Красная линия. Глава девятая. Духовная миссия

Сеть состоит из одних дыр, а в них попадается рыба


Еще накануне столкновений в Пекине архимандрит Иннокентий для поддержания своей паствы выезжал в деревню Дуньдинань, расположенную в 50 верстах от столицы, единственное село, где жили православные китайцы. Через четыре дня деревня была сожжена, несколько христиан убито, остальные сбежали. Та же участь постигла и Северное подворье, в котором располагалась Духовная миссия. Всего во время восстания ихэтуаней погибло 222 православных китайца, утрачены многочисленные документы миссии, которые хранились почти два века.
Северное подворье располагалось в Бэйгуане, в северо-восточном углу Пекина, возле городской стены, на площади более 20 гектар – своеобразный уголок старой России. В подворье находились Успенский кафедральный собор, двухэтажный Храм Всех Святых Мучеников, построенный на фундаменте Свято-Николаевской церкви, бывшие мужской и женский монастыри с небольшим числом послушников и монахов, библиотека, школа для русских и китайцев, молочная ферма, на доходы которой существовала миссия, типография, мельница, свечной завод и даже пасека. Когда-то сюда не доносился шум города, царили тишина и покой, и вот все подверглось разграблению.
В Бэйгуане существовала китайская православная школа, в которой занятия велись на китайском языке. Китайские дети учили русский язык и знали его настолько, чтобы петь в хоре и прислуживать в церкви. При школе был китайский дьякон.
Помимо этого, православная миссия владела также трехэтажным домом на улице Хадамэнь и православным кладбищем за воротами Андинмэнь. В Бэйдахэ на берегу моря находилась архиерейская дача, сад, часовня и маленький домик для младшего персонала.

Официальный статус миссии в Пекине был закреплен пятой статьей Кяхтинского договора 1727 года, а ее численность обычно не превышала 20 человек. Первоначально в ее составе были только священнослужители и ученики. В XVIII в. постепенно был введен институт приставов миссии. Стали  прикреплять ученых, врачей, художников. В  составе двенадцатой духовной миссии находились врач Кириллов, художник Легашев, ботаник Бунге, астроном Фукс и профессор Ковалевский. В качестве светского члена  в миссию попал Васильев, труды которого принесли мировую славу российскому китаеведению. Нынешние сотрудники Попов, Гомбоев и Колесов были учениками профессора Васильева. Его недавняя смерть болезненно всеми переживалась.
Как только в Пекин вошли союзные войска и началась мирная жизнь, архимандрит Иннокентий (Фигуровский) с Павлом Степановичем  Поповым, с его коллегой Колесовым,  и помощниками стажерами - выпускниками Петербургского университета прибыли на территорию разрушенного Северного подворья. На тот момент в нем проживало несколько человек. Их  привлекли к  восстановительным работам.  Людей все же не хватало, и через посла Гирса архимандрит обратился за помощью к коменданту русской зоны оккупации Пекина, полковнику Модль. Людей выделили, и дела пошли на лад.

По приезду, архимандрит приступил к осмотру сохранившихся церковных книг, икон и прочей утвари, а Попов с Колесовым и стажерами начал разбор груды коробок и пожелтевших от времени бумаг. Со слезами на глазах Попов зачитал присутствующим строчки чудом сохранившегося, дневника, который вел его учитель Васильев в 1840 году в Пекине. 
«Архимандрит не позволяет без его разрешения и ведома распоряжаться хоть копейкой,  даже из денег, которые высылает Казанский университет для оплаты учителей. Последних он нанимает неграмотных и беспомощных».
Было это шестьдесят лет назад, когда молодой Васильев, студент Казанского университета был отправлен в Китай в составе духовной миссии. Прикомандированный к ней, он самый беззащитный очутился на положении ученика и попал под «руководство» мелочного невежественного человека – архимандрита Поликарпа Тугаринова. «Жестокий до самодурства», - именно так Васильев его характеризовал.
- Вы понимаете, святой отец, - обратился Попов к отцу Иннокентию, - я уже не раз задумываюсь на предмет устроенности человека. Чем труднее его существование, тем активнее реализуются заложенные в нем возможности. Трудно только представить, как удалось моему учителю Васильеву выполнить такое большое количество задач: усвоить тибетский язык с его наречиями, изучить санскритский, китайский и маньчжурский, дополнить познания в монгольском языке. Ему поручалось изучение литературы, истории, географии и статистики, религии, наук и искусства, торговли и промышленности Китая, Тибета, Маньчжурии и Монголии!

- Так и есть. И в библии сказано: «Через тернии к звездам». А вы обратили внимание, уважаемый Павел Степанович, - заметил отец Иннокентий, - что та самая двенадцатая духовная миссия, в которой находился, наряду с Палладием Кафаровым, Горским и Захаровым, магистр Васильев пребывала в Пекине тоже, как и сейчас,  в бунташный период. Опиумные войны тогда закончились подписанием Нанкинского договора.  По сути дела этот договор, а также последующие дополнительные соглашения, навязанные европейской цивилизацией,  и явились прологом Тайпинского восстания и настоящего кризиса в Китае. - Вот вы, - продолжил отец Иннокентий, - пишете в газеты разные статьи о текущих событиях с выводами и заключениями. Так я думаю, что вам будет, не во вред познакомиться с материалами тех лет и вернуться к запискам Палладия Кафарова и вашего учителя Васильева. Кстати, вдовствующая императрица Цы Си ровесница тех событий.
- Очень, очень интересно, ваше преподобие. Ваше предложение заслуживает самого пристального внимания. Ведь говорится, что кто не познает прошлого, тот не поймет настоящего. Что касается Нанкинского договора, от него пострадали не только китайцы, но и мы, ваше преподобие. С тех пор наша торговля с Цинской империей в Кяхте сократилась в разы и мы, практически, перестали пить настоящий китайский чай.  Помните, что писал Гончаров в повести «Фрегат Паллада»? А мне его строчки запомнились.

