Паруса Ойкумены. Глава 3

1. В прошлой главе путем сравнения текстов Элия Аристида (2 век хр.э. ) и Филона Александрийского (1 в хр.э.) мы выявили две модели социокультурной интеграции.  Одной из них была официальная имперская идеологизированная модель представленная Аристидоми , основанная на сочетании бюрократической властной инструментальной вертикали FH и рыночной горизонтали CD с определенными привилегиями для зажиточных слоев городского населения провинций (среднее правое боковое контекстное поле G “своих” инсайдеров и угловая позиционная диагональ GF, соединяющая это поле с верхним центральным контекстным полем субьекта власти F) в виде римского гражданства и городской “свободы” (т.е. очень ограниченного и урезанного местного самоуправления, сохранившиеся письма императору Траяну от наместника Вифинии Плиния Младшего дают хорошее представление о том, какой скромной была на самом деле эта римская ‘свобода”) и некоего минимума возможностей для бедных масс (левое среднее контекстное поле Е “чужих” т.е. аутсайдеров ) протестовать против откровенного беззакония и обращаться к римским властям (верхнее центральное контекстное поле субьекта власти F и верхняя левая, а от наблюдателя правая угловая обязательственная диагональ ЕF)) за помощью.

2. При этом городские ремесленники и крестьяне должны были снабжать своими продуктами (супплементальная/снабжающая угловая диагональ ЕН, соединяющая контекстное поле население городов с нижним центральным контекстным полем ценностей Н) зажиточные городские слои “своих” инсайдеров G (нижняя правая избирательная угловая диагональ HG) таким образом, чтобы при этом государству шли собираемые городами налоги (центральный вертикальный направленный вверх иструментальный вектор HF).

3, Иными словами в плане контекстного отображения этой динамики перед нами сочетание эгономики CFD т.е. гарантированного государством F обогащения индивидуальных собственников (нижнее правое контекстное поле личности С) с помощью использования рыночного механизма (нижняя репрезентационная горизонталь CD, соединяющая С с левым нижним контекстным полем мира/рынка D) с субактономикой FEHG (см. выше ее детальное описание, которая в свою очередь делится центральной вертикалью FH на привилегированную преферономику HGF и массовую реферономику HEF.

4. Вторая альтернативная модель это описанное Филоном восхождение индивидуального раба Божьего в контекстном поле обьектов/работников/ценностей Н к верхнему месономному контестному полю смысловых соответствией/Блага J (над F) посредством постижения символических значений библейских заповедей на верхней означающей/сигнификативной горизонтали АВ, соединяющей общие принципы/нормы в верхнем левом контекстном поле А (такие как справедливость и истина) с отдельными специфическими жизненными формами, обычаями и заповедями в верхнем правом контекстном поле конкретных традиций/жизненных форм В.

5. В этой модели коммуникативное измерение, отображающее соотношение между “своими” G и “чужими” Е в виде центральной коммуникативной горизонтали GE, не опосредуется ни государственной властью F, ни общими, хотя бы рыночными ценностями Н, как это было в описанной выше субактономике GFEH, оно в буквальном смысле остается висящим в воздухе. На практике эта нехватка культурного опосредования коммуникативного измерения идентичности в модели интеграции Филона означала в той или иной степени легитимацию отчуждения, напряженности и конфликта между “своими” G и “чужими” Е.

6. Конечно в принципе  можно было бы полагать, что верхнее месономное поле Блага J и будет выступать в этом случае в качестве посредника. Действительно в идущей от ближайших преемников раввинского законоучителя Гиллеля Старшего и сохраненной в еврейском трактате Поучения Отцов Авот традиции это контекстное поле порой отождествляется с миром (“шалом”) и ему в этом смысле придается большое значение. Однако такое переосмысление Блага как “мира” накануне катастрофического обострения этноконфессиональных отношений между еврейской общиной в Египте и в Иудее и ее нееврейскими соседями, а также не менее острых культурных, социальных и идейных конфликтов внутри самого еврейского общества этой эпохи в лучшем случае только начиналось.

