Паруса Ойкумены. Глава 2

Глава 2.

1. В этой главе мы сопоставим два текста, созданных в эпоху ранней Империи. Первый из них это Похвала Риму (155 г xр.э. ) известного писателя эпохи Второй Софистики Элия Аристида, а именно том место этой речи, где автор рассказывает о развитии римской государственной власти и международной торговли, превращающей Римское Средиземноморье в “некий всемирный рынок”, а второй это два фрагмента из сочинений еврейского платоника 1 века хр.э. Филона Александрийского, в которых речь идет о критике идеи собственности и рыночного мироощущения и противопоставлении им идеи власти Бога, как источника не условного и мнимого рыночного, а безусловного Блага.

2. Такое сопоставление хорошо выявляет коренное противоречие между имперской идеологией и философски осмысленным иудаизмом (а впоследствиии и христианством). Ведь именно греческие города восточных провинций Римской империи употребляли термин “спаситель мира” (soter tou kosmou) по отношению к императорам задолго до того, как христиане начали употреблять тот же термин по отношению к Иисусу. Очевидно речь в том и в другом случае шла об очень разных типах “спасения”.

3. Итак сначала процитируем текст Элия Аристида.

9. О таком огромном Городе, размеры которого я, может быть, недостаточно изобразил, так как глаза могут сделать это лучше, нельзя сказать, как в остальных случаях, ни того, что он расположен в таком-то месте, ни того, что кто-то сказал о городах афинян и лакедемонян: что у первых размеры города были вдвое больше, чем его сила, а у вторых - гораздо меньше, чем его сила.[12] Ваш Город далек от этого язвительного примера. Всякий скажет об этом во всем великом Городе, что его сила соответствует его размерам. Поэтому, глядя на вашу безграничную державу, не приходится удивляться, что малая часть земли господствует над всею землей. А глядя на сам Город и границы Города, не приходится удивляться, что в его подчинении находится весь населенный мир.
10. Кто-то из сочинителей, говоря об Азии, сказал, что всею той огромной страною, над которой совершает свой путь солнце, владеет один человек,[13] и сказал неправду, потому что таким образом он лишил всю Ливию и Европу заходов и восходов солнца.[14] Но ныне ваш Город и это превзошел, ибо ваши владения равны солнечному пути, и солнце проходит свой путь над вашей землей.[15] Ведь ни морские утесы, ни Хелидонские острова,[16] ни Кианейские скалы,[17] ни ежедневный бег колесницы к морю не ограничивают вашу державу.[18] Вашему правлению не поставлены границы, и никто другой не объявляет вам, до каких пределов должна простираться ваша власть.
Море же, словно некий земной пояс, простерлось посреди населенного мира и, одновременно, всех ваших владений. 11. Вокруг него "величественные, на пространстве великом"[19] простираются материки, изобилующие для вас. Все, что произрастает в разные времена года, производится в различных странах, водится в реках и озерах, создается искусством эллинов и варваров, привозится сюда со всех уголков земли и моря. Так что, если кто-нибудь пожелает все это увидеть, ему придется или обойти весь населенный мир, или оказаться вот в этом Городе. Ибо из того, что выращивается и производится людьми, нет ничего, в чем бы здесь когда-нибудь был недостаток. Грузовых же судов, отовсюду в любое время года, даже в пору осеннего равноденствия, везущих товары, приходит сюда столько, что Город похож на некий всемирный рынок.[20]
12. Грузов из Индии и, если угодно, даже из счастливой Аравии здесь можно увидеть столько, что можно подумать, будто у местного населения деревья остались голыми, и если жители этих стран будут испытывать в чем-то нужду, то придется им ехать сюда, прося доли из своих же собственных богатств. Вавилонских одежд и украшений из заморской варварской страны здесь опять-таки можно увидеть гораздо больше, и доставлены они гораздо легче, чем если бы судам с Наксоса или Китноса,[21]везущим товары с этих островов, пришлось доставить их в Афины. Пашни же ваши - Египет, Сицилия и плодородные области Африки.
13. Никогда не перестают здесь причаливать и отчаливать суда. Так что удивительно не то, что грузовым судам не хватает гавани, но что им хватает самого моря. Как Гесиод безыскусно сказал о границах Океана[22] - что есть место, где все воды стекаются в единое начало и конец, - так же можно сказать и об этом Городе, в который все стекается. Здесь представлено все - торговля, мореплавание, земледелие, добыча металлов, искусства, какие только есть и когда-нибудь были, - все, что производится и выращивается на земле. И если кто-нибудь здесь чего-то не увидит, значит, этого не было и нет на свете. Так что нелегко решить, что больше - превосходство Города над ныне существующими городами или превосходство вашей державы над некогда существовавшими державами.