«Когда корабль пришел в Шанхай, автору книги после завтрака на берегу подали чай.
 – Да чай это или кофе? – спросил писатель китайца, который принес ему чашку. «Теа, теа», забормотал он…
 - Не может быть, отчего же он такой черный?»
- Оказывается, - продолжил Попов, -  в прежние времена, когда чай поступал к нам только из Китая и чаще через Кяхту, в России пили светлый зеленый чай. Объемы торговли были достаточно большими. Так, кяхтинский погранкомиссар Петухов в донесении сообщал о привозе в соседний китайский Маймачен товаров на 7500 верблюдах и 1065 телегах. Вы представляете, и в основном, это был чай.
- Черный чай в Россию, - заметил Колесов,- пришел позднее из Индии и, главным образом, как вы правильно подметили Павел Степанович, через Англию. Чай, поступающий морским путем, стал дешевле «сухопутного» и торговля в Кяхте стала нерентабельной. Вот где зарыта собака и вот почему мы перестали пить зеленый чай, а перешли на черный - английский.

Все,  что было связано с Духовной миссией,  было близко и дорого Попову. Как и многие его предшественники: Кафаров, Горский, Храповицкий, Оводов, он тоже был из семьи священника и должен был им стать. Вначале Курское духовное училище, затем духовная семинария и Петербургская духовная академия. Однако через год, в июне 1866 г. ушел из академии и  был уволен из духовного звания. Поступив на восточный факультет Петербургского университета, окончил  китайско-монгольско-маньчжурский разряд с ученой степенью кандидата.
Благодаря многолетнему усердию, Попов составил русско-китайский словарь, издал словарь Палладия Кафарова и по утверждению Васильева «стал центром всей китайской семьи». Все дороги китаеведов вели в Пекин, тем более, когда он стал центром военных  событий. И вот Пекин повержен и в нем состоялся военный парад союзных войск. Первой, открывая торжество, шла колонна русского отряда общей численностью 800 человек.
- Как же это произошло? - думал Павел Степанович Попов? Ведь Николай II, Куропаткин и даже адмирал Алексеев вроде бы не хотели участвовать в захватническом походе союзных войск на Пекин, а тут штурмовали и шагали на параде первыми?

Было общеизвестно, что наместник Алексеев в телеграмме в Военное министерство докладывал: «Я еще более убедился в крайней поспешности и неосторожности ныне уже совершившегося наступления на Пекин», но он же 25 августа с шиком въехал в столицу Китая на русской тройке и организовал торжественный обход русских частей. Слова власть держащих, явно, не сходились с их делами или, может быть, они не управляли, а следовали за стихийным ходом военной машины.
Попова и всех защитников миссии крайне возмущали мародерство и насилие над беззащитным населением Пекина. И корреспондент, коллега Попова по университету Дмитрий Янчевецкий писал: «В 1900 году в течение одного месяца Пекин был так разграблен цивилизованными союзниками, как несколько столетий назад его грабили и разоряли маньчжуры, монголы и другие полудикие кочевники Азии». С этим нельзя было не согласиться.
Вновь в Пекине, как и во время Тайпинского восстания, когда Духовную миссию возглавлял Кафаров, беспорядки.  Как и тогда, иностранные войска захватили и разграбили столицу Китая. Но тогда русские спасли свое лицо, и даже получили выгоды, благодаря содействию китайцам в урегулировании конфликта  с англичанами и французами, а сейчас потеряли. И потеряли не только лицо, но и результаты двухвекового труда нескольких сотен сотрудников Российских Духовных миссий в Пекине, которые налаживали дружественные отношения с великим соседом. И вот, разом наведенный между Россией и Китаем мост рухнул.
- Вы слышали ваше преподобие, - обратился Попов к архимандриту Иннокентию, - говорят палаты запретного города, его тронные залы, кабинеты опочивальни императора и императрицы настолько осквернены и разгромлены, что двор не сможет вернуться после такого грабежа.

- Да, печальная история. Англичане, как всегда обвиняют русских, а мы англичан и японцев. По моим же сведениям  наибольшей жестокостью отличались немцы, но о них власти запретили писать в прессе. Хотя следует отметить, что и наши казаки не отличались щепетильностью. Что касается англичан, то их в отряде генерала Гэзли, состоящем, в основном из пенджабцев и сикхсцев, не так уж много.  И потом, среди нет ни раненых, ни убитых. Есть чему поучиться. Что касается мародерства, то дурной пример весьма заразителен, и надо признать, все грабят самым беззастенчивым образом, и начальство тому способствует. Наш главнокомандующий Линевич получил очередное, уже третье предписание покинуть город со всеми войсками, но они  отягощены трофеями, которые нельзя просто так вывезти.
Зная об этом, Куропаткин телеграфировал Линевичу: «Тщательно проверять все тяжести, с тем, чтобы не было допущено вывоза из Пекина какого-либо китайского имущества, кроме взятых трофеев… орудия, оружия, знамена, принадлежащие китайским войскам, обозные средства и продовольствие, и иные запасы необходимые для наших войск».

