Невольная улыбка читателя

    Острая в своей свежести сырость втекала в его правую ноздрю. Левая была хронически заложена и давно не дышала, изображая присутствие скрипом и иногда тонким свистом. Она могла вдыхать любые ветры с сестрой еще с десяток лет назад, но теперь она была привычной болячкой средь ряда других, неравномерно распределившихся по его телу. Ему было 63, он был один в вечернем ноябрьском лесу. Было холодно и монотонно серо вокруг, его шаг был уверенно широк и через каждые 30 с правого плеча норовила сползти лямка холщовой сумки. Но он, одним и тем же, нервным движением поправлял ее, не изменяя текущий ход вещей. Просто потому что, ее назойливость не раздражала, не мешала и не сдерживала. Важна была лишь цель, ждавшая его впереди.
    Карл Лейц шел к Ней через мхи, коряги и колоннады сосен, через свои годы в роли сына, отца и исправного гражданина, через потерю и обретение надежды, через дым костров, пожаров и чужих мнений. Она была, как никогда достижима и ничто более его не волновало, лишь только бы не сорваться на бег, успеть до темноты и не допустить ошибки при выходе к болоту. Которое, приближаясь к его шагающей высокой и сутулой фигуре в зеленом плаще на тонких ногах, уже обозначало себя все растущей в каждом вдохе влажностью, скулящей неподвижностью холода, сгущавшейся в туман и все большей чахлостью и редкостью деревьев.
    Все больший объем воды выдавливался его ботинками из серо-коричневого с пятнами разнотонных мазков красного, черного и серого ковра мха. Все больше перед ним в серых просветах меж стволов разворачивалась в горизонт, безмолвная топь Кауханевы.
    Почти черное сейчас болото, забыло все в своем безразличии, лежа в полудреме здесь слишком давно, чтобы теперь учуяв человека тысячей своих носов и услышав его шаги тысячей своих ушей, понять сразу что он – тот, кто идет к ее сердцу.
Пахло тлеющими листьями. Черный ворон, раскачиваясь на тонких ветках худенькой березки возле первого из множества больших и малых черных глаз обманчиво прозрачных вод болота, возвестил выход к ним, короткой бранью мрачного и предупреждающего тона. Болото привычно смотрело как гаснет небо, и слыша запах и шаг Карла ожидало его. Где-то справа в молоке тумана что-то скрипнуло сухим обрывком звука.
    Карл не сбавляя темп, который взял еще с самого утра, на очередном 30 шаге, вместо обычного исправления положения лямки, снял её и извлек небольшую черную книгу. Опустев, сумка сползла и упала рядом отпечатком одного из его следов на мягкой коже торфяного тела. Трафареты подошв пересекали ещё свежие следы вольчих лап и сумка сброшенная здесь навсегда, приняла это как должное.
    Карл даже не обернулся, на ходу он раскрыл книгу, хотя помнил текст наизусть и начал читать в слух. Ворон недовольно и тихо сорвался с облюбованного насеста и пролетев на уровне головы Карла справа от него устремился в туман. Слова, слетавшие от Карла, звучали на мертвом языке черным цветом, получив звучание они превращались на выдохе в черных птиц, словно в маленьких воронов и улетали вперед, вслед за большим. Он не молился – он повелевал.
    Глаза болота закрылись, оно застыло, но не спало более. На последней птице, Карл вошел в болото не смотря под ноги, как пущенная стрела, ступая так же уверенно по позволившей ему топи. Туман обнял Карла как брата, левая ноздря снова задышала и черный ворон выпорхнув из тумана слева из-за спины Карла, приземлившись метрах в 10 перед ним, теперь важным шагом переходил с кочки на кочку, ведя его за собой. Когда расстояние до кочки было слишком велико для прыжка, ворон явно забавлялся тем, что нырял камнем в ближайший глаз болота и выскакивал тут же из другого, но чуть дальше. Книга была больше не нужна и Карл бросил ее воду справа от себя, она утонула, тут же вынырнула зайцем из соседней прогалины, со всей прыти удирая в туман. Ворон приостановился и в два наклона и три поворота головы с надменным любопытством осмотрел Карла и зайца, затем продолжил шаг.
    - Теперь ясно как попадает книга обратно. Чей-то обед использует новые руки для письма, даже если их будет несколько пар - подумал Карл и невольно улыбнулся от этой мысли.
    Суетливо сунув руку в карман брюк, Карл извлек мелок и подняв правую полу плаща на ладонь левой руки, начал мелом чертить свой путь с вороном. Если до входа в Нее Карл шел преимущественно по прямым отрезкам, теперь ворон вел его сложными дугами, плавно уводя все дальше в центр Кауханевы. Их совместный путь, с высоты туч, великанов и обычных птиц чертил геоглиф первого дерева на её коже и глазах. Она ждала его. Мел повторял первое дерево на поле плаща.
    Ночь одевала туман в серую мешковину и в полном, безутешном молчании, только всхлипывали шаги и ноздри Карла. Ворон двигался бесшумно, все больше отдаляясь и все чаще останавливаясь, чтобы снова и снова измерить суть Карла взглядом. Карл достал карманные часы, было почти 5-00 вечера. Оставалось 7 часов. Свет угасал, рисовать и идти становилось все сложнее.