29. Но вся эта держава, столь огромная и обширная по своим размерам, гораздо больше поражает совершенством своего устройства, чем охватом своих земель. Ибо не управляют ею ни мисийцы,[46] ни саки,[47] ни писиды,[48] ни другие племена из срединных земель, вторгшись силой или восстав неодолимым мятежом. Не слывет она владением царя, но принадлежит всем, кто способен ею управлять. Ни наместники здесь не ведут войну друг с другом, словно нет над ними царя, ни города не разделяются, те - ратуя против этих, а эти - против тех, ни гарнизоны не посылаются в одни города, будучи изгнаны из других. Но весь населенный мир, звуча согласнее, чем хор, молится о том, чтобы эта держава жила во веки веков, - так хорошо ведет ее этот вот предводитель хора.[49]
30. Всеми повсюду эта песня ведется одинаково. Жители гор покорствуют вам смиреннее, чем жители долин; с другой стороны, в плодородных равнинах равно землепашествуют первообитатели и переселенцы;[50] нет разницы между материком и островом, но все, словно единая страна и единый народ, безмолвно вам повинуются.
31. Все приказания исполняются по одному вашему слову и знаку легче, чем бряцание струн, и если что нужно сделать, то достаточно только подумать, как все уже исполнено. Наместники, посылаемые городам и народам, правят своими подчиненными, но и сами между собой в равной степени находятся среди подчиненных. Можно сказать, что они отличаются от своих подчиненных лишь тем, что первыми показывают, как должны вести себя подчиненные. Таков в них страх перед великим правителем, который стоит над всеми.
32. Они верят, что ему известно об их действиях больше, чем им самим. Поэтому они боятся и почитают его больше, чем раб господина, который разом и следит за ним, и приказывает. Ни один из них не столь самоуверен, чтоб не дрогнуть при имени государя:[51] он встает, он благоговейно его славит и возносит одновременно две молитвы: одну к богам - о его благополучии, а другую к нему - о своем. И если наместники хоть немного сомневаются в справедливости общих или частных жалоб своих подданных, то немедленно посылают ему письма, вопрошая, как им поступить,[52] и ждут ответа, словно хор - своего предводителя.
33. Поэтому не нужно ему утомляться, объезжая всю свою державу, и являться то одним народам, то другим, чтобы усилить свою власть, топча их землю.[53] Оставаясь на месте, он управляет всем населенным миром при помощи писем, которые, как на крыльях, прилетают к нему, раньше чем наместники успевают их написать.
34. Теперь же я скажу о том, что прекрасней всего, удивительней всего и зовет нас к благодарности словом и делом. Ведь вы, кому принадлежит эта великая держава, управляете ею уверенно и властно; именно в этом вы достигли высшего успеха, и он принадлежит только вам.
36. Вы единственные из всех правите свободными людьми. Это не Кария, отданная Тиссаферну,[54] Фригия - Фарнабазу,[55] а Египет - кому-то еще. Нельзя сказать, что народ этой страны кому-то повинуется, словно отданный в рабство тому, кто и сам не свободен. Но как граждане одного города назначают правителей, чтобы они защищали и заботились о них, так и вы, управляя всем населенным миром, как единым городом, назначаете ему правителей на основании выборов[56] для защиты и заботы, а не для того, чтобы слыть его господами. Так что когда кончается срок службы одного, то он уступает свое место другому без сопротивления, даже не дожидаясь встречи со своим преемником и не споря с ним о земле, которая ему не принадлежит.
37. Апелляции в высший суд подаются с такой же легкостью, как и апелляции от округов в местный суд,[57] и кто вынес неправедный приговор, тот боится высшего решения не меньше, чем приговоренный. Поэтому можно сказать, что наместники ныне правят так, как сами бы хотели быть управляемыми.
38. Это ли не та полная демократия, которая существовала в прежние времена? Более того, тогда на приговор городского суда нельзя было искать управы у других судей и приходилось смиряться с местным решением - кроме разве жителей маленьких городов, которые были вынуждены обращаться к иногородним судьям.[58] А бывало и так, что истец не получал желаемого даже после выигранного им дела. Однако теперь есть иной, высший Судья,[59] мимо которого никогда не проходит ни одно справедливое требование.
39. В этом Городе существует безграничное и прекрасное равенство ничтожного человека с великим, бесславного со знаменитым, бедного с богатым и знатного с безродным. Так и у Гесиода сказано:[60]
Силу бессильному дать и в ничтожество сильного ввергнуть
Очень легко...
Так и он, судья и правитель сразу, поступает только по справедливости, словно ветер в парусах корабля, который не сопутствует богатому больше, чем бедному, но равно благоприятен для всякого.