6. И если Элий Аристид подчеркивает (крайне преувеличивая скромные достижения римлян в этой области) установление к середине 2 века (после жестокого подавления разнообразных восстаний) межобщинного гражданского мира и согласия внутри римского Средиземноморья, то Филон (в полном соответствии с острейшими межобщинными этноконфессиональными конфликтами на Ближнем Востоке накануне гигантского взрыва этих конфликтов в виде Иудейской войны 66/73 гг.  и дальнейших потрясений в этой сфере в эпоху Траяна и Адриана ) наоборот обозначает реальность антагонистической борьбы внутри римского провинциального общества.

7. Его собственное отношение к этим конфликтам неоднозначно: с одной стороны он осуждает их и видит их причины в поглощенности материальными интересами и честолюбием, а с другой он считает нормальным борьбу “разумных” с “глупыми” и “порочными”, хотя бы в виде обличения. Сходное неоднозначное отношение мы можем наблюдать и у его современника Иисуса: с одной стороны призывы  любить врагов и борьба с социальным отчуждением и изоляцией, с другой стороны беспощадное обличение и призывы к разделению не только общества, но и отдельных семей того, кто по его собственным словам принес “не мир, но меч”.

7. Ниже я цитирую сначала соответствующий текст Элия Аристида, а затем текст Филона.

97. Таким образом, весь населенный мир, как во время праздника, отложил в сторону оружие - бремя прошлого - и вольно обратился к красоте и радости. Всякое иное соперничество среди городов прекратилось, и все они соревнуются только в одном: чтобы каждый из них явился самым прекрасным и приветливым.[114] Все они изобилуют гимнасиями, водоемами, пропилеями, храмами, мастерскими, училищами. Так что с полным правом можно сказать, что весь населенный мир словно бы вновь вернулся к здоровью после долгой болезни.
98. Этим городам вы не устаете посылать ваши дары, и невозможно сказать, кто из них облагодетельствован вами больше, ибо ко всем вы испытываете одинаковую любовь.
99. И вот города сияют блеском и красотой, весь мир красуется, словно сад. Дым, поднимающийся от равнин, и сигнальные огни союзников и врагов исчезли, словно ветер унес их по ту сторону земли и моря. Вместо этого явились радующие зрелища и несчетные состязания. Подобно неугасаемому священному огню, праздники никогда не прекращаются, но переходят от одних к другим, из одного места в другое, а такое место есть всегда, ибо этого достойны все люди. И только те, кто живет не под вашей властью, - если такие еще есть - вправе сожалеть о благах, которых они лишены.
100. Лучше всех вы доказали расхожее мнение, что земля - мать и общая отчизна всех людей.[115] Ныне действительно и грек, и варвар легко может странствовать как со своим добром, так и без него, куда пожелает, как если бы он просто переходил из одного отечества в другое. И его не путают ни Киликийские ворота,[116] ни узкие песчаные дороги сквозь Аравию к Египту, ни неприступные горы, ни бескрайние реки, ни дикие племена варваров. Ибо для безопасности ему достаточно быть римлянином, а точнее, одним из тех, кто живет под вашей властью.
101. Вы исполнили на деле слова Гомера о том, что "общею всем остается земля".[117] Ибо вы измерили пространство всего населенного мира, перекинули мосты через реки, прорубили конные дороги в горах, наполнили пустыни пристанищами, укротили природу порядком и размеренной жизнью. И я думаю, что жизнь, которая существовала до вас, была такой, какой, по сказкам, была до Триптолема,[118] - суровой и грубой, почти как у нынешних горцев.[119] Сегодняшняя упорядоченная жизнь началась с Афин и утвердилась в ваше время: вы пришли вторыми, но оказались лучшими.
102. Сегодня не нужно составлять описания земель и перечислять их законы и обычаи,[120] ибо вы открыли всем путь по всей земле. Вы распахнули все ворота населенного мира и предоставили всем, кто хочет, возможность все увидеть собственными глазами.[121] Вы установили законы, единые для всех, и положили конец тому прошлому, которое забавно в рассказах, но несносно для ума. Вы сделали возможными междоусобные браки[122] и устроили жизнь всего населенного мира таким образом, словно это один дом.

