МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ
АКАДЕМИЯ СОЦИАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ
ЗАВЕЩАНИЕ Т.Г.ШЕВЧЕНКО
Пособие для внеклассного изучения
творческого наследия Т.Г. Шевченко
АСОУ 2013
УДК 82
ББК 74.261.8+83.3
З-13
Рецензент
профессор управления персоналом Московского института открытого об-
разования, доктор педагогических наук, профессор Э. В. Литвиненко
Консультанты:
доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой социальных
дисциплин, истории и культурного наследия, куратор гуманитарного про-
екта «Выдающиеся украинцы в России» Б. Н. Найденко;
доктор педагогических наук, профессор Л. В. Тодоров
Редактор-консультант пособия
кандидат педагогических наук, доцент, заведующая кафедрой филологии
Н. А. Левитская
Автор-составитель
филолог, главный специалист по международным связям, государственный
советник Российской Федерации 3-го класса С. И. Ксёнжик
З-13
Завещание Т. Г. Шевченко : пособие для внеклассного изучения
творческого наследия Т. Г. Шевченко / авт.-сост. С. И. Ксёнжик.
– АСОУ, 2013. – 308 с.
«Завещание Т. Г. Шевченко» является пособием для внеклассного изучения
творческого наследия украинского поэта-гуманиста и художника XIX столетия
Тараса Григорьевича Шевченко в образовательных учреждениях Московской Адресовано учителям и преподавателям литературы образовательных уч-
реждений Московской области.
УДК 82
ББК 74.261.8+83.3
Редактор И. А. Зотова
Оригинал-макет подготовила И. А. Пеннер
Художественный редактор Т. Н. Горчакова
Изд. № 843. Формат 60;90/16. Печать офсетная.
Уч.-изд. л. 11,92. Усл. п. л. 19,25. Тираж 200 экз. Заказ 836
Академия социального управления. Москва, Енисейская ул., д. 3, корп. 5
© Ксёнжик С.И., авт.-сост., 2013
© АСОУ, 2013
СОДЕРЖАНИЕ
Найденко Б.Н. «Завещание Т. Г. Шевченко» –
составная часть гуманитарного проекта
«Выдающиеся украинцы в России» .................................................... 7
Ксёнжик С. И. Вехи жизни и творчества Т .Г. Шевченко.................... 17
Глава первая. Шевченкиана – венок славы Великого Кобзаря............... 18
Глава вторая. Детство и юность Тараса...................................................... 33
Глава третья. Воля – выстраданная мечта................................................ 43
Глава четвертая. Кобзарь – второе призвание........................................ 54
Глава пятая. Деятельность Т. Г. Шевченко в Украине............................. 65
Глава шестая. Жизнь и творчество в ссылке............................................ 71
Глава седьмая. Петербургский период жизни:
творческая активность и ностальгия по родной Украине.............. 84
Глава восьмая. Кончина и похороны Т. Г. Шевченко.............................. 101
Глава девятая. Избранные стихотворные произведения
Т. Г. Шевченко в переводах с украинского языка на русский....... 108
Глава десятая. Поэтические произведения, написанные
Т. Г. Шевченко 221
Глава одиннадцатая. Проза, написанная Т. Г. Шевченко
265
Глава двенадцатая. 295
Левитская Н. А. Рекомендуемые формы и методы для
внеклассного ознакомления учащихся с жизнью
и творческой деятельностью Т. Г. Шевченко................................ 301
области. Пособие подготовлено сотрудниками ГБОУ ВПО МО «Академия со-
циального управления» к предстоящему в 2014 году 200-летию со дня рожде-
ния Великого Кобзаря.
Адресовано учителям и преподавателям литературы образовательных уч-
реждений Московской области.
УДК 82
ББК 74.261.8+83.3
Редактор И. А. Зотова
Оригинал-макет подготовила И. А. Пеннер
Художественный редактор Т. Н. Горчакова
Изд. № 843. Формат 60;90/16. Печать офсетная.
Уч.-изд. л. 11,92. Усл. п. л. 19,25. Тираж 200 экз. Заказ 836
Академия социального управления. Москва, Енисейская ул., д. 3, корп. 5
© Ксёнжик С.И., авт.-сост., 2013
© АСОУ, 2013
СОДЕРЖАНИЕ
Найденко Б.Н. «Завещание Т. Г. Шевченко» –
составная часть гуманитарного проекта
«Выдающиеся украинцы в России» .................................................... 7
Ксёнжик С. И. Вехи жизни и творчества Т .Г. Шевченко.................... 17
Глава первая. Шевченкиана – венок славы Великого Кобзаря............... 18
Глава вторая. Детство и юность Тараса...................................................... 33
Глава третья. Воля – выстраданная мечта................................................ 43
Глава четвертая. Кобзарь – второе призвание........................................ 54
Глава пятая. Деятельность Т. Г. Шевченко в Украине............................. 65
Глава шестая. Жизнь и творчество в ссылке............................................ 71
Глава седьмая. Петербургский период жизни:
творческая активность и ностальгия по родной Украине.............. 84
Глава восьмая. Кончина и похороны Т. Г. Шевченко.............................. 101
Глава девятая. Избранные стихотворные произведения
Т. Г. Шевченко в переводах с украинского языка на русский....... 108
Глава десятая. Поэтические произведения, написанные
Т. Г. Шевченко 221
Глава одиннадцатая. Проза, написанная Т. Г. Шевченко
по
Глава
Левитская Н. А. Рекомендуемые формы и методы для
внеклассного ознакомления учащихся с жизнью
и творческой деятельностью Т. Г. Шевченко................................ 301
308
Уважение к именам, освящённым славою…
Первый признак ума просвещённого.
А. С. Пушкин
Б. Н. Найденко
«ЗАВЕЩАНИЕ Т. Г. ШЕВЧЕНКО» –
СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ
ГУМАНИТАРНОГО ПРОЕКТА
«ВЫДАЮЩИЕСЯ УКРАИНЦЫ В РОССИИ»
8
В течение двух десятилетий, минувших после гибели Советского
Союза и распада дружной семьи советских народов, отношения между
Россией и бывшими союзными республиками подвергались серьёзней-
шим испытаниям.
Не избежали этой печальной участи и отношения между Россией и
Украиной. Они претерпевали такие потрясения, что оказались у крити-
ческой черты, за которой – только вражда и ненависть. На официаль-
ном уровне состояние российско-украинских отношений характеризо-
вались как «чёрная полоса» и «ледниковый период».
Оттепель в этих отношениях началась в первый весенний месяц –
в марте 2010 года во время встречи Президента России Д. А. Медве-
дева с новоизбранным Президентом Украины В. Ф. Януковичем: они
единодушно признали, что отношения между обеими странами уже не
поддаются улучшению – их следует «реанимировать» и «строить зано-
во». Одновременно отмечалось, что в этом благородном деле следует,
опираясь на богатые духовные, культурные и нравственные ценности
двух народов, наполнять эти отношения новыми примерами добросо-
седского сотрудничества.
Примечательно, что вскоре после этой, безусловно, исторической
встречи патриарх Русской православной церкви Кирилл во время бо-
гослужения в Свято-Троицком соборе Днепропетровска благословил
российско-украинские отношения на добрососедство:
«Будем молиться о процветании Украины и всей исторической Руси,
чтобы Господь сохранил братские народы в единомыслии, в братском со-
трудничестве, в осознании своей общности и духовного единства».
Проявленная политическая воля обоих президентов возродить
добрососедские отношения, проникновенные слова патриарха Кирил-
ла были с энтузиазмом встречены общественностью обеих стран. Это
подтверждается рядом примеров. Незамедлительно государственные
и общественные организации России и Украины стали предпринимать
усилия для восстановления ранее утраченных связей, налаживания де-
лового и гуманитарного сотрудничества. Вполне понятно, что разру-
шение в течение двух десятилетий отношений, не могло не наложить
свой негативный отпечаток на умонастроения части населения в обе-
их странах. Тем более, что некоторые недружественные проявления и
с одной и с другой стороны болезненно воспринимались как в России,
так и Украине. И хотя дело прошлое, но представляется необходимым
напомнить о них для того, чтобы не повторять их в будущем.
После развала Советского Союза, произошедшего в 1991 году, по-
литики в бывших союзных республиках, ставших в одночасье суверен-
9
ными, в том числе и в Украине, поставили перед собой задачу перепи-
сать «набело» историю пребывания своих стран в составе Советского
Союза. Наряду с безоглядной и далеко не всегда справедливой крити-
кой социалистического строя и советского образа жизни, а также объ-
ективных недостатков, имевших место в жизнедеятельности советско-
го государства, новоявленные интерпретаторы истории не брезговали
никакими средствами, используя фальсификацию событий и фактов.
Всё хорошее, что было совершено общими усилиями братских народов,
составлявших уникальнейшую в мире общность людей – советский на-
род, пытались очернить и предать забвению. Новоявленные толковате-
ли истории в своих «изысках» без зазрения совести использовали тер-
минологию американских и западноевропейских политиков, называя
Советский Союз «тюрьмой народов» и «империей зла», а Россия изо-
бражалась как враг народов, душитель свободы и прогресса.
С гибелью СССР перестала существовать сформировавшаяся общ-
ность людей, носившая название советский народ. Вполне возможно,
что эта общность не была идеальной, но она была уникальной, не имев-
шей прежде аналогов в истории народов. Отношения между народами,
населявшими Советский Союз, построенные на принципах дружбы и
сотрудничества, взаимопомощи и доверия, очень точно охарактеризо-
вал как дружественные украинский советский поэт П. Г. Тычина в сти-
хотворрении «Чувство семьи единой».
Следует с горечью признать, что подпиткой для формирования
русофобии
и ксенофобии в странах ближнего зарубежья, в том числе в
Украине, явились также отголоски развернувшейся в российской среде
уничижительной, напоминавшей истерию критики руководящей роли
КПСС, успехов и недочётов в социалистическом строительстве. Совет-
ские приоритеты в отношениях с союзными республиками, во внешней
политике со странами Ближнего зарубежья были устранены, а в их ос-
нову были поставлены государственные интересы и рыночные отно-
шения. Жёсткий прагматизм во внешнеэкономических связях России
с бывшими союзными республиками, как один из важнейших аспектов
государственных интересов, привёл к обострению отношений с этими
странами.
Вполне понятно, что для устранения накопившихся залежей нега-
тива в российско-украинских отношениях и восстановления доверия
и взаимопонимания между народами, требуются неординарные и дей-
ственные меры, которые способствовали бы восстановлению сотруд-
ничества на всех уровнях власти и, в первую очередь, гуманитарного
сотрудничества.
10
В этой связи с благодарностью вспоминается благородное начина-
ние Министерства науки и образования, молодёжи и спорта Украины,
направившее в Россию специальным поездом 500 работников науки и
образования для налаживания сотрудничества с российскими учёными
и педагогами. Переоценить эту инициативу невозможно: состоявший-
ся 16 сентября 2011 года День науки и образования Украины в Москве
и Московской области СМИ обеих стран по праву назвали прорывом
в гуманитарном сотрудничестве России и Украины после двадцатилет-
ней паузы, «беспрецедентным форумом» работников педагогической
сферы обеих стран. По словам Чрезвычайного и Полномочного Посла
Украины в России Владимира Ельченко, состоявшиеся в этот день сот-
ни различных мероприятий способствовали созданию перспективного
задела на будущее сотрудничество в области гуманитарных отношений.
В ходе московских встреч было намечено немало совместных проектов,
например, образована Ассоциация вузов-партнёров России и Украины,
обсуждены вопросы, касающиеся написания совместных учебников по
истории обеих стран. Также было решено подготовить единые учебные
пособия для учителей истории с толерантным подходом к проблемным
вопросам в истории российско-украинских отношений. Сделать это
очень важно, поскольку необъективное освещении этих вопросов ока-
зывало негативное влияние на умонастроения граждан обеих стран, на
добрососедские отношения между народами России и Украины.
Сотрудники Академии социального управления (АСОУ) прини-
мали участие во многих мероприятиях, проводившихся в рамках Дня
науки и образования Украины, встречались со многими украинскими
партнёрами по сотрудничеству. При этом они взаимно испытывали
чувство удовлетворения от того, что ещё задолго до «оттепели» в рос-
сийско-украинских отношениях, проявили дальновидность и устано-
вили партнёрские отношения между педагогическими коллективами
обеих стран – институтами последипломного образования Киевской,
Черкасской, Харьковской и Запорожской областей, Уманским государ-
ственным педагогическим университетом имени П. Г. Тычины. Начи-
ная с 2008 года, АСОУ и украинские партнёры провели ряд крупных
международных научных мероприятий. Среди них: научно-практи-
ческие конференции «Последипломное педагогическое образование:
европейское измерение и региональные приоритеты», «Европейские
правовые нормы как основа решения культурно-языковых проблем
Украины», «Инновационная образовательная деятельность: региональ-
ные аспекты», «Проблемы воспитания патриотизма у детей и учащейся
молодёжи в условиях глобализации», «Инновационные технологии в
11
профессиональном развитии педагогических кадров и руководителей
учебных учреждений», «Личность в едином образовательном про-
странстве», а также комплексные международные мероприятия в рам-
ках ежегодного фестиваля педагогических инноваций, который про-
водится в г. Черкассы под эгидой Министерства науки и образования,
молодежи и спорта Украины.
Участие в столь масштабных мероприятиях сотрудников АСОУ
и представителей ряда зарубежных стран имеет важное значение для
обмена мнениями по вопросам внедрения в практику педагогических
инноваций.
Вопросам сохранения образовательного пространства в странах,
входящих в состав СНГ, в последнее время уделяется особое внимание.
На различных международных научных форумах педагоги высказыва-
ются за сохранение и развитие методик преподавания, которые были
выработаны и апробированы десятилетиями практической деятельно-
сти. Один из таких форумов – Международная научная конференция,
проведенная в Минске в ноябре 2009 года Национальным институтом
Министерства образования Республики Беларусь во взаимодействии
с Российской академией образования «Современная образовательная
среда: приоритетные направления развития».
В ходе обмена мнениями было подтверждено, что целесообразно
проводить совместные научные мероприятия (международные симпо-
зиумы, конференции, семинары, интернет-форумы и др.) по обсужде-
нию проблем содержания дошкольного, общего среднего и специаль-
ного образования; форм, методов, методик, инновационных педагоги-
ческих технологий и средств обучения, а также проводить совместные
научные исследования, осуществлять взаимовыгодное сотрудничество
по обобщению, систематизации и представлению на страницах науч-
ных изданий результатов исследований в сфере психолого-педагогиче-
ской науки и инновационной образовательной практики.
Там же была поддержана инициатива белорусских коллег о соз-
дании международной Ассоциации исследователей содержания до-
школьного, общего среднего и специального образования для опера-
тивного взаимодействия и конструктивного сотрудничества по ак-
туальным направлениям развития национальных образовательных
систем.
В настоящее время членами Ассоциации стали вместе с АСОУ око-
ло 15 зарубежных высших учебных и научных педагогических учреж-
дений, в том числе Азербайджана, Белоруссии, Казахстана, Украины.
Процесс вхождения новых членов в Ассоциацию продолжается.
12
На мероприятиях, которые проводят члены Ассоциации, речь за-
ходит не только об образовательных стандартах, но и о значении изучения
русского языка как средства общения между народами стран
СНГ, о необходимости знаний совместных культурных и гуманитарных
ценностей.
Примером творческого подхода к решению поставленных задач
является реализация АСОУ совместно с Киевским областным инсти-
тутом последипломного образования педагогических кадров (г. Белая
Церковь) гуманитарного проекта «Выдающиеся украинцы в России» и
«Выдающиеся россияне в Украине». Проект является составной частью
программы сотрудничества между двумя учреждениями. Идея о целе-
сообразности реализации такого проекта была озвучена действитель-
ным членом Российской академии образования, доктором педагогиче-
ских наук, профессором С. П. Ломовым во время его выступления на
Международной научно-практической конференции, организованной
Киевским областным институтом в содружестве с АСОУ. В качестве
примера Станислав Петрович напомнил собравшимся о том, что в Под-
московье покоится прах гетмана Правобережной Украины П. Д. Доро-
шенко, имя которого стало почитаемым российской общественностью
благодаря Александру Сергеевичу Пушкину.
Видное место в проекте занимает разработка пособия для вне-
классного изучения жизни и деятельности выдающегося украинского
поэта-гуманиста и талантливого художника-живописца XIX века Тара-
са Григорьевича Шевченко в связи с предстоящим в 2014 году 200-лети-
ем со дня его рождения.
В Украине в соответствии с решением руководства страны 2014 год
объявлен Годом Шевченко. Украинская общественность, государствен-
ные учреждения развернули широкую кампанию, направленную на то,
чтобы достойно отметить предстоящий Юбилей.
Готовится широко отметить 200-летие Т. Г. Шевченко и зарубеж-
ная общественность, поскольку творческое наследие Великого Кобзаря
является не только величайшим достоянием украинского народа, но и
занимает видное место в сокровищнице мировой культуры.
Россия, которая много веков назад была благословенна на добросо-
седство с Украиной, имеет свой особый повод торжественно отпразд-
новать Шевченковский юбилей. Полагаю уместным напомнить, что
Тарас Григорьевич родился в Малороссии (так называлась в то время
Украина), которая входила в состав Российской империи. Дальнейшая
его жизнь, полная тревог и борьбы против произвола царского само-
державия и крепостного рабства, его творческая деятельность были
13
неразрывно связаны с русским народом и другими народами, насе-
лявшими в то время Российскую империю. Под влиянием передовой
русской интеллигенции формировалось мировоззрение Т. Г. Шевченко.
При этом важно отметить, что его связывали дружеские отношения с
выдающимися русскими писателями Н. Г. Чернышевским, И. С. Турге-
невы. С. Т. Аксаковым, Н. С. Лесковым, художниками К. П. Брюлловым,
Ф. П. Толстым и другими замечательными деятелями русской литерату-
ры и искусства. Имеется немало свидетельств тому, что Т. Г. Шевченко с
большим уважением относился к русскому народу, к его культурным и
духовным ценностям. Поэтому российская общественность тепло вос-
приняла решение президентов обеих стран В. В. Путина и В. Ф. Яну-
ковича, принятое во время их встречи 22 ноября 2012 года о том, что
Россия и Украина вместе будут готовиться к празднованию 200-летия
поэта Тараса Шевченко. Тем самым была скреплена прозвучавшая на
заседании Совета Межпарламентской ассамблеи государств-участ-
ников СНГ (октябрь 2010 года), посвящённом вопросам 200-летия
Т. Г. Шевченко, уверенность в том, что предстоящие торжества станут
новой яркой страницей в отношениях между Россией и Украиной. При
этом отмечалась важность намечаемых мероприятий для напоминания
современным поколениям о благородных деяниях людей и народов, ак-
тивно и бескорыстно участвовавших в драматичной и поистине герои-
ческой судьбе Шевченко.
Уверенность в том, что юбилей Великого Кобзаря будет широко от-
мечен в наших странах, вселяет тот впечатляющий общественный ре-
зонанс, который получили проведенные в 2011 году в России и Украине
мероприятия, посвященные памяти Т. Г. Шевченко в связи со 150-лети-
ем его кончины. Наиболее значимым мероприятием в этом ряду яви-
лась акция «Последний путь Т. Г. Шевченко», посвящённая 150-летию
его перезахоронения. Организованная Межпарламентской ассамблеей
СНГ и Верховной Радой Украины акция, проходила под патронатом
президентов России и Украины. Началась акция в Санкт-Петербурге,
на Смоленском кладбище, где временно был погребен Великий Кобзарь,
и продолжалась по многим городам России и Украины (Тверь, Тула,
Орёл, Севск, Глухов, Кролевец, Батурин и Бровары), по которым в 1861
году проходила траурная процессия с телом Т. Г. Шевченко, чтобы по-
хоронить его в соответствии с «Завещанием» на «Вкраине милой». По
всему этому маршруту проследовала делегация, в состав которой вош-
ли парламентарии России, Украины и Казахстана. 14 и 15 мая 2011 года
проходили многочисленные мероприятия в Санкт-Петербурге. Среди
них митинг-реквием и панихида у памятного камня на Смоленском
14
кладбище, вечер памяти в Таврическом дворце, возложение венков к
памятнику Т. Г. Шевченко на Смоленской площади, посещение мемо-
риальной мастерской поэта и художника в музее Российской академии
искусств.
Торжественные мероприятия прошли по всей мемориальной трас-
се. Так, например, в г. Орле 19 мая в сквере по улице Московской, на ме-
сте, где в прошлом располагалась Крестовоздвиженская церковь (в ней
отпевали Тараса Шевченко), состоялся митинг памяти великого сына
украинского народа.
Завершилась акция 22 мая в Киеве. В храме Рождества Христова
на Подоле состоялась поминальная служба. В этот же день делегация
парламентариев посетила Канев и приняла участие в церемонии воз-
ложения цветов к могиле Шевченко на Чернечей горе.
Средства массовой информации России и Украины сообщали о
ходе акции. За сухими строчками информационных сообщений ощу-
щалась особая торжественность состоявшихся мероприятий. Руко-
водители Украины выразили благодарность «…российским друзьям,
проделавшим невероятно огромную работу, за то, что они почитают
память Великого Кобзаря как своего родного человека» (из материала
Ивана Крылова – редактора информационной службы фонда «Русский
мир», опубликованного в Интернете 13 мая 2011 года).
Отношения между народами России и Украины в настоящее время
налаживаются, наполняются новыми проявлениями дружбы и сотруд-
ничества.
Проведение мероприятий в образовательных учреждениях Под-
московья, посвящённых юбилею выдающегося сына украинского наро-
да, благотворно по ряду причин. Во-первых, они будут способствовать
распространению знаний о творческом наследии Т. Г. Шевченко и дру-
жеских узах, связывавших его с передовой русской интеллигенцией, и
тем самым – заполнению вакуума в знаниях, возникший после распада
СССР и исключения из литературных программ изучения жизни и де-
ятельности поэтов и писателей народов бывших союзных республик.
Во-вторых, проведение юбилейных мероприятий будет благоприятно
воспринято украинской общественностью, что, в свою очередь, будет
содействовать развитию добрососедских отношений с украинским на-
родом.
С чувством большой признательности отмечаю, что пособие «За-
вещание Т. Г. Шевченко», как часть проекта «Выдающиеся украинцы
в России», создавалось при доброжелательной поддержке украинских
коллег: ректора Киевского областного института последипломного об-
разования педагогических кадров, доктора педагогических наук, про-
фессора Н. И. Клокарь, ректора Черкасского областного института
последипломного
образования педагогических кадров, заслуженного
работника образования и науки Украины, кандидата педагогических
наук Н. Н. Чепурной, а также сотрудников названных институтов.
Большую благодарность от имени разработчиков пособия выра-
жаю директору Культурного центра Украины в Москве, доктору исто-
рических наук, члену-корреспонденту АПН Украины В. Е. Мельни-
ченко за проявленное внимание к работе над пособием, высказанные
рекомендации и предоставленную уникальную литературу о жизни и
деятельности Т. Г. Шевченко.
Без малодушной укоризны
Пройти мытарства трудной жизни,
Измерить пропасти страстей,
Понять на деле жизнь людей,
Прочесть все чёрные страницы,
Все беззаконные дела…
И сохранить полёт орла
И сердце чистой голубицы –
Се человек!..
Т. Г. Шевченко
ВЕХИ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
Т. Г. ШЕВЧЕНКО
БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
И ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
ВЕЛИКОГО КОБЗАРЯ
Автор-составитель С. И. Ксёнжик
18
Глава первая
Шевченкиана – венок славы
Великого Кобзаря
В центре Москвы, где Новый Арбат плавно переходит в Кутузов-
ский проспект, стоит памятник выдающемуся украинскому поэту-гу-
манисту и талантливому художнику XIX века Тарасу Григорьевичу
Шевченко.
Увековеченный в бронзе Великий Кобзарь1 напоминает нам о том,
что он был частым гостем Белокаменной (известно, что Тарас Григорье-
вич пять раз посещал Москву).
Представим себе, смещая границы времени, что Тарас Григорье-
вич, как это могло бы быть в наше время, прибыл поездом из родной
Украины в Москву, проехал с Киевского вокзала по набережной, но-
сящей его имя, в сторону гостиницы «Украина». Затем он с непокры-
той головой и заложенными за спину руками энергичной походкой
в развевающемся на ветру плаще-крылатке направляется в сторону
Красной площади, чтобы, как говаривал гость Белокаменной, «полю-
боваться красенем Кремлём» так же, как он любовался им во время
своих приездов в Москву почти полтора столетия назад. А может он
торопится на встречу со своим земляком и другом, реформатором
русского театра Михаилом Семёновичем Щепкиным2, чтобы прове-
дать писателя Сергея Тимофеевича Аксакова3, знакомство с которым
до глубины души взволновало Тараса Григорьевича и оставило при-
ятнейшие воспоминания.
Известно, что Т. Г. Шевченко в Москве общался с писателями, ху-
дожниками, учёными. Москвичи принимали его радушно и оказывали
ему почтение, проявляли неподдельный интерес к его творчеству.
В апреле 1861 года гроб с телом безвременно ушедшего из жизни
Т. Г. Шевченко, в соответствии с завещанием поэта, друзья перевози-
1 Кобзарь – в Малороссии бродячий музыкант, игравший на народном инстру-
менте кобзе и исполнявший народные песни и баллады. Т. Г. Шевченко считал себя
кобзарём. Неслучайно сборники его поэзии, изданные в 1840-х и 1860-х годах, на-
званы «Кобзарь».
2 М. С. Щепкин (1788–1863) – русский актёр, основоположник реализма в рус-
ском сценическом искусстве. Украинец по происхождению. До 1822 года был кре-
постным.
3 С. Т. Аксаков (1791–1859) – русский писатель, член-корреспондент Петер-
бургской академии наук с 1856 года.
19
ли из Петербурга в украинский город Канев. Первая остановка траур-
ной поездки была сделана в Москве. В течение двух дней вынужденной
остановки гроб находился в московской церкви святителя Тихона Ама-
фунтского на Арбатской площади1. Тысячи москвичей посетили в эти
дни церковь, чтобы проститься с Великим Кобзарём.
10 июня 1964 года Т. Г. Шевченко, увековеченный в бронзе, вознёс-
ся на московской земле. Тогда вся мировая общественность, все наро-
ды, населявшие Советский Союз, вместе с братским украинским наро-
дом отмечали 150-летие со дня рождения Великого Кобзаря. Памятник
Т. Г. Шевченко – замечательное творение украинских зодчих-скульпто-
ров Ю. Л. Синкевича, М. Я. Грицюка, А. С. Фуженко и архитекторов
А. А. Сницарёва и Ю. А. Чеканюка. Это монументальное произведение,
созданное в творческом и дружеском взаимодействии московских гра-
достроителей с украинскими скульпторами и архитекторами, по праву
считается одним из красивейших в столице России. Памятник стоит в
сквере, на берегу Москвы-реки. Авторы очень искусно воплотили в па-
мятнике и его местоположении заветное желание Т. Г. Шевченко:
Чтоб лежать мне на кургане,
Над рекой могучей,
Чтобы слышать, как бушует
Старый Днепр над кручей!
Перевод А. Твардовского
И хотя Москва-река медленно и плавно несёт свои воды в могучую
Волгу, но определённая символика в этом решении имеется. Курган за-
меняет пьедестал из необработанных гранитных блоков, напоминаю-
щих склон скалы, по которому идёт Т. Г. Шевченко навстречу ветру и
судьбе.
У этого памятника был предшественник. В 1918 году в Москве на
Трубной площади был установлен первый памятник Т. Г. Шевченко. Его
автором был русский скульптор Сергей Михайлович Волнухин. Он ещё
в 1913 году выиграл конкурс на лучший памятник Т. Г. Шевченко для
Киева. Но царское правительство не разрешило установить памятник
поэту, который всю свою жизнь боролся против произвола царского
самодержавия и крепостного рабства. Этот монумент был воздвигнут
в Москве одним из первых, в соответствии с ленинским планом мону-
1 Святой Тихон из города Амафунты был епископом и прославился чудотвор-
ством на Кипре, где он жил и обращал язычников в христианство. Церковь была
построена в 1756 году. На месте разрушенного в 1933 году храма в настоящее вре-
мя стоит часовня.
20
ментальной пропаганды по Декрету Совнаркома РСФСР от 12 апреля
1918 года. В перечне лиц, которым решено было установить памятники,
рядом с именами Александра Пушкина, Льва Толстого, Николая Чер-
нышевского, выдающегося украинского учёного и писателя Григория
Сковороды стояло имя Тараса Шевченко.
Первый памятник Т. Г. Шевченко в Москве был недолговечным:
из-за отсутствия необходимых материалов он был выполнен в гипсе. В
1920 году появилась возможность отлить памятник в бронзе. Но к тому
времени С. М. Волнухин тяжело заболел и в 1921 году умер.
Тарас Григорьевич Шевченко побывал во многих городах и весях
России. В одних он оказался по воле житейских обстоятельств, в дру-
гих – по собственному желанию. И везде Т. Г. Шевченко оставил о себе
добрую славу, а его имя почитаемо и поныне. Об этом красноречиво
свидетельствуют установленные в местах его пребывания памятники и
мемориальные доски.
Значительную часть своей жизни, наполненной литературным и
художественным творчеством, революционной борьбой, Тарас Гри-
горьевич провёл в Санкт-Петербурге. Об этом напоминает памятник,
установленный 22 декабря 2000 года на углу Левашевского проспекта и
Ординарной улицы. Автором его является известный канадский скуль-
птор Лео Мол (Леонид Молодожанин). Он подарил Санкт-Петербургу в
1993 году трёхметровую бронзовую фигуру Великого Кобзаря. Откры-
тие памятника было приурочено к встрече в городе на Неве президен-
тов России и Украины.
В 1918 году в Петрограде установили памятник по проекту лат-
вийского скульптора Яниса Тилберга. На постаменте этого памятни-
ка были высечены слова: «Великому украинскому поэту-крестьянину
Тарасу Григорьевичу Шевченко (1814–1861) – Великий Русский На-
род». Но гипсовую статую постигла та же участь, что и памятник из
гипса в Москве: памятник простоял лишь до 1926 года. В Российской
академии художеств (Санкт-Петербург) открыта для посетителей
комната-музей: здесь провёл последние годы своей жизни академик
изобразительного искусства Тарас Григорьевич Шевченко (Универси-
тетская набережная, 17).
В городе Орске Оренбургской области, где в своё время отбывал
ссылку солдат Шевченко, в 1959 году был воздвигнут памятник Вели-
кому Кобзарю. Авторы памятника Н. К. Гобелко и Л. М. Писаревский
изобразили поэта в состоянии глубокой задумчивости, словно вспо-
минающего родную Украину и размышляющего о своей тяжёлой доле
ссыльного солдата:
21
Думы мои, думы мои.
Самые родные!
Вы меня хоть не покиньте
В эти годы злые.