. Как любой город имеет свои границы и земли, так и вот этот Город границами и землями своими имеет весь населенный мир и как будто предназначен быть общею столицею этого мира. Хочется сказать: все окрестные жители собираются на этом едином для всех Акрополе.
62. Силы Города никогда не истощаются, но как земная твердь все выносит, так и он приемлет людей всей земли. И как море приемлет реки, будучи общим для них всех, и не делается больше от их притока, словно это судьба его такая - не меняться, сколько бы ни прибывало воды, а вбирать все реки в свои заливы и скрывать в своей глубине, - так и этот Город не становится больше из-за прибывающих в него людей.
63. Раз уж я завел эту речь, я хочу добавить к сказанному еще несколько слов. Я сказал уже: вы великодушны и великодушно даруете гражданство. Вас восхваляют и вашим гражданством восхищаются не потому, что вы отказываете в нем остальным, а потому, что вы ищете ему достойное применение. Слово "римлянин" вы сделали именем не жителя города, а представителя некоего общего племени,[79] и это племя - не одно из многих, а объединяет все остальные, вместе взятые. Вы не делите людей на эллинов и варваров,[80] а то разделение людей, которое вы ввели, не столь смехотворно.[81] Даровав гражданство стольким людям, что их больше, чем все эллинское население, вы в свою очередь разделили мир на римлян и не-римлян - столь далеко вынесли вы это имя за пределы Города.
64. И с тех пор, как вы разделили их таким образом, многие люди в каждом городе стали вашими согражданами в той же степени, в какой они - сограждане своих сородичей,[82] хотя некоторые никогда не видели этого Города. Вам не нужны никакие гарнизоны, чтобы охранять ваши крепости, ибо в каждом городе самые сильные и лучшие мужи берегут свое отечество для вас. Вы же окружаете каждый город двойной заботой - как с вашей стороны, так и со стороны его жителей.
65. Никакая зависть не проникает в вашу державу, так как вы первые отреклись от нее, открыв перед всеми одинаковые возможности и предоставив тем, кто на это способен, быть попеременно не только правимыми, но и правящими. Более того, эти правящие не вызывают ненависти у остальных. Из-за того, что законы в этой державе общие, как в едином городе, естественно, что правители управляют державой не как чужим, а как собственным добром. Кроме того, по этим законам всем дана свобода прибегнуть к вашей защите от произвола сильных: если последние осмелятся нарушить какой-нибудь закон, то их немедленно постигнет ваш гнев и наказание.
66. Таким образом, нынешний порядок, понятным образом, удовлетворяет и устраивает как бедных, так и богатых. И по-другому жить невозможно. В ваших законах существует единая и всеобщая согласованность. И что прежде казалось невозможным - управлять державой, и такой большой державой, властно и по-доброму - пришло в ваше время.