8. А теперь текст Филона.

О потомках надменного Каина и о его изгнании.

(114) От этой тени и ее мимолетных сновидений рождается сын, получивший имя Фовел (Быт. 4:22); оно означает "вся целиком". Ибо в действительности те, кто получил богатство и здоровье, это ставшее у людей поговоркой составное благо, считают, что приобрели себе вообще все [вещи]. (115) А если им еще к тому же достанется какая-нибудь дающая независимую власть должность, они, надувшись и воспарив под облака от пустого самомнения, забыв самих себя и то, из какой тленной материи они сотворены, думая, что на их долю выпала природа, устройство которой представляет собой нечто большее, чем [устройство] человеческой [природы], и в своей надменности самих себя превознося [воздаваемыми] почестями, [открыто] обожествляют себя. Ведь уже и до настоящего времени некоторые, например, осмелились утверждать, что не знают истинного Бога (Исх. 5:2), в своем чрезмерном увлечении телесными и внешними вещами забыв о том, что они всего лишь люди.
 
(116) Тщательно описывая каждого из них, [Законодатель] далее говорит, что этот человек "был ковачом всех орудий из меди и железа" (Быт. 4:22). Ибо душа человека, целиком занятого либо телесными удовольствиями, либо материями внешних предметов, подвергается, как на наковальне, постоянной ковке вожделениями с их долгими замахами и гулкими ударами. Всегда и всюду ты можешь увидеть, как те, кто более всего любит свое тело, расставляют сети и силки, чтобы поймать то, к чему они стремятся; [ты можешь увидеть,] как тех, кто любит деньги и славу, неистовое стремление к этим вещам посылает на края земли и за море и как они своими безграничными желаниями, словно сетями, тянут к себе отовсюду плоды всех уголков земли, пока от чрезмерного усилия крайнее напряжение не оканчивается разрывом и противоположно направленный рывок не швырнет тянущих на землю вниз головой. (117) Все эти люди являются творцами войны, почему и говорится, что они обрабатывают железо и медь, посредством которых ведутся войны. Ибо всякий, кто смотрит в корень, обнаружит, пожалуй, что величайшие раздоры, как между отдельными мужами, так и между целыми городами, и в древности возникали, и сейчас продолжаются, и будут происходить впредь либо из-за женской красоты, либо из-за денег, либо из-за славы, либо из-за почестей, либо из-за власти, либо ради какого-нибудь приобретения, либо, говоря вообще, ради получения всех тех преимуществ, которые имеют отношение к телу и внешним вещам; (118) но ради образованности и добродетели, являющихся благами ума, [то есть] лучшей части нашего существа, еще никогда ни один чужестранец и ни один соплеменник войны не начинал; ибо это вещи по природе мирные, и при их господстве можно увидеть и соблюдение законов, и устойчивое состояние общества, и все прочие прекраснейшие вещи, [но увидеть их можно только] зоркими очами души, а не мутным телесным зрением; ибо телесное зрение видит лишь наружную сторону, тогда как глаз ума, проникая внутрь и углубляя свой взор, ясно видит то, что скрыто в самом сердце.
 
(119) А возникают все волнения и распри среди людей почти всегда не из-за чего-либо иного, как из-за того, что в действительности является тенью. Ибо Законодатель назвал изготовителя военного оружия, меди и железа, Фовела, сыном Селлы, тени, основывая свою философию не на словесных ухищрениях, но на непревзойденной красоте мыслей. Он ведь понимал, что всякое войско, будь оно морским или сухопутным, выбирает величайшие опасности ради телесных наслаждений или ради изобилия внешних вещей, из которых, как свидетельствует подвергающее все испытанию время, ни одна не является надежной или устойчивой; ибо они подобны теням, которые напоминают лишь очертания поверхности твердых предметов и исчезают сами собой.

