Торшерка

Нравятся ли вам настольные лампы? Самые обыкновенные, под абажуром из цветного стекла или под металлическим колпаком? Или, может быть, под колпаком из пластмассы? Среди них встречаются очень красивые, украшенные узорами или даже с электронными часами у основания. Стоят такие лампы в магазине на витрине и усиленно вам подмигивают:
– Купи меня!
– Нет, меня!
– Ну, купи, будь любезен!

Не слушайте их. Можете даже уши для верности заткнуть пальцами. Проходите мимо, прямо туда, где, похожие на цапель, на стройных ногах гордо высятся торшеры. Именно они – моя нежная любовь. Разве может сравниться элегантный торшер с какой-нибудь выскочкой настольной лампой, которая таит в себе источник моих мучений? Вы спросите: каких таких мучений? А вот каких.

Включаю, скажем, я настольную лампу, сажусь рисовать или писать в тетрадку задачу. Надо сразу честно признаться, что ни одна даже самая лучшая в мире настольная лампа не поможет мне научиться рисовать. Но не всем же быть художниками. Так вот, включаю я настольную лампу, сажусь переписывать из черновика задачку. Сначала всё идёт прекрасно. Яркий свет. Видимость отличная. Но уже через пять минут лампочка под колпаком накаляется так, что никакой радости у меня уже нет. Жара, и ни малейшей радости. Как в пустыне. Даже пить хочется. И вот я, конечно, выключаю лампу, бросаю своё занятие и наливаю себе сок, или чай, или воду, в крайнем случае.
– Уж-ж-жасно жарко от этой лампы, – жалуюсь я маме.
– А без лампы тебе темно писать, – возражает мама. – У нас вечером напряжение плохое.
Я пью маленькими глоточками свой сок, или чай, или воду, в крайнем случае, и предпринимаю вторую попытку. Палец на кнопочку: щёлк! Загорелась. У-у-у, мучительница! Я наскоро дописываю задачу и с радостью выключаю лампу.

Много раз я просила маму купить торшер. Его можно поставить подальше, чтобы не было жарко, свет ведь всё равно достанет до стола. Но всегда я слышу один и тот же ответ.
– У нас и так тесно. Куда ещё торшер? Подумай хоть раз своей головой! – призывает мама.
Как будто во все остальные разы я думаю другой частью тела или чьей-то чужой головой!

Торшер… Замечательное изобретение человечества. Можно валяться на диване с книжкой, а торшер придвинуть к дивану. Лампочка в нём находится высоко, никакой жары – не то, что от некоторых… Торшерный свет рассеянный, мягкий, и читать при нём здорово, всё видно.

Но маму трудно в чём-то убедить. Если она один раз сказала нет, то всё. Бесполезно. Такая упрямая, вся в меня. Остаётся одна надежда: под каким-нибудь предлогом завлечь её в хозяйственный магазин и сделать так, чтобы она увидела замечательный, чудесный торшер и влюбилась в него с первого взгляда.

Несколько дней я поджидала удобного случая, затаившись, подобно охотнику в засаде. И вот однажды, в воскресенье утром мама сказала:
– Я в магазин! Кто со мной?
– Я! Я с тобой! – радостно заверещала Светка.
– А в какой магазин? – сдержанно поинтересовалась я.
Мне пока непонятно, стоит ли радоваться и надо ли вообще идти в магазин.
– В гастроном, потом в универмаг, а потом – в хозяйственный, – пояснила мама.
– О! Тогда я обязательно пойду с тобой! – воскликнула я и моментально начала переодеваться в выходное платье.
Мама подозрительно взглянула в мою сторону и на всякий случай предупредила:
– Только чур игрушки и куклы не выклянчивать! У вас и так их полный кукольный уголок, уже скоро самим негде будет жить.
Светка заметно погрустнела. Зато я заверила маму, что я вовсе не малышня какая-нибудь, чтобы заниматься подобной ерундой, – выпрашивать у родителей игрушки.

