Глава 8. Земляк с Волги

     Тем временем непогода разыгралась совсем не на шутку, и явившийся с некоторым запозданием лохматый радист, он же метеоролог, озабоченно прокричав «тяля-потя», объявил, что ша: небо для полётов закрыто и всем пора под крышу. Часть из небольшой толпы встречавших осталась вместе с Зубаловым крепить самолёт, а остальные гурьбой повели геолога и его помощника в деревню, до которой было рукой подать, и уже через несколько минут они сидели за столом в довольно просторной горнице со скрипящими деревянными полами из широких плах. С двухъярусных полатей вдоль стен на прибывших пялили глазёнки разновозрастные и разномастные ребятишки. Судя по их многочисленности, не все они были детьми хозяина. Хозяйка с азиатским невозмутимым лицом в пёстром шерстяном сарафане хлопотала у самовара, а сам хозяин — типичный житель русских равнин — смотрел через стол на гостей, время от времени переводя взгляд на повешенную в углу шинель. Горница быстро наполнялась людьми, а поскольку места на скамьях не всем хватало, вошедшие, нисколько не церемонясь, молча садились на корточки прямо на полу. Дверь поминутно открывалась и закрывалась, внесли таз с рубленной солёной рыбой и поставили на стол, а с полки, завешенной ситцевой занавеской, появилась целая гора румяных лепёшек. Но команды закусывать не последовало — хозяин покашлял в кулак и нарушил общее молчание, деловито осведомившись:
   - Допрашивать будешь? По одному или как? Геолог в недоумении пожал плечами.
   - А почему допрашивать? Зачем?
     Председатель (теперь геолог уже не сомневался, что имеет дело именно с ним) озадаченно почесал щёку.
   - Как зачем? У нас нынче всех допрашивают. Про всякое. Твой начальник, который утрясь улетел, дело знает туго. Допросил и обещал большие дома, магазин, много самолётов. Оно, конечно, хорошо, когда магазин, но сам понимаешь, когда самолёты гудят, олень пугается, а песец уходит. Песец шум плохо терпит. Охотникам убыток. Вот и расскажи, как с оленем-то быть и опять же с песцом. Начальник обещал всех спросить, как оно думается.
     Сидящие утвердительно закивали головами: правильно, было дело, обещал.
     «Тут какая-то путаница. Меня не за того принимают. Но объяснюсь позже, надо в себя сначала прийти, согреться хотя бы малость, зазяб ведь в ероплане», — подумал геолог не без удивления, и, сделав приличествующее случаю лицо, на всякий случай пояснил, что никого допрашивать не собирается, потому что допрашивают следователи, а он всего лишь прибывший по делам геолог, но вот расспрашивать готов, и, конечно, не сейчас, и при том, если хозяева согласятся отвечать. Хозяин, как показалось геологу, разочарованно вздохнул, обвёл взглядом присутствующих, но никакого оживления не последовало. Разговор не клеился. Присутствующие с нетерпением ожидали какого-то продолжения.
     И оно произошло: распахнулась входная дверь и в комнату в клубах морозного пара ввалился Зубалов с помощниками. Пилот потёр озябшие руки, встряхнулся и, не теряя времени, бросил красноречивый взгляд на висевшую шинель, а точнее на её оттопыренный боковой карман. Геолог понял намёк, да и как его было не понять, и заёрзал на скамье. Возникли у него сомнения сколь своевременно открывать заветный сосуд, не рановато ли? Но колебался он недолго. При виде бутылки лица присутствующих просветлели. Хозяйка все с тем же невозмутимым видом доставала с полки и расставляла на стол чашки. Хотя бутылка имела ёмкость в один литр, была единственной, а присутствующих в горнице было не менее полутора десятков, почти всё взрослое мужское население деревушки, все жаждущие получили свою долю — один хороший глоток, который после продолжительного зимнего воздержания был для каждого как бальзам, пролитый на кровоточащую рану. В тот самый момент, когда содержимое бутылки разливалось по чашкам, дверь в горницу распахнулась и опять же в клубах морозного пара на пороге появилась мрачная фигура в драном полушубке, та самая, которую геолог приметил во время встречи на посадочной площадке. Фигура перешагнула через порог и тотчас остановилась, угрюмо обозревая происходящее в горнице. Взгляд этого человека остановился на геологе.
     «Что это он на меня уставился? — подумал гость, отводя глаза и ощущая неловкость. —Знакомого что ли во мне признал или просто так пялится?».
