Пов. страт-х. 59 рд. гл. 35. День рождения

Если вы думаете, что главный праздник ракетчика — это день ракетных войск 17 декабря, то глубоко ошибаетесь. И даже не Новый год, как у всех «цивильных шпаков», потому что и его отмечают не все. И как бы вы, нормальные люди его отмечали, если бы тысячи военных не сидели в это время за пультами боевого управления, подземных командных пунктов, у штурвалов кораблей, самолетов и подводных лодок.
Вы, конечно, не поверите, но у нас в дивизии Новый год отмечают дважды. Опять не угадали. Дважды — это не значит по местному и по московскому времени, как весь  Союз. Дважды — это со всем советским народом, а потом, через два или три дня, с вернувшейся с боевого дежурства сменой, а это чуть ли не четверть засидевшегося личного состава. И все по-настоящему, с Дедом Морозом, Снегурочкой, елкой и танцами до упаду. А вы говорите — Новый год. Для ракетчика это все равно суррогатный праздник. Главный праздник — это день рождения. И ты подгадаешь себе выходной, и твой командир, каким бы зверюгой он ни был, понимает — лучше добром отпустить, а не то хуже будет. Замполит ласково поздравит и благословит: «Пейте только не до “поросячьего визга”». Товарищи по оружию всегда рядом. Своей жены нет — не беда. Чужие жены приготовят хороший стол. Все понимают, что это не какой-то там праздник Великого Октября, когда надо усиленными расчетами ждать удара империалистов или, выпучив глаза, маршировать колонами мимо трибун. День рождения — святой праздник. В нем нет ни вероятного противника, ни советского народа, ни командования с политотделом, особым отделом и прочими трудностями военной жизни. Только друзья, красивые женщины и много водки. Впрочем, когда много водки, все женщины хороши.
Хотя бывают невезучие, у которых день рождения совпадает с общенародными праздниками, но мы лихо сдвигаем событие по времени и «все путем». А вот мне с днем рождения всегда везло. Даже курсантом удавалось его отметить на каникулах. Но не в этот раз. А ведь я уже был матерым капитаном. Матерым — это не значит, что я запросто матерился, просто я обеспечивал самые сложные системы управления своей техникой и людьми. Лучше меня ее никто не знал. Прошел все виды учений и внутривоинских разбирательств и боялся только о-о-очень больших начальников. Непонятно, чего от них можно ждать. В общем, чувствовал себя уверенно, иногда допускал некоторую наглость. Среди нештатных оперативных дежурных уверенности в работе со средствами боевого управления только к подполковнику прибывает. А пока сидят бедолаги и все дежурство штудируют инструкции и молятся о том, чтобы не в их смену началась ядерная война, а еще хуже — какие-нибудь учения. За ошибки из Москвы такую «телегу с разбором» пришлют, что уж лучше бы война.
Как на грех, заступили на БД, то есть боевое дежурство, в этот день особо «крупные специалисты» по управлению и, конечно, напоролись на непонятность.
И вот, меня накануне дня рождения, как какого-то драного кота, отправляют срочно в позиционный район на устранение обнаруженной неисправности аппаратуры.
Был бы я зеленым лейтенантом, взял бы под козырек и пулей бы в позиционный район. Еще подгонял бы экипаж на выезд. Лейтенант — офицер пугливый и старательный, а главное — все воспринимает всерьез. В нем еще много военной романтики. Я-то уже знал, что 90 процентов неисправностей — это глупость или перестраховка дежурной смены. Что-то кому-то померещилось, где-то какой-то транспарант загорелся и т. д. Пойди, разберись. Полное собрание служебных инструкций побольше, чем папа Карл Маркс трудов за всю жизнь накропал.