О смешении языков

Итак, сближений во имя греховных дел следует всячески избегать, а вот союзы друзей разума и знания — упрочивать. (41) Вот почему, когда я слышу: "Мы все дети одного человека, мы люди мирные" (Быт. 42:11), — то восхищаюсь столь безупречным созвучием слов, но хочется сказать мне: было ли такое, дорогие мои, чтобы вы отвергали войну и приветствовали мир, раз уж объявили себя детьми одного отца, не смертного, но бессмертного, человека Божьего, который будучи Логосом Вечного, сам не подвержен гибели? (42) Ведь иные признали для души множество начал, ввергнув себя тем самым в порок, именуемый многобожием: эти, повернувшись каждый к своему алтарю, творят усобицы и распри с другими народами. (43) А другие приветствуют единое начало и почитают единого отца — верный разум, будучи исполнены восхищения перед безупречным и изящным созвучием добродетелей: эти живут жизнью спокойной и безмятежной, но не какой-то ленивой и недостойной, напротив, — исполненной мужества и яростной борьбы с теми, кто пытается расторгнуть содружество и вечно старается смешать и спутать торжественные слова взаимной клятвы. Ибо так устроено природой, что люди мирные становятся воинственны, когда встают на пути тех, кто пытается поколебать равновесие души.
 
(44) Справедливость слов моих подтвердит каждый приверженец добродетели, ибо имеет такой же образ мыслей, а еще — тот участник пророческого хора, который, исполнившись божественного вдохновения, изрек: "Мать моя, еликим ты родила меня — человеком, который сражается со всей землею, человеком, который ненавистен всей земле! Никому не давал я в рост, и мне никто не давал в рост, и не лишился я силы из-за проклятий их" (Иер. 15:10). (45) Но разве не всякий мудрец — непримиримый враг всех порочных, хотя нет у него ни триер, ни военных машин, ни оружия, ни войска, чтобы защититься, но только силы разума?
 
(46) Ибо когда наблюдает он среди мирного мира неустанную взаимную войну — не только между народами и странами, городами и деревнями, но между семьями и членами семьи, то может ли он не увещевать, не бранить, не наставлять, не вразумлять денно и нощно, когда душа его не может быть покойна из-за природной ненависти к пороку? (47) Ведь люди в мирной жизни ведут себя точь-в-точь как на войне: мародерствуют, грабят, обращают в рабство, опустошают, разрушают, глумятся, истязают, растлевают, оскверняют, умерщвляют исподтишка, а если превосходят силой, то открыто. (48) Ибо каждый из них, поставив себе целью богатство или славу и направляя к ней каждый свой жизненный поступок, пренебрегает справедливостью и преследует несправедливое, избегает общности и рвется обладать всеми благами единолично, людей ненавидит и ненавидим ими, разыгрывает доброжелательность и дружит с лживой лестью, но к дружбе подлинной враждебен, правду ненавидит, за ложь стоит горой, помогать ленив, вредить ретив, с клеветой не задержится, с заступничеством подождет, надует мастерски, клятву преступит, доверие обманет, гневу своему подчинится, наслаждению уступит, зло сбережет, благо погубит.
 
(49) Вот они — вожделенные сокровища этой воспеваемой и обожаемой мирной жизни. Их образ носит в себе мысль каждого глупца, восхищаясь и преклоняясь перед ними. Это рождает естественное негодование всякого мудреца, и обращается он к матери и кормилице своей — мудрости — с такими словами: "Мать моя, еликим ты родила меня" — не с мощью телесной, но с силой ненависти к пороку, человеком неприятным и воинственным, чье природное миролюбие уступило место враждебности к тем, кто уродует вожделенную красоту мира. (50) "Никому не давал я в рост, и мне никто не давал в рост", ведь ни они никогда не пользовались моими благами, ни я — их злом, но, как сказал Моисей, "я не взял ни у одного из них желаемого" (Числ. 16:15), ибо они скопили все вожделения свои, как будто это не пагуба, а величайшая польза. (51) "И не лишился я силы из-за проклятий их, посланных на меня" — нет, я собрался, крепко взялся за божественное учение — и не пострадал, не сломался, но крепко осудил тех, кто не занимается самоочищением. (52) "Ибо положил нас Бог в пререкание соседям нашим", как сказано где-то в гимнах (Пс. 79:7), всех, кто привержен правильному образу мыслей. И в самом деле, разве не самой природой назначены в пререкание те, кто ревнуют к знанию и добродетели? Они охотно борются с соседями души: обличают живущие бок о бок с нею услады, обличают идущие рука об руку с нею слабости и страхи, внося смятение в стройные ряды страстей и пороков; обличают они и всякое чувство: зрение — из-за увиденного, слух — из-за услышанного, обоняние — из-за воспринятых запахов, вкус — из-за вкусов, а еще осязание — из-за тех частных ощущений, которым случается возникать в теле; и, разумеется, обличают они речь — из-за того, что ей угодно излагать. (53) Предметы, способы, причины чувств, высказываний и состояний — вот что стоит глубоко изучать и тем избегать всех возможных промахов. (54) А тот, кто без пререкания одобряет все подряд, тот незаметно обманывает сам себя и воздвигает против своей души невыносимых соседей, которых лучше подчинить себе, а не терпеть их власть, ибо, главенствуя, они наносят огромный ущерб, ибо их царь — безумие, а подчиняясь, они утратят свою строптивость и будут послушно служить.

