Человек Восходящего Солнца

               
Зима неожиданно проявила свой характер, в считанные часы, засыпав снегом и заморозив все вокруг необычайным для наших мест морозом.  Разогнав снежные тучи, резкими сбивающими с ног порывами ветра и  во всей красе показала только что проснувшееся,  зарумянившееся от утреннего холода солнце. Я мчался  по заснеженным  сальским  степям, по делам своего «пролетарского бизнеса», проклиная в душе перестройку и прочие блага капиталистических отношений в нашей стране, глубоко убежденный в том, что все это блеф и очередная порция лапши, развешенная на большие уши нашего совдеповского населения.
Заснеженная дорога преподносила все новые и новые сюрпризы, с  которыми спокойно справлялся водитель. Вытащив очередной автомобиль из придорожного кювета, он предложил завернуть в очень уютное кафе. Свернув за лесополосой  на проселочную дорогу, мы оказались, словно в сказке. Перед нами засверкала всеми цветами радуги, словно засыпанная ковром  бриллиантовых бусинок, степь. По сказочно красивой степи шел человек  в кирзовых  сапогах, фуфайке и в необыкновенной шляпе. Он шел к огромному шару восходящего солнца, размахивая руками, словно собирая бусинки и бросая их  в небо.
Память, глубоко запрятанная с самого  детства в мою душу,  заявила о себе совершенно неожиданными воспоминаниями. Я словно увидел себя юным в тех далеких неповторимых шестидесятых.  Мы   жили в ставропольском крае, близ реки с экзотическим названием Калаус,  впадающей в озера  Маныч.
 Свое первое   сознательное  впечатление от окружающего меня широкого мира я получил в один памятный зимний вечер. Именно тогда мне впервые стало ясно,  что это, затерянное в ставропольских степях место, - моя родина. Быстро приближаясь к реке, над которой стелился  туман,  я вдруг увидел незнакомца, сидевшего ко мне спиной. Он был  одет  с каким-то необыкновенным шиком:  в грубую коричневую фуфайку, черные  вельветовые брюки, заправленные в кирзовые сапоги, в элегантную фетровую шляпу. Он  ел из алюминиевой чашки, и как мне показалось, мурлыкал от навалившегося на него блаженства. Внезапно он вздрогнул и резко повернулся. «Ах ты, чертенок!»_- воскликнул изумленно он. «Ты что, из-под земли появился?». «Нет»,- ответил я, - «из дома, пьяный отчим выгнал». «Навсегда?» - спросил незнакомец, за чем-то  сняв шляпу, и взглянув на меня каким то необыкновенным взглядом. » До утра»,- ответил я. «Тюрю ешь?»- спросил незнакомец. » Ем»,-  ответил я  и взял протянутую чашку. Хлебнул пару ложек этого истинно народного блюда, поперхнулся, она же с водкой, осипшим голосом прошептал я. Утвердительно кивнув, незнакомец взял газету, завернул большую козью ножку, прикурил и предложил, затянись и скажи «Москву не видно». Минут через пять, утирая рукавом слезы, я популярно объяснял ему все, что  думаю о нем и его неправедных забавах. Глаза незнакомца заблестели, он взял в руки чашку и  продолжил прерванную трапезу. «А ты где живешь!» спросил он.  Дома ответил я, невероятно прошептал незнакомец, обернувшись и с улыбкой глядя мне в глаза. А теперь,  пошли к тебе домой.
Не знаю, о чем он разговаривал с моим не наглядным отчимом, но огромный синяк под глазом отчима, красноречиво показывал о глубокой содержательности, проведенной с ним беседы. Ночью едва я закрывал глаза, мне снилась степь, огромная козья ножка и струйка голубого дыма, змейкой кружившую над шляпой моего нового друга. Как  только небо, усыпанное ярким  золотистым пологом звезд,  начало светлеть, и первый солнечный лучик проскользнул в разрисованное  морозцем оконное стеклышко, я встал и отправился к незнакомцу.
