Роман, каких тысячи Глава11

               

    Это  был  последний  день  августа,  день  ее  рождения,  и  завтра  он  уезжал  в  отпуск,  в  Коблево.  Утром  он  на  час  раньше  ушел  с  работы,  поручив  Ридовне  отчитаться вместо  него  на  конференции.  На  рынке  у  метро  купил  пять  отборных  шероховато-огненных  роз  с  едва  распустившимися  бутонами на  длинных  черенках  и  поехал  в  Летний  сад,  который  был  щемяще  пуст,  и  он  один  сидел  на  скамейке,  поглядывая  в  даль  безлюдной  аллеи,  где  должна  была  появиться  она,  проступить  в  сером безжизненном  воздухе,  почти  тумане.
    И  ему,  привыкшему  за  последнее  время  жить  сегодняшним  днем,  сразу  стало  безотчетно  легко  на  сердце,  когда  он  завидел  ее, идущую  со  стороны  пруда,  и,  поднявшись,  он призывно  раскинул  руки, приглашая  кинуться  к  нему  на  грудь.  Так  и  произошло  по  обоюдному  их  согласию.
-  Ты  первый,  кто  поздравил  меня  сегодня.
-  И  так  будет  всегда,  радость  ты  моя  и  жизнь.
-  А  теперь  взгляни  на  свой  подарок.
На  крошечной  руке,   поднесенной,  как  для  поцелуя,  к  его  губам, он  увидел  тонкое  золотое  колечко  с  квадратной  каплей  изумруда, ей    хотелось  иметь  такое, «помолвочное»…Накануне  он  заставил  ее  принять  от  себя  сто  рублей,  «  на  пеленки», пригрозив,  что  иначе  ноги  его  не  будет  в их  доме.
-  Вы  хотите  меня  уверить,  что  оно  стоит  сотню?  Сколько  вам  пришлось  доплачивать?
-  Нисколько. Это  твой  подарок. Тебе  нравится?
-  Ни  у  кого  такого  нет  и  не  будет.  Но  мой  подарок  -  эти  цветы.
Она  обрадовалась  им,  как   сирота  кукле, как  будто  прежде  не  видела  ничего  краше  и  с  цветами  в  руках  села  на  скамейку,  а  он  помедлил  и,  стоя  напротив,  смотрел  на  нее  ,  сидящую  в  одиночестве  с  цветами  на  коленях.
-  Иди  ко  мне.
-  Сейчас.
В  сырую  погоду,  в  дождь, волосы  у  нее  начинали  виться  больше,  чем  обычно,  почти  «мелким  бесом»  и  ей  это  не  нравилось.  Ему,  пожалуй,  тоже,  если  уж  очень  придираться…  Какой  их  тогда  застал  дождь  в  сквере  за  Инженерным  замком!  Моментально  потекли  по  асфальту  потоки  пузырящейся  воды,  и  ожила  под  ливнем  вялая  трава,  и  плавные  крылья  брызг  с  шумом  взвивались  из-под  колес  автомобилей. В спешке забегали  люди,  и  они  тоже  сначала  бросились  искать  укрытия,  но  ни  листва  деревьев,  ни  его  зонтик  ничего  не  спасало.  Такси  не  останавливались…И,  когда  они вымокли  до  нитки,  так  что  уже  нечего  было  спасать, он  вдруг  подумал:  «Ну,  дождь… Почему  же  ему  так  хорошо  под  этим  дождем?».
    Сейчас  он  заметил,  что  под  плащом  на  ней  темное  платье   в  бордовую  крапинку,  с  воротником-бубликом,  -  французское,  платье ее  старшей  сестры,  с  которой  у  нее  был  приблизительно  одинаковый  размер,  благодаря  чему  они  могли  меняться  гардеробом.
-  Выглядишь  ты  хорошо,  а  вот  как  ты  себя  чувствуешь?
-  Великолепно. Травлю  каждое  утро,  пока  все  спят. И  знаешь, это  нисколько  не  тягостно.  Странное  ощущенье,  совсем  не  так,  как  бывает  при  пищевом  отравлении.
-  Тебе,  наверное,  пора  открыться  своим  родителям.
