Всё, Леночка. Теперь несём всё в комнату. Уже поло-вина седьмого, а мне ещё нужно переодеться.

В семь все чествовали именинницу. Дарили подарки, за столом пили приготовленные Дмитрием «по специаль-ному рецепту»  напитки, говорили красивые тосты.  Дмит-рий трогательно ухаживал за Ниной Андреевной.
Он совершенно не употреблял спиртного, и наливал в свой бокал, специально сваренный для этих целей узвар, – традиционный древнерусский напиток из сухих фруктов и ягод, с добавлением мёда.
Первой взяла слово Нина Андреевна. Тост её был ко-роткий и душевный. Обращалась она и к дочери, и к Дмит-рию:
– Будьте здоровы, мои дорогие дети, живите дружно и счастливо!
Все дружно поддержали её тост.
Мартирос не первый раз был в этом доме. Вместе с Еленой они подарили Маше, большой любительнице твор-чества Анны Ахматовой, её собрание сочинений, букет роз. Мартирос во время застолья тут же на салфетке написал стихотворение и произнёс его:
– Дорогая Машенька Александровна! От всего сердца мы с Леночкой поздравляем тебя с этим знаменательным днём.

Ты никогда не унывай,
с улыбкой каждый день встречай,
чтоб замерло мгновение,
как в этот День рождения!

Все дружно поддержали тост.
После того, как были попробованы разные вкусности, и настало время «промочить горло»,  встала Елена, воскликнув:
– И я, подружка, тоже тебе стишок написала. У меня не получается так лихо, как у Мартироса, но послушай!

Твоя душа – как райский сад.
Что пожелать тебе – не знаю.
За дружбу не благодарят,
На дружбу дружбой отвечают.
И всё же мы благодарим
За то, что есть, что ты такая.
И счастья искренне желая,
Любовь свою тебе дарим…

Я не поэт, но мы с Мартиросом очень вас любим и счастливы, что имеем таких друзей! Тридцать пять – это не возраст. Сохрани ты сердце молодым!
Предлагаю выпить за именинницу!
Она подошла к Маше и поцеловала её.
Потом над столом стали звенеть бокалы, и уже было трудно разобрать, кто что говорил.
Приятель Дмитрия, Леонид, тренер по лёгкой атлети-ке в школе олимпийского резерва, мускулистый длинноно-гий мужчина, мастер спорта по прыжкам в высоту, был уже в лёгком подпитии.
Когда наступил его черёд говорить тост, сказал, что всегда завидовал Дмитрию. И не столько его успехам в спорте, сколько тому, что у него такая прекрасная жена.
Его супруга строго взглянула на мужа, но промолча-ла, и лишь дёрнула его за пиджак. А Дмитрий понял, что сейчас они могут здесь выяснять отношения.
– Мне жена вчера сделала подарок! – продолжал Ле-онид, не обращая внимания на жену. –  Она у нас в семье командир, но вчера…
– Подарок? Какой? – спросил Дмитрий, жалея, что пригласил их на день рождения жены.
– Уснула перед началом футбольного матча Лиги чемпионов. Я смог посмотреть игру. Она у меня строгая! И ревнивая безмерно. Пару дней назад возмутилась, что я носки сменил. Кричит: «Ты носил их всего неделю!». Я пытался что-то сказать, а она: «Ну-ка, смотри в глаза! Кто эта стерва?». А какая у меня может быть стерва, когда це-лыми днями в спортзале или на стадионе, вкалываю, как папа Карло.
– Ты всегда соглашаешься с женой? – спросил Дмит-рий.
– Никогда.
– А как она к этому относится?
– Она об этом не знает.
Жена Леонида, не понимающая юмора, молча, встала и вышла из комнаты. За нею вышла Маша, но та бросила:
– Ничего не говори! Не рекомендую!
Открыла дверь и вышла.
Леонид даже не сделал попытки её успокоить, объяс-ниться, остановить. Констатировал:
– Теперь наступила оттепель. А то раньше и пошу-тить было нельзя. Она не понимает шуток. Ни брякнуть, ни вякнуть лишнего слова. Сразу отчитывает. Хорошо, что отметки в дневник не ставит.

Когда Маша вернулась в комнату, Леонид, как ни в чём не бывало, продолжал свой рассказ, явно не на тему Машиных именин:
– Пять лет назад, дело было накануне моего дня рож-дения, она мне сказала: «Дорогой, у нас будет ребёнок. Это тебе подарок ко дню рождения!». Нужно представить только, как я этому обрадовался! Правда, я ей сразу тогда ответил: «Зря ты так. Мне бы хватило и галстука».
Леонид помолчал, поняв, что говорит что-то не то, громко завершил свою речь:
– Я предлагаю тост за Марию Александровну, кото-рая умеет подбирать подарки ко дню рождения! И ты, Ди-мон, не увиливай! За неё нельзя не выпить. Ты – счастли-вейший на Земле человек…
– Ты же знаешь, что я не пью, – попытался отказаться Дмитрий, но Леонид, наполняя его рюмку водкой, кивнул:
– Верблюд может две недели не пить. Уважаю… Но сегодня не выпить за жену нельзя. За её терпение, вынос-ливость… Как поётся:

…Ах, какая женщина… 
                Какая женщина!
                Мне б такую…

– Ты прав. За Машеньку нельзя не выпить, – сказал Дмитрий и выпил узвар, налитый в другой бокал.
Потом пили заваренный по особому рецепту чай с тортом.
А Нина Андреевна, уже чуть охмелевшая, рассказы-вала Мартиросу, что муж её коллеги, учительницы биоло-гии, любил выпить. Однажды она ему напомнила, что ско-ро день рождения у её матери, и нужно бы купить подарок. Так тот, будучи уже под градусом, воскликнул: «Каждый год одно и то же!». Слава Богу, наш Димочка не пьёт.
Потом вдруг Леонид встал из-за  стола, взял стоящую у стены семиструнную гитару, и громко запел необыкно-венно красивым баритоном:

Цените тех, кто Вами дорожит,
Храните тех, кто Вас оберегает.
Печальтесь с теми, кто о Вас грустит,
И вспоминайте, кто по Вас скучает…

Не тратьте слов своих на тех, кто их не слышит,
На мелочь, не достойную обид,
На тех, кто рядом с вами ровно дышит,
Чьё сердце вашей болью не болит.

Не тратьте жизнь свою, она не бесконечна,
Цените каждый вдох, момент и час,
Ведь в этом мире, пусть не безупречном,
Есть тот, кто молит небо лишь о вас!..

Дмитрий знал, что Леонид окончил музыкальную школу и хорошо поёт, но не ожидал такого его выступле-ния.
Все вышли из-за  стола и расположились  на диване, в креслах.   
– Лена, – тихо сказала Маша подруге, – а мы с Димой венчались в церкви. Было много народа и так красиво…
– Мы с Мартиросом уважаем тех, кто искренне веру-ет. К сожалению, нам это не дано.
– Если честно, и мы не особенно-то верующие. Про-сто, меня мама попросила. Она, хоть и учительница, но помнит, какими верующими были её родители. Я их почти не помню. Мне не было и трёх, когда они ушли из жизни. Портреты их висят у неё на стене. А в углу комнаты – иконка старинная, доставшаяся ей от её бабушки. Нет… В этом что-то есть.
– Конечно, есть! Вера и есть. Ты веришь, я сомнева-юсь, а другой и вовсе не верит. Но в том-то и дело, что ни-кто до сих пор не может друг другу доказать свою правоту.
– А разве не доказательство – исцеление больных, исполнение желаний при целовании иконы или мощей святых.
– Вот чего от тебя я не ожидала, – удивилась Елена, – так таких доказательств. Во-первых, ты же математик по образованию, знакома со статистикой. Должна понимать, что это могла быть и случайность. Где статистика? Какая выборка? Во-вторых, почему ты не допускаешь участия в этом результате самовнушения. Роль внушения и само-внушения многократно доказаны. Наконец, почему нельзя допустить простых, вполне правдоподобных объяснений: прилетела экспедиция инопланетян, которым была знакома тайна гравитации, радиосвязь… Но, кажется, мы с тобой выбрали не то время для таких разговоров. Давай, лучше, послушаем этого вашего приятеля. Должна сказать, и играет он здорово, и голос у него не плохой.
А Леонид продолжал петь без остановки.

Пока мы живы, можно всё исправить...
Всё осознать, раскаяться... Простить.
Врагам не мстить, любимым не лукавить,
Друзей, что оттолкнули, возвратить...
Пока мы живы, можно оглянуться...
Увидеть путь, с которого сошли.
От страшных снов очнувшись, оттолкнуться,
От пропасти, к которой подошли…

Маша была очарована его голосом. В их доме всегда звучала музыка. Её сестра, Валентина, окончила консерва-торию и работала преподавателем в музыкальном учили-ще.
После такого выступления Леонида Маша попросила сестру что-нибудь сыграть. Валентина села за пианино и в комнате зазвучали волшебные мелодии Рахманинова и Чайковского, Листа и Моцарта…
Потом танцевали под магнитофон, и Леонид всё вре-мя приглашал Валентину, что несколько встревожило Ни-ну Андреевну. Но её успокоил Дмитрий.
– Успокойтесь, мама. Всё будет нормально. Кстати, Леонид совсем не такой, каким хотел показать себя перед женой. Они на грани развода, и здесь уже мало что можно сделать.
– Но он пьёт!
– Не пьёт! Скорее, хотел показать, что во хмелю…
Потом зашёл разговор о том, что творится на Украи-не, о том, как грызутся между собой олигархи.
Дмитрий не любил никаких разговоров о политике. Считал, что говорить о ней можно лишь имея больше ин-формации. А Нина Андреевна сказала, что в её молодости в стране миллионеров не было.
– Если хотите, я горжусь нашим поколением шести-десятников, – сказала она. – Они дали миру плеяду талант-ливых людей: Ахмадулина, Евтушенко, Вознесенский, Ак-сенов, Битов, Высоцкий, Окуджава, Войнович, Гладилин, Горин…
А потом наступила перестройка, перезагрузка, и кро-вавые годы прошлись бороздой по нашим судьбам…   
Слышала я от Васи Аксёнова, которому, как сыну врага народа, довелось жить в Магадане, в городе, постро-ен на костях…
– Мама! Сегодня день моего рождения! Хватит гру-стных воспоминаний!
Нина Андреевна замолчала. Понимала, что не ко вре-мени стала вспоминать свою молодость. А  Леонид, ухва-тив Мартироса за пуговицу пиджака, говорил снова и снова всё об одном:
– Нужно слышать аргументы двух сторон, иначе нельзя судить, кто прав, кто виноват. Конечно, нам пре-подносят аргументы нашей стороны, и нам кажется, что всё логично и правильно. Но, хорошо бы услышать и дру-гую сторону.
– Но есть факты, которые и не требуют особых дока-зательств, – возразил Мартирос. – Был переворот или не был?
– Был. Но…
– Без «но». Только факты. Был пожар и гибель людей в Одессе?
– Был… А захват Крыма? – возразил Дмитрий.
– Но был же референдум с международными наблю-дателями.
– Международными вы называете Белоруссию, Ар-мению, Казахстан, – воскликнул Марнтирос. – Говорите, что большинство народа высказывались за выход из соста-ва Украины и присоединение к России. Но почему же та-кие двойные стандарты?! Разве в Чечне не было того же?
– Не было. Дудаева поддерживала малая часть насе-ления. К тому же им была дана независимость, но им было мало. Они двинулись на Дагестан.
– Совершенно не исключено, что сработала наша раз-ведка, как, я думаю, она сработала и в Абхазии, Южной Осетии.
Дмитрий не был в оппозиции к власти, но хотел справедливости и доказательств, ни у кого не вызывающих сомнения.
Вспомнили и события в Луганске и Донецке. Зашёл разговор и о предательстве.
– Предательство бывает разное, но, как правило, пре-дают близкие люди, которым ты верил, – сказал Дмитрий. – Враги не предают. Они враждуют. А друзья, способны задушить в своих объятиях. Прародители, наставники – для них – гири на руках и ногах. Сколько раз я видел, когда спортсмен не просто уходил от своего тренера, воспитавшего его, а ещё и распространял про него нелепицы, чтобы как-то объяснить своё предательство. Но всё возвращается  бумерангом. Так же с ним поступят его ученики… Это, к сожалению, закон жизни.
– Это в генетической натуре человека. И сдерживаю-щими фактором являются лишь совесть, порядочность, – заметил Мартирос, а Елена добавила, что если  держишь собаку на привязи, не следует ожидать от неё привязанно-сти.
 – Может, ты и права, но противнее всего видеть, как ученик предаёт своего Учителя, – упрямо повторил Дмит-рий.
– В медицине Ростова таких примеров множество, – сказал Мартирос. – Да и не только в медицине.
– В медицине при получении диплома они произно-сили клятву Гиппократа, где клялись чтить своего Учите-ля…– добавила Нина Андреевна.
– Сейчас клятву не произносят. Но всё равно они клятвопреступники, – сказала до сих пор молчавшая Ва-лентина. – Предатели, просто непорядочные люди. У них совести нет. А совесть – это и есть душа.
– Они забыли, – добавил Мартирос, –  слова Плутарха о том, что первыми предатели продают себя самих. Жажда власти, как утверждает генетик, сын моего друга, заложена у людей на генетическом уровне. И сдерживает её законы, религия, наконец, совесть и порядочность. Помните слова Некрасова:

Той руки удар смертелен,
Которая ласкала нас…

– Это было и будет всегда, к сожалению, – сказала Нина Андреевна. – Вы правильно сказали, что это заложе-но в наших генах. А предавший всегда находит себе оправдание. Но не знает, что и его ждёт такая же судьба.
–  Уж, коль вы процитировали нам Некрасова, – ска-зал  Мартирос,  – я позволю себе напомнить вам строки Губремана:

 У времени всегда есть обстоятельства,
И связная логическая нить,
Чтоб можно было низкое предательство
Высокими словами объяснить.

– А что делается у нас в спорте? – сказал Леонид Александрович. – Или мы не знаем примеры, когда прода-вались бои, матчи.
– С этим нужно бороться, – громко произнёс Дмит-рий. –  И правильно, что спортсменов, принявших допинг,  отстраняют от соревнований. Но, во-первых, должна быть авторитетная и объективная экспертиза, а, во-вторых, по-литика в эти дела не должна вмешиваться. Но вы вспомни-те, что было с нашими лёгкоатлетами.
Он сделал паузу, потом встал и заметил:
– Но собрались мы здесь не для дискуссий, а чтобы поздравить мою любимую Машеньку.

Было около одиннадцати, когда Мартирос встал.
 – Счастливые часов не наблюдают. Остальных –  бу-дильник будит в шесть утра. Нам пора.
Елена подошла к имениннице и тихо проговорила:
– Так держать, подруга! Нужно знать себе цену…
–…за килограмм, – откликнулась, улыбаясь, Маша. – Мужчины делятся на две категории: на тех, кто восхищает-ся женской красотой, и на тех, кто ею пользуется! У нас с Димой всё нормально, подруга.
– Равенство всегда было самой прочной основой любви.
– Нет. Я предпочитаю быть его подчиненной. Мы любим друг друга, но в семье должен быть кто-то, чьё ре-шение окончательное.
– Наверное, ты права, – согласилась Елена, поцелова-ла подругу, и они с Мартиросом ушли.
Вскоре разошлись все. Дмитрий на своей машине от-вёз Нину Андреевну и Валентину.

17.     Состоявшаяся в апреле 2014 года прямая ли-ния Президента  вызвала большой интерес со стороны те-лезрителей. В основном вопросы были связаны с обостре-нием ситуации на Украине и присоединением Крыма к России. Но было много вопросов, присланных Президенту по почте, касающиеся и повсеместной коррупции, бесчин-ства чиновников, злоупотреблениями властью. Прошло немного времени, но на все вопросы, направленные Президенту были даны ответы, направлялись комиссии, проверялись факты, указанные в обращениях.
Пришла большая комиссия и в БСМП. Бледный Ни-колай Степанович Тищенко сидел в своём кабинете и ни-кого не хотел видеть. Председатель комиссии, заведующая лечебным отделом Министерства здравоохранения облас-ти, пышная женщина, желающая показать свою значимость и компетентность, предупредила:
– Я попрошу вас, Николай Степанович, не мешать работе комиссии. Сопровождающих нам не нужно. Поси-дите у себя в кабинете. Мы сами постараемся во всём разо-браться. Вы же понимаете – это обращение к Президенту  на особом контроле. Постараемся долго не затягивать про-верку указанных в письме фактов, выясним всё беспри-страстно. С результатами, конечно, вас ознакомим. Если найдём недостатки – будем вместе с вами их устранять.
Николай Степанович понимал. Потому и боялся. Ес-ли вскроются серьёзные нарушения, никто с ним недостат-ки исправлять не будет. Это сделают уже без него.
–Действительно, – ответил Николай Степанович, да-же не взглянув на эту министерскую фифу, которую знал ещё с тех пор, когда она училась в ординатуре, –  если не-что произошло, даже если это «нечто» совершенно не умещается у нас в голове – глупо отрицать или не замечать свершившееся. Я и не собираюсь вам мешать...
Попросил секретаршу, Диану Борисовну, пожилую женщину, проработавшую с ним много лет, никого к нему не пускать и по телефону не соединять.
– Меня ни для кого нет. Я испарился… умер…
– Да что вы такое говорите, Николай Степанович! Или у вас это первая комиссия? Столько лет работаете! И сколько таких поверяльщиков у нас было?! – пыталась ус-покоить его Диана Борисовна. – В конце концов, это будет что-то стоить.  Но вы же всегда говорили: нужно уметь те-рять. Жизнь продолжается! Может Дерюгина пригласить. Всё – не так одиноко.
– Спасибо, спасибо. Я хочу побыть один…
Но Дерюгин пришёл сам. Несмотря на предупрежде-ние Дианы Борисовны, резко открыл дверь. Он был сильно возбуждён, и даже не скрывал этого. В голубой хирургиче-ской пижаме,  в белоснежной отутюженной сестрой-хозяйкой шапочке-пилотке, на которой краснел значок в виде капельки крови, его можно было бы фотографировать в рекламе или на обложке журнала. Но не успел он что-то сказать, как сдвинутые брови и недоуменно полуоткрытый рот Тищенко сразу же лишили Егора надежды на довери-тельный разговор. 
– Чего ты врываешься? – с раздражением сказал Ни-колай Степанович. – Или тебе Диана Борисовна не сказала, что я не хочу сейчас никого видеть? И откуда в тебе это стиляжничество и безмерное честолюбие? Неужели ты ничего не понимаешь?  Иди в отделение. Я не могу сейчас с тобой говорить.
Сотрудники больницы были взбудоражены приходом такого количества важных чиновников. Кто-то этому был рад, надеясь, что после комиссии что-то изменится в лучшую сторону. Кто-то не верил в эти изменения, считая, что кто бы ни сидел в кресле главного врача, разница будет не большой.
– Рыба, – сказала старшая сестра,  – портится с голо-вы…
–  И что они ищут? – спросил врач-анестезиолог. – Как будто не знают, что здесь всё покупается и продаётся. И такие порядки во всех лечебных учреждениях города. Лучше бы посмотрели, чем мы больных лечим. Невольно, если хотим помочь больному, вынуждены просить родст-венников купить лекарства, которых нет в больнице.
Медсестра, находящаяся в то время в ординаторской, добавила:
– Никто нам не увеличит зарплату. Здесь-то чем Ти-щенко виноват? Но больных  мне действительно, жалко. Не дай Бог сейчас заболеть. Вы только подумайте: за всё нужно платить. За анализы, за консультации… Компьютерная томография стоит почти половину моей зарплаты! А у иных, особенно жадных, совсем стыда нет. Договариваются с аптеками, и если купил лекарство не в той, какую рекомендовал врач, могут и не принять на лечение!   
Комиссия вызывала для беседы заведующих отделе-ниями, рядовых врачей, медицинских сестёр.
Когда вызвали Егора Матвеевича Дерюгина, он вспомнил, что ему советовал Тищенко, когда провожали Жанну Филипповну. Недюжинные способности, умножен-ные на страстное  желание  занять место своего тестя, оп-ределяли его поведение.  И теперь он напрямую не топил Тищенко (не был уверен, что уже есть решение о его увольнении), но говорил, что многое, что делается сегодня у нас  – давно устарело.
– Совсем недавно мы лечили людей плохо, – говорил Егор, глядя на председателя комиссии из Министерства, – но зато лечили всех одинаково и бесплатно. Сейчас требу-ется вводить новые подходы, внедрять новые методики, – говорил он.– К сожалению, администрация противится всему новому, ссылаясь на недостаточное финансирование. Разговоры о бедственном положении нашего здравоохранения часто является прикрытием элементарной бесхозяйственности и бездеятельности. Но имеющееся оборудование используется не с полной нагрузкой. Зачем-то купили новый компьютерный томограф, приобрели базу отдыха на Дону? Эти деньги можно было бы использовать на приобретение необходимых лекарств. Вы не поверите, бывает, проводить анестезию нечем… Сегодня в системе управле-ния должны быть и иерархия подчинения, и оценка работы по многим критериям, и адаптация к новым требованиям времени… Нужно отличать компромисс с собой во имя де-ла от компромисса с делом во имя собственной шкуры.
Председатель смотрела на Егора, и, казалось, думала совсем о другом. Потом подробно расспрашивала его: где он работал, есть ли у него учёная степень, категория.
– Моим научным руководителем кандидатской дис-сертации была Жанна Филипповна Бойко. Она не могла терпеть, что здесь творится и перешла работать в другое лечебное учреждение, – с сожалением говорил Дерюгин.
Председатель комиссии задавала вопрос за вопросом.
Сначала он с видимой неохотой отвечал на них, но, потом, словно прорвало плотину, загораживавшую русло повествования, коротко, но очень эмоционально стал рас-сказывать о том, что, по его мнению, нужно сделать, чтобы больница была лучшим лечебным учреждением в городе. В заключение добавил:
– Я лично о Николае Степановиче, как человеке, ни-чего плохого сказать не могу. Вы же знаете, что я состою в родственных с ним отношениях.
– Это мы знаем. Вы, кажется, муж его дочери.
– Муж. Но я не имею право молчать. Может, возраст его уже даёт себя знать. Что ни говорите, а семьдесят с хвостиком! Он иногда забывает, что только что говорил. Память слабеет в первую очередь.  Но я убеждён, что в це-лом коллектив больницы при ином руководстве справится с поставленными задачами и будет…
– Хорошо, – прервала его Председатель комиссии. – Мне кажется, вы правильно понимаете задачи, стоящие пе-ред коллективом…
Сердце Егора заколотилось так громко, что он поду-мал, что эта расфуфыренная дамочка услышит его стук и всё поймёт.
О чём говорила она с Тищенко, никто не знает, толь-ко он подписал акт работы комиссии, потом вызвал маши-ну и уехал домой.
В своей справке в Министерство Николая Степановича Тищенко вымазали чёрной краской, сделав заключение, что письмо Президенту, подписанное несколькими сотрудниками больницы, справедливо охарактеризовало его работу. Она высказала предложение сменить его на Дерюгина, молодого кандидата наук, хирурга, фонтанирующего идеями, который может сделать больницу современным лечебным учреждением. Вопросы же, связанные с серьёзными финансовыми нарушениями, нецелевым использованием финансовых средств, завышением стоимости дорогостоящего компьютерного томографа, повальными поборами у больных, требуют дополнительного расследования уже компетентными органами, и не были целью данной комиссии.
Заместитель губернатора, курирующий здравоохра-нение, спросил её:
– Вы провели собрание коллектива сотрудников?
– Как и было рекомендовано – общее собрание кол-лектива проведено. Почти все говорили о недостатках фи-нансирования, о том, что руководство лечебным учрежде-нием проводится по старинке…
– А что этот, как его?
– Дерюгин?
– Да, да! Дерюгин. Он тоже выступал?
– Конечно. Выступил резко. Не столько критиковал Тищенко, сколько обратил внимание на то, что можно бы-ло бы сделать. Его можно понять: Тищенко – его тесть. Он женат на его дочери. Но именно он подчеркнул, что взгля-ды главного врача устарели. Мол, мы живём в другое вре-мя и в другой стране. Это двадцать первый век, и медицина должна быть на этом уровне.
– А конкретика?
– Он, например, сказал, что  врачи до сих пор загру-жены ненужной писаниной. Хорошо бы её перевести на электронные носители, как это делается во многих клини-ках за рубежом.  Между прочим, этот метод использовали ещё, если мне память не изменяет, в Новочеркасске. Тогда модно было внедрять научную организацию труда.
– У нас всегда так: проводим компанию, но вскоре забываем всё хорошее, что предлагали люди, – грустно констатировал  заместитель губернатора.
– Этот Дерюгин, – продолжала председатель комис-сии, – предложил прекратить поборы у больных, но при этом организовать в каждом отделении по две коммерче-ские палаты с повышенной комфортностью. Многие род-ственники добровольно будут платить за этот комфорт. Вот один из способов…
– Его предшественник Остап Бендер знал четыреста способов законного отъёма денег. Он не оригинален, – прервал заместитель губернатора разговорившуюся дамоч-ку. – Снять Тищенко – не проблема. Кем его заменить? Больница большая. Скорая помощь. Тысяча сотрудников. Не молод ли?
– Этот недостаток быстро проходит. Зато креативен, способен мыслить нестандартно, честолюбив, энергичен. Он быстро повзрослеет, подучится…  Мне показался Де-рюгин вполне достойной кандидатурой, – упрямо повторила председатель комиссии. – Ему, конечно бы, набраться опыта администрирования. Но если учитывать его сравнительно молодой возраст и страстное желание занять место главного…
– Желание?!
–  Я бы сказала, горение…
Заместитель губернатора на мгновение задумался. Потом тихо проговорил:
– O tempora, o mores!
Потом, поняв, что эта «фифа» может и не понять его, повторил уже по-русски:
– О времена, о нравы! Как вы говорите, он закончил своё выступление?

