Пов. страт-х. 59 рд. гл. 29. Рыжики соленые

Что такое грибы? Никто точно объяснить не может. Вроде не растение и не животное,
не рыба и не насекомое. Грибы — это что-то такое непростое и мудреное. Наверное, поэтому никому в голову не приходит есть грибы мимоходом, как домашние котлеты, или на ходу, как пайковые галеты. Загадочные грибы едят торжественно, с философским настроем. Изысканные блюда из грибов запивают качественными напитками. Или наоборот, хорошей выпивке сопутствует достойная грибная закуска. Надо сказать, что даже популярная «гидрашка» не подходит к соленому груздю или жаркому из боровиков. Низкопробную «гидрашку» обычно закусывают простым черным хлебом, но лучше с салом. Так оно как-то легче принимается организмом. К грибам только качественную водочку надо подавать, ну или для гурманов натуральный коньячок. Вот тогда они заиграют единым гастрономическим ансамблем. Вот под такую закуску и не грех завести философскую беседу на извечные русские темы: «Кто виноват?», «Что делать?» или «Кому на Руси жить хорошо?»
Но прежде чем готовить изысканные блюда, грибы надо собрать в лесу. Причем найти правильные, а не какие попало. Так что каждый доморощенный философ должен еще и разбираться в этих околорастительных образованиях.
Вот и мы с Витькой были склонны пофилософствовать под хорошую закуску вечерком. Но мой друг, старлей Витька, не любил собирать грибы. Собирал их обычно я. Я имел кое-какой опыт. А без жареных грибов к рюмке холодной водочки и философствовать не с руки.
В редкий выходной день мы надели спортивные костюмы и вместо тренировки в спортзале сбегали в ближайшую березовую рощицу, набрали грибов и нажарили их с картошкой. «Приняли на грудь», и завязался у нас неспешный разговор. Сердечная беседа навевала скупую мужскую слезу. С удовольствием все сожрали и выпили, но пропал полностью кайф, когда Витька неожиданно спросил меня:
— А грибы-то как называются?
— Не знаю, как эти грибы в этой местности называются, вроде подберезовики, а может быть, это маслята, или козлята, или моховики. Не знаю.
Я недавно прибыл сюда служить и еще не освоил природные особенности Приуралья.
Очарование хорошего вечера в уютной мужской обстановке начало таять.
— Так не пойдет. Ты названия скажи. Как — не знаю, как они здесь называются? — настаивал Витька.
Сомнения и тревога за столом возрастали. Витька вообще в грибах не разбирался. Вырос на Северном Кавказе. Там и грибов не бывает. Я же по статистике знал, что съедобных грибов больше, чем несъедобных. Но развеять Витькины страхи не сумел.
Жалко было выплевывать все, так вкусно съеденное. Самое трудное было то, что когда тебе плохо — тошнится хорошо, а когда тебе хорошо — тошнится плохо. Организм не хочет расставаться с приятной и полезной пищей. Приходится прикладывать чудовищные усилия, чтобы все так вкусно съеденное попало в унитаз. Протрезвевший и позеленевший Витька вернулся удрученный из туалета.
Запили эту процедуру водкой теперь еще и для дезинфекции. Однако я решил рискнуть и оставить еду при себе. Природное чревоугодие не позволяло мне вот так запросто расстаться с деликатесами. Интуитивно я чувствовал, что грибы нормальные.
На следующий день на общем разводе нашей войсковой части я лично убедился, что грибы были съедобные, а Витька только зря «перевел» качественные харчи.

«Ботаник»

Однако, к моему удивлению, грибы временами служили подспорьем не только в философии, но и в дипломатии. Иногда эти загадочные образования помогали наладить отношения там, где, казалось, наладить ничего невозможно.
Некоторое время служил у нас начальником связи дивизии очень оригинальный "чел".
Он обладал «луженым горлом», внешностью «ботаника» и странными наклонностями.
С «ботаником» его роднило рыхловатое телосложение и большие роговые очки на круглом лице. Гладковыбритые пухлые щеки почему-то все равно отливали синевой, издалека создавая иллюзию легкой небритости. И эта легкая небритость в сочетании с легкой небрежностью и не очень выглаженной военной формой еще больше роднили его с «ботаниками». Но роднили только издалека, вблизи он напоминал ревущего слегка помятого после зимней спячки медведя.
Странные наклонности его тоже были необычными, подтверждая гипотезу о противоречивости человеческой натуры, вечно впадающей в крайности. Натуры, ведомой то ли собственными прихотями, то ли падшими духами. И наш герой больше всего на свете любил высокую изысканную беллетристику и низкое психологическое давление на подчиненных. Может, он проверял их нервы на крепость или проводил тренинги по психической закалке, но в любом случае испытывал от своих экспериментов глубочайшее удовлетворение. А в подчинении у него были не зеленые лейтенанты или безответные прапорщики. Старшие помощники начальника связи дивизии или попросту старпомы — это майоры с большой выслугой лет.
