В степи

        В июле прекращаются суховеи. Желто-белое небо начинает голубеть, но граница между ним и степью по-прежнему плохо различима.
        Старик Семен Авдеев, помахивая длинным посохом, направляет серо-желтую плотную отару  к обрывистому песчаному холму, через который бежит дорога к колодцу на краю хутора. Фигурой и статью пастух сам походит на высохшую отполированную до черноты палку. Он шагает широко, размашисто, раскинув руки и смотрит по обыкновению вверх. Под стоптанными сандалиями с хрустом ломается полынь,  пополуденный воздух наполнен звенящей жарой. Старик покрикивает, помахивает на разбредшихся в поисках травы овец. Но по пологим склонам сейчас одни репейники. Отара колышется и стекает к дороге. Голос у Семена зычный, он плывет над степью, оглашает до Калинова кургана, что лежит на горизонте как уснувший в степи путник. Говорят, его насыпали монголы – похоронили какого-то хана. Овраги у подножия заросли калиной.
         Дед Семен живет и работает на хуторе за речкой Серебрянкой, которая обегает его неглубоким, но широким рвом. Вода покрывает плотное как асфальт дно лишь до начала лета, а потому для водопоя скота и людей остается только колодец. Когда-то хутор именовался отделением номер два совхоза “Рассвет”, была скважина и водокачка. Советскую власть они пережили ненадолго. А хутор стал именоваться Магомедовкой, по фамилии дагестанца Халида, переселившегося в эти места в конце девяностых. Здесь всегда разводили овец, и новопереселенец в этом отношении пришелся ко двору.
         Авдеев и несколько пенсионеров – последние местные жители на хуторе. Старик мог бы перебраться к сыну в Волгоград, но… Дома, деревья и даже Волга ему не нравятся. Они образуют пространство, в котором есть границы, отчего ему становится тоскливо – куда ни пойдешь, обязательно во что-то упрешься, везде суета и толчея, все заполнено, даже переполнено людьми. А в степи шагай куда хочешь – нет никаких барьеров и границ, мир и покой царят вокруг. Ты – один.  И ничто не мешает идти, дышать и любоваться как в небе парит белохвостый орлан, как бежит баловник-смерч и швыряет шары перекати-поля в балки, как стелется под ногами шелковый ковер ковыля. А следом заворошились серебряные волосы старика, закрылись на миг глаза! Вот так бы стоял и стоял до заката...
         Откинув прядь с лба, Авдеев вздыхает. Господи, до чего степь хороша, полна скрытой, гудящей жизни и этим забирает, прищемляет его потрудившееся сердце! Вон балка, заросшая терном, на ее склоне видна дикая тенистая груша, вечно шепчущая о сухой земле и теплом ветре. Когда под ней лежишь, то неизменные, хоть и не очень обременительные заботы, отступают, теряются и уплывают туда, где встречаются земля и небо, куда улетает безмятежный степной орлан.
         Полюбовавшись полетом птицы и вздохнув, что сейчас все-таки не время разлеживаться в теньке, старик внимательно осматривает стадо и думает, что скоро – стрижка овец. “ Дай Бог шерсти побольше получить, Халид тогда приплатит. Надо бы шины новые на “жигуль” купить и съездить к сыну и внукам. Помочь продуктами, деньгами, а то ведь он как осел по кругу со своим магазином...”
         Пыльная занавеса от смерча осела, снова за ней вырисовывается Калинов курган и глубокие заросшие полевым шиповником, терном и барбарисом овраги. Туда местные ходить не любят – даже в жаркие дни там сыро, глухо, одиноко. Посох в заскорузлых широких ладонях стрика чертит линию на песке, но она тут же осыпается.
         - Эй, Семен, ты чего стоишь глядишь? Птиц не видел? Гони скорей овцы к колодцу!