Видимо такая проверка состоялась, потому, как в дневнике Попов записал: «С 31 августа русские войска начали покидать столицу Китая, и к середине октября в Пекине остались лишь рота стрелков и десять казаков. Союзники же решили оставить в китайской столице более двадцати шести тысяч человек».
С прекращением восстания, сопротивление народа не прекратилось. Взамен «красных» отрядов появились «черные повязки». Массы устали от притеснения и грабежей. Карательные экспедиции проводились, в основном, силами немецких и английских солдат. Немало населенных пунктов были стерты с лица земли, численность жертв среди китайского населения не поддавалась подсчету. История Тайпинского восстания повторилась.
Вновь вспомнился Палладий Кафаров, свидетель тех далеких, но похожих лет. В сохранившихся документах Духовной миссии о нем имелось больше всего материалов. Как ни как, он  трижды приезжал в Китай в составе миссий.
Кафаров родился в Чистополе, окончил Казанскую семинарию, учился в Петербургской духовной академии. По собственному желанию принял монашество под именем Палладия и был включен в состав двенадцатой Российской духовной миссии. В Пекине он дружил с Горским, который, по словам Васильева, был лучшим его другом. Кафаров, Горский и Васильев увлеклись буддизмом и много работали над переводами китайских, монгольских и тибетских книг.

- Смотрите, ваше преподобие, - позвал архимандрита Иннокентия Попов. Полюбуйтесь, что я нашел. Это же выписки Кафарова из прочтенных им 750 томов китайского ицзана и черновики его статей  «Жизнеописание Будды» и « Исторический очерк древнего буддизма». Эти статьи, опубликованные в печати,  я читал еще во время учебы в университете. И вот, пожалуйста, новая встреча. Нужно сверить тексты и потому просьба очерк обязательно сохранить.
- Конечно, конечно, Павел Степанович. Непременно примем меры. Новое помещение под архив миссии уже подобрано и приводится в порядок.  Часть материалов уже упакована. Есть там и труды Кафарова: «Старинные следы христианства в Китае, «Заметки о путешествии в Китай казака Петлина», «Комментарий архимандрита Палладия к путешествию Марко Поло по Северному Китаю». У нас всему ведется детальный учет.  Наберется целый том его работ.
- Этим материалам, ваше преподобие, нет цены. После Васильева никто больше не сделал в деле изучения Китая, как Кафаров, - добавил Попов.
- По ученой стороне я не такой специалист, как вы Павел Степанович, но то, что   Палладий отличался благородством, честным характером, был другом китайского народа, сочувствовал его невзгодам, это церкви известно. И потом, Кафаров пользовался среди маньчжурских чиновников большим авторитетом. Его в случае необходимости приглашали в Лифаюань (Министерство иностранных дел) и даже в Государственный совет.

- Так то оно так, ваше преподобие, - согласился Попов, - но, насколько мне известно, больше всего в Китае ценили наших врачей и художников. Возможно, вы знаете, был в составе двенадцатой миссии, выпускник Академии художеств Кондратий Ильич Корсалин. Так, вот он написал более ста портретов. В миссию позировать приходили даже министры и князья царской крови. И скажу вам, не безвозмездно, а вот отец Палладий от трудов своих непомерных,  по пути на родину, скончался в Марселе и был похоронен в чужой земле, в Ницце, ничего за душой не имея.
- Слава, почет, награды - вещи соблазнительные, приятные, но не главные мой друг, -заметил архимандрит. Суета, сует. Дела и память, вот, что остается от людей на этом свете, а на том, каждому да воздастся. Упокой душу раба твоего Палладия, Господи!  Китайцы нация ученая и у них есть такие умные слова: «Первопричина всех страданий заключена в пагубности страстей».
 - Есть и у нас мудрые слова ваше преподобие: «Какая польза, братия моя, еще тело свое спасет, а душу погубить?».
 - Верно глаголите Павел Степанович, душу беречь следует, именно душу, - проговорил Отец Иннокентий,  и задумался, вспомнив дальние родные края. Как перед глазами встала Верхне-Кужебарская Покровская церковь в Енисейской губернии, куда прибыл он в 1885 году. Там впервые он встретился с китайцами, там и породнился с семьей Петра Симонова, выпускника Тобольской семинарии. В тот период о приобщении китайцев к христианской вере речи и не шло.  Запомнилось специальное решение Епархиального миссионерского общества” по поводу Верхне-Усинского прихода. В нем говорилось: «....в это село иногда заходят китайские подданные — язычники; но миссия христианской проповеди по отношению к ним не имеет никаких плодов, так как они посещают село Верхне-Усинское лишь проездом для меновой торговли, в их же поселения русскому миссионеру съездить нельзя”.
 
- И тогда не получилось, и сейчас не все складывается удачно, - вздохнул утомленный от суеты Фигуровский. Вот что эти «боксеры» натворили. Как же восстановить утраченное доверие к христианской вере после военных действий, жертв и разрушений?
От разговора отца Иннокентия и Павла Попова о трудах Палладия Кафарова и его, поистине бесценном вкладе в русскую науку, отвлек господин Вульф.
- Ваше преподобие. Это же, сколько лет нашей миссии и этому архиву?
- История сему давняя, сын мой. Известно, что миссия была создана с одобрения императора Петра I  для церковного обслуживания русских поданных, оказавшихся в Китае в разные годы. Основу их составляли албазинцы, взятые в плен в конце XVII века. Ранее их обслуживал престарелый священник Дмитрий Нестеров, тоже привезенный из захваченной маньчжурами пограничной крепости Албазин.
Император Канси дал согласие на строительство русской церкви в Пекине с условием, что будет прислан врач, искусный в излечении наружных болезней. Первые священнослужители миссии во главе с архимандритом Илларионом Лежайским прибыли в Пекин вместе с возвращающимся посольством джунгарца Тулишеня. Вот с этого времени все и началось. Почитай скоро два века будет.