4. Интересно, что автор утверждает равенство бедных и богатых перед справедливым римским судом, включительный характер римского гражданства для местных элит (среднее правое, а от наблюдателя левое контекстное поле “своих” инсайдеров G) и справедливый характер римского управления, которое не нарушает свободы поданных и не лишает их распоряжения их собственностью, хотя в общем автор все таки признает, что вся империя, или точнее говоря весь “Город” является собственностью римлян и остальные сохраняют свои права лишь по их милости.

5. У Филона Бог является безусловным и единственным собственником, и нет речи ни о гражданских правах, ни о равенстве бедных и богатых,  поскольку все люди в этом мире оказываются не гражданами, а странниками и пришельцами (среднее левое, а от наблюдателя правое контекстное поле “чужих”/аутсайдеров Е), или как говорится в Псалмах: "Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих."
(Псалтирь 118:19)К тому же Филон, как бы полемизируя с властно рыночной интеграцией обозначенной Аристидом при этом подчеркивает, что Бог не торговец и Его дарования не продаются и не покупаются.

6. По сути дела речь идет об альтернативных моделях социальной интеграции: властно рыночной, элитно иерархической, хотя и с элементами эгалитарности, включительной гражданской (продолжающей линию императора Клавдия в его известной речи о даровании римского гражданства провинциалам), основанной на общих законах и единстве нисходящей системы всеобщего подчинения и запугивания (о страхе наместников перед правителем открыто пишет Элий Аристид), обеспечивающей функционирование административного аппарата, с одной стороны и безусловной, внерыночной и внегражданской, универсально отчуждающей и милующей, религиозной системе богопочитания, основанной на общности единых восходящих значений с другой стороны. Образование с точки зрения Филона нацелено именно на развитие способности души к постижению этих символических значений. Интересно, что он выделяет именно образование (т.е. верхнюю половину основного квадрата контекстограммы периномику ABEG ), а не рынок (т.е. нижнюю половину основного квадрата контекстограммы дианомику EGCD) как основной момент интеграции.

7. Кроме того у Аристида речь идет о мире, а у Филона об индивидуальной душе. Но, хотя аналогия между душой, миром/космосом и гражданской общиной/полисом была обычной для древней философии, уже Иисус противопоставил эти способы мышления в своем известном изречении: "Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?"(Евангелие от Марка 8:36). Приобретение мира римской властью создало с точки зрения Аристида безукоризненно функционирующий в интересах общего социокультурный механизм, но так ли хорошо вписывалась в этот механизм отдельное, уникальная человеческая жизнь и душа? Достаточно заглянуть например в Сатиры Ювенала, чтобы в полной мере убедиться в реальности всеобщего отчуждения, страдания, унижения и безысходной затерянности маленького человека в мире, где все определялось деньгами, властью и статусом. В этой ситуации концепция Филона, а точнее стоящая за этим философским преломлением библейского миросозерцания альтернативная модель социокультурной интеграции, ведущая от отдельного к общему, оказывалась востребованной далеко не только иудеями.

8. Вот этот текст Филона.

О херувимах, о пламенном мече и о первой твари, родившейся от человека, Каине

(98) Итак, поскольку Он невидимо проникает в эту область нашей души, то постараемся устроить это место как можно более прекрасно, чтобы оно стало обиталищем, достойным Бога. А если мы этого не сделаем, то и не заметим, как Он переселится в другой дом, который, по Его мнению, будет построен лучше, чем наш. (99) Ибо если, намереваясь принять у себя царей, мы как можно великолепнее обставляем наши жилища и не пренебрегаем ничем, что могло бы послужить к их украшению, но, напротив, ничего не жалеем и ни на что не скупимся, стремясь достичь того, чтобы пребывание у нас показалось им весьма приятным, и вместе с тем чтобы все было устроено с подобающим им достоинством, то для Царя царей и для Предводителя всех Бога, который по Своей милости и человеколюбию удостоил возникшее посещения и от небесных высот нисшел до последних пределов земли ради того, чтобы облагодетельствовать наш род, Ему какой нужно приготовить дом? (100) Может быть, из камня или дерева? Ни в коем случае! Да и сказать-то такое нечестивость! Ведь даже если вся земля внезапно превратится в золото или во что-нибудь еще более ценное, чем золото, и затем целиком пойдет в работу мастерам, которые сделают из нее [храмовые] портики и пропилеи, залы, вестибюли и сами храмы, то и тогда она не сможет стать даже основанием для Его ног. А достойный Бога дом — это годная к Его приему душа. (101) Называя, стало быть, невидимую душу земным домом невидимого Бога, мы будем говорить справедливо и законно.
 