–   Молодым везде у нас дорога,
Старикам везде у нас почёт.

– Да. Этот далеко пойдёт, если его прокурор не оста-новит. Впрочем, отразите своё мнение и передайте, как предложение областной Администрации министерству. Пусть они берут на себя ответственность за подбор кадров. Мы возражать не будем. Только через три дня я жду под-робную справку для того, чтобы мы могли её отправить в Москву.  И не дай Бог, если нас снова обвинят в формаль-ной отписке. Подробнее остановитесь на работе комиссии и обоснуйте нашу реакцию на сигнал Президенту.

Через неделю Егор Матвеевич Дерюгин принимал дела у  Николая Степановича Тищенко. Он старался как можно быстрее закончить эту неприятную процедуру, но Тищенко настаивал, чтобы он лично перепроверил всё, что было написано в акте передачи.
– Я доверяю сотрудникам, – сказал Егор, подписывая акты.
– Нужно было мне, старому дураку, давно понять, что на груди своей я пригрел змею.  И знаешь, как я понял, что именно ты предал меня? Предатель всякую неожиданность воспринимает, как начало возмездия. Я наблюдал за тобой. Ты ко всему ещё оказался и трусом. И не без твоего участия на меня открыто уголовное дело. Только не понимаю, чего ты хотел? Чего добивался? Не целевое расходование бюджетных средств… И кому я купил квартиру и ту базу отдыха на Дону? Себе?!
Сколько теперь денег я должен потратить на адвока-тов. У юристов аппетиты, пожалуй, круче, чем в медици-не…
Подписав все документы и забрав свои экземпляры, Николай Степанович, ни с кем не прощаясь, собрал личные вещи, демонстративно вызвал такси (не хотел пользоваться директорской машиной) и поехал домой. Он договорился встретиться со знакомым адвокатом, которого считал приятелем.
Гавриил Георгиевич был нередким гостем в их доме. Часто по субботам они собирались тесной компанией и иг-рали  в преферанс до глубокой ночи. Не на деньги – на стол. Кто проигрывал, в следующий раз накрывал «поля-ну» на свой проигрыш. 
До прихода адвоката было время ещё пообедать и со-браться с мыслями. Он и жену попросил раньше освобо-диться. Разговор с Гавриилом Георгиевичем хотел вести при ней. Это она познакомила его с ним. Представила, как старого друга.  В разговоре с ним могла что-то и подска-зать.
Гавриил Георгиевич, как обычно, «задержался» на пятнадцать минут. Он считал неприличным приходить раньше, несколько унизительным приходить вовремя, и вполне подобающим его статусу «задерживаться» минут на пятнадцать. Всегда придерживался этого правила.
После приветствий и общих фраз, они прошли в ка-бинет Николая Степановича, где тот стал, было, рассказы-вать о том, что произошло в больнице, и почему он его пригласил.
– Я примерно в курсе, – прервал его Гавриил Геор-гиевич. – Земля слухами полнится. – Это совсем не пустя-чок. Цифра уж очень большая. Речь идёт о нецелевом ис-пользовании двадцати миллионов рублей, покупки  квар-тиры для сотрудников, которые оказались вашими родст-венниками. Приобретение базы отдыха «для сотрудни-ков!». Правда, есть оперативные данные, что ею пока пользовались только вы и ваше ближайшее окружение. До сотрудников ещё дело не дошло. Но, – продолжал адвокат, – хорошо, что дело попало к судье Хомицкой, с которой у меня нормальные отношения. Правда, это будет чего-то стоить, но зато мы сможем отделаться условным сроком.
Валентина Владимировна сидела и молчала. Она хо-рошо знала этого Гавриила. Когда несколько лет назад бы-ло заведено на неё уголовное дело за криминальный аборт, закончившийся смертью пациентки, он её спас. Правда, расплачивалась с ним она своим телом. Она и познакомила мужа с «модным адвокатом», «нужным человеком». Ва-лентина Владимировна была младше мужа лет на  пятна-дцать и этим оправдывала себя. Их связь продолжалась до тех пор, пока этот «архангел Гавриил» не нашёл себе более молоденькую красотку. Впрочем, Валентина Владимиров-на не очень-то и переживала.
– О какой сумме может идти речь? – тихо спросил Николай Степанович.
– Я надеюсь, в пределах миллиона рублей. Мне же не нужно ничего. На правах давнего вашего друга, я иногда позволяю себе такую роскошь: оказывать помощь бесплат-но.
– Спасибо, – сказала Валентина Владимировна. – На вас вся надежда.
– Вы дайте мне все документы, акты комиссий. Нако-нец, что конкретно вам предъявляет следователь? Короче – все бумаги, а через пару дней я смогу реально оценить опасность, и смогу ли я чем-то помочь.
От предложенного обеда Гавриил Георгиевич отка-зался, ссылаясь на необходимость встретиться с клиентом.
Когда он ушёл, Николай Степанович совсем пал ду-хом. Запаниковал.
– Откуда он всё знает? – глухим голосом жаловался он жене. –  Значит, знает об этом не только он. Вот сейчас и проявятся мои недруги. Вот увидишь, все мои друзья под разными предлогами постараются со мною не общаться. Хоть уезжай из города…
– Вот и уезжай на дачу. Отвлекись от всего, а то с твоими гипертоническими кризами ты и до суда не дожи-вёшь.
– Куда уезжать?! Меня следователи уже начали тер-зать. Я им говорю: обращайтесь в бухгалтерию или в отдел кадров. А они говорят: вот, мол, вы и обращайтесь. Вам же нужно выяснить этот момент. А как я могу помнить, за что уволена была та Золотарёва? Или сколько стоил компью-терный томограф у других фирм? Сейчас нужно решить, где можно перезанять миллион. Один миллион! Я, конеч-но, попробую продать дачу. Но это, ты же понимаешь, дело не скорое. Раньше мы сорили деньгами, а теперь вынуждены  их  просить.
– Но Юля…
– Не говори мне о них. Просить у него я ничего не буду. Убеждён: это он писал то письмо Президенту. Уж слишком был информированным его автор. Да и здесь на собрании он выступил  так, что…
– Что же он такого сказал?
– Общий смысл его выступления: пора дорогу усту-пить молодым! У нас взгляды устарели, мы не можем ду-мать по-новому. А сейчас он сидит в моём кресле. Глупец! Не знает, что сидит на электрическом стуле. Но это он поймёт несколько позже, когда запахнет жареным.
– Он же муж Юленьки. К тому же, она беременна.
– Очень жаль. Она ему уже не нужна. Он – карьерист, и к цели готов идти по трупам. Как же я этого не заметил. Да и сам, дурак, помог ему сбросить Бойко. Нужно было уже тогда понять: коль скоро он так легко предал своего научного руководителя, он так же легко предаст любого, который окажется на его пути. Не понимает, глупец, что здесь наверху и ветры ураганные, и камнепады. И сорвать-ся можно так, что и костей не соберёшь. Теперь у него бу-дет не двое господ, как в театре. Он будет слугой огромно-го количества чиновников, которые тоже недовольны своими зарплатами. Жадность беспредельна. Вот и будет он жариться на сковороде, как в аду. Нет, я у него просить деньги не буду!
Но Валентина Владимировна сказала, что сама по-дойдёт к ним и попросит одолжить миллион для этого ад-воката.

Но на просьбу Валентины Владимировны помочь им, Егор, ожидавший этого разговора, спокойно ответил:
– Слишком светлое будущее непрактично. Вы чай выпьете? У меня к нему прекрасные свежие пирожные есть.
– Спасибо, чаю мне не надо. Я тебе задала вопрос, – ответила Валентина Владимировна. 
– В жизни всегда будут проблемы. Либо мы их ре-шить не можем и ищем помощи у других. Либо мы их ре-шаем. Но вы, уважаемая Валентина Владимировна, видимо забыли, что Юля беременна, и мы строим дом, который требует немалых вложений. Не вечно же нам жить в квартире, которая даже нам не принадлежит.  Откуда у меня миллион? Вы столько лет получали немало. Что мешало вам отложить на такой случай немного денег? 
– Очень легко рассуждать, если это не твоя жизнь, – сказала Валентина Владимировна, понимая, что у неё вряд ли что-то получится.
Она замолчала, ожидая, что Егор всё же что-то пред-ложит. Не чужой ведь человек. Но, так и не дождавшись от него ни слова, продолжала:
– Хорошо, что Юли нет дома. Ей бы было обидно за нас и стыдно за тебя. Чего ты мочишь?
– Я молчу не потому, что мне нечего сказать, а пото-му, что могу сказать такое, чего вы не сможете понять. Что мешало Николаю Степановичу быть таким, каким я его знал?
– Что мешало? Наша жизнь и уголовный кодекс. Но ты же нам не чужой человек. Ты же знаешь, чем грозит это уголовное дело. Потому и пришла к тебе. Помоги! Под-скажи, что делать.
Валентина Владимировна чуть не плакала.
– Вы должны понять, что нельзя ждать от меня то, что я сделать не могу.  Вы же выжимаете меня, как лимон, чтобы получить томатный сок. Что делать? Не пытайтесь угодить всем. Не бойтесь перемен. Не живите в прошлом. Не накручивайте себя. Не вешайте нос. Я уверен: что ни делается – всё к лучшему и ничего страшного с Николаем Степановичем не произойдёт. Он своё отработал. Будет на даче свежим воздухом дышать. Заслужил. Домик, правда, там хилый. Бытовка. Вот и будет куда силы приложить…
– О чём ты говоришь?! Или ты не понимаешь, в какой стране мы живём? Или не понимаешь, что происходит?
– Иногда, докопавшись до правды, хочется закопать её обратно. Я же говорю: Николай Степанович – не моло-дой человек. Ему и отдохнуть пора.
Валентина Владимировна встала. С ненавистью по-смотрела на Егора. Увидев её взгляд, тот даже испугался. Потом, чтобы успокоить её, сказал:
– Вы напрасно так реагируете. Вы, как работали, так и будете работать. Я сделаю всё, чтобы не разочаровать вас.
На что Валентина Владимировна резко ответила:
– Самый лучший способ не разочаровываться, – это ничего ни от кого не ждать. А от тебя тем более. Я ещё уважаю себя настолько, что могу уйти, и забыть сюда до-рогу. Но земля круглая, и может случиться, что и тебе по-требуется помощь тех, на кого ты рассчитывал. Тогда луч-ше поймёшь, что я сейчас чувствую. И работать под твоим началом я не буду. Найду себе место и уйду.
– Вы свободный человек и можете идти туда, где вам будет лучше. Я думаю, Юля  будет достойной вам заменой. Впрочем, видно будет. Повторяю, вы свободный человек.
– Без экономической свободы никакой другой свобо-ды быть не может. Но я всегда придерживалась правила: или тебя ценят, или тебя используют. Ты использовал нас…
– Кого я использовал? – воскликнул Егор.
– Нас использовал. Юлю, меня, Николая Степанови-ча. Надо было понять это сразу. Я, к сожалению, это поня-ла только сейчас. Но использовать себя я тебе не позволю. Молчишь? Нечего сказать?
– Молчание – это золото, а промолчать в нужный мо-мент – это мудрость, – сказал Егор и тоже встал, давая по-нять, что больше говорить не о чем. – Мудр не тот, кто до-казал что-либо, а тот, кто зная истину, не стал спорить.

Через месяц состоялся суд, на котором Николая Сте-пановича Тищенко признали виновным в нецелевом расходовании бюджетных средств и приговорили к трём годам… условно. А также  обязали его вернуть государству пять миллионов рублей.
Всё это время Юля металась  от мужа к родителям, стараясь хоть как-то помирить их. Теперь встал вопрос срочно продавать квартиру, машину родителей, и купить небольшую где-нибудь в новом районе... Но продать её было трудно. Цены на недвижимость упали. Николай Сте-панович вообще говорил, что хотел бы переехать в Крас-нодарский край, на юг, ближе к морю.  Он прикидывал, за какие деньги можно продать библиотеку, которую он со-бирал столько лет. Но, как оказалось, книги – это прошлый век.
– Сейчас любую книгу можно найти в Интернете. Все стараются избавиться от них, но их даже бесплатно никто не принимает.
–  А больше у нас ничего ценного и нет. Дача наша ничего не стоит. Она расположена под высоковольтной линией, и там ничего построить нельзя. Нужно отсюда уез-жать. Кажется, Григорьев Павел Алексеевич сейчас рабо-тает в Адлере. Надо бы ему позвонить… Но сначала нужно где-то найти эти пять миллионов. Дураком был. Ничего не собирал, всё раздавал.
– Знаешь что, Коля, – пытаясь успокоить мужа, ска-зала Валентина Владимировна, – требовать благодарности – глупость.
– А не быть благодарным – подлость...
Они ещё долго говорили на эту тему.
– А как к тебе сейчас относится Егор? – спросила Ва-лентина Владимировна, когда вечером Юля зашла прове-дать родителей. – Мы как-нибудь выкарабкаемся из этой ямы,  но как ты будешь жить с ним, зная, что он способен на предательство?
– Я знала, что он карьерист. Но, мне казалось, что он меня действительно любит. А сейчас мы с ним почти не разговариваем. Он спит на диване в кабинете. Говорит, что ему нужно работать. Не знаю, что будет дальше. Может, у него кто-то появился.
– Скорее просто голова закружилась от успехов. Ду-мает, что теперь уж он…
– Он просто не выдержал испытания медными труба-ми, – грустно заметил Николай Степанович. – А тебе, Юлечка, скажу: чем скорее ты его бросишь, тем легче тебе будет. Знаешь, как писала Ольга Журавлёва? Вот послу-шай.
Николай Степанович подошёл к книжной полке, на которой стояли книги, достал тоненький сборник стихов и, найдя нужную страницу, стал читать:

…Не тратьте жизнь свою на тех, кто вас не ценит,
На тех, кто вас не любит и не ждёт,
На тех, кто без сомнений вам изменит,
Кто вдруг пойдёт на «новый поворот».

Не тратьте слёз своих на тех, кто их не видит,
На тех, кому вы просто не нужны,
На тех, кто, извинившись, вновь обидит,
Кто видит жизнь с обратной стороны...

Твой Егор, не задумываясь, может отнести любого в ранг врагов только за то, что он имеет иное мнение, иной взгляд. Он – фанатик, дорвавшийся до власти. А на самом деле – раб, готовый пресмыкаться перед таким же фанати-ком, который сегодня у власти.
– Но, если ты думаешь, – добавила Валентина Влади-мировна, –  что-то изменится, ты ошибаешься. Лучше не будет, пока мы не изживём в себе рабскую психологию. Я говорю не только о медиках. «Мы» – это весь народ!  Мои-сей водил по пустыне свой народ сорок лет…
– Мы, дочка, ещё не научились каяться. Но прежде нужно осознать, что сделал неправильно, преступно. На-рушил основополагающие правила общества.
– Ты ещё скажи, что он нарушил заповеди Господа! – воскликнула Юля.
– Можно и так сказать. Я – человек не религиозный, но в них мудрость многих поколений людей. А что касает-ся интеллигентности, то какой Егор интеллигент?! Интел-лигент не может быть карьеристом и предателем. Он все-гда имеет своё мнение. Может его и не высказывать, но поступает всегда по своим внутренним правилам.
          – Вот я и говорю, что мы ещё не дошли до Ханаана, а бродим где-то в пустыне, – добавила Валентина Владими-ровна. – Но посеявший ветер пожнет бурю.
– Бесконечно несчастный в этом смысле, русский на-род. Он испытал на себе опричнину, крепостничество, ста-линизм. Подчинение у него в генах. Страх, почитание сильного, богатого, власть у него воспитаны веками. Страх и желание быть ведомым, пусть даже и в пропасть, сидит слишком глубоко.
– Мои друзья рассказывали, что в  любом обществе с новым поколением приходит до одного процента людей способных воспринимать и развивать (генерировать) куль-туру. Это и есть биологический ресурс интеллигенции. Его нельзя вывезти в эмиграцию или замучить в лагерях. Следующее поколение будет содержать ровно такой же процент способных к генерации культуры людей.  Ты спрашиваешь, отчего Егор такой? Отрицательная селекция нации – вот что это. Революция, профессорские пароходы, расстрелы, войны, эмиграции. И вот результат.   Это кризис с тенденцией к нарастанию. А Егор и другие Иуды – послушный раб системы.  Таких Егоров, к сожалению, много. Гораздо меньше порядочных людей. 

