Фата в горошек Часть VIII

Сашка давно перестала быть просто Сашкой и даже Санькой, а звалась теперь строго и важно Александрой Дмитриевной. Работала она, как и мечтала, в отделе кадров местного металлургического предприятия. Работу свою она очень любила, а коллеги ценили её за лёгкий характер и весёлый нрав.

Был тёплый осенний денек, просто какое-то чудо посреди сырой холодной осени, которая сразу заявила свои права в первых числах сентября. Все отчаялись ждать тепла, но в последней декаде месяца оно вдруг неожиданно пришло, с показавшимся из-за мрачных туч солнышком, обогревшим всех разом последними капельками тепла. Наступило «бабье лето».

Александра Дмитриевна вышла с работы и залюбовалась буйством ярких красок осени, которые с новой силой заиграли в лучах уже склонявшегося к закату солнца. Дышалось легко и спокойно, и она, пропустив автобус, пешком направилась в центр города.

 Она ушла сегодня пораньше, чтобы попасть на приём в больницу. Время ещё позволяло, и можно было не спеша идти по тротуару, и как в детстве, с наслаждением шуршать опавшей листвой. Думать ни о чем не хотелось. Хотелось вот так идти-идти и шуршать. И только две глубокие морщинки, которые то и дело ложились у неё между бровями, говорили о том, что тревожные мысли не оставляют её, и сама она с ними не справится.

Так она дошла до большого городского фонтана, и тяжело опустилась на лавочку. Приятная прогулка не освежила её, а напротив почему-то отняла последние силы. Она прижалась спиной к теплой деревянной спинке и стала напряженно думать о чём-то.

В последнее время, на работе стало происходить, что-то непонятное. Предприятие переоборудовали, и целые цеха попали под сокращение, а другие цеха открывались и туда спешно набирали новый штат рабочих. Бумажной работы было завались. Но Александра Дмитриевна со всем хорошо справлялась, хотя частенько приходилось теперь задерживаться на работе, и Рома не раз забирал её поздно вечером, увозя на машине домой.

Но начальница их отдела с каждым днём все сильнее придиралась к ней, лепила какие-то несправедливые выговоры. Раз лишила премии. По началу Александра ещё больше старалась, но придирок становилось всё больше. И она потеряла покой. Вечером, наплакавшись от усталости и обиды, она представляла, как завтра в справедливом негодовании спросит у своей начальницы: «Вы хотите меня уволить? Так увольняйте! Зачем так унижаете»?

Но наступал новый день, и она, молча, как рыба, ещё усерднее трудилась, как бы желая доказать не понятно кому, что она опытный, хороший работник. Но начальство это по-прежнему не впечатляло.

Даже девчонки, работающие с ней не один год, замечали это, и во время обеда громко шептали ей за столом про незабвенную Людмилу Павловну: «Людоед вообще разошелся! Что ей от тебя надо, не понятно? Видно же, что по пустякам придирается… Может, кого своего на твоё место посадить хочет?»

От их слов и «сочувствия» Александре становилось только хуже…

Сейчас, сидя у фонтана и любуясь его радужными брызгами, она думала: «Что бы сейчас сказала бабуля? Она бы точно подсказала, что сказать и как поступить» … - и глубоко вздохнув, она с тоской посмотрела в сторону бабушкиного дома. После того, как бабушки не стало, её квартиру сначала сдавали в аренду, а потом и вовсе продали. Всем этим занималась Наталья, и Саша даже не знала людей, кто купил и кто живёт там, а моральных сил сходить посмотреть у неё не было. Да и не зачем? Ведь теперь там всё было не так…

Александра услышала рядом с собой не то ворчание, не то рычание, вздрогнула и, как бы очнувшись, посмотрела в ту сторону, откуда доносились эти странные звуки. Рядом с лавочкой стояла небольшая мусорная урна, и сейчас там орудовал, ловко доставая оттуда разные предметы, заросший, неопрятного вида мужчина, издававший похожие на предмет, в котором он сейчас рылся, «благовония». Александра, испугавшись, немного отодвинулась подальше от края, где всё это происходило. Но мужчина, ворча что-то себе под нос, не замечал никого вокруг. Найдя две пустые бутылки из-под пива, аккуратно сложил их в мешок, висевший у него за спиной и, забрав свою ценную находку, двинулся, пройдя мимо Александры, к другой урне, стоявшей у соседней лавочки.