Прилетайте сизокрылой
Стаей голубиной
Из-за Днепра широкого
В этот край пустынный.
Прилетайте ж, мои думы!
Тихими речами
Приголублю вас, как деток,
И заплачу с вами.
Перевод А. Суркова
В Орской крепости рядовой Шевченко провёл год. Несмотря на
строжайший царский запрет писать и рисовать и рискуя быть неми-
лосердно наказанным за своё ослушание, Т. Г. Шевченко продолжал
творить. Здесь он написал более 20 поэтических произведений, среди
которых поэмы «Чернец», «Варнак», «Княжна». Поэтому его облик, за-
печатлённый в бронзе, символизирует несгибаемую силу свободолюби-
вого духа поэта-борца.
В городе Соль-Илецк Оренбургской области имеется мемориаль-
ная таблица, хранящая память о посещении Т. Г. Шевченко в 1850 году
крепости «Илецкая Защита».
В XIX веке, как свидетельствуют хроники, было сделано несколько
попыток добиться у царского правительства разрешения на установ-
ление в России памятника Т. Г. Шевченко. Первую попытку вскоре по-
сле смерти выдающегося украинца сделал русский скульптор Михаил
Осипович Микешин, автор памятников «Тысячелетие России» в Нов-
городе (1862) и Богдану Хмельницкому в Киеве (1888). Затем – русский
художник-живописец Илья Ефимович Репин. Но царское правитель-
ство отвергало все предложения об увековечении памяти выдающегося
украинского поэта.
Творческое наследие Т. Г. Шевченко по праву занимает достойное
место в сокровищнице мировой культуры. Об этом свидетельствуют
памятники, установленные во многих городах мира: Алма-Ате и Актау
(Казахстан), Баку (Азербайджан), Бельцы (Молдова), Будапеште (Вен-
грия), Тбилиси (Грузия), Торонто (Канада), Энкарнасьон (Парагвай).
Именем Тараса Шевченко названы площадь в Вашингтоне и сквер в
Париже, многие зарубежные учреждения культуры, науки и образования.
22
Украинский народ свято чтит светлую память о своём великом со-
отечественнике. Это почитание передаётся из поколения в поколение
как эстафета культурного и духовного достояния. Уместно в этой связи
отметить, что эти высокие чувства украинского народа к Т. Г. Шевчен-
ко, пожалуй, сопоставимы с безграничной любовью и глубоким почи-
танием народами России А. С. Пушкина.
Всенародная любовь к Великому Кобзарю искренняя и имеет своё
отображение во многих народных обычаях и проявлениях повседнев-
ной жизни. Так, например, сборник поэзии «Кобзарь», издаваемый в
Украине огромными тиражами, есть в каждой украинской семье и хра-
нится как дорогая реликвия. Его ещё называют «Библией украинского
народа». Во многих домах, в красном углу, висят портреты Т. Г. Шевчен-
ко, как правило, увенчанные вышитыми рушниками.
Многие тексты стихотворений Тараса Шевченко положены на му-
зыку. Особо популярны не только в Украине, но и во многих странах
мира такие песни, как «Ревёт и стонет Днепр широкий…» из баллады
«Причинна»1, «Садок» («Садик вишнёвый коло хаты…») и др. Слова
бессмертного «Завещания» положены на музыку и воспринимаются
украинской общественностью как неофициальный гимн: во время ме-
роприятий, посвящённых памяти Т. Г. Шевченко, по установившейся
традиции публика в почтительном молчании стоя слушает исполняю-
щуюся песню. Порой, если не предусмотрено исполнение этой песни
хором или вокальным ансамблем, шевченковские мероприятия откры-
ваются пением «Завещания» собравшейся публикой.
В Украине именем Т. Г. Шевченко названы улицы, учебные и куль-
турные учреждения. О жизненном пути и богатом творческом насле-
дии Тараса Григорьевича рассказывают экспозиции многих мемориаль-
ных музеев, действующих в Киеве, Харькове, Каневе и на малой родине
выдающегося украинца в селе Моринцы.
Но не только внешняя атрибутика и эмоциональные проявления
свидетельствуют о почтительном отношении украинского народа к па-
мяти своего великого соотечественника.
Самым, пожалуй, главным памятником гениальному поэту-гума-
нисту и талантливому художнику-живописцу является «Шевченкиа-
на», создаваемая усилиями украинских учёных и творческих работни-
ков в течение почти двух столетий. Её богатейший фонд составляют
воспоминания современников Т. Г. Шеченко; научные труды о его твор-
ческом наследии, о жизни, полной тревог и гонений, связанных с его
1 Причинна – в переводе с украинского «Порченая».
23
революционной борьбой; свидетельства о его творческих связях и лич-
ной дружбе с передовыми представителями русской интеллигенции и
его соотечественниками, проживавшими в Великороссии.
Научная и художественная литература напоминает сменяющим
друг друга поколениям о том, что Тарас Григорьевич Шевченко – ве-
ликий украинский народный поэт, художник, революционер-демократ,
борец против царизма и крепостничества. Одновременно она свиде-
тельствует о том, что Шевченко является основоположником критиче-
ского реализма в украинской литературе, родоначальником революци-
онно-демократического направления в ней, а его творчество оказало
огромное влияние на дальнейшее развитие украинской литературы,
общенародного и литературного языка, обогатив его лексику и выра-
зительные средства.
В украинской «Шевченкиане» имеется короткая, но очень ёмкая
характеристика жизненного и литературного подвига Т. Г. Шевченко,
сделанная великим украинским писателем-революционером, учёным
второй половины XIX – начала XX столетия И. Я. Франко в статье «По-
священие» (1912 год):
«Он был крестьянский сын и стал властелином в царстве духа.
Он был крепостным и стал великаном в совокупности человече-
ских культур.
Он был самоучкой и открыл профессорам и учёным новейшие и
свободнейшие пути.
Он терпел десять лет от российской военщины и сделал больше для
свободы России, чем десять победоносных армий.
Судьба преследовала его всю жизнь, но не покрыла ржавчиной зо-
лота его души, не превратила его любовь к человечеству в ненависть,
его веру в отчаяние.
Судьба не скупилась для него на страдания, но не подавила его ра-
дости, которая била из здорового ключа жизни.
Но наилучший, самый драгоценный дар Судьба дала ему уже после
смерти – бессмертную славу и вечно новое наслаждение, которое до-
ставляют его произведения миллионам человеческих сердец».
Такие проникновенные слова написал последователь и продол-
жатель идей Великого Кобзаря. При этом важно отметить, что сбор-
ник стихотворений И. Я. Франко «С вершин и низин» (политическая
лирика), открывавшийся гимном «Вечный революционер», знаме-
новал начало нового периода в развитии украинской поэзии после
Шевченко.
24
Украинскому народу светлый образ Тараса Шевченко представля-
ют авторы произведений художественной, а также фольклорной литературы (произведения народных сказителей).
Русские учёные и писатели, литературные переводчики, режиссёры
и артисты театров и кино в течение почти полутора минувших веков
вносили свой значительный вклад в «Шевченкиану». Это серьёзные на-
учные разработки, статьи и очерки, позволившие более полно осмыс-
лить значение его произведений для формирования общественного са-
мосознания. Художественные произведения – романы и повести о жиз-
ни и творчестве Великого Кобзаря – приближали читающей публике
светлый образ человека, жизнь которого по праву можно назвать под-
вигом. Его поэтические произведения, переведённые многими русски-
ми и советскими поэтами с украинского языка на русский позволяли
наиболее полно узнать историю и традиции братского украинского на-
рода, его думы и чаяния. Благодаря этим благородным трудам народы
России воспринимали Т. Г. Шевченко как гениального поэта, как очень
близкого и дорогого им человека.
Интерес русской общественности к творчеству Т. Г. Шевченко воз-
ник вскоре после издания в Петербурге (1840) первого сборника стихов
«Кобзарь», а затем появления в печати поэм «Гайдамаки» (1841), «Гама-
лия» и «Слепая» (1842), «Тризна» (1843), «Сова» (1844) и др. Они полу-
чили широкую известность в России благодаря переводам с украинско-
го языка на русский, осуществлённым такими выдающимися русскими
поэтами XIX века, как А. Н. Плещеев (1825–1893), братья В. С. Куроч-
кин (1831–1875) и Н. С. Курочкин (1830–1884), Н. В. Гербель (1827–1883)
и рядом других русских переводчиков.
Одним из первых русских критиков, кто по достоинству оценил по-
этические произведения Т. Г. Шевченко, был Н. А. Добролюбов. В 1860
году, вскоре после выхода в свет в Петербурге сборника стихотворений
Т. Г. Шевченко «Кобзарь», в журнале «Современник» была опублико-
вана рецензия Н. А. Добролюбова «Кобзарь Тараса Шевченка»1. В ней
автор раскрыл причину всенародного почитания и безграничной люб-
ви к поэту: «Он – поэт совершенно народный, такой, какого мы не мо-
жем указать у себя. Даже Кольцов нейдёт с ним в сравнение, потому что
складом своих мыслей и даже своими стремлениями иногда удаляется
от народа. У Шевченка, напротив, весь круг его дум и сочувствий на-
ходится в совершенном соответствии со смыслом и строем народной
1 Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч.: в 6 т. М.: Художественная литература,
1935. Т. II. С. 562–563.
25
жизни. Он вышел из народа, жил с народом, и не только мыслью, но
обстоятельствами жизни был с ним крепко и кровно связан»1.
Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский, многие другие русские
литераторы ещё при жизни Т. Г. Шевченко заявляли об общеславян-
ском и мировом значении его творчества.
Большой интерес представляют воспоминания И. С. Тургенева
о встречах и беседах с Т. Г. Шевченко. В первую очередь заслуживает
внимания описание внешнего облика поэта: «Широкоплечий, призе-
мистый, коренастый, Шевченко являл весь облик козака, с заметными
следами солдатской выправки и ломки. Голова остроконечная, почти
лысая; высокий морщинистый лоб, широкий, так называемый «ути-
ный» нос, густые усы, закрывавшие губы; небольшие серые глаза, взгляд
которых, большей частью угрюмый и недоверчивый, иногда принимал
выражение ласковое, почти нежное, сопровождаемое хорошей, доброй
улыбкой; голос несколько хриплый, выговор чисто русский, движения
спокойные, походка степенная, фигура мешковатая и мало изящная.
Вот какими чертами запечатлелась у меня в памяти эта замечательная
личность»2. Завершил Иван Сергеевич словесный портрет искренним
выражением симпатии к Т. Г. Шевченко: «…мы приняли его с друже-
ским участием, с искренним радушием»3. И. С. Тургенев упоминает о
стремлении поэта: «…создать нечто новое, небывалое, ему одному воз-
можное, а именно: поэму на таком языке, который был бы одинаково
понятен русскому и малороссу; он даже принялся за эту поэму и читал
мне её начало. Нечего говорить, что попытка Шевченка не удалась, и
именно эти стихи его вышли самые слабые и вялые из всех написанных
им: бесцветное подражание Пушкину…»4.
Русский художник Л. М. Жемчужников (1828–1912), творчество
которого было тесно связано с Украиной, познакомился с Т. Г. Шев-
ченко в 1860 году. Вскоре он подготовил к печати первую публикацию
дневника украинского поэта, снабдив её своей вступительной статьёй.
В 1861 году в журнале «Основа» он опубликовал свои воспоминания о
Т. Г. Шевченко. Лев Михайлович, в частности, отметил: «Он был добр
1 Н. А. Добролюбов склоняет фамилию Шевченко, сохраняя этим особенность
украинского языка.
2 Тургенев И. С. Воспоминание о Шевченко. Собр. соч.: в 10 т. М.: Государ-
ственное издательство «Художественная литература», 1962. Т. 10. С. 284.
3 Там же. С. 285.
4 Там же.
26
той возвышенной добротой гениального ума и сердца, без какой для
человека невозможно истинное величие»1.
Русского писателя Н. С. Лескова (1831–1895) также связывали дру-
жеские узы с Т. Г. Шевченко. После смерти поэта он написал статью «По-
следняя встреча и последняя разлука с Шевченко», которая была напе-
чатана в московской газете «Русская речь» (№ 19–20 за март 1861 года).
В многолюдном траурном шествии по улицам Петербурга к Смо-
ленскому кладбищу – месту захоронения останков Т. Г. Шевченко был
русский поэт Н. А. Некрасов. Свою безутешную скорбь он высказал в
стихотворении-экспромте «На смерть Шевченко». Имеется много дру-
гих ярких примеров почтительного уважения русских писателей и ху-
дожников к творчеству и личности Т. Г. Шевченко.
После Октябрьской социалистической революции в Советской
России имя и творчество Т. Г. Шевченко были окружены особым вни-
манием. Выше уже отмечалось, что его имя упоминалось в решении
советского правительства об увековечении памяти ряда выдающихся
деятелей литературы и искусства. В Большой советской энциклопедии
статья о Т. Г. Шевченко начиналась словами: «…великий украинский
народный поэт, художник, революционер-демократ, борец против ца-
ризма и крепостничества. В творчестве Шевченко нашли отражение
борьба революционного украинского крестьянства в условиях жизни
всего украинского народа середины 19 века – периода кризиса феодаль-
но-крепостнического строя в России. Своими произведениями, про-
никнутыми глубокой ненавистью к угнетателям, он сыграл громадную
роль в развитии национального и социального самосознания украин-
ского народа»2.
В программах по литературе для советских образовательных уч-
реждений было предусмотрено изучение жизни и творчества Т. Г. Шев-
ченко. Многотысячными тиражами издавались учебники и пособия
для учителей. Так, государственное учебно-педагогическое издатель-
ство Наркомпроса РСФСР издало сборник «Т. Г. Шевченко», который
по своей сути был пособием для учителей литературы средней школы.
Приводились многие факты и события из его жизни, которые убе-
дительно свидетельствовали о том, что он с большой симпатией отно-
сился к русскому народу, к представителям передовой русской интел-
лигенции. В свою очередь, упоминалось и о том, что к Тарасу Григо-
1 Жемчужников Л. М. Из воспоминаний о Т. Г. Шевченко // Воспоминания о
Тарасе Шевченко. Киев: Днипро, 1988. С. 576.
2 Большая советская энциклопедия. М.: Изд-во «Большая советская энцикло-
педия». Издание второе. 1950–1958. Т. 47. С. 630.
27
рьевичу по-дружески тепло и сердечно относились русские писатели
В. А. Жуковский, И. С. Тургенев, Н. С. Лесков, С. Т. Аксаков, Н. А. Не-
красов, публицисты Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский, художни-
ки К. П. Брюллов, Ф. П. Толстой. Под их благотворным влиянием разви-
вался его писательский и художественный дар. В процессе творческого
и идейного взаимодействия с передовыми русскими деятелями лите-
ратуры и искусства создавался глубочайший российско-украинский
культурный пласт, который и в настоящее время является неоспори-
мым свидетельством единства духовных и культурных ценностей на-
родов России и Украины.
Вместе с Т. Г. Шевченко эти ценности приумножали многие сооте-
чественники – украинцы по происхождению. Вышедшие из недр наро-
да и знающие народные тяготы и стремления, они жили и занимались
созидательной деятельностью в среде российской общественности,
стали её органической составляющей и внесли достойный вклад в раз-
витие науки, литературы и искусства не только родного края, но и Рос-
сийского государства в целом. Среди них уже упомянутый М. С. Щеп-
кин, заслуженная слава которого отодвинула на задний план его укра-
инское происхождение, а также тот факт, что он был крепостным и
лишь на 34 году жизни был освобождён из этого рабства; Н. И. Костомаров
(1817–1885) – известный русский и украинский историк,
член-корреспондент Петербургской академии наук, автор трилогии по
социально-политической и экономической истории России и Украи-
ны, а также труда «Русская история в жизнеописаниях её главнейших
деятелей». Имеются имена малоизвестные в настоящее время, хотя их
жизнь и деятельность заслуживают определённого внимания. Одним
из них является И. П. Котляревский (1769–1838) – украинский писа-
тель, автор бурлеска «Энеида» и пьес «Наталка-Полтавка», «Солдат-ча-
родей». В процессе создания этих пьес сказалось благотворное влияние
прогрессивной русской драматургии и, в первую очередь, творчества
Д. И. Фонвизина и Я. Б. Княжнина. В биографии И. П. Котляревского
запечатлён любопытный факт: он был избран Почётным членом Воль-
ного общества любителей русской словесности. Общество действовало
в Петербурге с 1816 по 1825 год. Его председателем был русский поэт
Ф. Н. Глинка. В Обществе на правах его членов состояли будущие дека-
бристы К. Ф. Рылеев, Н. А. и А. А. Бестужевы, А. С. Грибоедов, В. К. Кю-
хельбекер и др.
Продолжают плеяду выдающихся украинцев такие известные дея-
тели науки и культуры, как М. А. Максимович – украинский и русский
естествоиспытатель, историк, филолог, член-корреспондент Петер-
28
бургской академии наук, первый ректор открывшегося в 1834 году в
Киеве университета; писатели, чья деятельность осуществлялась в Пе-
тербурге, Москве и других городах России – П. А. Кулиш (1819–1897),
Марко Вовчок (М. А. Вилинская-Маркович (1834–1907), Е. П. Гребенка
(1812–1848) и другие их соотечественники.
В плеяде выдающихся украинцев мог бы занять достойное место
писатель-классик Н. В. Гоголь (1809–1852). Но есть одно, достаточно
деликатное обстоятельство: это вопрос о национальной принадлеж-
ности Николая Васильевича. Несмотря на скрупулёзные исследования
учёных Украины и России, до сих пор этот вопрос остаётся открытым.
Украинская сторона приводит важные и достаточно убедительные ар-
гументы в свою пользу: Николай Васильевич родился в местечке Вели-
кие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии. Его даль-
ним родственником был полковник запорожских казаков, а затем –
гетман Правобережной Украины (конец XVII века) Остап (Евстахий)
Гоголь. Именно он является прообразом Тараса Бульбы в одноимённой
повести. Славу писателя Николаю Васильевичу принесли сборники по-
вестей из быта украинского народа «Вечера на хуторе близ Диканьки»
и «Миргород». Российская сторона имеет свои резоны: Н. В. Гоголь
жил и трудился в Петербурге и Москве, писал свои произведения на
русском языке. Но самый весомый и бесспорный аргумент, который
воспринимается обеими сторонами, – признание решающего влияния
творчества Н. В. Гоголя, его философии на развитие критического реа-
лизма и утверждение демократических и гуманистических принципов
в русской литературе.
Примиряющими обе стороны в этом партнёрском споре о нацио-
нальной принадлежности Н. В. Гоголя пусть будут слова русского фи-
лософа Н. А. Бердяева (1874–1948): «Всякая национальность есть богат-
ство единого и братски объединённого человечества, а не препятствие
на пути его».
В 1939 году в Советском Союзе широко отмечалось 125-летие со дня
рождения Т. Г. Шевченко. Подготовка к этому юбилею подвигла многих
писателей на создание произведений о выдающемся сыне украинского
народа. Среди них повесть «Тарас Шевченко» К. Г. Паустовского (1938).
Статью «Шевченко в великой семье» К. И. Чуковский посвятил осо-
бенностям перевода поэтических произведений Тараса Григорьевича с
украинского языка на русский. Этот труд оказал большое позитивное
влияние на совершенствование стиля и методов переводческой дея-
тельности многих русских советских поэтов. В первую очередь следует
отметить искусство А. Т. Твардовского, М. В. Исаковского, П. Г. Анто-
29
кольского, А. А. Суркова, великолепно проявившееся в переводах шев-
ченковских произведений.
В 1941 году вышел в свет историко-биографический роман доктора
филологических наук М. С. Шагинян «Т. Шевченко». Это произведение
относится к художественной литературе. Но по насыщенности собы-
тиями и фактами из жизни Тараса Григорьевича, по глубине анализа
творческого наследия поэта роман по праву признан научным трудом.
В начале второй половины ХХ столетия в Советском Союзе состоя-
лись торжества, приуроченные к 150-летию со дня рождения Т. Г. Шев-
ченко (1964). Этот юбилей дал новый импульс деятелям науки и куль-
туры для подготовки новых материалов, которые заняли достойное
место в «Шевченкиане». В этом ряду особое место занимают учебники
и пособия для школьной и студенческой молодёжи, для учителей ли-
тературы. Одним из заслуживающих внимания трудов такого направ-
ления является пособие для учащихся «Тарас Григорьевич Шевченко.
Биография»1.
Казалось бы, значительное число публикаций, всесторонне осве-
тивших жизнь и деятельность Т. Г. Шевченко, по крупицам исследовав-
ших творческое наследие поэта, не оставили шевченковедам никаких
«белых пятен» для продолжения исследовательской деятельности. Тем
не менее, профессор Оренбургского государственного университета
Л. Н. Большаков основательно изучил и осветил в своих научных и
художественных произведениях жизнь и деятельность Т. Г. Шевченко
в период ссылки в Оренбургский край. Он автор 20 книг. Среди них
«Путь «Кобзаря» (1978–1991), «Быль о Тарасе» (1993), «Оренбургская
шевченковская энциклопедия» (1997). В названной энциклопедии про-
фессор Л. Н. Большаков приводит любопытный факт: «Слух о Шевчен-
ко достигал оренбургские города раньше, чем приезжал туда сам поэт.
Многие просвещённые люди того времени ценили талант этого чело-
века, некоторые просто боготворили его, и практически все старались
облегчить его участь, помочь ему. А о чём говорит тот факт, что только
прибыв в Оренбург из Петербурга, Шевченко на следующий же день
получил приглашение заведующего пересыльной тюрьмой учить его
детей рисованию? Правда, домашним учителем он так и не стал, этому
помешала отправка Тараса Григорьевича в Орск».
Литературная и исследовательская деятельность профессора Лео-
нида Наумовича Большакова получила широкий отклик среди украин-
1 Бабинцев С. М. Тарас Григорьевич Шевченко. Библиография: пособие для
учащихся. Л.: Просвещение, 1970.
30
ской творческой и научной общественности: он был удостоен звания
лауреата Национальной премии Украины имени Т. Г. Шевченко.
«Шевченкиана» является убедительным доказательством всеобще-
го признания мировой и, в том числе, российской общественностью
гениальности творческого наследия Т. Г. Шевченко и его неоспоримого
значения для продвижения идей гуманизма и социальной справедли-
вости.
В настоящее время, как и в прежние века, некоторые политики в
Украине и России, позиционирующие себя с национализмом и шови-
низмом, пытаются изобразить Т. Г. Шевченко непримиримым врагом
русского народа. При этом используются самые разные приёмы, вплоть
до искажения событий из жизни поэта, показ в ложном свете его про-
изведений. Одним из таких аргументов являются первые строки поэмы
«Катерина»:
Кохайтеся, чорнобривi,
Та не з москалями,
Бо москалi – чужi люде,
Роблять лихо з вами.
В данном четверостишии обыгрывается слово «москали», кото-
рые приносят девушкам несчастья. Поэму Тарас Григорьевич написал
в 1838 году, когда свершилась его заветная мечта: он был выкуплен из
крепостного рабства. В порыве радости и признательности юноша Та-
рас принёс поэму «Катерина» В. А. Жуковскому – самое дорогое, что у
него в это время было, одно из первых своих произведений, своё по-
этическое дитя – и собственной рукой сделал дарственную надпись по-
русски.
Это было выражение глубокой признательности русскому поэту,
одному из основателей романтизма в русской литературе, который
принимал активнейшее участие в организации лотереи. Благодаря со-
бранным на ней деньгам был выкуплен у помещика В. П. Энгельгардта
талантливый, но ещё ничем себя не проявивший юноша. Вряд ли глубо-
ко порядочный и безмерно благодарный человек хотел «одарить» сво-
его благодетеля оскорбительным, по-нынешнему понимаемым, словом
«москаль». А тогда этим словом называли всех, кто служил в царской
армии. При этом важно вспомнить, что в русской армии того времени
служили не только русские, но и украинцы и представители других на-
родов, проживавших на территории Российской империи.
Имеется много других неопровержимых примеров уважительно-
го отношения Тараса Григорьевича к представителям русского народа.
31
Пожалуй, наиболее убедительным будет письмо Т. Г. Шевченко, адре-
сованное графине Анастасии Ивановне Толстой, в ответ на её письма с
моральной поддержкой украинского друга во время его пребывания в
ссылке в степях Оренбуржья:
«Новопетровское укрепление.
1857. Генваря 9.
«… Друже мой благородный, лично незнаемый! Сестро моя, богу
милая и никогда мною не виденная! Чем воздам, чем заплачу тебе за
радость, за счастье, которым ты обаяла, восхитила мою бедную тоску-
ющую душу?
Слёзы! Слёзы беспредельной благодарности приношу в твоё воз-
вышенное, благородное сердце. Радуйся, несравненная, благородней-
шая заступница моя! Радуйся, сестро моя сердечная, радуйся, как я те-
перь радуюсь, друже мой душевный.
… Как золото из огня, как младенец из купели, я выхожу теперь из
мрачного чистилища, чтобы начать новый… путь жизни…
Пока я мог взяться за перо, чтобы написать вам хоть что-нибудь,
непохожее на настоящую чепуху, я бродил несколько дней вокруг укре-
пления, и не с одним письмом вашим неоценённым, а с вами самими,
сестро моя. Богу милая! И о чём я не говорил с вами!
Я до того дошёл в своих предположениях, что вообразил себя на
Васильевском острове, в какой-нибудь отдалённой линии, в скром-
ной художнической келье об одном окне, работающим над медной
доскою.
Далее воображаю себя уже искусным гравёром, делаю несколько
рисунков сепией с знаменитых произведений в Академии и Эрмита-
же, и с таким запасом отправляюсь в мою милую Малороссию… Какая
сладкая, какая отрадная мечта!
И посвящаю свои будущие эстампы вашему драгоценному имени
как единственной моей радости…
… Всем сердцем моим целую графа Фёдора Петровича, вас, детей
ваших и всех, кто близок и дорог благородному сердцу вашему. До сви-
дания!».
Письмо читали всем семейством, а старшая дочь – четырнадцати-
летняя Катенька Толстая – выучила его наизусть и читала своим дру-
зьям.
Даже этих нескольких примеров достаточно, чтобы признать несо-
стоятельность усилий «толкователей» слепить из Т. Г. Шевченко образ
махрового и пещерного русофоба.
32
Но этим нападки на поэта не ограничиваются. В качестве ещё одно-
го, на взгляд упомянутых выше «просветителей», убедительного «аргу-
мента» упоминаются строчки из «Заповiта» («Завещание»):
И когда с полей Украйны
Кровь врагов постылых
Понесёт он – вот тогда я
Встану из могилы.
Комментируя эти шевченковские строчки, «просветители» ут-
верждают, что в лице «врагов постылых» Т. Г. Шевченко имел в виду не
кого-нибудь, а – именно русских. Свою версию при этом пытались обо-
сновывать следующим образом: мол, стих был написан в 1845 году, а
тогда ни с кем Россия не воевала, и поэт мог подразумевать под врагами
только русских. Странная логика! Стоит только прочитать следующие
строчки «Завещания», а также стихотворения «Когда б вы знали, госпо-
да…», «Юродивый» и другие, как станет ясно, что поэт-борец призывал
к борьбе против произвола царского самодержавия, против крепост-
ников-угнетателей за свободу и социальную справедливость. Т. Г. Шев-
ченко горячо любил родную Украину, мечтал увидеть её свободной, а
украинский народ свободным от угнетателей. И каждый образованный
человек в России и Украине, ознакомившийся с жизнью и деятельно-
стью Т. Г. Шевченко, знает, что поэт одинаково ненавидел помещиков
независимо от их национальной принадлежности – как русских и укра-
инских, так и всяких зарубежных угнетателей трудового народа. Но он
понимал, что свободной Украина может стать только при свободной
России. Поэтому он со всей страстностью призывал:
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
И горячей вражьей кровью
Волю окропите.
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте – помяните
Добрым тихим словом!
Сама жизнь и дела Т. Г. Шевченко, его дружеские и творческие свя-
зи с русскими деятелями литературы и искусства развенчивают эти до-
мыслы, несоответствующие жизненным принципам поэта. Он в сво-
ём «Завещании» мечтал о «семье великой, семье вольной, новой». Эти
пророческие слова перекликаются с мечтой польского поэта-гуманиста
33
XIX века Адама Мицкевича, которую описал А. С. Пушкин в стихотво-рении, посвящённом польскому другу «Он между нами жил»:
…Нередко
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Великая семья – мечта поэтов гуманистов – в образе советского
народа состоялась. Ей было свойственно, как писал украинский совет-
ский поэт П. Г. Тычина, «чувство семьи единой».
Времена меняют сложившиеся устои и обычаи. На смену им при-
ходят новые обстоятельства, а с ними – новые вызовы и проблемы. Но
творческое наследие Т. Г. Шевченко, а также «Шевченкиана» – творение
учёных и деятелей литературы и искусства, народных умельцев, явля-
ются замечательным подтверждением того, что народы России и Укра-
ины были благословенны на добрососедство и благоденствие.
Глава вторая
Детство и юность Тараса
9 марта (25 февраля по старому стилю) 1814 года в селе Морин-
цы Звенигородского уезда Киевской губернии родился Шевченко Тарас
Григорьевич. Его отец Григорий Иванович и мать Екатерина Акимов-
на Шевченко, а также трое их детей были крепостными крестьянами
одного из, пожалуй, самого богатого помещика России Василия Эн-
гельгардта. Имеется немало свидетельств нещадной эксплуатации кре-
стьян, находившихся в положении рабов. В 1818 году крепостные села
Моринцы, где четыре года назад родился Т. Г. Шевченко, не выдержав
жесточайшего гнёта и эксплуатации, восстали. Для их усмирения были
вызваны войска. Произошло вооружённое столкновение. В итоге были
раненые и убитые.
С рождением мальчика-крепыша Тараса у помещика стало больше
на одного бесправного и бессловесного раба, обречённого на тяжёлый ка-
торжный труд. И если бы не данный ему свыше дар писателя и художника,
которые со временем развились и приобрели необычайную силу, его ожи-
дала бы участь миллионов нещадно эксплуатируемых крепостных.
Украина – родина Т. Г. Шевченко – в XIX веке находилась в соста-
ве Российской империи и носила официальное название Малороссия.
Родительская хата в селе Кирилловка. Рисунок Т. Г. Шевченко.
35
Оно стало употребляться в официальных актах царской России после
воссоединения Украины с Русским государством в XVII веке. Народ,
населявший Малороссию, назывался малороссами. Примечательно,
что термин Малороссия возник в XIV веке в церковных кругах и при-
менялся по отношению к Галицко-Волынской Руси. Малороссы сохра-
нили свою украинскую самобытность: жили по своим устоявшимся ве-
ками обычаям. Общались на родной «украинской мове», хотя ни укра-
инского алфавита, ни украинской грамматики в XIX столетии ещё не
было. В школах преподавался только общерусский язык, и в переписке
между собой украинцы применяли кириллицу и русское правописание.