18.      Дерюгин понимал, что «дело спасения уто-пающих – дело рук самих утопающих». Провёл собрание, на котором предупредил, что, если и просить родственни-ков помочь, делать это нужно предельно тактично, пони-мая, кто может, а кто не может оплатить лечение.
Сотрудники восприняли слова главного, как правила, по которым нужно работать. Теперь говорили, не стесняясь озвучивать цену лечебной помощи. Многие вздохнули с облегчением. 
Егор Матвеевич и сам нуждается в деньгах. Строи-тельство дома, перспектива появления малыша, наконец, необходимость поддерживать связи с «нужными людьми». Всё это требовало немалых средств. На этом фоне Юля всё яснее чувствовала, что сделала ошибку, выйдя замуж за Егора. Ведь, знала его ещё со школы. Правда, тогда он был увлечён Ленкой Соловьёвой. Но кто в те годы не был кем-то увлечён?
Егору пророчили блестящее будущее. Букет красных роз ко дню рождения или к восьмому марта, а главное – скупо рассказанная история его непростой жизни, снискали ему симпатию заведующей. Будучи студентом, он в выходные дни и ночами часто дежурил. Жанна Филипповна, желая его поощрить, часто приглашала ассистировать. Он был безотказным, исполнял её поручения, и делал это с видимым удовольствием. Очень скоро он стал её глазами и ушами.
После окончания учёбы Жанна Филипповна сначала добилась ему место ординатора, а ещё через некоторое время он был переведен на должность старшего ординато-ра. И хоть это мало отражалось на его зарплате, Егор  это-му назначению был очень рад. 
И всё это прекрасно знала Юля. Ведь они в универси-тете учились в одной группе. Она всегда чувствовала, что душонка его с червоточиной. Он во всём искал выгоду. Почему же тогда она об этом забыла?! Хотелось выйти за-муж и не зависеть от родителей? К тому же, её рост был существенным препятствием в выборе жениха. Вот она и боялась остаться «старой девой»! Но не прошло и двух лет, как  Егор просто перестал обращать на неё внимание. В самом деле, кому нужна пузатая, на седьмом месяце бере-менности, баба? В декретном отпуске она и делать мало что могла. Даже не разрешала себе сесть за руль своего ав-томобиля, подаренного когда-то родителями. Живот ме-шал, да и мать категорически возражала.
Егор  же весь был в делах: стройка… Кому она нуж-на? Кто там будет жить? Или он хочет своих родителей пе-ревезти из Новошахтинска?! Не дай бог! Познакомилась с ними, когда за пару дней до свадьбы приезжали к ним. Отец Егора – ещё ничего. Директор какого-то клуба, музы-кант. Но мать – это что-то! Пьёт, как мужик, курит и не стесняется вставить в свою речь обычный мат.
– Мат, – говорила она, закуривая, – как соль в пище. Он сразу всё делает понятным: и суть сказанного, и отно-шение к тому, кому говорю. Много лет работаю директо-ром магазина. Меня бы без мата никто не понял: ни по-ставщики, ни сотрудники. Единственно, кто не слышит мои трели, это покупатели. Здесь, как говорил известный  герой Михаила Булгакова: «Что изволите?»...
Егор ругался, кричал, что хочет взять кредит, чтобы скорее закончить стройку. Но для этого нужна её подпись. Юля тогда твёрдо ему ответила, что не будет ничего под-писывать.
А после того, как он отказал её отцу в помощи, реши-ла, что жить с ним не будет. Куда делась его любовь, клят-вы? Он привык предавать. Самое постоянное было непо-стоянство его мнения. Она перестала ему верить.

Стоял  пасмурный и дождливый день, когда огненно рыжая девушка-секретарша главного врача по телефону сообщила ему, что к нему на приём настойчиво просится мужчина, плохо говорящий по-русски.
– По какому вопросу? – спросил Егор Матвеевич. – Он, что, чей-то родственник?
– Скорее – проситель, – ответила секретарь.
– Женечка, ты же знаешь: приём по личным делам, – начал, было, Егор Матвеевич, но девушка  осмелилась его перебить.
– Он из Дагестана. Просит о срочной госпитализации родственника. Привёз его сам на машине. В руках держит выписку из истории болезни. Говорит, что ему вас реко-мендовали.
– Ладно. Пусть войдёт, – сказал Егор Матвеевич и положил трубку.
В кабинет вошёл огромного роста парень лет тридца-ти в спортивном костюме. Заросшее волосами лицо его, горящие чёрные глаза,  накаченная мускулатура несколько остудили воинствующий пыл Егора Матвеевича, собирав-шегося его отругать, что он обратился к нему, а не в при-ёмный покой.
Мужчина подошёл к столу и молча, положил бумагу на стол.
– Вы присядьте, – сказал Егор Матвеевич и взял на-правление.
«Мурад Чингизов, – прочитал Егор Матвеевич, –  со-рока семи лет направляется в Ростовскую областную боль-ницу  для дальнейшего лечения…».
– Здесь направление в областную больницу, – начал, было, Егор Матвеевич.
– Слушай! Мне говорил что ты самый лучший док-тор… Помоги. Тяжёлый брат. Где мне искать другой боль-ница? Я хороший благодарность тебе дам.
Егор Матвеевич пробежал глазами выписку. «Надо смотреть больного», – подумал он.
– Где ваш брат?
– Как где? В машине. Горячий. Стонет. Больно ему…
Егор Матвеевич позвонил в приёмное отделение и распорядился на носилках перенести пациента в приёмный покой.
После осмотра, задумался. Состояние больного тяжё-лое. Перитонит. «Скорее всего – флегмонозный аппенди-цит. Нужно обследовать. А пока – госпитализировать в хи-рургическое отделение и начать лечение».
– Сергей! – позвонил он заведующему отделением. – К тебе сейчас поступит  больной Чингизов. Больной тяжё-лый. Перитонит. Возьми его под особое наблюдение. Для начала срочно проведи полное обследование, организуй консультации, и начинай капать.
– Понял. Сделаю, – по-военному ответил заведующий отделением.
Брату больного Егор Матвеевич сказал, что проведут полное обследование, после чего будет ясно, что делать.
– Чего же его чуть ли ни месяц лечили, а не опериро-вали. Ведь – простой аппендицит. А теперь флегмона про-рвалась, и гной в брюшной полости. Посмотрим кровь. Может, уже и сепсис. Нужна срочная операция. Вы пони-маете: у нас даже не все лекарства есть в наличии. Завтра сделаем заявку, получим лекарства.
– Зачем обследование? Зачем заявку? В Махачкале уже делали обследование. Скажи, какие лекарства, я всё куплю. Я же сказал, что…
– Чего вы кричите? Пойдёмте в кабинет, и я вам всё подробно объясню.
Они вернулись в кабинет, и Егор Матвеевич повто-рил, что состояние больного крайне тяжёлое. Уж очень долго он лежал в Махачкале. Сейчас у него септическое состояние. Обследование покажет, как следует его лечить. Речь идёт не о недоверии к дагестанским коллегам. Нужно знать, каково состояние сейчас.
Мужчина достал из кармана конверт и положил его на стол.
– Здесь пять тысяч долларов. Только спаси нам брата. Если всё будет хорошо, дам ещё столько.
Егор Матвеевич приоткрыл верхний ящик письмен-ного стола и привычным движением пальцев сбросил в не-го конверт.
– Хорошо. Приходите завтра. Я надеюсь, к этому времени мы будем знать, что и как делать.
Когда великан вышел, Егор Матвеевич попросил Же-нечку сделать ему кофе, и, в ожидании его размышлял, что эти деньги помогут ему решить целый ряд проблем.
После обеда ему позвонил заведующий хирургиче-ским отделением и рассказал, что у больного сепсис, сни-жено количество тромбоцитов. Возможно внутреннее кро-вотечение.
– В брюхе – асцит, – добавил он.
– Гной! – прервал его Егор Матвеевич. Настроение его становилось всё хуже. – Готовьте операционную. Опе-рировать буду я. Ты поможешь.
– Есть, – ответил заведующий.
В отделение пришёл он из гарнизонного госпиталя и никак не мог отвыкнуть от своего «Есть!».
– Больной ослаблен. Интоксикация. Не исключены гнойные поражения всех органов. Когда-то у нас вводили облучённую кровь больного. Говорят, особенно при септи-ческих состояниях она была эффективна. Только, теперь уже поздно. Нужно оперировать, проводить детоксикацию. Сейчас его кровь – гнойный коктейль. Но, будет возможность, проведём эту методику в послеоперационном периоде.
– Есть! – ответил заведующий.
– Да что ты заладил! «Есть!». Давай, поспешай! По-пробуем спасти парня.
– Вы, Егор Матвеевич, напрасно нервничаете. Боль-ному капают обезболивающие, антибиотики. Получили для него кровь.  К тому же, как я могу иначе относиться к вашему больному?!
– Это не мой, а твой больной. Да, я буду его опериро-вать. А вести его будешь ты. Короче, – прервал сам себя Егор Матвеевич, – как только будете готовы, звони. Кста-ти: твоё мнение? Можем ему помочь?
– Можем… помочь умереть, чтобы не мучился. У больного септическое состояние, признаки гнойного вос-паления мозговых оболочек, большая тромбоцитопения. Мы его можем потерять на столе.
– Не каркай! Я жду звонка.
Егор Матвеевич положил трубку, достал из ящика стола бутылку коньяка, плеснул  в чашку от кофе и выпил.
«В крайнем случае, – подумал Егор Матвеевич, –  ос-тавим дренажи, промоем брюшную полость».
В операционной всё было готово. Ждали главного врача, который неторопливо мыл руки и его облачали в стерильный халат.
– Меня тревожит…– начал было заведующий отделе-нием, когда главный врач подошёл к операционному столу, но Егор Матвеевич резко прервал его:
– Операция – всегда опасность. У нас нет выбора. Давно такие операции не делал.

Операция длилась не более получаса. Убрали флег-монозный червеобразный отросток, Откачали отсосом гнойную жидкость из брюшной полости… и в этот момент сердце пациента остановилось.
Все реанимационные мероприятия  результата не да-ли. «Запустить» сердце не удалось.

Закрывая журнал протоколов операций, Егор Матвеевич спросил заведующего отделением:
– У тебя спирт есть?
– Зачем? – не понял тот, никогда не видевший шефа пьющим.
– Помянуть душу этого Мурада Чингизова, – ответил Егор Матвеевич, доставая пачку сигарет.
– Сейчас принесу, – сказал заведующий и вышел из кабинета.
Помянув умершего и выкурив сигарету, Егор Мат-веевич спустился к себе в кабинет и позвонил водителю.
Домой приехал поздно. Уставший, издёрганный, он переоделся и, зайдя в кухню, открыл холодильник и достал водку. На холодильнике увидел записку жены. Даже не прочитав её, плеснул водку в стакан, выпил «для снятия стресса», и только после этого взял в руки листок из блок-нота. Юля сообщала, что пошла к родителям и вернётся поздно.
«Непонятно. Что, она не могла позвонить?», – поду-мал Егор, и прилёг на диван. У него не выходила из головы смерть этого дагестанца на операционном столе. Ему когда-то ещё Жанна Филипповна говорила, что брать  что-либо  у больного или его родственников до лечения – это взятка. После лечения бери! Это – благодарность! Он нарушил это правило, и это его угнетало. Да и гонорар был уж слишком большой. Отказался было трудно. 
Когда пришла Юля, Егор Матвеевич заметил, что она чем-то сильно возбуждена. Войдя в комнату, стразу же спросила Егора:
– Куда ты дел шкатулку с моими…
– Побрякушками? – не дал договорить ей Егор. – Сдал в ломбард. Ты же отказалась подписывать договор кредита. А мы, между прочим, дом строим. Задолжали строителям. Или ты хочешь организовать на участке дол-гострой. Я хотел бы Новый год встречать уже в новом до-ме! Кстати, сколько нужно было за них взять? Были време-на, когда я не задумывался о стоимости подарков, которые  делал тебе. Мне дали двести пятьдесят тысяч. Я не думал, что твои побрякушки так дорого стоят.
– Там не только твои подарки. Там кольцо и колье с бриллиантами, которые подарила мне бабушка. Одно это стоит больше миллиона. Брошь с рубином, которую пода-рил мне отец после окончания школы. Наконец, там много не очень дорогих, как ты говоришь,  «побрякушек», кото-рые мне дороги, как память. И всё это стоит около двух миллионов. Но это мои вещи! Мои!
– Ты  их всё равно не носишь.
– Мне сейчас только драгоценности носить… Но как ты смел их без моего согласия сдать в ломбард? Причём, сделал это скрытно, как вор. Почему же ты этого не сделал, когда тебя мои родители просили помочь? Уголовное дело – это не строительство дома.
– Давай, закончим этот разговор. Я очень устал. Се-годня у меня умер больной на столе. Завтра выкуплю твои побрякушки, а деньгами мне помогут родители, и, хочешь ты этого или нет, а жить они будут в нашем доме. У них будет отдельный вход, своя кухня, службы.
– Пусть живут. Только я не хочу жить ни с тобой, ни с ними. Я подаю на развод!
Такого поворота Егор не ожидал. Уверенный в том, что это лишь «истерика», помолчав, он глухо проговорил:
– Подавай. Делай, что хочешь. А сейчас я хочу спать.

В суд на бракоразводный процесс Егор Матвеевич Дерюгин не пошёл. Написав своё согласие на развод, он отправил туда своего адвоката. А через неделю получил заказное письмо с решением о разводе.
Выкупил заложенные в ломбард драгоценности Юли, и послал водителя, чтобы он отвёз их ей на квартиру Николая Степановича Тищенко.
На следующий день водитель, шестидесятилетний седой мужчина передал ему письмо, в котором Юля напи-сала, что в среду подъедет с грузчиками на грузовой ма-шине и заберёт свои оставшиеся вещи и мебель детской комнаты, которую они недавно купили. Напомнила, что надеется, что ей не нужно будет подавать в суд на раздел имущества.
Егор Матвеевич тихо выругался матом. Когда води-тель вышел, он набрал номер её мобильного телефона. Не поздоровавшись, стараясь говорить спокойно, сказал:
– В суд подавать не нужно. Квартира, в которой мы жили – не наша собственность. Она куплена на деньги больницы и стоит на её балансе. А потраченные двадцать четыре миллиона на строительство дома я сразу выплатить не смогу. Буду передавать с Кириллом Алексеевичем по миллиону ежемесячно.
– Нет, зная тебя, ты через два месяца найдёшь причи-ны затягивать платежи. Я хотела бы, чтобы независимая комиссия оценила стоимость недостроенного дома, приле-гающей земли и у меня был официальный документ. А по-том суд определит тебе и сроки выплаты. Я тебе не верю.
Егор Матвеевич бросил трубку. Через минуту снова позвонил.
– Хорошо. Пусть комиссия определит стоимость, и я в самое короткое время тебе отдам твои деньги. Только, не забудь написать расписку, что ты ко мне претензий не име-ешь. Ты, конечно, забыла, что бетон, кирпич, окна мне дос-тались практически бесплатно…
– Я не возражаю. Ты напиши, что эти материалы куп-лены на деньги больницы.
Егор Матвеевич после минутного молчания резко произнёс:
– Хорошо! Ничего не куплено на средства больницы, и я верну тебе половину рыночной стоимости. Но дай мне хотя бы какое-то время! Сейчас недвижимость упала в це-не, да и непросто её продать!
– Цену определит независимая комиссия, – твёрдо повторила Юля. – Ты прав, продать непросто. А ты не за-дирай цену и умей терять. Свою половину я хочу получить всю сразу и не позднее, чем через месяц после получения справки о стоимости.
– Я знал, что ты гадюка, но не думал, что ты можешь так жалить.
Юля не стала обращать внимание на его ругань. До-бавила:
– И не звони мне больше. Общение с твоим водите-лем значительно приятнее. Алексей Кириллович никогда бы не позволил себе женщину, которая носит его ребёнка, назвать гадюкой. Я сменю свой номер телефона.
Она положила трубку, а Егор Матвеевич достал из ящика стола заветную бутылку коньяка, выпил, не закусы-вая, и поехал домой.

19. Первый снег в Ростове выпал в конце янва-ря, и на душе Мартироса стало светлее. Снег делал не столь страшными картины голых деревьев, поднявших вверх свои ветки-руки, словно моля о чём-то небеса. Он даже удивился. Обычно в Ростове февраль был ветреным и снежным. Он помнил, что в 2016 году кем-то рассерженная Погода замела улицы так, что к нему на день рождения друзья добирались с опозданием, чего никогда себе не позволяли.
А вечером позвонил Моисей Абрамович Гомберг и просил встретить его. Они с женой обычно зимой летели в Израиль. Плохо стали переносить холода и магнитные бу-ри.  Но решили заехать в Ростов, чтобы поздравить его. Как-никак, а пятьдесят восемь! Возраст!
 В Израиль вылетят в воскресенье из Ростова.
– Ты что, и билеты уже на самолёт взял?
– Взял. Погостим у тебя пару дней и полетим. У вас же самолёты летают туда один раз в неделю.
– Иосиф не летит?
– Не может. У него какая-то конференция. Он уже отдыхал в ноябре на Красном море. Да и защита доктор-ской на носу.
– Встречу. Ты же обещал на рыбалку съездить.
– Время меняет всё и всех. Доживёшь до моего воз-раста, хорошо, если, зайдя в туалет, не забудешь снять штаны.
– Шестьдесят пять – не возраст, старик. Тебе ещё жить и жить. Не торопись…
– В сентябре мы с Софой были в Одессе. Расстроился. Нет-нет, я не говорю о том, что сейчас там творится. Я – о нашем родном городе. Он вроде бы такой же. Пушкинская, Преображенская,  Оперный театр и Потёмкинская лестница, родная Водопроводная и Чумка. И автобусная остановка на старом месте, и даже запах… Но, город стал чужим. Ни одного знакомого не встретили. Пусто и одиноко. Искали тех, кого давно уж нет. Уехали, ушли из жизни, пропали, просто изменились до неузнаваемости. Искали свою молодость, дураки!
– А ведь знал, что, уезжая из города, нельзя  в него возвращаться.
– Одесса стала совсем другой. Помнишь Геннадия Шпаликова? Это он писал:
 
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

Дальше не помню.
– Мне бы в твои годы такую память.
– Нужно тренировать мозги. Ты же – инженер, так сказать, человеческих душ. Только, что делать, если душ нет?
– Сегодня инженеры эти подрабатывают сантехника-ми, дворниками, почтальонами. Иные устраиваются лучше – торгуют на рынке.
– Ну да! А особо пронырливые на весах взвешивают души! И, вроде бы, не шарлатаны. Титулованные академи-ками, профессора! И выступают, не бесплатно, конечно. Думают, что имеют право судить всё и всех.
– Пусть думают. Не заводись. Так, когда вас встре-чать? – прервал друга Мартирос.
– В четверг, в два дня. Только, бога ради, не устраи-вай мне никаких торжественных встреч. Наслаждаться бу-дем общением. И я хочу сфотографировать тебя и Леночку.  А то наши сегодняшние фотографы совсем разучились ра-ботать.  И старую Нахичевань запечатлеть. Наша совре-менная архитектура меня уже раздражает. Если она, как говорят, застывшая музыка, то современные здания –  со-бачий вальс. Будем в седьмом вагоне.
– Добро. Встречу. Постараюсь вяленого леща достать. Знаю, что ты его любишь, как кот валериану. Ждём!

Встречать друзей пришли Мартирос и Елена, держа-щая в руках букет красных роз.
На перроне было много народа. К литерным вагонам спешили носильщики с тележками.  Фирменный поезд «Тихий Дон» пришёл строго по расписанию к первой платформе.
Выходя из вагона, Моисей Абрамович поддержал Софью Наумовну.
– Осторожнее, скользко, – говорил он, ища в толпе друзей.
Увидев, улыбнулся.
– Здесь столько народа, что я вас не сразу и увидел, – сказал он, обнимая друга.
– А я сначала увидел твой нос, а уж потом Соню.
– Вот так всегда. Чуть что, и виноват мой нос! Или завидуешь?

Язык мой – враг мой, нет вопроса,
Но всё же больше бед от носа.