...Наконец позади остались гастроном и универмаг, и мы вошли в хозяйственный. Здесь пахнет стиральным порошком, хозяйственным мылом, керосином и ещё чем-то терпким. Пока мама покупает порошок, ноги неудержимо несут меня к дальнему окну, где с потолка свешиваются люстры, а в самом углу, как наказанный, стоит торшер. Абажур у него из непрозрачного белого стекла, и поверхность не гладкая, а как будто в складочку, поэтому кажется, что он не стеклянный вовсе, а из ткани молочного цвета.

Я, вытаращив глаза, любуюсь на торшер, протягиваю руку, оглядываюсь и, убедившись, что продавщица не видит, быстро дёргаю вниз шнурок. Если дёрнуть один раз – лампочка в торшере загорается. А чтобы её выключить, надо дёрнуть второй раз. Один-то раз я успела дёрнуть, а вот выключить – нет.
– Кто это там с торшером играет? – недовольно спрашивает продавщица. – Сначала купите, а потом включайте себе на здоровье, сколько влезет.
– Купим, – убеждённо говорю я и зову маму: Иди скорее, посмотри, какой красивый торшер!
Мама подходит, любуется торшером, соглашается: да, красивый. Но дальше дело не идёт. То есть, как любоваться, так она – пожалуйста, за милую душу, а как купить – то нет, у нас и так в квартире нет ни одного свободного сантиметра. Прямо беда какая-то. Я усиленно подмигиваю Светке, чтобы она помогла уговорить маму. Но голосок сестрёнки такой тихий, что мама предпочитает сделать вид, что не слышит.

Через пять минут мы уже стоим на остановке у Дома пионеров и ждём автобуса.
– Ты чего надулась, как мышь на крупу? – улыбается мама.
– У тебя бессердечное сердце, вот какое у тебя сердце, – ворчу я.
– Бессердечного сердца не бывает, – смеётся мама. – Это как масло масляное. Так что что-нибудь другое придумай.
Светка молчит и чертит носком сандалии клеточки на песке.
– Что толку другое придумывать? Ты же всё равно не купишь торшер! Ведь это даже модно, как ты не понимаешь?
– Ну, значит, будем немодными, – смеётся мама.
– Ага, – злюсь я, – будем, как дикари дикарские жить. Без торшера. А у всех современных людей торшеры есть.
– Ну и хорошо, – опять улыбается мама. – Так радостно за них. А у нас комната двенадцать квадратных метров и…
– …и ни одного сантиметра свободного места, – заканчиваю я мамину фразу.

Подъезжает автобус. Сегодня кондуктор – тётя Аня, красивая тётенька, у которой мы давно покупаем молоко. Мама весело переговаривается с ней, а мы со Светкой смотрим в окно.
– Всё равно у меня будет торшер, – уверяю я Светку.
– Да? – удивляется она. – А где ты деньги возьмёшь? Мама сказала, что он дорого стоит.
– Мой торшер нисколько стоить не будет, – упрямо говорю я.
Светка, сгорая от любопытства, шепчет:
– Ты его украдёшь, что ли?
– Э-э-эх ты! – я кручу пальцем у виска, как будто намереваюсь прокрутить там сквозную дырку. – Разве твоя сестра – вор?
– Нет, конечно, – хлопает ресницами Светка.
– Ну и вот, – неопределённо говорю я. – Потом сама увидишь.
– А когда? – любопытствует Светка.
– Когда мамы с папой не будет дома, – обещаю я.

…Прошло целых пять дней, прежде чем родители одновременно ушли из дома.
К этому времени я уже совершенно точно знала, какой торшер я сделаю и из чего.

Что самое главное в торшере? Думаете, свет? А вот и нет! Самое главное в нём – нога. Потому что светить много что может. Настольная лампа, например, или люстра под потолком, или даже карманный фонарик. Но что они из себя представляют? Да ничего особенного. То ли дело торшер! Одна нога чего стоит!