Еще ночью я  видел, что по оконному стеклу бегут струйки моросящего дождя, словно загрустила осень, оплакивая свою нелегкую бабью долю. А теперь изморозь густой паутиной легла на землю, словно накрыв ее легким пушистым белым  покрывалом. Издали  был виден голубоватый дымок,  паривший в степи, пронизанной первыми  лучами утреннего солнца, сказочно красивой,  словно засыпанной  добрым волшебником, драгоценными сверкающими бусинками.  Незнакомец был не один, рядом с ним суетился мой закадычный друг Толька, в котелке над костром варился шулюн,  издававший такой аромат, что я сразу понял, лет сто не ел.
Толик по своему обыкновению естественно появился у незнакомца, через  приключение. Именно в  эту ночь, он оказался в том месте, где отставшие от отары овечки застряли в речке.  Организовывая спасение,  быстренько нашел чабана, незнакомца. И не вытащив из речки не одной овечки, усердно варил знатное чабанское угощение. Все это он  в одну секунду выложил мне. В следующую секунду, я собирал и очень гордый, бросал в костер  драгоценное  сверкающее бусинками слезинок ночного дождя, степное растение перекати поле.
Незнакомец, приподняв шляпу, приветствовал мое появление. Улыбаясь, взял в руки перламутровую гармошку и словно зашелестел над степью легкий ветерок, и заиграла она искорками неуемной фантазии восходящего солнца, утреннего мороза и ночных прощальных  слез, уходящей такой  далекой последней осени, моего детства. Угощение удалось на славу, мы с Толькой млели от наслаждения, макая в тузлук сочные горячие куски бараньего мяса. Смотрели, как незнакомец с чабаном пили водку и удивлялись, что взрослые люди, а  не понимают что шулюн гораздо вкусней, чем эта вонючая и такая горькая жидкость. Вновь заиграла гармонь и необыкновенно хрипловатый голос незнакомца, запел про стук колес, порельсовой стали, про родимый порог и любимую, которая печалиться о долгой разлуке со строителем колымской трассы. Словно подпевая, раздался за речкой долгий гудок паровоза, перестук колес и товарный поезд, набирая скорость, помчался в таинственную столицу калмыцких степей город Элисту.
Зима в этот год выдалась на редкость снежной, я и Толька не могли часто посещать нашего нового друга. Но как только выдавалась возможность, мы разжигали костер, снова варили шулюн из всего, что нам удавалось раздобыть, слушали необыкновенные песни и необычные рассказы из взрослой такой непонятной жизни.
В новогоднюю ночь снежинки, выстроившись стройными рядами медленно, словно нехотя обновляли белоснежное степное покрывало и  томились ожиданием сказочного праздника. Искорки горящего костра  бесстрашно  кружились между снежинок в зажигательном танце, отблески пламени освещали небольшую елочку, создавая неповторимо уютную, праздничную атмосферу. Над костром котелок, булькает привычно  традиционное чабанское блюдо, из блиндажа, так называл свое жилище незнакомец, доносятся голоса взрослых и голосистый звук перламутровой гармошки. Над селом взлетели ракеты, беспорядочная стрельба из охотничьих ружей и взволнованный собачий лай, возвестил о  наступлении нового года. Выскочили взрослые,  стреляя из ружья  и запустив сигнальную ракету, а вслед за ней пробку от шампанского, шумно и весело  стали бегать вокруг костра. Под звонкий голос гармошки запели, » в степи родилась елочка  и к нам она пришла». Мы с Толькой от всей души бегали вместе со всеми, кидались снежками, валялись в снегу и были самыми счастливыми детьми на всем белом свете. У нас были взрослые друзья, которым мы были небезразличны, с ними было весело и очень интересно.
