Рецидивист. 1 глава

     Родился я на Полтавщине, в двадцатом году прошлого столетия. Теперь уже кажется, что было это так давно и живу я на этой грешной земле, очень долго. Удивительно, что я тогда, в голодные годы, не помер. А люди пухли от голода, да... тяжёлое было время. Батя мой, в гражданскую сгинул, мать вечно болела. У меня не было ни сестёр, ни братьев, да и мать вскоре померла. Дом сгорел, то ли от печи, то ли подожгли, сейчас и не знаю.
     А вором я стал ещё с измальства, в шесть годков украл у бабы Нюры, соседки нашей, краюху хлеба, жрать больно хотелось. Уже потом стал воровать всё, что можно было, голод подпирал. Яблоки у соседа, ещё не успевшие поспеть, хотя тот и был скрягой, караулил нас, но мы были хитрее. Двое пацанов, отвлекая старика, шумели в одном месте, а мы в это время воровали яблоки в другом месте. Но это были детские шалости.
     Потом, когда мне исполнилось тринадцать лет, я сколотил вокруг себя типа банды. Милиция, в маленьком городке под Полтавой, в начале тридцатых годов была не такая бдительная, да и на мальчишек внимания не обращала.
     Первое серьёзное дело было по ограблению магазина. Брали всё, что под руку попадалось, одежду, обувь, консервы. Потом на рынке продавали по дешёвке, зато были сыты. Ну а когда за это и отвечать не приходилось, совсем обнаглели. Сам то я небольшого роста, щуплый был, вот и лазил в форточку, когда намечали ограбить какую-нибудь квартиру.
     В общем, загребли нас по малолетке,  попал я в исправительную колонию для несовершеннолетних. Ничего, выжил и там. Правда, шибко били, да и баланда приелась. Вышел, дружков своих искать стал, но двое из них к тому времени померли, один на зоне перо в бок получил. Другого избили так, что через два дня испустил дух и он. Четвёртый из нас парился на нарах. Остался я один. Что делать? Куда идти? Вопросы были, ответов на них не находил. Да к тому же, кроме как не воровать, делать ничего я не умел.
     Мне исполнилось шестнадцать лет, остался я один, как перст. Нашёл место в подвале старого дома, ничего, от труб зимой тепло было. Недалеко станция, умудрялся у приезжих пожитки воровать. А повезёт, перепадал даже кусок хлеба и сала. В такие дни я ел досыта. Поначалу одному худо было, в подвале страшно, потом ничего, привык. Но через полгода в мой уже подвал залезли двое, чумазые, одежда, если её можно было так назвать, одни лохмотья. Даже трудно было определить, рубаха то была когда-то, или суконная одежонка. Ну, разговор получился коротким.
     - Это мой подвал, чё надо? - спросил я.
     - Нам некуда идти, - ответил старший из ребят.
     Одному было лет четырнадцать, долговязый, худой, даже не понять было, то ли русский, то ли нет. Второй, как оказалось, был его братом, но совсем не был на него похож, хотя тоже был худым и не по годам высоким. Ему было двенадцать лет.
     - И что мне делать, если вам некуда идти? - спросил я, хотя уже знал, что выгнать их на улицу, где не переставая лил дождь, я не смогу.
     Хотя добротой я и не отличался, но мне их стало жалко. На мой вопрос, мальчишки виновато опустили головы и ничего не ответили.
     - Есть хотите? - коротко спросил я.
     У ребят надеждой заискрились глаза. Но мне они ничего не ответили.
     - Ладно, сидайте здесь, - разрешил я.
     Просить себя дважды, они не заставили. Я развязал платок, уж не помню, откуда он у меня был и достал хлеб и сало. Перочинным ножом я порезал всё это и протянул пацанам. Было больно смотреть, как у них дрожали руки и сверкали голодом глаза. За ящиками, я припрятал украденную мной сумку, куда складывал вещи, которые не смог продать на барахолке. Примериваясь к ребятам, дал им одежонку и кажется, я вырос в их глазах, как благодетель. Тогда, именно в ту минуту, я понял, что они сделают всё, что я им велю. Главное, теперь они будут более-менее одеты и сыты.