Но никакие заслуги его не волновали. Он легко лишал офицеров законных выходных дней, загружал бессмысленной работой, вызывал из отпуска по любому пустяку и постоянно орал на них, заставляя бегать, как мальчишек. Хотя надо отметить, что многочисленные взыскания своих подчиненных он редко заносил в служебную карточку. Оно и понятно. От его воспитательного рвения в дивизии давно бы все карточки закончились.
Вот за это я его в какой-то мере уважал. Уважал за то, что сначала он вогнал в страх и полное себе подчинение крупные фигуры, а затем, если появлялось лишнее время и попадался под руку мелкий начальник, брался за него. Но солдат никогда не трогал, они и так разбегались от него, как тараканы.
Он так натурально изображал ярость, что даже великий Станиславский*, я уверен, попав под его «горячую руку», вернее «луженую глотку», закричал бы: «Верю!» . И мечтал бы больше никогда не видеть этого самобытного артиста.
А высокая беллетристика у него гнездилась в домашней библиотеке. Это был страшный и страстный коллекционер книг. В советское время многие увлекались накоплением томов в разноцветных переплетах. Это было престижно вдвойне. В условиях книжного и всеобщего дефицита владельцы внушительных библиотек имели завидную репутацию, во-первых, умелых доставал, а во-вторых, как бы тонких интеллигентов, знатоков и любителей мировой литературы.
Мало того, эти «знатоки» вырезали из школьного ластика красивые экслибрисы**  и метили свои книги, как в академической библиотеке. Каждую обложку книги такого книголюба украшал красивый штамп с рисунком. Например, в виде раскрытой книги с надписью «библиотека Пупкина».
Влекомый всеобщей книгоманией, я тоже иногда «доставал по блату» солидные фолианты в красивом переплете, гордо ставил на полку и, как большинство книгокопителей, никогда их не читал. Читал, как и все простые обыватели, увлекательные повести или детективы, выходящие в журналах или в мягких плохоньких обложках.
А вот наш подполковник Алейник был не таков. Он был настоящим фанатиком собственной библиотеки и никогда не довольствовался нечитаемыми бутафорскими собраниями. Это не значит, что он упивался толстыми романами официальных советских писателей, которых идеологический отдел ЦК КПСС рекомендовал как великих. Напротив, он малоизвестных книгописцев делал великими сам, оформляя их малотиражные увлекательные повести в красивые переплеты. То есть, чтобы в его домашней библиотеке кипела жизнь, как и в нем самом, он просто наладил ручное изготовление книг. Именно изготовление. Собирал популярные приключенческие журналы «Искатель» или «Подвиг» и переплетал их кустарным способом. Для этого у него был полный набор инструментов, в том числе клей, резак и портативный пресс. Работа неспешная, требующая длительного высыхания. Хобби как раз для боевого дежурства. Можно не спеша разложить аксессуары производства на вспомогательных столах главного зала командного пункта. Вспомогательные столы предназначены для офицеров усиления боевых постов в период повышения боеготовности и в обычное время пустуют. Потом собрать книгу из нескольких журналов, аккуратно обрезать края страниц, наложить сверху заранее подготовленную обложку, смазать клеем и поместить в пресс.
Полюбовавшись удачной конструкцией, он наказывал пришедшей смене не трогать будущий фолиант руками и при этом мастерски изображал свирепое лицо.
Некоторые ушлые офицеры, недовольные хамством этого книголюба, в его отсутствие специально сдвигали пресс с места. Затем из укромного места командного пункта с удовольствием слушали громкие вопли и проклятия.
И надо же, в мой первый годовой регламент этот начальник решил меня контролировать. Вернее, официально взять на контроль самое важное в году мероприятием по проверке и ремонту всей аппаратуры управления запасного командного пункта дивизии. Но так как я в основном работал в главном зале, а он постоянно торчал там же, то все-таки опять же пытался руководить непосредственно мною.
Впрочем, на самом деле он собирался с комфортом клеить свои книжки, при этом набрать необходимые каждому офицеру-ракетчику сутки боевого дежурства. Это как у летчиков положен минимальный налет часов, а у нас минимальный набор суток. Начальники часто использовали время регламента для своего как бы дежурства. Аппаратура обесточена, документация спрятана. Каналы связи с верхним и нижним звеном управления отключены. Служишь сторожем, попиваешь чаек с баранками, а засчитывается как боевая работа. Главное — запастись свежими газетами и кроссвордами. И как тут устоять от соблазна, если власть позволяет отдохнуть под землей.