         Гортанный, высокий голос Халида заставляет пастуха оглянуться. Коренастая фигура дагестанца карабкается с южной крутой стороны холма, левой рукой опирается на посох, правой – машет ему. Он – вспыльчив, придирчив, но лишнего себе не позволяет. И дело не только в том, что горец чувствует себя чужаком в этих неродных просторах, где Семен знает каждый холм, каждый куст шиповника или каждую норку суслика. Просто Халид понимает, что никогда своим он здесь не станет, ибо степь принимает только своих. Вот даже овцы слушает не его, хозяина, голос, а негромкое поцокивание седовласого старика.
        - Сейчас, сейчас поведу.
        - Поторопись, а то Рашид опять опередит. Опять вода будет мутный. 
        Татарин Рашид – второй хозяин на хуторе. Три года назад он продал двухкомнатную хрущобку в райцентре и купил последнюю не совсем осыпавшуюся мазанку с кошарой и три десятка овец. Говорил, что давно мечтал заняться фермерством. Периодически у дагестанца с ним бывают стычки, особенно к концу лета, когда воды в колодце остается не больше кольца. По его мнению татарин черпает воды свыше оговоренной нормы, потому нередко его овцам достается вода мутная, с песком и илом. Это приводит Халида чуть ли не в бешенство, его крепкие жилистые руки тянутся к поясу, но до крови не доходит – у Рашида трое сыновей против двух халидовых.
         Двухметровый Семен Авдеев никогда не вмешивается в эти восточные отношения. Пока Халид и Рашид размахивают руками и призывают Аллаха в свидетели своей правоты, он стоит поодаль, поглядывая на ссорящихся. Аллах, видимо, спорящих не очень слышит, отчего разговор быстро поднимается к верхним регистрам. Утомленные солнцем толстые вороны начинают на плетне перебирать лапками, через минуту пугливо вскидывают крыльями и улетают...
         Халид торопится, то и дело оглядывается на старика. Тот медленно переставляет посох, иногда им подталкивает задумчиво щиплющих верблюжьи колючки овец. Горячий ветер шевелит желтые сухие кустики, бороду старика и густую копну волос.  Цокнув пару раз, он замечает, как крестом скользит по земле ястребиная тень. Через несколько секунд она превращается в неровный круг – птица камнем падает камнем на землю и тут же взмывает вверх с сусликом в когтях. Старик присвистывает и подталкивает отстающих овец.
         Тем временем Халид сворачивает с дороги и направляется к крайнему щитовому дому, наполовину обложенному кирпичом.  Во дворе под шиферным навесом Рашид мешает в цинковом корыте тяжелый раствор. Завидев дагестанца, он выпрямляется и  настороженно смотрит поверх плетня сначала на соседа, потом на бредущее мимо стадо словно чего-то боится или что-то ищет.  Халид без всяких экивоков спрашивает, почему вчера вода была опять мутная.
         Вытирая катящий градом пот, татарин молчит и продолжает внимательно разглядывать овец.
        - Ты чего, русский язык не понимаешь? Чего смотришь?  – злится Халид, отчего его глаза темнеют и сужаются.
        - Я то? Ну, догадайся, – не очень дружелюбно отвечает татарин, здороваясь с Семеном.
        - Ты мне не надо загадки говорить! Чего вода вчера опять почти не хватил и мутный был? – кричит дагестанец, от волнения в его речи ошибок становится все  больше.
        Чтобы дагестанец не заметил улыбки на его лице и не вошел от этого еще в больший раж, Семен отворачивается и подталкивает к стаду ткнувшуюся в плетень овцу. 
        - Хватил-не хватил… А ты чего так разволновался! Иди сегодня первый, а я посмотрю, какая будет после твоих баранов и сколько ее останется.
        - У меня будет чистый. И всю не выпьют, как у тебя.
        - Посмотрим. А то как на пастбище, так ты – первый, а потом тебе вода не та. Ладно, давай чаю попьем, – примирительно заканчивает свои претензии Рашид и обивает лопату о край корыта.         