Саше сейчас казалось, что она смотрит, какое-то странное кино. Мысли её вдруг переключились, и она стала думать об этом приковавшем её взгляд человеке.  Она лихорадочно размышляла: «Кто он? Где жил раньше? Что случилось и почему этот человек так опустился? Ведь он наверняка чей-то сын, а может быть чей-то отец… Что заставляет таких людей уходить в этот свой особый мир, где они не замечают никого, живут и спят, где придётся, призирая обычные человеческие потребности» … Ей стало так жаль его.

Подумав об этом, она вдруг вспомнила, что Витька Самохин, неудавшийся «жених» её, закончил жизнь точно так же. Его не стало так давно, гораздо раньше, чем ушла её бабуля… Сначала он отморозил по-пьяни ноги, но инвалидность ему так и не дали. Дружкам его это было не нужно, а родители попытавшись было собрать документы, но так и не поймали его светлый период, когда он был бы в трезвом состоянии, а пьяного на комиссию просто не пропустили.

Она часто видела его на улице, с костылями и без, всегда пьяного. Он смотрел на неё мутным взглядом и обычно не узнавал. А она никак не могла подойти и поговорить с ним.  Где-то глубоко внутри неё жил страх, ведомый только ей одной, что из-за её отказа тогда он совершенно «слетел с катушек», как говорила Евгения Васильевна, и теперь никак не мог остановиться. Его не стало, как будто он и не жил вовсе. Он «жил» только в воспоминаниях его родителей, и иногда взгрустнув, Александра тоже думала о нем, соглашаясь, что однажды Бог отвёл её от этого человека…

«А я ведь ни разу бабуле спасибо за это не сказала» - с грустью мелькнуло у неё сейчас в голове, - «Да и много чего несказанным осталось. Всегда ведь думаешь, что жизнь бесконечна, и всё скажешь. А потом вспоминаешь, что говорил-говорил, да всё пустое. Главное осталось там, в сердце, грузом несказанным, но ничего уже не вернёшь».

***

Она вдруг вспомнила тот день, кода мать позвонила ей и сообщила, что бабушки не стало. Было чувство, что на неё обрушилась скала и придавила всем своим невероятным грузом, и нет сил шевелиться, дышать, а в груди, на которую вдруг «наступили» тяжёлым кирзовым сапогом, застрял безмолвный крик. Откуда-то издалека она слышала взволнованный голос Мишки, который дёргал её за руку, в которой «мёртвой схваткой» был зажат телефон.

- Мама, мама! - теребил он за рукав Александру, испугавшись её сильно побледневшего лица - Ну скажи, что баба Наташа сказала? Бабуля заболела? К ней что, завтра после школы нельзя?

Он снова и снова задавал эти вопросы, пока Александра не перевела на него обезумевшие от горя глаза и не сказала.
- Всё… Бабули нашей больше нет.
И повернувшись, вышла из комнаты. Она слышала, как заплакал Мишка, о чем-то испуганно спрашивающий её, как к нему подбежал Рома и увёл в свою комнату, что-то по-доброму объясняя ему. Но в тот момент что-то умерло в ней самой, какая-то значимая её часть, что она сама из живого человека превратилась вдруг в непонятно кого. Время хотелось остановить, удержать его всей силой своей, чтобы хоть чуть-чуть бабушка ещё была…

Но всё пронеслось, как в тумане. Саше казалось, что всё это происходит в страшном сне, и в голове звучало одно: «Хоть кто-нибудь, ну разбудите меня!!! Скажите, что всё это всего лишь сон!»