- Нужно сказать спасибо и низко поклониться Михаилу Оводову, - добавил Колесов. Он оставил нам перевод рукописи указа императора Канси  о «Подготовке  и вторжении на земли русского Приамурья и походе на Албазин», и «О сношениях России с Китаем и русской роте в китайских войсках».
- Русская рота в китайских войсках! – это что-то новое и мне неизвестное, - удивился Вульф.
-Русская рота, как установил Оводов,  была сформирована в маньчжурском Желтом с каймой знамени из состава бывших  русских пленных, беглецов и захваченных албазинцев. Первый командир роты, бывший русский подданный Улангэли, перешел на китайскую сторону еще до событий в Албазино. Беглецы в Китай были и кроме Уланова. Одно время роль переводчика при принятии российского торгового каравана играл перебежчик Русланов. Основу роты, конечно, составляли прибывшие позже албазинцы. Что не так поправьте меня ваше преподобие,- обратился Колесов..
- Почему же, мой сын? Все верно. При императоре Хубилае в Китае были и русские полки. Они находились под Ханбалыком, а в свободное от военной службы время занимались земледелием. Русские, тоже в основном из пленных, несли пограничную службу в Китайской империи и даже составляли императорскую гвардию.
 
Действительно, Канси позаботился о казаках-албазинцах. По его распоряжению им были отданы в жены китаянки по списку, составленному «Син-бу», то есть «Уголовным ведомством». Это были вдовы – жены казненных преступников, проститутки и женщины, осужденные за какие-либо преступления. Других не было, женщин в Китае испокон веков не хватало. Албазинцы, как и прочие знаменные в Пекине, получили казенные квартиры и были поставлены на денежное  и рисовое довольствие. Солдатам и офицерам выделялось по наделу пахотной земли, а также для русских было отведено место для кладбища на пустыре за городскими стенами. Албазинцы жили в северо-восточной части Пекина, в «березовом урочище». Там же для них была преобразована под православную церковь буддийская кумирня. Церковь назвали Никольская, так как здесь был установлен образ святого Николая можайской росписи, особо чтимой казаками.  Китайцы называли церковь Св. Николая «Лоча мяо». Церковь была разрушена землетрясением, затем была отстроена и освящена во имя Успения Богородицы, но по традиции продолжала называться Никольской.
- А после албазинцев, русская колония в Китае, пополнялась? - спросил Вульф.
- С позволения отца Иннокентия отвечу, - продолжил Попов, - в дальнейшем в Пекин продолжали попадать русские пленные и перебежчики. Они брались на службу в структуры, занимавшиеся изучением России, или отдавались в услужении русскому архимандриту. Но большинство пленных или перебежчиков, привезенных с различных участков границы, отправлялись в южные провинции Китая, подальше от своих границ, а позже и вовсе императорским указом было запрещено принимать русских беглецов.

-Чтобы вы знали, в  миссии хранилось значительное количество книг на восточных языках, -  перешел на другую тему  архимандрит, -  трудов по Китаю западноевропейских миссионеров, материалов о российских посольствах в Китай, начиная с Федора Исааковича Байкова. Накопленных знаний человеческих пудами мереть можно, да  плохо востребовалось. А теперь вот еще и такое несчастье случилось. Без вашей помощи, дети мои, этот ценный  кладезь мог бы пропасть. Хвала вам за труды бескорыстные.
- Ваше преподобие! Посеянное зерно обязательно взойдет, - откликнулся Колесов, - труды зря не пропадут. Знания и опыт передаются эстафетой по наследству. Вот и почивший в бозе профессор Васильев создал свою школу. И я его ученик премного ему благодарен. С участием Кафарова и Васильева стали издаваться «Труды членов Российской духовной миссии в Пекине» - первое и, к сожалению, пока единственное русское издание, посвященное вопросам изучения Китая.
- Вы правильно заметили, господин Колесов, что единственное, - подчеркнул архимандрит Иннокентий. Усилия наши в познании Поднебесной державы пока еще очень скромные. Китай это империя с давней культурой и историей, которая с Россией связана не менее, а может быть, и более чем мы думаем. - Поверьте, господа, тайна русской души именно связана с азиатским образом жизни. В Азиатских просторах человек ближе к Богу, цивилизация разлагает. Все, что мы успели узнать о Китае, это капля воды в океане. Специалистов, переводчиков, миссионеров мало и потому под нашим боком в Китае процветает не православие, а католичество и протестантство.

- Отставание от Европы в синологии, - перехватил Попов, - имеет давние корни, ваше преподобие. И вам  хорошо известно, что первыми идеологами Запада в Китае стали иезуиты, и это случилось намного раньше пребывания российских духовных миссий, наших первопроходцев и путешественников. - Кто они были? Напомните мне, пожалуйста, молодые люди, - обратился с затаенной улыбкой Попов к стажерам.
- Первыми, если не ошибаюсь, были католические священники Маттео Риччи, и Фердинанд Вербист, - ответил стажер Кристи. Представители  «Общества Иисуса» первыми после Марко Поло и францисканцев  установили тесные отношения между Западом и Востоком. Они и действовали соответственно статусу тайного ордена и никаких средств, в достижении своих целей,  не стеснялись.
- А вы, что скажете? - обратился  Попов к стажеру Бродянскому
- Похоже, что орден, по сути своей, являлся военной организацией. И посему иезуиты вряд ли могли считаться только лишь миссионерами. Находясь в Китае, они стремились стать китайцами, больше чем маньчжуры: изучали конфуцианство, носили типичную для китайских ученых, известных вам «шеньши»,  одежду. В общем,  лезли во все щели. Главная их цель – быть принятыми в китайскую среду. Одновременно они наступательно, если не агрессивно, и подчас в ущерб себе, проповедовали католицизм, создавали христианские коммуны.