В блиндаже горят свечи, в печке потрескивают дрова, мы как зачарованные слушаем,  рассказ незнакомца о большой самой нарядной и самой главной  кремлевской елки. Я незаметно засыпаю, во сне я вижу большие красивые дома, Красную площадь, слышу сочный бой курантов, прекрасную украшенную блестящими игрушками елку, с неба спускается букет рубиновых звездочек, елочка вспыхивает разноцветными огнями, и я просыпаюсь. Табачный дымок туманным облачком окутал блиндаж. Толик бьет по тазику кружкой, незнакомец яростно играет, тетя Надя танцует, остальные весело хлопают в ладошки и поют озорные частушки.  Я снова сплю, сняться мне высокие горы, засыпанный снегом лес, старая полуразрушенная церковь, огромная белоснежная елка, солдаты с винтовками.  Залп, я медленно оседаю на землю, с огромной елки на меня валится большой вал холодного снега. В блиндаже прохладно, гости сидят за столом, сквозь сон доносятся до меня  слова незнакомца,  в эту ночь в колонии для несовершеннолетних,  расстреляли  моего друга. Проснувшись и осознав, что все это мне приснилось,  я понял, что впервые, в моей жизни новогодняя ночь подарила мне радость общения. За одну ночь я был весел и счастлив, узнал много интересного, мне было грустно и  страшно, в общем, это была очень удивительно праздничная ночь.
Вдоволь побесившись февральской  вьюгой и метелями, загрустила,  пригорюнилась  зимушка зима, забеспокоился неугомонный дед мороз о своей снегурочке, заказав тройку каурых лошадей и не простившись,  уехал, куда - то далеко,  далеко. Заплакали звонкими слезами сосульки, важные сугробы превратились в веселые  весенние ручейки, вдоволь напоив  землю талой водой, и умчались вдаль с первыми грозовыми облаками.
Весеннее умытое, утренним дождем солнышко, весело освещает капельки дождевой росы, на еще не подросшей свежо зеленной травке и словно заигравшись, посылает в разные стороны маленькие солнечные зайчики.  Мы с Толиком, распевая популярную зажигательную песню, «здравствуй дорога длинная, здравствуй земля целинная», подходим к блиндажу. У распахнутой  двери, лицом вниз лежал человек. Его убили  поздно ночью, объяснял, дяде Антону милиционер, в сторонке возле телеги плакала тетя Надя.
Похоронили мы его на берегу маленькой степной речки. Вечером мы разожгли  костер, посадили  у блиндажа белую акацию и  впервые в жизни пробовали шулюн,  с этой горькой и такой вонючей  водкой.
Над степью ярким золотисто звездным пологом раскинулось небо. Искорки горящего костра, кружась,  устремляются  вверх, наверно, пытаясь долететь до звезд. Мы с  Толькой беседуем о том, что душа умершего,  словно искорка, улетает в небо, превращается в звездочку и с грустью  ночью всматривается в такую далекую, родную голубую планету. Мы и не заметили как в хороводе улетающих  к звездам искорках костра, улетело, куда - то  вдаль, наше, в общем, то очень счастливое детство.
Отцвела тюльпанами степь. Белыми гроздьями акации украсилось, заиграло свадьбами в преддверие летней страды степное село. На улице веселились, приставая и угощая водкой прохожих, выпрашивая у них денежку, ряженные под  цыган гости. Высокий изрядно  выпивший, черноволосый парень, разливая по стаканам водку, шутливо уговаривал выпить за счастье молодых. Толик, первым обратил внимание на  фетровую шляпу,   слегка  помятую, небрежно накинутую на его голову.
Молодость жестока и не понимает опасности, а ночь лучший друг молодежи, верно, хранит их тайны и в минуту опасности всегда приходит на помощь. Чернявый, выписавшись  из больницы, еще очень долго рассказывал, как он летел с обрыва, прямо в речку и как над ним в соленой грязной воде, издевались водяные.  Умудренные многолетним опытом борьбы с зеленным змеем односельчане, посмеиваясь, многозначительно помалкивали, вспоминая свои  аналогичные встречи с нечистой силой.   А мы, подготавливая новую операцию, под названием гармошка, надежно спрятали фетровую шляпу, на чердаке старенького Толькиного дома. Мы уже все знали. Походя, по пьяной прихоти, был убит наш друг.