А чтобы этот дом был прочным и прекрасным, пусть в его основание будут положены природные задатки и обучение, пусть на этом фундаменте будут построены добродетели с прекрасными поступками, и пусть его украшениями станут хорошо усвоенные общеобразовательные дисциплины, (102) Ведь обусловленные природными задатками восприимчивость, усидчивость, память, а обучением — способность легко постигать новое и внимание составляют как бы корни некоего дерева, которое должно принести сладкие плоды, и без них невозможно довести до совершенства мысль. (103) Добродетели и порожденные ими поступки создают неприступность и надежность, какая бывает в безопасных стенах, потому что то, что замысливает разлучить, прогнать и разъединить душу с прекрасным, оказывается неспособным на это, сталкиваясь с такой крепкой твердыней. (104) От занятия общеобразовательными дисциплинами возникает то, что служит к украшению души в том же смысле, в каком некоторые вещи служат к украшению жилища. Ибо подобно тому, как побелка, фрески, картины, мозаики, которыми выкладывают не только стены, но и полы, и прочие вещи такого рода ничего не прибавляют крепости стен, но только доставляют радость их обитателям, (105) так же и знание общеобразовательных дисциплин украшает весь душевный дом: грамматика — тем, что занимается поэзией и исследованиями древних деяний, геометрия — тем, что добивается пропорционального равенства вещей, а то, что в нас неритмично, несоразмерно и немелодично, излечивает ритмом, метром и ладом через изысканную музыку, риторика — тем, что испытывает возможности, которые таит в себе каждая тема, и для всего подбирает подобающий стиль изложения, и то заставляет нас напрягаться и сильно переживать, то опять расслабляет и доставляет удовольствие. При этом она вырабатывает у нас умение легко вести разговор и свободное владение языком и речевыми органами.
 
(106) Когда у смертных будет сооружен такой дом, то все земное преисполнится благих надежд, ожидая нисхождения божественных сил. И они придут, неся с собою с неба законы и уложения, придут ради очищения и освящения по приказанию их Отца. А затем, побыв сожителями и сотрапезниками боголюбивых душ, они оставляют в них семя родового счастья, как и мудреца Авраама они одарили Исааком, принеся ему самую полную благодарность за то, что он дал им пристанище. (107) А очистившаяся мысль ничему не радуется более, чем исповедовать своим господином Предводителя мира. Ибо быть рабом Бога — это предмет величайшей гордости и сокровище ценнее не только свободы, но и богатства, и власти, и всего, что в почете у смертного рода.
 
(108) А о том, что Сущий предводительствует миром, неложно свидетельствует пророчество, гласящее: "Землю не должно продавать навечно; ибо Моя земля; вы пришельцы и поселенцы у Меня" (Лев. 25:23). Разве он не показывает самым ясным образом, что все вещи находятся во владении у Бога, а у рождения только в пользовании? (109) Ибо он говорит, что навеки ничто не будет продано ни одному из тех, кто в возникновении, потому что один Тот, Кто в собственном смысле слова вечно владеет всем. Ведь дело в том, что Бог все возникшее ссудил в пользование всему [возникшему], не сделав ни одну из частных вещей в такой степени совершенной, чтобы она вовсе не имела нужды в другой, для того, чтобы, стремясь достичь того, в чем у нее есть нужда, она по необходимости сближалась бы с той, которая может ей это предоставить, а та с ней, и обе они друг с другом, (110) Таким образом, замещая друг друга и смешиваясь друг с другом, по образу лиры, составленной из разнородных звуков, все это должно было зазвучать вместе, придя к единству и согласию, притом что все по отношению ко всему находится в состоянии взаимных ссуд и выплат ради того, чтобы обеспечить полноту всего космоса, (111) Поэтому неодушевленное испытывает влечение к одушевленному, бессловесное к словесному, деревья к людям и люди к растениям, неприрученное к домашнему и к дикому ручное, мужской пол к женскому и женский к мужскому, и, обобщенно говоря, сухопутное к водоплавающим, водоплавающее к летающим по воздуху, а пернатое к тому и к другому, к тому же еще, небо к земле, а земля к небу, воздух к воде, а вода к пневме, и с другой стороны, средние природы и друг к другу и к предельным, а предельные к средним и к самим себе, (112) Зима, конечно же, к лету, лето к зиме, весна к ним обоим, осень к весне и каждое к каждому, и можно сказать, что все во всем испытывает необходимость и нужду, для того чтобы целое, частями которого все это является, было бы творением совершенным и достойным своего создателя, то есть — этим космосом.