-Это и вызывало протест обывателей и властей, - добавил Вульф. Не зря их называли «хун мао» - рыжеволосые и потому термин «иностранные дьяволы» широко вошел в употребление настоящих повстанцев - ихэтуаней. И потом, насколько мне известно, последняя императрица династии Мин была ими обращена в христианство. Планы у них были наполеоновские, однако их выполнить не удалось из-за спора иезуитов и доминиканцев по поводу соблюдения христианских обрядов. В результате, иезуитов из Китая удалили.
- Вот к чему привела их вера!- заключил отец Иннокентий.
- Тем не менее, ваше преподобие, - продолжил Попов, - Маттео Ричи, или Ли Мадоу, как его называли китайцы, был первым европейцем, переведшим китайские классические тексты. Он переводил и западные тексты, в частности, басни Эзопа, которые были понятны китайцам. И он был первым человеком с Запада, который в совершенстве овладел китайским языком. И не просто овладел, а стал ученым «шеньши».  Кажется, он написал: «Есть в характере этого народа меланхолия, по поверхности которой христианская правда может только скользить».

-По поводу меланхолии он, вероятно, прав, - подтвердил архимандрит Иннокентий, - есть такое и в русской загадочной, и, пожалуй, тоже «скользящей» душе. Много у нас созерцания, мечтаний, но мало действий. Однако, жаловаться все же нельзя. Наши ученые-подвижники тоже не мало сделали и перевели. И вы, Павел Степанович,  не меньше «шенши» чем Маттео Ричи. Не у него ли вы, частично скопировали свой псевдоним Ли Мао? - право схоже.
- По звучанию весьма схоже, но иероглифы и смысл совсем другой. А вы ни обращали внимание, уважаемые собеседники, - обратился Попов к присутствующим, - что в китайском языке много неопределенностей и разночтений. Один и тот же иероглиф, звук в разных сочетаниях имеет иной смысл. Сейчас мы разбираем документы и раскладываем их по содержанию. Располагать, раскладывать по-китайски будет «пай». К великому удивлению, этот иероглиф так же означает: «шеренга», «взвод», «плот», «пирог» и еще многое другое. Чтобы это значило? По-русски это «семь пятниц на неделе», а  у китайцев –  правило. В Китае нет ни чего однозначного, об этом и иезуиты говорили.
-Иезуиты интересовались в Китае буквально всем, - укладывая стопку документов, заметил Бродянский. - Недавно я, ваше преподобие, столкнулся с весьма занимательным материалом. Оказывается, они, эти иезуиты,  совместно с маньчжурами принимали участие в разрешении пограничных проблем на Амуре и в подписании российско-китайского Нерчинского договора. Вы представляете! После этого они еще сто лет служили переводчиками во всех случаях, когда русское или другое западное посольство прибывало в Пекин.
 
 - Совершенно верно, - добавил Кристи. Из записок нашего дипломата Спафария, известен случай, когда иезуит Вербист в ходе переговоров о границе помогал ему и был откровенен при встрече в Пекине.
 -О чем же вел переговоры Спафария с китайцами? И как помогал ему в этом иезуит Вербист? - поинтересовался Кристи.
-В то время распознать китайскую грамоту в Москве, увы, не могли, и в одной из статей наказа Спафарию имелось поручение купить и вывести ко двору китайскую грамматику. Получалось, что русские казаки-первопроходцы устанавливали границы с богдыханским государством, не зная позиций по этому вопросу соседей. А вопрос о границах стоял остро, - пояснил Колесов.
- Все правильно, - продолжил Попов, - в результате «пря о границе» в Нерчинске, когда в составе русской делегации не было человека со знанием, как тогда говорили,  «манзюкского» языка, Россия лишилась Амура и граница, как уже отмечалось, прошла по Становому хребту, чуть ли не возле Якутска. Вот вам и результат многолетних военных и дипломатических усилий. Еще раз убеждаешься, что вначале следует готовить знающих страну и язык специалистов, а уже потом приступать к конкретным действиям. На одном желании «я хочу» далеко не уедешь. Слава Богу, настали новые времена, и на скрижалях истории появились новые договора: Айгуньский, Тяньцзинский и Пекинский.

- Как же это случилось? Почему раньше китайцы диктовали свои условия, неохотно шли на подписания договоров и пограничные разграничения, а тут разом появилось три договора? – задал Попову вопрос Вульф.
- Как китайцы говорят,- заметил Попов, - побеждает тот, кто в бой не вступает. Вступили Англия и Франция. Они развязали Опиумные войны и начали против Китая колониальную войну. Россия решила выступить в качестве посредника. Эта сложная миссия была возложена на полномочного посла Путятина с инструкцией «не присоединяться к агрессивной позиции», « ни в коем случае не выходить из пределов дружелюбного домогательства». Благодаря этому, Путятин подписал с Пекином Тяньцзинснкий договор.
- Кстати, с Тяньцзинским договором имел место один замечательный случай. Павел Дмитриевич Киселев, посол в Париже,  посещал антикварные лавки, где после усмирения Тайпинского восстания в Китае, появилось  немало китайских вещей. Однажды дипломат случайно приобрел китайского божка мудрости и нечаянно заметил, что владелица лавки, заворачивает купленного идола в лист плотной рисовой бумаги, исписанной русским текстом. Это сразу насторожило опытного дипломата:
 - Позвольте, мадам, взглянуть на обертку, - обратился он.
Оказалось, что это подлинник Тяньцзинского договора, скреплявшего отношения двух государств. – Откуда он у вас, мадам? Спросил Киселев. – Ах, все оттуда же, из Пекина.  Вот как бывает!
      