А вместо этого она, как каменная, стояла в зале для последнего прощания, смотрела на такое родное, навеки уходящее лицо, и не могла думать и спрашивать себя, «как же теперь жить дальше?». Она вспомнила, как к ней подошла и обняла её сзади Элеонора Петровна, дочь Зои Алексеевны. Старенькая учительница совсем ослабла, и на похороны своей уже единственной подруги прийти не могла, но послала дочь, которая принесла большой букет цветов и положила его рядом с телом Евгении Васильевны.

Александра слышала шёпот вокруг. Кожей чувствовала, что много доброго сейчас говорят о её бабушке. Многие плакали. Громко плакала и причитала Наташа. Совсем рядом стояла и всё утирала слёзы бабушкина соседка тётя Шура. Они с бабушкой вроде и не были подругами, но соседками были отличными.

***

Тётя Шура приехала, когда-то из Украины к своим родственникам, встретила тут хорошего парня, да так и осталась. Говорила она всегда быстро, эмоционально, со множеством украинских слов, но бабушка без труда понимала её. В последнее время тётя Шура стала часто ссориться со своими выросшими и уже обзавёдшимися семьями детьми.

Без пауз и «здрасьте», она с порога начинала свои излияния.
- Васильевна, слышь чё, мои-то сегодня чего учудили?!
Бабушка с улыбкой терпеливо выслушивала её, иногда давая совет. Тётя Шура обижалась тогда и на бабушку и, громко поклявшись, что ноги её больше здесь не будет, как ветер исчезала за дверью. Но проходило дней пять-семь, и Саша заставала её сидящей на кухне, смеющейся или возмущённо митингующей по поводу… Поводов, надо сказать, было много.

Бабушка уставала от её шума и жалоб, но всегда говорила:
- Жалко мне её, она же одна здесь, ни родных ни друзей… все там остались.
Однажды тётя Шура примчалась к Васильевне с очередной своей жалобой на «окаянных своих диточек».

Бабушка выслушала её, и в своей манере стала устанавливать «справедливость».
- Шура, ну я тебе сразу скажу, ты не права! Что ты лезешь к ним?! Совет, наблюдение своё сказать - это да, а ты с указаниями своими пристаёшь, особенно когда они тебя не просят. Вот и получаешь! Ну раз спросила, два, а на третий им надоело, вот и они послали тебя, куда подальше.

Саша была в комнате, и не видела их лиц, но даже через стенку она чувствовала, что тётя Шура сердито молчала.
А бабушка не унималась:
- Попроси прошения у них. Язык-то чай не отсохнет. Дети же твои родные…
Тётя Шура взбеленилась:
- Да шоб я, да у своего гивна прощения просила?!... Да не будит етого никогда!
И она, топнув ногой, опрометью выбежала из кухни, столкнулась с идущей на кухню Санькой, и в гневе выбежала за дверь.

Через три дня она снова сидела на кухне у бабушки и, утирая слезу, тихим голосом рассказывала, как она решилась-таки на извинения. Как дети простили её, и как потом они все вместе плакали.
- Ой, надолго ли хватит тебя только? – сказала бабушка, проводив тётю Шуру и закрыв за ней дверь.

***

И вот теперь тётя Шура стояла у гроба, и так искренне оплакивала человека, ставшего ей по-настоящему родным и близким. Александре она казалась сейчас такой маленькой и доброй, эта шумная пожилая женщина, которую, честно сказать, она раньше с трудом переносила.
- Таких соседей, как Васильевна, больше нет и не будет - всхлипывая всё снова и снова повторяла тетя Шура.
Но она, Саша, плакать не могла. Все чувства, все эмоции сейчас, казалось, застыли в ней и окаменели.