Елена вручила розы Софье Наумовне, Мартирос взял её чемодан, и они медленно двинулись к выходу в город.
– У вас заметно теплее, чем в Москве, – сказала Со-фья Наумовна. – Но всё равно, это не Эйлат, не Красное море с золотыми рыбками!
– Этот год необычно тёплый, – согласно кивнул Мар-тирос Акопович. – На рыбалку мы, конечно, не поедем, но эти пару дней расставаться с вами не будем. Молодцы, что заехали.
– Как иначе? – сказал Моисей Абрамович.
Они вышли на привокзальную площадь и направи-лись к машине Мартироса.
Мороз крепчал, и ещё утром подтаявший снежок пре-вратился в каток. Моисей Абрамович  поскользнулся и чуть не упал. Идущая рядом жена вовремя удержала его.
– Смотри под ноги. Увидел Леночку, и забыл возраст. Упадёшь, долго собирать придётся.
– Ты у меня самая лучшая! – тихо проговорил Мои–  сей Абрамович, уцепившись за её руку и осторожно двига-ясь по скользкому асфальту.
– Лучшая? Штобы ты таки знал: меня всегда интере-совала достоверность. Большая ли была выборка, или в Москве были соревнования? – улыбнулась Софья Наумов-на, – демонстрируя свой одесский сленг.
Мартирос уложил чемоданы в багажник, завёл двига-тель и стал его прогревать. Через некоторое время они, на-конец, поехали.
– Я думал, что хотя бы у вас нет пробок на дорогах, сказал Моисей Абрамович.
Поднявшись по крутому спуску, машина веселее по-катила по Большой Садовой. Гости смотрели в окно и удивлялись, как изменился город. Выросли свечки домов,  пёстрая и броская реклама с названиями гостиниц, магази-нов, ресторанов  на иностранных языках.
– Софочка, – сказал Моисей Абрамович, – вот мы уже едем по главной улице. Ты  же жить мне не давала: поедем в Ростов, да поедем в Ростов. Я знаю, что ты играла концерт Рахманинова в Ростовской филармонии. Так, ты таки думаешь, что тебя до сих пор помнят? И я бывал на ростовской киностудии. Мы туда обязательно зайдём. Только, я слышал, что она сейчас  еле дышит и нуждается в реанимации. Но, ты довольна? А теперь о чём мечтаешь? А вот и Музыкальный театр. Смотри! Третий час дня, а народ у касс толпится. Или приехал гастролёр из Крыжополя?
– У нас всегда так. На «Кармен» всегда аншлаги.
– Больше всего я жалею, что не взяла своё коричне-вое платье…- сказала Софья Наумовна.
– Какие проблемы, дорогая?! Мы здесь купим тебе новое платье!
– Твоя фамилия ни Абрамович? Я мечтаю не за новое – а за влезть в старое…
Проезжая Театральную площадь, увидели огромный баннер на здании театра Горького. Здесь гастролировала труппа Казанского театра.
– Живёт город. Люди в театры ходят. В рестораны. А мы всё ноем, что плохо живём, – заметила Софья Наумов-на.
Потом по Советской добрались до площади Карла Маркса, спустились на Сарьяна и оказались на пятнадцатой линии.
Гостям выделили отдельную комнату. В кухне- сто-ловой уже всё было готово к обеду. Приведя себя в поря-док и переодевшись, все собрались за столом.
Елена разливала в тарелки уху. Она, конечно, была сварена не на костре, и в неё не совали  горящую кочерыж-ку, как это обычно делают на Дону. Но  это была уха из са-зана, и аппетитный запах её распространялся по всему до-му.
– Как вы живёте? – спросила Елена у Моисея Абра-мовича. – Что слышно о вашей ленте об Архипе Куинджи?
– Сейчас модны стрелялки и сериалы о супергероях. Наш фильм не сможет делать такие кассовые сборы. А се-годня это наиважнейший показатель качества продукта.  Но я – оптимист. Пока пессимисты ждут неприятностей, я их получаю.
Картину, над которой работал несколько лет, кажет-ся, новые наши руководители хотят положить на полку. А мы ходим к высоким чиновникам, ничего не понимающим в искусстве, пишем жалобы. А те учат нас, как делать кас-совые фильмы.
– А меня, штоб вы таки знали, удивляют и возмуща-ют фильмы типа «Ментовские войны» или «Невский». Не понимаю, о чём они думают своими куриными головками? – сказала Софья Наумовна.
– Что не так, моя дорогая? Или они больные на голо-ву? – поддерживая одесский сленг жены, спросил Моисей Абрамович.
– Тебе нужно менять очки, дорогой, – тут же отреаги-ровала Софья Наумовна. – Чему может научить фильм, в котором все продажные и друг другу взятки дают?! Кому верить? Прокуроры, судьи, даже генералы ФСБ и полиции «крышуют», подбрасывают наркоту, друг друга убивают…
– Правду жизни показывают, – вставила Елена, уже не раз слышавшая эти возмущения от разных людей.
– Нет, я вас спрашиваю: в какой стране мы живём? К чему призываем? Кому же понравится такая жизнь. И что, я вас спрашиваю, нас ждёт?!
– Живём мы в России-матушке, – ответил Моисей Абрамович. – А показывают язвы и дерьмо вонючее, чтобы вызвать отвращение. Правда, супергерои в тех сериалах уж очень бледно показаны. В жизни и не такое случается! К тому же такой фильм на экране телевизора – это много рекламы, а значит, он скоро окупится и позволит заработать тем, кто его делал.
– Но супергерой – вымышленный персонаж, наде-лённый неординарными физическими способностями. Ар-нольд Шварценеггер, например. Но они показывают прак-тически всех представителей власти взяточниками и на-сильниками, – произнёс Мартирос, разливая в рюмки водку и на протестующий жест Софьи Наумовны, заметил: – Что за уха, да без водочки?!
– И что самое удивительное: иной раз убеждаюсь, что знают они больше нас! – добавил Моисей Абрамович.
– Знания – не опыт, и заменить его не могут. Важно сочетать знания и опыт, – заметил Мартирос.
– Киностудии на голодном пайке. Как выживать на фильмах о Чайковском или Архипе Куинджи? – добавила Софья Наумовна.
– Ты, конечно права, – согласился Мартирос.
Потом, подвёл итог:
– Так и  вертимся.
– Человек начал вертеться ещё тогда, когда изобрёл колесо, – заметил Моисей Абрамович.
– И, несмотря на неприятности, вы хорошо оба вы-глядите, – добавила Елена, желая приободрить друзей. – Делаете зарядку? Сейчас все снова стали увлекаться бегом трусцой.
– Что вы, Леночка?! Не до зарядки.  К тому же путь к инфаркту гораздо приятнее, чем бег от него. А где у вас чёрный перец. Что за уха без перца?
– И перец на столе, и водочка. Давайте выпьем за дружбу! Это наш традиционный первый тост.
Потом некоторое время за столом стало тихо. Все были увлечены едой. Уж что-что, а Елена, выросшая на Дону, готовить уху умела.
Когда с нею было покончено, перешли ко второму блюду. Елена специально у Маши узнала, как делают икру из баклажанов «по-одесски». На удивление, икра получи-лась очень вкусной. Это оценили друзья-одесситы из Мо-сквы.
Моисей Абрамович, зная, что жена очень любит та-кую икру, намазывал  её на хлеб и подкладывал жене.
– Я – одессит, но так и не научился делать такую икру из «синеньких». Единственно, чему научился, так это жарить бычки. Меня не соблазняет ни форель, ни лосось. Но за бычки, как говорил герой Рязановского «Гаража», я готов родину продать! Бывает, и в Москве случается их ку-пить на рынке. Тогда я Софу не подпускаю к плите. Жарю, вдыхая запахи молодости, и получаю ни с чем несравнимое удовольствие. А ест их она молча, не отвлекаясь на разговоры.
Елена с восторгом смотрела на них, а Софья Наумов-на с улыбкой заметила:
– Моисей всегда был щедрым. Это, помню, мне очень нравилось. Терпеть не могу жадных. Его щедрость была той причиной, по которой я согласилась выйти за него за-муж. Но уж лучше пусть Моисей расскажет эту историю.
Мартирос уже не один раз слышал эту историю, а Елена слушала, и удивлялась.
– В Одессе, – начал рассказ Моисей Абрамович, – ко-гда-то в ларьках продавали газированную воду. Вода поль-зовалась спросом больше, чем квас или пиво. Мы учились в институте кинематографии в Москве  и летом приехали в Одессу. Всегда тянуло к солнцу! Я был уже в ранге жениха. Родители мои уже грелись на солнышке в Израиле. Жили они в небольшом городке Ашкелоне у самого синего моря. К сожалению, теперь там уже никого нет.
В Одессе меня приютили родители Софочки, поста-вив раскладушку на кухне.
Вот как-то идём мы по Приморскому бульвару. Лю-буемся красотами родного города. Оперный театр, памят-ник Дьюку Ришелье, гостиница Лондонская… Жара несус-ветная, а в кармане не более десяти копеек.  Подходим к продавщице воды, и я громко прошу её:
– Один стакан с сиропом, другой – без!
Но продавщица, ехидно улыбаясь, спрашивает:
– Вы, молодой человек, таки хорошо живёте. Деньги транжирите направо и налево. Вам без какого сиропа?
– Без – это без!
Но Софа, поняв ситуацию, перебила меня и, откуда-то достала целых двадцать копеек, говоря:
– Что ты такое говоришь? Гулять, так гулять! Два с двойным сиропом!
Я выпал в осадок. Был сражён её щедростью и, если раньше сомневался в своём выборе невесты, то теперь был убеждён:  она должна быть моей женой!
И вот уже столько лет мы вместе, и чтоб  вы таки знали, я ни разу не пожалел о принятом тогда решении.
– Он не пожалел! – воскликнула Софья Наумовна. – Я до сих пор не понимаю, что я тогда сделала: за тебя вышла замуж, или усыновила! Сыну уже скоро на пенсию, а он лишь сейчас убедился, что сделал тогда свой выбор правильно!
– А в кого он? Почему он пошёл в медицину? Ни у тебя, ни у меня в роду медиков не было, а он с самого дет-ства  мечтал быть  доктором. Всю домашнюю живность лечил. Уколы делал, лапы перевязывал. А как-то мы зашли с ним в детскую поликлинику, не помню, зачем. То ли  де-лать прививку, то ли справку какую-то брать. Но, когда вышли от врача, он меня спросил: «Мама, а почему там на-рисован доктор Айболит? Он же ветеринар!».
Мартирос задумался, вспоминая, что ему рассказыва-ла Жанна. Потом, уже серьёзно сказал:
– Сегодня быть медиком, если хотите знать, стыдно. Наши правители  сегодня решают, какая помощь должна оказываться бесплатно, а какая за деньги. Доплачивать бу-дут за конкретные медицинские услуги или за более высо-кое их качество. Человек должен понимать свою ответст-венность за собственное здоровье. Если не проходил дис-пансеризацию, не делал прививки – плати!
– А сколько случаев: и диспансеризацию проходил, и анализы всякие делал, но больной погибает из-за запущен-ного случая рака. Пусть тогда медик или поликлиника оп-лачивает лечение таких больных, – сказала Софья Наумов-на.
– Но по Конституции каждый гражданин имеет право на бесплатную медицинскую помощь, – сказала Елена.
– В древности медицина была делом семейным, – за-метил Мартирос. – Знания передавались от отца сыну. Позже стали за определённую плату брать учеников. Они становились членами семьи Учителя. Во времена Гиппо-крата давали клятву  вести себя  соответственным образом, не ронять своего достоинства, чтить Учителя и помогать ему и его семье. К сожалению, это правило нарушают…
– И не только в медицине, – добавила Елена.
– Я сейчас говорю о ростовской медицине, – продол-жал Мартирос. – Грустно это вспоминать. Но могу напом-нить лишь несколько примеров. Против своего учителя, действительного члена Академии медицинских наук, фи-зиолога Николая Аполинариевича Рожанского в 1952 году выступила его ученица, доцент  Мария Александровна Уколова, и заняла его кафедру.
Профессора хирургии Захара Ивановича Карташова вынудил уйти из института его ученик Пётр Петрович Ко-валенко. Так же поступил Вадим Иванович Русаков со сво-им учителем, профессором Борисом Зиновьевичем Гутни-ковым. С ним, в свою очередь, так же поступил его ученик  Виктор Васильевич Красулин. Этот список можно было бы продолжить, но когда я об этом думаю, на душе становится погано. Обмельчали людишки… И такое можно наблюдать в разных профессиях и на разных уровнях. А сегодня всё продаётся и покупается. Когда я говорю: всё, значит всё! Дипломы и должности, решения судов и даже жизнь. Только здоровье нельзя купить.
– Страна сидит в глубокой луже. Нет денег. Собира-ют по рублю на помощь детям! – поддержал друга Моисей Абрамович. – Стыд и позор!
– Воруют все. Тратят на фейерверки и парады, на что угодно, а на лечение детей выделить не могут, – кивнул Мартирос. – А ещё придумали, мол, каждому бесплатно можно посещать поликлинику, скажем, три раза в месяц. Пришёл лишний раз – плати!
– Дожили! – подвела итог Софья Наумовна.
– А недавно по телевизору показали, как одна мадам выиграла пятьсот шест миллионов! Ну, не глупость ли это? Лучше бы осчастливили пятьсот шесть человек одним миллионом! Привыкли к халяве. И при этом собираем деньги всем миром ребёнку  на лечение!
– Чего ты удивляешься, сказала Софья Наумовна. – Мы живём в стране дураков.
– Но, кажется, эти нововведения пока ещё только об-суждают в Думе. Могут и не принять, – не мог успокоиться Мартирос. – Медицинские технологии дорожают, потребности граждан растут, бесплатно всего этого не получить.
– Ну, хватит уже о медицине, об Украине и Евросою-зе. Надоело! Расскажи лучше об Австралии. Там вообще что-нибудь происходит? – сказал Моисей Абрамович. – Что наши правители могут сделать? Вот и придумывают: снижают зарплаты, повышают цены. Мыслители! Но что они могут придумать? Они же голые! А о чём может ду-мать  голый «Мыслитель» Родена?
– Штоб ты таки знал, Моисей, –  с улыбкой ответила Софья Наумовна, –  он думает о штанах! А был бы одет, он не был бы мыслителем. Наш сосед  Нюма сделал несколько копий роденовского мыслителя и понёс их продавать. Так, чтоб ты так знал: его наша доблестная полиция посадила в машину, и как барина отвезла в кутузку.
– За что?
– Роденовский мыслитель поддерживает голову пра-вой рукой, а его копии – левой. Вот его и посадили за ина-комыслие.
– Ну и сильны же ты, Соня, сочинять! Тебе  бы рома-ны писать.
– Кто сейчас читает романы? Только больные на го-лову. Для этого у них есть компьютер, планшет, на худой конец – смартфон.
Потом друзья говорили об Иосифе, о его сынишке, о том, что жизнь не стоит на месте, и в их возрасте особенно видны и болезненны эти перемены.
– У меня режим поменялся, – сказала Софья Нау-мовна. – Днём в кресле перед включенным телевизором дремлю. А ночью с удовольствием ем. И ничего!
– Не наговаривайте на себя, – ответила Елена. – Вы  выглядите прекрасно.
– О чём ты, Леночка, говоришь?! –  улыбнулась Со-фья Нау¬мовна. – Моя косметика давно превратилась в ап-течку. Лосьоны и питательные кремы я заменила на Воль-тарен и Но-шпу, валидол и валокордин. Жизнь меняется, дорогая!
– Мы так и делаем, – добавил Моисей Абрамович. – Живём. День рождения и смерти считаем одним днём, как в командировке. А что касается того, что сидим мы в луже, и не хватает денег на здравоохранение  и образование, так могу напомнить, что они  всегда финансировались по оста-точному принципу. Всё дело в том, как выстроены приоритеты. При этом наши правители имеют специальные клиники, куда рядовому гражданину не попасть. В тех клиниках и оборудование, и медикаменты, и кадры на самом высоком уровне. Народ нищий, а они никак не хотят принимать закон, который бы ликвидировал уравниловку в налогообложении…
– Но разве не нужно нам крепить оборону страны? – с удивлением спросила Елена. – Я помню ещё лозунги:  «Миру мир!», «СССР – оплот мира и демократии!».
– А разве не мы мечтали о мировой революции? На-ша страна, если говорить правду, всегда была достаточно агрессивной и о социальной направленности нашей поли-тики у нас только говорят. И должен признать: говорить об этом умеют.  А по сути, лгут, как лгали всегда! Вспомните:

                Я другой такой земли не знаю,
                Где так вольно дышит человек…

          И в это же время сельское население страны не имело паспортов! Скрытое крепостничество! Да, о чём говорить?!
– Но куда делась мораль? Сочувствие? Сопережива-ние? Соблюдали бы хотя бы десять заповедей, – восклик-нула Елена.
– Народные избранники проголосовали за сокраще-ние зарплат и льгот служащим, работающим на вредных производствах, ликвидацию медицинских пунктов и школ в сёлах, но отклонили закон о снижении своих зарплат и льгот, – сказал Моисей Абрамович.– Они у нас так и оста-лись неприкасаемыми, неподсудными. Большинство из них – совсем не бедные люди.
– Двойные стандарты, коррупция и телефонное пра-во, – добавил Мартирос. – Наконец – власть денег. Когда-то возмущались поклонением доллару, а ещё раньше – зо-лотому тельцу. Сегодня этим никто не возмущается.
– Не все такие, – сказала Елена.
– Ты права: не все. Но большинство. Сегодня не бе-рут взяток по одной причине: потому что не дают. Но они их компенсируют воровством. Вот такая нынче мораль.
– Любая страна, – твёрдо ответил Мартирос, – как может, защищает свои национальные интересы. В полити-ке понятия морали, справедливости не принимаются в рас-чёт. Приоритетом является обеспечение безопасности. Всё, что этому способствует – и справедливо, и морально.
– Не нравится мне такая философия, – сказал Моисей Абрамович. – Ты знаешь, что мой дед жил в Польше. Там была одна из самых больших еврейских общин.
– Как они там оказались? – спросила Елена.
– Бежали от погромов и зверства крестоносцев, от свирепствующей в Европе чумы. Их обвиняли в распро-странении страшной заразы. Я уже цитировал Юрия Со-лодкина. У него есть и такие строки:

…Бог рассеял нас по свету,
И сияет, как пятак:
Есть кого привлечь к ответу,
Если что-то вдруг не так.

А Алла, моя двоюродная сестра, прекрасный человек и большая умница, преподававшая в Новосибирске и в Хайфе теоретические основы электротехники, перед отъез-дом в Израиль писала:

 Мне кажется, что мой народ
Пришёл на землю из Вселенной.
Его преследует исход,
Как будто он заложен в генах.

За что ему такой удел?
Гоним он из любого края,
Будь то из ада или рая,
Любой страны, где б ни осел...

Евреи бежали на восток, в Польшу, недавно ставшую королевством со столицей в Кракове.
Во время Второй мировой войны большинство поль-ских евреев было уничтожено в печах Освенцима, Собибо-ра и других лагерей смерти.
– А твой дед?
– Ему повезло. Он влюбился в мою бабушку. Она жи-ла в СССР.  Их сёла были расположены друг от друга в двух километрах. Но его село было в Польше, а бабушкино – в СССР. Они полюбили друг друга, и он поселился в ба-бушкином селе, где можно было найти работу. Но не про-шло и года, как дела арестовали, обвинили в шпионаже и дали десять лет без права переписки.
Всю войну он работал в рудниках, потом валил лес в Сибири. Когда  после войны его освободили, не разрешили жить в городах. Он устроился в небольшом селе, откуда они и уехали в Израиль.
Потом гости пили кофе. Моисея Абрамовича Марти-рос вообще считал кофеманом. Потому к их приезду купил свежие зёрна кофе Арабика и лично готовил любимый на-питок друга.  Говорили о работе издательства. Елена сказа-ла, что, скорее всего, оно прекратит своё существование.
А Мартирос вдруг произнёс:
– Ужинать мы идём в ресторан, что у нашего дома. А на завтра у меня есть целая программа с поездкой в город, на место, где была киностудия, в Публичную библиотеку. Позавтракаем дома, а обедать и ужинать будем в городе.
–  Ладно, – сказала Софья Наумовна. – Давайте сме-ним тему. Если Моисею дать волю, он может о евреях го-ворить целые сутки. Будет приводить факты, цитировать авторитетных людей. Раньше он таким не был. Это – явно возрастное. А, может, это и есть – возвращение к корням?
– Ты  у меня умная и не даёшь повода для обид! – сказал Моисей Абрамович, глядя на жену влюблёнными глазами.
– Умному поводы не нужны! – парировала Софья Наумовна. – И знай: если кто-нибудь из нас умрет, то я, скорее всего, уеду в Израиль. Там тепло. И что, даром я, что ли, учила иврит?
– Есть старая примета, – обнимая жену, произнёс Моисей Абрамович. –  Исход евреев всегда к развалу им-перии. Примета подтверждена историей. Я надеюсь, ты же не хочешь развалить Россию!

         20.     Апрель 2017 года был дождливым и ветреным.  Где-то бушевали лесные пожары, где-то постоянные дожди и грозы превращали улицы городов и посёлков в непроходимые реки. Оползни рушили мосты и дороги, останавливали поезда. Гибли люди. А в районе посёлка «Янтарный» на северной границе Ростова ничего не происходило.
Владимир Андреевич Орлов  уже вполне освоился с должностью главного врача, но пока решил некоторое вре-мя выждать, присмотреться, ближе познакомиться с дела-ми, о которых он и представления не имел.
Отношения с коллективом у него были хорошими. Он давно работал здесь заместителем главного врача по медицинской части. Его манили, как ему казалось, большие перспективы укрепить своё материальное положение. Хотелось ощутить возможности, которые, как ему казалось, открывались с новой должностью. Ему было приятно ощущать себя хозяином, чьё решение обязательно для всех сотрудников. Открывались и иные перспективы в отношениях с онкологическим институтом. Мечта получить звание профессора становилась реальнее. Но, для этого он должен был что-то изменить в организации работы, внедрить передовые технологии, изменить отношение коллектива к своим обязанностям. А как их изменить при таких зарплатах?! Нужно было глубже познакомиться с экономикой, бухгалтерией. Сократить лишних людей, найти и взять нужных специалистов. А что он может? Какими рычагами владеет реально?
Первым делом он пригласил к себе секретаршу, жен-щину лет пятидесяти, и сказал, что они организуют в дис-пансере библиотеку для больных и сотрудников, и он хотел бы, чтобы она возглавила это дело.
– Мы, Ангелина Васильевна, живём в такое время, когда не все имеют возможность выписывать медицинскую литературу. А врач, который забыл, как выглядит журнал «Онкология» или монография по его специальности, очень скоро  теряет квалификацию. Мы же будем выписывать литературу по специальности, и делать это будете вы. В зарплате вы тоже выигрываете. К сожалению, не на много, но пять тысяч сегодня тоже деньги. И не думайте ничего плохого. Мы с вами, Ангелина Васильевна, давно знаем друг друга, и верю: сработаемся!
  На должность секретаря он пригласил Наташу, свою давнюю любовницу. Ей было тридцать пять лет, тогда, как Владимиру Андреевичу недавно исполнилось сорок семь. Он когда-то оперировал её мужа, известного в городе кри-минального авторитета по кличке «Лютый», по поводу опухоли левого лёгкого. Больной прожил ещё два года. А после того, как Лютый ушёл из жизни, у него с его вдовой всё и завертелось. Но Наташа предупредила, что за нею ухаживает дружок мужа, огромный, больше похожий на орангутанга, парень по кличке «Красавчик». То ли за свою уродливую внешность и обезображенное оспинами лицо, то ли за его необычно длинные руки, достающими почти до земли. Из своих сорока лет – двадцать он сидел и только пару лет, как освободился. Он был совершенно безграмот-ным и не приспособленным  к жизни на воле, но был пре-дан  Лютому. Жил он у них на даче и выполнял поручения, не интересуясь, кого и за что ему нужно убить или избить. Без вопросов и, не требуя никакой оплаты, исполнял волю хозяина.
Когда же тот умер, он стал исполнять все распоряже-ния его жены. Со временем позволял себе думать, что те-перь он заменит ей хозяина. Но пока ещё не позволял себе ничего лишнего.  Наташа иногда ловила его жадные взгля-ды, и ей становилось не по себе. А ещё через некоторое время она заметила, что он сопровождает её, когда она воз-вращается домой.
Для того чтобы как-то поддерживать форму, Наташа взяла за правило домой с работы ходить пешком. Заметив, что «Красавчик» идёт за нею, стараясь не выдавать своего присутствия, она, придя домой, строго настрого приказала ему этого не делать. Пригрозила даже, что если ещё раз увидит его, выгонит!

