Внимая Шекспиру

         Григорий Булыгин, популярный актёр второго, третьего и четвёртого планов в российских сериалах, почувствовал, что ему уже пора пробовать себя в высоком искусстве. Во всех сериалах от него жена уходила к главному герою. Поскольку эти сериалы смотрели, в основном, сердобольные старушки, то они заваливали Булыгина письмами с советами.

         Все конверты Булыгин аккуратно складывал в две стопки. К первой, принадлежали письма, которые начинались со слов: “Что же ты за мужик? Или у тебя уже того...”, и далее шли легкодоступные, но проверенные, советы, как укреплять мужское здоровье. Булыгину предлагалось пить отвар из рогов голубых баранов, обитающих в районе Гималаев, но не перепивать, чтобы самому не стать одним из тех голубых. Григорий женат не был, но, на всякий случай, все инструкции с дозами по употреблению бережно хранил. Во второй стопке  лежали сочувственные письма: “Не переживай, болезный. В новом сериале у тебя обязательно будет новая жена”. Булыгин не переживал и по ночам читал Шекспира, вживаясь в образ черепа бедного Йорика.

         Неожиданный поворот в его карьере случился, когда Григорий внезапно получил письмо от бывшего одноклассника Гены Марголина, несколько лет назад иммигрировавшего в Америку. До переезда в новую страну, Марголин работал инженером в конструкторском бюро. Америка Гену разочаровала. Найти в ней работу по специальности было невозможно, поскольку никто не понимал что означало в его резюме – “стоял у кульмана”. А кто понимал, думал зачем дедушке Гене ещё работать. Ведь тем, кто использовал такие странные технологии, по мнению американцев, было уже, по крайней мере, лет девяносто.

         Шаткость положения заставила Гену проанализировать в чём же он всё-таки лучше среднего американца. Анализ оказался неутешительным. Единственным козырем Марголина, как и любого российского инженера, было неплохое знание разговорного русского языка. И вот тут, в иммигрантской общине ему рассказали о славной шпионской школе в калифорнийском городе Монтерее. Школа была знаменита не своими шпионами, а тем что там преподавали русский язык. Кроме того, там часто открывались вакансии для новых учителей. Гена полагал, что преподавателей засылали в тыл вместе с их студентами, на случай если у шпиона возникнут вопросы по тонкостям русского языка. Такой подход казался наиболее оптимальным и экономил деньги на международные переговоры. А кто ж из новых иммигрантов не хотел оказаться временно на бывшей родине, да ещё когда всё включено и бесплатно, и похвастаться своими успехами в области шпионажа перед оставшимися товарищами.

         Естественно, школу заваливали мешками писем со всей Америке от бывших жителей Одессы, Нижнего Новгорода и других окрестностей советских территорий. Все они говорили по-русски, но по разному. Чтобы хоть как-то бороться с русской “оккупацией”, школа разработала специальный опросник для отсеивания кандидатов. К большому Гениному сожалению, вопросы были сложными и привели его в тупик. На пример, кандидату требовалась рассказать американцам о “склонении существительных”. Гена вспомнил, как в молодости, он, по существу, склонил буфетчицу Люсю задержаться после работы в студенческой столовой, чтобы потом долго целоваться. Однако, написать о таком “склонении” он не решился, так как опасался, что курсанты замучают его вопросами о деталях и попросят Люсин адрес для явочной квартиры.

         Следующее задание требовало перевести на русский язык название романа Хемингуэя. Предлагались варианты:
         - По ком звонит колокол
         - По кому звонит колокол
         - Почему звонит колокол
Никаких Хемингуёв Гена не читал. Но он сразу понял, что это ловушка - ведь правильного, на его взгляд, перевода “По чём звонить в колокол” в билете не содержалось. В конце концов, Гена решил сохранить лояльность бывшей родине и отказаться от затеи учить шпионов правильному русскому языку.

         Прокрутив в сознании бывшую жизнь, Гена вспомнил о Гришке Булыгине и решил стать агентом, но не шпионским, а театральным. Поскольку о Булыгине, кроме пенсионеров, смотревших русские каналы, никто не слышал, он решил сделать ставку на эту возрастную категорию.

         Русское телевидение в Америке было “опиумом” для тех пожилых иммигрантов, кто не мог говорить на американском языке. Бесконечные концерты и репортажи о заседаниях думы очень помогали пенсионерам ориентироваться в повседневной, американской жизни, особенно в продовольственных магазинах. Встретив бывших соотечественников, наши люди сразу начинали обсуждать политику:
         - Безобразие, вы знаете, что Жириновский учудил на этот раз?
Споры продолжались долго и собеседники забывали, что давно живут в  Америке, а их внуки понятия не имеют о том, что такое дума.

         Получив согласие от Булыгина, который дальше Турции нигде не был, Гена с размахом снял каморку на третьем этаже начальной школы и дал следующее объявление в русской газете: “Дорогие Товарищи и Господа! Поддержим народного актёра Европы и Америки, только что потерявшего жену в “На Вертеле”. Кто ещё не досмотрел, не волнуйтесь – её не съели. Неисправимый романтик, Григорий Булыгин, будет читать вам сонеты самого Шекспира. Поддержка вашего любимца с первого по двадцатый ряд – всего 55 долларов, а с двадцать первого по сороковой – 50. Занятие мест в порядке прихода”.

