Глава 11

Глава 11.

В которой Милютин узнаёт
историю иконы Николая Чудотворца.

Дата 21 февраля, 2004, 21:17.

Милютин, глубоко задумавшись, смотрел на чистый лист бумаги, лежавший перед ним на столе. На улице сигналили машины. Где-то играла музыка. Город жил своей субботней жизнью. Морозная февральская ночь сверкала звёздами. Следователь думал о том, что за последние пару дней они узнали многое об исчезновении девушек. Как казалось, они подошли вплотную к разгадке этой странной истории, но невероятные события продолжаются, и объяснить их он не в состоянии. Перед ним всё тот же чистый лист бумаги...
Пытаясь отогнать усталость, внезапно навалившуюся на него, майор сосредоточенно сопоставлял факты. В очередной раз все случаи исчезновений объединял медицинский центр «Асклепий».
- Я уже начинаю сожалеть о том, что мы ввязались в это странное дело! – с отчаянием воскликнул Панкрушев.
- Ничего! Прорвёмся! – без особого энтузиазма попытался успокоить друга Милютин.
- Олег! – капитан вскочил со стула, - люди исчезают средь бела дня, и мы официально не можем объявить их в розыск! Мы не вправе вызвать на допрос того, кого подозреваем, потребовать разъяснений от свидетелей, нам запрещено приближаться к месту преступления!
- Прекрати! – громко сказал майор с наигранным возмущением, - все события наводят меня на две мысли: первая – всё происходящее очень тщательно кем-то спланировано и вторая – мы на правильном пути!
- Но если мы на правильном пути, то почему исчезновения продолжаются?! – не успокаивался Панкрушев.
- Смотри пункт первый! Те, кто всё это проворачивают, уверены в своей неуязвимости. - Спокойно ответил Милютин и, переводя разговор на другие рельсы, спросил, - что рассказал Павлов?
Капитан взял в руки исписанный лист.
- Пропали Кристина Хетина, – громко прочел он, – двадцатидвухлетняя студентка филологического факультета ЧГУ и Александра Аршинова, двадцать один год, работала она или училась, Павлов мне не сказал.
- Кто сообщил об исчезновении?
- В обоих случаях их искали подруги… – Панкрушев раздраженно оттолкнул карандаш, не вовремя попавшийся ему под руку. – Обе не местные: Хетина из Рыбинска, а Аршинова – из Шексны...
- Предлагаю на сегодня закончить, - сказал майор, вставая из-за стола, - Валера, завтра с утра наведайся в городское управление, разузнай как можно подробнее об этих девушках.

На улице майор вздохнул полной грудью и взглянул на небо. Яркие звёзды сияли равнодушной бесконечностью, не обращая внимания на людскую суету. Следователь надвинул поглубже шапку, поднял воротник куртки и направился на автобусную остановку.
Проехав минут двадцать, он вышел на Советском проспекте,  перешёл через ярко освещённую улицу и, пройдя мимо старинного двухэтажного здания военной комендатуры, свернул на улицу Карла Маркса. Ему нравилось бывать  в этих местах, здесь всегда присутствовал приятный аромат ванили и свежих бисквитов с кондитерской фабрики. Этот запах  навевал воспоминания далёкого детства. Майор остановился перед неприметным зданием из серого кирпича, спрятавшимся позади фабрики. Над входом красовалась вычурная надпись «Евстигней Топорищев», а пониже, чуть более мелким шрифтом: «Художественная мастерская».
Милютин взглянул на часы. «Поздновато, - подумал следователь, - хотя ничего, у Евстигнея день только начинается».
В окружающей вечерней тишине звонок прозвучал неожиданно громко.
Дверь отворилась, и на пороге появился крупный мужчина с длинными с проседью волосами, в широких летних брюках и русской косоворотке, заляпанной пятнами краски. Нараспашку открыв массивную дверь, он уставился на позднего гостя, щуря близорукий взгляд.