Орлов привык решать проблемы по мере их поступ-ления. Когда нужно было свалить Полякова, ему нужна была Бойко. Она, конечно, не Наташа. К тому же старше его на одиннадцать лет.
Ему нравилась Наташа. Её скромность и нетребова-тельность, щедрость и исполнительность. Она ни в чём не нуждалась. Жила в домике у самого Дона. Была «упакова-на» с ног до головы. Но никаких золотых украшений не носила. Даже губы не красила!
Но его не молодость её прельстила. Дело в том, что дядя её служил  следователем по особо важным делам. Владимир Андреевич сначала не понимал, как это служба собственной безопасности не отметила родственную связь следователя с вором в законе. Потом понял: или этот дядя  получал процент от Лютого и по возможности, «крыше-вал» его банду. Делать это он мог, тем более, что племян-ница с вором в законе не была зарегистрирована.  Да и придраться к этому Лютому было не к чему. Последнее время он тяжело болел, практически из дома не выходил.
Следователь тот племянницу свою любил. Чем мог – помогал.  У них больше родных не было.
А со следователем по особо опасным делам, как ду-мал Владимир Андреевич, нужно дружить. А ещё лучше, сделать его родственником.
В тот ветреный и дождливый день он, выпив для храбрости немного спирта,  зашёл в кабинет Жанны Фи-липповны. Она сидела за столом и что-то писала.
– Привет! – сказал Орлов, присаживаясь к столу.
– Привет! Что-нибудь случилось? – спросила она, хо-тя сразу всё поняла. Она давно чувствовала, что рано или поздно, это должно произойти. Но не думала, что это про-изойдёт так скоро, и он станет говорить с нею об этом на работе.
– Случилось, – ответил Владимир Андреевич. – Мы должны расстаться. Не хотел бы, чтобы это было тебе очень больно, но и обманывать тебя  не буду. Я полюбил другую женщину. Ты меня прости. Сердцу не прикажешь.
В кабинете стало тихо, и слышно было, как санитарка  за дверью елозит тряпкой по полу и где-то за забором больницы лают бездомные собаки.
Достав из ящика стола сигареты, Жанна Филипповна закурила, чего никогда не делала при свидетелях. Потом, казалось бы, спокойно проговорила:
– Der Mohr hat seine Arbeit getan, der Mohr kann gehen.
– Это ты о чём?– спросил Владимир Андреевич, не ожидавший такой её реакции.
– Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. А ты ожидал, что я буду биться в истерике? Напрасно! Не скрою: и я предавала, и меня предавали. Но тебе почему-то верила. Понимала разницу в возрасте. Понимала, что нуж-на была, чтобы свалить Полякова. Но верила… и не дума-ла, что так скоро…
– Я не давал повода!
– Ты – хороший психолог. Знал, что для того, чтобы завоевать меня, надо было заставить меня поверить тебе,  поверить, что ты любишь. И мне казалось, что со временем ты и вправду смог бы меня полюбить. У нас много общего, а я могла тебе стать верным другом. Но… не случилось.
Мне казалось, что ты должен знать простую истину: разница между женщинами настолько мала, что можно бы-ло бы ею пренебречь и остановиться. Тем более что я тебя никогда и ничем не ограничивала. 
Ты оказался таким же, как все.
Тебе не нужен был никакой повод. Дожил до своих лет, должен бы знать, что женщины сразу угадывают, с кем ты готов им изменить. Иногда даже до того, как это придёт тебе в голову.
– Мне бы хотелось, чтобы мы остались друзьями.
– Ты здоров и молод. У тебя есть цель. Но ты не пе-рестаёшь изводить себя вопросом: действительно ли ты счастлив. Если ты не любил никого до сорока лет, то луч-ше тебе не влюбляться и после. У тебя появилась другая. Но не любимая женщина, а «нужный» человек. Мне жалко тебя.
– Не нужно меня жалеть! Я как бык – сильнейший из зверей, – вегетарианец. Не желаю крови. Куплю тебе квар-тиру. Думаю, двушка тебя устроит… Что касается мечты, так что же плохого в том, что она у меня есть? Без неё я не знал бы, что делать.
– Вот так многие мечтают о бессмертии и не знают, чего им делать дождливым воскресным днём.  А квартиру себе я сама куплю. Не нужно меня жалеть. Пожалей себя. Тебя тоже когда-нибудь предадут, и ты почувствуешь то же, что чувствую сейчас я.
Она потушила сигарету, с обидой посмотрела на Ор-лова, и добавила:
–  Я старалась быть тебе полезной. Знала, что таких, как я, иногда убивают, зато никогда не бросают. Давно по-няла, что твоя любовь не вечна и  закончится ненавистью ко мне. Поэтому предусмотрительно собрала на тебя такой компромат, что ты сядешь, и надолго. Но это в том случае, если ты начнёшь мне пакостить. До этого, он будет просто мне напоминать о тебе,  кому я верила и позволила себе  расслабиться. Кто предал меня…
– Ты же сказала, что и ты предавала!
– Это было давно, и мне хотелось большего.
– Мир состоит из бездельников, которые хотят иметь деньги, не работая, и придурков, которые готовы работать, не богатея. Разумный человек приспособляется к миру. Не-разумный пытается приспособить мир к себе, – пытался оправдаться Орлов.
 – Поэтому прогресс всегда зависит от неразумных, – ответила Жанна Филипповна, вставая и презрительно глядя на него. –  И не говори ничего. Дурак, сделав глупость, всегда потом оправдывается, что это было его долгом. Ты, конечно, не дурак. Ты – подлец! И работать под твоим началом я не буду. Наступит время, когда и ты окажешься один. И у тебя не будет любимого дела. А одиночество, да без дела – это особенно тяжело, и ты это испытаешь. Я не колдунья, но мои предсказания часто сбываются.
В субботу я заберу свои вещи и уеду. А заявление на увольнение сегодня же оставлю твоей крале. Надеюсь, ты не станешь заставлять меня отрабатывать две недели. А те-перь уходи. Я не хочу тебя никогда больше ни видеть, ни слышать.
Она так смотрела на Орлова, что тот, как ей показа-лось, вдруг превратился из орла в жалкого общипанного петушка. Этот взгляд убедил его, что говорить больше не о чем. Он тоже встал, потоптался, желая, видимо, что-то от-ветить. Но, так и не решившись, вышел из кабинета, не проронив ни слова.
Вернувшись в свой кабинет, он достал из ящика сто-ла, служившего ему баром, коньяк и прямо из бутылки сделал несколько глотков.
В это время без предупреждения в кабинет вошла его новая секретарша. Увидев его, пьющего коньяк прямо из бутылки, замерла, не зная, что сказать. А Владимир Анд-реевич спокойно закрыл бутылку пробкой и положил её на место. Потом сказал:
– Я не алкоголик.  Алкоголь – это анестезия, позво-ляющая перенести операцию под названием жизнь. Я толь-ко что объяснился с Жанной. В субботу она съедет.
– Сегодня понедельник. Ты что, целую неделю бу-дешь её терпеть?
– Она должна купить себе квартиру, собрать вещи. У нас вся жизнь впереди!
– Но у неё же есть квартира.
– Ты и это знаешь? Есть однокомнатная квартира. Она её сдаёт. Это её подушка безопасности. Да и по дого-вору выселить она их может, предупредив за три месяца. Не понимаю, почему это тебя волнует?
– Почему ты не хочешь эту неделю пожить у меня? – не понимала Наташа.
– Не хочу! – упрямо повторил Владимир Андреевич. – Перекантуюсь здесь, в комнате отдыха.
Наташа хорошо знала комнатушку, примыкающую к кабинету, где стояла кровать, письменный стол, компью-тер, телевизор. В ней вполне можно было пожить неделю.
В кабинете раздался звонок красного телефона, на ко-торый проходили звонки, минуя секретаря. Этот телефон был связан с Министерством здравоохранения, онкологи-ческим институтом, администрацией района и города.
Понимая, что при этом разговоре её в кабинете быть не должно, Наташа вышла, плотно прикрыв дверь.
Орлов взял трубку.
– Добрый день,– услышал он необычно резкий голос главного онколога области, – почему вы, уважаемый Вла-димир Андреевич, позволяете себе не исполнять мои рас-поряжения? Или для вас уже закон не писан? Где ваш от-чёт о работе диспансера за прошлый год?   
Орлов хотел было оправдаться, но Главный его пре-рвал:
– Послезавтра в два часа состоится городской Проти-вораковый Совет. Будут главные врачи городов и районов области, а у меня до сих пор нет объяснительной записки вашего отчёта. Жду вас завтра к одиннадцати…
– В одиннадцать быть не смогу, – пытался проявить независимость Владимир Андреевич.– Оперирую. Можно подъехать к вам после трёх?
– Вы там определитесь, наконец, кем работаете: глав-ным врачом или хирургом? Впрочем, если не знаете, как поступать, поступайте, как знаете. Только вы должны за-рубить себе на носу, что я не допущу никакой анархии.
– Я всё понимаю, но так сложились обстоятельства…
– Обстоятельства переменчивы, принципы –  никогда. Вы получили от жизни всё, и у вас ещё хватает наглости просить больше. Что, вашего больного некому оперировать? В одиннадцать  я жду вас с годовым отчётом.
Владимир Андреевич ещё какое-то время сидел, дер-жа трубку у уха, думая о том, что, может быть, и правда,  кресло главного врача больше походит на электрический стул. И чего он так мечтал о нём?! Пока что оно ничего хо-рошего ему не принесло. Правда, прошло ещё совсем не-много времени…
Откуда-то доносился равномерный надоедливый писк. Ему казалось, что он услышал, как пульсирует кровь у веска? А, может, в определённом состоянии он слышит, как соединяются нейроны мозга,  словно какой-то стрелоч-ник переводит возбудимые нейроны клеток мозга,  направ-ляя мысли в другую сторону… пи-пи-пи-пи…
Очнувшись, он положил трубку, и тут же раздался резкий звонок. Он не сразу понял. Неужели он бросил трубку, когда Главный онколог ждал его ответа?! Снял трубку и привычно откликнулся:
– Слушаю, Орлов.
– С кем можно так долго разговаривать? – услышал он недовольный голос Министра здравоохранения области. – Полчаса не могу вам дозвониться!
– Добрый день…
– Какой день? Уже давно вечер. Вы здоровы?
Владимир Андреевич взглянул в окно. В зеркальном окне было видно, как ветер раскачивает висящие баннеры, освещённые  фонарями.
– Действительно вечер. А я и не заметил, как проле-тел день. Я слушаю вас, Майя Владимировна. Разговаривал я с Олегом Михайловичем Акуловым. Завтра к одиннадцати должен быть у него. На Противораковом Совете буду отчитываться за прошлый год.
– Какой отчёт? Вы работаете главным три месяца!
– Олег Михайлович настаивает… Я же и тогда рабо-тал в диспансере. Обычно на такие Советы приходят адми-нистрация района и руководители предприятий, главные врачи больниц и поликлиник, представители онкологиче-ского института. Серьёзное мероприятие. Я ещё не успел поработать, а уже получил нагоняй от Акулова. С другой стороны, как без данным Ростова, города с полуторамил-лионным населением?
– Ну, что ж. Привыкайте. В жизни нужно уметь тер-пеливо сносить несправедливость до тех пор, пока не смо-жете причинять её сами. Такова жизнь. Знаете, как у  Забо-лоцкого? Недавно слышала по телевизору:

Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Иисусе!

Ладно. А чего я вам звонила? Ах, да! Вы завтра, ча-сам к…  Можно к концу рабочего дня. Пришлите основные цифры за первый квартал. Как обычно: заболеваемость, смертность, запущенность, охват диспансеризацией и прочее.
– Но я должен же готовиться к отчёту, – начал, было, Владимир Андреевич, и тут же голос Министра стал рез-ким и требовательным. Майя Владимировна не привыкла слышать возражения подчиненных, считая своё мнение единственно верным.
– Я давно с вами знакома. Вы всегда стараетесь жало-ваться на жизнь, недостаток финансирования. Находите разные причины, чтобы не выполнить распоряжение.
– Но я действительно…
– Никаких но! Жду завтра часам к пяти. И вот что я хочу тебе сказать, Владимир Андреевич…
Перейдя на «ты», голос Министра поднялся на целый тон.
–…Я не знаю, что делает тебя таким дураком, но это работает. Могу напомнить, что ты должен постоянно мо-ниторить основные показатели. Тебя могут спросить в лю-бое время суток. Знать показатели ты должен наизусть. Тренируй память. Учи стихи!
– Но я, действительно, могу не успеть. Дайте мне хо-тя бы ещё день!
Тональность разговора поднялась ещё на терцию.
– Да ты… Да я…
Потом вдруг Майя Владимировна замолчала, а Вла-димир Андреевич и торопить её с ответом не хотел, и по-ложить трубку боялся.
Наконец, уже спокойнее Министр холодно произнес-ла:
– Чем громче вы говорите о своей честности, тем больше я в ней сомневаюсь.  Работайте. Жду вас завтра к пяти с основными показателями за первый квартал. Я не хотела бы, чтобы воспоминание о вашем руководстве службой выражалась лишь двумя словами: «Он старал-ся...».
Майя Владимировна положила трубку, не попрощав-шись, и настроение Владимира Андреевича испортилось ещё сильнее.
На его столе лежал переплетенный годовой отчёт за 2016 год. Небывалая толщина его надежно защищала от опасности быть прочитанным. Потом подумал, что трудно не преувеличивать счастье, которым не дано насладиться. «Ещё не вечер! Мы ещё посмотрим, кто кого…».
Попросил секретаршу связать его с организационно-методическим отделом.
– Серафима Кирилловна, – сказал он. – Завтра к восьми утра у меня на столе должна лежать справка о со-стоянии онкологической помощи за первый квартал этого года. Желательно с графиками и цифрами в сравнении с первым кварталом  прошлого года.
Заведующая отделом стала что-то говорить, но Орлов прервал её:
– Эти данные вы должны мониторить постоянно и знать показатели наизусть. Оставайтесь на ночь. Меня это не интересует! В восемь утра справка должна лежать у ме-ня на столе.
Он не стал долго слушать причитания о том, что нет людей, и она может не успеть. Повторил:
– Завтра к восьми.
И положил трубку.
Попросил сделать ему крепкий кофе. Тревожил его отчёт на Противораковом Совете. Он понимал, что, даже если  сделает анализ и приведёт реальные цифры, скажет правду, они, во-первых, ему не поверят, потому что и сами привыкли приукрашивать свои показатели. А, во-вторых, рано или поздно, он всё равно попадётся.  В какой-то мо-мент пожалел, что отказался от предложения занять долж-ность доцента кафедры онкологии в медицинском универ-ситете. Тогда казалось, что он остроумно ответил на это предложение, мол, он ещё действующий хирург, и давно известно, что кто умеет –  делает. Кто не умеет –  учит дру-гих.
Но на фоне его разговора с Министром, он понял, что может вылететь из этого кресла, не успев даже в нём поси-деть.
– Наташа! Ты, пожалуй, иди домой. Сегодня я пере-ночую здесь. Мне нужно поработать.

Жанна Филипповна медленно шла в сторону дома. Она уже передала всех больных старшему ординатору, оформила документы, забрала трудовую книжку, и думала о том, что завтра утром должна прийти машина, и она уе-дет и постарается  больше не встречать ни Орлова, ни Де-рюгина. В душе она  уже простила их, но забыть обиды не могла, и  видеть их не хотела.

21.      Городской противораковый Совет про-водился в актовом зале онкологического института. На не-высоком подиуме за столом сидела представитель админи-страции города, молодящаяся женщина, мало понимающая, что здесь происходит.  Она смотрела на людей, заполнив-ших зал, профессоров, главных врачей больниц и поликли-ник, и не находила, на ком можно остановить взгляд.
За трибуной стоял главный врач Центральной город-ской больницы. Это был полный мужчина лет пятидесяти с бритой головой, большими буденовскими усами и бреж-невскими бровями. Его выгоревшие серые глаза смотрели в зал сквозь толстые стёкла очков.  Трибуна стояла на краю сцены у большого окна, и лысина его блестела в лучах ве-сеннего солнца.
В программе значился и доклад главного врача онко-логического диспансера. А итог должен был подводить главный онколог области.
На выступление давалось не более пятнадцати минут, но зато время на вопросы и ответы было неограниченным.
Владимир Андреевич, вооружившись справкой, которую ему подготовила заведующая организационно–методическим отделом, с места задавал вопросы всем вы-ступающим, легко оперируя цифрами и примерами, что удивляло сидящих за столом руководителей здравоохране-ния.
Его вопросы, замечания, реплики были язвительны и остроумны, вызывали улыбки зала, обиду и ненависть  тех, о ком он говорил.
– Вы не владеете информацией, – громко звучали его слова. – Как можно руководить учреждением, не зная, куда вы движетесь. Вы не выполнили план диспансеризации.
 – Зато, сравните наши цифры выявляемости со сред-ними показателями по городу, – огрызался докладчик.
– Выявляемость у вас, действительно, высокая. Но диспансеризация – метод, позволяющий выявлять ранние стадии болезни, а у вас более половины больных были в запущенных стадиях. Кому нужна такая диспансеризация? У вас лучшие мысли приходят с уходом соображений!
Орлов бил наотмашь, не взирая ни на возраст высту-павших, ни на их авторитет.
Когда  в прениях выступал заведующий хирургиче-ской клиники, Владимир Андреевич вдруг воскликнул:
– Какое право вы имели брать на операционный стол больную в третьей стадии без предварительного облуче-ния, химиотерапии? Вы переоценили себя, считая себя безнаказанными. Напрасно! Упоение собой обычно сопро-вождается закуской другими. Больная погибла, и мне стало известно, что родственники той больной написали жалобу в прокуратуру и подали дело в суд. Я на этом суде буду выступать на стороне обвинения. Известно, что когда вы-дают чёрное за белое, гуляет серость… В городе есть спе-циализированные учреждения. Зачем брать на себя такую ответственность?!
Потом выступил Владимир Андреевич. Чтобы уло-житься во времени, основные графики его доклада отбра-сывались на экран. Выступление было и самокритичным, и достаточно резким. Досталось и городскому департаменту здравоохранения, и онкологическому институту.
 Ни главный онколог области, ни представитель ми-нистерства никогда не слышали выступление нового глав-ного врача ростовского диспансера.
– Орёл! – тихо сказал соседке, довольный этим вы-ступлением, главный онколог.
– Хищная птичка, – кивнула представитель админи-страции. – Он забыл, что, преследуя цель, он может пре-вратиться в мишень. Что за птица?
– Доктор медицинских наук Орлов Владимир Анд-реевич. Работал при Полякове начмедом.  Знаю его плохо, но, говорят, карьерист. Устраняет недостатки достижений прежнего главного врача. Ничего нового.
– Карьерист – это хорошо! Хуже, когда ничего не хо-тят. Такие управляемы.
На последнем ряду в конференц-зале сидела и Жанна Филипповна. Она не слушала выступающих. Видела, как рисуется Орлов, стараясь произвести впечатление на си-дящих за столом чиновников. Думала совсем о другом.
Три дня назад она созвонилась с сестрой и рассказала, что у неё произошло. На предложение приехать к ним в Испанию, категорически отказалась.
– Что я там буду делать? У вас на шее сидеть? Или уборщицей где-то работать? Так, во-первых, возраст уже не тот. А во-вторых, хочу вернуться в нашу станицу. Там уж точно я найду себе работу по специальности. Ты только маму не расстраивай.
В фирме, занимающейся грузоперевозками, заказала машину с грузчиками, и сейчас думала о том, что правиль-нее было бы сначала съездить туда и посмотреть, что за флигель ей сняла приятельница, с которой она созвонилась пару дней назад. Но сделать этого она не могла. Нужно было собирать вещи, книги, посуду. Набрала пять больших ящиков, два из которых были с книгами, и она сомнева-лась: смогут ли грузчики их перенести в машину, а потом с машины во флигель.  Потом подумала, что не беда, что она едет в Багаевку, где прошло её детство, где она училась в средней школе. Вспомнив успокаивающую её фразу о том, что не место красит человека, а человек – место. Чехов жил далеко от столицы, в Таганроге, и прославил его. А на До-ну ещё жили и работали Шолохов, Калинин, Закруткин, художник Дубовской… Были и знаменитые врачи, просла-вившие место, где они жили. Всех не перечислить. И эко-логия там – не городская, и люди чище, естественнее. Только, нужно будет привыкнуть и найти работу. На живое место она не пойдёт. Хватит. Она уже это проходила. А вот сможет ли она быть рядовым врачом и исполнять чьи-то приказы, тем более, не всегда умные? Как говорил московский друг Мартироса: «будем посмотреть!». «Убив в себе зверя, я не должна пропасть как личность, но чем бессодержательнее  жизнь, тем она тяжелее», – подумала она и взглянула на сцену. За трибуной всё ещё стоял Орлов и блистал остроумием. «Неужели у него появилась новая цель?!» – подумала Жанна Филипповна. – Он может. А как она, дура, ему поверила. Ведь хорошо помнила стихи Андрея Дементьева:

… Друг познаётся в удаче.
Если удача твоя
Друга не радует, – значит,
Друг твой лукав, как змея.
Или же горькая зависть
Разум затмила его,
И, на успех твой позарясь,
Он не простит ничего.
Он не простит... Но иначе
Скажет об этом тебе.
Друг познаётся в удаче
Больше порой, чем в беде.