        Пропустив язвительное замечание мимо ушей словно оно его и не касается, Халид кивает старику:   
        - Пусть попасутся. Пойдем чай пить…
        Через жаркую веранду они попадают в небольшую полутемную комнату. На узких окнах – простенькие белые занавески. В мазанке прохладно, пахнет чабрецом, овечьей шерстью и влажной землей.
        Став коленями на потертые коврики, постеленные у низкого крашенного коричневого краской стола, татарин и дагестанец молятся. Они оба – верующие, но видимо, не совсем одинаково – Халид косится на хозяина, когда тот наклоняется вперед и чуть касается земли рукой, а не лбом, как он. Повернувшись на восток, Семен крестится, повторяет про себя “Отче наш” и присаживается напротив Рашида на невысокую скамейку. 
         На столике возвышается никелированный самовар в окружении тарелок с пирожками,  холодным мясом, брынзой. Рашид сам разливает чай в чашки и подает их с поклоном.
         Хозяин и гости едят не спеша, молча. Когда они выпивают по второй чашке, татарин спрашивает дагестанца, все ли в порядке у него с овцами.
         - Слава Аллаху. Вес набирают, шерсть густая.  Да, Семен?
         - Да, все слава Богу, Халид, – отвечает пастух и смотрит на задумчивое лицо Рашида. – Что-то случилось? 
         - У меня исчезли две овцы, – нехотя произносит тот.
         Старик огорченно покачивает головой.
         В девяностых овец воровали часто и с размахом. Кто из степи появлялся, опытный и знающий, а потому внезапно и незаметно, кто с областной трассы сворачивал, чтоб поживиться баранинкой. Последние на черных мерсах особенно и не прятались. Подъедут, покажут пару пистолетов и возьмут, что нужно. Если кто пытался свое отстоять, тот оказывался в больнице. Кражи и наезды случались регулярно. Немногие смирились, а многие разъехались. Вскоре и незваных гостей не стало. Впрочем, званых тоже – не к кому ехать.
         - А чего ты утром не сказал, а? Чего молчал? – опять начинает кипятитья дагестанец. – У тебя ум есть? Надо милицию звать!
         - Какая милиция, побойся Бога? Даже следов возле кошары не осталось.    Ищи-свищи, – со вздохом заключает Рашид
         - Не Бога, а Аллаха, – назидательно поправляет Халид. – У нас, мусульман, Бог – это Аллах.
         - Аллах по-русски и будет Бог, –  уже раздражется и Рашид. – Тоже мне знаток.
         - Ты меня русский язык учить будешь или мы будем говорить, как воров поймать? – опять вспыхивает дагестанец.
         - Не знаю, что будем. Но только я сомневаюсь, что мы их поймаем. Как бы нас не поймали, – недовольно отвечает татарин – видно, что пропавшие овцы не дают ему покоя.
         - Такие умельцы из степи приходят, – негромко прозносит Семен, пытаясь вернуть разговор в спокойное русло, и сочувственно вздыхает. – Хорошо помню по девяностым, как они здесь орудовали . Их не поймаешь просто так и за грудки не возьмешь.
         Ему жаль Рашида – парень он работящий, с утра до вечера бьется, детей пятеро, поди прокорми, а тут – две  овцы. Конечно, вроде и немного. А если опять придут?
         - Большие-то овцы? – спрашивает он.
         Рашид машет рукой и смотрит на чуть колышущиеся занавески словно пытается что-то за ними разглядеть. Семену кажется, что он даже вслушивается в легкий шорох ветра за окном, глухое позвякивание овечьих колокольчиков.
         - Лучшие, мериносные. Приплод у них очень здоровый был и шерсти по мешку настригал.
         - Слушай, надо охрану сделать, – сделав пару глотков и успокаиваясь, говорит Халид. – Давай будем дежурить. У меня ружье двустволка. Семен, ты говорил, что и у тебя есть.
         - Давно сыну отвез – мне охранять нечего и оберегаться не от кого.
         - Как нечего? дом, машина у тебя, коза, овцы, да?