Палящее летнее солнце одарило степь полуденным зноем,  пьянящий  запах полыни, смешавшись с пылью и  ароматом свежеубранной пшеницы, окутал осоловевшее от жары село. По сельской  улице в пыльном сопровождении  появляется  бензовоз, который мы очень долго и упорно ждали. Машина остановилась у саманного, уютного домика стоящего на берегу речки, водитель, заскочив  на обед, оставил без присмотра её у ворот.
Месть сладка и вместе с тем  очень опасна. Горящая машина взорвалась, с каким- то жутким стоном разбрасывая, огненные слезы. Черный дым,  поднявшийся столбом в небо, возвестил  село о пожаре. Чудом, увернувшись от горячих слез взорвавшегося бензовоза, мы носились как черти,  спасая от разбушевавшегося огня все, что еще можно было спасти. Пожарные заливали водой  то, что осталось от пожара, плакала старушка, которую под руки вели к себе ночевать соседи. Обхватив голову руками, стоял возле акации, водитель бензовоза. Обсуждая пожар, односельчане были убежденны в том, что неспроста сверкнувшая молния средь ясного неба, поразила бензовоз. Сапоги и перламутровая гармошка заняли на чердаке старенького дома укромное местечко.
Падают снежинки, искорки костра вновь танцуют зажигательные танцы, взлетают в небо ракеты, отчаянный  лай собак возвещает, о наступлении нового года. Мы пришли вместе, нашей маленькой дружной компанией к другу. Вернули ему гармонь, кирзовые сапоги, под акацией положили шляпу,  и долго смотрели  в степь, словно упрекая её в том, что она не уберегла нашего друга.
Снежинки как-то незаметно превратились в  капельки дождя, ветерок
прошелестел  над степью и в первый раз в моей жизни в новогоднюю ночь
степь заплакала дождём, словно стыдясь за ту чудовищную несправедливость, разыгравшуюся на ёё просторах.
С тех самых пор, зима сдала, свои позиции и с каждым годом всё меньше и меньше становились сугробы.  Дедушка мороз, со своей снегурочкой вечно спешили, лишь изредка покрывая, степь холодами и зачастили, моросящие зимние дожди и куда то исчезла та звенящая от мороза и скрипучего  снега ожидание чуда,  исчезли снежинки, которые превращали в новогоднюю ночь в белую сказку нашей жизни.
Вечерний закат окутал моё село покрывалом запахов цветущей разнотравьем  степи. Стыдливо прикрываясь пробегавшими мимо тучками, расположился  в небе тонкий серп  молодого месяца.  На ярко освещенной сцене Толька в белой рубашке, в чёрной вельветовой куртке, с копной чёрных волос на голове   поёт «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете», зал аплодирует. А я волнуюсь, достал меня отчим окончательно, и мы разработали в эти праздничные майские дни план по его нейтрализации, под кодовым названием «Голубой Дунай». Любимое место, в нашем сельском парке раскрашенное почему-то в голубой цвет кафе, где взрослое и подрастающее население, ведёт степенные беседы о смысле жизни и решает, как спасти Анджелу Дэвис, волнуется за Патриса Лумумбу и пьёт горькую. Вмести с ними и мой отчим. Мы ждём, мы долго ждём.  Отчим, покачиваясь, выходит из Голубого Дуная и  идёт за кустики, Толик бьёт его в лицо, а я бросаюсь под ноги. Бьём жестоко, ошалев от неожиданности, он не сопротивляется, хрипло орёт, убью суки, затем неожиданно стихает, и мы быстрёнько исчезаем.