- Олег?! – громко забасил он, узнав старого приятеля. – Сколько лет, сколько зим?!
Художник отступил в сторону, поклоном приглашая Милютина войти.
- Извини, что так поздно... – начал оправдываться майор, но его речь тут же была решительно прервана.
- Ты как будто не знаешь, что для меня сейчас позднее утро! – рокотал Топорищев. - О, верный Ланселот правосудия, рыцарь без страха и упрёка, я рад приветствовать тебя в моём скромном жилище... – с пафосом продолжал вещать Евстигней.
- Ланселот, как мне помнится, соблазнил жену своего короля... – попытался остановить поток лести майор, но художник его не слушал.
- Не придирайся к мелочам! – пророкотал он, впуская гостя в просторную комнату мастерской.
Пройдя полутёмным широким коридором, украшенным огромным зеркалом в резной раме, Милютин оказался в святая святых творческой жизни художника. Огромная комната с высоким потолком тонула в ночном полумраке. С одной стороны - три высоких окна, небрежно закрытые толстой тканью, с другой - длинный помост второго яруса с винтовой лестницей в углу.
У дальней глухой стены - большой мольберт с незаконченной картиной, рядом - стол со множеством ящичков, заваленный кистями, красками, палитрами и ветошью. В самом углу стояла белоснежная скульптура обнажённой женщины с кувшином на плече. В центре комнаты возвышался стол. Из-за тяжёлой драпировочной ткани, которая скрывала его до самого пола, стол казался совершенно неподъёмным, вырезанным из камня. Между окнами напротив стола потрескивал нарисованными дровами искусственный камин.
На полу из дощатого ящика,  набитого тонкой стружкой, торчали горлышки вычурных винных бутылок. На столе - пара хрустальных фужеров и большое фарфоровое блюдо с золотой каймой, наполненное фруктами.
Трепетный свет от трех больших свечей, стоящих на каменной полке, придавал мастерской сказочный облик.
Милютин невольно залюбовался пламенем камина и свечей, натюрмортом из сверкающих хрустальных бокалов с красным вином, ярких фруктов. «Даже разгулу он предаётся изысканно!» - подумал следователь, обводя взглядом комнату. Только сейчас он заметил женщину, сидящую в кресле. Майор учтиво поклонился ей, снимая шапку и невольно любуясь прелестным лицом и грациозными обнажёнными руками дамы.
- Натали, – с поклоном представил даму Евстигней. – Вы должны быть знакомы...
Женщина легко, по-кошачьи поднялась из кресла и протянула майору руку.
- Боже мой! – мечтательным шёпотом пропел майор, прикасаясь губами к протянутой руке, - какие женщины на нас бросают взоры!
- На фоне Топорищева и птичка вылетает! – шутливо подхватила Натали, - давайте вашу куртку. Она повесила куртку гостя и с сарказмом продолжила:
 - Евстигнею у нас не до земных мелочей. Он то музу ищет, то капли датского короля, то... – Натали игриво поправила причёску.
- Ах, оставьте! – наигранно воскликнул художник, - давайте лучше выпьем за неожиданную встречу!
Художник поставил на стол третий фужер и мгновенно наполнил его.
Милютин вздохнул:
- Как всегда, Массандровский портвейн?
Топорищев тряхнул лохматой головой:
- Шалишь, брат! Настоящий португальский! – Евстигней поднёс бутылку к глазам, силясь прочитать иностранные буквы, - Осборн, порто... – гордо произнёс он.
- Неужели ты разбогател?
- Это пока аванс, - Евстигней погладил бутылку, - но скоро, если Бог даст…
Он медленно наполнил свой бокал.
- Олег! Я рад твоему приходу, давай выпьем за встречу, – предложил художник, поднимая бокал.
Милютин сделал глоток.
- День выдался трудный, а портвейн так хорошо снимает усталость и стресс. – Майор помолчал и добавил, - лучше может быть только замечательная компания.