И, кажется, я уже знаю, что послужит ногой для нашего торшера.
– Света, ты не знаешь, куда мама поставила швабру? – спросила я сестру.
Не думайте, что я такая бестолковая, что не знаю, где в доме находится швабра. Просто мне лень за ней идти в кладовку.
Светка удивилась и сказала:
– Наверно, в кладовке. Где же ещё?
– Тащи её сюда, – как бы между прочим предлагаю я. – А то мне сейчас очень некогда, я не могу отвлекаться на всякую ерунду.
Мне, действительно, было жутко некогда, потому что если отвлекаться на разные дела в то время, когда намазываешь булку клубничным вареньем, то это может плохо закончиться. Я мажу старательно – так, чтобы сиропа меньше, а ягод – больше.
Светка удивляется ещё больше и спрашивает:
– Ты собираешься полы мыть?
– Как тебе только в голову пришла такая ерунда? Я сейчас собираюсь съесть булку с вареньем и запить молоком. Могу и тебе сделать такой бутерброд, если ты, конечно, сгоняешь за шваброй.

По глазам Светки я замечаю, что моё предложение её заинтересовало, но она медлит. Я уже отрезаю аккуратный кусок от булки, вылавливаю ложкой из банки с вареньем ягоды, а она всё ещё здесь.
– Ну, и чего ты замерла? – поторапливаю я сестру.
– Я думаю, что там крыса. Или мышь, – опасается Светка.
Я откусываю от своей булки, делаю глоток молока, жую и говорю с набитым ртом:
– Нужна ты ей! Сейчас день. Все нормальные крысы спят в своих норах. А мыши и подавно.
Светкина недомазанная булка лежит на блюдце.
– А почему ты мою булку не намазываешь?
– А почему ты за шваброй не идёшь? Уже бы давно принесла. Тут идти-то два шага. Трусливая девочка.
– Я сейчас, – обещает Светка и выскакивает в коридор.
Слышно, как хлопает дверь кладовки, и вскоре появляется Светка со шваброй в руке. Она протягивает мне её со словами:
– Вот! Давай булку!
– Эта швабра сегодня станет главным героем дня, – говорю я загадочно.
– Почему? – Светка тоже откусывает от своей булки кусок с большой клубничной ягодой.
– Скоро узнаешь, – напускаю я туману.
Я наскоро доедаю булку, допиваю молоко. Всё. Можно начинать!

Я беру настольную лампу, прикладываю её к черенку швабры.
– Что ты делаешь? – удивляется сестра.
– Я строю торшер! – объявляю я с такой гордостью, будто строю дом.
– Разве девочки умеют строить торшеры?
– Девочки не только торшеры умеют.
– А-а-а, – протяжно говорит Светка.
Она сидит на валике кушетки и наблюдает, как я пытаюсь маминым поясом от халата привязать настольную лампу к концу черенка швабры.
– Может, швабру перевернуть вверх ногами? – предлагает Светка.
– Зачем?
– За низ же удобнее привязывать.
– Эх, ты! Советчица, – вздыхаю я. – А как, по-твоему, торшер стоять будет?

Я уже привязала настольную лампу за её не такую уж длинную ножку к швабре. Но, как только я отпустила руки, лампа поехала вместе с крепко привязанным поясом и могла бы грохнуться об пол, если бы я её не подхватила.
– Всё-таки это не такое простое дело – строить торшер, – огорчаюсь я. – А ты что сидишь, как зритель? Иди помогать.
Светка неохотно спрыгивает с кушетки и подходит к швабре, которая теперь стоит, опершись о край стола.
– Что нужно? – деловито спрашивает сестра.
– Держи швабру ровно, а я буду привязывать заново, – командую я.
Светка хватается обеими руками за черенок швабры, а я снова прикручиваю поясом настольную лампу к верхушке нашего торшера. На этот раз получается гораздо крепче, и я хвалю Светку:
– Видишь, вдвоём всегда лучше строить!
От похвалы её лицо расцветает улыбкой.
– Всё, готово, включаем! – говорю я.
– Надо швабру прикрепить к полу, чтобы не падала, – предлагает Светка.
– Вот ещё, – морщусь я, – ну ты и придумала! Гвоздями, что ли, её к полу прибить? Придут родители, а у нас швабра посреди кухни прибита.
Светка смеётся:
– Они подумают, что мы с ума сошли, пока их дома не было.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаюсь понять, как же сделать наш будущий торшер устойчивым.
– О, я придумала! – кричу. – Надо со всех сторон обложить низ швабры чем-нибудь тяжёлым.
– А чем? – Светка морщит лоб.
– Давай книгами. Вон у нас их сколько! И они тяжёлые, – предлагаю я.
Мы снимаем с этажерки по нескольку книг, выбирая те, что потолще и потяжелее.
– Не ленись, Света! Давай больше книг. Надо, чтобы наша швабра получилась, как в колодце.
– Как в колодце? – изумляется Светка.
– Ну да. А что ты удивляешься? Ведь если мы её со всех сторон хорошенько обложим книжками, то она точно не упадёт.
Когда мы закончили строить «колодец» вокруг швабры, она даже и не думала падать. Правда, на этажерке опустели сразу две нижние полки. Но это не страшно.