Я был лейтенантом и, как водится в армии, никто не помогал мне осваивать малознакомую технику. А когда с трудом разбираешься в нагромождении блоков, всякая бессмысленная помеха раздражает. И я раздражался от постоянного шума и возни у меня за спиной.
К тому же лейтенант имеет преимущество перед бывалыми офицерами своей неопытностью. Еще недавно он был наглым старшекурсником и не всегда успевал переформатироваться в робкого младшего офицера. Отсутствие опыта дает некий иммунитет от безотчетного страха перед начальниками. По своей романтической наивности он думает, что боеготовность, качественный ремонт техники важнее мнения начальника-самодура. Только со временем для него значение боеготовности постепенно тускнеет, а важность начальника выступает на первый план. И только при таком правильном понимании ситуации можно как-то рассчитывать на благополучную карьеру.
А что касается ремонта, то любая работа со сложной секретной техникой строго регламентирована. Кроме того, существует временной график проведения работ, а также последовательность операций, неведомых никакому большому начальнику. Чтобы охватить тонкости всякой аппаратуры, нужно быть гением. А много ли гениев среди руководства? Гении в начальники или не стремятся, или не попадают вследствие естественного отбора  на отсутствие здравомыслия.
А тут каждый шаг надо было согласовывать с некомпетентным большим начальником. Но я, вследствие нерастраченного иммунитета от карьерного страха, действовал согласно общим инструкциям, а не его частному мнению и, конечно, напоролся на справедливое негодование:
— Кто отключил проводные каналы связи с шестым полком без моей команды? — вдруг я услышал медвежий рев у себя над головой.
Так как никто не отозвался на этот зазывный крик, впрочем, никого и не было в аппаратной, он вперился глазами в меня.
Я «прижал уши» и еще активнее занялся нажатием кнопок на пульте управления, ожидая продолжения извержения ненормативной лексики.
Некоторое время он молча сверкал глазами. Но, видно, молнии не достигали меня, и я не реагировал. Тогда он заревел повторно:
— Это ты сделал?
В ответ тишина.
— Да я тебя сейчас расстреляю, как вредителя, — вконец распалился всклокоченный «медведь-ботаник».
И началось. Началось мое воспитание по его методике страхования подчиненных. Теперь в течение рабочего дня я успевал получать от него выговор, строгий выговор и расстрел на месте. Каждый день к вечеру он традиционно багровел, притворно выпучивал глаза и кричал:
— Я тебя все-таки расстреляю.
Хватался за толстую ляжку, где должен был висеть пистолет, но пистолет был в сейфе, и расстрел откладывался до следующего дня. На следующий день все повторялось.
Но я постоянно улавливал некую фальшь в этой показной ярости. Что-то было не совсем натурально. Через три дня мне надоело изображать страх, и я ему нагло ответил, что у меня тоже есть пистолет и стреляю я лучше, чем он.
Еще в школе у меня был третий разряд по стрельбе из спортивной винтовки. И надо сказать, что умение метко стрелять — это некое врожденное качество. Оно не требует ни силы, ни ума, ни ловкости, а только способности сосредоточиться в нужный момент. И эта способность редко достигается обычными тренировками. Умение выключиться на секунду от окружающего мира и остаться в напряженной тишине один на один с мишенью — вот и весь секрет меткой стрельбы. Тем более, стрельбы из короткоствольного пистолета Макарова (ПМ). У нас в части мало кто попадал в мишени даже с двадцати пяти метров, и поэтому соревноваться было не интересно. Хорошо стрелял один капитан, и мы с ним, чтобы разнообразить скучную огневую подготовку, стреляли на деньги. Каждый клеил рубль на мишень противника и выбивал его. Он часто попадал в центр купюры, а я по краям цеплял, но обычно стрельба заканчивалась вничью: мы уходили со своими рваными рублями. А стрелять из автомата с упора и лежа вообще никаких усилий не требуется. Но и здесь иногда приходилось напрягать ленивых, нерадивых бойцов, чтобы воодушевить их на ратные труды. А лучше всего подшутить над ними. Однажды мои подчиненные мазали на стрельбище по появляющейся на три секунды небольшой мишени «Пулемет». Мол, руки дрожат, и автомат не пристрелян. Я своим недотепам говорю:
— Давай сюда автомат, я эту мишень стоя собью.
Но стрелять стоя — это не лежа. Ствол изрядно плавает в руках, и, может быть, на самом деле бойцы погнули прицел. Поэтому я не стал рисковать авторитетом и бил короткими очередями в два патрона на последней секунде появления мишени. Главное, чтобы фонтанчики пуль вовремя брызгали рядом с «Пулеметом». А сама она опускается, или я ее сбиваю, — за сто метров не видно.
Это я на минутку отвлекся на размышления, чтобы сберечь нервы, пока «ботаник» ревел и брызгал слюной в мою сторону. Накричавшись, он слегка успокоился и великодушно заменил мне расстрел регулярным «служебным несоответствием»*** .