Через несколько недель Наталья позвонила ей и сказала прийти и помочь разобрать бабушкины вещи, потому что нашлись квартиранты.
- Не хочу, чтобы мамина квартира пустовала, - сообщила она ей.
Саша перебирала вещи. Что-то увозили родственникам в деревню, что-то выносили просто на мусорку. Внезапно из выносимого грузчиками комода она увидела бабушкин шарфик, тот самый, светлый, в белый горошек.
- Стойте! – громко крикнула она. Мужчины от неожиданности резко опустили комод на пол.
Саша вытащила свою находку, прижала её к груди, и горе словно волной накрыло её. Она заплакала во весь голос, упав в старенькое бабушкино кресло, которое ещё не успели вынести. Как будто только сейчас она до конца поняла, что её бабули больше нет. И не будет больше встреч и пончиков. Не будет больше их разговоров, которые она так любила…

Саша рыдала и рыдала. Наташа не трогала и не торопила её, понимая, что ей пришло время плакать… Грузчики неловко, стараясь не шуметь, потихоньку выносили разные вещи. А она всё плакала, как будто весь мир сейчас обрушился на неё, и не было никого, кто мог бы вытащить её из под этого безумного «завала».

Конечно, Саше было не десять лет, как её любимому Мишке, она всё понимала. И закон смерти ещё никто не отменял. Но бабуля была всегда рядом. Когда она росла, когда ходила в школу, и даже когда стала женой и матерью. И где-то глубоко внутри ей хотелось, чтобы так было всегда. А теперь её нет… И как научится жить с этим?

Квартира опустела и Саша всхлипывая, кивнув матери, вышла на улицу.

Даже сейчас, вспоминая это, Александра Дмитриевна снова не могла сдержать слёз.
«Милая бабушка, как же я тоскую по тебе» - всё снова повторяла она про себя.
Когда-то ей казалось, что она многое не слышала из того, что говорила ей или кому-то Евгения Васильевна, но сейчас все её слова, рассказы, всё всплывали в её голове, неся утешение, поддержку и просто добрые воспоминания. Мудрость бабушкина жила и приносила свои плоды, хотя сама бабушка уже и не знала об этом.

***

Вспомнила Саша, как однажды они с бабушкой придумали «тайную стратегию», как сблизить отдалившихся друг от друга родителей. Наташа по-прежнему много времени проводила с подругами и за компьютером, а Дима всё больше увлекался рыбалкой и пропадал в гараже.

Ругались они теперь не часто, но дома не выветриваясь висела пелена леденящего душу холода. И Саша очень от этого страдала. Да и Мишутку  приходилось тащить туда, как упирающегося козлика, в те дни, когда Евгения Васильевна совсем было сляжет и не может остаться с ним.

Каждый раз, приходя к родителям, Саша по привычке, как в детстве, пробегала по комнатам, осматривая каждый уголок, трогая «родные» вещи и предметы. Она так любила запах родительского дома, который напоминал ей счастливые моменты её детства! Однажды на комоде она увидела золотые серьги, которые Наташа почему-то забыла убрать в шкатулку.

- Мам, - Саша взяла серьги в руку и поднесла их к окну. Розовые камни заиграли своими гранями в солнечном свете. - Ты давно их не одевала, - сказала она Наташе.
Мать взяла серьги из её рук, и стала пристально разглядывать их, как будто сама в первый раз видела этот «предмет». Она нежно провела по ним рукой.
- Тяжёлые они очень, - начала она после паузы, - камни посмотри какие большие, всю мочку мне оттянули.
И она прикоснулась рукой к своему уху, трогая лёгкие серьги из радированного серебра, украшенные несколькими капельками циркония.
- Поэтому и ношу теперь эти. – Наташа подошла к комоду, достала  атласную шкатулку и положила туда серьги.
- Мам, ну а почему ты их тогда не продашь? – не унималась Саша.
Наташа резко повернулась к дочери.
- Продать? – возмущённо переспросила она, - ты что?! Это же такая память!
На лице Натальи появилось необычное волнение, глаза заискрились, она улыбнулась:
- Это отец твой подарил мне с первых своих отпускных, когда мы только поженились.
И она, не переставая улыбаться, с мечтательными глазами стала о чём-то вспоминать. Саша такой счастливой не видела её очень давно.

Вот об этом они и говорили, собрав «военный совет» у бабули на кухне.
- Понимаешь, я думала они с отцом вообще уже друг друга не любят, живут как соседи, - рассказывала бабушке взвалнованно Саша - но у неё были такие влюблённые глаза, ты бы видела!