         - Ну разве что коза... Остальное никуда не годится, все старье, – с усмешкой отвечает старик. – Дежурить с вами буду. Только вот ствол с собой не возьму …

         Вся неделя после кражи прошла тихо. Ни машин, ни скомканных крадущихся вдоль плетней темных теней. Овцы мирно терлись в кошарах, блеяли, фыркали. За околицей попискивали суетливые суслики, в балке щелкала клювом степная сова.
         Каждую ночь старик Авдеев добросовестно обходил хутор по часовой стрелке. Вслушиваясь в гармоничные звуки степи, он замирал возле невыских плетней, потом шел к кошарам, где вглядывался в южную густую тьму. Нет, не слышно, не видно и теперь непонятно: кто бы это мог быть, кого лихая выгода занесла сюда? Лет уже как семь не было краж, если, конечно, не считать таковыми прихваченных лисами кур.
         Постояв на залитой изумрудным лунным светом дороге, что убегала из хутора в глубь притихшей степи, старик крестился, разворачивался и повторял путь вокруг спящих домов уже против часовой. Мягкий теплый воздух обволакивал тело. От тепла и равномерного неспешного хождения мышцы становились ватными, клонило в сон. Сделав полкруга вокруг хутора, Семен подходил к своему дому, оглядывался и усаживался на низкую лавочку. Ощущая спиной ребристую стенку плетня, он закрывал глаза и дремал...
         Когда Семен дежурил, то первую половину дня овец пас старший сын Халида семнадцатилетний Мурад. В отличие от отца, трудолюбием он не страдал и предпочитал ходить с плеером и наушниками в ушах. Когда он не слушал свою далеко не благочестивую музыку, то непрерывно болтал с одноклассницей по телефону. Овцы разбредались, оказывались в репейных и терновых оврагах. Халид злился, орал, грозил палкой, но ничего не менялось. В развалку обойдя стадо, Магомедов-младший поднимался на холм, где застывал телефонной вышкой.
         Хотя Мурад добавлял ему работы, старик Семен относился к мальчишке снисходительно. Его внуки не лучше – вот приедет он, посидят они с дедом, дай-то Бог, минут десят и исчезнут в своей комнате за компъютером.  Поэтому он спешит на выгон, пока еще овцы не убрели от горе-пастуха к кургану, опоясанному с севера глубокой и опасной балкой. Тогда криками не ограничится – по юной спине пройдется негибкий отцовский посох.
         Завидев Семена, довольный подросток поднял руки вверх, и поспешил, побежал навстречу:
        - Все, мое дежурство закончилось? Ура! –  радостно воскликнул он. – Ну, тогда я пойду, а то с Надькой надо поговорить.
        - Иди-иди,  да смотри под ноги.
        - Ага, – куда-то в пространство произнес беззаботный пастух, прижимая к уху тоненькую пластмассовую книжечку, похожую на записную. – Спасибо тебе, дед Семен.
        Но старик уже не ответил – его взгляд торопливо скользнул по дну Серебрянки, овражкам и канаве вдоль дороги. Все-таки непонятно, куда делись рашидовские овцы? Он-то по стариковски чутко спит, никакого шума и гула мотора не было последние недели по ночам.
        Шагая под жарким солнце, поцокивая и покрикивая на подопечных, Семен не заметил как со стороны трассы свернул и, размеренно покачиваясь, к хутору двинулся запыленный “Уазик”. Только когда сзади скрипнули тормоза, пастух нехотя обернулся – ну, вот кого-то и принесло.
        - Халид Магомедов здесь же обитает? – спросил вылезший из машины коренастый и подтянутый мужик, в светло-сером оттуженном костюме.
        - Да вроде как, – неохотно ответил Семен и вгляделся в незнакомца – не видел ли где? – А вы по какому делу-то?
        - Да вот звонил, сказал, что овец украли.
        - Тогда, наверно, вы из милиции. Вон его дом из силикатного крипича возле  кошары.
