Этюд о зиме

   Жил-был мальчик. Мальчик как мальчик: смеющиеся глаза да лохматые русые волосы, быстрые ноги и ловкие руки. И велосипед.

   У мальчика был велосипед, с которым он почти и не расставался, от ранней весны до начала зимы, когда снег начинал ложиться на дорожки, и мама не позволяла брать велосипед на прогулки. Но стоило снегу сойти, а земле чуть подсохнуть, удивляясь первой тонкой траве, зеленоватым ковриком покрывающей газоны, пробивающейся сквозь щели в асфальте и весело подсматривающей за кутающимися по зимней привычке прохожими, как мальчик доставал велосипед. Вместе они объехали город вдоль и поперек, побывали на всех набережных, проверили на прочность все мосты. Да, они и правда были неразлучными друзьями, мальчик и его велосипед. Были…

   Но пришел день, велосипед не помнил точно, что за день это был, и казался ли он особенным или тревожным с утра, а может, солнце светило как обычно, и вода привычно с шуршанием разливалась волной, когда он проезжал прямо через центр луж, а мальчик, высоко подняв ноги, позволял педалям крутиться самим по себе, и радостно посмеивался испугу прохожих и лаю собак.

   Пришел день, когда его, привычного ко всему, поставили на стоянку у магазина, приковав цепью и старательно закрыв замок. И оставили. Мальчик побежал в магазин, по своим делам. А после, сжимая сумку в руке, ушел.

   Ушел? Да. Велосипед не верил себе. Он попытался догнать, дернулся, но лишь склонился набок. Надежно прикованный, он не мог сдвинуться, не мог догнать, доехать, добежать – да и как бы он смог, без помощи мальчика? Без его быстрых ног, крутящих педали? Наклонив низко руль, он пытался не плакать, думая, что мальчик вернется, обязательно вернется за ним. Придет домой, и вспомнит, побежит вприпрыжку, и они помчатся по улицам, как делали это сотни и тысячи раз.

  Но день проходил за днем, и от капающих слез – или это дождь оставлял следы на его железной раме? – появлялись борозды ржавчины. Шло время, а он продолжал одиноко стоять на стоянке, с облупляющейся краской и спущенными колесами – сколько не пытался он вздохнуть, наполнить их воздухом и силой, тоска сжимала его, и он, кажется, делался меньше и меньше, сжимался, припадая все ниже к земле.

   Что произошло? Куда и почему ушел мальчик? Велосипед никогда этого не узнал. Ослепшей разбитой фарой он даже не смог увидеть мальчика, когда через месяц, год, два – время давно остановилось для него – тот прошел мимо и глянул с проблеском узнавания на ржавый велосипед, одиноко прикованный посеревшей от грязи цепью на стоянке. Глянул, и пошел дальше, сжимая в руках руль с дисками переключения скоростей новенького велосипеда, на который, кажется, и сесть-то страшно было, такой он был красивый да чудесный, вот он его и катил рядом. Возможно, велосипед услышал шуршание колес по асфальту. Сложно сказать. Он давно ничего не слышал, давно ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Даже того, как мартовское солнце спряталось, и на его раму начали падать крупные хлопья снега, прячущие под толстым слоем его старость, разбитую фару и спущенные колеса, ржавчину его рамы и провисшую цепь. Прячущие его от мира. Туда, где никто не посмотрит на него с жалостью и презрительным состраданием.

   Укутанный липнущим снегом, он заснул. Ушел в сон без сновидений.