Потом снова и снова вспоминала свою молодость, и каялась. Только сейчас поняла, что когда она была молода и успешна, у неё и друзей было много. Сейчас их ряды ре-деют. Впрочем, они не были друзьями, и их ждёт та же участь. Это закон жизни. С другой стороны, жизнь без цели  – человек – без головы, говорит восточная пословица. Нужно и мне поставить цель… Но какую? А, может, взять малышку из детского дома? Может быть, это облегчило мне душу? Это и будет моим покаянием.
«После всего, что со мной произошло, – думала Жан-на Филипповна, – я должна была умереть, либо остаться идиоткой. Мне казалось, что вовремя предать – вполне до-пустимо в борьбе за место под солнцем. Но, как оказалось, это совсем не так.  Может в церковь пойти? Свечку поста-вить?
Орлов любил повторять сразу же, как сел в кресло Полякова, что теперь он ни копейки не будет брать у боль-ных! Ему будет вполне достаточно откатов. А когда я за-метила ему, что так недолго и в тюрьму сесть, он стал кри-чать, что я ничего не понимаю. «Пусть докажут! – кричал он. –  Необходимость доказательства возлагается на истца. А сомнения толкуются  в пользу обвиняемого». Я тогда ещё подумала, что он, наверное, изучал уголовный ко-декс».
Мысли плелись и плелись, цепляясь друг за друга, рождая предчувствия и надежды…
Потом Жанна Филипповна подумала, что напрасно пришла сюда. Он ещё может это истолковать, что она ищет с ним примирения. Но сейчас и не уйти. «Интересно, будет перерыв или нет?».
После выступления Орлова главный онколог области объявил десятиминутный перерыв, которым и воспользо-валась Жанна Филипповна. Она ушла, считая эту гово-рильню малоэффективной и ненужной. «Другое дело – в поликлинике разбирать случаи, когда по вине медиков за-пустили болезнь. На ошибках нужно учить врачей. Вну-шить, что при малейшем подозрении сразу же нужно на-правлять больного к онкологам. Не тянуть. Не уточ-нять…».
Потом прервала себя. Пробираясь сквозь толпу к вы-ходу, старалась ни на кого не смотреть.
«Всё! Меня это не касается! Жизнь у нас – рай для грешников! Все выглядят так торжественно. Но, как обыч-но, пострадавших не пригласили. Всё делается для галочки. Но, кого они обманывают?!».

На следующее утро приехала крытая грузовая маши-на. Два грузчика погрузили вещи Жанны Филипповны. Она заперла дверь, положила ключи в условленном месте, села в кабину, и уехала в Багаевку, чтобы сюда больше ни-когда не возвращаться.

В последнее время Владимир Андреевич  стал отме-чать, что теряет форму. Вес его неудержимо увеличивался и перевалил уже за сотню килограмм. Пытался ограничи-вать себя в еде, но делал это не регулярно и бессистемно. На работе полностью исключил любые сладости и печенье к кофе, что доставляло Наташе много неудобств. Уж как она любила угощать его своей выпечкой: булочками с изюмом, пирожками. Но всякий раз, когда Орлов стано-вился на весы и отмечал, что, несмотря на всяческие огра-ничения, вес его растёт, он с укором смотрел на Наташу, словно обвинял ей, что она – соблазняет, не может органи-зовать его питание так, чтобы вес не увеличивался!
Наташа даже рекомендовала вообще стать вегетари-анцем. Но он всё не решался. Уж очень любил мясо. 
Однажды, делая обход отделений, он обратил внима-ние на молодую и сексуальную блондинку  в специально сшитом коротеньком нейлоновом халатике, сквозь ткань которого просвечивало её розовое бельё. Она была доче-рью Кузнецова Василия Кузьмича, крупного бизнесмена, который левой ногой открывал дверь мэра города, был вхож в высокие кабинеты и водил дружбу с прокурором города. Вместе с ними ездил отдыхать на заграничные ку-рорты,  или ловить красную рыбу на Сахалин, зимой на Альпах  катался с ним на лыжах. Бизнес его  был связан с продажей лекарств. Он открыл в области целую сеть аптек, организовал хорошую рекламную компанию и наслаждал-ся жизнью.
Дочь свою, Верочку, любил беспредельно. Баловал. Вот только с личной жизнью у неё ничего не получалось. Была замужем за польским парнем, с которым училась. По окончанию университета он приглашал её в Польшу, но  она отказалась наотрез туда переезжать.
– Мне и здесь хорошо! Чего тебе не хватает?! Квар-тира, машина, хорошая работа. А к твоим родителям  мы будем ездить в гости.
Владек, гордый молодой человек, считал иначе: жена должна жить в доме мужа. А дом у них был большой, и стоял в прекрасном селе в двадцати километрах от Крако-ва. А что – двадцать километров на хорошей машине, да ещё по шикарной скоростной европейской трассе?  В Рос-тове на дорогу времени больше тратишь!
Но девушка упрямилась, и, получив диплом врача-диетолога, развелась, и юноша уехал в Польшу, а Вера так и осталась одна. Никак не могла найти себе парня, чтобы он отвечал её требованиям: был красив и обходителен, был образованным и умным. К чему-то стремился и был спе-циалистом. Был лёгким на подъём и, конечно, любил её. Впрочем, это требование она поставила на последнее ме-сто. Была убеждена, что счастлив не тот, кого любят, а тот, кто любит.
Владимир Андреевич обратил внимание, что при всей легкомысленности её наряда, держится она с достоинством. Не позволяет себе никакой пошлости. И, что особенно удивило его, на ней не было никаких серёжек, цепочек, колец. Удивился. «Диетолог, а как форму держит!».
После обхода, он при всех обратился к ней с прось-бой зайти к нему в кабинет часам…
– Когда у вас кончается рабочий день? – спросил он.
– Как у всех – в два часа, – ответила Вера Васильевна, ещё не понимая, зачем она понадобилась главному врачу.
– Вот и хорошо. Жду вас к часу. Задержу я вас нена-долго.
И вот в час Вера Васильевна Кузнецова  стояла перед главным врачом, не догадываясь, зачем её вызвали.
Владимир Андреевич пригласил её сесть напротив и пожаловался ей тихим бархатным голосом, что его трево-жит безудержный рост веса. Все, принимаемые им меры, пользы не дают.
Вера Васильевна долго его расспрашивала о том, что он ест, делает ли по утрам физкультуру, много ли ходит, посещает ли в выходные дни бассейн.
В комнату несколько раз заходила секретарша. Сна-чала Владимир Андреевич на её приходы не реагировал. Потом её недовольство было столь очевидно, что Влади-мир Андреевич сказал ей громко и тоном, не допускающим возражений, что она может быть свободна, а он сегодня должен задержаться на работе.
Наташа фыркнула, но сдержала себя и вышла. Она никуда не собиралась уходить. Её возмущало, что после всего, что было, он позволяет себе с нею так разговаривать.
А Владимир Андреевич сказал, что ему многие реко-мендуют то, что сделать он не может: стать вегетарианцем, заниматься йогой. Но я люблю мясо! – воскликнул он в конце своего рассказа. И стоять в разных позах не хочу. Не привык. Сам могу поставить, кого хотите, в позу. А вес растёт. Сегодня утром взвешивался. Сто четыре! Помогите, если можете!
Вера Васильевна одобрительно улыбнулась. В его просьбе не было ни намёка на пошлость.
– Нужно уважать мнение другого человека, – сказала она после того, как внимательно посмотрела его биохими-ческие анализы крови. – Навязывание своего мнения, вку-сов – признаки низкой культуры. Хорошо иметь дело с че-ловеком, который знает, чего он хочет, даже если он при-держивается иных взглядов. Мясо – источник животного белка.  Известно, например, что Бернард Шоу был вегета-рианцем. Его пугали, говорили,  что он умрёт, если не бу-дет есть мясо. Но, когда ему исполнилось девяносто лет, большой любитель шутить, на вопрос, как он себя чувству-ет, сказал, что врачи, которые ему задавали такой вопрос и пугали его, давно умерли. Шоу от вегетарианства не отка-зался. Так что, ещё не всё понятно. И всё же, я вам не ре-комендую полностью исключать животные белки. Нужно ограничить потребление хлебобулочных изделий, сладо-стей, жирного мяса. И больше двигаться. Хорошо бы за па-ру километров до места, куда вы едете, отпускать машину и идти пешком. Могу вас успокоить: никто живым из жиз-ни не уйдёт. Но торопиться некуда.
– Вы ещё слишком молоды, чтобы по-настоящему ценить время, –  сказал Владимир Андреевич.
 –  И вы ещё молоды, и хороши собой! У вас всё впе-реди.
Это было уже что-то. Вполне довольный вердиктом Веры Васильевны, приводя себя в порядок после осмотра,   Орлов произнёс.
– Сорок семь. Возраст.
– Не торопитесь жить.  Вы, наверное, знаете, что Солнце делает один оборот вокруг центра Галактики за двести миллионов лет. Это галактический год. В прошлом «году» была мезозойская эра ящеров. Человечество суще-ствует «несколько суток». Жизнь человека – «несколько секунд».  Вы итак многое успели. Доктор наук, главный врач диспансера. К тому же говорят, что лучше десять раз тяжело заболеть, чем один раз легко умереть.
– Умирать пока я не собираюсь. Я, как стойкий оло-вянный солдатик. Знаю, что жизнь – это шахматная партия, по окончанию которой и короли и пешки ложатся в одну коробку...
– Только не превратитесь в стойкого оловянного фа-натика. Бьётся человек, выбивается в люди, и давай други-ми помыкать...  Испытание медными трубами наиболее трудное. У многих возникает иллюзия вседозволенности. Знаете, как говорят: «Работа палача виднее со стороны». Мне бы очень хотелось, чтобы вы прошли испытание мед-ными трубами. Огонь и воду вы уже прошли.
Такого мало кто позволял себе говорить новому глав-ному врачу, славившемуся резкостью и быстротой приня-тия решений. Но он промолчал. Ему понравилась эта жен-щина.
– Я постараюсь следовать вашим рекомендациям и, надеюсь, у меня не так много недостатков, которые вам могут не понравиться. Всегда хотел иметь личного врача. Многое бы отдал, если бы вы согласились на  эту долж-ность
Диетолог взглянула на него и, совершенно не боясь вызвать гнев начальства, заметила:
– Ваши отдельные недостатки стремятся к объедине-нию. Понимать это и уметь с ними бороться, – искусство, которым вам ещё предстоит овладеть. Что касается домаш-него доктора, то я думаю, вам он пока не нужен. Я в любой момент приду к вам, когда нужна будет помощь. Обязан-ности же домашнего врача  так объёмны, что я, боюсь, с ними не справлюсь.
Когда она ушла, Владимир Андреевич попросил На-ташу принести ему личное дело врача-диетолога Кузнецо-вой Веры Васильевны.
Наташа сразу почувствовала заинтересованность Владимира Андреевича этой фифой. В отличие от неё, она была образец скромности.
Принеся из отдела кадров личное дело и кладя его на стол, спросила:
– И зачем оно тебе? Или ты её хочешь назначить за-ведующей отделением гастроэнтерологии, – продолжала Наташа, понимая, что возникла реальная опасность поте-рять то, чего она так долго добивалась.    – Ну да! На свете творится,  Бог знает что! Начинают умирать люди, которые раньше никогда не умирали. Переедают даже при наших зарплатах. А ещё инфекции всякие. Представляешь: руки перед едой не моют!
– Больше всего ты интересуешься тем, что тебя со-вершенно не касается, – недовольно проговорил Владимир Андреевич.
– Ну да! Уж она-то умеет красиво говорить.
– Болезни не красноречием, а лекарствами. И вообще я не люблю, когда кто-то ограничивает мою свободу. Всё должно быть на добровольных началах…
Наташа какое-то время постояла, с удивлением глядя на Орлова. Ещё совсем недавно она мечтала, как въедет в его дом хозяйкой, и вдруг…
Она вышла и через пару минут вернулась, держа в руках лист бумаги.
– Я же сказал, что занят, – недовольно сказал Влади-мир Андреевич. Но листок взял. – Что это?
– Заявление об увольнении. Мне давно положен от-пуск. Отрабатывать две недели я не буду.
Не дожидаясь резолюции, она вышла из кабинета, резко хлопнув дверью.
Владимир Андреевич был удивлён и огорчён. Он и не думал рвать с Наташей. Его всё устраивало. «И чего это она взбрыкнула? – думал он. – Но и упрашивать её вер-нуться  не буду».
Он пошёл в комнату отдыха, умылся холодной водой и по телефону вызвал водителя.
– Через пятнадцать минут едем домой, – сказал он и стал собирать бумаги, с которыми хотел поработать. По-ложил их в недавно подаренную ему кожаную папку с мо-нограммой и вышел из кабинета.
На дворе уже зажгли фонари, и над головой мерцали звёзды. Подумал, что через несколько дней  майские праздники придётся проводить в одиночестве. Он бы при-гласил к себе эту Кузнецову, но, во-первых, он не знает, свободна ли она. «Может, уедет куда-нибудь. У этих оли-гархов свои причуды. А, во-вторых, не факт, что она бы согласилась прийти. Да и не до неё ему сейчас. Его преду-предили, что сразу после майских к ним придёт комиссия. Что-то продолжают они рыть под Полякова. Никак не мо-гут успокоиться. Видимо, поняли, что старик жил не на од-ну зарплату. Кто-то говорил, что проверяют все лечебные учреждения, которые покупали дорогостоящее медицин-ское оборудование. Слава Богу, он ещё не успел ничего купить. Решил делать пристройку к основному корпусу. Уже предлагали ему свои услуги подрядчики. Сулили от-каты. Теперь, видимо, придётся повременить. После ко-миссии можно будет решить, с кем из строителей заклю-чать договор. А, может, пока вообще ничего не брать. Пусть будет о нём хорошая слава. Она будет держаться долго…».
Владимир Андреевич сел в машину и сказал водите-лю:
– По дороге домой заедем в банк. Мне нужно снять деньги с карточки. У рынка «Алмаз» я выйду и пойду пеш-ком. Нужно ходить, вес сбросить. Целыми днями сижу за столом, штаны протираю…
– А мне за вами ехать?
– Зачем? Езжай домой.
Они медленно плелись за вереницей других машин, а водитель, пожилой мужчина, как обычно ворчал:
– Дороги не ремонтируют, а перемещают ямы, чтобы нам было их труднее запомнить.
– Может, нужно было ехать другой дорогой? Дальше, но, может, там не так загружена трасса.
– Там ремонт дороги. Торопятся к праздникам. И во-обще, кратчайшее расстояние всегда ремонтируется.
Остановившись у банка, Владимир Андреевич снял с карточки деньги, и они поехали дальше.
У рынка «Алмаз» он попросил остановить машину, вышел и сказал водителю:
– Сегодня суббота. В воскресенье я никуда не соби-раюсь ехать, так что отдыхайте. В понедельник – как обычно, к половине восьмого у меня.
Когда машина уехала, он прикинул, что до «Янтарно-го»  будет километра два. Может, чуть больше.  Погода шепчет. Ни ветерка. Деревья зазеленели. Травка... И торо-питься некуда.
Он шёл по правой стороне дороги строго по правилам движения. Мимо куда-то торопились машины. Впрочем, он старался на них не смотреть. Всё думал об этой Вере Васильевне. «И как я её до сих пор не замечал?! И всё же здорово, что я, наконец, решился ходить. Делать это буду утром и вечером. Хорошо бы ещё в бассейн походить. А она совсем не глупая, и знает себе цену. Но мы… как это поётся? «… Мы за ценой не постоим!» – думал он и стал переходить дорогу, чтобы зайти в посёлок «Янтарный», где и был его дом. Но не успел он сделать и трёх шагов, как что-то чёрное наехало на него и отбросило в сторону.
Владимир Андреевич даже не успел ничего почувст-вовать.
Выбежал водитель машины, который сбил Орлова и стал звонить в скорую помощь и полицию.
Медики на Скорой приехали первыми. Убедившись, что пострадавший жив, они аккуратно его положили в ма-шину на носилки и уехали в БСМП.
В приёмный покой пригласили нейрохирурга. По-страдавший был без сознания. При нём была папка, в кото-рой лежали аккуратно сложенные документы и деньги. Уз-нав, что пострадавший – главный врач онкологического диспансера, дежурный позвонил своему главному врачу. Через полчаса приехал и тот.
К этому времени больного уже осмотрели и хирург, и нейрохирург.
– Как это случилось? – спросил Егор Матвеевич Де-рюгин, глядя на Орлова.
– Фельдшер Скорой помощи сказал, что он стал не-ожиданно переходить трассу. Видимо, задумался, и был сбит машиной. Водителя забрали на обследование. А от Орлова запаха алкоголя нет.
– Что у него? Есть ли переломы?
– Полный комплект. Не знаю, как он жив остался. Перелом левой голени. Травма головы. Не исключена внутричерепная гематома. Тогда нужна будет трепанация. Состояние больного тяжёлое. Госпитализируем его в ней-рохирургию. Обследуем, понаблюдаем, потом будем ре-шать, делать ли трепанацию.
– Хорошо, – сказал Егор Матвеевич. – Положите его в отдельную палату. Может, нужно вызвать заведующего? Это вам решать. Имейте в виду, больной должен жить! Звоните мне о состоянии больного, если будут какие-то изменения. А я сейчас свяжусь с директором департамента здравоохранения.
Через час в нейрохирургию зашли  директор депар-тамента здравоохранения и профессор кафедры нейрохи-рургии.
После полного обследования было решено срочно оперировать Орлова.
– У больного внутричерепное кровотечение, – пояс-нил нейрохирург. – Его нужно срочно остановить. Готовь-те операционную и пригласите кардиолога.
– Какой прогноз? – спросил  директор департамента.
– Сейчас трудно сказать, – ответил профессор. – Всё зависит от того, какие области мозга поражены. Но, то, что он останется инвалидом и работать не сможет, у меня со-мнений нет.
Директор департамента связался с министром здра-воохранения и рассказал о происшедшем.

Через полтора часа Владимира Андреевича на катал-ке вывезли из операционной и положили в реанимационное отделение, подключили к аппарату искусственной вентиляции лёгких,  наладили капельницы. На мониторе всё время прыгала его кардиограмма, а на негатоскопе стояли снимки, сделанные при компьютерной томографии. У его кровати всё время возились медицинская сестра и  реаниматолог.
– Судьба играет человеком, а человек играет на тру-бе, – сказал профессор, когда они с дежурным врачом за-писывали протокол операции. – Жалко мужика. Когда он выйдет из комы, один Бог знает. Дома у него кто-то из род-ственников есть?
– Нет. Живёт один. Всё никак не мог сделать выбор невесты, – сказал директор департамента. – Я, пожалуй, пойду. Теперь это надолго. Вы держите меня в курсе, – сказал он остающимся медицинским работникам. – Вас, профессор, подвезти?
– Я, пожалуй, ещё немного побуду. Думаю, здесь найдут, на чём меня отвезти домой.