На Малороссию распространялась вся полнота власти царского
правительства. Украинцы-малороссы так же, как и русский народ (ве-
ликороссы) и другие народы империи, в одинаковой мере ощущали на
себе произвол царского самодержавия, томились под гнётом крепост-
ного рабства.
Так что же представляла собой Российская империя двухсотлетней
давности? Вопрос непраздный, поскольку XIX век в сознании нынеш-
них поколений окутан флёром романтичности, аристократизма, благо-
роднейших поступков и сплошного благоденствия. Справедливости
ради следует отметить, что иногда вспоминаются героические события
русской армии в Отечественной войне 1812 года, благородство и само-
пожертвование участников декабрьского восстания 1825 года, гибель
на дуэли А. С. Пушкина, отмена крепостного права в 1861 году и ещё
кое-какие события, затерявшиеся в закоулках памяти. Но при этом ни-
кто не задумывается о том, сколько физических мук и духовных страда-
ний довелось пережить малороссам, великороссам, белорусам и другим
народам Российской империи и во время войны, и после декабрьского
восстания во время крепостного рабства.
В характеристике XIX века, как правило, применяются два эпите-
та: «жестокий век» и «золотой век». О жестокости этого века упоминал
А. С. Пушкин в своём стихотворении «Памятник» (1836 год):
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Из многочисленных научных трудов историков и литературоведов,
произведений русских и украинских писателей известно, что Россия
первой половины XIX века была страной, в которой процветали деспо-
тизм и беззаконие.
36
Помещики были собственниками не только обширных земельных
массивов, но и обладали неограниченными правами на личность и труд
крестьян. Отмечая рабское положение крепостных крестьян, В. Г. Белин-
ский писал, что помещик «может <…> для потехи или для рассеяния со-
драть шкуру со своего раба; может продать его, как скота, выменять на
собаку, на лошадь, на корову, разлучить его на всю жизнь с отцом, с мате-
рью, с сёстрами, с братьями и со всем, что для него мило и драгоценно!»1.
Подневольные и обездоленные крестьяне не мирились с таким тя-
жёлым положением и делали отчаянные попытки облегчить свою участь.
Усиление крепостного гнёта, никогда не затухавшие надежды на получе-
ние земли и воли находили своё отражение в росте народных волнений.
Как свидетельствуют хроники тех лет, в 1826–1834 годах произо-
шло145 крестьянских восстаний. В среднем – по 16 в год. Многие из них
сопровождались убийствами помещиков и поджогом барских домов.
Правительство Николая I жестоко расправлялось с волнениями в на-
родной среде, привлекая для усмирения бунтов полицейские и воинские
силы. Одновременно царское самодержавие, напуганное восстанием
14 декабря 1825 года, взяло курс на беспощадное подавление оппозици-
онных настроений в среде дворянской и разночинной интеллигенции.
Социальные противоречия между помещиками и крестьянством
составляли тот основной вопрос, вокруг которого развернулась борьба
в русском обществе крепостной эпохи.
«Золотым» XIX век был назван ввиду необычайного взлёта культу-
ры и науки в Российской империи. Этому процессу в значительной мере
способствовал расцвет литературы. Писатели, отражавшие российскую
действительность, занимали различные общественно-политические по-
зиции, но несмотря на это, они заложили в литературе такие основопо-
лагающие принципы, как народность и гражданственность, определив-
шие её дальнейшее развитие, высокие гуманистические идеалы.
Развитие литературы происходило в сложных социально-полити-
ческих условиях. Ее постоянное соприкосновение с передовыми тече-
ниями общественной мысли вынуждало царское правительство при-
менять к литераторам запретительные и репрессивные меры. С этой
целью в 1826 году был заменён относительно гуманный цензурный
устав от 1804 года на более жёсткий, который современники назвали
«чугунным». Руководствуясь им, цензор мог по своему усмотрению
кромсать текст, убирая из него всё, что ему казалось оскорбительным
для самодержавия и церкви.
1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. XX. С. 213.
37
«История нашей литературы, – писал А. И. Герцен, – это или мар-
тиролог, или реестр каторги». Подтвержением этих слов являлись от-
данные в солдаты А. И. Полежаев и Т. Г. Шевченко. За свои первые ли-
тературные опыты были сосланы А. И. Герцен и Н. П. Огарёв. Был убит
во время Крымской войны А. А. Бестужев-Марлинский.
Военный суд приговорил Ф. М. Достовского «подвергнуть смерт-
ной казни расстрелянием» в том числе за то, что он публично огласил
письмо В. Г. Белинского с резкой критикой Н. В. Гоголя за его «Выбран-
ные места из переписки с друзьями». В последний момент расстрел был
заменён ссылкой в Сибирь, а после четырехлетнего сибирского поселе-
ния Фёдор Михайлович был отправлен в солдаты.
Творческая и политическая деятельность Т. Г. Шевченко осущест-
влялась в определённых общественно-политических и социально-эко-
номических условиях XIX столетия. На выбор характера и направлен-
ности этой деятельности повлияли умонастроения, которые сложились
под влиянием различных трагических событий. Среди них восстание
крепостных крестьян в 1818 году в родном селе Т. Г. Шевченко Моринцы.
К тому времени семья Шевченко уже перебралась в соседнее село
Кирилловку. И хотя драматические события, произошедшие в Морин-
цах, непосредственно не коснулись соседей, но они сочувственно от-
носились к горю, постигшему моринцев. Понятно, что четырёхлетний
Тарас не мог понять сути трагических событий, невольным свидетелем
которых он оказался. Но царившая вокруг него атмосфера ужаса и бе-
зысходности, которые испытывали окружавшие его родные и одно-
сельчане, ранила его детскую впечатлительную душу.
Детство поэта совпало с годами, когда ещё были свежи в памяти
людей события, связанные с Отечественной войной 1812 года. Русская
армия в то время состояла в основном из крепостных крестьян – вели-
короссов, малороссов и представителей других народов, проживавших
на территории Российской империи. И те, кто добывал победу и уцелел
в тяжёлых сражениях, после возвращения домой попали в крепостную
зависимость. Возмущённые разговоры односельчан по поводу этой не-
справедливости слышал мальчик Тарас.
Когда будущему поэту и художнику исполнилось 11 лет, произо-
шло восстание декабристов. Отзвуки этого исторического события,
потрясшего Россию, достигли и Малороссии. Позднее Т. Г. Шевченко
назвал декабристов «первыми благовестителями свободы», положив-
шими начало борьбе против самодержавия и крепостничества. Эти со-
бытия отложились в его детской памяти и нашли своё отражение в
дальнейшем писательском и художественном творчестве.
38
Безрадостными были детские и отроческие годы Тараса. Когда ему
исполнилось девять лет, умерла мама. Отец остался вдовцом с пятью на-
половину осиротевшими детьми. Старшая дочь Катерина, помогавшая
отцу по хозяйству, вскоре вышла замуж и перебралась к мужу в соседнее
село Зелёная Дубрава. Невольно Григорию Ивановичу пришлось заду-
маться о хозяйке в доме. Тогда-то и появилась мачеха – Оксана Терещенко
с тремя своими детьми. С их приходом в доме вместо ожидаемой благо-
дати воцарились семейные неурядицы, ссоры и обиды. Впечатлительный
Тарас тяжело переживал происходящее в семье. Позднее в своей повести
«Княгиня» Т. Г. Шевченко писал: «Кто видел хоть издали мачеху и так на-
зываемых сведенных детей, тот, значит, видел ад в самом отвратительном
его торжестве. Не проходило часа без слёз и драки между нами, детьми,
и не проходило часа без ссоры и брани между отцом и мачехой; меня
мачеха особенно ненавидела…». Вспомнил среди нанесённых ему обид
и такую: однажды у постояльца-солдата пропало три монеты. Когда ста-
ли разбираться в случившемся, мачеха без тени сомнения заявила, что
деньги украл Тарас. Cуд был скорым и несправедливым: мальчику связа-
ли руки и ноги, а затем он был жестоко избит розгами. Спустя немного
времени раскрылось, что деньги украл родной сын Оксаны.
Но вот пришла и новая беда: одиннадцатилетний Тарас остался без
отца. «Когда перед смертью Григорий Шевченко делил между детьми
своё нищенское наследство (должно быть – чёрную солому, холсты и
казаны), он сказал, что Тарасу не надо оставлять ничего, потому что
Тарас – мальчик не такой, как все: выйдет из него или замечательный
человек, или большой негодяй, – ни тому, ни другому бедняцкое на-
следство не понадобится»1.
Как порадовалось бы отцовское сердце, если бы дожил Григорий
Иванович до старости и увидел своего сына признанным поэтом и ху-
дожником.
Период своей жизни от малолетства до 1838 года Тарас Григорье-
вич отразил в автобиографии, которую поэт написал по просьбе ре-
дактора журнала «Народное чтение» А. А. Оболенского и которая была
напечатана во второй книге упомянутого издания в виде письма.
Н. А. Добролюбов в своей рецензии «Кобзарь» Тараса Шевченка
(коштом Платона Семеренка. СПб, 1860) полностью процитировал ав-
тобиографию и сопроводил её своими комментариями.
1 Паустовский К. Г. Тарас Шевченко // Лавровый венок. М.: Молодая гвардия,
1985. С. 190.
39
До этого в печати никаких биографических сведений о поэте не
появлялось. Автобиография вызвала большой читательский интерес.
Она перепечатывалась полностью или в сокращённом виде во многих
тогдашних изданиях. На неё ссылались как на документ, который со-
держит не только интересные факты из жизни украинского поэта, но и
характеризует общественно-политическую атмосферу России середи-
ны XIX столетия.
Текст автобиографии редактировал друг Т. Г. Шевченко украин-
ский писатель П. А. Кулиш. Он придал этому сочинению вид письма.
К сожалению, в описании некоторых фактов и событий был допущен
ряд неточностей. Общеизвестно, что Тарас Григорьевич родился в селе
Моринцы. Семья Шевченко переехала в соседнюю деревню Кирил-
ловку лишь на втором году жизни маленького Тараса. Также история
выкупа Т. Г. Шевченко из крепостного рабства истолкована не совсем
точно. В соответствующем месте жизнеописания поэта эта история бу-
дет изложена в комментарии автора-составителя с учётом достоверных
фактов.
Итак, ниже следует автобиография Тараса Григорьевича, полно-
стью процитированная в рецензии Н. А. Добролюбова:
«Я – сын крепостного крестьянина, Григория Шевченка. Родился в
1814 году февраля 25, в селе Кирилловке Звенигородского уезда Киев-
ской губернии, в имении одного помещика. Лишившись отца и матери
на осьмом году жизни, приютился я в школе у приходского дьячка, в
виде школяра-попихача. Эти школяры в отношении к дьячкам то же са-
мое, что мальчики, отданные родителями или иною властью на выучку
к ремесленникам. Права над ними мастера не имеют никаких опреде-
лённых границ – они полные рабы его. Все домашние работы и выпол-
нение всевозможных прихотей самого хозяина и его домашних лежат
на них безусловно. Предоставляю вашему воображению представить,
чего мог требовать от меня дьячок, – заметьте, горький пьяница, – и
что я должен был исполнять с рабской покорностью, не имея ни еди-
ного существа в мире, которое заботилось бы, или могло заботиться
о моём положении. Как бы то ни было, только в течение двухлетней
тяжкой жизни в так называемой школе, прошёл я Граматку, Часловець
и, наконец, псалтырь. Под конец моего школьного курса, дьячок посы-
лал меня читать, вместо себя, псалтырь по усопших крепостных душах
и благоволил платить мне за то десятую копейку, в виде поощрения.
Моя помощь доставляла суровому учителю возможность предаваться
больше прежнего любимому своему занятию, вместе с своим другом,
Ионою Лимарем, так что по возвращении от молитвенного подвига я
40
почти всегда находил их обоих мертвецки пьяными. Дьячок мой обхо-
дился жестоко не со мною одним, но и с другими, и мы все глубоко его
ненавидели. Бестолковая его придирчивость сделала нас в отношении к
нему лукавыми и мстительными. Мы надували его при всяком удобном
случае и делали ему всевозможные пакости. Этот первый деспот, на ко-
торого я наткнулся в моей жизни, поселил во мне на всю жизнь глубокое
отвращение и презрение ко всякому насилию одного человека над дру-
гим. Моё детское сердце было оскорблено этим исчадием деспотических
семинарий миллион раз, и я кончил с ним так, как вообще оканчивают
выведенные из терпения беззащитные люди, – местью и бегством.
Найдя его однажды бесчувственно пьяным, я употребил против
него собственное его оружие – розги, и, насколько хватило детских
сил, отплатил ему за все его жестокости. Из всех пожитков пьяницы-
дьячка драгоценнейшей вещью казалась мне всегда какая-то книжечка
с кунштиками, то есть гравированными картинками, вероятно, самой
плохой работы. Я не счёл грехом, или не устоял против искушения, по-
хитить эту драгоценность и ночью бежал в местечко Лысянку. Там я на-
шёл себе нового учителя в особе маляра-дьякона, который, как я вско-
ре убедился, очень мало отличался своими правилами и обычаями от
моего первого наставника. Три дня я терпеливо таскал на гору вёдрами
воду из речки Тикача и растирал на железном листе краску медянку. На
четвёртый день терпенье мне изменило, и я бежал в село Тарасовку к
дьячку-маляру, славившемуся в околотке изображением великомуче-
ника Никиты и Ивана Воина. К сему-то Апеллесу обратился я, с твёр-
дою решимостью перенести все испытания, как думал я тогда, нераз-
лучные со всякою наукою. Усвоить себе его великое искусство, хоть в
самой малой степени, желал я страстно. Но – увы! – Апеллес посмотрел
внимательно на мою левую руку и отказал мне наотрез. Он объявил
мне, к моему крайнему огорчению, что во мне нет способностей ни к
чему, ни даже к шевству (к сапожному ремеслу. – С. К.) или бондарству.
Потеряв всякую надежду сделаться когда-нибудь хоть посредственным
маляром, с сокрушённым сердцем возвратился я в родное село. У меня
была в виду скромная участь, которой моё воображение придавало, од-
накож, какую-то простодушную прелесть; я хотел сделаться, как выра-
жается Гомер, пастырем стад непорочным, с тем, чтобы, ходя за громад-
скою ватагою, читать свою любезную краденую книжку с кунштиками.
Но и это не удалось мне. Помещику, только что наследовавшему досто-
яние отца своего, понадобился расторопный мальчик, и оборванный
школяр-бродяга попал прямо в тиковую куртку, в такие же шаровары
и, наконец, – в комнатные козачки».
41
В списке дворовых, отправляемых в Вильно, управляющий сделал
против фамилии Шевченко пометку следующего содержания: «Годен в
комнатные живописцы». Он полагал, что после соответствующего обу-
чения, Тарас может стать у помещика Энгельгардта «комнатным живо-
писцем». Таких художников имели богатые помещики. «Комнатные жи-
вописцы» писали портреты своих господ и их домочадцев, копировали
картины, которые должны были украшать комнаты. В свободное от ри-
сования время они должны были исполнять обязанности простых слуг.
Т. Г. Шевченко принадлежал богатому помещику Василию Василье-
вичу Энгельгардту, который был племянником фаворита царицы Ека-
терины II – великого князя Григория Потёмкина-Таврического. В чине
подполковника В. В. Энгельгардт участвовал в русско-турецкой войне.
Дважды был отмечен в реляциях А. В. Суворова как храбрый офицер,
отличившийся в сражениях с турками. Был в своё время сенатором.
У помещика было трое сыновей и две дочери. Его старший сын, полков-
ник Андрей Васильевич Энгельгардт (1785–1838), был известен своими
ратными подвигами во время Отечественной войны 1812 года.
Второй сын – Василий Васильевич Энгельгардт (1785–1837), так-
же полковник, богач-эпикуреец. Он стал известным благодаря обще-
нию с А. С. Пушкиным. Поэт посвятил В. В. Энгельгардту стих «N.N.»
(«Я ускользнул от Эскулапа»). Третьим сыном, о котором Т. Г. Шевчен-
ко упоминает в автобиографии как о только что наследовавшим до-
стояние отца своего, был Павел Васильевич Энгельгардт (1798–1849).
В чине штабс-ротмистра лейб-гвардии уланского полка служил адъю-
тантом виленского военного губернатора О. М. Римского-Корсакова.
В связи с распространением национально-освободительного восстания
1830 года и на литовские губернии, губернатор был смещён со своей
должности и выехал в Петербург. Туда же отправился и его адъютант,
где со временем в чине полковника вышел в отставку. Современники
отзывались о П. В. Энгельгардте как о человеке грубом и недалёком,
жестоко обращавшемся с крепостными.
В 1829 году, когда Тарасу исполнилось 15 лет, он был принят в ус-
лужение помещику в качестве «козачка». Детство Тараса закончилось.
Продолжение автобиографии Т. Г. Шевченко:
«Изобретение комнатных козачков принадлежит цивилизаторам
заднепровской Украины – полякам; помещики иных национальностей
перенимали и перенимают у них козачков, как выдумку, неоспоримо в
краю некогда казацком сделать козака ручным с самого детства, – это
то же самое, что в Лапландии покорить произволу человека быстроно-
гого оленя… Польские помещики былого времени содержали козачков,
42
кроме лакейства, ещё в качестве музыкантов и танцоров. Козачки игра-
ли для панской потехи весёлые двусмысленные песенки, сочинённые
народною музою с горя под пьяную руку, и пускались перед панами,
как говорят поляки, сюды-туды-навприсюды. Новейшие представите-
ли вельможной шляхты с чувством просвещённой гордости называют
это покровительством украинской народности, которым-де всегда от-
личались их предки. Мой помещик, в качестве русского немца, смотрел
на козачка более практическим взглядом и, покровительствуя моей на-
родности на свой манер, вменил мне в обязанность только молчание
и неподвижность в уголку передней, пока не раздастся его голос, пове-
левающий подать стоящую тут же возле него трубку или налить у него
перед носом стакан воды. По врождённой мне продерзости характера,
я нарушал барский приказ, напевая чуть слышным голосом гайдамац-
кие унылые песни и срисовывая украдкою картины суздальской шко-
лы, украшавшие панские покои. Рисовал я карандашом, который – при-
знаюсь в этом без всякой совести – украл у конторщика.
Барин мой был человек деятельный; он беспрестанно ездил то в Киев,
то в Вильно, то в Петербург и таскал за собою в обозе меня, для сидения в
передней, подаванья трубки и тому подобных надобностей. Нельзя ска-
зать, чтоб я тяготился своим тогдашним положением: оно только теперь
приводит меня в ужас и кажется мне каким-то диким и несвязным сном.
Вероятно, многие из русского народа посмотрят когда-то по-моему на
своё прошедшее. Странствуя с своим барином с одного постоялого двора
на другой, я пользовался всяким удобным случаем украсть со стены лу-
бочную картинку и составил себе таким образом драгоценную коллек-
цию. Особенными моими любимцами были исторические герои, как-то:
Соловей Разбойник, Кульнев, Кутузов, козак Платов и другие.
Впрочем, не жажда стяжания управляла мною, но непреодолимое
желание срисовать с них как только возможно верные копии.
Однажды, во время пребывания нашего в Вильно, в 1829 году, дека-
бря 6, пан и пани уехали на бал в так называемые рессурсы (дворянское
собрание), по случаю тезоименитства в бозе почившего императора Ни-
колая Павловича. В доме всё успокоилось, уснуло. Я зажёг свечку в уеди-
нённой комнате, развернул свои краденые сокровища и, выбрав из них
козака Платова, принялся с благоговением копировать. Время летело для
меня незаметно. Уже я добрался до маленьких козачков, гарцующих око-
ло дюжих копыт генеральского коня, как позади меня отворилась дверь,
и вошёл мой помещик, возвратившийся с бала. Он с остервенением вы-
драл меня за уши и надавал пощёчин – не за моё искусство, нет! (на ис-
кусство он не обратил внимания), а за то, что я мог бы сжечь не только
43
дом, но и город. На другой день он велел кучеру Сидорке выпороть меня
хорошенько, что и было исполнено с должным усердием».
Из автобиографии видно, что ещё мальчиком Тарас почувствовал
своё призвание и всеми силами старался постигнуть искусство живо-
писи. Но не только рисование увлекало Т. Г. Шевченко. Он с детства
полюбил украинские народные песни. В них пелось о славных казацких
подвигах, о героической борьбе украинского народа против его врагов
и угнетателей, а также – о тяжёлой крестьянской доле. Эти песни испол-
няли бродившие по украинским сёлам певцы-кобзари, сопровождав-
шие своё пение игрой на струнном инструменте – кобзе. Многие из них
были слепыми и их сопровождали мальчики-поводыри. Тарас обладал
хорошей музыкальной памятью. К тому же у него был приятный голос.
Он с большим вниманием слушал безыскусственное пение кобзарей и
запоминал слова и мелодии услышанных песен и баллад. Неудивитель-
но, что эта любовь к песне определит его поэтическое будущее, увен-
чанное всенародным признанием в имени Великий Кобзарь.
В комментариях к автобиографии поэта Н. А. Добролюбов отметил:
«Итак, вот какие впечатления ложились на душу юноши за пределом
простой жизни, “под убогою батьковской стрехою”; вот что встретил он
“в школе, в помещичьей передней, на постоялых дворах и в городских
квартирах…” Подобные впечатления способны были убить юную душу,
развратить все нравственные силы, загубить и затоптать человека. Но,
видно, богато был одарён душевными силами этот мальчик, что он вы-
шел, хоть и не совсем, может быть, невредимо из всего этого. А если уж
вышел, то он не мог не обратиться к своей Украйне, не мог не посвятить
всего себя тому, что веяло на него святыней чистого воспоминания, что
освежало и согревало его в самые трудные и тёмные минуты жизни…
И он остался верен своим первоначальным дням, верен своей Украйне»1.
Глава третья
Воля – выстраданная мечта
Жизненные обстоятельства с годами всё чаще стали напоминать
юному Тарасу о его бесправном положении крепостного (по-украински
крiпака). И чем больше он ощущал на себе моральный гнёт такого по-
1 Добролюбов Н. А. Собр. соч.: в 3 т. М.: Художественная литература, 1987. Т. 3.
С. 121–130.
Картина Т. Г. Шевченко «Катерина».
45
ложения, тем грустнее становилось на душе от сознания несбыточно-
сти его заветной мечты о поступлении в Академию художеств. Тарас
знал, что для крепостных двери этого Храма изобразительного искус-
ства были прочно закрыты ещё с 1818 года: тогда из академии было
отчислено несколько обучавшихся там крепостных с вердиктом, как
клеймом: «Впредь таковых в Академию отнюдь не принимать».
Да и в личной жизни он не мог жить по своему усмотрению. В этом
он убедился во время пребывания в Вильно в качестве казачка свое-
го барина. Там он познакомился с молодой швеёй Дусей Гусаковской.
Любовь молодых людей – украинца и польки – была пылкой и роман-
тичной. К тому же, благодаря возлюбленной, Тарас научился бегло го-
ворить по-польски, прочитал ряд произведений польского поэта Адама
Мицкевича. Но на пути развития светлого чувства встала непреодоли-
мая преграда в виде барских прихотей. И тогда юноша понял, что их
любовь – свободной девушки и крепостного – ввиду социального нера-
венства обречена. Вскоре Тарас по велению барина отбыл в Петербург.
Тарас и Дуся расстались навсегда.
Монотонная служба казачка, заключавшаяся в томительном ожи-
дании в углу передней барина до поры, когда тот потребует подать ему
трубку или стакан с водой, а то и отправить с каким-нибудь поручени-
ем, изводила кипучую натуру юноши.
«В 1832 году, – писал в автобиографии Т. Г. Шевченко, – мне испол-
нилось восемнадцать лет, и так как надежды моего помещика на мою
лакейскую расторопность не оправдались, то он, вняв неотступной
моей просьбе, законтрактовал меня на четыре года разных живопис-
ных дел цеховому мастеру, некоему Ширяеву, в С.-Петербурге. Ширяев
соединял в себе все качества дьячка-спартанца, дьячка-маляра и дру-
гого дьячка-хиромантика…» Такую характеристику дал Т. Г. Шевченко
живописных дел мастеру Василию Григорьевичу Ширяеву из-за того,
что его новый учитель был крут и даже жесток в обращении со своими
подмастерьями. По всей вероятности, такие черты характера он при-
обрёл во время суровых испытаний в годы подневольной жизни ещё
до того, как стал «отпущенным на волю крепостным». Справедливости
ради следует отметить, что В. Г. Ширяев был неплохим живописцем:
он окончил известную в России Арзамасскую школу живописи, а за-
тем – посещал рисовальные классы Академии художеств. В Петербурге
он был известен как декоратор. Его приглашали расписывать барские
особняки. Ему доверили расписывать Большой каменный театр (на его
месте возведено здание консерватории). В мастерской Ширяева, куда
попал Тарас Шевченко, работали, в основном, художники-неудачники,
46
опустившиеся до малярных работ. Но попадались и интеллигентные
люди. Они вели беседы об изобразительном искусстве, о художествен-
ных произведениях. В квартире Ширяева по вечерам собирались его
друзья и соученики по Арзамасской школе. «Я нередко бывал у Ширяе-
ва, – записал в своих воспоминаниях И. К. Зайцев, – и мы беседовали по
вечерам; иногда я у него читал и декламировал произведения Пушкина
и Жуковского. В это время в соседней комнате, у растворённых дверей,
постоянно стояли два мальчика, лет 16–17-ти, ученики хозяина… Всё,
что я читал, мальчики слушали очень внимательно <…> один из них
сделался впоследствии любимым малороссийским поэтом, – то был Та-
рас Шевченко…»1.
Как-то Ширяев, пребывая в добром расположении духа, разрешил
своим подмастерьям пользоваться библиотекой и осмотреть собрание
картин и эстампов. Книги захватили Тараса: из них он открыл для себя
неведомый прежде мир. А увиденные в коллекции хозяина шедевры
изобразительного искусства буквально очаровали любознательного и
талантливого юношу.
Ширяев постепенно стал допускать Тараса к настоящим художе-
ственным работам: он участвовал в росписи здания Сената. В Большом
каменном театре он расписал плафон зрительного зала, а также – па-
радные лестницы. Но юный Тарас, постигая у Ширяева несложное ис-
кусство, мечтал о высокой реалистической живописи. Поэтому он по-
ставил себе задачу самостоятельно постигать азы этого искусства. Он
достал листы серой бумаги и карандаш и стал рисовать.
Чаще всего Тарас Шевченко любил срисовывать статуи, которы-
ми был украшен Летний сад. Приходилось это делать в светлые летние
ночи тайком от В. Г. Ширяева, поскольку он не любил, когда его подма-
стерья отлучались из дома.
«В один из таких сеансов, – писал в автобиографии Тарас Григорье-
вич, – познакомился я с художником Иваном Максимовичем Сошенко,
с которым и до сих пор нахожусь в самых искренних братских отноше-
ниях».
Эта встреча со своим соотечественником И. М. Сошенко оказала
большое влияние на всю дальнейшую жизнь и творческую деятель-
ность Т. Г. Шевченко. Это он, увидев в Летнем саду бедно одетого юно-
шу, обратил внимание на то усердие, с которым тот самозабвенно сри-
совывал статую, изображавшую греческого бога Сатурна. Взглянув на
1 Зайцев И. К. Воспоминания старого учителя // Воспоминания о Тарасе Шев-
ченко. Киев: Днипро, 1988. С. 67.
47
рисунок, Иван Максимович убедился в том, что скульптура была изо-
бражена довольно верно. И тогда он познакомился с художником-само-
учкой, дал ему свой адрес и пригласил его к себе домой.
В назначенный день встреча состоялась. Тарас, несмотря на празд-
ничный день, был одет в рубаху и штаны из грубого деревенского хол-
ста, на которых виднелись пятна от красок. Он был босиком и без шап-
ки. Зато при нём были его рисунки. Посмотрев их, Иван Максимович
понял, что перед ним стоит одарённый молодой человек, которому не-
обходимо помочь в его стремлении постигнуть тайны живописи. Он
стал давать Тарасу уроки рисования. По его совету юноша стал писать
акварелью портреты. В автобиографии Т. Г. Шевченко написал: «По со-
вету Сошенка, я начал пробовать акварелью портреты с натуры. Для
многочисленных грязных проб терпеливо служил мне моделью другой
мой земляк и друг, козак Иван Ничипоренко, дворовый человек наше-
го помещика. Однажды помещик увидел у Ничипоренко мою работу, и
она ему до того понравилась, что он начал употреблять меня для снятия
портретов с любимых своих любовниц, за которые иногда награждал
меня целым рублём серебра».
И. М. Сошенко после состоявшегося знакомства стал принимать
деятельное участие в жизни юного Тараса. Он представил одарённо-
го земляка своему учителю К. П. Брюллову. Просмотрев рисунки ху-
дожника-самоучки, Карл Павлович угадал в нём яркий, самобытный
талант. Одновременно И. М. Сошенко стал искать пути для освобож-
дения Тараса из крепостной зависимости. Он познакомил юношу с пи-
сателем Е. П. Гребенкой, конференц-секретарём Академии художеств,
историком искусств В. И. Григоровичем. Вместе с Е. П. Гребенкой юный
Тарас стал бывать у придворного живописца А. Г. Венецианова. Вско-
ре Алексей Гаврилович вместе с В. И. Григоровичем представил Тараса
Григорьевича русскому поэту В. А. Жуковскому. Вот круг благородней-
ших людей – русских К. П. Брюллова, В. А. Жуковского, А. Г. Венеци-
анова и украинцев И. М. Сошенко, Е. П. Гребенки, В. И. Григоровича,
озаботившихся положением Т. Г. Шевченко и сделавших очень многое
для освобождения талантливого юноши от крепостной зависимости и
тем самым открывших ему дорогу в Академию художеств.
Многие биографы так излагали это значительное событие в жизни
Тараса Григорьевича: В. А. Жуковский попросил К. П. Брюллова напи-
сать с него портрет. Потом этот портрет был разыгран в лотерее и за
вырученные от продажи картины деньги – 2500 рублей – Т. Г. Шевченко
был выкуплен у помещика Энгельгардта.
Портрет В. А. Жуковского. Художник К. П. Брюллов.
49
На самом деле, всё было намного сложнее и драматичнее. Как ока-
залось, переговоры с Энгельгардтом о выкупе были очень трудными и
сопровождались откровенными проявлениями хамства со стороны по-
мещика, пытавшегося оскорбить и унизить человеческое достоинство
благороднейших просителей и известнейших в русском обществе дея-
телей искусства.
Сначала с этой непростой миссией прибыл к помещику Энгель-
гардту К. П. Брюллов. Он надеялся, что барин, узнав о талантливости
своего крепостного, согласится отпустить его на волю. Но Энгельгардт,
не взирая на высокое положение прославленного художника, обошёлся
с ним очень грубо. Вернувшись от Энгельгардта, Карл Павлович с воз-
мущением рассказывал друзьям: «Это самая большая свинья в торж-
ковских туфлях».