     Вошедшему не предложили сесть. Может потому, что местные люди не привыкли церемониться, но не исключено, что по причине какой-то неприязни. Постояв мгновение-другое, что-то пробурчав себе под нос, фигура, круто повернувшись, покинула помещение, породив у геолога смутную тревогу. К тому же усилилось недовольство, тлевшее со времени, когда вместо скалистого мыса, перед глазами предстало пустынное устье невесть откуда взявшейся реки.  Недовольство переросло в раздражение: «Фу ты, Господи, надо же было такому случиться — перепутать снежное облако с горным хребтом, старею, глупею, хоть уходи на пенсию - непростительная беспечность». Он поспешил допить свой чай и повернулся к председателю. Висевший на языке вопрос о ночлеге он не успел задать: председатель понял его по глазам и великодушно предложил поселиться в его доме, мол, в тесноте да не в обиде. Присутствующие дружно последовали примеру хозяина, наперебой предлагая свои жилища. Но прибывшим требовались не только койки для спанья, но и рабочее помещение. Предложение поселиться в «красном уголке» его вполне устроило.
     «Красный уголок» в деревне, отведённый прибывшим под гостиницу, после отбытия зоолога изменений не претерпел. В помещении царил полярный холод, а в одном из углов, где в своё время, видимо, образовалась щель, иней соседствовал с пробившимся в эту щель свежим снежком. В сенях обнаружились аккуратно сложенная поленница дров. С дровами в Катайке было вполне благополучно, ибо морской берег, который был недалече, мог снабдить плавником не одну такую Катайку. Приметив дрова, Зубалов с воодушевлением потёр руки, а геолог, присев на табурет, и не сдержавшись от огорчения, раздражённо сплюнул:
   - Вот тебе, друг любезный, и мыс Долгий. Даже одним глазком не удалось глянуть. Как же так получилось? Как же так, друг любезный?
     Вопрос был адресован самому себе, а ответил на него Зубалов, ответил бодро и на этот раз даже пространно.
   - А так. Проще простого. Ветром сносило, князёк, а глазу, хоть им стреляй, зацепиться не за что: всё едино белое. Пурга поторопилась. Ей бы задержаться на денёк, ан нет. Теперь будет гулять, пока не уймётся, а нам с тобой придётся загорать. Ты же, князёк, царя погодного не гневи: он ведь мог тебя и носом в снег воткнуть. Судьбе на хвост не наступай.
     Пилот достал нож и насвистывая принялся строгать щепу на разжигу. А геолог, безнадёжно махнув рукой, погрузился в раздумья. Мысли его незаметно переключились на замеченную им загадочную фигуру, торчавшую в отдалении возле посадочной площадки и не решившуюся заявить о себе во время трапезы в доме председателя, но имевшую, как заключил про себя геолог, какое-то намерение. Однако этот человек вдруг напомнил о себе сам — скрипнула сенная, хлопнула входная дверь, и фигура в изрядно истерзанном временем и жизненными передрягами полушубке перешагнула порог «красного уголка». Появившийся мужчина был невысок, но крепок, лицо сморщенное, будто однажды чья-то сильная рука крепко сжала его да так и оставила не расправившимся. Несколько шрамов пересекали складки кожи на лице, один из них тянулся от верхней губы через перебитый нос и касался глаза, чудом уцелевшего от беспощадного лезвия и казавшегося уменьшенным относительно другого. Вместо передних зубов зияла небольшая чёрная дырка. Вошедший мог быть пожилым, мог быть средних лет: такие, сморщенные, обычно пребывают в законсервированном виде едва ли не от рождения до старости.
   - С Волги которые? — проговорила фигура простуженным басом.
     Занятый разжиганием печи Зубалов бросил на него косой взгляд и пожал плечами. Помощник смотрел на вошедшего с любопытством. Ответил геолог. Ответил с неудовольствием.
   - Если с Волги, то это я. А что нужно? Фигура в полушубке уточнила.
   - С низов аль с верхов? Дело у меня есть.
   - Ну с низов, а что? Вошедший кашлянул.
   - А то, что мы с тобой шемели (из-за отсутствия передних зубов он шепелявил), шемляки значит, а если с Волги, то значит мужик надёжный, и мне нужно открыть тебе секрет.
     Геолог развернулся, став к гостю лицом.
   - Если нужно, рассказывайте, я Вас внимательно слушаю. - Тут все люди свои.