Евгения Васильевна, улыбаясь, слушала Сашу и молча разливала чай.
- Конечно они любят друг друга. Вон, когда мама в больницу попала с давлением, папа так волновался, бегал к ней каждый день… Но дома как чужие они, как кошка между ними пробежала! – Саша громко вздохнула, - и что делать, как их «помирить»? Ума не приложу!
Она пила чай и напряжённо думала о чём-то.

- Так попробуй этих великовозрастных «детей» убедить, что жалеть друг друга нужно? Ведь жизнь не к молодости, а к старости катится, -  говорила Евгения Васильевна, как будто рассуждая сама собой.

И она грустно покачала головой, вспоминая о том, сколько с Наташей об этом говорено - переговорено.
Обе женщины о чём то думали.

Мишка тоже присутствовал на этом «военном совете», сидя за столом и прикусив губу, он рисовал яркую машину.

- Мам, а давай мы у бабы Наташи серьги эти украдём! – начал вдруг свою речь маленький подсказник, - ну понарошку конечно! Она расстроится, будет искать их и плакать. А потом мы ей бац! И вернём! То-то она обрадуется!
- Ой Миша! – с укором сказала ему Саша, - ты как что придумаешь! Хоть стой, хоть падай…Нет, так дело не пойдёт. Это её память, любимая конечно, но она с прошлым связана. А нужно такое что-то, чтобы сейчас их обоих обрадовало… Кстати папа раньше ей часто цветы покупал, а сейчас нет. Отдаст ей зарплату: «Купи себе, что нужно». И всё… А подарки есть подарки, и их ничем не заменишь.
- Да у твоей матери всё есть, всего полно. Вот он и не знает, что дарить-то ей. – подумав сказала бабушка.
- Слушай! – Саше вдруг пришла идея, - мама сейчас серебро стала больше любить. И отдел с украшениями новый открыли. Там такие изделия, закачаешься! Вот пусть папа новую «память» ей там и купит! Отправлю-ка я его туда! Если что, и денег на подарок дам... А там и глядишь - любовь вернётся.

Мишутка, зажав ладошкой беззубый рот, радостно рассмеялся. Саша пригрозила ему пальцем:    
- Смотри, раньше времени не проговорись бабушке! А то знаю я тебя!
- Ох и егоза ты моя неугомонная - тоже засмеявшись сказала Евгения Васильевна.
На такой радостной ноте «тайное собрание» было закончено.

Решить-то решили, но поговорить с отцом для Саши было не так-то просто. Дима был очень добрым человеком, заботливым отцом, но построить добрые доверительные отношения с дочерью у него так и не получилось. И Саша не могла вспомнить, чтобы они с отцом говорили по душам когда-то. Поэтому открыто сказать, что она переживает за их отношения с матерью, она не могла. Вернее, даже не знала, как и начать. Несколько дней она ходила вокруг него, как лиса из басни вокруг винограда, и всё не находила слов, да и Наташа в эти дни, как на зло, оторвавшись от своего компьютера, всё норовила рядом посидеть и пообщаться с ней. Остаться наедине и поговорить с отцом оказалось невозможным.

С каждым днём Саша всё больше волновалась, слова в голове её путались, и она всё меньше верила в свою затею, которая вначале так вдохновила и обрадовала их «тайную компанию».

Но однажды, переходя дорогу, она вдруг увидела отца выходящим из рабочего автобуса.
- Папа! – громко закричала она, и помахала отцу рукой.
Он, радостно улыбаясь, шёл к ней навстречу. «Надо поговорить» - тут же мелькнуло у неё в голове. Она взяла его под руку, и они бодро зашагали рядом по улице, как когда-то в Санькином детстве.

- Ты чего, сегодня радостная такая? – заметив её весёлое выражение лица, спросил отец.
- Да так, - засмеялась Саша, - пап, я поговорить с тобой давно хотела.
- Да? О чем? – спросил он.
- О вас с мамой - тихо начала Саша. От волнения у неё вдруг пересохло в горле, сердце стало бешено колотиться. Она почувствовала под рукой, которая крепко держалась за предплечье отца, что он тоже весь напрягся.