- Ха-ха! – Топорищев пододвинул тяжёлый деревянный стул гостю, - наверняка что-нибудь ищешь! Ты же, как и я, в постоянном поиске...
Милютин улыбнулся:
- Только ты ищешь вдохновение для создания новых шедевров, а я ищу сами шедевры.
- И что же пропало на этот раз? – Евстигней подлил вина в бокалы.
- Я разыскиваю старинную икону. Лет десять назад её вместе с десятком других похитили из Устюженского музея. Основную часть икон нашли, но эта, особо ценная икона Николая Чудотворца, кисти Дионисия…
Евстигней Топорищев, улыбаясь, перебил следователя:
- Излюбленный мастером светло-золотистый фон, пурпурный цвет одеяния Святого Николая, его торжественная поза и славословящие ангелы создают общий величественный строй образа…
- Что? - удивился Милютин.
- Величественная осанка, красочные одежды, с преобладающим белым цветом, усиливают торжественность и монументальность образов. В малых же картинках-клеймах изображены эпизоды из жизни святого.
- А-а-а… протянул майор, уважительно кивая художнику.
- Является одной из самых почитаемых русских православных икон, – продолжил тот, - икона эта причислена к числу  чудотворных…
- Да ты просто профессор! – Восторженно воскликнул Милютин.
Евстигней довольно потирал руки.
- Видишь ли, мой друг, - снисходительно заворковал художник, - Дионисий – один из трёх самых великих художников на Руси и сыновья его, которые и учились у него и работали вместе с ним, переняли часть таланта отца. И мне, как художнику стыдно не знать этих мастеров и их творения, а тебе, - Топорищев на мгновенье замолчал, - тебе простительно.
Он хохотнул, весьма довольный собой.
- Мало того, с этой иконой связана очень загадочная история, - продолжил Евстигней. – Икона датируется 1530 – 1570 годами, то есть, написана уже после смерти Дионисия, но стиль письма, проработка деталей, тонкость линий, всё это говорит о том, что писал её человек, очень близкий к Дионисию, то есть один из сыновей, но кто именно – неизвестно. Писали её, скорее всего, в Ферапонтово, а от туда передали в Кирилло-Белозерского монастырь...
Милютин очень внимательно слушал.
- Но ещё невероятнее история появления этой иконы в Устюжне. В этом городе икона появилась в смутные времена, это, как ты помнишь начало семнадцатого века. Так вот, в то злое время на Русь напала чёрная польско-литовская орда. Польско-литовские князьки со своими вояками – бандитами, пользуясь развалом русской армии, беспрепятственно дошли до Москвы, а на своём пути грабили, насиловали, убивали мирных, безоружных крестьян, разоряя их поселения дотла.
- Сколько раз слушаю тебя и всегда поражаюсь твоими познаниями, – удивился Милютин.
- Сейчас не об этом, - Евстигней махнул рукой и вдохновенно продолжил, - так вот, в исторических летописях есть свидетельства о том, что эта икона Николая Чудотворца, вместе с иконой Божией Матери «Одигрией» в то же время была перевезена из Кирилло-Белозерского монастыря в Устюжну!
- И что? – с интересом спросила Натали, до этого безмолвно сидевшая в кресле.
- А вот что! – обернулся к ней художник, - перед этим поляки дошли до Кирилло-Белозерского монастыря, даже устроили осаду, но взять не смогли, несмотря на то, что гарнизон крепости не превышал трёхсот человек, а осаждавшее её войско иноземцев насчитывало много тысяч... Несколько раз монахи выносили иконы на крепостные стены... Не могу сказать, действительно ли иконы подействовали, или произошло что-то другое, но факт остаётся фактом: через пару месяцев осады поляки ушли.
- Причём здесь Кирилло-Белозерский монастырь? – удивился майор.
- Притом, - добродушно продолжил художник, - каким образом весть о нападении на Устюжну долетела до Кирилловского монастыря – неизвестно, но монахи снарядили обоз и отправили обе иконы в Устюжну.