     Чутьё подсказывало ему, что его ожидает совсем не праздный разговор.
     Земляк обвёл глазами стены и прищурился:
   - Не, шемеля, так не выйдет, ходим ко мне.
     Геолог озадачился, напряг слух — снежинки ещё скребли по стёклам окон, на дворе продолжало мести. Назвавшийся земляком, заметив беспокойство, покачал головой.
   - Не заметёт, шемеля, уже убывает.
     Геолог взглянул на помощника, перевёл взгляд на Зубалова, прочёл на их лицах живой интерес. Оба кивнули, подбадривая.
   - Хорошо, пойдём, — согласился геолог.
     Дом, в котором проживал земляк, уже и домом нельзя было назвать, потому что это была развалюха. Когда-то в трёх его комнатах обитало три семьи, но с тех пор утекло много воды, и из трёх жилых осталась только одна. Перешагивая через порог, геолог согнулся в три погибели, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, а оказавшись в комнате, едва не зажал нос ладонью, чтобы не задохнуться, к воздуху в этой каморке следовало привыкнуть. Это был букет из запахов кислой рыбы, протухшего тюленьего жира, плохо выделанных шкур и всего того, что испускает скверный запах в неухоженном жилье, которое ни только не моют, но и не метут. В каморке имелось единственное окошко, наполовину забитое фанерой, со стёклами, ставшими от налипшей грязи почти непроницаемыми для света. Внешняя стена была утеплена старыми оленьими шкурами, оленьими же шкурами была покрыта узкая лежанка, притулившаяся к внутренней стене, покрытая ватным одеялом, потерявшим первоначальный цвет. Имелся в каморке самодельный грубо сколоченный стол и единственный табурет. Впрочем, в углу стоял скромный и весьма древний представитель мебели с Большой земли — маленький рыженький, полированный шкафчик с полураскрытыми дверцами. К нему-то, не снимая полушубка, первым делом и направился земляк, достал банку свиной тушёнки и поставил её рядом с большой чугунной сковородой, на которой в застывшем сале оставались кусочки какого-то мяса.
   - Для гостя берёг. В лавке пусто — мука, соль да мыши. Земляк присел на свою лежанку, положив руки на стол.
     Гость, приметив на руках татуировку, сказал про себя: «Эге». На правой руке была выколота голова медведя, на левой — паук. Татуировщик знал своё дело. Хозяин перехватил взгляд и оценил его по-своему.
   - Ты, шемеля, особо не щурься: меня в зоне хозяин баландой не кормил, я всю жизнь вольный. Непутёвый — это точно. Таким мама родила. Как из школы попёрли, с тех пор и гуляю.
     Геолог потрогал дужку очков (он делал так всегда, когда им овладевало любопытство), покашлял и дипломатично заметил.
   - Со школой, видно, ссора вышла. Из-за чего? Задачки не умел решать?
     Лицо земляка стало суровым.
   - Обижаешь, шемеля, Генка Репнев тебе и сейчас теорему Пифагора нарисует. За плохое поведение турнули: дрался много и каждый раз до крови. Я в драке, шемеля, злой.
     Хозяин замолчал и, бросив на гостя пронзительный взгляд исподлобья, насупился.
   - Слушай, шемеля, то что услышишь, положишь в карман, а карман зашьёшь. Понял? Чтобы никому ни гу-гу.
   - Стало быть не разглашать? — уточнил гость. Земляк кивнул.
   - Во-во, это самое. Просыплешь — человек может пропасть, а ты грех на душу возьмёшь.
   - Понял, — подтвердил геолог. Но это не убедило хозяина.
   - Понял-то понял, а ты матерью и отцом поклянись, а то и детками.
     Гость вздохнул, снял очки и краешком вязаной рукавицы принялся протирать стёкла.
   - Ни матери, ни отца, ни деток, земляк, как бы это тебе объяснить, у меня никогда не было, нет и сейчас.
     Хозяин искренне огорчился.
   - Во дела. Получается ты, шемеля, вроде меня бобыль.
   - Так оно и получается. Я клясться не стану, но дам тебе честное слово, — предложил геолог, — подлости не будет: честное слово умею держать.
     Хозяин немного подумал, поколебался и согласился.
   - Ладно, давай честное слово. Только руки покажи, чтобы я пальцы видел: ваш учёный брат слово честное даёт, а пальцы другой раз крестом держит. А теперь слушай.