– А мама нас не накажет за эти книжки? – засомневалась Светка.
– За что нас наказывать? – пожала я плечами. – За то, что мы сами построили прекрасный торшер? Кстати, надо проверить, как он работает.
Я взяла вилку провода от настольной лампы и потянулась ею к розетке, которая была за этажеркой, но локтем задела этажерку, которая покачнулась и с грохотом рухнула на пол, перегородив проход между кухней и комнатой.
– Ой, – сказала я и попятилась. – Наверно, нам нельзя было снимать все книги с нижних полок. Из-за этого этажерка стала неустойчивой.
Светка в страхе притихла, а потом сказала:
– Если мы не уберём всё, как было, нам точно попадёт!
– Подумай, что ты говоришь? – возмутилась я. – Если мы уберём всё, как было, у нас же и торшера не будет!
– Тогда давай хоть этажерку поднимем, – сказала сестра.

Мы долго возились с этажеркой. Наученные горьким опытом, теперь мы расставляли книжки на нижние полки.
Когда всё было готово, я включила в кухне свет, потому что на улице уже стемнело.
– Я думаю, надо дать ему имя.
– Кому? – спросила Светка.
– Нашему торшеру, кому же ещё?
– А зачем?
– Как это «зачем»? Вот у тебя есть имя. И у меня есть. Пусть и у него будет.
– А-а-а, – тянет Светка, но не спорит.
– Давай назовём его торшеркой. Это такое ласковое и доброе имя. А? – улыбаюсь я.
– Давай, – улыбается Светка.
– Ну, всё, давай теперь испытаем нашу торшерку в действии, – предлагаю я.
– Давай, – радостно откликается Светка, которая очень любит, когда ей читают книжки.

Она приносит «Краденое солнце» и «Мойдодыра». Я не совсем понимаю, зачем их читать, если сестра знает обе книжки наизусть. Светка уселась на кушетке рядом со мной и приготовилась слушать.
Я включила торшер. Не успела я прочитать самое начало «Краденого солнца», как с улицы послышался стук калитки.
– Это мама с папой! – быстро зашептала я, оглядывая наш торшер. – Знаешь, что, выйди-ка ты им навстречу, на веранду, и немного их подготовь, чтобы мама с папой не очень расстроились из-за торшерки.
– Это как – подготовить? – не понимает Светка.
– Ну, скажи им, что у нас есть кое-какой сюрприз, а какой именно, – не говори, поняла? – и я выталкиваю обалдевшую Светку в коридор.

Вскоре с улицы послышались весёлые голоса, и под самыми окнами зашуршала листва. Но потом всё стихло, и я услышала мамин голос:
– Валер, ну, что я тебе говорила? Было у меня какое-то предчувствие. Видишь, нам навстречу уже и парламентёра выслали.
Я не совсем поняла, кто такой этот парламентёр, но поскольку, кроме Светки, я никого выслать не могла, то догадалась, что речь идёт о ней.