22.      После майской комиссии в БСМП акт её обсуждали в Департаменте здравоохранения в присутствии всех главных врачей города, как сказал представитель министерства, «чтобы все знали, чем это может закончиться».
Егор Матвеевич понял: ожидается показательная порка. Впрочем, к ней он был готов. Но кто-то из главных встал и напрямую обвинил его в том, что он, сев на место Тищенко, потерял голову и думал, что ему всё дозволено. На это гневное выступление представитель министерства ответила, что дело передано в прокуратуру.
–А вы, неуважаемый Егор Матвеевич, – завершил своё гневное выступление представитель министерства, – не можете честно работать, займитесь чем-нибудь другим!
Как по мановению волшебной палочки, многие кол-леги демонстративно, чтобы не показать начальству, что они ему сочувствуют, не подошли, чтобы выразить сочув-ствие или предложить помощь. Ушли, не попрощавшись с ним.
Потом последовал суд, где была выбрана мера пресе-чение – арест и содержание в следственном изоляторе. 
Егора Матвеевича прямо с зала суда «задержали  и  в сопровождении двух рослых парней в форме на автозаке отвезли в следственный изолятор. Здесь время останавли-валось, и никто не знал, сколько он будет сидеть до суда, который определит, виновен ли он и степень его вины, в каком лагере он будет отбывать наказание.
Стоя в железной клетке, когда он отвечал на вопросы прокурора, с высоты своего роста он вдруг увидел на пер-вом ряду Елену с бейджиком на груди, на котором круп-ными буквами было написано: ПРЕССА.
С тех пор он старался в ту сторону не смотреть.
А адвокат вспомнил, что с ним связался заместитель главного врача по кадрам, и они договорились встретиться на «нейтральной территории» в небольшом кафе у больни-цы. Через час он уже сидел в кафе, пил кофе и внимательно слушал кадровика.
Следователь, ведущий дело Дерюгина, черноволосый молодой человек с аккуратно постриженными усиками и большими чёрными глазами был занят, и предупредил ад-воката, что долго с ним говорить не имеет времени.
– Что касается вашего Дерюгина…– Он взял лежа-щую на столе толстую папку и передвинул её ближе к себе,  – посмотрите, сколько здесь нарыто. Взятки, и мошенничество, нецелевое использование бюджетных средств и ещё всякого добра воз и маленькая тележка. Я не уверен, что суд ему разрешит домашний арест. Всё будет зависеть от того, как вы договоритесь с Селивановой. Она – судья жёсткая, но мне известны случаи, когда она проявляла необыкновенную снисходительность. А теперь, извините. Мне нужно срочно подготовить справку ещё об одном жулике.
Адвокат ответил, хмуро посмотрев на молодого сле-дователя:
– Я понимаю, что это чей-то заказ. Параллельные ли-нии не пересекаются, если не заинтересованы. Но это уже будет на вашей совести. Да, он может быть обвинён в не-целевом использовании бюджетных средств. Но, что он за главный, если не имеет право распоряжаться средствами, выделенными ему? Прошли Советские времена, где нельзя было перевести средства из статьи на другую статью! Главный врач превращался в робота. Его инициатива нака-зывалась!
– Эти речи приберегите для суда, а сейчас, прошу ме-ня извинить…
Следователь встал, пожал руку адвоката и сел за бу-маги, которые читал до его прихода.
А Егор Матвеевич в камере думал о том, что он те-перь сидит у разбитого корыта и никто ему помочь не мо-жет… или не хочет. Пожалел, что так рассорился с Тищен-ко. Даже разведясь, можно было сохранить отношения, дай ему тогда миллион для адвоката.  Дело его спустили на тормозах. То ли друзей у него много, то ли, действительно, ничего преступного там не было. Ну, купил квартиру для сотрудников. Не передал же её нам в собственность. Она числится за больницей. И база отдыха на Дону числится на балансе больницы. Теперь туда по путёвкам профсоюза ез-дят отдыхать сотрудники, которые не могут себе позволить проводить отпуск в Турции или Испании. Даже в Сочи или Крым поехать им не по карману. Нет, не просчитал он всё. Лишился, если не защиты, так совета многоопытного Тищенко и обрёл славу подлеца, скинувшего своего родст-венника и попечителя, и севшего на живое место. Гинеко-логию оголил. Юля ушла. Демонстративно отказалась от алиментов, предупредив, что не позволит ему общаться с ребёнком. Глупости следовали одна за другой. Вот теперь и понял, что всё течёт туда, где не меняется. Настроение было мерзопакостным. Никакого оптимизма. Сплошной туман и погода плаксивая. Когда-то мечтал уехать жить в Европу. И шанс был. Он почти уговорил себя. Мысли его не давали ему спать. «Не та родина, что родила, а та, что не заставила жалеть об этом», – повторял он себе.
Через несколько дней состоялся суд.  Прокурор зачи-тал жалобу некоего Ченгизова из Дагестана. Он оказался заслуженным мастером спорта, членом сборной команды страны. Написал, что передал ему пять тысяч долларов за операцию его брату. Дерюгин обнадёжил его и клятвенно обещал, что всё будет хорошо, а брат умер на операцион-ном столе.
Не таким простым был тот орангутанг. Он предста-вил запись этого разговора, сделанную им на диктофоне мобильного телефона, а экспертиза подтвердила, что это голоса истца и Дерюгина. Уже одно это гарантировало большой срок.  А ещё…
Прокурор перечислял и перечислял какие-то, давно забытые им события и факты, и Егор Матвеевич совершен-но упал духом. Он сидел в железной клетке, не поднимая головы, стараясь ни на кого не смотреть. Голос прокурора, его слова звучали так, что Егор был уверен, что приговор будет строгим.
– Нравственность в конечном итоге всегда выгоднее безнравственности, – говорил прокурор. – Среди того, что создал человек – наиболее достойные и прочные – нравст-венные ценности…
Но, когда он встал, чтобы отвечать на вопросы своего защитника, он снова  увидел Елену. Она, как журналист, должна была освещать борьбу с коррупцией в медицине. Она подошла к судье и предупредила, что когда-то была близка с подсудимым, и поэтому лучше бы, чтобы на её место прислали кого-нибудь другого. Но судья успокоила её:
– Не вы судите. Вы – пресса. Работайте.
На суде свидетелями выступали больные, которых он оперировал. Их родственники. И он удивлялся. Ведь, ухо-дя, благодарили его, называли спасителем.
Когда Дерюгину дали последнее слово, он начал из-далека. Его пытался перебить прокурор, требуя, чтобы он говорил по существу, но адвокат напомнил ему статью, по которой подозреваемый, ещё не осужденный, в последнем слове волен говорить всё, что считает нужным, и переби-вать его нельзя!
Егор Матвеевич воспользовался этим правом.
– Сколько себя помню, меня всегда принуждали си-лой делать то, чего я, может быть, никогда бы и не делал. В родильном доме силой изгнали из места, где мне было хо-рошо и уютно, как в раю. 
Судья сочла, что обвиняемый просто не понимает, что его ждёт, и пытается хотя бы таким способом подбод-рить себя.
Прокурор прервал его:
– Не могли бы вы говорить ближе к теме?
– Куда вы торопитесь, уважаемый господин проку-рор! Добро бы на свадьбу! – ничуть не смутившись, словно он на что-то надеялся, ответил Егор Матвеевич.
– Имейте совесть. Или вы собираетесь нам рассказы-вать роман Александра Дюма «Граф Монте-Кристо»?!
– Совесть у меня есть. Её, правда, нельзя потрогать, но можно прижать. Но я всё-таки продолжу. Меня прину-ждали идти гулять во двор, а потом принуждали возвра-щаться. Принуждали заниматься музыкой, а, позже, меди-циной.  Я, в отличие от моих дружков, рос в  интеллигент-ной семье. Папа был музыкантом. Потом и директором до-ма культуры, куда я ходил бесплатно смотреть кинофиль-мы. Мама трудилась в продовольственном магазине, так что у меня всегда были и хлеб, и зрелища.
Оказавшись в Ростове, первое время мне было плохо. Ни друзей, ни знаний. Требования в Ростове значительно выше, чем у нас в Новошахтинске. Я чувствовал себя, словно меня выбросили, как рыбу, на берег. Нечем было дышать. Здесь были все умными, и, как оказалось, я писал безграмотно, и учился посредственно. Родители продали единственно ценную вещь в нашем доме – юбилейный вы-пуск пианино нашей ростовской фабрики, а вырученные деньги прислали мне на репетиторов, которые издевались надо мною, как хотели. И всё равно, папаше и мамаше пришлось с кем-то переговорить,  кому-то дать на лапу, и я прошёл в университет! Но здесь только и начались все мои мучения.  Родители выпихивали меня в люди. Нужно было  не только хорошо учиться, но и подружить с детьми тех, кто реально правит городом.  Таких в нашем классе не бы-ло. Искать на стороне мне было лень, и я сосредоточился на отличниках.
  Я любил жизнь настолько, что не мог без неё обой-тись. Мною всегда были чем-то недовольны.
Потом меня выгнали из комсомола за то, что я сказал, что нельзя совместить несовместимые понятия: право на самоопределение с неделимостью страны.
– Ваша честь, – встал прокурор, –  человек, не умею-щий управлять собой, не пригоден для управления други-ми. Ничто так дорого не обходится, как компромиссы с со-вестью. Жизнь – самая малая цена за это.  Страсть к нако-пительству убивает сознание и душу, сжигает интеллект. Но, мы здесь собрались не для того, чтобы слушать под-робности его биографии. Я протестую!
– Протест отклонён, – спокойно ответила судья. По-том, обращаясь к подсудимому, сказала:
– Продолжайте. Но, если можно, короче и ближе к теме.
– На шестом курсе, на государственном экзамене по хирургии профессор задал мне лишь один вопрос: «Поче-му?». Я ответил: «А почему бы и нет?», и сдал государст-венный экзамен. Он говорил, что любит учиться у своих учеников. Я, конечно, не возражал. Пусть учится! Защитил кандидатскую диссертацию, заведовал хирургическим от-делением. А это вам не дело шить невинному человеку. Что я ни делал, я делал для больницы, для сотрудников.
Мне довелось бывать во многих странах Европы. Был и в Америке. Могу утверждать, что наши врачи не хуже. Но технически, по крайней мере, в медицине мы отстали от них на сто лет! Я не говорю, почему, но сейчас вынуждены покупать их технику втридорога. У них реально работает страховая медицина, не то, что у нас. Но должен вас заверить, и там всё измеряют цифрой на карточке, которую присылает больной. Есть деньги – оперировать будут лучшие специалисты, и условия будут прекрасными. Нет денег или страховка не покрывает цену лечения, которое нужно провести, никто к вам даже не подойдёт. У них нет ни сопереживания, ни сострадания! Они – роботы. Конечно, и там, умея жить, можно выгодно умереть. Там жизнь без упаковки ничего не весит.
И мне захотелось, чтобы и у нас жили не хуже. Самая зыбкая разновидность счастья –   любовь. Мне с этим все-гда не везло. Кто мне очень нравился, были очень умными, а я не мог позволить, чтобы хотя бы в нашем доме был кто-то умнее меня. Кто совсем не нравился, были богаты и су-лили большую перспективу роста. Вот и стоял я, как те бо-гатыри, думал, какую выбрать. И, надо признать, всегда выбирал не ту.
Оказавшись в директорском кресле, столкнулся с ог-ромными трудностями.
– Потому, что вы – дилетант, – прервал его прокурор.
–  Дилетант – итальянское слово от слова «дилетто» – что означает удовольствие.  Мне работа приносила удо-вольствие!
– И не только удовольствие, – заметил прокурор.
– Прекратите переговариваться и спорить. Это суд, а не рынок, – строго произнесла судья.
– Шага ступить не мог без того, чтобы не подмазать, не дать «нужному человеку», – продолжал подсудимый. – А зарплаты на всё не хватало. Но как выполнить одновре-менно команду: «Стой там! Иди сюда!»?! Вот я и стал по-тихоньку собирать с больных то, чего нам недоплачивает государство. В самом деле, как отремонтировать отделение без денег? Как выкупить дорогостоящие лекарства, если денег нет.
Ваша  честь, я хорошо понимаю, что меня засосало гнилое болото ничтожных интересов. Честолюбие чрез-мерное выработало во мне не интерес к жизни, а заинтере-сованность в материальном достатке, деньгах, власти…  И руководителями не рождаются. Ими становятся. Видимо, это искусство руководить коллективом я ещё не освоил.
Я не отказываюсь: взял у брата этого Ченгизова день-ги. Но не я определял их количество. Он их дал в конверте. И я искренне пытался его спасти. У больного был разлитой перитонит, но мы смогли удалить флегмонозный прободной червеобразный отросток, убрать гной и промыть  брюшную полость.   
– Как же смогли, если он у вас на столе Богу душу отдал?!
– А вы, уважаемый господин прокурор, знаете, что такое тромбоэмболия? Нет? Так не чирикайте! При тром-боэмболии смерть наступает сразу. Спасти удаётся едини-цы. Тромб оторвался, разделился, и его фрагменты закрыли проходы сосудов сердца.
Не скрою, часть денег взял себе, потому что часть своей зарплаты за прошлый месяц потратил, чтобы приоб-рести нужные медикаменты, которые чрезвычайно редко бывают в наших аптеках.
У меня всегда было много вопросов и мало ответов. Пожалел, что не читал книг ни Чернышевского, ни Ленина, пытающихся ответить на этот непростой вопрос «Что делать?». Я всегда выбирал путь и делал всё, что должно было мне принести власть и деньги. Глупец! Только теперь понимаю, что  это несбыточные мечты, уходящие от меня, как горизонт. А, и это самое главное, я, наконец, понял, что не в деньгах счастье. Да, да! Можете мне поверить. Счастье так же неуловимо и бывает совершенно разным. Прооперировал я больного. Он проснулся после наркоза и глубоко вздохнул, чего делать до операции не мог. Это для него счастье!
Может быть вы, ваша честь, удивитесь, но я вам при-знаюсь: сегодня я ощутил это счастье, и на душе у меня стало легко.
Егор Матвеевич замолчал, а судья, взглянув на него, спросил:
– Вы закончили?
– Ещё несколько слов, ваша честь.
Он обратился к Елене.
– Люди у нас делятся на две половины: те, кто сидит в тюрьме, и те, кто должен сидеть в тюрьме. Но я стараюсь не терять духа. А в жизни мне не повезло, – сказал он. – Знаю, что причинил многим боль. Искренне каюсь и прошу простить меня. Был глуп… Впрочем, и сейчас не поумнел. Я тебя не предавал. Просто шёл к своей цели. Иначе жить не могу.
– Ты ещё не всё понял, не покаялся. Но у тебя будет время об этом подумать…
–  Я понял: если хочешь узнать, кто твой настоящий друг, постарайся попасть за решетку, – сказал он, горько улыбнувшись. – Но, раз существуют колонии, тем более, строгого режима, нужно же, чтобы кто-то там был. Нельзя надсмотрщиков и собак оставлять без дела. А собака, она друг человека…
– Но не человечества…
–  У меня была свобода выбора, но я выбрал не тот путь.  А мне так хотелось осчастливить человечество.
Я всё сказал, – произнёс он и сел на скамью, низко опустив голову.
Адвокат был бессилен как-то облегчить участь своего подопечного. Суд осудил Дерюгина на пять лет в колонию строгого режима. 
Когда Егора Матвеевича в наручниках выводили из зала, он, как затравленный волк, взглянул на Елену и оста-новился.
– Прости меня, если можешь, – глухо произнёс он, и подгоняемый конвоиром, вышел из зала.

23.           Когда Елена вышла из здания суда, у машины её ждал Мартирос.
– Мы вечером собирались подъехать к Мельниковым, – напомнил ей он.
– Собирались, – поедем. Они приглашали, кажется, к шести. А сейчас я бы хотела немного отдохнуть.
Мартирос взглянул на жену, и, увидев, что она чем-то расстроена, спросил:
– Что-то произошло? На тебе лица нет.
– Судили моего одноклассника, Егора Дерюгина. Он сел на живое место, предав человека, который сделал ему немало хорошего. Даже отдал дочь замуж. А Егор на него писал анонимки, работал по принципу: чем хуже, тем луч-ше. А когда приходили комиссии, топил его исподтишка, и добился своего. Сел в его кресло.  А потом сам проворо-вался, брал взятки. Есть доказательства.
– И сколько ему дали?
– Пять лет. В зале было много врачей. Одну я знаю. Она рассказала, что у них лежит в коме главный врач он-кологического диспансера…
– Орлов? А что с ним произошло?
– Сбила машина. Делали трепанацию черепа, удаляли гематому. Нейрохирурги говорят, что работать он не смо-жет. Поражены важные области мозга. Хорошо бы, чтобы мог ходить, себя обслуживать.
– Вот это новость! Я могу поверить в Бога! Он нака-зывает предателей и клятвопреступников. Плохо так гово-рить, но как они поступали с  теми, кто делал им добро? Как Орлов расправился со своим Учителем? Не жалей и ты этого Егора. Заслужил.
Они подъехали к дому, и тётушка Ануш усадила их обедать. Мартирос достал из бара бутылочку вина, разлил его в бокалы, и предложил выпить за то, что есть на свете справедливость.
– Извини… Я пить не буду, – сказала Елена и опустила голову.
– Ты не поддерживаешь мой тост?
– Не в этом дело, – смутилась Елена. – Я сегодня бы-ла в женской консультации…
Мартирос всё понял. Обычно он не позволял себе ни-каких проявлений чувств даже перед тётушкой Ануш. Но здесь он вскочил со стула, бросился к Елене, обнял и стал целовать.
– Если бы ты знала, как я этому рад! Какая же ты у меня молодец! Я хорошо знаком с главным гинекологом. Завтра же попрошу, чтобы он тебя посмотрел, что-то поре-комендовал. И вот ещё что: с этой минуты я лично беру над тобой шефство… Никаких тяжестей, перегрузок. На рынок ходить будем вместе. Вечерами обязательно будем гулять…
– Хорошо. Только я очень устала, и хотела бы при-лечь. Побаливает поясница.
– Может, перезвонить и отказаться ехать к Диме и Маше?
– Ни в коем случае!  Только ты там не проговорись. Пока я не хотела бы, чтобы кто-то знал ещё. Не поверишь. Я стала суеверна. А моя гинеколог сказала, что, скорее все-го, будут делать кесарево сечение. Мол, возраст у меня не тот. Но я что? Кесарево, так кесарево.
Поев пюре и котлету и запив компотом из свежих фруктов, Елена пошла в гостиную и прилегла на диван. Не прошло и десяти минут, как она уже спала.
Кому-кому, но не сказать тётушке Ануш Мартирос не мог. Когда Елена заснула, в кухне он поделился с нею этой новостью. Нужно было видеть, как была рада старушка,  как эмоционально она что-то говорила племяннику по-армянски.
Когда Елена проснулась и привела себя в порядок, она сразу почувствовала, что поведение тётушки Ануш из-менилось. И смотрела она на неё иначе. Ничего не сказав мужу, она надела своё янтарного цвета платье, лёгкую кофточку, и собиралась выйти из дома. Мартирос давно ждал её у машины. Но у двери её перехватила тётушка Ануш, и поцеловала. Такого она никогда не делала, и Еле-на поняла: тётушка Ануш всё знает.
Было половина шестого, когда  они выехали со двора и поехали к Мельниковым.
– Час пик, – грустно заметил Мартирос. – Пробки. Добираться будем долго.
– Некуда спешить. Будем чуть позже, – ответила Еле-на.
Машины, забившие улицы стояли и терпеливо ждали, когда смогут продвинуться вперед.
Мартирос обычно в машине делился с Еленой своими размышлениями, сомнениями. С нею он мог говорить на любые темы, будучи уверенным, что его любимая поймёт и всегда поддержит. А если будет в чём сомневаться, – не постесняется высказать эти сомнения и обоснует их.
Как обычно, в машине говорили о политике.
– Я не очень понимаю, – сказал Мартирос, включив климат-контроль. В машине становилось жарко, –  чего Трамп, семидесятилетний миллиардер с молодой красивой женой пошёл в президенты США. Всё должно иметь смысл. Чего ему не хватало? Сначала это был протест про-тив политики предшественника. Но он забыл, что короля делает свита. Один, без единомышленников, сподвижников он не сможет выполнить обещаний, которые давал в предвыборных встречах с избирателями. 
Елене нравилось, когда муж, которого она боготво-рила, считала мудрецом, разговаривал с нею и иногда даже спрашивал совета.
 – Те его красивые речи о примирении с Россией, – откликнулась она, – которые, по сути, и принесли ему по-беду, превратились в пшик. В этом-то и была фишка, Знал, что народ недоволен политикой и хочет дружить с нами, понимая, что мы – не Северная Корея. На этой риторике он и победил мадам, которая так завидовала Маргарет Тэтчер и её титулу железной леди, настроила против старика всех: СМИ, Пентагон, ФБР, и теперь он вынужден плясать под их дудочку. Да и времени у него мало. Поэтому торопится хотя бы как-то оправдать своё избрание.
Машина медленно двигалась в сторону Ворошилов-ского проспекта. Подолгу стояли перед светофором, а Мартирос вспомнил, как один раз ему довелось быть в Японии. И земли, вроде бы, меньше, но пробок таких там нет. Переходные мосты для пешеходов, двухъярусные до-роги, удобные развязки. Умный и трудолюбивый народ.
–  Не так всё просто, – задумчиво сказал он. – Амери-ка практически на сто процентов состоит из мигрантов, людей предприимчивых, изобретательных. Их обижали, и, чтобы выжить, они делали невозможное. Многие умирали, но кто остался жить, тот победил! Это были самые аван-тюрные, предприимчивые и сильные люди. Они и создали новые правила жизни общества.  И девизом избрали Sky is the limit! – у нас нет ничего невозможного, вы можете до-биться всего, чего захотите!
– Так уж, ничего невозможного, – улыбнулась Елена. – Такая же сказочка, как сказочки Сен-Симона или папы Карло-Марло. Они умели увлечь народ своими идеями, и их окружали и фанатики, готовые на смерть ради идеи, и карьеристы, желающие половить рыбку в мутной воде ре-волюций… Вот так сегодня идеи мусульманского государ-ства увлекают миллионы, и они готовы взорвать себя вме-сте с противниками их убеждений. Это и есть фанатизм!
– Они выжили и стали  сильными и счастливыми, – упрямо повторил Мартирос. – А ведь прошло всего чуть больше двухсот лет! Никогда техническое развитие земной цивилизации не осуществлялось с такой скоростью! Сего-дня Америка – страна высочайших технологий и револю-ционных открытий, способных спасти человечество от ги-бели…
– Но не спасёт, и человечество обречено на гибель, – грустно сказала Елена. – Они привыкли всё делать самое-самое. Вот и сделали. Я не была в Америке, но говорят, что там бюрократии больше, чем у нас.
– Ты, любимая, как всегда, права. В чём-то и они ошиблись, строя своё государство. Недавно мне попались стихи Наума Сагаловского.  Вот послушай!
И Мартирос на несколько мгновений замолчал, а по-том стал читать стихи.