(116) А ум разве моя собственность? Ум, строящий ложные догадки, ум, носитель заблуждения, ум безумствующий, ум, полный глупостей, ум, который у сумасшедших, меланхоликов и глубоких стариков перестает быть умом? Но, может быть, рассуждение моя собственность? Или органы речи? А разве часто ничтожной болезни не достаточно для того, чтобы лишить нас языка, разве не запирает она уст и у весьма речистых? А ожидание чего-то ужасного не парализует страхом тысячи людей, делая их неспособными произнести хоть слово? (117) Более того, я не руковожу даже ощущением, но, похоже, сам служу ему рабом, потому что следую за ним, куда оно меня ни поведет — в сторону цвета, форм, звуков, запахов, вкусов, других видов телесного. Из всего этого, я полагаю, с очевидностью следует, что мы пользуемся чужой собственностью и не имеем в личном владении ни славу, ни богатство, ни почести, ни власть, ни все, что относится к телу или душе, ни самое жизнь, (118) И если мы поймем, что наш удел — пользование, то управлять [всем] будем как собственностью Бога, прежде всего помня о том, что хозяину положено приносить то, что ему принадлежит, как только он потребует. Таким образом мы облегчим себе печаль, которая сопутствует потерям: ибо, как правило, большинство людей, полагая, что все вещи — их собственность, сразу же впадают в сильную скорбь, как только ощущают недостаток или нужду в чем-либо, (119) Стало быть, мысль, что космос и все, что в космосе, — и творения, и собственность Породившего их, не просто истинна, но и из тех, которые лучше всего могут утешить. Творение Свое владетель дает в дар, ибо не нуждается в нем, но пользующий--я не владеет им, ибо один Господин и Хозяин всего, который Произносит самые верные слова: "Вся земля — моя", — а это означает: "Все возникшее — мое", — "вы пришельцы и поселенцы у Меня" (Лев. 25:23). (120) Ибо все возникшие - друг для друга автохтоны и эвпатриды, все вкушают плоды равенства и в почестях, и в податях, а для Бога — пришлые и поселенцы. Ведь каждый из нас приходит в этот мир, как в чужеземный город, в котором он прежде рождения не имел части, и, придя, живет в нем поселенцем до тех пор, пока не избудет отмеренного ему времени жизни. (121) А при этом вводится и всемудрое учение о том, что один только Бог — гражданин в собственном смысле слова, все же возникшее — поселенцы и пришлые, а так называемые граждане именуются этим словом скорее в результате переносного употребления его значения, чем по истине. Но для мудрых мужей оказаться в положении пришлых и поселенцев в сравнении с единственным гражданином Богом есть дар изобильный, так как из числа безумцев, попросту говоря, ни один не становится пришлым или поселенцем в граде Бога, но неизбежно оказывается изгнанником. Каковая мысль и была прибавлена в качестве содержащей самое главное предписание учения. "За серебро, — говорит, — да не будет продана земля", а кем, оставил невысказанным, чтобы посвященный в науку о природе преуспевал бы в знании с помощью Того, о Ком умолчали. (122) Рассмотрев, ты найдешь всех, и тех, о ком говорят, что они безвозмездно оказывают милости, скорее продающими, чем дарующими, и тех, о ком мы думаем, что они принимают милости, на самом деле покупающими их. Ведь дающие, охотясь взамен за похвалой или почестями и ища [таким образом] воздаяние за милость, под благовидным именем дара совершают, собственно говоря, сделку, поскольку и у продающих принято в ответ на то, что они предоставляют, получать. А принимающие дары, стараясь отплатить за них и при случае отплачивая, делают дело покупателей, ибо подобно им научены брать и платить. (123) Бог же не торговец, который за дешево распродает свою собственность, но Даритель всего, изливающий вечнотекущие источники милостей и ни к чему не стремящийся взамен. Ибо, с одной стороны, Он Сам ни в чем не нуждается, а с другой — никто из возникших не в состоянии воздать Ему за дар.