Я, конечно, отбивался до последнего, отказываясь от выезда. Пытался и по открытому телефону, и по засекреченной связи выяснить, что там случилось. Вдруг такая секретная неисправность, что по простому телефону сказать не могут. То, что не могут — это я угадал. Не могут ничего внятного сказать. Заступил командиром дежурных сил сам начальник командного пункта дивизии подполковник Брыкин. У него все неисправности смертельные. Он так визжал в трубку, что аппаратура засекречивания не могла зашифровать его высокий фальцет, шло сплошное бульканье и кудахтанье. А иногда казалось, его слюна долетала по проводам и сюда, в жилую зону за 50 км.
Уровень проблемы: передняя панель какого-то второстепенного блока. Не та лампочка не в том месте то ли горит, то ли не горит. В заднем месте у него что-то горит — это точно. Я говорю оперативному дежурному: «Да замени ты предохранитель под лампочкой, она или потухнет, или загорится, через пару дней со сменой приеду и проверю аппаратуру». Боится. Брыкин лично обнаружил несоответствие по карте исходного состояния техники. Караул! Снижение боеготовности целой ракетной дивизии, и надо же, в его смену.
Тяжело вздыхаю, придется ехать. Звоню жене. Гонят в район — служба. Без меня никак. Незаменим. Они же, жены, думают, что мы «повелители стратегических», а мы только чистим «Авгиевы конюшни» вокруг ракет каждый день.
Однако дело привычное.
— Не волнуйся, праздник состоится. Обернусь туда и обратно за день.
А тут еще штормовое предупреждение. Это не хрен собачий. Февраль месяц при полутораметровых сугробах. После визга Брыкина на всю дивизию мне автомобильный батальон Урал-тягач выкатил с чумазым бойцом-водилой. Но я-то знаю, что это все туфта. Наша техника сломается, застрянет на ровном месте в любой момент. Надеяться надо только на себя, то есть на свои ноги. Я собрался сразу, как на Северный полюс. Теплое белье, полушерстяное обмундирование, ватные штаны, бушлат, меховые рукавицы, валенки. Жарко, но в случае чего можно и подремать в сугробе. Никаких бумаг, фляга со спиртом, нож, спички и фонарь. Пистолет тоже оставил. Толку от него в лесу нет, только потерять можно.
За три часа через заносы проползли 43 км. На воротах при въезде в охраняемую зону нас еще полчаса держали. У начальника караула не укладывалось в голове, какой дурак на ночь глядя в метель уперся бампером в его колючую проволоку. Никак только вражеские диверсанты могли такое удумать. Сытый Брыкин уже дремал у телевизора в комнате отдыха. Пока его отыскали, пока он вспомнил, что полдня назад всех поднял на уши в жилой зоне и что это я торчу здесь среди лунного пейзажа, и только тогда нас запустили. Два узбека из отделения охраны и обороны в огромных тулупах еле раздвинули занесенные ворота.
Сказать, что настроение мое было скверное — ничего не сказать. Злой и голодный, натыкаюсь на добродушно улыбающегося Брыкина.
— Мы тебе оставили порцию каши с жареной рыбой.
Это такой типичный армейский ужин. Думаю: «Подавись ты своей кашей, у меня дома стол накрыт и гости на подходе».
— Как вы можете, товарищ подполковник, предлагать мне кашу, когда дивизия, можно сказать, небоеготова, — с пафосом в голосе заявляю я. — Нужно срочно обеспечить доступ к месту неисправности.
Брыкин хитро посматривает на меня:
—Ты ж говорил, что это пустяки.
— А вы говорили, что опасная ситуация. Кому я должен верить: себе или заслуженному подполковнику? Быстрее прикажите охране открыть ворота внутренней зоны, пока их совсем не занесло.
И сам по служебной связи дежурному:
— Быстро расчету электриков разблокировать все двери командного пункта. Пока я до вас через сугробы доползу, чтобы все настежь было открыто, и встречать на пороге.
Я в подземелье на КП, и Брыкин за мной. Интересно ему, как я устраню неисправность или опять какой-нибудь электромагнитный фокус покажу. Но отстал, слишком толстый боров, особенно против ветра. Я забегаю в потерну* , не останавливаясь, сбрасываю бушлат с ремнем и портупеей на пол и быстрее на пункт управления. Там уже мой подчиненный из дежурной смены рядовой Рыбкин.