-  Успеется…  Только  ты  не  расстраивайся. Никто,  ничего  не  узнает,  -  она  на  секунду  ушла  в  себя. -  Это  сейчас  он  никому кроме  меня   не  нужен,  а  потом  будет  нужен  всем,  я  знаю.  Господи,  ведь  этого  могло  со  мной  никогда  не  случиться!  И  я  могла  прожить  жизнь  так  и  не  узнав  счастья.  Ты  ведь  еще  не  собираешься  меня   бросить,  правда?  Ты  будешь  приходить  к  нам,  ну  пусть  два  раза  в  месяц…
-  Ну,  да  -  он  будет  болеть…  а  меня  это  не  будет  касаться…  Ты  так  себе  это  представляешь?  Может, мне  на  это  время  завербоваться  куда-нибудь,  в  Африку?  В  конце  концов  самый  важный  вопрос,  который  мне  нужно  решить  -  это  денежное  обеспечение.
-  Поезжай,  если  хочешь  вернуться  на  мою  могилу.
    Утро, переходя  в  день,  становилось  светлее  и  постепенно  заполнялось  звуками. Он  обнял  ее  одной  рукой  и,  прижав  к  себе, стал  целовать  ее  волосы,  пьянея  от  аромата  любимой  женщины,  всегда  долгожданного  и ,  наконец,  снова  обретенного. Она  потянулась  к  его  губам,  сомкнув  помутненные  глаза,  рука  ее  нежно  улеглась  на  его  шее,  нечаянно  царапнув  камнем  кольца  -  последняя  реальность,  которую  он  ощутил…
-  Я  боюсь  твоего  отпуска.
-  Это  мне  надо  бояться.
Он  знал,  что  будет  скучать,  но  как  всякий  мужчина  не  умел  отчетливо  представлять  себе  будущего,  не  мог  заранее  прочувствовать  то  ,  что  их  ожидает,  насколько  невыносимо  будет  им  друг  без  друга.  Он  не  мог знать  этого  так  ясно,  как  это  уже  знала  она.
-  Ты  завтра  уедешь и  забудешь  мня,  а  когда  вернешься,  я  тебе  уже  буду  не  нужна.  « И  чего  я  в  ней  нашел?»  -  будешь  себя  спрашивать:  «Куда  смотрел?».
-  Перестань.
-  Ты  будешь  меня  вспоминать?
-  Да.
-  А  что  ты  будешь  вспоминать?
-  Все.
-  Например.
-  Белую  ночь… Как  мы  стояли  перед  разведенным  Кировским  мостом,  и  люди  на  набережной  все  смотрели  на  белую  ночь  над  Невой  будто  ждали  еще  какого-то  чуда.  И  как  подошла  группа  интуристов,  веселее  наших,  и  красивая  итальянка  попросила  у  меня  прикурить…
-  Это  называется  вспоминать  меня!
-  А  потом  мы  прошли  к  домику  Петра  и  видели,  как  телевизионщики  снимают  там  балет, как  продрогших  балерин  уводят  греться  в  вагончики,  как  ассистенты  режиссера  пинали  ставшие  ненужными  жестяные  банки  из  которых  валил  красный  бутафорский  дым  и  толпа  зевак  стала  расходиться. Потом  мы  сидели  на  скамейке  и  издали  смотрели  на  Кировский  мост  и  заметили  странные  огни  под  последним  пролетом  у  береговой  опоры,  как  будто  там  оборудован  ночной  бар….  Как  смертельно  устали  к  утру,  как  на  мосту  Строителей  ты  ободрала  каблук,  как  бесшумно  родилось  за  спиной  огромное,  багряное  солнце,  холодное  и  спокойное,  пока  мы  стояли  у  Пушкинского  дома,  безуспешно  пытаясь  поймать  такси.    …Женщины  считают,  что  только  они  способны  все  помнить.
-  Ни  в  этом  дело…  Тебе  пора?
-  Пойдем,  у  нас  еще  есть  время  поесть  пирожки.
-  Пирожки… -  она  посмотрела  на  него  как  будто  это  ему  было  двадцать  восемь  лет,  а  ей  тридцать  шесть. - Пойдем.  Горе  ты  мое…  Луковое.