Однако я понимал, что буйный начальник может мне такого демарша и не простить. Не простить лишение изысканного удовольствия зомбировать меня. И при случае припомнит мне обиду за нереализованные комплексы. То есть, нужно было думать, как загладить свою вину и каким-то образом показать, что я его боюсь так же, как и все окружающие, просто случайно вспылил.
Чтобы подлечить расшатанную регламентом нервную систему, я иногда после работ пробегал пару километров до леса, а заодно собирал там грибы, если попадались таковые. А в тот год появились редкие в этих местах рыжики. Я набрал полный полиэтиленовый пакет грибов и не спеша вернулся на площадку. И надо же, на входе в сооружение напоролся на помятого ото сна свирепого «ботаника». Увидев меня, подполковник Алейник набрал полную грудь воздуха и, видно, собрался издать привычный рев недобитого медведя, а я, как обычно, приготовился выслушать площадную брань на высоких нотах. Но тут он увидел мои грибы и как-то вдруг сдулся, выпустил воздух и буднично спросил:
— А грибы-то как называются?
Я понял, что произошел перелом в отношениях, и я помилован. А, может, он потерял надежду запугать меня и превратить в послушного зомби. Поэтому ответил ему так же не по уставу:
— Вроде рыжики, товарищ подполковник.
— Рыжики! Покажи, где набрал.
Мы взяли солдатские вещмешки и отправились вместе с ним обратно в лесок, снова собирать грибы. После железобетонных сооружений лес выглядел необыкновенно умиротворяющим. Живописные вековые сосны в лучах заходящего солнца играли теплыми красками. От легкого ветерка березы шелестели листвой, а старые тополя скрипели стволами. Отовсюду слышалось чириканье и свист мелких птиц. Согретый летним солнцем лес благоухал диковинными растениями. Ароматы цветов смешивались с испарениями сосновой смолы и дополнялись сладковато землистым запахом свежих грибов.
В лесу грозный «ботаник» преобразился. Как-то размяк, уменьшился и затих. Среди кустов и цветов стал похож на настоящего ботаника. Иногда он даже улыбался. Близоруко щурясь в своих роговых очках, он старательно заглядывал под деревья в поисках деликатесных грибов, урча от удовольствия. Теперь он напоминал не свирепого медведя, а, скорее, Винни-Пуха в душистом малиннике. За короткое время мы набрали полные мешки грибов. Еще начальник связи, как и положено настоящему ботанику, насобирал разных растений, а меня отправил нарвать листьев дикой смородины на опушке.
— Это для рассола, — пояснил он.
Обратно на стартовую площадку мы возвращались на закате, как старые товарищи.
— Ты знаешь, что такое рыжики горячего соления?
— Нет, — честно признался я.
— Я тебя научу, — блеснул очками начальник связи.
В сооружении отдыхающей смены мы выгнали из кухни поваров и за закрытыми дверями колдовали каждый над своей кастрюлей. Вернее, колдовал Алейник и комментировал свои действия. Я только повторял за ним.
К ночи процесс завершили. А утром сняли пробу из своих кастрюль. Превосходный остро-сладкий вкус хрустящих рыжиков запомнился мне навсегда. Алейник оказался еще и умелым кулинаром и не скрывал свой восторг от удачного блюда. Но вдруг вспомнив, кто он и где находится, сделал привычно свирепое лицо и прошипел:
— Если кому-то проболтаешься, что мы тут делали, в порошок сотру. Усек?
Я автоматически кивнул и зачем-то добавил:
— Могила.
Я вдруг понял, что быть буйным начальником очень нелегко, иногда труднее, чем быть его подчиненным. Начальник — хоть и свирепое, но очень одинокое существо. Тяжесть ответственности и страх потерять авторитет давят железным панцирем на обыкновенную человеческую натуру. А натура хочет мирно со всеми жить, клеить книжки и добродушно солить грибы. Поневоле задумаешься, стоит ли делать головокружительную карьеру и становиться великим полководцем.
А что касается нашего варева, то никогда больше в жизни не едал я грибов вкуснее, чем рыжики соленые.

*  Станиславский Константин Сергеевич (настоящая фамилия — Алексеев) — русский театральный режиссер, актер и педагог, реформатор театра. Создатель знаменитой актерской системы, которая на протяжении 100 лет имеет огромную популярность в России и в мире. «Не верю!» — фраза, ставшая легендарной в мире кино, театра и в бытовой сфере, после того, как он ее стал употреблять в качестве режиссерского приема.
 **Экслибрис — (от лат. ex libris — «из книг») — книжный знак, наклеиваемый владельцами библиотек на книгу, печатаются штампом или представляют собой литографию
***Полное служебное несоответствие — самое строгое взыскание, приводящее к понижению в должности.