Но начатое дело было решено продолжить. Брюллов предложил
И. М. Сошенко поехать к этой «амфибии» и поинтересоваться, какую
цену тот пожелает получить за вольную. Но молодой и бедный худож-
ник опасался, что помещик не пожелает разговаривать с ним, и дело
может кончиться ничем. Иван Максимович поделился своими сомне-
ниями с А. Г. Венециановым. Он с пониманием воспринял опасения
молодого художника, и сам поехал к Энгельгардту.
Помещик не посчитался с тем, что придворный художник был уже
в пожилом возрасте, и заставил его битый час прождать в передней.
Оскорблённого А. Г. Венецианова от желания покинуть этот дом удер-
живало лишь твёрдое желание его и его друзей добиться свободы для
юного Шевченко.
Когда помещик соизволил прийти, Алексей Гаврилович стал гово-
рить о цели своего визита. Но Энгельгардт перебил его вопросом: «Чего
хотите вы с вашим Брюлловым от меня?». Узнав, что речь идёт о денеж-
ной сумме, которую Энгельгардт пожелал бы получить за то, чтобы от-
пустить Тараса Шевченко на волю, ответил: «Вот так давно бы сказали.
А то филантропия; какая тут филантропия. Деньги и больше ничего…
Моя цена 2500 рублей».
Затребованная сумма была по тем временам значительной. Целое
состояние! Зная о том, как непросто проходят переговоры с помещи-
ком о его судьбе и о затребованной им за его вольную значительной
сумме, Тарас Григорьевич впал в отчаяние. Он знал, что не так давно
откупился на волю за 1000 рублей один знакомый крепостной крестья-
нин. Он понимал, что собрать такие деньги – немыслимое дело. Не мог
знать юный Тарас, что такую высокую цену назвал помещик неспроста.
Он решил не упустить шанс обогатиться, коль скоро за его крепостно-
50
го хлопочет сам знаменитый Брюллов. Но высокая цена не поколебала
стремления друзей Т. Г. Шевченко добиться его освобождения, и они
стали искать выход из затруднительного положения.
Решился попытать счастья В. А. Жуковский. Он обратился к им-
ператрице Александре Фёдоровне с просьбой миловать Т. Г. Шевченко
вольную. Благо положение поэта при царском дворе позволяло ему осу-
ществить такую попытку. Как известно из биографии Василия Андрее-
вича, он с1815 года в течение 25 лет был на придворной службе. Вначале
в должности чтеца при императрице, вдове Павла I, а с 1825 года – вос-
питателя наследника, будущего Александра II. Придворные связи Жу-
ковского вызывали у его свободомыслящих друзей недовольство. Но,
независимо от этого, они видели в поэте благородного и честного че-
ловека. В. А. Жуковский отрицательно отнёсся к восстанию декабри-
стов, но пользовался всякой возможностью для облегчения судьбы его
участников. Он добивался смягчения участи отправленного в ссылку
А. С. Пушкина, освобождения от солдатчины Е. А. Баратынского, осво-
бождения из ссылки А. И. Герцена. Поэт хлопотал о денежной помощи
многим писателям. Он освободил своих крестьян от крепостной зави-
симости.
Но императрица подсказала интересный выход из положения.
В своё время она заказала К. П. Брюллову портрет В. А. Жуковского.
Художник не торопился выполнить этот заказ, поскольку был пере-
гружен работой. После беседы с Василием Андреевичем, императрица
попросила Карла Павловича завершить работу над портретом, чтобы
разыграть его в лотерее. Так что идея написать портрет принадлежит
императрице, а не В. А. Жуковскому – очень скромному человеку.
В камер-фурьерском журнале, в котором делались записи о собы-
тиях с участием членов царской семьи, отмечено проведение в Аничко-
вом дворце 14 апреля 1838 года аукциона-лотереи по розыгрышу пор-
трета В. А. Жуковского. Отмечено, что императрица внесла 400 рублей,
наследник престола Александр и великая княгиня Елена Павловна – по
300 рублей. Остальную часть суммы внесли, надо полагать, придвор-
ные и состоятельные участники этого представительного мероприятия.
Не следует обольщаться мыслью о том, что на лотерее звучало
имя Тараса Григорьевича Шевченко, ничем особым тогда ещё не про-
явившего себя, хотя и одарённого молодого человека. Это мероприя-
тие было проведено на таком высочайшем уровне как подтверждение
глубокого уважения к творчеству поэта В. А. Жуковского и художника
К. П. Брюллова, признание их вклада в развитие русской литературы и
51
изобразительного искусства. Тем ценнее их благородный поступок, по-
зволивший осуществить выстраданную мечту крiпака Т. Г. Шевченко.
Но о цели аукциона-лотереи было хорошо осведомлено III жан-
дармское отделение. Через десять лет арестованному Т. Г. Шевченко во
время допроса об этом событии напомнил жандармский офицер.
Спустя восемь дней помещик П. В. Энгельгардт подписал документ,
подтверждающий предоставление свободы крепостному Шевченко. Об
этом событии Тарас Григорьевич узнал 25 апреля: В. А. Жуковский и
К. П. Брюллов торжественно вручили ему документ следующего содер-
жания:
«Тысяча восемьсот тридцать восьмого года апреля двадцать вто-
рого я, нижеподписавшийся уволенный со службы гвардии полковник
Павел Васильев сын Энгельгардт, отпустил вечно на волю крепостного
моего человека Тараса Григорьева сына Шевченко, доставшегося мне по
наследству после покойного родителя моего, действительного тайного
советника Василия Васильевича Энгельгардта, записанного по ревизии
Киевской губернии, Звенигородского уезда, в селе Кирилловка, до ко-
торого человека мне, Энгельгардту, и наследникам моим впредь дела
нет и ни во что не вступаться, и волен он, Шевченко, избрать себе род
жизни, какой пожелает.
К сей отпускной уволенный от службы гвардии полковник Павел
Васильев Энгельгардт руку приложил.
Свидетельствую подпись руки и отпускную, данную полковником
Энгельгардтом его крепостному человеку Тарасу Григорьеву сыну Шев-
ченко, действительный статский советник и кавалер Василий Андреев
сын Жуковский.
В том же свидетельствую и подписываюсь, профессор восьмого
класса К. Брюллов.
В том же свидетельствую и подписываюсь, гофмейстер и тайный
советник и кавалер граф Михаил Виельгорский»1.
Ему было всего 23 года, когда он стал свободным от крепостного
рабства, когда он осознал, что теперь для него открыты двери в Акаде-
мию художеств, а значит, и возможность постичь тайны высокого ху-
дожественного искусства. Воля! Это ни с чем несравнимое ощущение
требовало своего осмысления. Им надо было насытиться и выдавить из
себя раба, чувство зависимости от барcкого произвола. Неудивитель-
1 Граф М. Ю. Виельгорский (1788–1856) – композитор и музыкальный деятель.
Принимал участие в организации лотереи, в ходе которой был разыгран портрет
Жуковского.
52
но, что эйфория поглотила его целиком: день за днём проходили в без-
удержном веселье и развлечениях.
Но, пребывая в состоянии безмятежной радости, Тарас Григорье-
вич не забывал о тех, кому он был обязан своим счастьем. Он думал о
том, как отблагодарить своих благодетелей и посвятил им лучшие свои
произведения раннего периода. Поэму «Катерина» – В. А. Жуковско-
му с надписью следующего содержания: «В. А. Жуковскому на память
22 апреля 1838 г.»; поэму «Гайдамаки» – В. И. Григоровичу. Позднее, во
время пребывания в ссылке, Тарас Григорьевич с любовью раскрыл об-
раз учителя и друга К. П. Брюллова в повести «Художник».
Из состояния праздности вывел Т. Г. Шевченко его друг И. М. Со-
шенко своими призывами успокоиться и браться за дело.
Вскоре Тарас Григорьевич временно поселился в квартире своего
учителя К. П. Брюллова при Академии художеств. Карл Павлович был
великим художником, человеком разносторонних интересов. Он уде-
лял большое внимание духовному миру человека, и тем самым расши-
рил рамки господствовавших в то время в русской живописи канонов
классицизма. Его творчество, которое составило целую эпоху в русской
живописи, как и творчество А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. И. Глин-
ки, было выражением взлёта русской культуры во второй четверти
XIX века. К тому же, Карл Павлович обладал прекрасными человече-
скими качествами. Он был не только превосходным учителем, но и дру-
гом своих учеников. Общаться с ним было легко: он искренне делился с
учениками своими обширными знаниями в области изобразительного
искусства.
В своём дневнике Т. Г. Шевченко, спустя девятнадцать лет, вспоми-
нал о том драгоценном подарке судьбы: «Быстрый переход с чердака
грубого мужика-маляра в великолепную мастерскую величайшего жи-
вописца нашего времени. Самому теперь не верится, а действительно
было так. Я – из грязного чердака, я – ничтожный замарашка – на кры-
льях перелетел в волшебные залы Академии художеств».
Т. Г. Шевченко начал упорно вникать в тайны живописного ма-
стерства. Ещё до освобождения из крепостной неволи юный Тарас уже
приобрёл определённые знания. Тогда он написал картины на истори-
ческие темы («Смерть Олега, князя Древлянского», «Смерть Богдана
Хмельницкого», «Смерть Сократа»), портрет Е. П. Гребенки. Вместе с
художником А. Мокрицким в день смерти А. С. Пушкина он запечатлел
черты поэта. Но эти картины были далеки от совершенства.
Во время учёбы в академии Тарас Григорьевич много внимания
уделял самообразованию. Он отдавал себе отчёт в том, что более чем
53
скромных знаний, полученных в детские годы во время учёбы у пья-
ницы дьячка, для достижения высшей цели, которую он определил
для себя, недостаточно. Он ощущал это во время общения со своими
сверстниками, которые заканчивали настоящие школы. Поэтому он
стал много читать, посещать лекции в Петербургском университете в
качестве вольного слушателя. К тому же он ознакомился с работами
своего учителя, Карла Павловича, с шедеврами мирового искусства –
картинами Рубенса и Ван-Дейка, античной скульптурой, произведени-
ями Сумарокова и Державина, Пушкина и Лермонтова, Жуковского и
Карамзина, Кольцова и Гоголя, а также с произведениями таких зару-
бежных писателей, как Гёте, Шиллер, Диккенс, В. Скотт. В его жизнь
вошла музыка Бетховена, Моцарта.
Т. Г. Шевченко пишет портреты, рисует акварелью, совершенствует
своё мастерство в рисунке и композиции. Весной 1839 года за этюд с
натуры «Боец» он был удостоен серебряной медали. А ещё через год
ему вручили вторую серебряную медаль за картину «Мальчик-нищий,
делящийся хлебом с собакой».
В 1841 году он в третий раз удостаивается серебряной медали.
В бытность студентом Академии художеств Тарас Григорьевич стал
получать платные заказы на портреты. Одним из них был портрет им-
ператрицы Александры Фёдоровны, который после завершения был по-
мещён в церковь Полтавской военной гимназии. О том, что в этом виде
живописи он преуспел, свидетельствует автопортрет 1840–1841 годов.
Перед зрителем предстаёт полный сил и внутренней энергии молодой
человек. В его чертах угадывается романтическая натура. Искусствове-
ды утверждали, что по манере и мастерству исполнения автопортрет
близок портретным работам Брюллова. Влияние учителя ощущается и
в других работах художника Шевченко. Но он не стал подражателем
художника Брюллова, а всячески стремился развивать реалистические
традиции своего учителя.
Т. Г. Шевченко делал немалые успехи в живописи. Но к его творче-
ским поискам неодобрительно относилось академическое начальство, по-
скольку оно отдавало предпочтение античной и исторической тематике в
живописи. И только поэтому оно не удостоивало его первых наград и не
пожелало направить на стажировку в Италию (в те годы туда стремились
все художники), хотя он, как никто другой, был этого достоин.
В марте 1845 года совет Академии художеств присвоил Т. Г. Шев-
ченко звание свободного художника.
Годы учёбы Т. Г. Шевченко в Академии художеств совпали с пери-
одом сближения изобразительного искусства с прогрессивной литера-
54
турой. Под влиянием передовых идей в русской литературе возникла
и развивалась художественная иллюстрация, которая постепенно ста-
новилась неотъемлемой частью книжных изданий. Свой значительный
вклад в обогащение этого жанра внёс в 40-х годах XIX века и художник
Шевченко. Так, для сборника «Наши, списанные с натуры русскими»
(1841) он выполнил рисунок к рассказу Г. Ф. Квитки-Основьяненко
«Знахарь».
Высокое мастерство проявил художник, иллюстрируя в 1842 году
книгу Н. Полевого «История графа Суворова-Рымникского». Для этого
издания им были созданы 32 иллюстрации. А в сборнике того же авто-
ра «Русские полководцы» (1845) помещено 12 портретов выдающихся
военных деятелей, начиная от сподвижников Петра Первого и кончая
героями Отечественной войны 1812 года. Сохранились его композиции
к повести «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя, поэме «Полтава» А. С. Пушкина,
иллюстрации к повести «Сила воли» Н. И. Надеждина, рассказу «Пан-
на Сотниковна» Г. Ф. Квитки-Основьяненко, а также к собственным
произведениям – поэмам «Катерина», «Слепая» и «Тополь». Издания,
иллюстрированные художником Шевченко, получили высокую оценку
рецензента журнала «Отечественные записки» В. Г. Белинского.
На всём протяжении жизни Т. Г. Шевченко продолжал заниматься
живописью и достиг признания как выдающийся художник. В 1860 году
совет Академии художеств высоко оценил его гравюры и присвоил Та-
расу Григорьевичу звание академика.
Глава четвёртая
Кобзарь – второе призвание
Т. Г. Шевченко учился живописи увлечённо и всерьёз. Но одновре-
менно он не мог расстаться с поэтической музой, которая раз и навсег-
да покорила его во время занятий рисованием в Летнем саду. По этому
поводу в его дневнике имеется такая запись: «Я хорошо знал, что жи-
вопись – моя будущая профессия, мой насущный хлеб. И вместо того,
чтобы изучить её глубокие таинства, и ещё под руководством такого
учителя, как бессмертный Брюллов, я сочинял стихи, за которые мне
никто ни гроша не заплатил». И тут же добавляет: «Право, странное
это и неугомонное призвание». Словно оправдываясь за это смятение
души, вызванное новым призванием – поэтическим творчеством, Та-
рас Григорьевич спрашивал сам себя: «Чем занимался я в этом святи-
Титульный лист сборника «Кобзарь» (1840) и рисунок «Кобзарь с поводырём».
Художник Л. М. Жемчужников.
56
лище? Перед его дивными произведениями я задумывался и лелеял в
своём сердце слепца кобзаря и своих кровожадных гайдамаков».
В своей памяти молодой человек сохранил рассказы деда о гайда-
мацком восстании, о кобзарях, бродивших от села и до села и распевав-
ших предания о седой старине. Время от времени его душу согревали
всё ещё звучащие в ней мелодии задушевных украинских народных
песен. Оказалось, что никакие жизненные неурядицы, случавшиеся
с ним в течение девяти лет, прошедших после его отъезда в 1832 году
из Украины, не смогли вытравить эти дорогие его сердцу воспомина-
ния. Вольноотпущенный Тарас Шевченко продолжал чувствовать свою
принадлежность к крепостному крестьянству, и ощущал потребность
выражать сострадание к тяжёлой участи порабощённого народа, не-
нависть к помещикам-угнетателям не только в картинах, но и посред-
ством слова.
Сочинял он стихотворения на родном украинском языке. Сначала
они давались ему с большим трудом. Но, несмотря на временные труд-
ности, он упорно овладевал секретами проявившегося в нём второго
призвания. Юный Тарас понял, что поэтическими средствами он мо-
жет более чётко, нежели средствами изобразительного искусства, вы-
разить своё отношение к событиям окружающего мира, свои чувства
и надежды.
«О первых литературных моих опытах, – писал в автобиографии
Т. Г. Шевченко, – скажу только, что они начались в том же Летнем саду, в
светлые безлунные ночи. Украинская строгая муза долго чуждалась мо-
его вкуса, извращённого жизнью в школе, в помещичьей передней, на
постоялых дворах и в городских квартирах; но, когда дыхание свободы
возвратило моим чувствам чистоту первых лет детства, проведенных
под убогою батьковскою стрехою, она, спасибо ей, обняла и приласкала
меня на чужой стороне. Из первых, слабых моих опытов, написанных в
Летнем саду, напечатана только одна баллада «Причинна».
Поэтическое творчество всё больше увлекает Т. Г. Шевченко. В сво-
бодное от занятий время Т. Г. Шевченко посещает литературные вече-
ра у редактора «Художественной газеты» А. Н. Струговщикова. На них
присутствуют В. Г. Белинский, В. А. Соллогуб, И. И. Панаев, художник и
писатель Ф. П. Толстой, композитор М. И. Глинка. Он бывал в кружках
М. Ю. Виельгорского и В. Ф. Одоевского, встречался с университетской
молодёжью.
В Петербурге состоялось знакомство Тараса Григорьевича с твор-
чеством А. С. Пушкина. Шевченко высоко ценил свободолюбивые мо-
тивы, нашедшие своё выражение в лирических произведениях поэта.
57
Справедливости ради следует упомянуть, что Т. Г. Шевченко критиче-
ски относился к поэмам «Медный всадник» и «Полтава», в которых, по
его мнению, звучал великодержавный пафос и воздавалась слава Петру
Первому и Екатерине Второй. Такое отношение к этим произведениям
возникало у Т. Г. Шевченко из протеста против произвола царского са-
модержавия и крепостного рабства. Да и к украинским гетманам Тарас
Григорьевич относился без особого почтения и подвергал их уничижа-
ющей критике.
Юного Шевченко, делавшего первые шаги в стихосложении, до
глубины души потрясла гибель на дуэли А. С. Пушкина. Именно тогда
Т. Г. Шевченко взволновал гневный отклик М. Ю. Лермонтова по поводу
этого трагического события, прозвучавший в стихотворении «Смерть
поэта». Украинскому поэту, делающему первые шаги на литературном
поприще, импонировала смелость, с которой Михаил Юрьевич препод-
носил своё высокохудожественное творение как обвинительный акт
тем, кому он адресовал свой гнев:
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Вполне возможно, именно это стихотворение заставило юного Та-
раса обратить пристальный взгляд на поэтическую деятельность своего
русского ровесника. Подкупало то, что М. Ю. Лермонтов в лирических
произведениях с глубокой искренностью и прямотой передавал свои
чувства и переживания, открывал читателю своё восприятие современ-
ного ему общества и выказывал презрительное отношение к светской
знати.
В то время, когда М. Ю. Лермонтов был уже широко известен рус-
ской читательской публике как талантливый поэт, продолжатель пуш-
кинских традиций в литературе, юный Тарас лишь начинал делать пер-
вые шаги на литературном поприще. Свою любовь к произведениям
Михаила Юрьевича он пронёс через всю свою жизнь, полную борьбы и
тяжёлых испытаний.
Украинские и русские писатели, ознакомившиеся с произведени-
ями молодого поэта Шевченко, рекомендовали ему издать сборник
стихов. В апреле 1840 года в Петербурге впервые увидела свет книга
под названием «Кобзарь». На 114 страницах книги были опубликова-
ны восемь поэтических произведений. Среди них «Думы мои, думы…»,
«Перебендя», «Катерина», «Думка», «Тарасова ночь». Книгу иллюстри-
ровал друг поэта, художник В. Н. Штернберг, умело изображавший сю-
жеты из жизни украинского народа.
58
Цензура со всей строгостью отнеслась к сборнику-первенцу Тараса
Григорьевича. Она не разрешила печатать в «Кобзаре» некоторые стро-
фы из представленных поэтом произведений и безжалостно вычёрки-
вала их. Но поэт не смирился с вмешательством цензуры. Он самосто-
ятельно отпечатал на отдельных листах запрещённые цензурой тексты
и вклеил их в те места «дозволенного цензурой» издания, где стояли
строчки с многоточиями вместо вычеркнутых строф. Современники
Т. Г. Шевченко вспоминали, что им случалось видеть экземпляры пер-
вого издания «Кобзаря», в которых читатели сами от руки дописывали
недостающие строфы.
«Кобзарь» был с большим интересом и воодушевлением воспринят
в первую очередь украинскими читателями. Примечательно, что ни одна
из книг предшествующей украинской литературы не распространялась
в Малороссии так широко, как «Кобзарь». Особенно он был популярен
в народной среде. Украинский писатель Г. Ф. Квитка-Основьяненко пи-
сал Тарасу Григорьевичу: «Я прижал вашу книгу к груди… ваши мысли
ложатся на сердце… Хорошо, очень хорошо, больше не умею сказать».
Позже украинский писатель И. Я. Франко в очерках украинско-
русской литературы до 1890 года (Львов, 1910) писал: «…эта маленькая
книжечка сразу открыла словно новый мир поэзии, вырвалась, будто ис-
точник чистой, холодной воды, засияла неведомым доселе в украинской
литературе блеском, простотой и поэтической грацией выражения»1.
В Великороссии появление сборника стихотворений «Кобзарь»
ещё неизвестного в те годы поэта привлекло внимание и встретило
благожелательную оценку в «Литературной газете», «Современнике»,
«Отечественных записках». В частности, «Литературная газета» пи-
сала: «В стихах Шевченко много огня, много чувства глубокого. Везде
дышит в них горячая любовь к родине. Его картины верны с натурой и
блещут яркими, живыми красками».
В то время русская печать ни об одном произведении украинских
авторов не писала так много, как о «Кобзаре». «В сознании русских чи-
тателей имя автора «Кобзаря» Т. Г. Шевченко стояло рядом с его со-
временником – А. В. Кольцовым, выразившем в своей поэзии думы и
чувства русского крестьянина»2.
Популярность книги «Кобзарь» в Украине и России нанесла серьёз-
ный удар по насаждавшемуся монархистами и реакционерами в рус-
1 Т. Г. Шевченко // Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. М.: Советская
энциклопедия, 1975. Т. 8. С. 648.
2 Бабинцев С. М. Тарас Шевченко, биография. Л.: Просвещение, 1970. С. 33.
59
ском обществе мнению о том, что нет украинского народа, нет и укра-
инского языка и литературы.
В названии сборника «Кобзарь» Тарас Григорьевич обращал внима-
ние читателей на свою неразрывную связь с песенным творчеством укра-
инского народа. Он, словно кобзарь Перебендя из одноимённого стихот-
ворения, вспоминал события давно минувших дней, когда казаки боро-
лись с турками и поляками, скорбел о закрепощённом народе, выражал
ностальгические чувства по родному краю, который довелось покинуть
не по своей воле. Одновременно поэт проявлял себя как тонкий лирик,
способный словом навеять грусть, заставить задуматься о смысле жизни:
Думы мои, думы мои,
Горе, думы, с вами!
Что вы встали на бумаге
Хмурыми рядами?
Что вас ветер не развеял
Пылью на просторе?
Перевод А. Суркова
Поэма «Катерина» – наиболее значимое произведение раннего пе-
риода творчества Т. Г. Шевченко. В ней рассказывается о судьбе оболь-
щённой барином, опозоренной и брошенной крестьянской девушке.
Обычное в жизни крепостной деревни явление было поднято поэтом
до уровня трагической социальной темы, к которой поэт в дальней-
шем своем творчестве возвращался много раз («Батрачка», «Слепая»,
«Сова» и др.).
В стихотворении «Сова» поэт рассказал о трагической судьбе казач-
ки-вдовы, которая растила в нужде и тяжком труде единственного сына.
Когда он вырос, её сына, её «единственную надежду» определили по ре-
крутскому набору в солдаты (в то время солдат называли москалями).
Служба тогда была долгой и длилась 25 лет. Мать ждёт сына. Но прохо-
дят годы мучительного ожидания, а сын не возвращается. Обезумевшая
от горя мать, как сова, бродит по ночам «полуодета, страшная, худая», а
днём, подобрав кирпич, убаюкивает его, будто ребёнка, да собирает по
задворкам черепки: «Всё гостинцы да подарки сыну запасала».
Некоторые стихотворения, не вошедшие в книгу «Кобзарь», а также
первая глава поэмы «Гайдамаки» были напечатаны в 1841 году в укра-
инском альманахе «Ластiвка» (по-русски «Ласточка») П. Е. Гребенки.
«Гайдамаки» – одно из самых крупных и замечательных произве-
дений Т. Г. Шевченко. Поэт с необычайной силой изобразил восстание
60
украинской крестьянской и казацкой бедноты – гайдамаков – против
угнетавшей её польской шляхты. Это восстание произошло в 1768 году
на правобережной Украине, находившейся в то время под властью
Польши. Его предводителями были Железняк и Гонта. Восстание это
известно под названием Колиивщина. Вероятно, название произошло
от слова «кол», поскольку восставшие были вооружены кольями.
Главный герой поэмы Ярема – бедняк, не имевший даже фамилии.
Принимая Ярему в отряд, Железняк назвал его Галайдой, что значит
бездомный. Вместе с гайдамаками, вождём восставших Максимом Же-
лезняком и казацким сотником Иваном Гонтой, Ярема вершит крова-
вый суд над поляками.
С темой восстания переплетается в поэме лирическая тема – тема
любви главного героя Яремы и Оксаны.
В Украине поэма «Гайдамаки», как и «Кобзарь», имела большой
успех. И это неудивительно. Т. Г. Шевченко создал поэму не только ис-
ключительно значимую по своему содержанию. К тому же она замеча-
тельная по форме: поэма богата рифмами и многозвучна.
С темой, освещённой в «Гайдамаках», перекликается вошедшее в
«Кобзарь» стихотворение «Тарасова ночь». В его основу положено исто-
рическое событие – победа запорожских казаков над польским войском
под городом Переяслав во время народного восстания 1630 года.
Весной 1843 года Тарас Григорьевич побывал на родине – Украине.
Здесь его принимали как признанного поэта. Многие представители
украинской интеллигенции, да и состоятельные люди желали с ним по-
знакомиться, приглашали почитать свои произведения. Тепло встреча-
ли земляка и простые труженики.
Т. Г. Шевченко побывал в разных местах Украины. Иногда он по-
долгу гостил в тех домах, где писал портреты. Гостевал он и в имении
князя Н. Г. Волконского-Репнина, брата декабриста С. Г. Волконского,
в Яготине. Здесь он познакомился с княжной Варварой Николаевной,
дочерью Николая Григорьевича. Умная и образованная женщина про-
являла неподдельный интерес к поэтическому и живописному твор-
честву Тараса Григорьевича. Они подолгу беседовали. Он с большим
вниманием слушал её рассказы о декабристах, и эти люди становились
поэту близкими. Княжна горячо полюбила поэта. Она не скрывала сво-
их чувств. Да и Тарасу Григорьевичу она не была безразлична. Но не-
преодолимой преградой на пути развития отношений двух молодых
людей встало сословное неравенство: родственники Варвары Никола-
евны пришли в ужас от мысли о возможной близости родовитой княж-
ны Репниной с вчерашним крепостным мужиком.
61
В дальнейшем молодых людей продолжала связывать крепкая и до-
брая дружба. Позднее, когда Тарас Григорьевич был арестован и сослан
в солдаты, она хлопотала о его освобождении. Во время пребывания
в Яготине Тарас Григорьевич написал поэму «Тризна» (или «Бесталан-
ный») и посвятил её княжне Репниной Варваре Николаевне.
«Тризна» так же, как и поэма «Слепая» (1842), была написана
по-русски. В 1842 году были напечатаны отрывки из русской драмы
Т. Г. Шевченко «Никита Гайдай».
Прекрасные виды украинской природы, по которым Тарас Григо-
рьевич тосковал в течение десятилетнего пребывания вдали от родных
мест, навеяли мысль об издании художественного альбома «Живопис-
ная Украина». В альбоме художник предполагал изобразить места, свя-
занные с историческим прошлым Украины, дать картины из истории и
быта украинского народа. Для этого альбома Т. Г. Шевченко сделал ряд
эскизов. В своём дальнейшем художественном творчестве он решил
перейти от внешних эффектов классических сюжетов картин к реали-
стическому изображению жизни средствами живописи.
Посетил Тарас Григорьевич и родную Кирилловку. Повидался с сё-
страми и братьями, которые по-прежнему оставались крепостными.
Возвращался Т. Г. Шевченко в Петербург с богатыми, но далеко не
радужными впечатлениями. На родине он увидел по-прежнему бес-
правных и обездоленных крестьян, жестокость, с которой обращались
с ними помещики. Он узнал из рассказов очевидцев о недавних кре-
стьянских восстаниях. Да и сам стал случайным свидетелем нескольких
крестьянских волнений. Позднее свои впечатления поэт описал в сти-
хотворении «И вырос я в чужом краю…»:
В тяжёлую годину
Недавно как-то довелось
Заехать мне на Украину,
В то благодатное село,
Где мать – качала, пеленала
Меня, младенца…
Как неприглядно
Всё в благодатном том селе!
Блуждают люди; оголились
Сады зелёные; в пыли
Погнили хаты, покосились;
Пруды травою заросли,
Т. Г. Шевченко. Автопортрет. Офорт 1860 года по рисунку 1845 года.
63
Село как будто погорело,
Как будто люди поглупели,
Без слов на барщину идут,
И за собой детей ведут!
..................................................
И я заплакал, и назад
Поехал снова на чужбину.
Перевод М. Комиссаровой
По пути он остановился в Москве. Здесь Т. Г. Шевченко познако-
мился с знаменитым артистом М. С. Щепкиным. Вскоре их отноше-
ния переросли в сердечную дружбу, которая связывала их в течение
многих лет.
В Петербурге Т. Г. Шевченко ожидала Академия художеств, а также
новые поэтические и художественные замыслы. В 1844 году художник
Шевченко подготовил и издал серию офортов-гравюр по металлу, кото-
рые составили первый выпуск альбома «Живописная Украина». В этом
же году были напечатаны сборник стихов «Чигиринский кобзарь» и
поэма «Гайдамаки». Одновременно Тарас Григорьевич завершил работу
над стихотворением «Сова» и поэмой «Сон».
Поэму «Сон» поэт назвал комедией. Но это произведение по свое-
му характеру является острой сатирой, решительно осуждающей цар-
ское самодержавие и крепостное право. Тарас Григорьевич смело и рез-
ко обличал сановных «блюдолизов», ярко и образно показывал нищету
и бесправие крепостного крестьянства, каторжную судьбу забитых и
замученных жестокой муштрой солдат. Недвусмысленно звучит по-
ставленный в поэме вопрос:
…Пошлём думу аж до бога,
В небо над звёздами,
Спросим: долго ль кровопийцам
Царствовать над нами?
В поэме Тарас Григорьевич вспомнил о ссыльном декабристе, ко-
торый:
Цепи носит и не стонет
В муке бесконечной!