9. Характерно и очень значимо, что в этом тексте управление мира Богом осмысляется прежде всего не как запугивающая и контролирующая власть (центральное верхнее контекстное поле субьекта власти F в середине верхней сигнификативной горизонтали АВ принципы/формы), а как источник смысловых соответствий и созвучий гармонической взаимодополнительности различных элементов мирового целого в верхнем центральном месономном контекстном поле Блага J (над F). Различение между властью/учительством F с одной стороны и Богом, как единственным источником Блага, с другой можно найти и в известном возражении Иисуса человеку, назвавшему его “благим учителем”: "Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог." (Евангелие от Матфея 19, 17). 

10. Таким образом и у Филона и у Иисуса центральное значение получила связь между нижним центральным контекстным полем служения/обьектов/ценностей Н и верхним месономным контекстным полем Блага J. Эта связь и сознательная ориентация Иисуса на приоритет восходящего созерцания над нисходящей повседневной заботой хорошо прослеживается и в известной притче о заботливой Марфе и созерцательной Марии, которая “избрала благую часть” (т.е. доступ к контекстному полю Блага предложенный Иисусом в его проповеди): "41. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом,42. а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее."(Евангелие от Луки 10:41,42)

11. Однако созерцание (теория) традиционно считалось в греко римском мире привилегией обеспеченных слоев общества, которые могли позволить себе досуг и связанную с ним свободу и бескорыстные занятия. Требуя от своих учеников отдать приоритет созерцанию независимо от внешних обстоятельств Иисус тем самым утверждал фундаментальное значение свободы внутри божественного мироустройства и обязанность человека в полной мере использовать связанные с этим возможности духовного роста в процессе понимания и усвоения восходящих символов и значений. Таким образом Иисус, действуя в русле библейской пророческой традиции (критика человекоугодничества и оппортунизма официального идеологического прорицательства у Исайи, особенно в 30й главе и у Иеремии ср. критику рыночного субьективизма софистов у Сократа и Платона), закладывал основы христианского варианта сюнетивного (понимательного) отношения к действительности.  Об истории сюнетивного подхода см. книгу Алфавит Значений, в частности глава 20.

12. Раннее христианство и в особенности проповедь Павла, воспринимая эти моменты проповеди Иисуса, постепенно нащупывало путь между обозначенными выше двумя противоположными подходами. С одной стороны оно отрицало модель властно рыночной механической интеграции, так хорошо описанную Аристидом, а точнее ограничивало ее внешним кругом человеческой деятельности, с другой стороны оно постепенно переосмысливало модель внутренней религиозной внегражданской богослужебной интеграции всеобщего рабства перед Богом, изложенную Филоном.

13. Критика этой модели очевидна например в известном послании Павла к Галатам, где апостол связывает религиозную истину не с рабством, а со свободой, и в послании к Евреям, где Царство Божие представлено в образе грядущего божественного полиса: "Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего."(Послание к Евреям 13:14)
 
14.Кульминацией этого процесса в котором библейская традиция активно  перерабатывалась с учетом гражданского универсализма стоиков с их различием между земным, несовершенным и небесным совершенным полисом (прежде всего Сенеки и Эпиктета) было конечно учение Августина в его основополагающем труде “О граде Божьем”, надолго определившем развитие европейской политической мысли в течение средневековья и начала Нового Времени.