(107) А слова "построим себе город и башню, высотою до небес" (Быт. 11:4) наводят на такую мысль: Законодатель считает, что города — это не только то, что выстроено из земного материала — из камня и дерева, но и то, что люди, водрузив в душе своей, носят с собою повсюду. (108) Понятно, что эти последние — прообразы, ибо устройство их более причастно божественному, а те — лишь подражания, ибо их состав подвержен гибели. Все города бывают двух родов — хорошие и дурные. Устройство хорошего города — демократическое, проникнутое уважением к справедливости, его верховные правители — закон и правосудие, и такой город есть гимн во славу Бога, а дурной город — это подделка под хороший, фальшивая монета, перечеканенная под настоящую, это власть черни, обожающей несправедливость, и в таком городе беззаконие и неправый суд подавляют всех и вся. (109) Граждане первого города благородны, второй же населяет толпа негодных, предпочитающих порядку беспорядок, устойчивости — неразбериху.
 
(110) Но не довлеет себе глупец в греховных своих делах — ему нужны союзники: он призывает встать без колебаний с ним рядом в единый строй и зрение, и слух, и всякое чувство, и пусть, мол, каждый сам обеспечит себя всем надобным для службы. Но и другую силу, неукротимую по самой природе своей, возбуждает и поднимает он — боевую силу страстей, дабы в неустанных упражнениях сделалась она несокрушимой, (111) И вот, призвав таких союзников, ум глупца говорит: "Построим себе город" (Быт. 11:4), то есть: "Укрепим владения свои, дабы не стать легкой добычей для врагов. Разделим и распределим как бы по филам и демам все силы души, одни приписав к части разумной, другие — к неразумной. (112) Изберем правителей, способных без устали нам добывать богатство, славу, почести и наслаждения. Составим законы: они запретят справедливость как источник бедности и бесславия и будут отстаивать право силы во имя тех, кто всегда способен урвать больше других. (113) И "башню" возведем, в которой, как в кремле, надежно воцарится порок, и пусть стопы его попирают землю, а голова достигает небес, ибо высоко возносит он ее в надменности своей". (114) И в самом деле, башня эта не только зиждется на людских беззакониях — она посягает на самые олимпийские выси, выдвигая соображения нечестивые и безбожные: иные говорят, что Бога нет, иные — что есть Он, но не промыслит, иные — что Вселенная никогда не знала рождения, иные — что была сотворена однажды и с той поры движима причинами неопределенными и случайными, когда оплошно, когда сносно, как бывает с кораблями или упряжками — (115) ведь часто, дескать, плавание или забег идет без вмешательства возниц и кормчих, а провидение, утверждают они, не может проявляться время от времени, нет, если люди промыслят часто, то Бог — всегда, ибо, как принято считать, Он ошибаться не может.

9. В следующей главе мы посмотрим на один из таких конфликтов. Речь идет о событиях 38 г. в Александрии, о которых сам Филон подробно рассказывает в специальном сочинении Против Флакка.