— Который?  — спрашиваю на ходу.
Он молча показывает пальцем на виновника. Я с разгону, как футболист, бью ногой в валенке по блоку. Есть исходное состояние, лампочка на передней панели загорелась. Обычная контактная неисправность в соединительном разъеме.
Тут, отдуваясь, вваливается запорошенный Брыкин.
Командую:
— Смирно.
Рыбкин вытягивает руки по швам. Я щелкаю каблуками, то есть хлопаю пятками валенок, и докладываю опешившему Брыкину:
— Товарищ подполковник, неисправность устранена, исходное состояние восстановлено. Разрешите выезд в жилую зону.
— Ты что сделал?
— Устранил. Неисправный блок заменил на резервный и отправил в Зип** .
— Когда успел, блок 20 кг весит.
— Сейчас.
— Да я за тобой шел.
— Отстали изрядно.
— Не верю, опять фокусы.
— Читайте инструкцию. Исходное состояние есть, какие претензии?
Минут десять мы препирались. Другие офицеры расчета не могли внести ясность в наш спор. Была ли неисправность, был ли ремонт? И вообще, что было или что кому померещилось.
— Я свою работу сделал, а вы хоть до утра ломайте голову, гоняйте контрольные тесты — это ваше дежурство, вот и дежурьте.
Брыкин выкладывает последний аргумент:
— А вдруг опять проявится неисправность.
Я отвечаю тем же:
— А вдруг не проявится. Может быть, мне вообще здесь поселиться? Вот на столе, на карте позиционного района дивизии сейчас матрасик расстелю и под вашу цветомузыку разноцветных транспарантов табло состояния дежурных сил буду спать и сторожить «блуждающий отказ».
— Как командир дежурных сил, я вам запрещаю покидать позиционный район, — засверкал глазами Брыкин.
«Ах ты, жирный боров, решил мною усилить свой боевой расчет, чтоб тебе дежурилось спокойнее. Используешь ситуацию», — подумал я.
Брыкин закусил удила.
— Штормовое предупреждение, метель. Циркуляр из Москвы. На личный контроль. Нашей и соседней дивизии в Державинске запретить какие-либо передвижения людей и техники. Где застрял, там и сиди.
Тут он дал маху. Понадеялся на то, что его и так все боятся. Но формально я не поступил ему в подчинение. Не расписался в приказе, никто не включил меня в состав дежурных сил. Формально он для меня был шумной штабной крысой, случайно попавшей в зону моей технической ответственности.
Моему начальству, уютно отдыхавшему в жилой зоне, и в голову не могло прийти такое понимание ситуации, иначе бы меня обложили и матом, и приказами со всех сторон.
Но пока начальство не очухалось и не задержало меня на этой площадке, нужно было прорываться домой на праздник.
Кроме того, я понимал, что сделал стратегическую ошибку. Надо было оставить машину на дороге и пешком зайти на охраняемую территорию, чтобы она не попала в зону   охраны и обороны ракетного полка. Теперь среди сугробов я остался еще и без колес. Но в этом было и некоторое преимущество, никто не ожидает, что я уйду пешком, бросив тягач на площадке, а водителя — отдыхать с дежурной сменой в наземном сооружении.
Напоследок полюбовавшись тучной фигурой Брыкина, я с ним мысленно попрощался и вежливо закрыл поплотнее многотонную дверь пункта управления.
«Посмотреть бы, как ты заверещишь, когда обнаружится мой несанкционированный  уход в метель. Технику лень изучать, а единственного специалиста, уважаемого капитана в день рождения гонять за 50 км тебе не лень. Так что прощай».
Однако в такую погоду лучше взять напарника. Идти одному рискованно. И хотя все тропинки известны, вдвоем веселее.