    Через пару минут ворон еще раз хитро осмотрел идущего за ним Карла, потом нырнул в воду и выскочил рядом с Карлом, вспорхнув он сел ему на голову. Перевесив клюв к носу Карла, ворон переминаясь с лапы на лапу поочередно каждым своим глазом глянул в каждый глаз Карла.
    От бесцеремонности Карл остановился и замер. Возникшей паузы, в течение которой Карл так и не успел понять что именно ему делать, ворон распахнув крылья объял ими голову в белых кудрях, закрыв ему глаза. И тут же их отъял.
    И Она преобразилась. Туман исчез, тьма перестала быть черной, а стала темно-зеленой и мягкой, глаза болота стали темно-синими и по ним на островках и кочках желтым сияньем светился путь, в топях по краям от пути, из глубины поднимались святящиеся желто-красным пузыри, на поверхности воды они лопались на золотистую взвесь искр, обдувая редкую поросль. На разном удалении по всему горизонту Кауханевы стояли белые фигуры, похожие на людей и их голоса начинали проникать в цвет нового мира. Они не стояли на пути, но говорили о нем, они не просили уйти, но говорили о выходе.  Ворон перелетел обратно и также деловито, как и прежде зашагал по световой нити пути.
    Иногда меловая карта дерева почти возвращала путников  к началу пути, но через 6 оборотов и 2 часа спираль кроны, развернулась в ствол и наконец переродилась в завиток в районе корней. Ворон вернулся к Карлу и весьма сильно клюнул его в левый ботинок.
    Карл снял ботинки и босяком двинулся к черной глыбе слабо очертившейся за местом, где нить пути обрывалась. Большой, черный и изломленный на трое пень первого древа высился перед Карлом, здесь было темнее чем на пути, Карл обоими руками ощупывал старое дерево. Её сердце было разбито. Но оно ждало. Ворон сел рядом на пень, прошелся по нему и клюнул на краю излома. Ярко красный свет, маленькой звездочкой забрезжил из места отбитого кусочка.
    - Думаешь здесь? – спросил Карл у ворона.
    - Тебе здесь. - ответил ворон и перепрыгнул на самый высокий обломок, затем заливисто каркнул и улетел в зеленый бархат тьмы.
    - Спасибо тебе! – крикнул Карл в темноту, не будучи уверенным уже, что дух великого ворона еще его слышит.
    Он лег на живот лицом к красной сияющей точке, вынул из под рубахи свисавший на шее кожаный кисет и открыл его. С мальчишеским предвкушением и задором, он выудил из кисета нечто типа маленького театрального бинокля из двух медных трубок, похожих на два слуховых рожка или два акушерских стетоскопа начала века, тонким кончиком он воткнул прибор в красную точку и смотря в линзы широких концов начал читать. Невольная улыбка появилась и застыла на его лице. Она хотела быть прочтенной.
    Она рассказывала ему всю историю своих колец от первого древа в первом саду до этого дня. Она жила памятью жизни и любви, несомых в сердце. И эту память кто-то в полупериоде вечности обязан быть читать как книгу, откровение и причастие. Дочитав, Карл погладил израненное дерево, поцеловал его и повернувшись на бок свернулся в центре пня калачиком, удобно завернувшись в плащ. Большая, грузная от белого света Луна выплыла над Ней, стало словно теплее и уютней как в детстве. Карл закрыл глаза и выпустил последних три птицы на мертвом языке, они пролетели по Луне и слились с горизонтом. Она погасила красный рот и пустила ростки в левую ноздрю Карла.
    Тень тисового дерева останется тенью, даже если тис стал кубком, кроватью или пнем. Он засыпал и невольно улыбался улыбкой читателя.
    На следующий день, утром 11 ноября 1886 г. Марта Хеллейнян как обычно готовила завтрак, за окном в поле вдали слева уползал обессилевший туман к лесу, а справа уже пробивалось солнце через частокол черных тисов у дороги к хутору. У нее было отличное настроение, совершая утренний обряд она выполняла размерные движения, в этом круге обыденности, почти в его кульминации, за 12 вдохов от тарелки с кашей на столе и 3 шагах к плите у окна, она подняв медный кофейник с плиты, случайно перевела взгляд в окно, застыв в полуобороте и в пол движении обратно к столу. Прямо под окном кухни, стоял белокурый мальчик лет 6, в зеленом плаще с грязными, босыми ногами и поджатыми от холода пальцами внутрь. Вид был его жалкий и обескураживающий. Он смотрел ей в глаза, переминая руками запахнутый через плечо плащ, на его поле, располагавшейся теперь на сердце мальчика, мелом было нарисовано нечто похожее на дерево. От неожиданности увиденного, Марта коротко вскрикнула, отпустив кофейник на свободу до деревянного пола, облив плиту, пол, кошку и левую ногу горячим кофе. Мальчик невольно улыбнулся. Улыбкой читателя.