Кто согрет любовью к людям –
Не остынет вечно!
64
Тарас Григорьевич, обращаясь к декабристу, закованному в
кандалы, заверяет его, что его и других участников восстания идеи
и примеры мужественной борьбы со временем станут востребован-
ными:
А где ж твои думы в их вешнем расцвете?
Любовно взращённые, смелые дети?
В чьи руки ты, друг мой, судьбу их вручил?
Иль, может быть, в сердце навек схоронил?
Не прячь их! Рассыпь, разбросай их повсюду!
Взойдут, разрастутся, могучими будут!
Перевод В. Державина
Т. Г. Шевченко понимал, что может жестоко поплатиться за мысли,
запечатлённые в поэме. Но он читал рукописный вариант поэмы своим
друзьям. Возил рукопись с собой во время поездок по Украине.
В поэме «Сон» проявились его революционно-демократические
взгляды. Следует принять во внимание, что эти взгляды формирова-
лись под влиянием прогрессивно настроенных литераторов, студентов,
чиновников, посещавших кружок, возглавляемый М. В. Буташевичем-
Петрашевским. Членами этого кружка были, в частности, М. Е. Сал-
тыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, А. Н. Плещеев, В. Н. Майков. Как
известно, отделения кружка имелись в Казани и Ревеле. Основной сво-
ей целью петрашевцы ставили ликвидацию крепостничества и замену
монархии демократической республикой. В лице Т. Г. Шевченко петра-
шевцы видели единомышленника, не скрывающего своих антимонар-
хических взглядов.
После разгрома кружка жандармами (апрель 1849 года) более
100 человек оказались под следствием. Приговор был суровым: 21 че-
ловека – расстрелять. Остальных – в заключение. Смертников вывели
на Семёновскую площадь и в последнюю минуту объявили о помило-
вании. Одних после этого оправили в Сибирь – на каторгу, других – на
Кавказ в действующую армию, в арестантские роты.
В один ряд с петрашевцами агенты III жандармского отделения
ставили Т. Г. Шевченко. Провокатор И. П. Липранди в своём доносе
указывал, что петрашевцы обсуждали особые меры для действия в Ма-
лороссии, поскольку, по их мнению, умы находились уже в брожении
от семян, брошенных сочинениями Шевченко.
После окончания Академии художеств в марте 1845 году Т. Г. Шев-
ченко покинул Петербург и отбыл в родной край – Украину.
65
Глава пятая
Деятельность Т. Г. Шевченко в Украине
В конце мая 1845 года Тарас Григорьевич приехал в Киев. От Ар-
хеографической комиссии он получил приглашение занять должность
сотрудника для описания древних памятников архитектуры. По зада-
нию комиссии он должен был предпринять ряд поездок в разные места
Украины для того, чтобы зарисовывать не только старинные здания,
но и предметы, найденные археологами при раскопках. Эта работа со-
ответствовала интересам Т. Г. Шевченко, поскольку ничем не ограни-
чивала его возможности заниматься литературным и художественным
творчеством.
Тарас Григорьевич объездил почти всю Украину и продолжил ра-
боту, начатую им во время первой поездки на родину по созданию аль-
бома «Живописная Украина».
В поэтическом творчестве Т. Г. Шевченко уделял внимание разра-
ботке исторических тем. Но и в описаниях старины определённо звучал
призыв к борьбе за социальную справедливость. В стихотворении «Хо-
лодный Лог» поэт задаёт недвусмысленный вопрос:
Где ж ты, путь, что был протоптан
В страшный Лог глубокий?
Сам зарос ли тёмным лесом?
Иль загородили
Палачи иные, чтобы
Люди не ходили
Совещаться: что им делать
С новыми панами,
Людоедами лихими,
Не как с поляками?
Перевод Ф. Сологуба
В 1845 году на Кавказе в войне с горцами погиб один из украинских
друзей Тараса Григорьевича – художник Яков де Бальмен. Ему поэт по-
святил свою новую поэму «Кавказ».
Борьба народов Кавказа против колониальной политики царизма
привлекала не только Т. Г. Шевченко. Она нашла своё отражение в про-
изведениях А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. И. Полежаева. Вместе
с передовой русской интеллигенцией того времени поэты мечтали о
66
подлинно равноправном сближении и сплочении всех народов, насе-
лявших Россию.
Тогда же Тарас Григорьевич написал своё знаменитое стихотворе-
ние «Завещание» (по-украински «Заповiт»). Это было завещание по-
эта-революционера: призыв к борьбе против царского самодержавия,
угнетателей трудового народа:
… вставайте,
Цепи разорвите,
И горячей вражьей кровью
Волю окропите.
В стихотворении поэт выразил свою твёрдую уверенность в том,
что в будущем народы России обретут свободу. Эта уверенность с осо-
бой силой прозвучала в его обращении к потомкам:
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте – помяните
Добрым тихим словом!
Перевод А. Твардовского
Рисунок Т. Г. Шевченко «Церковь Покровы в Переяславе» (1845).
67
Тарас Григорьевич понимал, что ни «Кавказ», ни «Завещание» не-
возможно даже представить цензору, а без слов «дозволено цензурою»
печатать их не возьмётся ни одна типография. Но люди переписывали
эти произведения и распространяли в рукописном виде.
Весной 1846 года Т. Г. Шевченко познакомился в Киеве с молодым
профессором истории Н. И. Костомаровым, писателем П. А. Кулишом
и студентом Киевского университета Б. И. Белозерским. Они вместе с
некоторыми другими украинцами создали тайное общество, носившее
название «Кирилло-Мефодиевское братство». Целью этой организации
являлось создание нескольких славянских демократических республик,
которые входили бы в единый Славянский союз, а затем и федератив-
ное объединение этого союза с Россией. Эта идея имела много общего с
планами декабристского Общества объединённых славян и польского
Общества объединённых братьев, созданного выдающимся польским
поэтом Адамом Мицкевичем в 30-е годы в Париже. Представляет ин-
терес тот факт, что А. С. Пушкин в своём стихотворении «Он между
нами жил…», посвящённом Мицкевичу, упоминает о славянофильских
идеях польского поэта:
… Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами…
…Нередко
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта…
По своему составу Кирилло-Мефодиевское братство было не-
многочисленным. Его членами были киевские студенты и служащие.
Примечательно, что деятельность общества в основном носила про-
светительский характер: проводились диспуты, лекции, обсуждения
общественно-политических событий. В уставе общества было сказа-
но: «Общество будет стараться заранее об искоренении рабства и вся-
кого унижения низших классов и о распространении грамотности».
Основатели этой организации исключали возможность революцион-
ной борьбы.
Осенью 1846 года Т. Г. Шевченко вступил в Кирилло-Мефодие-
ское общество. Вскоре под его влиянием образовалось левое крыло,
выступавшее с проектами переустройства общественной жизни. Во
время сходок звучали призывы к уничтожению монархии. Здесь зву-
68
чали стихи Тараса Григорьевича, изобличающие произвол царского
самодержавия и призывающие к свержению крепостного рабства.
Среди слушателей были такие, кто близко к сердцу принимал гнев-
ные и печальные стихи поэта. Но были и те, кто не разделял взгляды
Т. Г. Шевченко.
Известно, что революционная организация, руководимая М. В. Пе-
трашевским, имела виды на молодого и талантливого поэта, чьи про-
изведения звали к борьбе против угнетателей трудового народа и к
свержению крепостного права. Общался Т. Г. Шевченко с петрашевцем
Н. А. Момбелли, который ставил вопросы о создании тайной револю-
ционной организации, о создании подпольной типографии и подготов-
ке крестьянского восстания.
5 апреля 1847 года жандармы арестовали Т. Г. Шевченко. На сле-
дующий день его отправили в Петербург. Оказалось, по доносу прово-
катора были арестованы также Н. И. Костомаров, П. А. Кулиш и другие
члены Кирилло-Мефодиевского братства.
Спустя четыре дня после доставки арестованного под конвоем в
Петербург, Т. Г. Шевченко был вызван на допрос к Л. В. Дубельту – по-
мощнику шефа жандармов генерал-адъютанта графа Орлова. Среди
многих вопросов, которые касались деятельности славянофильской
организации, был задан арестанту и такой: «Какими случаями доведе-
ны вы были до такой наглости, что писали самые дерзкие стихи против
государя императора, и до такой неблагодарности, что сверх великости
священной особы монарха забыли в нём и в августейшем семействе его
лично ваших благотворителей, столь нежно поступивших при выкупе
вас из крепостного состояния?»
На первую часть вопроса Т. Г. Шевченко ответил: «Будучи ещё в Пе-
тербурге, я слышал дерзости и порицания на государя и правительство.
Возвратившись в Малороссию, я услышал ещё более и хуже между мо-
лодыми и степенными людьми. Я увидел нищету и ужасное угнетение
крестьян помещиками, посессорами и экономами-шляхтичами. И всё
это делалось и делается именем государя и правительства».
На вторую часть вопроса ответа не последовало. Вероятно, для
Т. Г. Шевченко было полной неожиданностью осведомлённость жан-
дармерии о происходившей лотерее, которая решила его дальнейшую
судьбу. Ведь имя его в кругу участников этой акции не называлось.
Жандарм называл его неблагодарным. Но он, революционер, поставив-
ший своей целью свержение царского самодержавия и отмены крепост-
ного права, не имел права поступиться своими принципами и расто-
чать елей. Он искренне считал своими настоящими благотворителями
69
В. А. Жуковского, К. П. Брюллова, А. Г. Венецианова, В. И. Григоровича,
графа М. Виельгорского, Е. П. Гребенку, И. М. Сошенко, проявившими
своё благородство и настойчивость в освобождении его от крепостного
рабства.
На основании одного-единственного допроса шеф жандармов граф
Орлов представил царю докладную записку, в которой предлагал: «Ху-
дожника Шевченку за сочинение возмутительных и в высшей степени
дерзких стихотворений, как одарённого крепким телосложением, опре-
делить в Оренбургский отдельный корпус, с правом выслуги, поручив
начальству иметь строжайшее наблюдение, дабы от него ни под каким
видом не могло выходить возмутительных и пасквильных сочинений».
Николай I посчитал наказание недостаточно суровым и, желая его уже-
сточить, собственноручно на приговоре приписал: «Под строжайший
надзор, с запрещением писать и рисовать…».
Чем была продиктована такая жестокость? Не приходится со-
мневаться в том, что в лице поэта Шевченко царь видел опаснейше-
го врага самодержавной власти и крепостного права. Как художник
Шевченко не был столь опасен. И всё же царь решил нанести самый
ощутимый и смертельный удар, чтобы окончательно сломить волю
этого мудрого и талантливого человека. За этим угадывалась плохо
скрываемая личная месть: уязвлённое самолюбие не могло простить
дерзость поэта, посмевшего в своей поэме-комедии «Сон» не только
нарушить принятые нормы почтительного высказывания о царях, но
и в уничижительном и оскорбительном тоне говорить о нём, короно-
ванной особе:
«…Вхожу я –
Множество пузатых
Ждёт царя. Сопят спросонья,
Все понадувались
Индюками, да на двери
Косо озирались.
Дверь открылась; будто вылез
Медведь из берлоги,
Посинел, распух и еле
Подымает ноги.
Мучило его похмелье
От винищ проклятых,
Поглядел он, да как крикнет
На самых пузатых!
70
Все пузатые мгновенно
В землю провалились!
Царь как выпучит глазища, –
Всё, что сохранилось, –
Затряслось…»
Перевод В. Державина
К наказанию за критику самодержавия и лично царя, за призывы
к революции Николай I присовокупил и свою личную месть. Он не мог
простить автору «Сна» оскорбления в адрес его супруги императрицы
Александры Фёдоровны (в девичестве прусская принцесса Фредерика-
Луиза-Шарлотта-Вильгельмина):
Царь по залам выступает,
Высокий, сердитый.
Прохаживается гордо
С тощей, тонконогой,
Как засушенный опёнок,
Царицей убогой,
А к тому ж она, бедняжка,
Трясёт головою.
Это ты и есть богиня?
Горюшко с тобою!
Многие друзья советовали Тарасу Григорьевичу исключить из поэмы
эти строки. Ведь императрица была довольно красивой, привлекатель-
ной женщиной и уж никак не походила на «засушенный опёнок». Голо-
вой же она действительно подёргивала. Это был нервный тик, результат
потрясения: во время восстания декабристов она, как мать, смертельно
испугалась за жизнь своих детей, в том числе и за сына – престолонаслед-
ника. Она была достойна сострадания и выносить на посмешище её фи-
зический недуг не следовало. Ведь в обычаях славянских народов счита-
лось делом недостойным потешаться над несчастьем калек и инвалидов.
Тогда он, Тарас Григорьевич, не внял мудрым и доброжелательным со-
ветам. Как бы он поступил сейчас, умудрённый житейским опытом, по-
видавший горе и бедствия? Он, описывающий нелёгкую женскую долю?
Пожалуй, поступаться принципами Тарас Григорьевич не стал бы.
В письме П. В. Анненкову, датированном 1–10 декабря 1847 года,
критик В. Г. Белинский упоминает о том, что эпиграмма на императри-
цу (издевательский кивок на её физический недостаток) сыграл в судь-
бе Тараса Григорьевича весьма прискорбную роль.
71
Решимость Т. Г. Шевченко столь нелестно отозваться о царству-
ющих особах была по тем временам значительным преступлением.
Современное измерение содеянного с позиций демократизма и прав
человека, к России XIX столетия неприемлемо. Другой менталитет,
другое отношение к власть предержащим. Царь Николай Павлович,
как любая другая царственная особа, воспринимался общественно-
стью России не просто как человек и политический деятель. Царское
достоинство облекало личность определённой сакральной аурой, не
от мира сего полномочиями. Он – богопомазанник. Это не значит,
что все, кому выпало быть царями, соответствовали этому статусу.
Тем не менее требование подобающего отношения к царскому чину
для традиционного общества было обязательным. Так что в данном
случае было нанесено тяжёлое оскорбление её Величеству. Наказание
было суровым. Но известно, что за подобный проступок, к примеру, в
мусульманских странах наказание было бы однозначно – секир башка
(голова с плеч).
Узнав о царском приговоре, Тарас Григорьевич остро пережи-
вал своё наказание – запрет заниматься творческой деятельностью.
Из своей «незапертой тюрьмы» в Орской крепости он писал: «Данте
Алигьери был <...> изгнан из отечества, но ему не запрещали писать
свой Ад и свою Беатриче… А я… Я был несчастнее флорентийского
изгнанника…»
Арест и последовавшая за ним многолетняя ссылка были тяжё-
лым ударом не только для Украины и украинского революционного
движения, но и для революционно настроенной части интеллигенции
России.
Глава шестая
Жизнь и творчество в ссылке
Т. Г. Шевченко отправили в Оренбург, а оттуда – в Орскую кре-
пость. Слух об опальном поэте и художнике Шевченко прибывал в
города Оренбургской губернии раньше, чем туда приезжал он сам.
Многие просвещённые люди того времени ценили талант этого чело-
века, некоторые просто боготворили его, и практически все старались
облегчить его участь, помочь ему. Вот один из примеров. Прибывший
в Оренбург из Петербурга Шевченко на следующий же день получил
приглашение заведующего пересыльной тюрьмой учить его детей ри-
Т. Г. Шевченко в солдатском мундире. Автопортрет.
73
сованию. Не приказал явиться, а пригласил! Но домашним учителем
он так и не стал, поскольку его в спешном порядке отправили в кре-
пость Орск.
Крепость в Орске – небольшое укрепление, расположенное на уны-
лой и однообразной местности. Ротный командир, к которому явился
рядовой Шевченко, дал ему строгие наставления, пригрозив при этом,
что за непослушание и нерадивость его будут сечь розгами. В своём
дневнике Тарас Григорьевич записал: «Солдаты – самое бедное, самое
жалкое сословие в нашем православном отечестве. У него отнято всё,
чем жизнь красна: семейство, родина, свобода, одним словом, всё…
Трудно, тяжело, невозможно заглушить в себе человеческое достоин-
ство, стать на вытяжку, слушать команду и двигаться, как бездушная
машина».
Но особенно тяжело переживал солдат Шевченко невозможность
заниматься творческой деятельностью. Несмотря на императорский
запрет, он не переставал надеяться, что сможет добиться царского
снисхождения и отмены столь жестокого наказания, каковым для него
был запрет писать и рисовать. Он понимал, что писать царь ему не раз-
решит. Напрасная трата усилий! Именно его острое слово взбесило
венценосного и поэтому наказание стало столь жестоким. Быть по цар-
ской милости солдатом с возможной выслугой, значило получить офи-
церский чин. Какое великодушие! Какой-нибудь усердный и покорный
служивый посчитал бы это за высочайшую милость: стал бы проявлять
рвение и усердие в несении солдатской службы, а там, чего доброго, вы-
служил бы себе скромный офицерский чин. Но это занятие было не для
кипучей натуры человека, не мыслившего себя вне творчества.
После прибытия в Оренбургскую крепость Тарас Григорьевич пе-
реправляет в Петербург через А. Чернышева прошение разрешить ему
заниматься рисованием. После этого началась бюрократическая воло-
кита: делались запросы, писались на них ответы и справки. Начальство
в Оренбурге оказывало добрую волю и слало хорошие отзывы о солда-
те Шевченко. Так, командир Оренбургского корпуса сообщил III жан-
дармскому отделению, что Шевченко «ведёт себя хорошо, службою за-
нимается усердно, в образе его мыслей ничего предосудительного не
замечено, и, по засвидетельствованию его ближайшего начальника, он
заслуживает ходатайства о дозволении заниматься ему рисованием». В
томительном ожидании проходят день за днём. Ещё теплится надежда
на желаемый исход. И вот оно – письмо шефа жандармов графа Орлова
оренбургскому начальству, что он признал «рановременным входить по
сему предмету со всеподданнейшим докладом». Ответ изощрённо веж-
74
ливый, дабы не обидеть командование корпусом, но убийственный для
художника Шевченко. Можно только представить себе, в каком отчая-
нии был Тарас Григорьевич, когда этот ответ погасил искру надежды!
В эти тягостные для ссыльного солдата дни друзья в Петербурге
позаботились, чтобы подкрепить его моральный дух и предоставить
возможность заняться любимым делом. Писала солдату Шевченко и
супруга графа Фёдора Петровича Толстого Анастасия Ивановна. Она
не подписывала письма своим именем. Вместо имени она лишь упоми-
нала о себе, как об особе, которая «вовсе вам неизвестная, но принима-
ющая в вас самое живое и тёплое участие».
В Оренбургские степи писала письма княжна В. Н. Репнина. Ока-
залось, что переписка с опальным Шевченко была делом небезопасным.
Варвару Николаевну жандармы предупредили, что у неё могут быть
большие неприятности в случае, если она не прекратит переписки.
Стремилась поддержать письмами друга семьи и графиня А. И. Тол-
стая, предпочитавшая в целях безопасности не ставить под письмом
своего имени. Слал письма из Петербурга и друг Тараса Григорьеви-
ча М. М. Лазаревский. Кстати, он переслал изгнаннику по его просьбе
сборник стихов М. Ю. Лермонтова. В стихотворениях любимого поэта
солдат Шевченко находил успокоение в минуты отчаяния. Лирические
стихотворения М. Ю. Лермонтова были созвучны с чувствами и мыс-
лями томившегося в ссылке Т. Г. Шевченко. Об этом свидетельствуют
упоминания в его дневниковых записях о стихотворениях «Горные вер-
шины», «Когда волнуется желтеющая нива», «Тучи», «Выхожу один я на
дорогу». Во время пребывания в Новопетровском укреплении рядовой
Шевченко создал картину на тему стихотворения М. Ю. Лермонтова
«Умирающий гладиатор».
Подкреплённый поддержкой друзей, он решил обойти запрет пи-
сать. Из полученной бумаги он стал «мережить» (сшивать) маленькие
тетрадки, которые было нетрудно спрятать за голенищем сапога. В них
поэт стал записывать стихи. Так получила своё начало «Захалявная
книжка»1. В этих книжечках в период с 1847 по 1850 год Тарас Григо-
рьевич записал немало стихов, среди которых «Не греет солнце на чуж-
бине…», «Как недоимки править…», «И сонные волны..», «И вырос я в
чужом краю…», «Ой, чего ты почернело зелёное поле?», «И золотую и
дорогую…», «Считаю в ссылке дни и ночи..», «Когда б вы знали, госпо-
да…» и ряд других.
1 Слово «халява» в преводе на русский язык значит «голенище». По-русски
такая тетрадка называлась «Засапожная книжка».
75
И. С. Тургенев в своих воспоминаниях о Т. Г. Шевченко описал
одно из событий, имевшее отношение к судьбе поэта во время пребы-
вания в ссылке: «…я припоминаю ещё один факт из ссылочной жизни
Шевченка, делающий честь главному начальнику Оренбургского края
В. А. Перовскому. Шевченко, как известно, был в молодости довольно
замечательным пейзажистом: в крепости ему было запрещено не толь-
ко писать стихи, но и заниматься живописью. Какой-то чересчур ис-
полнительный генерал, узнав, что Шевченко, несмотря на это запреще-
ние, написал два-три эскиза, почёл за долг донести об этом Перовскому
в один из его приёмных дней; но тот, грозно взглянув на усердного до-
носителя, значительным тоном промолвил: “Генерал, я на это ухо глух:
потрудитесь повторить мне с другой стороны то, что вы сказали!”. Гене-
рал понял, в чём дело, и перейдя к другому уху Перовского, сказал ему
нечто, вовсе не касавшееся Шевченка»1. Да и начальники укреплений
пытались облегчить участь солдата, в котором они в первую очередь
видели талантливого поэта и художника. Было время, когда он получил
разрешение жить на частной квартире. Майор Усков приглашал Тараса
Григорьевича к себе в гости.
В мае 1848 года из Оренбурга была отправлена большая экспеди-
ция для изучения Аральского моря. Начальником экспедиции был на-
значен морской офицер А. И. Бутаков в чине капитан-лейтенанта. По-
скольку для зарисовок видов берега требовался профессиональный
художник, Алексей Иванович обратился к корпусному коменданту с
просьбой прикомандировать рядового Шевченко к экспедиции. Комен-
дант решил, что царский запрет не касается рисования «по казённой
надобности», и художник-солдат приступил к делу.
Во время плавания по Аральскому морю Тарас Григорьевич писал ак-
варельными красками пейзажи и виды берегов. Одновременно он писал
картины из быта киргизов, кочевавших вдоль берега Аральского моря.
Летом 1849-го экспедиция завершила свою работу и вернулась в
Оренбург. В первое время жизнь солдата Шевченко в этом городе сложи-
лась сравнительно благоприятно. Он стал жить на частной квартире и
носить штатскую одежду. Военное начальство делало вид, что не замечает
этих вольностей. Командир Оренбургского корпуса даже возбудил хода-
тайство о том, чтобы Т. Г. Шевченко было разрешено рисовать. Шеф жан-
дармов граф Орлов доложил об этом царю. Но Николай I, хорошо запом-
нивший пасквиль на его супругу в поэме «Сон», подтвердил запрещение.
1 Тургенев И. С. Воспоминания о Шевченко // Воспоминания о Тарасе Шевчен-
ко. Киев: Днипро, 1988. С. 392–393.
76
Тем временем капитан-лейтенант А. И. Бутаков направил царю
отчёт о проделанной экспедицией работе и приложил к нему соответ-
ствующим образом оформленный альбом с зарисованными берегами
Аральского моря. Кстати, географы до сих пор высоко оценивают про-
деланную художником работу. Но Николай I, увидев под рисунками
подпись ненавистного ему Шевченко, не принял альбом. К тому же
А. И. Бутаков после этого имел неприятности по служебной линии.
После этого недремлющее государево око усилило слежку за ссыль-
ным Шевченко. В 1850 году по доносу офицера Оренбургского гарнизо-
на Исаева в квартире, где проживал рядовой Шевченко, был произве-
дён обыск. Ничего опасного для обыскиваемого не было найдено: дру-
зья предупредили Тараса Григорьевича о надвигающейся опасности, и
он успел перепрятать тетради со стихами, от которых могла исходить
для него смертельная опасность. Но всё же при нём были обнаруже-
ны кое-какие рисунки и записи. В Петербург был отправлен рапорт об
итогах обыска следующего содержания: «Рядовой Шевченко виновен
в том, что дозволил себе писать и рисовать и ходил в партикулярном
платье. Стихи и рисунки, помещенные в отобранных у него альбомах,
не заключают в себе ничего преступного».
Последовала строгая мера наказания, одобренная царём: «Стро-
го внушить Шевченко, чтобы он ни под каким видом не осмеливался
нарушить высочайшее повеление, коим запрещено писать и рисовать.
Перевести его из пятого в другой отдалённый оренбургский линейный
батальон, предписав его ближайшему начальству иметь за ним бди-
тельное наблюдение».
В сентябре 1850 года Т. Г. Шевченко был освобождён из-под ареста
и отправлен в глухое Ново-Петровское укрепление, которое находи-
лось на песчаном, мёртвом берегу Каспийского моря.
В этом унылом месте Тарас Григорьевич провёл семь лет, показав-
шихся ему вечностью. Писать стихи и рисовать здесь у него не было
возможности. В случае нарушения высочайшего запрета, он мог быть
подвержен самому ужасному телесному наказанию, которое называ-
лось «прохождением сквозь строй».
Первые годы в Ново-Петровском укреплении были особенно тя-
жёлыми. Потом, благодаря доброжелательному отношению к нему со
стороны нового коменданта укрепления майора И. А. Ускова, положе-
ние Тараса Григорьевича несколько улучшилось. Солдат Шевченко по-
знакомился с семьёй майора и ему было разрешено летом работать на
огороде и ночевать не в казарме, а в землянке при огороде.
Картина Т. Г. Шевченко «Наказание колодкой» из серии офортов «Притча о
блудном сыне».
78
Т. Г. Шевченко снова стал писать. Он создал несколько повестей,
написанных им по-русски. В своих повестях он рисовал картины жиз-
ни далёкой Украины. Помогали наблюдения во время поездок на роди-
ну, а также личные воспоминания детских и юношеских лет. В 1856 году
была написана автобиографическая повесть «Художник». Она была по-
священа К. П. Брюллову. В повести рассказывается о том, как юного
Тараса освобождали от крепостной зависимости и о его занятиях в
Академии художеств.
Когда Т. Г. Шевченко узнал о смерти Николая I, у него появилась на-
дежда на освобождение и возвращение из ссылки. Но надежда эта ока-
залась призрачной. Взошедший на престол и ставший Александром II,
пожелал предстать перед общественностью милостивейшим царём. Он
«даровал» свободу декабристам, польским повстанцам, российским ре-
волюционерам. Но он с раздражением вычеркнул фамилию опального
Шевченко из представленного шефом жандармерии князем В. Долго-
руковым списка политических ссыльных, кого царской милостью сле-
довало освободить по амнистии. И лишь через два года (1857 год) Тарас
Григорьевич получил долгожданную и желанную свободу.
Но произошло это через два долгих года не потому, что самодержец
сам проявил добрую волю. Увы! Александр II, который в последствии
решился отменить в 1861 году крепостное право и освободить болгар
от турецкого ига, не мог и не желал проявить по отношению к Т. Г. Шев-
ченко свою добрую волю по двум причинам. Первая – государственная
и политическая. Царь понимал, что могучий талант поэта, мыслителя
хранит в себе огромную взрывоопасную силу. Поэтому царь предпочи-
тал держать поэта подальше от столицы, от крупных городов, где зрели
революционные идеи.
Вторая – личная. Самодержец воспринял как личное оскорбление
нелицеприятное высказывание Тараса Григорьевича в поэме «Сон» о
его августейшей матушке.
За освобождение из ссылки боролись его русские и украинские дру-
зья. Среди них было семейство графа Ф. П. Толстого. Графиня Анастасия
Ивановна Толстая, пытаясь освободить Тараса Григорьевича из ссылки,
ездила на приём с прошениями к царским сановникам. Дошла даже до
министра царского двора графа Адлерберга. И когда ей стало понятно,
что все эти визиты – бесполезная трата времени, Анастасия Ивановна
предложила мужу, графу Фёдору Петровичу, обратиться к президен-
ту Императорской Санкт-Петербургской академии художеств, великой
княгине Марии Николаевне, сестре Апександра II. Несмотря на уважи-
тельное отношение княгини к своему заместителю и другу покойного
Т. Г. Шевченко «Арестанты» из серии офортов «Притча о блудном сыне».
80
мужа, герцога Лейхтенбергского, помочь она отказалась. При этом Ма-
рия Николаевна недвусмысленно заметила, что, хотя она и сестра царю,
но подать прошения не рискнет. Да и графу не советовала этого делать.
Отказ не поколебал стремления графа Толстого и его супруги до-
биться освобождения Т. Г. Шевченко. При этом важно принять во вни-
мание, что упрямство графа могло накликать на него царскую опалу.
И всё же на следующий день граф Толстой посетил министра Адлербер-
га и вручил ему своё отчаянное прошение на имя царя Александра II.
Для графской семьи и их друзей начался отсчёт дней томительного
ожидания. Это ожидание могло завершиться по-разному: торжеством
их правого дела или отказом с неминуемой при этом царской опалой,
что для графа Толстого было бы равнозначно «гражданской смерти».
И вот однажды граф Фёдор Петрович Толстой пришёл домой с ве-
стью об освобождении Тараса Григорьевича из ссылки. Радость была
неописуемой. Анастасия Ивановна сразу же стала писать Т. Г. Шевчен-
ко о долгожданной свободе. И если прежде она писала письма солдату
Шевченко под вымышленным именем, то на сей раз Анастасия Иванов-
на назвалась своим именем.
Ответ пришлось ждать долго. Но всё же письмо пришло и неимо-
верно обрадовало всю семью Толстых. Письмо перечитывали много
раз, показывали своим друзьям. Строчки письма, передававшие ис-
кренние чувства признательности за дружескую поддержку и участие в
его многострадальной судьбе, никого не оставляли равнодушным:
«Новопетровское укрепление.
1857. Генваря 9.
… Друже мой благородный, лично незнаемый! Сестро моя, богу
милая и никогда мною не виденная! Чем воздам, чем заплачу тебе за
радость, за счастье, которым ты обаяла, восхитила мою бедную тоску-
ющую душу?
Слёзы! Слёзы беспредельной благодарности приношу в твоё воз-
вышенное, благородное сердце. Радуйся, несравненная, благородней-
шая заступница моя! Радуйся, сестро моя сердечная, радуйся, как я те-
перь радуюсь, друже мой душевный.
… Как золото из огня, как младенец из купели, я выхожу теперь из
мрачного чистилища, чтобы начать новый <…> путь жизни…
Пока я мог взяться за перо, чтобы написать вам хоть что-нибудь,
непохожее на настоящую чепуху, я бродил несколько дней вокруг укре-
пления, и не с одним письмом вашим неоценённым, а с вами самими,
сестро моя. Богу милая! И о чём я не говорил с вами!