         Концерт был назначен на семь вечера. Чтобы задерживать безбилетников, Гена поставил у лифта самодельный шлагбаум, который он поднимал только после покупки билетов. Кабина лифта была узкой и вмещала не более шести худеньких человек, ведущих здоровый образ жизни.  По лестнице на третий этаж пенсионеры подниматься не рисковали, да и кроме того, такой поход занял бы у них, как минимум, восемь сонетов Шекспира. В семь двадцать зрители начали съезжаться. Они чинно подходили к Гене, молча протягивали деньги и с достоинством, по две пары, втискивались в лифт. Погрузка и разгрузка поклонников Булыгина - Шекспира заняла полчаса.

         Григорий никогда до этого не сталкивающийся с “еврейской пунктуальностью” с семи часов ошарашенно поглядывал из-за ширмы в пустой зал, нервно повторяя двадцать третий сонет Шекспира: “как тот актёр, который, оробев, теряет нить давно знакомой роли...”

         Когда без десяти восемь Марголин взбежал на сцену, к его радости, зал был наполовину полон. Это были ряды с двадцать первого по сороковой. С наигранной весёлостью, Гена воскликнул:
         - Друзья, Шекспир Вильям – это великий английский драматург. Ну а Григория Булыгина, вам представлять не надо.

         Приободренный Булыгин подошёл к микрофону и с затуманенным взором романтика шестнадцатого века стал читать двадцать третий сонет. Когда он дошёл до строчек:
         - Так я молчу, не зная, что сказать,
         Не оттого, что сердце охладело,
Лев Захарович с двадцать четвёртого ряда спросил, как ему показалось тихо, жену:
         - Шо он там сказал?
Фира Семёновна, как ей казалось тихо, ответила мужу:
         - Он молчит и не знает, что сказать. Но сердце у него ещё не охладело.
         - Ничего себе, не знает, что сказать. А мы заплатили сто долларов на двоих. Вот почему от такого растяпы уходят жёны.
         - Громче, - послышалось с тридцать седьмого ряда.
Булыгин растерялся и громче повторил:
         - Так я молчу, не зная, что сказать...
         - Та мы не вам. Пусть Фира Семёновна нам громче повторит.
         - Он сказал, что сердце ещё не охладело, - повернулась назад Фира Семёновна.
Пенсионеры сочувственно закивали.
         - Бедный, у него ещё и проблемы с сердцем.

         Булыгин понял, что изобразить печаль тихим голосом в этом зале не удасться, и вскричал последние строки сонета:
         - Услышишь ли глазами голос мой?
В последнем ряду мужчина возмутился:
         - За кого этот чтец нас принимает? Он хочет, чтобы мы его слушали глазами. Будто у нас нет слуховых аппаратов?
А кто-то из двадцать восьмого ряда схохмил:
         - Что он так кричит? Хочет заглушить микрофон?

         Закончив сонет, Булыгин поклонился, и все захлопали стоя. Сердце артиста было согрето. Но поскольку зрители уже встали, то, продолжая хлопать, они начали дисциплинированно перемещаться в первые двадцать рядов. Овации продолжались пятнадцать минут, пока все не расселись.

         В это время в зал проникли Горелики. Помахав рукой всем знакомым, они двинулись, как им казалось тихо, в двадцать первый ряд. Пол зала завибрировал. Тут же к ним подскочил Марголин с протянутой рукой.
         - Так как мы пропустили пол концерта, то заплатим только половину, - тоном, исключающим переговоры, зашептал муж Горелик.

         Сорок седьмой сонет поверг публику в новое изумление словами:
         - У сердца с глазом - тайный договор:
         Они друг другу облегчают муки.
         - То-то вчера по русскому каналу доктор говорил, что всё в организме связанно, - вздохнула Белла Абрамовна. – Вот почему, когда у меня чешется глаз – в сердце что-то ёкает.

         А Булыгин, почувствовав внимание зала, вдохновенно продолжил, переходя к сонету девяносто три:
         -  Прекрасно было яблоко, что с древа
         Адаму на беду сорвала Ева.
Восприняв эти слова, как сигнал, Фира Семёновна, зашуршав, открыла сумочку и протянула мужу яблочко.
         - Кушай Лёва. Там полезные витамины.

         Новую полемику добавил сонет сто восемнадцать:
         - Я заболел не в шутку и лекарства
         Горчайшие глотал себе во вред.
         Но понял я: лекарства - яд смертельный...
Дина Михайловна победно повернулась к соседям и радостно зашептала:
         - А что я говорила. Никаких лекарств. Идём только к гомеопату.

         Постепенно немолодые люди втянулись в мелодику стиха Шекспира и с грустью стали вспоминать молодость и ушедшие любовные переживания. Никто кроме Гореликов, которые жалели, что опаздали, не жалел, что пришёл на концерт, а Булыгин был, как никогда, в ударе. 

         Когда последний сонет был закончен, зал разразился овациями. А Лина Борисовна извлекла из сумочки букетик и, расправив цветы, вышла на сцену.
         - Спасибо, дорогой Григорий, и дай вам бог хорошей жены в жизни и в сериалах, - выразила она всеобщее пожелание зала. А потом, на ушко добавила:
         - Кстати, слышала про верное средство – отвар из рогов голубых баранов.

         Булыгин был тронут искренностью и поддержкой этих странных зрителей и обещал ещё вернуться в Америку, когда Шекспир напишет новые стихи. А Гена Марголин понял, что нервная жизнь театрального агента не для него и решил переквалифицироваться в агенты по недвижимости.