        Когда машина газанула и двинулась вниз холма, старик вздохнул, ну, в таком костюме только воров и ловить.
        Так и оказалось – никаких изменений и подвижек не произошло. Вместе с Халидом милиционер заглянул к Рашиду и о чем-то с ним недолго побеседовал. Правда, следователь слушал потерпевшего вполуха, больше рассматривая недостроенный дом и заросший шиповником глубокий овраг возле кошары.
        - Значит, никаких следов? Может, какой предмет воры обронили?
        - Да ничего нет, – махнул Рашид рукой, понимая, что толку никакого не будет. – А следы если и были так овцы все запотали.
        - Детективы почитываете? – вдруг спросил следователь и, прочитав вопрос      в карих глазах запнувшегося татарина, сказал: – Правило первое – если что заметите подозрительное, то сразу дайте мне знать. Второе – ничего не трогайте. Третье...
        - Хорошо выспитесь, – усмехнулся татарин и пригласил следователя и Халида на чай...
        Дежурство по ночам решили оставить, тем более, что после визита следователя на хутор под вечер стал наведываться патруль. Притормозив на секунду на въезде, очередной милиционер опускал пыльное стекло и спрашивал у старика Авдеева, все ли в порядке. Разглядывая еще безусого юнца за баранкой, тот неизменно повторял:
        - Слава Богу. Тишь да благодать, вон к стрижке готовимся. Приезжайте в воскресенье – будет угощенье для всех.
        - Спасибо, дед Семен. Передай Халиду, что всем отделом приедем, – смеялся довольный милиционерик.
        Окинув загон с овцами,  он разворачивал бело-голубую “Ниву”, и она медленно погружалась в плотное облачко пыли...

        Август со стрижкой,  со сбором катошки, помидоров и закруткой последних прошли быстро, даже незаметно. 
        Перекопав грядки, старик Авдеев часть нехитрого урожая отнес в дощатый сарай, а часть погрузил в старенькие“жигули”, добавив к ним банки. В ближайшее воскресенье, отпросившись у Халида, он решил отправиться к сыну. Он, конечно знал, что поездка не будет особо радостной – внуки за компьютером, сын с утра пораньше умчится в свой магазин, а невестка будет возиться на кухне и болтать по телефону. Впрочем, он уже научился не переживать от такого приема, да и других родственников у него нет. Какая-никакая, а родная кровь. Так что надо садиться за руль и ехать.

        Проснулся старик в шестом часу утра, когда осенняя степь чуть вздрагивала красными кустами шиповника, поеживаясь от предрассветного холода.
Одевшись потеплее, он приоткрыл окно и вдохнул сырой пахнущий чабрецом воздух. Ночью прошел первый сильный дождь.
        Прислушиваясь к тихому шипениию воды по дну Серебрянки, старик посмотрел на небо – последние крупные звезды тускнели, еще несколько минут и они погаснут в серых сумерках.  Там, где был горизонт, с минуту на минуту должна была появиться розовая тонкая полоска. Под окном на яблоню села пара серебристых соек и тихо под сурдинку что-то просвистели. Из оврага им глухо ответила сонная сова.
        Старик открыл створку шкафа и достал приготовленные с вечера брюки и рубашку. Что ж, можно не спеша одеться и двигаться в сторону трассы. Все-таки надо проведать своих, отвезти гостинец. Будут есть картошку с солеными огурцами и помидорами, деда вспоминать...
        Тут до чуткого слуха старика донесся гортанный высокий голос Халида. Тот явно торопился поскорее выгнать овец на пастбище и потому непрерывно покрикивал.
К концу сентября после первых дождей степь покрывается молодой трава. На этих выпасах овцы хорошо набирают вес, шерсть отрастает и густеет. Вот и спешит дагестанец пораньше выгнать свое стадо.
        В этот момент его звонкое поцокивание внезапно оборвалось. “Чего это он так быстро справился...” – мелькнуло в голове у старика и в тоже мгновение пронзительный крик распорол предрассветную прозрачную тишину. Как стрела просвистел он над крышами, деревьями и умчался к Калинову кургану.