81
Я до того дошёл в своих предположениях, что вообразил себя на
Васильевском острове, в какой-нибудь отдалённой линии, в скромной
художнической келье об одном окне, работающим над медной доскою.
… Далее воображаю себя уже искусным гравёром, делаю несколько
рисунков сепией с знаменитых произведений в Академии и Эрмита-
же, и с таким запасом отправляюсь в мою милую Малороссию… Какая
сладкая, какая отрадная мечта!
И посвящаю свои будущие эстампы вашему драгоценному имени
как единственной моей радости…
Всем сердцем моим целую графа Фёдора Петровича, вас, детей
ваших и всех, кто близок и дорог благородному сердцу вашему. До
свидания!»1.
Письмо читали всем семейством, а старшая дочь – четырнадцати-
летняя Катенька Толстая – выучила его наизусть и читала своим друзьям.
2 мая 1857 года М. М. Лазаревский написал письмо с сообщением
об отставке. Но официальное извещение об отставке комендант Ново-
Петровского укрепления получил лишь 2 августа. Для Тараса Григорье-
вича дни ожидания окончательного освобождения тянулись мучитель-
но долго. По этому поводу он сделал запись в своём дневнике: «Как бы-
стро и горячо исполняется приказание арестовать, так, напротив, вяло
и холодно исполняется приказание освободить».
Чтобы не предаваться тоске во время томительного ожидания дня,
когда он сможет покинуть постылые места ссылки, Тарас Григорьевич
рисовал в своём воображении картины жизни на свободе. Он мечтал
посетить места, дорогие его сердцу. А путь он намечал не ближний: че-
рез Кизляр и Ставрополь проехать в Екатеринодар, через Крым, Харь-
ков, Полтаву, Киев, Минск, Несвиж, а затем через Вильно проехать в
Петербург. Но, как оказалось, полицейский надзор за вольнодумцем
Шевченко оказался серьёзной преградой на пути этих планов.
В последние дни службы ротный командир пытался «разноо-
бразить» будни солдата Шевченко муштрой. В своём дневнике 7 июля
1857 года Тарас Григорьевич по этому поводу написал следующее: «К 7
часам всё было готово, в полной амуниции люди были выведены на по-
ляну. В том числе и я, в 7 часов явился сам капитан Косарев во всём своём
ослином величии и после горделивого приветствия подошёл прямо ко
мне, благосклонно хлопнув меня по плечу, и сказал: “Что, брат, отставка?
Нет, мы ещё из тебя сделаем отличного правофлангового, а потом и с
1 Ильченко Александр. Петербургская осень. Челябинск: Челябинское книж-
ное издательство, 1955. С. 17–18.
82
богом”. И тут же отдал приказание капральному ефрейтору заняться со
мной маршировкой и ружейными приёмами часика четыре в день».
21 июля 1857 года долгожданное официальное извещение об от-
ставке поступило на имя коменданта Ново-Петровского укрепления
майора Ускова. В предписании батальонного командира подполковни-
ка Михальского было указано Шевченко явиться в Уральск. Неизвест-
но, где пришлось бы жить Тарасу Григорьевичу, если бы не великодуш-
ный поступок майора И. А. Ускова. Желая помочь поэту осуществить
мечту – попасть в Петербург, решился изменить маршрут и на свой
страх и риск 1 августа 1857 года выдал ему билет № 1403 на Астрахань.
В нём было отмечено: «Предъявитель сего, служивший в Новопетров-
ском укреплении линейного Оренбургского батальона №1, рядовой из
бывших художников Санкт-Петербургской Академии художеств Тарас
Григорьевич Шевченко, согласно предписания командира означенного
батальона последовавшего к заведывающему здесь двумя ротами того
же батальона, а мне сообщённого в его рапорте от 29 июля, за № 535, по
высочайшему повелению, уволен от службы и ныне, по желанию его,
отправлен на местожительство свое в г. Санкт-Петербург». Спустя не-
много времени майору И. А. Ускову за это нарушение было объявлено
служебное взыскание.
2 августа 1857 года Т. Г. Шевченко на рыбачьей лодке отплыл в
Астрахань, чтобы по Волге на пароходе доплыть до Нижнего Новгоро-
да, а затем – через Москву на поезде добраться до Петербурга.
Ссылка, продолжавшаяся 10 лет, закончилась. Она не сломила
волю этого мужественного человека, не поколебала убеждений поэта-
борца. Тяжёлые испытания, которые преследовали его все эти годы,
только ещё более закалили его. Окрепли его революционно-демокра-
тические убеждения. То, что он не поступился своими взглядами, под-
тверждает такая запись в дневнике: «Всё это неисповедимое горе, все
роды унижения и поругания прошли, как будто не касаясь меня. Ма-
лейшего следа не оставили по себе… Мне кажется, что я точно тот же,
что был и десять лет назад. Ни одна черта в моём внутреннем образе не
изменилась. Хорошо ли это? Хорошо. По крайней мере мне так кажет-
ся». Продолжая свою исповедь, поэт выразил радость по поводу того,
что в течение всего этого времени он нашёл в себе силы, чтобы «пройти
этот мрачный, тернистый путь, не уязвив себя и не унизив в себе чело-
веческого достоинства»1. Он по-прежнему оставался непримиримым
1 Предисловие Е. Шаблиовского «Автографи поезiй Шевченка» к факсимиль-
ному изданию «Тарас Шевченко «Мала книжка». Киев: Наукова думка, 1984.
Т. Г. Шевченко «Портрет майора Ускова».
84
врагом самодержавия, стойким борцом за свободу и социальную спра-
ведливость.
Но на внешнем облике Т. Г. Шевченко годы, проведенные в ссылке,
оставили заметный отпечаток. В 1847 году в Оренбург прибывал моло-
дой человек, отличавшийся отменным здоровьем. А из ссылки, спустя
десять лет, возвращался человек с изрядно подорванным здоровьем:
болел цингой и малярией. Украшавшие прежде его голову густые русые
волосы, выпали. Да и борода стала седой.
О своём внешнем состоянии Тарас Григорьевич старался не думать.
Его более всего занимал интерес к событиям, происходящим вокруг
него, да и во всей стране. Он испытывал горячее желание скорее пови-
даться со своими друзьями-единомышленниками, заняться любимым
делом – литературным и художественным творчеством. А впереди его
ожидало путешествие из Астрахани в Петербург, напоминавшее скорее
бегство от полицейского преследования. На этом пути, длиною более
чем в полгода, свободного, но поднадзорного полиции Т. Г. Шевченко,
ожидали и новые испытания и новые свершения.
Глава седьмая
Петербургский период жизни:
творческая активность
и ностальгия по родной Украине
Путешествие Т. Г. Шевченко от Новопетровского укрепления до Пе-
тербурга длилось более семи месяцев. Этот же путь в 1847 году ссыль-
ный Шевченко под конвоем преодолел за семь суток. Но обратный путь
домой вряд ли можно было назвать путешествием. Скорее всего это
было бегство – бегство от заскорузлой армейской бюрократии и поли-
цейского надзора. Причиной медленного продвижения к заветной цели
являлась, увы, не только тихоходность средств передвижения. Замедля-
ли продвижение разного рода проволочки, вызванные полицейскими
предписаниями, которые сопровождали его по всему пути следования
и в любой момент могли прервать его возвращение к свободной жиз-
ни и принести ему новые страдания. Оказалось, что после его отбытия
из Новопетровского укрепления комендант Усков получил из Уральска
уведомление, в котором местом проживания Т. Г. Шевченко определял-
ся Оренбург. Одновременно майор Усков получил взыскание за то, что
Т. Г. Шевченко. Портрет вице-президента Академии художеств в Петербурге
графа Ф. П. Толстого.
86
отправил отставного солдата Шевченко по маршруту, избранному им
самим, а не заставил его прибыть в Уральск. Подчиняясь приказу сво-
его начальства, комендант вынужден был отправить в полицию Ниж-
него Новгорода предписание, в котором просил немедленно объявить
Т. Г. Шевченко «высочайшее повеление» не выезжать в обе столицы, а
немедленно возвращаться в Оренбург.
Тем временем Тарас Григорьевич провёл в Астрахани три недели в
ожидании парохода, который должен был доставить его в Нижний Новго-
род. Он не подозревал, что очередная беда уже ожидала его в этом городе.
В дни ожидания его деятельная натура искала любую возможность
для того, чтобы восполнить свои знания о событиях, происходивших в
общественно-политической и культурной жизни страны в период его
ссылки, а также, по мере возможности, знакомился с реалиями окру-
жавшей его действительности.
Он отыскал в Астрахани библиотеку и стал много времени прово-
дить за чтением книг. После прочтения «Губернских очерков» М. Е. Сал-
тыкова-Щедрина он оставил в своём дневнике восторженный отзыв: «Я
благоговею перед Салтыковым. О Гоголь, наш бессмертный Гоголь! Ка-
кою радостию возрадовалась бы благородная душа твоя, увидя вокруг
себя таких гениальных учеников своих! Други мои, искренние мои! Пи-
шите, подайте голос за эту бедную, грязную, опаскуженную чернь! За
этого поруганного бессловесного смерда!»
Совершенно случайно Тарас Григорьевич встретил в Астрахани
давнишнего знакомого по Петербургу А. А. Сапожникова. Тот пред-
ложил поэту поехать с ним в Нижний Новгород на его собственном
пароходе «Князь Пожарский». Т. Г. Шевченко принял предложение и
возвратил ранее купленный им билет с условием, чтобы «он был отдан
первому бедняку безденежно».
22 августа пароход взял курс на Нижний Новгород. В пути Т. Г. Шев-
ченко наслаждался красотами природы и собирался запечатлеть их на
бумаге. Но мешала мелкая дрожь палубы. Во время осмотра помеще-
ний парохода на него произвела огромное впечатление мощь паровых
машин, которые двигали эту махину против течения Волги. И тогда
он пришёл к выводу, что развивающаяся техника является той силой,
которая сломит самодержавие и положит конец крепостному рабству.
«Великий Фултон! И великий Уатт! – записал поэт в своём дневнике, –
ваше молодое, не по дням, а по часам растущее дитя, в скором времени
пожрёт кнуты, престолы и короны… То, что начали во Франции эн-
циклопедисты, то довершит на всей нашей планете ваше колоссальное
дитя. Моё пророчество несомненно».
87
Плавание на пароходе «Князь Пожарский» по Волге длилось без
малого месяц. Капитану парохода В. В. Кишкину пришёлся по душе
необычный пассажир, и он одолжил поэту свою тетрадь с записанны-
ми в ней запрещёнными стихами. Т. Г. Шевченко принялся переписы-
вать в свою тетрадь вдохновенные строки поэтических произведений
К. Ф. Рылеева (1795–1826) и А. С. Хомякова (1804–1860), французско-
го поэта Анри-Огюста Барбье (1805–1882). Большое впечатление на
Т. Г. Шевченко произвело стихотворение «Русскому народу» революци-
онера, философа П. Л. Лаврова (1823–1900).
20 сентября пароход «Князь Пожарский» подошёл к Нижнему Нов-
городу. Путешествие по Волге подошло к концу. Тарас Григорьевич рас-
считывал пробыть в этом городе всего лишь несколько дней. Но дове-
лось задержаться здесь надолго.
Началось с того, что управляющий Волжским пароходством по боль-
шому секрету сообщил ему, что имеет приказ от полицмейстера известить
полицию, как только приедет Шевченко. Но молва о прибытии украинско-
го поэта в Нижний Новгород опередила его и разнеслась по всему городу.
Демократически настроенные круги нижегородского общества
старались всячески помочь Тарасу Григорьевичу. Городской архитек-
тор П. А. Овсянников поселил гостя в своей квартире. А поскольку
здоровье поэта порой давало сбои, новый знакомый предложил ему
«заболеть», чтобы не выполнять предписания о выезде в Оренбург.
К больному поднадзорному явились полицмейстер и врач. После ме-
дицинского освидетельствования они в своём заключении подтверди-
ли, что он является «немогущим следовать в обратный путь, впредь до
совершенного выздоровления». На такой благоприятный исход дела
повлияло и доброжелательное отношение к поэту и художнику со сто-
роны военного губернатора Нижнего Новгорода, бывшего декабриста
А. Н. Муравьёва. Власти согласились оставить Т. Г. Шевченко в Нижнем
Новгороде под негласным надзором полиции. Угроза немедленного
возвращения в Оренбург была на время снята. Но в любой момент его
могли вновь заставить проследовать по этапу в места прежней ссылки.
Добрым словом вспоминал бывший рядовой Шевченко своего
благодетеля майора И. А. Ускова. В письме, отправленном ему в Но-
вопетровское укрепление, Тарас Григорьевич рассказывал о том, как
складывалась его жизнь в Нижнем Новгороде. В частности, он писал:
«Книгами и журналами, по милости моих новых друзей, вся комната
завалена. Просто купаюсь в чтении».
Здесь Тарас Григорьевич познакомился со многими интересными
людьми. Они под большим секретом показали ему лондонское издание
88
А. И. Герцена «Голоса из России», его сильнейшее антикрепостническое
произведение «Крещёная собственность». У одного из знакомых поэт
увидел журнал «Полярная звезда», издававшийся А. И. Герценом за ру-
бежом и нелегально доставленный в Россию. На обложке были напеча-
таны портреты пяти декабристов, казнённых по повелению Николая I.
Тарас Григорьевич сделал в дневнике запись по поводу казни декабри-
стов: «Как бы хорошо было, если бы выбить медаль в память этого гнус-
ного события с надписью: “Первые русские благовестители свободы”, а
на другой стороне медали – портрет “неудобозабываемого Тормоза” с
надписью: “Не первый русский коронованный палач”».
Т. Г. Шевченко ощутил потребность включиться в борьбу, исполь-
зуя для этого своё острое и эффективное оружие – поэтическое слово.
В стихотворении «Муза» он обращается к своей властительнице дум со
словами:
Учи нелживыми устами
Вещать лишь правду в наши дни.
Переводчик этих строк выдающийся украинский поэт Максим
Рыльский писал о своём соотечественнике после его возвращения из
ссылки: «…вера в будущее торжество “правды на земле” у Шевченко
с годами, несмотря на все тяжести жизни, укреплялась. Если в моло-
дости ему и присуща была какая-то вера в “золотой век” в прошлом,
то позднее она сменилась твёрдой верой в “золотой век” в будущем – в
“золотой век”, который настанет, когда будет окончательно уничтожен
царско-крепостнический строй»1.
Вскоре поэт написал поэму «Юродивый», посвящённую революци-
онным борцам и политическим ссыльным.
А ты, всевидящее око!
Знать, проглядел твой взор высокий,
Когда толпой в оковах гнали
В Сибирь невольников святых?
Как истязали, распинали
И вешали?.. А ты не знало?
Ты видело мученья их
И не ослепло?.. Око, око!
Не очень смотришь ты глубоко!
Перевод А. Суркова
1 Бабинцев С. М. Тарас Шевченко. Л.: Просвещение, 1970. С. 128.
89
За эти поэмы, об остроте которых свидетельствуют выше проци-
тированные строки из поэмы «Юродивый», Т. Г. Шевченко мог опять
подвергнуться репрессиям. Но боязливая осторожность была ему чуж-
да. Он по-прежнему, несмотря на перенесённые унижения, оставался
аристократом духа и человеком с несгибаемой волей.
В декабре 1857 года М. С. Щепкин, несмотря на свой почтенный
возраст, решился навестить Т. Г. Шевченко в Нижнем Новгороде.
Шесть дней друзья провели вместе. Михаил Семёнович, проживавший
в Москве и общавшийся с передовой интеллигенцией, рассказывал
Тарасу Григорьевичу о событиях, произошедших в последнее время
в политической и культурной жизни России, о росте антиправитель-
ственных и антикрепостнических настроений среди российской ин-
теллигенции. В свою очередь, Тарас Григорьевич наслаждался велико-
лепной игрой Михаила Семёновича в роли городничего в спектакле
«Ревизор» Н. В. Гоголя на сцене нижегородского театра, а также – в во-
девиле И. П. Котляревского «Солдат-чародей» (роль Чупруна) и пьесе
А. Н. Островского «Бедность не порок» (роль Любима Торцова).
Поэт посвятил своему другу написанную здесь, в Нижнем Новго-
роде, поэму «Неофиты». Тем самым он выразил свою искреннюю при-
знательность М. С. Щепкину за его благородный порыв проведать дру-
га и преодолеть для этого не ближний путь, а также восхищение его
блистательным талантом.
Начинается поэма «Неофиты» обращением к М. С. Щепкину:
Так прими же благосклонно
Думу-сиротину,
Наш великий чудотворец,
Друг ты мой единый!
Если примешь – убогая,
Сирая, с тобою
Не потонет в водах Леты,
И огнём-слезою
Упадёт на землю,
И уроком станет
Угнетателям народным,
Грядущим тиранам.
Перевод А. Островского
В поэме «Неофиты» Тарас Григорьевич использовал сюжет из исто-
рии древнеримской империи. В этой аллегорической поэме действие,
90
якобы, происходит в древнем Риме. На самом деле поэт сделал недвус-
мысленные намёки на события и факты из российских реалий: в пятой
части поэмы, где неожиданно, словно оговорившись, упоминает о Си-
бири, а затем тут же поправляет себя: «Иль, как там… в Скифию…».
Под личиной Нерона – преследователя первых христиан – угадывался
палач декабристов Николай I. Поэма «Неофиты» была рассчитана на
нелегальное распространение, поскольку иносказательность, приме-
нённая Тарасом Григорьевичем в поэме, вряд ли могла обмануть цен-
зоров. К тому же очень зримо просматривалась резкая критика поэтом
современного ему государственного строя, осуждение им деятельности
деспота царя. Не вызывали сомнения и пророческие слова поэта о не-
избежности победы революционеров-демократов, названных им не-
офитами.
Жизнь Тараса Григорьевича в Нижнем Новгороде протекала раз-
меренно и буднично: он срисовывал памятники старины, писал пор-
треты. Но неопределённость своего положения – вроде бы не заклю-
ченный, но по сути несвободный – всё более угнетала его. Конечно,
это положение нельзя было сравнивать ни с условиями ссылки, ни с
солдатской муштрой. Но он понимал, что его место сейчас в Петербур-
ге, где по доносившимся слухам, происходят важные общественно-по-
литические события. Ему хотелось поскорее оказаться в Петербурге,
среди друзей и соратников. Его кипучая творческая энергия требовала
подпитки от общения с друзьями-соратниками, от познания политиче-
ских настроений, которыми жила российская и украинская обществен-
ность. Он обратился с просьбой к графу Ф. П. Толстому выхлопотать
ему разрешение прибыть в Петербург.
И вновь великодушный и доброжелательный вице-президент Ака-
демии художеств Ф. П. Толстой доказал, что ради блага своего украин-
ского друга он готов пожертвовать своим благополучием и душевным
комфортом: с большим трудом ему удалось выхлопотать разрешение
Т. Г. Шевченко пребывать в столице России.
К очередному своему дню рождения, 25 февраля 1858 года,
Т. Г. Шевченко получил от своего друга М. М. Лазаревского бесценный
подарок – письмо. Михаил Матвеевич писал: «… графиня Толстая вы-
сказала большую радость по поводу того, что по просьбе графа Фёдора
Петровича тебе разрешено жить в Петербурге, под надзором полиции и
под руководством графа, для продолжения изучения живописи в Ака-
демии художеств… Графиня чрезмерно рада, что ты приедешь сюда (ах,
если бы ты знал доброту её сердца и желание делать как можно более
добра), и просит тебя, чтобы ты поспешил. Она говорит, что ты должен
91
представиться президенту Академии, что тобой интересуются теперь
все художники и желают скорейшего твоего приезда»1.
27 марта 1858 года Т. Г. Шевченко прибыл в Петербург. С вокзала он
отправился к своему другу М. М. Лазаревскому. А вечером того же дня
Тарас Григорьевич посетил семейство графа Толстого. «Сердечнее, ра-
достнее не встречал меня никто и я никого, как встретились мы с моей
святой заступницей и с графом Фёдором Петровичем», – рассказывал
потом Тарас Григорьевич.
Весть о возвращении Т. Г. Шевченко молниеносно разнеслась по
всему Петербургу. Многие друзья и новые знакомые приглашали его
в гости, оказывая при этом неподдельное радушие. По поводу столь
трогательного всеобщего внимания Тарас Григорьевич записал в своём
дневнике: «Боюсь, как бы мне не сделаться модной фигурой в Питере.
А на то похоже».
В семье Ф. П. Толстого он познакомился со знаменитым негри-
тянским артистом Айрой Олдриджем, который приехал в Россию на
гастроли с шекспировским репертуаром. Судьба негритянского траги-
ка до глубины души взволновала Тараса Григорьевича. Оказывается,
одарённый с детства талантом он с огромным трудом пробился на теа-
тральные подмостки, куда вход был запрещён «собакам и неграм». Ху-
дожник Шевченко нарисовал портрет своего чернокожего друга, хотя
натурщиком тот был непоседливым: его кипучая натура не могла долго
пребывать в бездействии. Она проявлялась в его шутках, богатой ми-
мике и, особенно, в песнопениях – Айра великолепно исполнял мелан-
холические негритянские мелодии и старинные английские романсы.
Праздная жизнь Тарасу Григорьевичу вскоре стала в тягость, по-
скольку отвлекала его от творчества, не позволяла взяться за решение
важных для него дел.
В первую очередь он хотел добиться издания своего «Кобзаря», до-
полненного новыми произведениями, а также – поэмы «Гайдамаки».
Осенью 1858 года поэт подал прошение председателю Петербургского
цензурного комитета, но его надежды были разрушены приговором
шефа жандармов, который назвал стихи «возмутительными». Однако
Тарас Григорьевич не пал духом. Позднее он повторил попытку и «Коб-
зарь» в 1860 году увидел свет.
В то время, когда поэт делал отчаянные попытки продвинуть свою
книгу, произошло очень важное событие, которое он воспринял не-
однозначно.
1 Бабинцев С. М. Тарас Шевченко. Л.: Просвещение, 1970. С. 132.
Обложка и титульный лист сборника «Новые стихотворения Пушкина и Шав-
ченки».
93
В 1859 году в Лейпциге был издан VIII том сборника «Русская лите-
ратура» (издатель Вольфганг Гергард) под названием «Новые стихотво-
рения Пушкина и Шавченки»1. Поставив рядом с именем уже признан-
ного гениальным русским поэтом имя Т. Г. Шевченко, издатели решили
таким образом представить зарубежным читателям нового украинско-
го поэта, гений которого раскрылся в его поэтических произведениях
в послепушкинскую эпоху. Несколько слов о странностях в названии
сборника. Оно выглядит не столько странным, сколько интригую-
щим. Ведь ко времени издания сборника минуло 22 года со дня смерти
А. С. Пушкина: все поэтические творения Александра Сергеевича были
давно опубликованы и хорошо известны читающей публике. Оказыва-
ется, первый том сборника был озаглавлен «Стихотворения Пушкина,
Рылеева, Лермонтова и других лучших авторов». Поэтому в восьмом
томе следовало продолжение поэтических произведений Александра
Сергеевича. В нём было опубликовано семь стихотворений. Среди них
оказались произведения, приписываемые поэту, а также такие, что пе-
чатались при жизни Александра Сергеевича в сокращениях. Примером
этому является стихотворение «В. Л. Пушкину» («Скажи парнасский
мой отец…»). Известно, что это произведение было напечатано в аль-
манахе «Полярная звезда» за 1824 год. В печати Пушкин сохранил толь-
ко среднюю часть написанного ранее послания.
Но, пожалуй, важное в этой интриге то, что упоминание имени
Пушкина в титуле сборника имело двоякий смысл. С одной стороны,
оно играло роль рекламы, а с другой – ширмы, отвлекающей внимание
от опубликованных в нём новых, запрещённых царской цензурой по-
этических произведений Т. Г. Шевченко. Читателям предлагались такие
революционные произведения, как: «Сон» («У всякого своя доля…»),
«Кавказ», «Холодный яр», «Завещание», «И мёртвым, и живым…» Ини-
циаторами этого издания были революционер Н. А. Момбелли и друг
поэта П. А. Кулиш. Подборкой стихов занимался Пантелеймон Алек-
сандрович. Он также придумал уловку – слегка изменить фамилию по-
эта и тем самым обойти царский запрет печатать произведения опаль-
ного украинского поэта. Об этой затее узнал Т. Г. Шевченко после воз-
вращения из ссылки в Петербург.
Тарас Григорьевич понимал, что его соратники в Европе ждут по-
явления его стихов и был рад возможности представить их широкой
1 В сборнике фамилия Шевченко напечатана с ошибкой. Вероятно, в этом и
заключалась «уловка» П. А. Кулиша, чтобы отвести подозрения от автора стихот-
ворений.
94
общественности. Одновременно он понимал, что появление этих сти-
хов за рубежом может обернуться для него многими неприятностями.
Бесхитростная уловка П. А. Кулиша не смогла бы ввести в заблужде-
ние бдительную цензуру: некоторые его стихотворения, написанные
ещё до ссылки, ею были отнесены в разряд запрещённых. Это риско-
вое предприятие с зарубежным изданием могло надолго похоронить
его надежду на появление в России книги «Кобзарь». Чтобы избежать
возможных репрессий, вызванных появлением зарубежного сборника,
Т. Г. Шевченко сам явился к начальнику III жандармского отделения
В. А. Долгорукову и предупредил, что никаких своих рукописей загра-
ницу не передавал. По-видимому, это заявление было сделано своев-
ременно, поскольку никаких неприятностей для поэта не последовало.
Размышляя о том, как построить свою жизнь в Петербурге, Тарас
Григорьевич, сделал для себя вывод, что вынужденный десятилетний
перерыв не мог не сказаться на его мастерстве художника-живописца.
«Десять лет неупражнения в состоянии сделать из великого виртуоза
кабацкого балалаешника», – записал он в своём дневнике. И тогда он
принял решение стать гравером. Он считал, что гравер может делать
офорты, и тем самым тиражировать тысячными экземлярами прекрас-
ные живописные произведения, хранящиеся в музеях и недоступные
для обозрения многим бедным людям.
Академия художеств предоставила Т. Г. Шевченко небольшую
мастерскую и комнату при ней. Здесь он стал заниматься гравирова-
нием. Этот вид творчества для него был новым, но он легко усвоил
приёмы этого вида изобразительного искусства. Он задумал награви-
ровать начатую им в Ново-Петровском укреплении серию рисунков,
озаглавленную «Блудный сын». На некоторых рисунках Т. Г. Шевчен-
ко с беспощадной правдивостью изобразил казарменный быт, наказа-
ние солдата шпицрутенами, наказание колодкой и осуждённых, ско-
ванных кандалами.
В «Определениях» совета Академии художеств от 16 апреля
1859 года записано: «По прошению гравера Т. Г. Шевченко (№ 676), при
котором представляя две исполненные им гравюры, просит удостоить
его по оным звания академика или задать программу на получение это-
го звания, определено: Шевченко по представленным гравюрам при-
знать назначенным в академики и задать программу на звание акаде-
мика по гравированию на меди».
В 1860 году Т. Г. Шевченко принял участие в ежегодно проводив-
шейся академической выставке, на которой были выставлены его пять
офортов: «Вирсавия» с картины К. П. Брюллова, пейзажи по работам
95
художников А. Мещерского и М. Лебедева, свой портрет и этюд, а так-
же живописный автопортрет.
4 сентября 1860 года в большом конференц-зале Академии ху-
дожеств в торжественной обстановке, под звуки труб и литавр было
оглашено решение совета академии от 2 сентября того же года о при-
своении Т. Г. Шевченко звания академика гравирования. Нынешне-
му поколению, воспитанному на принципах равноправия и свободы
личности, пожалуй, трудно представить себе, каким значительным
событием явилось в тогдашней общественно-политической жизни
Российской империи провозглашение академиком бывшего крепост-
ного и недавнего ссыльного. Переломить стереотипы государствен-
но-чиновничьего и буржуазно-помещищьего мышления в царской
России стало под силу только гениальному дару Тараса Григорьевича
Шевченко, поддержке его многочисленных российских и украинских
друзей и почитателей.
Петербург в ту пору жил напряжённой жизнью. Царское прави-
тельство, встревоженное решительными выступлениями революцион-
но-демократической интеллигенции и всеобщим недовольством, под-
готавливало отмену крепостного права. Его разработка замедлялась
из-за противодействия этому процессу со стороны реакционной части
правящей верхушки.
В условиях революционного подъёма Т. Г. Шевченко стал сближать-
ся с передовой петербургской интеллигенцией, группировавшейся во-
круг Н. Г. Чернышевского. Революционные демократы Н. Г. Чернышев-
ский, Н. А. Добролюбов и их информационный рупор – некрасовский
«Современник» разоблачали грабительский характер предстоящей ре-
формы, последовательно отстаивали интересы крестьян.
В Петербурге стал издаваться журнал «Основа», объединивший
вокруг себя украинских общественных деятелей. Но среди них не
было единства: левое крыло революционно настроенной группировки
возглавил Т. Г. Шевченко, а правое – П. А. Кулиш. В своей рецензии
на первый номер украинского журнала «Основа» Н. Г. Чернышевский
отмечал высокий авторитет Т. Г. Шевченко в украинской литературе и
общественно-политическом движении украинского народа: «Когда у
поляков явился Мицкевич, они перестали нуждаться в снисходитель-
ных отзывах каких-нибудь французских или немецких критиков: не
признавать польскую литературу значило бы тогда только обнаружить
собственную дикость. Имея теперь такого поэта, как Шевченко, мало-
русская литература также не нуждается ни в чьей благосклонности. Да
и кроме Шевченко пишут теперь на малорусском языке люди, которые
96
были не последними писателями в литературе и побогаче великорус-
ской». Далее Николай Гаврилович продолжал: «Мы не будем говорить
ни о рассказе Марко Вовчок, ни о пьесах Шевченко: одних имён этих
довольно, чтобы люди, читающие по-малоросски, назвали первый но-
мер «Основы» очень интересным»1.
Т. Г. Шевченко стал принимать активное участие в различных об-
щественных мероприятиях, проводившихся в Петербурге. В 1858 году
он вместе с Н. Г. Чернышевским, И. С. Тургеневым, Н. А. Некрасовым,
М. С. Щепкиным, Марко Вовчок и многими другими (всего 110 чело-
век) подписал протест против антисемитской статьи В. Зотова в жур-
нале «Иллюстрация». В следующем году он принял участие в создании
Общества вспомоществования нуждающимся литераторам и учёным.