Но на этом события в Пекине не закончились. Обеспокоенное продолжавшейся экспансией Англии и Франции, царское правительство послало в Китай графа Игнатьева. В ходе переговоров, в услугу за посредничество, цинское правительство подтвердило действенность пограничного договора заключенного с Россией в Айгуне графом Муравьевым-Амурским, по которому граница утверждалась по Амуру и Уссури, и подписало с графом Игнатьевым Пекинский договор.
- Будет правильно, господа, если мы сейчас, - предложил архимандрит Иннокентий, - помянем подвижников графа Муравьева-Амурского, адмирала Путятина и графа Игнатьева, которые проявили божескую мудрость и миром победили силу. Кстати, Николай Павлович Игнатьев подписал Пекинский трактат на подворье Русской духовной миссии, где мы сейчас, уважаемые мои,  находимся. Архимандрит Гурий Карпов, мой предшественник, тому весьма способствовал. И ему за то добрая память. Не грех и пригубить церковного вина, где-то у нас было. Он поманил послушника и дал распоряжение доставить сей продукт. Все пригубили сливянки местного производства, и перекрестились, чтя память своих славных предшественников.
Исторически проблема наличия переводчиков китайского языка, а точнее их отсутствия, существовала в России во все времена. Многие служители церкви изучали китайский и маньчжурский языки, жили в Пекине и там умирали, как-то Успенский и Нечаев. Николай Иванович Нечаев, хвала ему, успел даже подготовить рукопись «Постановление о чае в Китае».

Павел Степанович Попов, неравнодушный к китайскому чаю, работая с архивами,  загорелся желанием  разыскать имена этих послушников, благо, что были помощники из числа стажеров. Экскурс в историю русского китаеведения наводил Попова на мысль, что в подготовке специалистов со знанием языка большую роль сыграла церковь, организующая миссии в Китай и направляющая студентов-учеников из семей священнослужителей. Высший свет изучал французский язык; дипломаты и дельцы -  английский, итальянский и немецкий; китайский, уйгурский, корейский и монгольский, по большей части - церковнослужители. Изучение восточных языков дело важное, но не престижное, по своей методике, близко к практике церковного обучения: необходимо большое усердие и усидчивость, способность отрешенно работать с книгой.
- Лиха беда начало, друзья мои, - обратился Попов к коллегам. Глаза боятся, а руки делают. Господин Колесов, попрошу вас в планы работы стажеров дополнительно включить время на работу с архивами. Каждому определить участок деятельности с изучением материалов конкретных миссий. Уточненные планы согласовать с отцом Иннокентием и доложить на утверждение господину посланнику. Предлагаю изыскания закончить не позднее окончания года. Возражения есть?

Возражений не было. Тем более что в представительстве, да и в Пекине, в целом, продолжал твориться ажиотаж. Здесь же на подворье было спокойно, мирно, и сливянкой угощали.   
- Прошу, господин Колесов, в плане отдельно выделить упоминания  об основоположниках российского китаеведения Бичурине, Кафарове и Васильеве и попытаться, по возможности, полно восстановить нашу дырявую память обо всех учениках миссии. Особенно о тех, кто остался, по каким-либо причинам забыт. Это наш долг, господа, и священная перед потомством обязанность. Мало мы знаем о своих предшественниках. Даже о таких, как Бичурин.
- Не скажите, Павел Степанович, - возразил Колесов, - Бичурин, как раз наиболее известная, связанная с Китаем, личность.   
- Может и так, но кто наслышан, что у Иакинфа Бичурина настоящая фамилия Никита Яковлевич Пичуринский? - спросил Попов, - что он сын священника Якова Данилова  и родился 9 сентября 1777 г. в с. Акулово Свияжской округи?

То-то и оно. Знаем много, но поверхностно. В 1908 году будет сто лет, как Бичурин приехал в Пекин. Приехал с пустым багажом, а привез с собой на родину  двенадцать ящиков книг, ящик своих рукописей, ящик с картами и планами.
- Это что, только этим он  и стал известен, - поинтересовался Бродянский.
- Почему только этим,- ответил Колесов. Вся его жизнь, как приключенческий французский роман с похищениями и разоблачениями. Девушки ему нравились, в том числе и китаянки, не меньше чем древние манускрипты. Да, простит меня отец Иннокентий, нраву он был вольного и настырного, и мало походил на священнослужителя.
Архимандрит Иннокентий сделал вид, что не заметил обращение в его адрес и промолчал. Говорить о Бичурине было трудно и греховно, хотя он знал все о своем далеком предшественнике.
- Главная книга Иакинфа Бичурина «Китай в гражданском и нравственном состоянии» вышла в 1848 году. Были «Записки о Монголии», «Описание Тибета» и еще много других трудов. Благодаря Бичурину, господа, - дополнил Колесов, -  в Кяхте, куда сделал экспедицию Бичурин с бароном Шиллингом, был открыт класс по изучению китайского языка. Затем появилось училище. Именно Бичурин разработал первую учебную программу.