В дом никто пока не вошёл. Видимо, родители решили подробно расспросить обо всём Светку на веранде.
Я прислушалась. Теперь вопросы задавал папа:
– Свельчок, рассказывай, что вы на этот раз натворили.
– Ничего мы не натворили, – затараторила Светка. – Только этажерка упала. Но вы не волнуйтесь, мы её уже подняли.
– Как – этажерка упала? – вступила в разговор мама. – Сколько лет стояла – не падала, и вдруг – нате вам – упала. Что вы сделали с этажеркой?
– Мы построили торшерку. В колодце, – тихим голосом сообщила Светка.
– Боже! – вскрикнула мама. – Вы ходили к колодцу? Что значит «в колодце»?
– Да нет же, – успокоила её Светка, – ни к какому колодцу мы не ходили. Вы сейчас сами всё увидите. Просто Лена сказала, что нужно вокруг швабры построить колодец. Ну, чтоб она с лампой не упала.
– Швабра с лампой? – удивилась мама.
В щёлку между шторами мне видно, как она решительно открыла дверь и все трое стали заходить с веранды в коридор.
В следующую минуту мама появилась на пороге, а за ней – папа и Света. Мама положила свою дамскую сумочку на стул у двери и молча стала рассматривать торшерку. Пока папа снимал туфли, она внимательно смотрела на торшерку, на книги, которыми была снизу обложена швабра, и на этажерку.
– Да уж, – вздохнула мама. – Я знала, что у меня дочь – изготовитель лапши впрок, но оказывается, она ещё и строитель торшеров.

Мама тоже сняла туфли, вымыла руки и ушла в комнату переодеваться, а когда вернулась на кухню, в своём халате с весёлыми цветочками, то сказала, чтобы я всё немедленно убрала. Но я не хотела убирать торшерку, потому что я не для этого её строила. Тогда мама сказала:
– Неужели в нашей тесной квартире, где и так развернуться негде, я должна обходить эту швабру, которая загораживает проход?
Я обиделась и крикнула, что это не швабра, а торшерка.
Тогда папа тоже сказал:
– Лена, всё-таки придётся убрать.
И я, глотая слёзы обиды, стала отвязывать поясок от швабры – освобождать настольную лампу, а потом убирать книги на этажерку.

При родителях я не могла заставить Светку отнести швабру в кладовку, понесла сама. До выключателя в коридоре я не дотянулась, поэтому быстро открыла дверь в кладовку и, опасаясь крысу, быстро втолкнула швабру внутрь кладовки. Но она не желала там находиться и вывалилась наружу. Тогда я сделала шаг вперёд и немного подвинула швабру в угол, а когда собралась выскочить из кладовки, то наступила на нижнюю перекладину швабры. Она качнулась и ударила меня черенком по лбу.
– Ой, – взвизгнула я и пулей влетела в квартиру.
– Что такое? – спросил папа, обернувшись.
Он как раз сидел у печки на корточках и укладывал в неё поленья.
– Пап, эта негодная швабра залимонила мне прямо в лоб! – потёрла я лоб, нащупывая шишку.
– Ну, вот, – улыбнулся папа. – Когда швабра стала не нужна, сразу она и «негодная». Что же ты так с ней неаккуратно?
Мама ничего не говорила. Она молча чистила картошку и искоса поглядывала на меня.
– Вот почему всегда так, пап? – плаксиво спросила я, потому что ушибленное место противно ныло. – Ничего же плохого я с ней не сделала, а она меня – бах! – и по лбу! Так обидно.

Тогда папа хитро посмотрел на меня, чиркнул спичкой, газета под дровами в печке вспыхнула оранжевым пламенем. Папа закрыл печную дверцу, а маленькую нижнюю дверку – поддувало – наоборот, открыл. Дрова в печи затрещали.
Папа подошёл ко мне, обнял меня за плечи и спросил:
– А может, она тебе отомстила, наша швабра, а?
Я вытаращила глаза, потому что раньше даже подумать не могла, что какая-нибудь швабра может набраться столько наглости, чтобы мстить человеку.
– Как это? За что? – пролепетала я.
– Ну, ты, например, хотела, чтобы она стала торшером. А ей, может, вовсе не хотелось становиться торшером? Может, ей нравится быть шваброй? Она же тебя ни о чём таком не просила!
– Ничего себе, – сказала я и задумалась.

И больше ничего не сказала. С того вечера каждый раз, когда мне вдруг захочется, чтобы кто-то поступал по-моему, я вспоминаю швабру. Которая меня ни о чём не просила.