     - Как вас зовут? - спросил я, когда они с жадностью поедали хлеб и сало.
     - Я Митяй, а это мой брат, Колян, - ответил старший из братьев.
     - Меня Васькой кличут, - ответил я.
     Они лишь кивнули головами.  Итак, мы стали "работать" втроём. Стало легче, да и веселее. Так прошло два года и я решил, что надо менять дело.
     - То, что мы воруем, это мелочь. Чтобы жить хорошо, нужны деньги, - как-то сказал я.
     - Так посадят нас, - сказал Митяй, которого я прозвал Длинный, за его высокий рост.
     - Не посадят, если будем осторожнее, - ответил я.
     - Стрёмно как-то, - сказал Колян, которому мы дали кличку Сивый.
     Почему такая кличка? Теперь уже не знаю. Себя просил называть Соболь, потому что фамилия моя была Соболев.
     - А голодным, в лохмотьях, ходить не стрёмно? - зло прикрикнул я.
     Сивый замолчал и перечить не стал. А Длинный, в знак согласия, только кивнул головой.
     - Нам оружие нужно. Ночью у патрульных заберём, - уверенно сказал я.
     Сивый от страха округлил глаза. А Длинный провёл рукой по своему горлу.      
     Ночью, после полуночи, мы втроём вышли на улицу и спрятавшись за угол дома, стали ждать. В те годы, патрульные часто ходили по улицам города. Взяв на дороге большой камень, я сжал его в руке и Длинный сделал то же самое. Договорившись заранее, мы должны были одновременно ударить патрульных по голове. И когда двое молодых парней в темноте проходили мимо нас, даже не заметив, что мы стоим, притаившись, мы с Длинным, со всей силы ударили этих ребят. Они кажется и не поняли, что случилось и просто рухнули на землю. Быстро взяв пистолеты, мы убежали.
     Только утром мы узнали, что один из патрульных умер, а второй находится в больнице, в тяжёлом состоянии. Чей удар был смертельным, мы так и не узнали.
      Мне исполнилось девятнадцать, Длинному семнадцать, Сивому пятнадцать лет. Решили мы завалить инкассаторов, зная, что у них большая выручка. Был тысяча девятьсот тридцать девятый год. Куш взяли хороший, правда, мокруху мы не хотели, но так вышло. Пришлось и шофёра, и второго, с кассой, застрелить. Всё делали быстро, слаженно, днём, даже прохожие были, но никто не вмешался. Взяв кассу, мы дали дёру. Тогда я понял, что и воровать и убивать просто, надо только начать. Я предложил с этим кушем уехать в Ленинград.
     - Город большой, там мы сможем затеряться, а тут нас точно легавые загребут, - сказал я.
     - Мне всё равно. Думаю, такая дорога, по которой мы идём, в лучшем случае, приведёт на нары, в худшем - светит вышка, - ответил Длинный.
     - А ты каркай меньше и будь умнее, тогда и не попадёмся, - сказал я.
     Сивый молчал, по его глазам было видно, что ему страшно. Только нас взяли на станции, будто дожидались. Эта отсидка обещала быть долгой, для меня, во всяком случае. Думал всё, вышку дадут, но пронесло, сам не знаю как, но мне дали четвёртак, Длинному десять лет, Сивому пять. После этого я их не видел, по этапу мы разлетелись в разные стороны.
     Авторитет на зоне заработать непросто, но голову я ни перед кем не склонял, воровские законы не нарушал. На зоне всякое бывало, даже перо в бок получал, но пронесло, жив остался.
     Так прошло два года и в сорок первом году началась война. А в сорок втором, уж не знаю, каким решением, но организовали штрафбаты, куда и направили многих, среди которых был и я. Оружие и спецодежду не давали.
     - Припрёт, у фашистов отбирайте, может кровью смоете свою вину перед Родиной и советским народом, - сказал офицер, которого поставили над нами командовать.