Когда Господь, кудряв и бородат,
позвал к себе профессора Эйнштейна,
Он  руку жал тому у райских врат,
и речь Его была благоговейна:
– Профессор, ты, видать, большой шутник,
но дам тебе неслыханную дань я
за то, что ты единственный проник
в глубинные основы мирозданья,
и всё, чего ты в жизни был лишён,
вручу в награду, если мне позволишь!               
– Мein Gott, – сказал профессор, – danke schon,
ich habe ein желание всего лишь,
прошу тебя, Всевышний, offne mir
ту формулу, die erste, по которой
давным-давно Ты создал этот мир,
людей, и землю с фауной и флорой.
Господь достал старинный манускрипт,
хранившийся в мешочке бумазейном,
от глаз тысячелетиями скрыт,
и развернул его перед Эйнштейном.
Эйнштейн взглянул на формулу: – Мein Gott,
конечно, я Тебя не проклинаю,
но здесь ошибки! Вот, и вот, и вот!..
– Я знаю, – прошептал Господь, – я знаю...

– Видимо, родная, жизнь и состоит из удач и неудач, побед и поражений, – закончил свою мысль Мартирос.
– Это и есть – опыт, – кивнула Елена.
Они, наконец, выехали на дорогу, и уже без останов-ки, но со скоростью не более десяти километров в час, по-плелись за фурой.
 – У них бюрократия посильнее, чем у нас. Как-то я пробовал дозвониться хоть до одного правительственного офиса – это невозможно. А недавно и у нас звоню в девя-носто второе почтовое отделение. Никто не берёт трубку. Специально приехал туда. Спрашиваю: в чём дело, а моло-денькая заведующая отвечает: все сотрудники заняты. Ко-гда кто-нибудь освободиться, подойдёт к телефону. Это у них такая к людям любовь. А куда делись: «Всё для чело-века! Всё во имя человека!»? И жаловаться некому. Таковы реалии. Живём мы в такой стране, где правила, законы пи-шутся хорошие, но реализуются очень редко.
– И я пробовала дозвониться до девяносто второго отделения почты, – воскликнула Елена. – Увы! Они огра-дили себя внутренними правилами и распоряжениями, на-прямую противоречащими законам, установили автоответ-чики, и пробить эту стену невозможно.
– Несколько лет назад мне нужно было срочно лететь в Нью-Йорк. Умирал мой брат. Я предоставил в консульст-во и справку американской клиники, где он лежал, о его состоянии,  и документы на собственность, которую я здесь оставляю, но мне отказали в визе! И говорить не с кем, и жаловаться некому!
В Штатах белое населения стало меньшинством. Ка-ждые десять лет мексиканцев, мусульман и пуэрторикан-цев увеличивается на тридцать-сорок миллионов, и не за горами то время, когда Северная Америка станет чёрным континентом с мусульманской религией. Да! У них ничуть не лучше. Только гонора больше, да и богатства. Но и у них исчезла человечность и сопереживание. Всё делается за деньги. Money, money, money… На вопросы отвечает ав-томат. В его голосе нельзя почувствовать сопереживания. Век технократии. Нет, я не хочу в том мире жить!
По Будёновскому проспекту поехали в сторону Ком-сомольской площади. А Мартирос продолжал:
 – Мне приятель рассказывал, как его сделали нищим. У него был хороший бизнес: целая сеть магазинов. Город-ские боссы всё время говорили: тебе нужно развиваться. Он набрал кредитов, отдав в залог все свои магазины в разных городах страны. А банки, заинтересованные, чтобы он взял ещё кредиты, подговаривали, чтобы он изменил что-то в справке, чтобы они могли дать кредит. Они были заинтересованы в таком клиенте.
Но когда изменилась ситуации, и залогов не хватало, чтобы покрыть долг, банки первые сказали, что он их об-манул, и потому они выдали ему кредит.
Приятеля обанкротили, арестовали за мошенничест-во. Потому многие хотят уехать из страны, думая, что там больше справедливости, больше порядка, меньше корруп-ции… Блажен, кто верует. Легко ему жить. Там хорошо, где нас нет.

Дверь открыл друзьям Дмитрий. Обнявшись и поздо-ровавшись, проводил в гостиную.
Из кухни, вытирая руки полотенцем, вошла Маша и сказала мужу:
– Димочка, неси всё с кухни.  Я пару минут посижу.
Но отдыхать не села, а принялась расставлять посуду.
– Вы кого-то ждёте ещё? – спросила Елена.
– Придут Борисовы. Ты знакома с ним, а вот Марти-рос его не видел. Игорь Сергеевич, врач нашего спортив-ного общества. А жена… я уже сбилась со счёта. Кажется, третья. Они собрались уезжать из страны. Вот мы и хотели устроить им проводы, и узнать причину их решения.
Если бы вы знали, как мы рады вашему приходу. Мне без вас скучно. Не с кем посоветоваться…
Мартирос, усаживаясь на диван, сказал, улыбнув-шись:
– Многие умные люди были убеждены, что мужчина только с третьей женой находит своё счастье. Таким были писатель Булгаков, например, физик Ландау и многие дру-гие. Вы с Димой – умные люди. Вам не должно быть скуч-но, пока вы способны на глупости. Потому и не следуете этому правилу трёх жён.
– Глупости мы делаем постоянно. Только радости по-ка они не приносят. Вот и сегодня мы с вами поделимся одной. Вы будете первыми, которым мы расскажем оче-редную нашу глупость.
– Что-то случилось?
– Диму приглашают на работу в тренерский штаб во Францию. Зарплата там, по нашим меркам, нереальная. Он рвётся, а я категорически «против». Потому и хотели с ва-ми поговорить. Уважаем ваше мнение.
– Спасибо за доверие, – ответила Елена. – Только, и я «против». На кого вы оставляете своих? А нас? Нет, я точ-но «против»!
– Нет, ты слышишь? – воскликнула Маша, дёргая мужа за рукав. Я знала, подруга, что ты меня поддержишь! За это мы сегодня выпьем прекрасное красное винцо под  жареное мясо, приготовленное по особому рецепту.
– К сожалению, Машенька, пить мне можно только соки. Ты меня прости…
Маша внимательно посмотрела на Елену. Потом об-радовавшись, поняв причину такого воздержания, сказала:
– Будет тебе и сок на выбор: апельсиновый, гранато-вый, томатный или морковный. Что душеньке твоей угод-но! Я так рада за вас! Кстати, заранее говорю: мы с Димой были свидетелями на вашей свадьбе. Я думаю, будем и крёстными вашего малыша. Очень надеюсь, что возражать вы не будете.
Пришли Борисовы. Елена была знакома с Игорем Сергеевичем, а его жену, Веру Борисовну видела первый раз. Красивая, молодая, с густыми каштановыми волосами и большими голубыми глазами, она  была общительна, ве-села и остроумна. Окончила консерваторию и играла на нескольких инструментах.
«Такая могла соблазнить Игоря. Интересно, сколько ей лет?»,  – подумала Елена.
Сели за стол, и Дмитрий предоставил слово Мартиросу, как старшему.  Тот наполнил свой фужер апельсиновым соком, объясняя присутствующим, что он за рулём и не привык нарушать дорожные правила. Потом, взглянув на Машу, сказал, что первый бокал он предлагает выпить за хозяйку дома.
– Недавно мы отмечали День рождения Маши, но так случилось, что я не мог тогда сказать ей всё, что хотел. То ли желающих поздравить её было много, то ли ещё что-то помешало, только мне тогда так и не довелось ей сказать всё, что хотел.
– А я помню твой прекрасный тост и стихи, – сказала Маша.
– Это лишь малая часть того, что хотел сказать. В детстве нам хочется быстрее расти, быть старше. А потом наступит совершеннолетие, когда ты получила паспорт, а с ним и полную ответственность за всё, что делала. Сколько радости, планов, надежд, мечтаний было тогда у тебя! Сколько неизведанного впереди! Жизнь казалась прекрас-ной и удивительной!
 Но очень скоро каждый новый год будет приносить тебе всё меньше радости.
  Жизнь – это восхождение на огромную гору, но спуск  труднее подъёма. Силы уже не те, и недругов стало больше.  Не забывай, что в этом забеге побеждает тот, кто позже рвёт финишную  ленточку. 
Радуйся! Наслаждайся и смейся! Это всё продлевает жизнь.
У тебя есть преданный и умный друг, который тебя всегда поймёт, разделит с тобой радость и печаль. Нет, нет. Я сейчас говорю не о Диме. Посмотри в зеркало! Конечно же – это ты! Береги себя!
  И вот ещё! Чаще говори любимому о том, что ты его любишь!  Любовь продлевает молодость и жизнь!
Все дружно выпили за Машу.
Через полчаса, когда все уже немного поели, Дима стал расспрашивать Игоря о том, почему вдруг они решили уехать на ПМЖ в Израиль?
– Ты же не еврей, или уже себе сделал обрезание?
–  Какая разница, кто я по крови? Важно, кем ты себя ощущаешь, – ответил  Игорь Сергеевич.
– Ты себя ощущаешь иудеем? – удивился Дмитрий.
– Нет. Но хочу себя чувствовать свободным челове-ком и жить там, где мне хочется.
Видя, что с ним не стоит спорить, Дмитрий продол-жал его расспрашивать.
– А как же тебя примет Израиль?
– Я не еврей, но Веруня – чистокровная еврейка. Я – воспитанник детского дома и никого нет у меня на белом свете…
– Если не считать Бори, которому, если мне память не изменяет, уже одиннадцать лет, – заметила Маша.
– Это правда. Только Галя меня к нему не подпуска-ет. Я регулярно плачу алименты. А у Веруни в Израиле ро-дители, семья младшей сестры, племянницы. Да и что меня здесь держит? Зарплата, на которую я не могу ничего себе позволить. Работа? А у Верочки там родители, семья сест-ры, племянницы.
– Что ты всё время рассказываешь за меня, – вдруг воскликнула Вера. –  Или о себе не могу рассказать я? Ко-роче! Первым пунктом в паспорте у нас фамилия, пятым – национальность. Мне часто давали понять, что я не такая, как все. Я – чужая. Фамилия у меня была настолько небла-гозвучная  и трудно произносимая, что я решила как можно скорее её изменить, что и сделала, выскочив замуж на первом курсе и сменив фамилию на  Борисову. А вот национальность я не собираюсь менять. Не хочу обижать папу. К тому же,  я исповедую атеизм.
– Как утверждает наш московский друг-генетик, – заметила Елена, – национальность давно изжившее себя понятие. Человек той национальности, кем он себя ощуща-ет. Но, не национальность же вас побудила принять это решение. Скорее, тот факт, что там живут родители, что там есть шанс получить пособие, позволяющее жить луч-ше, чем на нашу зарплату.
– Конечно, это имеет значение, – сказал Мартирос. – Но у нас антисемитизм был на государственном уровне, хоть и всячески скрывался, забалтывался красивыми сло-вами об интернационализме, свободе, равенстве. Забыли, что Бог, которому они молятся, рождён был еврейкой, как и все его апостолы и пророки.
– Могу добавить, – сказала Вера, – что священная ли-тургия взята из еврейских книг.
– Но это не мешало им унижать и преследовать евре-ев, – продолжал Мартирос. – Это была история гонений и отрицания элементарных человеческих прав.
– Но, следует отметить, что народ этот, несмотря ни на что, сохранил своё лицо, – добавила Елена. – Но ты же не будешь отрицать, что для них свойственны жажда соци-альной справедливости, и склонность к наживе и накопи-тельству. Не правда ли – полярно противоположные свой-ства!
– Мы живём в эпоху звериного национализма, – ска-зал Мартирос, готовый спорить за свои убеждения. – Лю-бой национализм, равно как и расизм, бесчеловечен.
 – Но антисемитизм был связан и с экономической и политической борьбой, – добавил Дмитрий. – Они были очень удобным объектом, на которых можно было свалить всё: неэффективность внешней и внутренней политики.
– Погромы повсеместно стали обычным явлением, – сказал Игорь. – Удивляет и возмущает иных факт, что именно евреи добились выдающихся результатов в науке и искусствах. Они показали себя прекрасными воинами. Достаточно напомнить, что они стоят на первом месте по числу Героев Советского Союза во время Отечественной войны с фашизмом при расчёте на число служащих в Со-ветской армии евреев.
– Представители этого народа внесли существенный вклад в обороноспособность нашей страны, – добавил Мартирос. – И что особенно важно подчеркнуть: антисе-митизм неизбежно превращается в антихристианство. Ма-ло того, что именно евреи первыми признали Христа, Его апостолов, пророков. Именно они создали христианскую церковь.
– Расизм, национализм – признаки малой культуры народа, – добавила Елена.
– Но, если говорить правду,  мы хотели бы жить в Европе, – сказал Игорь, взяв жену за руку, – но боимся, что осуществить это очень непросто. Из Израиля, мы сравни-тельно легко сможем уехать в любую страну мира. Я знаю многих, кто уехал из Израиля в США, Англию, Канаду, Австралию. Не говорю уже о Европе.
– Должен вас уверить, что и в Европе вы можете столкнуться с антисемитизмом, – грустно сказал Мартирос. – Сейчас ситуация предгрозовая, и войной попахивает сильно. И вся проблема в том, что в ряде стран, в том числе и у нас, всё зависит от воли одного человека. Это и называют тоталитарным режимом.
Национальные проблемы в многонациональном государстве могут решаться, если народы объединены великой целью. У нас этой цели нет. Она размыта.
– Вот и я говорю, что давно пора отказаться от ут-верждений, что народы добровольно присоединились к России, – сказал Дмитрий. – Она давно славилась, как тюрьма народов. Достаточно вспомнить события в Алма-Ате и Прибалтике, Молдавии и Нагорном Карабахе. Мы лжём даже себе.
– Но, должен отметить, – добавил Игорь, – что, может быть, более других народов страдал русский народ. Его натравливали на другие народы, ломая и убивая сначала народное и национальное в русском народе. Достаточно вспомнить, что сделали с православной верой, с церквями, с традициями…
– Не помню, кто  государственное устройство России назвал Паханатом, управляемым вождём в законе, – вдруг подал голос Дмитрий, – но я хотел, если и ехать, так только поработать. Деньжат заработать. У меня и мысли не было менять гражданство. Россия – моя родина,  а, как говорила Маргарита Алигер, «Родину себе не выбирают!».
Все вдруг замолчали.
– Я же говорила, что хотели бы посоветоваться с ва-ми, – добавила Маша. – То, что Игорь и Вера подали заяв-ление и собираются уезжать в Израиль на ПМЖ, – я не удивляюсь. Здесь у них никого нет. Там – родители, семья сестры. У нас же всё наоборот: здесь у нас и родные, и мо-гилы…
– И как же вы их можете оставить? – уже громче спросил Мартирос. – Нет ничего страшнее духовного си-ротства. Родители всегда прощают своих детей. Но когда они уходят из жизни, только тогда дети по-настоящему на-чинают понимать, как часто они их огорчали, причиняли боль. И боль эта до смерти не пройдёт.  А в старости они, конечно, осложняют жизнь молодым. Им бы поехать с друзьями к морю, а оставить стариков не могут.
Я понимаю, родители, вряд ли с вами поедут. Это мне почему-то снова напомнило стихотворение Эдуарда Барсукова. Не уверен, что вспомню всё, но послушайте. Он пишет о принятом на Востоке, да и у нас на Севере обычае относить стариков умирать в горы. Я понимаю, что старики иной раз бывают в тягость. Они капризны, со странностями, с ними много забот. Да и жизнь сильно изменилась, а им кажется, что они всё ещё всё понимают. Они мешают жить молодым.
Он на минуту замолчал, дождавшись полной тишины, и стал читать.

Взвалив на плечи старенькую маму,
согнулся сын –
                знать, ноша тяжела.
– Куда тебя несут?
– На Нарайяму!
Видать своё, родимый, отжила…
А ты, отец? Тебе тропа знакома?
Неужто и тебя за горизонт? –
Всё лишнее выносится из дома –
ведь там уже идёт евроремонт.
Шакалы воют из лесов окрестных.
Гора оплачет брошенных людей –
беспомощных, больных и бесполезных,
обузой ставших для своих детей.
Живи, мой сын, гарцуй, вдев ногу в стремя,
твой день сияет в дымке голубой.
Потом тебя снесут – настанет время –
дорогою, проторенной тобой.

В комнате стало тихо. Все были под впечатлением стихотворения.
А Елена, добавила:
– Бросать родителей – не просто подло. Это преда-тельство. Но я уверена, что так же с ними поступят и их дети. Всё возвращается к нам бумерангом.
Уже съели разные салаты, жареное мясо, выпили ви-но, и настало время, когда гости захотели выпить кофе.
Маша и Елена пошли в кухню его готовить, а в гос-тиной Дмитрий, словно очнувшись, сказал:
– И чего это ты демонстрируешь нам свою эрудицию. Мы тоже любим поэзию…
– Не думал этим кого-то обидеть, – сказал Мартирос. –  Мне лично казалось, что иные стихи лучше позволяют выразить то, что просто так и не скажешь.
– Я тоже люблю стихи, но памяти нет, – ответил Дмитрий.
– Стихи сами по себе – ещё не поэзия, – задумчиво произнёс Мартирос. –  Это, как я где-то читал,  изящная кружевная одежда. Поэзия может быть выражена прозой. Поэзия – это глубина мысли и её красота. Она может про-явиться в хорошем поступке.
– Сегодня мир изменился,  – сказал Игорь.

Ушла, как в бездну, целая эпоха,
И времена другие наступили,
Но иногда, когда бывает плохо,
Пою о том, как молоды мы были.

Сверхзвуковые лайнеры, – продолжал он, – судна на подводных крыльях, позволяющие по воде передвигаться со скоростью до восьмидесяти пяти километров в час…За сутки можно добраться куда хотите.
– К сожалению, это не совсем так, – возразил Марти-рос и взглянул на доктора. –  Это, если у тебя есть виза, есть деньги и случайно не собьют ваш самолёт ракетой. Сегодня погода в мире предгрозовая. Мы живём не в раю. Я могу понять Игоря и Веру. Они едут к родителям, к сест-ре. Ты только не говори, как плохо жить здесь и как хоро-шо там. Там хорошо, где нас нет. И я не буду говорить о том, насколько мы отстали и какая у нас коррупция. Мо-жешь мне поверить, и там есть свои проблемы. Жизнь – борьба! А вы любите жизнь настолько, что не можете без неё обойтись. Или вы собираетесь доживать свой век на пособии?
– Нет, конечно, – ответил Игорь. – Я надеюсь, смогу получить лицензию и буду работать…
– Вот в этом я сомневаюсь, – откликнулся Мартирос. – Я много раз бывал заграницей. Но, одно дело, ехать в гости или быть туристом, и другое дело – там жить. Там другая жизнь, другие проблемы. Другие бюрократы и кор-рупционеры, олигархи и паханы. Там всё иначе. Одни пи-шут справа налево, другие сверху вниз. И законы там дру-гие, не только язык…
Неожиданно заговорила Вера, взяв за руку мужа:
– Решение принято. Мы едем. Но, где бы мы ни жили, для нас Россия навсегда останется родиной, и мы будем ей всегда желать счастья.
– А времена, действительно, изменились, – задумчиво произнёс Мартирос. – И живём мы уже в другой стране и по другим правилам. То, что раньше считалось постыдным и каралось законом, сегодня приветствуется. Иными стала жизнь. Изменились и мы.
–  И чем скорее мы адаптируемся к этим изменениям, тем лучше, – добавил Игорь. – Я не помню, не мог пом-нить, что было хорошего, и что плохого было до развала Союза. Но, то, что происходит у нас сегодня, мне не нра-вится. Может, это – болезни роста и завтра всё будет хо-рошо. Только  мы живём сегодня!
– Но и там, куда вы едете, будут свои проблемы, – сказал Дмитрий. – Только, ты будешь играть по правилам, которых не знаешь. И там вам будет казаться, что у вас всё впереди! Всё будет хорошо… завтра. Знаете, как говорят: ничего нового под луной, – только обратная сторона! Я не собираюсь вас отговаривать. Может, вы и правы. Но пусть только у вас всё будет хорошо. Не разочаровывайтесь. Ми-ражи исчезают.  К сожалению, жизненная лотерея стала денежно-вещевой. Вы должны быть готовы и к этому. Всё движется по спирали, и только неприятности – по пря-мой…
Поздно вечером Мартирос и Елена вернулись домой. Тётушка Ануш не спала, ожидая их. Что-то строго сказав племяннику, она поцеловала Елену и ушла в свою комнату.