Это общество организовало ставшие в то время популярными литера-
турные чтения в пользу воскресных школ. Тарас Григорьевич трижды
выступал на этих мероприятиях, проводившихся в концертном зале
Пассажа (в настоящее время в этом помещении располагается театр
имени В. Ф. Комиссаржевской). Вместе с ним в этих литературных
вечерах участвовали такие популярные и знаменитые писатели, как
И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, Н. А. Некрасов, И. А. Гончаров,
А. Н. Майков и Я. П. Полонский. Публика тепло встречала украинско-
го Кобзаря. Присутствовавшая на таком вечере Е. А. Штакеншнейдер
в своих воспоминаниях делилась впечатлениями: «Шевченко она (пу-
блика. – С. К.) так приняла, точно он гений, сошедший в зал Пассажа
прямо с небес. Едва он успел войти, как начали хлопать, топать. Бедный
певец совсем растерялся… Думаю, что неистовый шум этот относится
не только лично к Шевченко, сколько был демонстрацией. Чествовали
мученика, пострадавшего за правду»2.
В мае 1859 года Т. Г. Шевченко добился разрешения от полицейских
властей побывать в родном крае – Украине. Он посетил Кирилловку
и гостевал у брата и сестры, которые всё ещё оставались крепостны-
ми, повидался с некоторыми своими друзьями. Под влиянием воспо-
минаний у Тараса Григорьевича появился план навсегда поселиться
в Украине, приобрести небольшой участок земли с садом на берегу
Днепра, построить небольшой дом. Хотел также жениться на простой
крестьянской девушке и забыть в семейном кругу обо всём, что дове-
лось пережить в ссылке. Но планам не суждено было сбыться. 12 июля
1 Бабинцева С. М. Тарас Шевченко. Л.: Просвещение, 1970. С. 132.
2 Штакеншнейдер Е. А. Т. Г. Шевченко на литературном вечере в Пассаже //
Воспоминания о Тарасе Шевченко. Киев: Днипро, 1988. С. 351.
Титульный лист сборника «Кобзарь Тараса Шевченка» (1860).
98
1859 года он был арестован и обвинён в богохульстве и непочтитель-
ном высказывании о царе и помещиках. Но улик против Т. Г. Шевченко
оказалось недостаточно. Киевский генерал-губернатор прекратил дело
и посоветовал поэту уехать из Украины. В сентябре того же года Тарас
Григорьевич вернулся в Петербург. Но его мечта об Украине, а также о
женитьбе не угасла. Ему приглянулась Харитина – работница его род-
ственника Варфоломея, который служил управляющим имениями од-
ного помещика. Однако сватовство родственника было безуспешным:
девушка посчитала себя недостойной такого господина, каким ей ка-
зался Тарас Григорьевич, и отклонила предложение.
Но Т. Г. Шевченко не отказался от своего плана жениться на про-
стой крестьянской девушке. Через несколько месяцев он сделал пред-
ложение другой крепостной девушке Ликерии Полусмаковой, работав-
шей прислугой в Петербурге. Ей поэт посвятил стихотворение «Моя
ты люба! Мой ты друг!». Казалось, что всё идёт к свадьбе. Но и этот
брак не состоялся. Создать себе семейный очаг Тарасу Григорьевичу не
удалось. Cвоё сожаление о несостоявшейся мечте создать семью, свой
«садочок-райочок», о том, что не суждено ему было отдохнуть в своей
«маленькiй благодатi» он высказал в следующем стихотворении под на-
званием «Л». Оно было адресовано его последней любви – Ликерии.
Т. Г. Шевченко проявил себя как горячий книголюб. В Петербурге
он собрал домашнюю библиотеку, в которой находились любимые его
книги с произведениями Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Белинского, Тур-
генева, Аксакова, Кольцова, Огарёва, Полежаева, Полонского, Остров-
ского, Марко Вовчок, Квитки-Основьяненко, Шекспира, Шиллера. Были
в библиотеке и книги по истории России, летописи, а также литература
на украинском и польском языках. При этом важно отметить, что это не
было обыкновенным собирательством увлеченного библиофила. Темы,
которые он разработал в своих художественных и литературных произ-
ведениях, свидетельствуют о его начитанности, хороших знаниях исто-
рии, осведомлённости об окружавшей его действительности.
В 1859 году Т. Г. Шевченко написал поэму «Мария». Украинский поэт
И. Я. Франко отозвался о ней как о лучшем, гармонически завершённом
поэтическом произведении. Евангельское сказание о Деве Марии Тарас
Григорьевич переделал по-своему, создав поэму о страдающей матери.
Новизна в подаче библейского сюжета заключалась в том, что Иисус
Христос и Пресвятая Дева Мария были изображены в ней как обыкно-
венные люди – страдающие и преодолевающие невзгоды, но и сохраня-
ющие при этом чувство собственного достоинства. В своём творчестве
Тарас Григорьевич несколько раз обращался к сюжетам из Библии.
99
В литературном творчестве Т. Г. Шевченко проявил себя как рево-
люционер-демократ, борец за социальную справедливость. Именно эта
сторона деятельности оказалась более всего зримой и воспринимаемой
общественностью. Но незаслуженно оказалось в тени его творчество
как тонкого и правдивого поэта-лирика.
Свою безмерную любовь к родной Украине, восхищение красотой её
природы, а также грусть и тоску он очень тонко выразил в таких сти-
хотворениях, как «Вишнёвый садик возле хаты…», «Жница», «И сонные
волны, и мутное небо…», «Мы вместе некогда росли…», «И золотую, до-
рогую…», «Считаю в ссылке дни и ночи…», «Думы мои…», «Солнце за-
ходит, горы чернеют…» и многих других. Поэт Шевченко, создавая свои
лирические стихотворения, действует как художник. Он кладёт в поэти-
ческую картину слова, словно изящный мазок кисти на художественное
полотно. При этом он умело использует мелодику украинской речи. Такое
стихотворение ласкает слух, а воображение рисует удивительный и на-
долго запоминающийся образ. В качестве примера приведен фрагмент из
стихотворения «Вишнёвый садик…» на украинском языке (в украинском
языке «и» и «е» произносятся как в русском «ы» и «э» соответственно).
Садок вишневий коло хати,
Хрущi над вишнями гудуть.
Плугатарi з плугами йдуть,
Спiвають iдучи дiвчата.
А матерi вечерять ждуть.
........................................................
Поклала мати коло хати
Маленьких дiточок своiх,
Сама заснула коло iх.
Затихло все. Тiльки дiвчата
Та соловейко не затих.
Это стихотворение и ряд других были положены на музыку и стали
восприниматься как народные песни. Многие выдающиеся украинские
вокалисты и хоровые капеллы в разные годы с большим успехом испол-
няли песни на стихи Т. Г. Шевченко «Ревёт и стонет Днепр широкий…»,
«Завещание», «Думы мои…», «Думка», более известную под названием
«Нащо менi карi очi…», и др.
Лирика Т. Г. Шевченко открывает нам и такую грань его характера,
как душевная мягкость и отзывчивость, обаяние и добросердечность.
Эти черты характера, по мнению его современников, составляли орга-
100
ническое целое, в котором уживались и непоколебимость убеждений,
и твёрдость духа, мужество и стойкость перед испытаниями и жизнен-
ными невзгодами.
Тарас Григорьевич по праву назвал себя кобзарём. Он был не толь-
ко поэтом-певцом народной доли. Современники, хорошо знавшие его,
утверждали, что он обладал музыкальным слухом и прекрасным голо-
сом. И когда он пел украинские народные песни, друзья говорили, что
даже соловьи замолкали. Ведь не зря этого замечательного и всесторон-
не одарённого человека называли Великим Кобзарём.
К осени 1860 года здоровье Т. Г. Шевченко резко ухудшилось. А с
ноября он вообще перестал выходить из своей мастерской. Его навеща-
ли друзья, рассказывали новости, делились впечатлениями о различ-
ных событиях в политической жизни.
Здесь он создавал свои поэтические произведения, в которых скво-
зило осознанное чувство неизбежности жизненного пути. Стремясь
наверстать упущенное, он самозабвенно работал над созданием укра-
инской грамматики. Следует отметить, что Тарас Григорьевич на свои
деньги издал «Букварь южнорусский» тиражом 10 тысяч экземпляров
для воскресных школ, действовавших в Украине. «Букварь» был вос-
торженно принят украинской общественностью. Но вскоре этот учеб-
ник был изъят из обращения, а с 1863 года царское правительство за-
претило преподавание в школах на украинском языке.
Тарас Григорьевич стал переводить на украинский язык «Слово о
полку Игореве» и в 1860 году им был переведён «Плач Ярославны» и
описание битвы при Каяле.
В ноябре 1860 года Т. Г. Шевченко начал жаловаться на боль в груди
и приступы слабости. На него обрушилась тяжёлая болезнь – водянка.
В январе 1861 года он писал Варфоломею: «…так мне скверно, что едва
перо в руках держу».
Болезнь порой навевала грустные мысли о неустроенности его
быта. Вместо тёплого семейного уюта, домика над Днепром ему при-
ходилось, по милости царского правительства, доживать свои дни в
Петербурге, в казённой квартирке-мастерской, в которой стоял густой
запах лекарств и красок. Вместо заботливых домочадцев, о которых
мечтал Тарас Григорьевич, опекал его старый ворчливый служивый.
Ностальгией по родной Украине, сожалением о незадавшейся доле про-
низаны его стихотворения, написанные в последние месяцы жизни.
В стихотворении «Прошли годы молодые…» (18 октября 1860 года) он
писал: «…холодным ветром от надежды уже повеяло. Зима». И далее:
101
«…сижу один в холодной хате и не с кем тихо вести беседу ни посове-
товаться. Нет. Никогошеньки нет».
После прочтения этих строк о Т. Г. Шевченко может сложиться впе-
чатление как о подавленном и слабовольном человеке. Однако, это не
совсем так! Он понимал, что дни его сочтены, но чувство юмора его
не покидало, о чём свидетельствует его стихотворение «А пока то, да
сё…» (15 февраля 1861 года). В нём он упоминает Эскулапа1, который
может быть обманет Харона2 и Парку-пряху3. А если нет, то придёт-
ся переплыть «бездонную и мутную Лету4» или над «Флегетоном5 или
Стиксом, в рае, словно над Днепром широким, в роще – предвечном рае
построить хатку, посадить садик…».
Единственной отрадой для него было внимание друзей и знакомых,
которые скрашивали его дни, разгоняли мрачные мысли. Бодрили его
дух и вселяли надежду, что его несгибаемая воля преодолеет недуг. Но
болезнь, к сожалению, становилась с каждым днём всё более жестокой.
Глава восьмая
Кончина и похороны Т. Г. Шевченко
В субботу, 25 февраля (9 марта) 1861 года Тарасу Григорьевичу
Шевченко исполнилось 47 лет. В его скромно обставленную неболь-
шую комнату-мастерскую при Академии художеств в Петербурге при-
ходили с поздравлениями многочисленные друзья и знакомые. Жите-
ли столицы России – русские и соотечественники – в поздравлениях
и пожеланиях выражали своё восхищение его могучим даром и силой
духа, воздавали дань его гениальным произведениям, выражали веру
и надежду, что у Тараса Григорьевича всё ещё впереди: ведь 47 лет, это
возраст, когда имеются все предпосылки для более полного раскрытия
творческих возможностей.
К нему, великому сыну Украины, выдающемуся поэту и художнику,
в этот день были обращены светлые мысли и добрые чувства миллио-
1 Эскулап (Асклепий) – у древних греков и римлян бог лечебник.
2 Харон – в греческой мифологии перевозчик душ в царство мёртвых через
реку скорби Стикс.
3 Парка-пряха – в римской мифологии богини судьбы. Её изображали в виде трёх
сестёр. Одна из них пряла нить жизни, другая продолжала её, а третья – прерывала.
4 Лета – в греческой мифологии река забвения.
5 Флегетон – в греческой мифологии подземная огненная река.
102
нов почитателей как в Великороссии, так и в Малороссии. Получил Ве-
ликий Кобзарь поздравления из Полтавы и Харькова. Преисполненные
теплом и сердечностью они согрели его душу, навеяли воспоминания о
родном крае.
Трогательное внимание друзей и знакомых, их величальные речи
лишь ненадолго позволили забыть о терзавшей его тело невыносимой фи-
зической боли: доставляли беспокойство и отвлекали от творчества одоле-
вавшие его болезни – расстройство сердца и печени, водянка, случавшиеся
время от времени обмороки. Для его неугомонной души это была невы-
носимая пытка: ведь почти два месяца он не покидал свою обитель. Да и
творить было невмоготу. Такое тягостное состояние томило его душу. По-
рой Тараса Григорьевича одолевали мрачные предчувствия. И если бы не
заботливое внимание друзей, навещавших его и рассказывающих о поли-
тических событиях, о литературных новинках, о новостях, поступавших
из Украины, он, наверное, впал бы в глубокую депрессию.
В конце января 1861 года, задолго до дня рождения, навестил Тара-
са Григорьевича вернувшийся из поездки в Малороссию Николай Се-
мёнович Лесков, чтобы передать поклоны от его украинских знакомых.
Т. Г. Шевченко был искренне рад этой встрече, поскольку сердечная друж-
ба единила известного поэта с журналистом. Возможно, уже тогда Тарас
Григорьевич угадывал в этом одарённом молодом человеке писательский
дар: спустя годы Н. С. Лесков (1831–1895) станет известным писателем –
автором таких жемчужин русской литературы, как «Тупейный худож-
ник», «Человек на часах», «На краю света», «Владычный суд». В творче-
ском наследии Н. С. Лескова окажутся сказания о высокой одарённости
русского народа («Левша»), сатирические произведения «Отборное зер-
но», «Пустоплясы», «Уха без рыбы», «Загон», «Дама и фефела» и др.
Эту встречу Н. С. Лесков описал в очерке «Последняя встреча и по-
следняя разлука с Шевченко». Первыми словами, которыми встретил
Тарас Григорьевич своего друга, были: «“Вот, пропадаю, – сказал он, – Ба-
чите, яка ледащиця з мене зробилась”. – Я стал всматриваться присталь-
ней и увидел, что в самом деле во всём его существе было что-то ужасно
болезненное; но ни малейших признаков близкой смерти я не мог уло-
вить на его лице. Он жаловался на боль в груди и на жестокую одышку…
Я старался его успокоить обыкновенными в этих случаях фразами, да,
впрочем, и сам я глубоко верил, что могучая натура поэта, вынесшая без-
дну потрясений, не поддастся болезни, значения которой я не понимал»1.
1 Лесков Н. С. Последняя встреча и последняя разлука с Шевченко // Воспоми-
нания о Тарасе Шевченко. Киев: Днипро, 1988. С. 442.
103
Единственной отрадой для Тараса Григорьевича была мысль о том,
что ему удастся дотянуть до весны, а затем он поедет в родные места,
где благодатный украинский климат совершит чудо, и он вновь, словно
сказочный Феникс, восставший из пепла, одолеет хвори и вновь окунёт-
ся в свою стихию – поэтическое и художественное творчество. Но пока
ему приходилось пребывать в холодном и сыром Петербурге, в котором
солнце редко выглядывало из нависавших свинцовой тяжестью туч, а
сырой и леденящий тело воздух только усугублял болезни. И поэтому
вспомнились Тарасу Григорьевичу написанные им в 1847 году строки:
Не греет солнце на чужбине,
А дома чересчур пекло;
И там жилось мне тяжело, –
На славной нашей Украине,
И сам я ласки избегал,
Её не зная; понемногу
Писал, бродил, молился богу
Да злое барство проклинал1.
Они легли на бумагу в тяжёлое для него время ссылки как излияние
своего отчаяния от безысходности судьбы, обрекавшей его не только
на физические, но и на душевные муки.
Но что могло ожидать его в родном краю? На этот вопрос имелись
два ответа. Радостный – звучал от уверенности в том, что простой люд
окажет ему неподдельное радушие и гостеприимство. Но за ним сле-
довал другой, пугавший ответ: от помещиков ничего хорошего, кроме
травли и гонений, ожидать не пришлось бы.
Вспомнил Т. Г. Шевченко об историческом событии, борьбе за тор-
жество которого он посвятил всего себя: 19 февраля (3 марта) 1861 года
император Александр II подписал Манифест «О Всемилостивейшем
даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских
обывателей» и Положения о крестьянах, выходящих из крепостной
зависимости. Обнародование этих документов началось 21 февраля
(5 марта). Первыми об этом узнали жители Санкт-Петербурга и Мо-
сквы, а затем – других городов Российской империи.
У тяжелобольного Тараса Григорьевича это известие не вызвало эй-
фории. Как мудрый и прозорливый человек, он понимал, что желанной
воли крестьянам Манифест не даровал, что интересы помещиков и госу-
дарства в реформе учитывались значительно больше, нежели крестьян.
1 Фрагмент из стихотворения Т. Г. Шевченко «Не греет солнце…».
104
Ночь с 25 на 26 февраля для Т. Г. Шевченко выдалась бессонной. Не
позволяла забыться хотя бы на минуту терзавшая душу и тело жесточай-
шая боль в груди. Под утро, почувствовав облегчение, он решил спустить-
ся в мастерскую, чтобы поработать над портретом ректора Ф. А. Бруни.
Но, спускаясь по лестнице, потерял сознание и упал: многострадальное
сердце прославленного поэта и художника перестало биться.
Гроб с телом покойного был установлен в церкви, расположенной
на территории Академии художеств. Прощаться с Тарасом Григорьеви-
чем приходили писатели, художники, студенты и работный люд. По-
койного Шевченко в гробу зарисовывали художники В. Верещагин,
Н. Дмитриев, Л. Жемчужников, М. Микешин, В. Резанов.
После панихиды открытый гроб, несмотря на обильный снегопад,
пронесли на руках студенты, друзья и знакомые покойного к Смолен-
скому кладбищу, до которого от Академии художеств было семь вёрст.
Русский писатель С. Н. Терпигорев (1841–1895), находившийся в
многотысячном похоронном эскорте, провожавшем Т. Г. Шевченко в
последний путь, в своих воспоминаниях записал: «Вся университет-
ская набережная от Дворцового до Николаевского моста была бук-
вально запружена народом <…> из всех похорон, какие я видел с того
времени, ни одни не носили на себе отпечатка и характера той искрен-
ности и простоты, безыскусственности и неподготовленности как эти,
Шевченкины»1.
Н. И. Костомаров в своих воспоминаниях о похоронах Т. Г. Шев-
ченко отметил, что большинство окружавших его гроб состояло из ве-
ликороссов, которые относились к нему как отнеслись бы к Пушкину
или Кольцову, если бы провожали в могилу последних.
Среди литераторов, сопровождавших гроб многострадального
Кобзаря, были также Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев, Н. С. Курочкин.
Двигаясь в скорбном молчании, Николай Алексеевич Некрасов раз-
мышлял о тяжёлых физических и моральных испытаниях, которые до-
велось пережить этому незаурядному человеку. И тогда под влиянием
нахлынувших эмоций у него родились строки стихотворения, ставшего
известным под названием «На смерть Шевченко»:
Не предавайтесь особой унылости:
Случай предвиденный, чуть не желательный.
Так погибает по божьей милости
Русской земли человек замечательный
1 Терпигорев С. Н. Из воспоминаний // Воспоминания о Тарасе Шевченко.
Киев: Днипро, 1988. С. 446.
105
С давнего времени: молодость трудная,
Полная страсти, надежд, увлечения,
Смелые речи, борьба безрассудная,
Вслед за тем долгие дни заточения.
Всё он изведал: тюрьму петербургскую,
Справки, допросы, жандармов любезности,
Всё – и раздольную степь Оренбургскую,
И её крепость. В нужде, в неизвестности
Там, оскорбляемый каждым невеждою,
Жил он солдатом с солдатами жалкими,
Мог умереть он, конечно, под палками,
Может, и жил-то он этой надеждою.
Но, сократить, не желая страдания,
Поберегло его в годы изгнания
Русских людей провиденье игривое.
Кончилось время его несчастливое,
Всё, чего с юности ранней он видывал,
Милое сердцу ему улыбалося.
Тут ему бог позавидовал:
Жизнь оборвалася.
Историю создания этого стихотворения со слов Н. А. Некрасова за-
писал В. Е. Якушкин: «Вернувшись домой, Некрасов записал эти стихи,
но из осторожности, – время было такое, – он разорвал листок сверху
вниз, так что стихи были разделены пополам. Поэт уничтожил правую
половину листка с началом стихов, а сохранил у себя левую с рифмами»1.
Впервые стихотворение под названием «На смерть Шевченко»
было опубликовано в 1886 году в городе Львове в шестом номере «Зори»
(стр. 87). Затем – в первом номере «Свободной России» в феврале 1889
года (стр. 38). В России оно без заглавия с датой «27 февраля 1861 год»
вышло в 1904 году в «Литературном вестнике» (№ 8, стр. 106).
У гроба Т. Г. Шевченко звучали прощальные речи на русском, укра-
инском и польском языках. По-украински держал речь писатель и изда-
тель П. А. Кулиш. Он, словно отвечая на стихотворение своего друга «Не
греет солнце на чужбине…», проникновенно и эмоционально сказал:
«Такой поэт, как Шевченко, не только одним украинцам родной. Где бы
он не умер – на великом славянском миру, то ли в Сербии, то ли в Бол-
гарии или Чехии, – везде был бы между своими. Боялся еси, Тарас, что
умрёшь на чужбине, среди чужих людей. Но, нет! Среди родной великой
1 Якушкин В. Е. Т. Г. Шевченко // Русские ведомости. 1901. 10 марта. № 68.
106
семьи почивай ты покоем вечным. Ни у кого из украинцев не было та-
кой семьи, как у тебя; никого так, как тебя, в иной мир не провожали…
Радуйся же, Тарас, что почил ты не на чужбине, потому что нет для тебя
чужбины на всей Славянщине – и не чужие люди тебя хоронят, ибо вся-
кая добрая и мудрая душа – тебе родная»1. Среди произносивших речи
был и Н. И. Костомаров: «У смертного одра поэта не было ни родных, ни
жены, ни детей. Одиноким он скончался… Однако, у его гроба находятся
не чужие люди. Поэт не был чужим и для великорусского народа, кото-
рый воспитал его, оценил и дал пристанище в его последние дни, после
долгих житейский страданий»2. Николай Иванович не смог закончить
своей речи: от переполнявшего его волнения заплакал и смолк.
А. И. Герцен на кончину Т. Г. Шевченко опубликовал в газете «Ко-
локол» некролог: «26 февраля (10 марта) угас в Петербурге малорос-
сийский певец Т. Шевченко. Жаль, что бедный страдалец закрыл глаза
так близко к обетованному освобождению. Кому было больше по праву
петь этот день, как не ему? Но хорошо и то, что утренняя заря этого дня
занялась при его жизни и осветила последние дни его»3.
В эти скорбные дни граф Ф.П.Толстой с семьёй находился за границей.
Узнав о смерти Шевченко, семейство отслужило панихиду по усопшему.
На могиле Т. Г. Шевченко была установлена медная таблица с над-
писью: «Твоя душа, Твоя песня не умрёт, не сгинет».
В конце апреля 1861 года земляки Тараса Григорьевича приступили
к осуществлению его последней воли, запечатлённой в его стихотво-
рении «Заповiт»: гроб с его телом начал свой путь в Украину. Из Пе-
тербурга в Москву гроб был доставлен поездом и установлен в церкви
святителя Тихона Амафунтского на Арбатской площади.
Москвичи приходили в церковь, чтобы сказать последнее «прости»
великому сыну украинского народа как самому близкому и дорогому
им человеку.
Далее гроб повезли на телеге. В мае прах поэта встретили киевля-
не около моста через Днепр и на руках донесли до центра города-сто-
лицы Киевской Руси. После торжественных проводов в Киеве 10 мая
1861 года гроб при большом стечении людей был опущен в могилу на
Чернечей горе, неподалёку от города Канева. В знак всенародной любви
к Великому Кобзарю крестьяне из близлежащих сёл насыпали на месте
захоронения высокую могилу.
1 Промови над труною Шевченка // Спогади про Т. Г. Шевченка. Киев: Госиздат
Художественной литературы, 1958. С. 509–510.
2 Там же. С. 513.
3 Герцен А. И. Газета «Колокол» от 1 апреля 1861 года. Л. 95.
107
Как и в Петербурге, жандармы и полиция зорко следили за тем, чтобы
прощальные торжества не вылились в антиправительственные выпады, и
пресекали любые, по мнению блюстителей порядка, проявления «смуты».
Более полутора столетия минуло с того скорбного часа, когда пере-
стало биться сердце Т. Г. Шевченко. Увековеченный в бронзе, он с высо-
ты могильного памятника смотрит на полноводный Днепр, спокойный
в затишье и грозный в ненастье. А в плеске волн, наверное, слышатся
ему слова русского друга Н. С. Курочкина, произнесённые им на Смо-
ленском кладбище в Петербурге: «…счастье в жизни было не для него –
его ждёт другое, посмертное счастье – слава».
Бюст и мемориальная таблица в комнате-музее Т. Г. Шевченко в Академии ху-
дожеств. Петербург.
108
Глава девятая
Избранные стихотворные произведения
Т. Г. Шевченко в переводах с украинского языка
на русский
Первый сборник стихотворений Т. Г. Шевченко под названием
«Кобзарь» (по-украински «Кобзар») был издан в Петербурге в 1840 году.
Название сборника свидетельствует о связи поэта с песенным творче-
ством украинского народа. В сборник вошли восемь произведений.
В 1860 году увидел свет очередной сборник под тем же названием «Коб-
зарь». В нём были напечатаны уже 18 поэтических произведений. Это
была небольшая часть из богатого творческого наследия поэта.
Известие об успехе «Кобзаря» в украинской среде вызвало инте-
рес и русских литераторов. Чтобы ознакомить русскую читательскую
общественность с опубликованными в «Кобзаре» произведениями,
поэты-современники Т. Г. Шевченко занялись переводом поэзии на
русский язык. Среди них были А. Н. Плещеев (1825–1893), братья Ку-
рочкины – Василий Степанович (1831–1875) и Николай Степанович
(1830–1884), Н. В. Гербель (1837–1883) и другие.
В Советской России в период подготовки к празднованию 125-летия
со дня рождения украинского поэта-революционера наряду с различны-
ми научными и культурными мероприятиями важное место отводилось
переводам на русский язык и изданию произведений Т. Г. Шевченко.
Переводили шевченковские поэтические произведения с украин-
ского языка на русский многие выдающиеся поэты советской поры –
А. Т. Твардовский, М. В. Исаковский, Б. Л. Пастернак, А. А. Сурков,
П. Г. Антокольский.
В своей книге «Высокое искусство» русский советский поэт, лите-
ратуровед, общепризнанный мастер художественного перевода Корней
Иванович Чуковский написал следующее: «Тогда – в 1938 и 1939 годах –
я принимал в новых переводах Шевченко живое участие, редактируя
детгизовское собрание его стихотворений. К работе над этим изданием
мною были привлечены Александр Твардовский, Михаил Исаковский,
Борис Пастернак, Пётр Семынин, и мне было радостно видеть, с каким
искусством (и с каким вдохновением!) они воссоздавали подлинный
облик украинского гения».
При этом каждый из названных поэтов-переводчиков подошёл
творчески к передаче содержания шевченковских стихов и, применив
109
свой художественный стиль, очень тонко передал их общий настрой и
мелодику.
О трудностях, с которыми приходилось сталкиваться переводчи-
кам, К. И. Чуковский писал: «Переводить Шевченко – труднейшее дело,
гораздо более трудное, чем переводить Овидия или Эдгара По. Именно
потому, что украинский язык так родственно близок русскому, пере-
водчик на каждой странице наталкивается на подводные рифы и мели,
каких не существует при переводе с других языков». В качестве при-
мера Корней Иванович анализирует качество переведённого Иваном
Белоусовым в 90-е годы XX века на русский язык стихотворения «У
недiленьку, та ранесенько…»:
В воскресенье раненько
Только зорька занялась,
Я, младёшенька-младенька,
В путь-дорогу собралась.
«Вслушаемся <…> в такие весёлые, прямо-таки залихватские стро-
ки… Между тем это перевод эллегической шевченковской думы, кото-
рая в подлиннике написана скорбным, медленным, тягучим стихом <…>
у Шевченко эта гениальная по своей ритмике народная песня звучит та-
кой смертельной тоской, что если бы даже не знали её слов, а заслушались
бы только в её плачущий ритм, мы поняли бы, что в ней слёзы и боль»:
У недiльку, та ранесенько,
Ще сонечко не зiходило,
А я, молоденька,
На шлях, на дорогу
Невеселая виходила.
Текст стихотворения «Реве та стогне Днiпр широкий…», которое
является началом баллады «Порченная» (1839), перевели на русский
язык сразу несколько поэтов. Среди них М. Исаковский, А. Твардов-
ский, П. Антокольский. Эти стихи были положены на музыку. Песня
стала популярной не только в Украине, но и в России, во многих других
странах мира. Для сравнения приведем сначала стихотворение на укра-
инском языке, а затем – на русском.
Реве та стогне Днiпр широкий,
Сердитий вiтер завива,
Додолу верби гне високi,
Горами хвилю пiдiйма.
110
I блiдий мiсяць на ту пору
Iз хмари де-де виглядав,
Неначе човен в синiм морi,
То виринав, то потопав.
Ще третi пiвнi не спiвали,
Нiхто нiде не гомонiв,
Сичi в гаю перекликались,
Та ясен раз у раз скрипiв.
А вот так эти строки звучат в переводах на русский язык:
Широкий Днепр ревёт и стонет.
Сердитый ветер листья рвёт,
К земле всё ниже вербы клонит
И волны грозные несёт.
А бледный месяц той порою
За тёмной тучею блуждал.
Как чёлн, настигнутый волною,
То выплывал, то пропадал.
Ещё в селе не просыпались,
Петух зарю ещё не пел,
Сычи в лесу перекликались
Да ясень гнулся и скрипел.
Перевод М. Исаковского
Ревёт и стонет Днепр широкий,
Сердитый ветер вербы гнёт,
Вздымает горы волн высоких
В туманный бледный небосвод.
Неясный месяц в эту пору
Сквозь тучи изредка светил,
Как будто чёлн на синем море
То утопал, то вновь скользил.
Ещё и петухи не пели,
Лишь в молчаливой той ночи
Сухие ясени скрипели
Да в чаще ухали сычи.
Перевод П. Антокольского
Оба перевода великолепны и восхищают тонкой передачей поэти-
ческого образа бушующего Днепра и грозовой ночи.
111
Поэтические произведения Т. Г. Шевченко
в переводах на русский язык1
ЗАВЕЩАНИЕ
Как умру – похороните
На Украйне милой,
Посреди широкой степи
Выройте могилу.
Чтоб лежать мне на кургане,
Над рекой могучей,
Чтобы слышать, как бушует
Старый Днепр под кручей!
И когда с полей Украйны
Кровь врагов постылых
Понесёт он – вот тогда я
Встану из могилы.
Поднимусь я и достигну
Божьего порога –
Помолюся. А покуда –
Я не знаю бога!
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
И горячей вражьей кровью
Волю окропите.
И меня в семье великой.
В семье вольной, новой,
Не забудьте – помяните
Добрым тихим словом.