     Первый бой, мне никогда не забыть. Да что бой? Хотелось выжить любой ценой. Оружия не выдали, а немец прёт прямо на нас и штрафной батальон идёт впереди, принимая огонь на себя. Вокруг мат, крики, кровь, взрывы, стрельба и мёртвые тела. Что делать? Вижу, рядом Хмырь лежит, мёртвый, весь в крови, ну я, недолго думая, обмазался его кровью и лёг в неестественную позу, типа, тоже мёртвый. Лицо вымазал кровью Хмыря, даже тюремную одежду на животе вымазал... видимо, сработал инстинкт самосохранения. Мимо немцы идут, автоматной очередью добивают раненных.
     - Ну всё и мне хана, - думаю я и не дышу.
     Не знаю, кто там меня уберёг, но фашист прошёл так близко, что сапогом наступил мне на руку. Как я не взвыл от боли, не знаю. Пронесло. Полежав, пока всё не утихнет, уже в темноте, я наконец поднялся и огляделся. Живых никого, да я и не присматривался шибко. Собрал вокруг оружие, автоматы у убитых немцев, ружья у своих убитых и решил идти к своим. Мол вот, воевал я и оружие принёс. На что я надеялся, теперь трудно сказать. Но я помнил, что у меня тюремный срок, может думал простят, не знаю. Шёл я долго, всю ночь, через небольшой лес, потом показалась поляна. В темноте я не увидел, что она заминирована. Уже стало рассветать, когда пройдя поле, я оглянулся. Увидев, что поле было заминировано, описался со страху.
     - Неужели пронесло? Что это, Бог меня бережёт, что ли? За что? - подумал я.
     Вдруг на дороге я увидел чёрную машину, за ней два мотоцикла с немцами и тут же бросился на землю. Хорошо, трава была высокая, укрылся. Проехали они в сторону села, а я решил идти в другую сторону, соображая, что может быть там русские. Так, таясь, прячась, изнывая от голода и жажды, я шёл, в надежде увидеть своих. Хотя, какие они мне свои? И оружие оттягивало руки. Только бросить не мог, так и волок по земле.
      Прошёл ещё день и к вечеру я увидел деревню, где горели огоньки. На свой риск, я и пошёл туда, не зная, русские там или немцы. Тихо постучался в первый же дом, который стоял поодаль от других домов. Долго никто не открывал, пришлось стучать громче. Думал, если тут и немцы, что ж, я не в гимнастёрке, на мне ещё тюремная одежда чёрного цвета, может и выкручусь. Больно есть и пить хотелось. Наконец засов отодвинули и выглянул мужик, довольно упитанный, с лицом, заросшим щетиной, с острым взглядом глаз.
     - Чего ломишься в темень такую? - пробурчал он.
     - Может впустишь для начала? Пить хочется, да и поесть бы не отказался, - твёрдым голосом ответил я.
     Мужик молча посторонился, может тон мой его напугал, но я прошёл в избу и прошёл через сенцы в тускло освещённую комнату. У печи стояла женщина, худая, с испуганными глазами. Что-то мне подсказало, что мужик этот, ну... не свой, что ли, не знаю. Но взгляд был не такой, как у солдат, которые сражались против немцев.
     - Пить дай. И поесть бы чего-нибудь. Немцы в деревне есть? - спросил я.
     - Были немцы, ушли намедни. Дарья! Что встала? Пить дай и поесть на стол собери, - рявкнул мужик.
     Женщина послушно вышла и через минуту принесла ковш с водой, к которому я жадно припал. Дарья, как оказалась жена этого мужика, быстро принесла немного хлеба, варёной картошки, лук и совсем чуток сала. Сложив оружие возле печи, я сел за стол и стал есть, исподтишка поглядывая на хозяев, которые молча сидели напротив меня.
     - Одни в доме, или есть ещё кто? - наконец утолив голод, спросил я.
     - Одни, нет более никого, - ответил мужик.
     Дарья всё время молчала. А я понять никак не мог, кто эти люди и что делать дальше.
     - А русские далеко отсюда? - спросил я.
     Затаив дыхание, Дарья смотрела на мужа. Тот хмуро огляделся и посмотрел на меня.
     - Так вся деревня русские. Правда, многих поубивали. Не видел, виселицы  с телами ещё стоят у бывшего сельсовета, - сказал мужик.
     - А русские солдаты далеко? - спросил я, не отвечая на его вопрос.
     Мужик посмотрел на жену, та глубоко вздохнула.