Отец не любил выяснять отношения, не любил копаться и разбираться в проблемах. Он всё время говорил: «Мать знает, иди к ней». И на этом всё. Он давал Наталье полную свободу действий и не во что не вмешивался. А с возрастом стало заметно, что возникающие трудности его раздражали, он очень нервничал, когда приходилось что-то решать. Поэтому всё чаще отгораживался от всего, пропадая в гараже и на рыбалке. Там у него был свой тихий мирок, который нарушался, разве что, северо-восточным ветром и горластым соседом по гаражу.

Отец перестал улыбаться и напряженно слушал Сашу. Он прибавил шагу, будто желая убежать от неприятного разговора. Он и так понимал, что их отношения с Натальей зашли в тупик, но выйти из него не было ни сил, ни возможности. Каждый из них нашёл свою нишу, и жил там какой-то своей жизнью, отгораживаясь и защищая свой мирок от другого. Кажется, всё уже решено, и ворошить он это не собирается - особенно в разговоре с дочерью.

Саша всё набиралась смелости начать, а отец всё больше нервничал.
- Ну, что ещё? - уже раздражённо спросил он её.
От волнения у Саши вдруг потекли слёзы, руки её затряслись и в ногах появилась предательская слабость.
- Пап, давай сядем, ненадолго… - указав на скамеечку в сквере, предложила она.
Он нехотя сел.
- Пап, я очень волнуюсь, мне совсем непросто с тобой об этом говорить - начала она - мы же никогда с тобой по душам не говорили…
И она сквозь слёзы, опустив голову вниз стала сбивчиво говорить, что очень переживает за них, и особенно за их отношения. Рассказала она и о случае с мамиными серьгами.

- Понимаешь, я так хочу, чтобы у вас всё было как раньше, чтобы вы радовались друг другу… И я тут подумала, может ты подаришь ей что-нибудь ещё, памятное такое… Знаешь, на Пролетарской в «Элите» новый отдел открыли, там украшения разные продают, я денег дать могу… Мама обрадуется, вот увидишь!...  Я дарю ей подарки, но понимаешь, от тебя это будет что-то особенное!

Она подняла на отца заплаканное лицо. Он улыбался.

- Ладно. Я-то думал, что что-то серьёзное у тебя – сказал он с нескрываемым облегчением.
- Пап, значит купишь ей подарок? – утирая слёзы взволнованно спросила Саша.
Отец положил ей свою руку на плечо.
- Я подумаю… Фантазерка ты моя!.. - и поднявшись со скамьи, зашагал в сторону дома.

На следующий день отец позвонил с работы и стал уговаривать Сашу, чтобы она сама пошла и купила матери то, что посчитает нужным. Саша не соглашалась, говоря что вся ценность этой затеи пропадёт.
- Ей будет приятно, если выберешь именно ты! – убеждала она отца.

После долгих препирательств решили в магазин идти вместе, чтобы держать, так сказать, совет. Для этого Саша забежала в родительский дом, и из маминой шкатулки «похитила» на пару часов кольцо, чтобы узнать какой размер ей подойдёт.

Молоденькая девушка Вика выкладывала и выкладывала перед ними разные наборы драгоценностей.
- Посмотрите, вчера только получили, вот это, - и она подала им коробочку, в которой в ярком свете ламп сверкали серебряные серьги и кольцо, украшенные нежно-сиреневыми аметистами.
- Как красиво! – восхищённо сказала Саша.
- И размер кольца, какой вам нужен, - улыбнувшись заметила Вика.
Саша с волнением посмотрела на отца.
- Нравиться тебе?
Тот недоумённо пожал плечами.
- Ты думаешь это слишком дорого?... Пап, ну что молчишь? – Саша беспокойно теребила отца за рукав.
- Ну раз тебе нравится, бери. – после недолгой паузы произнёс отец.
- Берём! – радостным голосом сказала Саша.
У неё так колотилось сердце и от радости готово было выпрыгнуть. Ведь её, Сашина, «стратегия» удалась! И отец с таким красивым подарком пойдёт домой.