- Кто же он наставлял отроков китайскому языку? - поинтересовался Вульф.
- Преподавателем стал Константин Крымский, наш с вами коллега, студент десятой духовной миссии, - проговорил Попов, глядя на ровные стопки документов. В училище он проработал 30 лет, успел, как переводчик Азиатского департамента, поучаствовать в переговорах во время экспедиции по Амуру. Крымский умер, так и Кяхтинское училище, увы, прекратило свое существование.
- Все же, экспедиция Бичурина через всю Россию и Сибирь  в Кяхту была сделана не напрасно, - заметил Колесов. Посевы дали свои всходы. Кто любопытствует пребыванием Бичурина в Сибири, советую почитать записки барона Шиллинга. Диву даешься, сколько люди преодолевали для достижения своих целей. Вот послушайте: «По Сибири мы проехали пятьсот шестьдесят восемь станций, переменили двенадцать тысяч лошадей, преодолели пятьдесят три переправы через крупные реки. Только через Волгу переплавлялись десять раз, два – через Каму, восемь - через Иртыш, два раза – через Обь». Вот какие мучения приходилось принимать ради науки и подготовки переводчиков!

- Я наслышан, - заметил Бродянский, - что в Китай с Бичуриным и Шиллингом, собирался поехать и Александр Сергеевич Пушкин, и именно тогда родились строчки:
               
                Им овладело беспокойство
                Охота к перемене мест.
                Весьма мучительное свойство
                Немногих добровольный крест…

- Замечательно написано, господа! Как будто о нас, - заключил Бродянский.
- А вы знаете, чему больше всего удивился Бичурин в Кяхте? – спросил присутствующих Колесов. Оказывается, не только русские интересовались далекой российской провинцией. На берегу реки Селенга уже десять лет, жил английский миссионер Роберт Уайльд. Вот у кого постоянная тяга к чужим краям. Наши  власти для иностранцев делали все, что они захотят. Своим же ученым ставили всяческие рогатки, в том числе и Иакинфу Бичурину. Пусть земля ему будет пухом.
Пока послушники архимандрита Иннокентия разбирали частично сохранившийся архив и библиотеку Северного подворья, Цы Си находилась в Сиане, в административном центре провинции Шэньси. Жун Лу и Ли Хунчжан настойчиво уговаривали ее вернуться в Пекин, но ее мучили опасения за свою жизнь.

Учитывая старые контакты с Ли Хунчжаном, для переговоров в Пекин прибыл князь Ухтомский. С его участием был разработан «Заключительный протокол между Китаем и иностранными державами». Все бы ничего, только бывший губернатор  столичной провинции Чжили Юй Лу покончил жизнь самоубийством. Не сдержал позора и губернатор провинции Хэйлунцзян  Шоу Шань - он проглотил остроконечное золотое изделие и умер. Так было принято в служивом Китае.
Военные действия в Чжили союзных сил продолжались. Основные проблемы для России были связаны, с попытками Англии оспорить  территориальные приобретения в ходе «похода»,  и вытеснить из них русские войска. Речь шла о Тяньцзине и железнодорожной ветке Тангу-Шанхайгуань.
Посланник Гирс Англии не уступал и подписал с Ли Хунчжаном соглашение о предоставлении   России концессии в Тяньцзине, о чем немедленно доложил в Петербург. В ответ Николай II указал: «Я категорически против всяких приобретений и порошу не забывать о миротворческих целях экспедиции наших войск». Однако прошло несколько дней и  он, под впечатлением всеобщего грабежа, согласился, наравне с другими иностранными государствами, иметь особые территориальные права в Тяньцзине.

Что касается железной дороги, в этом случае император проявил твердость и приказал:  «Во всех вопросах, кроме Маньчжурии, обнаруживайте уступчивость…». Ветку  Тангу - Шанхайгуань передали китайскому гражданскому правлению.
В целом русские отличались доброжелательностью к китайцам. Зимой в Пекине от имени русского царя ежедневно выдавалось восемнадцать тысяч порций каши и пятнадцать тысяч человек получали сырой рис, население безвозмездно снабжалось теплой одеждой.
Снабжение российского представительства значительно улучшилось. Сытые сотрудники и стажеры с дополнительной энергией взялись за восстановление Северного подворья и приведения в порядок архива миссии. Незаметная ежедневная  и кропотливая работа открывала молодым и любознательным ученым любопытнейшие сведения, которые они регулярно обсуждали при подведении итогов. Первое такое заседание открыл второй секретарь посольства  Евреинов:

- Господа! Время у нас нынче еще не совсем спокойное. Военные действия в Маньчжурии продолжаются, есть жертвы. Ваш труд имеет целью изучение опыта общения России с Китаем, практики подготовки и использования специалистов в области китаеведения. Это очень важно для налаживания будущей политики в Маньчжурии, в Квантунской области и в целом по империи. Приглашаю всех присутствующих высказываться по итогам работы. Кто у нас первый?
- Позвольте мне, - сказал, приглашенный профессор  Бородавкин. Я хоть и русист, но тема обсуждения для меня знакома, потому как смежная и мне очень близкая. Насколько мне позволяют знания, в том числе архивные, получается так, что у России с Китаем совместная программа подготовки языковых специалистов началась при императрице Екатерине I. С ее благословения в Китай были отправлены первые ученики миссии для обучения языков за счет «китайского иждивения». В списке эти ученики упоминаются: Лука Воейков, Иван Шестопалов, Иван Бухарт и Федор Третьяков.