В дизельной уныло сидел прапорщик Бубырь. Опытный нарушитель устава внутренней службы и служебных инструкций. Застрял, бедолага. Если меня отслеживали, то про него просто забыли.
Еще будучи курсантом, я вывел для себя простую истину: в рискованных делах можно полагаться только на троечников или откровенных раздолбаев. Положительные военные хороши в основном на плацу и в мирное время.
— Микола, домой хочешь?
Глазки у Бубыря забегали. Я понял, что он и сам замыслил побег.
— Готовь маски на лицо из полотенец, выход через 20 минут, переход заграждений в районе антенного поля. По прямой 9 км, мы должны пройти за два часа до железнодорожной станции. В это время там будет проходить поезд. На нем и доберемся до нашей Черной Дыры, а там и рукой подать до теплых квартир.
Вернулся к дежурному по связи. Телефонистки соединили меня с квартирой. Говорю жене:
— Стол накрываешь?
— А ты вернешься?
— Конечно, жди, через три часа буду.
— А тут у нас в городке метель.
— А ты молись обо мне, как умеешь. Согреешь меня, тогда и метель не помеха.
Дежурному по связи говорю: «Вова, будут меня искать, я наверху в сооружении отдыхающей смены».
В сооружении отдыхающей смены дежурному говорю:
 — Толя, будут искать — я пошел к Брыкину на КП тестировать аппаратуру.
В каптерке с Миколой мы надели на себя все, что было. На лица — маски, наскоро сшитые из казенных вафельных полотенец с прорезями для глаз. Натянули шапки-ушанки и ушли в метель на негнущихся ногах, как в скафандрах. Дома замело под крышу. Не видно ни зги. Ни людей, ни охраны. Зачем обходить через антенное поле?
Переваливаясь, как медведи-шатуны, мы поперлись прямо к воротам охраняемой зоны. Их не сразу заметили. За два часа метели трехметровые ворота возвышались над снегом всего сантиметров на 30. Мы с Миколой, как Гулливеры, в три шага перешагнули тройное ограждение и растворились неуклюжими призраками в снежной мгле.
Как ни странно, дорога хорошо продувалась. И мы бойко двигались по твердому покрытию. Временами возникающие многометровые снежные завалы преодолевали ползком или на четвереньках, чтобы глубоко не проваливаться в свежие сугробы. Снег набивался в валенки и в рукава, но настроение было хорошее. Сквозь снежную пелену тускло светило заходящее солнце. Ветер даже иногда дул в спину, подгоняя нас к станции, но все равно немного опоздали. Поезд уже тронулся. Пришлось его тормозить, как такси, то есть размахивать руками и кричать: «Стой!».
Конечно, это был не экспресс, но все-таки пассажирский поезд «Бреды-Челябинск». Однако машинист нас заметил и великодушно притормозил. Мы заскочили в вагон. На вокзале в Карталах дежурный дивизионный автобус нас добросил до городка. Стараясь особо никому не попадаться на глаза, мы с Бубырем шмыгнули по своим квартирам. Гости шумно приветствовали меня. Приятно попасть с корабля на бал. С мороза в тепло, от каши — к салату оливье, от казенного чая — к хорошему вину, от надоевшего начальника — к друзьям.
На следующий день, как ни в чем не бывало, я и Бубырь прибыли на развод части, трезвые и здоровые. Бубырь изрядно проболтался о подробностях нашего «исхода в землю обетованную». Замполита больше всего возмутила остановка пассажирского поезда. Хотя, может, он до конца и не поверил. Плохо знает жизнь. Начальство, видно, переволновалось за нас. Формально наказать было не за что, хоть кому-то и очень хотелось. Взысканий не было, благодарностей за устранение неисправности в экстремальных условиях, кстати, тоже. В сухом остатке разбора осталась только моя неоднозначная репутация.
 
*Потерна — входной тоннель с блокирующими дверями различного назначения.
**Зип — Запасный комплект приборов и материалов.