Они вышли из магазина. Саша порывисто обняла отца и поцеловала его.
- Спасибо!- со слезами на глазах сказала она ему, и, вручив красивый пакетик ему в руки, развернулась, чтобы пойти к себе домой.
- А-а-а… - услышала Саша вдруг за спиной испуганный возглас отца. Она обернулась и увидела, что он с растерянным лицом протягивает к ней руки в одной из которых зажат пакетик с украшениями.
- А ты разве со мной не пойдёшь? Дарить-то… - отец стоял перед ней, как маленький, потерянный мальчик.
- Ну уж нет! Дальше ты как-нибудь сам! – рассмеявшись сказала она. И почти бегом побежала в другую сторону.
- А что сказать-то?... – донёс его взволнованный оклик весенний ветер.

Саньке хотелось прыгать от радости. Она представляла в волнении сцену, как отец, обняв мать, дарит ей то, что они вместе выбрали. Как мать, робко и удивлённо, открыв алую бархатную шкатулочку, поднося руку к губам, взволнованно спросит: «Это что, правда мне?» - и крепко обнимет отца.

Саша ждала, что вот-вот раздастся телефонный звонок, и мама похвастается ей своим подарком, и скажет: «Не знаю прям, что на отца нашло?»

Но шли дни, а звонка всё не было. И Саша пару раз забегала по делам в отчий дом, но ни разговоров, ни демонстраций украшений всё не было. Родители ходили сумрачные, как обычно. И у Саши стало болеть сердце. «Не понравилось поди… Мама же такая характерная, кто её знает…» - с тревогой думала она.

Но вскоре ситуация прояснилась. Разведка в лице Мишки донесла:
- Бабушка сегодня убиралась, и за шкафом обнаружила спрятанный красивый пакетик. Достала коробочку, открыла и подошла к деду. «Это мне?» - спросила.
- Ну а он что сказал?
- Он сказал «Угу».
- И больше ничего?
- Ничего.

Саша сделав грустные глаза, смотрела на бабушку.
- Нет, ну ты представь, детский сад, честное слово!
Евгения Васильевна только рассмеялась.

Через пару дней мать устроила допрос с пристрастием к зашедшей к ним дочери.
- Это ты отца надоумила мне подарок купить?
Сделав круглыми «честные» глаза, Саша всё отрицала.
- Знаю, что ты! – констатировала мать, - С чего бы вдруг он стал такие дорогие вещи мне покупать?
- Мам, тебе они со всем не понравились? – тихо спросила Саша.
- Ну почему? Красивые… Только странно всё это. – Наташа с недоумением посмотрела на алую коробочку стоящую у неё на комоде.
- Мам, дашь поносить когда-нибудь? – Саша, примеряя серьги, крутилась у зеркала. – Красота-то какая…
Наталья недоверчиво посмотрела на неё.
- Дам. – Грозно пообещала она.
И хотя Санькин замысел был раскрыт, и теплых слов сказано не было, и ожидаемой радости не получилось, но…что-то вдруг стало меняться. Родители как-то незаметно стали сближаться друг с другом. И Саша, забегая к ним, с радостью отмечала, что они, обнявшись, вместе смотрят телик, а то и вовсе ушли погулять…

Вспоминая это, Александра снова улыбнулась. Она погладила лежащий у неё в сумочке бабушкин шарфик в белый горошек…
Вдруг взгляд её упал на часы.
- Ой, чуть не опоздала. Вот расселась, и на часы не гляжу. – корила она себя, на ходу застегивая сумочку.

До женской консультации оставалась пять минут ходьбы. Александра обдумывала, что она скажет врачу. На нервной почве у неё уже постоянно болела голова, разламывало поясницу, тянуло живот.
- Рома, я наверное скоро умру. – каждый вечер говорила она мужу.

Рома ругался, убеждая её, что они без её зарплаты вполне обойдутся, а её улыбка и здоровье ему дороже. Но она, Александра, так не считала. У Миши впереди старшие классы, а там учёба, может и платно, а может и в другом городе… Нет, уйти с работы просто так сейчас она не могла. Но чувствовала себя всё хуже, и пару дней назад Рома пригрозил, что придет и устроит разгром в её конторе, если она не пойдёт добровольно к врачу.