Из всех учеников первой и второй миссии, насколько мне известно, успехами в изучении языков выделялся Россохин. Получается, он положил начало изучению Китая, маньчжурского и китайского языков в России. Что могут по этому поводу сказать отцы церкви?
- В материалах Духовной миссии о нем имеются весьма скудные сведения, - сообщил иеромонах отец Николай (Шастин), приехавший в Пекин еще в 1895 году. Имеющиеся метрические и другие данные свидетельствуют, что Илларион Калинович Россохин родился в селе Хилок, вблизи Селенгинска. В числе других учеников был принят в школу мунгальского языка при Иркутском Вознесенском монастыре. После Россохин два его товарища по школе Шульгин и Пономарев были отправлены в Китай в составе второй миссии. Проживали они на посольском дворе, а учились в Гоцзыцзянь, в так называемом Педагогическом училище. Одежду и продукты получали от «Мунгальского приказа» - Лифаньюаня. Однако это не согласуется с данными архивных документов, в частности с информацией, содержавшейся в донесениях настоятеля Платковского. Он ни разу не упоминает, что ученики ходили в какую-либо школу вне миссии.
- Ходили они или не ходили в училище, сейчас мы наверняка уже не разберемся, - пояснил Попов, - но когда еще я обучался, распространялись слухи о том, что учение в Пекине Россохину и его коллегам давалось нелегко. Настоятель миссии Платковский был чрезвычайно своенравным и корыстолюбивым человеком. В миссии он создал нетерпимую обстановку: избивал учеников палкой, присваивал их жалованье. Все это закончилось для него плачевно: он был увезен из Пекина в цепях Лоренцом Лангом, по приезде в Россию лишен сана и заключен в тюрьму.

-  Как бы то ни было, - перебил профессор Бородавкин,- Россохин много работал, добился успехов в изучении языков. По просьбе Лифаньюаня, он был зачислен переводчиком в Палату церемоний и преподавателем в школу русского языка. При Дворцовой канцелярии он обучал маньчжуров и китайцев. Вот кто первый мой предшественник!
- Этот факт подтверждается, - продолжил отец Николай. Для школы русского языка Россохин вместе с преподавателем этой школы маньчжуром Фулахэ, знавшим русский язык, перевел на маньчжурский язык «Грамматику русского языка» Смотрицкого «Елосы фаньи цзяошу». В школе русского языка обучалось  двадцать пять учеников. Россохину оказывали помощь два священника миссии: Иосиф Дьяконов и иеродьякон Филимон.
- Разрешите продолжить господа, - на этот раз вежливо обратился Бородавкин. За заслуги Россохин был награжден чином прапорщика с увеличением жалованья. По возвращению в Россию он создал  школу. Она и была первой в России школой изучения китайского и маньчжурского языков.
- Россохин был первый, - это так, - подтвердил Попов. – Но не надо забывать и о Леонтьеве, который долгое время работал с ним рука об руку.  Поручик Леонтьев, по  аттестации «жития трезвого и честного», но не могущего «прикрыть наготу и холоду», тоже прошел подготовку в Пекине. После избавления от учебы в Пекине, по его мнению, как « от ига египетского», он был прикомандирован в качестве переводчика  к гвардии поручику Ивану Кропотову для урегулирования пограничных споров.

- Товарищ Леонтьева Алексей Владыкин, тоже пошел по пограничной части, он, - служил в Якутском пограничном полку, где «сверх полковых дел» использовался как переводчик маньчжурского и китайского языков, - дополнил драгоман Колесов. В пограничниках нашего брата переводчиков было много: Сахновский остался в Селенгинске у пограничного комиссара Якоби, Агафонов Алексей Семеновича служил переводчиком в Кяхте и там скончался в 1794 г.
- А что такое урегулировал в пограничных спорах, этот самый Кропотов, которого вы вспомнили? -  поинтересовался Евреинов. 
- В то время в упомянутой Кяхте уточнялись статьи трактата о перебежчиках и торговых пошлинах. Границы с Цинской империей только устанавливались, - пояснил Попов.
- Господа! -  вновь продолжил беседу профессор Бородавкин,- а что нам известно об этих самых границах России с Цинской империей? Про Нерчинскую историю мы уже слышали, а что дальше? Я и не знал, что даже в Якутске был наш пограничный полк.
- Всякое и разное у нас случалось, - заметил Попов. - Еще мой учитель, профессор  Васильев расшифровывал текст на пограничной стеле, установленной экспедицией маньчжура Ишиха на Амуре в 1411 году. Он воздвиг ее на правом берегу, приблизительно в ста верстах от его устья. Стела озаглавлена: «В память о строительстве по высочайшему повелению кумирни Юннинсы («Вечного спокойствия») в Нургане в 11-м  году Юнлэ династии Мин».

- С чего это спрашивается, минские владыки решили пересекать старые и находить новые границы, аж на Амуре? – заявил Бродянский.
- Дело в том милейший, - продолжил Попов, что к тому времени в Китае, почти как на Руси, завершилась борьба против монгольской династии Юань. Государства, которые находились,  мягко говоря, в стеснении, начали расправлять плечи и брать под свою опеку свободные территории. Враждебный прилив закончился и начался отлив, а за ним пошли войска и экспедиции.
- А как на Руси называлась монгольская династия, может династия Батый? – с улыбкой спросил Кристи.
- Нет, конечно.  На Руси она называлась «Золотая орда» и мы долгое время жили под ней и вместе с ней. К концу 14-го века монголы еще были в силе и не хотели отдавать власть. По этой причине оборона и на Руси и в Китае еще продолжалась, и нужно было укрепляться вдоль рубежей страны.

- А вы знаете, господа, - вмешался Колесов, - по мнению главного инспектора китайских таможен Роберта Харта, существует только два способа избежать «желтой опасности» - или территориальный раздел Китая между державами, чем некоторые сейчас и занимаются, или  повсеместное распространение христианской религии.  Вы, какой поддерживаете?
 - Я двумя руками за третий, - громко заявил Попов, - за самое продуктивное развитие  межгосударственных отношений, культур и религий. Только взаимное обогащение может создать пояс защиты от всяких опасностей, в том числе «желтых» и «белых». Безумная оргия ни чем не оправданных захватов увлекла нас своим потоком далее, чем требовало благоразумие и наше, совершенно исключительное, положение по отношению к Китаю.