        - Мура-ад! Мура-а-ад!
        Через несколько секунд раздался оглушительный сдвоенный выстрел. Ба-ба-ах!!!
        - Лови-и! Лови-и-и!
        Застегивая на ходу курточку, старик подхватил посох и поспешил в сторону халидовской кошары. Не преодолев и полусотни метров, он увидел, как темно-серые вытянутые вперед тени мелькнули вдоль невысоких плетней рашидовской кошары и исчезли в овраге. Следом хлопнула дверь дома и на крыльце появился татарин тоже с палкой в руках.
         - Семен! Семен! – задирая ее как копье, закричал он. – Что, что случилось!
         - Не знаю! Наверно, воры!
         Через пару минут тяжело дыша, они стояли возле полураздетого Халида, что, перезаряжая ружье, крутил головой, словно ожидал нового появления исчезнувших теней. Его скривившиеся от гнева губы шептали слова, почти все незнакомые односельчанам, за исключением одного. Дагестанец повторил его несколько раз, потом вдруг замолчал и повернулся к Рашиду.
         - Троих унесли, шайтан их побери.
         - Тоже мериносные? – спросил татарин, пытаясь разглядеть в темноте ускользнувшие в ночь силуэты.
         Правда, Семену показалось, что в его голосе было больше удовлетворения и даже ехидства, чем сочувствия.
         - Да, баран и две овцы, – мотнув головой, щелкнул Халид одновременно зубами и курком.
         - Может, позвонить в милицию, пусть приедет?
         - Слушай, ты думаешь, я – идиот? Тебе больше делать нечего, как меня подкалывать?
         - Ты чего Халид? Пока есть следы, они же сами...  – встрял было Семен.
         - Они что, волков будут ловить, да?! Это волки были, волки! Понимаешь! – опять заорал дагестанец во всю глотку.
         Вскинув  ружье,  он выстрелил дуплетом в светлеющее небо – расплывчатая линия горизонта на востоке порозовела.  В полегших ковылях кузнечики,  попытавшиеся было взять первые робкие ноты на своих скрипках, тут же испуганно стихли. Со стороны кургана донеслось что-то похоже на вой.
         - Волки? – недоверчиво переспросил Рашид и, окинув вгзглядом низкие плетни и овраг за ними, повернулся к Семену. – С чего это они, рано так?
         - Рано или не рано, не знаю. Просто не боятся, – ответил старик. – Теперь надо настороже быть.
         Опираясь на ружье как на палку, вглядываясь в стремительно белевшие окрестности, Халид жевал губами, все еще продолжая что-то шептать. Руки его повисли, ружье уперлось в мокрый песок. Он не знал, что теперь делать дальше – идти сейчас искать овец или сходить за патронами и тогда начать обход окрестностей?
         Между тем старик с помощью Рашида согнал в кошару разбежавшихся овец. Заложив вход слегами, татарин быстро попрощался и  исчез в узком петлявшим между загонами проулке.
         Семен же подошел к понуро стоящему дагестанцу и попытался его успокоить:
         - Не переживай так, Халид. В степи  многое что случается! Наверно, как и у вас в горах. Вот вернусь, покумекаем, как нам дальше с этим быть. Одно точно хорошо, что волки все-таки не бандиты. А так – вместе справимся..
        - Да-да, хорошо, – едва слышно проговорил тот и отвернулся.
Потоптавшись рядом и сочувственно повздыхав, старик Авдеев попрощался и направился к себе. Он шел не спеша, оглядывая приземистые мазанки, широкую дорогу, убегающую в сторону кургана, у подножия которого в кустах калины шевелился густой туман. Волки появились, вот тебе и спокойная старость... Что делать? Может у сына ружье забрать, а заодно и патронов прикупить? Бог знает, но наготове хорошо бы его иметь. Особенно когда наступит зима и запорошит все вокруг.