Милютин с интересом смотрел на оратора. Топорищев, воодушевлённый вниманием аудитории, продолжал:
- Вот что интересно: в Устюжне не было крепостных стен и горожане, готовясь к нападению поляков, соорудили небольшой земляной вал с частоколом...
Евстигней тряхнул густой шевелюрой и, сделав большой глоток из бокала, театрально всплеснул руками:
- Уже видны были полчища Сигизмунда, уже защитники Устюжны молились, готовясь принять неравный, возможно, последний бой, как вдруг...
Топорищев налил портвейн в свой опустевший бокал, добавил вина гостю и, выдержав длительную паузу, сообщил:
- Прибыл обоз из Кирилловского монастыря. Святые образа тут же были водружёны над оборонительным валом, а монах, сопровождавший иконы начал читать молитву... И свершилось чудо! – громогласно пробасил художник. – Поляки даже не вступили в бой! Они просто развернулись и ушли.
Художник выдохнул и залпом опустошил фужер.
- Но откуда ты всё это знаешь? – искренним уважением спросил Милютин.
Евстигней, довольный произведённым эффектом, опустился на стул:
- Когда работаешь над старинными произведениями надо знать всю их историю… - он внезапно замолчал. Рука с бокалом опустилась, и остатки вина стекли на пол.- Ну, это моя работа, я же должен на что-то жить…Так сказать – профессионэль девуа...
Милютин, не отрывая взгляда, смотрел на художника.
- Евстигней, я знаю твои слабости.  – Майор сощурил глаза, -  иногда ты подрабатываешь подделками известных мастеров...
Топорищев поднялся, подошёл к столу и поставил свой бокал.
- Я ничего не подделываю, - твёрдо сказал он, - я копирую. В каждой копии есть признаки, позволяющие отличить её от подлинника…
Милютин покачал головой и снисходительно улыбнулся:
- Да! И какие же?
- Размер копии. Он всегда отличается от оригинала – это раз. Самая кромка копии, как правило, не дорисовывается – это два. Ну и, в-третьих – краски и кисти. Я нигде не смогу достать краски семнадцатого века, точно так же, как и кисти. А что до иконы Николая Чудотворца, то здесь ещё проще...
- Что проще? – удивлённо переспросил следователь.
-На этой иконе по торцу имеется мало заметная надпись на старославянском. Эту надпись я на копии не переносил, так что любой эксперт моментально отличит копии от подлинника...
- Да я тебе верю, - добродушно рассмеялся майор, - но, как ты помнишь, мы оба ищем, ты – вдохновение, я – то, что украдено...
Следователь помолчал и, не торопясь, продолжил:
- У меня есть сведения, что не так давно икона Святого Николая Чудотворца появилась в Череповце, поэтому у меня есть все основания подозревать, что её владелец мог заказать копию... Вот, собственно, зачем я к тебе и пришёл.
Топорищев понимающе закивал.
- Когда мне принесли эту икону, то сказали, что хотят сделать несколько копий, для передачи в местные храмы, а саму икону отправят на реставрацию в Москву...
- И ты, конечно, помог? – Предположил майор.
- Святое дело – писать иконы для храмов... – Евстигней достал очередную бутылку, ловко воткнул штопор и с хлопком откупорил пробку.
- Это дорогая вещь? – Поинтересовался Милютин.
- Думаю, что да. – Художник почесал лохматую макушку, - тысячи убитых енотов...
- Что? – Не понял следователь.
- Ну, у.е. – убитые еноты, - пояснил Топорищев.
- Доллары, что-ли?
- Они родимые, - засмеялся Евстигней, довольный своим остроумием, - за ними должны прийти в ближайшее время...
- Кто?
- Очень весёлая, даже сказал бы взбалмошная девчонка.
Милютин осторожно спросил:
- Как ее зовут?
- Кажется, Алла, - художник плеснул вина себе в бокал, - а фамилия, такая знаменитая в старых художественных кругах, – Серова.