- Знаю я эти ваши змеиные женские коллективчики! С вашей преподобной Людмилой… как там её?! Я такое там устрою, что она сама тебя уволит… Поняла? Чтобы завтра же в больницу сходила!
- Куда? К психиатру сразу? – сквозь слёзы говорила Саша.
- Живот у тебя болит, я же слышу как ты ночью охаешь. Вот и иди сначала живот свой лечи…
И Александра записалась на вечерний прием.

Уставшая доктор задала ей типичные вопросы, внесла запись в серенький бланк, и отправила Александру на УЗИ.
- Зайдите в 22 кабинет, Станислав Фёдорович, должен быть ещё там. По результатам УЗИ уже обговорим Ваше лечение.
- А что у меня серьёзное что? Лечиться нужно? – испуганно спросила Александра.
Доктор подняла на неё свои уставшие глаза и сняв очки, равнодушным тоном сказала:
- Раз боли есть – есть и проблемы. Идите, УЗИ всё покажет…

 «Может и правда на больничный пора сходить?» - думала Александра, идя по больничному коридору.
Она робко постучала в кабинет.

Молодой доктор вышел и, взяв у неё листок с направлением, пригласил войти.
Работал он здесь уже лет пять, приехав сразу после института. Он ещё не устал от пациентов и рутины, не осатанел, много шутил и неизменно называл всех женщин «барышнями».

- Так, барышня, на что жалуемся? – спрашивал он Александру, водя датчиком по её животу.
- Боли тянущие внизу живота… -  тихо ответила она.
- Как давно? Вы на учет когда встали?
- На какой учёт? – В ужасе переспросила она его.
В голове тяжёлыми молоточками застучало: «Онкология! Я так и знала!»
Доктор подняв брови, удивленно смотрел на неё.

- А что, большая опухоль? – сиплым голосом спросила Саша. В горле у неё всё пересохло. Стало трудно дышать.
- Барышня, опухоли я тут как раз не вижу. А вертящегося десятинедельного ребёнка наблюдаю… Я и спрашиваю, вы на учете с какого времени? Сейчас у вас десять недель и…  примерно два дня – он с улыбкой снова посмотрел на неё.

Александра открыв рот во все глаза смотрела на него.
- Ка..как десять недель? У меня же дни критические не так давно были.
Доктор ещё раз посмотрел в лист с направлением.
- Да, написано тут, 28 августа… Но такое бывает. Месячные через беременность… Но вот, прицепился он низковато… - говорил он, глядя в монитор - поэтому может и тянет, ну, в смысле, боли тянущие могут быть, но ничего страшного, постепенно поднимется.

- А вы ничего не напутали? – всё ещё не веря своим ушам, дрожащим голосом спросила Саша.

Вместо ответа доктор повернул к ней монитор, на котором в сером треугольнике, как в лучах солнца под водой, шевелилось, что-то крошечное, родное.
- Вот голова, вот ручки, ножки… - Водил он авторучкой по экрану.
Александра видела и не видела, слёзы застилали ей глаза. А маленький комочек всё шевелился, всё волновался, завоевывая своё право на жизнь.

Станислав Фёдорович быстро заполнял бумаги. А Александра от волнения никак не могла поймать ногой свою вторую туфлю.
- Ваш участковый скажет вам, что у вас не больше двух недель, чтобы определиться, прерывать беременность или нет… - как бы между делом говорил он Александре.

Она не слушала его, дрожащей рукой нашла свою туфлю, и одевая её, как бы про себя пробормотала:
- Женька… у меня будет Женька…
- Что? Вы что-то мне говорите? – спросил её доктор, подавая ей бумаги.
Она отрицательно помотала головой.
- Кстати, барышня, первое фото вашего «сюрприза»! – поверх документов он положил небольшой листочек со снимком тёмно-серого цвета, на котором был такой маленький, но самый настоящий человечек.

Александра взяла с трепетом этот листочек и, тихо сказав: «Спасибо», вышла из кабинета…
               
(Конец)