Перевод А. Твардовского
Переяслав, 1845
1 Печатается по: Сборник для учителей средней школы» / сост. М. О. Эттингер
и Т. Г. Юркович. М.: Государственное учебно-педагогическое издательство Нар-
компроса РСФСР, 1939.
112
ЖНИЦА1
Она на барском поле жала,
И тихо побрела к снопам.
Не отдохнуть, хоть и устала –
А покормить ребёнка там.
В тени лежал и плакал он.
Она его распеленала,
Кормила, нянчила, ласкала,
И незаметно впала в сон.
И снится ей, житьем довольный
Её Иван; пригож, богат,
На вольной, кажется, женат: –
И потому что сам уж вольный.
Они с лицом весёлым жнут
На поле собственном пшеницу,
А детки им обед несут;
И тихо улыбнулась жница.
Но тут проснулась … Тяжко ей!
И спеленав малютку быстро,
Взялась за серп, – дожать скорей
Урочный сноп свой до бурмистра.
Перевод А. Н. Плещеева
С.-Петербург, 1858
КАТЕРИНА2
Василию Андреевичу Жуковскому
на память 22 апреля 1838 года3.
(Главы IV и V)
И на горе, и под горою,
Как старцы с белой головою,
Дубы столетние стоят.
Внизу – плотина, вербы в ряд,
1 В украинском варианте стихотворение озаглавлено «Сон».
2 В поэме «Катерина» Шевченко рассказывает о горькой доле обольщённой и
брошенной крестьянской девушки и её «незаконного» ребёнка. В первых главах
дана история её любви. Офицер, обольстивший её, уходит с полком. Выгнанная
отцом и матерью из дому, Катерина ищет своего возлюбленного.
3 22 апреля 1838 года – памятный день освобождения Шевченко из крепост-
ного рабства.
113
И пруд, завеянный пургою,
И в нём окошко – воду брать.
Сквозь тучи робко поглядело
На землю солнышко с небес.
Взметнулась вьюга, налетела, –
Ни зги не видно – всюду бело,
А слышно только – стонет лес.
Воет, свищет завируха,
Ревёт над землёю;
В белом поле, словно в море,
Катится волною.
В лес пойти лесник собрался,
Только разве выйдешь? –
Так и крутит, так и вертит, –
Света не увидишь!
– «Вот так вьюга! Завируха! –
Тут уж не до леса!..
Что такое? Что за люди? –
Там же их до беса!
Знать, нелёгкая их носит!
А может за делом…
Всех метель позалепила,
Все от снега белы».
– «Москали?1 – У Катерины
Руки затряслися. –
«Где они, мои родные?»
– «Да вон там – вглядися».
Без оглядки Катерина
За дверь полетела.
– «Знать, Москва у ней и впраду
В голове засела:
Москаля2 звала до света,
До света металась…»
Через пни, через сугробы
Катерина мчалась.
На снегу босая стала,
Утёрлась руками.
1, 2 Москаль – обозначало не только «солдат», но и вообще «военный». В этой
поэме, как видно далее, Шевченко говорит о барине, офицере.
114
Москали навстречу едут,
Как один, верхами.
– Ой ты, лихо, ой ты, доля!» –
Как вперёд заглянет, –
Видит – первым едет старший.
«Любый мой Иване!
Моё сердце, моё счастье!
Словно в воду канул…»
Ухватилася за стремя,
А он и не глянул…
На ходу коня пришпорил…
– «Что ж спешишь ты очень?
Позабыл ли Катерину?
Иль узнать не хочешь?
Я – твоя, твоя Катруся,
Сокол ты мой ясный!
Погляди сюда, и стремя
Не рви понапрасну».
А он – будто и не слышит –
Погоняет, скачет.
– «Пожалей меня, голубчик,
Видишь, я не плачу.
Не узнал меня ты, что ли?
Посмотри, вглядися! –
Видит бог, что я – Катруся…»
– «Дура, отвяжися!
Прочь безумную возьмите!»
– «Боже ты мой, боже!
И он меня покидает!
А клялся мне кто же?!»
– «Уведите, что стоите?»
– «Ой, за что ж на муку
Я сдалася? На кого ж ты
Подымаешь руку? –
На Катрусю, что с тобою
В садочек ходила,
На Катрусю, что сыночка
Для тебя родила.
Мой любимый, мой желанный,
Ты хоть не чурайся! –
115
Я тебе батрачкой стану,
С другою встречайся!
С целым светом!.. Я забуду,
Что тебя ласкала,
Что тебе родила сына,
Позор принимала.
Принимала-горевала,
Всё переносила…
Брось меня, забудь навеки,
Не покинь хоть сына!
Не покинешь? Не оставишь,
Как меня когда-то?..
Ты его сейчас увидишь…» –
И кинулась в хату.
Возвращается из хаты,
Несёт ему сына;
Заплаканный, неповитый
Смотрит сиротина.
– «Вот он, вот он! Погляди-ка!..
Где ж ты схоронился?..
Нет… уехал… От родного
Сына отрешился.
Боже мой, куда ж я денусь
С горьким сиротою?
Ой, москалики, возьмите,
Возьмите с собою!
Не чурайтеся, не дайте
Погибнуть родному.
Отвезите сиротину
К своему старшому!
Я оставлю, я покину
Как батька покинул, –
Дай господь ему навеки
Лихую годину!
Сын мой, сын! В грехе великом
Я тебя родила.
Вырастай же насмех людям!..»
И в снег положила.
– «Поищи отца родного,
А я – наискалась…»
116
Да с дороги – прямо в чащу,
А дитя осталось.
Плачет, стынет на дороге,
А те – ускакали.
Так и лучше б, – да на лихо
Люди подобрали.
Бежит по лесу босая,
Меж сугробов тонет.
То Ивана проклинает,
То просит, то стонет.
До опушки добежала,
С яру вниз спустилась.
Возле проруби широкой
Вдруг остановилась.
– «Прими, боже, мою душу,
А ты – моё тело!..»
И вода над нею глухо,
Глухо прошумела.
Чернобровая Катруся
Нашла, что искала…
Над прудом повеял ветер, –
И следов не стало.
То не ветер, то не буйный,
Что дубы ломает.
То не лихо, то не злое,
Что мать умирает.
Пусть её земля сырая
Навек приютила, –
Слава добрая осталась,
Осталась могила.
Пусть насмешкой сиротину
Люди в сердце ранят, –
Он поплачет над могилой,
Вот и легче станет.
А тому – на белом свете –
Что тому осталось,
От кого отец отрёкся
И мать отказалась?
117
Что подкидышу осталось? –
Слёзы да тревоги,
Да ещё песок сыпучий
На большой дороге.
На что ему чёрны брови, –
Чтобы все узнали?! –
Подарила и не скрыла…
Лучше б полиняли!
V
Шёл кобзарь в далёкий Киев,
Шёл и сел дорогой.
С ним, котомками обвешан,
Мальчик чернобровый.
Головой на грудь склонился,
Дремлет, засыпает.
А тем часом «Иисуса»
Кобзарь напевает.
Кто проходит, тот не минет –
Грош иль бублик кинет;
Кто – слепому, а дивчата –
Тому сиротине.
Чернобровые дивятся:
Голый, босый, хилый.
«Дала, скажут, чёрны брови,
Долю дать забыла».
Едет важная карета
В Киев шестернёю.
Господин сидит в карете
Со своей семьею.
Вот она остановилась
Перед бедняками.
Подбежал Ивась к оконцу,
Замахал руками,
Ивасю бросает деньги
Молодая пани.
Глянул пан – и отвернулся
Сразу от Ивана.
Узнал, подлый, чёрны брови,
118
Узнал кари очи,
Повстречал родного сына,
Только взять не хочет.
– «Как зовут?» – спросила пани.
– «Ивась». – «Очень милый…»
Кони тронулись, и пылью
Бедняков покрыло.
Сосчитали, что достали,
Потихоньку встали.
Помолилися на солнце,
Пошли, зашагали.
Перевод М. Исаковского
С.-Петербург, 1838
* * *
На что чёрные мне брови?
Да карие очи?
На что юности девичьей
Короткий денёчек?
Юность моя золотая
Даром пропадает,
Очи плачут, бровь густая
От ветра линяет.
Сердце сохнет и томится,
Как птица в неволе.
На что же мне краса моя
Без счастливой доли?
Тяжко, тяжко сиротою
Жить на белом свете:
И родные, что чужие,
Некому приветить!
Никто меня не расспросит,
О чём плачут очи.
Сказать некому дивчине,
Чего сердце хочет –
Отчего оно воркует,
Как голубь под крышей.
Никто знать того не знает,
Не знает, не слышит!
119
Ни о чём не спросят люди,
Да на что и знать им,
Пускай плачет сиротина,
Пускай годы тратит!
Плачь же сердце, плачьте очи,
Пока свет вам светит,
Громче, жалобнее плачьте,
Чтоб услышал ветер,
Да унёс бы мои слёзы
За синее море –
Пригожему, неверному
На лютое горе.
Перевод В. Звягинцевой
С.-Петербург, 1839
ТОПОЛЬ1
По дубравам ветер веет,
По полю гуляет,
На краю дороги тополь
Долу нагибает.
Стан высокий, лист широкий –
Что он зеленеет.
Как широкое то море,
Поле зеленеет.
Как широкое то море.
Поле вкруг синеет.
Чумаки ль проедут мимо, –
Смотришь – приуныли;
На заре ль чабан с свирелью
Сядет на могиле, –
Поглядит – заноет сердце
Возле ни былины.
1 В журнале «Современник» к рецензии Добролюбова (имеется в виду «Коб-
зарь Тараса Шевченка») присоединены были (вероятно, редакцией) следующие
страницы: «Впрочем, желая, чтоб читатели могли познакомиться с какою-нибудь
из пьес Шевченка в целом виде, и при том прочесть её совсем свободно, не за-
трудняясь ни в одном слове, мы представляем здесь пьесу Шевченка «Тополя», в
русском переводе, сделанном для «Современника» г. Гербелем».
См.: Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч.: в 6 т. М.: Государственное издатель-
ство «Художественная литература», 1935.
120
Одинока, сиротою
Вянет на чужбине.
Кто ж растил её, да холил
На погибель злую.
Красны девицы, постойте –
Всё вам расскажу я.
Полюбила молодого
Козака дивчина,
Полюбила – не спросила,
Тот ушёл – и сгинул.
Если б знала, что покинет,
То б не полюбила;
Если б знала, что уйдёт он,
Так бы не пустила;
Если б знала – не ходила б
Поздно за водою,
Не стояла б до полночи
С милым над рекою;
Если б знала… И то горе –
Знать, что повстречаешь
Знать вперёд, что с нами будет…
Лучше, как не знаешь…
Не пытайте доли: сердце
Суженого знает…
Пусть болит, пока навеки
В землю закопают.
Ведь недолго вы румяны,
Пышны. Белолицы;
Брови – чёрны, очи – кари
Не на век, девицы.
До полудня – и завянут.
Брови полиняют…
Красны девицы, любите,
Как сердечко знает.
Соловей чуть защебечит
На лугу в калине, –
Запоёт козак, гуляя,
Бродя по долине.
121
И поёт, пока не выйдет –
Не увидит милой,
Не увидит и не спросит:
«Мать тебя не била ль?»
Соловей себе щебечет…
Станут, обоймутся,
И – довольны и счастливы –
Снова разойдутся.
И никто у ней не спросит,
Сердце не пытает:
«Где была ты, как гуляла?»
Делает, как знает.
Красна девица любила,
А сердечко млело:
Сердце чуяло невзгоду,
А сказать не смело.
Не сказало – и осталось…
День и ночь воркует,
Как без голубя голубка.
А никто не чует.
Cоловей уж не щебечет
В поле над водою;
Не поёт моя козачка.
Стоя над рекою;
Свет постыл: ей не поётся,
Бродит сиротиной
Без милого – как чужие
Мать с отцом родимым;
Без милого солнце ль светит –
Ворогом смеётся;
Без милого свет – могила…
А сердечко бьётся!
Год прошёл, другой проходит –
Друга не приносит;
Вянет красная, как цветик,
А никто не спросит…
– Что ты, дочка, что ты сохнешь? –
Мать ей не сказала;
За богатого, седого
Выйти принуждала.
122
– Выходи! – ей говорила:
– Век не быть девицей.
Он богатый, одинокий;
Будешь жить царицей. –
«Не хочу я жить царицей!
Не пойду я, мама!
Ручниками, что я шила.
Опустите в яму.
Пусть попы поют, а дружки
Плачут надо мною;
Легче в гроб, чем повенчаться –
Быть его женою!»
Не послушалась старуха,
Делала, что знала;
Всё видала черноброва, –
Сохла и молчала.
Вышла ночью к ворожейке
Допытаться слова:
Долго ли на этом свете
Жить ей без милого.
«Бабушка, голубушка,
Цветик мой махровый.
Ты скажи, скажи всю правду, –
Где мой чернобровый?
Жив ли он, здоров и любит,
Аль забыл – покинул?
Я пойду за ним повсюду.
Жив он, али сгинул?
Бабушка, голубушка,
Молви, если знаешь! –
Выдаёт меня родная
За седого замуж.
Полюбить его, голубка,
Сердце не научишь.
Я б пошла да утопилась –
Душу, жаль, погубишь!
Если умер чернобровый,
Сделай, моя пташка,
Чтоб домой я не вернулась…
Тяжко сердцу, тяжко!
123
Там со сватами ждёт старый…
Укажи ж мне долю!»
– Хорошо. Сосни немного…
Помни ж мою волю.
Эх, сама была я девкой,–-
Это горе знаю;
Миновало – научилась:
Людям помогаю.
Про твою я долю, дочка,
Прошлым летом знала:
Прошлым летом я про случай,
Зелье припасала. –
Встала старая и с полки
Скляницу достала.
– Вот те зелье! Выдь на речку
До зари, – сказала:
– Петухи пока не пели,
Поспеши умыться.
Выпей зелье – и всё горе
Прахом разлетится.
Выпей – и беги скорее:
Что б там ни казалось,
Всё беги, пока не станешь
Там, где с ним прощалась.
Отдохнёшь; а как проглянет
Месяц из-за сада,
Выпей снова; не придёт он –
В третий выпить надо.
Сразу – как запрошлым летом –
Будешь ты такою;
От другого – серед степи
Топнет конь ногою.
Если жив казак, то мигом
Он к тебе прибудет.
А от третьего… Ах, дочка,
Не пытай, что будет.
Только помни, не крестися –
Всё снесёт водою…
Ну, иди же! Полюбуйся
Прежней красотою! –
124
Взявши зелье, поклонилась:
«Ну, прощай, бабуся!»
Вышла вон: «Идти ли, нет ли?
Нет, уж не вернуся!»
Вмиг умылась, напилася –
И повеселела,
Вот ещё, ещё – и, словно,
Сонная запела:
«Ты плыви, плыви же, лебедь,
По морю синему!
Ты расти, расти же, тополь,
К небу голубому!
Дорасти до самой тучи,
Тонка да упруга:
Не дождусь – спроси у бога, –
Аль дождусь я друга?
Посмотри, как дорастёшь ты,
За синее море:
Там за морем моя доля,
Здесь над морем – горе.
Там мой милый, чернобровый
По полю гуляет;
А я плачу, годы трачу, –
Друга поджидаю.
Расскажи ему ты, сердце,
Что смеются люди:
Ты скажи ему, что сгину,
Если позабудет.
Мать сама меня хоронит –
В землю зарывает…
Без меня её родную
Кто-то приласкает?
Кто присмотрит, кто расспросит,
В старости поможет?
Мать моя! Моя ты доля!
Боже ты мой, боже!
Посмотри за море, тополь,
Если нет – не будет, –
Ты заплачь перед зарёю –
Не видали б люди!
125
Ты расти, расти же, тополь,
К небу голубому,
Ты плыви, плыви же, лебедь,
По морю синему!»
Так в степи моя казачка
Пела – распевала.
Зелье дива натворило –
Тополем вдруг стала.
Не вернулася к родимой;
Не дождалась друга;
Доросла до самой тучи,
Тонка да упруга.
По дуброве ветер веет,
По полю гуляет.
На краю дороги тополь
Долу нагибает.
Перевод Н. Гербеля1
С.-Петербург, 1839
ИВАН ПОДКОВА2
I
Было время – по Украйне
Пушки грохотали.
Было время – запорожцы
Жили – пировали.
Пировали, добывали
Славы, вольной воли.
Всё то минуло – остались
Лишь могилы в поле;
Те высокие могилы,
Где лежит зарыто
1 Гербель Николай Васильевич (1827–1883) – русский поэт, переводчик, библи-
ограф.
2 Иван Подкова – украинский казак. Возглавил народно-освободительную борь-
бу украинского и молдавского народов против турецких поработителей. В 70-х годах
XVI века при содействии казаков свергнул молдавского господаря Петра Хромого и
в течение двух месяцев занимал молдавский престол. В 1578 году был схвачен поль-
ской шляхтой и казнён. В этом стихотворении Шевченко связал имя Ивана Подковы
с исторической действительностью Запорожской Сечи XVII века.
126
Тело белое казачье,
Саваном повито.
И чернеют те могилы,
Словно горы в поле,
И лишь с ветром перелётным
Шепчутся про волю.
Славу дедовскую ветер
По полю разносит…
Внук услышит – песню сложит
И с той песней косит.
Было время – на Украйне
В пляску шло и горе:
Как вина да мёду вдоволь –
По колено море!
Да, жилось когда-то славно!
И теперь вспомянешь –
Как-то легче станет сердцу,
Веселее взглянешь.
II
Встала туча над Лиманом,
Солнце заслоняет:
Лютым зверем сине море
Стонет, завывает.
Днепр надулся. «Что ж, ребята,
Время мы теряем?
В лодки! Море расходилось…
То-то погуляем!»
Высыпают запорожцы,
Вот Лиман покрыли
Их ладьи. Играй же, море!
Волны заходили…
За волнами, за горами
Берега пропали.
Сердце ноет; казаки же
Веселее стали.
Плещут вёсла, песня льётся,
Чайка вкруг летает…
Атаман в передней лодке -
Путь-дорогу знает.
127
Сам же ходит вдоль по лодке,
Трубку сжал зубами;
Взглянет вправо, взглянет влево –
Где б сойтись с врагами.
Закрутил он ус свой чёрный,
Вскинул чуб косматый,
Поднял шапку – лодки стали…
«Сгинь ты, враг проклятый!
Поплывёмте не к Синопу,
Братцы-атаманы,
А в Царьград поедем – в гости
К самому султану!»
– Ладно, батько! – загремело.
«Ну, спасибо, братцы!»
И накрылся.
Вновь горами
Волны громоздятся…
И опять он вдоль по лодке
Ходит, не садится;
Только молча, исподлобья,
На волну косится.
Перевод М. Михайлова1
С.-Петербург , 1839
ГАЙДАМАКИ2
(Отрывки из поэмы)
КРОВАВЫЙ ПИР
Зазвонили по Украйне
Со всех колоколен,
Загуляли гайдамаки
Да на вольной воле.
«Смерть шляхетству! Погуляем,
Тучи разогреем!»
1 М. И. Михайлов (1829–1865) – поэт революционной демократии. В 1861 году
был сослан в Сибирь, где и умер.
2 Гайдамаки – повстанцы из отрядов казацкой и крестьянской бедноты на
правобережной Украине, боровшиеся в XVIII веке с польской шляхтой, украин-
скими помещиками, ксендзами и купцами. В поэме «Гайдамаки» Шевченко изо-
бражает самое крупное из этих восстаний под названием «Колиивщина» (1768).
128
Запылала Смелянщина
И Корсунь за нею.
А Медведевка давно уж
Небо подпекает.
Горит Смела, Смелянщина
Кровью подплывает.
Полыхает разом Канев,
Чигирин, Черкассы.
Чёрный шлях1 окутан дымом,
И кровь полилася
До Волыни. А в Подолье
Гонта пир справляет.
Железняк2 же в Смелянщине
Саблю закаляет,
Да в Черкассах, где Ярема3
Подпевает рядом.
«Добре, хлопцы, режьте ляхов,
Никому пощады!»
Железняк своих казаков
В дыму окликает.
Ад кромешный, а по аду
Казаки гуляют.
А Ярема рубит ляхов
С батькою бок-о-бок.
Так и косит! «Добре. Хлопец,
Тряси их хвороба!
Валяй, хлопец! В раю будешь,
А то есаулом.
Ну-те, детки!» Переполнен
Город криком, гулом.
В лавках, в каменных палатах
Души не осталось.
«Подчистую! – Добре, хлопцы,
Отдохните малость».
1 Чёрный шлях – дорога от Днепра ко Львову, пролегавшая по Киевскому, По-
дольскому и Волынскому воеводствам. Название «Чёрная» получила потому, что
татарские орды, проходя в Польшу, вытаптывали на ней траву.
2 Максим Железняк и Иван Гонта – вожди восстания гайдамаков в 1768 году.
3 Ярема – герой поэмы, батрак, ушедший в гайдамаки. Любовь Яремы и Окса-
ны – вторая, лирическая, тема поэмы.
129
Город трупами завален,
Улицы, базары
Чёрной кровью подплывают.
«Мало ляхам кары!..»
Недорезанных кончали:
Не встанут, собаки!
Собралися, запрудили
Площадь гайдамаки.
Железняк зовёт Ярему,
Тот идёт, смущаясь.
Батько снова: «Поди, хлопец,
Не бойсь, не кусаюсь».
«Не боюсь». Снимает шапку
Перед атаманом.
«Кто ты будешь и откуда?»
«Я-то? Из Ольшаны».
«Это где конфедераты1
Ктитора2 убили?»
«Где? Какого?..»
«Там, в Ольшанке,
И дочь захватили.
Дочь, дивчину, может, знаешь?»
«Дочку?! Из Ольшаны?!»
«Да, у ктитора. Не помнишь?..»
«Оксана! Оксана!» –
Только вымолвил Ярема,
Как сноп повалился.
«Эге!.. Вот что! Жалко хлопца,
Славно хлопец бился!»
Отдышался. «Батько, брат мой!
Что я не сторукий?
Дайте нож мне, дайте силу,
Муки ляхам, муки!
Да такой, чтоб под землёю
Пекло занемело».
«Добре, сынок. Ножей хватит
На святое дело.
1 Конфедераты – поляки, члены военных отрядов, созданных польским дво-
рянством для борьбы за свои классовые интересы.
2 Ктитор – церковный староста.
130
Гайда с нами до Лисянки,
Там ножи наточим».
«Иду, батько, иду, милый, –
Веди куда хочешь.
Хоть за море, на край света
Пойду с атаманом.
Палача злодея-ляха
Под землёй достану
С того света… Только, батько,
Найду ли Оксану?..»
Там увидим… Как зовут-то?»
«Яремою звали».
«Так. А прозвище какое?»
«Прозвища не дали».
«Что, безродный? Ну, да ладно.
Запиши, Микола,
Хлопца в список. Пускай будет,
Пускай будет… Голый.
Пиши Голым…»
«Не годится».
«Ну, пиши… Бедою».
«Тоже худо…»
«Тьфу ты, чёрт вас!
Пиши Галайдою1».
Записали.
«Ну, Галайда,
С нами в путь-дорогу.
Найдёшь долю, а быть может…
Ну-те, хлопцы, трогай!»
ГУПАЛИВЩИНА2
Встало солнце. Украина
Дымилась, пылала.
Где-то в живых осталась шляхта,
Запершись, дрожала.
А по виселицам в сёлах
1 Галайда – бездомный.
2 Гупаливщина – так был прозван лесок над озером за селом Будища: там Же-
лезняк сбивал поляков с деревьев.
131
Ляхи в ряд висели
Чином старшие. На прочих
Верёвок жалели.
По улицам, по дорогам –
Груды трупов с ночи.
Псы грызут их, а вороны
Выклевали очи…
По дворам везде остались
Дети да собаки.
Даже бабы. Взяв ухваты,
Ушли в гайдамаки.
И творилося такое
По родным округам…
Хуже ада… За что ж люди
Губили друг друга?..
Поглядеть – такие ж люди,
Жить, водить бы дружбу.
Не умели, не хотели –
Разделиться нужно!
Захотелось братской крови, –
Потому – у брата
И скотина, и холстина,
И светлая хата.
«Убьём брата, спалим хату!» –
Ну, убили. А на муки
Остались сироты.
Подросли в слезах, в неволе,
Развязали руки,
Ножи взяли. – И зуб за зуб,
И муки за муки!
Сердцу больно, как помыслишь:
Что людей побито!
Столько крови! Кто ж виновен?
Ксендзы, езуиты…
Проносились гайдамаки
Степями, лесами.
А за ними и Ярема,
С горем да слезами.
Вот минули Вороновку,
132
Вербовку, – в Ольшану
Прискакали. «Не спросить ли
Кого про Оксану?
Нет, не надо, пусть не знают,
За что пропадаю».
Кони скачут: гайдамаки
Село покидают.
Наклоняется к мальчонке:
«Ктитора убили?»
«Да нет, дядька, не убили, –
На огне спалили,
И Оксану, дочку взяли.
А ты кого ищешь?
Коли ктитора, то даром:
Лежит на кладбище…»
Не дослушал, и галопом
Вороного кинул.
«Лучше б я вчера, не зная,
Не ведая, сгинул.
А сегодня я и мёртвый
Из могилы встану
Искать тебя. Моё сердце!
Оксана! Оксана!
Где ты?..»
Стихнул, зажмурился,
Сдержал вороного.
Горе тяжкое, немое
Охватило снова.
Поровнялся со своими
За хутором старым.
Где корчма была – огнище,
И Лейбы не стало.
Усмехнулся мой Ярема,
Грустно усмехнулся.
«Вот где, вот где я намедни
Перед Лейбой гнулся!
А сегодня…» И взгрустнулось
О том, что минуло.
А ватага у оврага
С дороги свернула.
133
Догоняют мальчугана;
За плечьми котомка,
Лапти, рваная сермяга…
Окликнули громко:
«Эй, убогий, погоди-ка!»
«Я не нищий, пане».
«Ну, а кто ж ты!»
«Гайдамака!»
«Ишь ты как, поганец!..»
«Сам-то дальний?»
«Кирилловский».
«А Будища слышал?»
«Знаю, как же!»
«А озеро?»
«Озеро повыше,
Вон где озеро. Езжайте
Тропинкой вот этой».
«Много ляхов нынче видел?..»
«То-то вот, что нету!
А вчера их было пропасть!
Венков не святили1
Из-за них, собак проклятых, –
За то ж их и били!..
И мы с батькой их карали,
А мать всё хворает, –
А то б тоже…»
«Добре, хлопец!»
Железняк кивает.
«Вот возьми себе на память
Об этой дороге
Золотой»2.
«Спасибо, пане!..»
«Ну, казаки, трогай!
Да без гомону, потише!
Галайда, за мною!
Там, вон, озеро в долине
1 Освящение венков – обряд, связанный с церковным праздником.
2 «Червонец, который Железняк дал мальчику, и поныне хранится у сына того
парня, которому он был дан; я сам его видел». – Прим. Т. Шевченко.
134
И лес под горой.
А в лесу добро зарыто, –
Как подъедем, скажешь,
Чтобы хлопцы окружили,
Может кто на страже
Там остался…»
Подъезжают,
Встали вокруг леса.
Смотрят, смотрят – нету ляхов…
«Да ну их до беса!
Гляньте, хлопцы, на деревья,
Сшибайте, проклятых!»
И посыпались, как груши,
Вниз конфедераты.
«Поживей сшибайте, хлопцы,
Будут знать, как лазить.
Вот так славная потеха –
Как бы да не сглазить!»
Отыскали гайдамаки
Потайные ямы.
Всё забрали, что годилось,
И в Лисянку прямо
Поскакали…
ЭПИЛОГ
Давно это было, как я босоногий,
В одежде убогой, мальчонкой блуждал,
По родной Украйне, по тем по дорогам,
Где Гонта когда-то с Максимом гулял.
Давно это было, как теми путями,
Где шли гайдамаки, и я со слезами
Бродил сиротою, годами был мал,
Добру поучиться людей я искал.
Припомнил – и жалко, что горе минуло,
А с горем и юность. Когда б ты вернулась,
Нынешнюю б отдал за тебя судьбу.
Вспоминаю детство, хату, степь без края,
Вспоминаю батька, деда вспоминаю.
Дед ещё гуляет, а батько в гробу.
135
Как праздник, Минеи1 закрывши, бывало,
И выпив с соседом по чарке по малой,
Попросит он деда, что б тот рассказал
Про то, как Украйна пожаром пылала.
Про Гонту, Максима, про всё, что застал.
Столетние очи, как звёзды сияли,
Слова находились, текли в тишине:
Как сёла пылали, как ляхов карали…
И слёзы соседи порой утирали;
Мальчонкою плакать случалось и мне
О ктиторе бедном. В ту пору, однако,
Никто и не видел, как мальчонка плакал.
Спасибо, мой дедусь, что ты приберёг
В памяти столетней славу гайдамаков –
А я её внукам передал, как мог.
***
…Посеяли гайдамаки
В Украине жито.
Только жито вражьим коням
Легло под копыта…
Кривда выросла, а правда
Не выросла – нету.
Разошлися гайдамаки,
Кто куда по свету.
Под мостами на дорогах
Засели иные,
А про всех такая слава
Живёт и доныне.
Той порой и Сечь былую
До тла разорили.
На Кубани, на Дунае
Казаки укрылись.
А днепровские пороги
В степи завывают:
«Схоронили сынов наших
И нас разрывают».
Ревут себе, вспоминают
Про то, что минуло,
1 Минеи – название сборника про жития святых.
136
И навеки Украина,
Навеки уснула.
С той поры в степях широких
Жито зеленеет.
Ни пальбы, ни криков бранных. –
Только ветер веет,
Низко вербы нагибает,
Ковыль в чистом поле.
Всё затихло, –
На то божья воля.
Только деды-гайдамаки
Под вечер приходят
Над Днепром-рекой и песню
Давнюю заводят:
«У нашего Галайды
Мощеная хата!»
Гей, море! Славно, море!
Славно будет, Галайда!»
Перевод А. Твардовского
С.-Петербург, 1841
ГАМАЛИЯ
«Ой, всё нет и нет ни волны, ни ветра
С нашей Украины.
Скоро ль соберутся да пойдут на турка, –
Не знаем мы на чужбине.
Ой, повей нам, ветер, с Великого Луга1!
Повей через море!
Осуши нам слёзы, заглуши оковы.
Развей наше горе.
Ой. Взыграй, взыграй, широкое море,
Да под теми байдаками2,
Что ведут казаки, видны только шапки, -
Что плывут, плывут за нами!
1 Великий Луг – низина на левом берегу Днепра протяжённостью около 100
км., территория Запорожской Сечи.
2 Байдаки – речные парусные судна на 50–60 человек.
137
Ой, боже наш, боже, – пусть и не за нами, -
Только б с нашей Украины;
Только б нам услышать о казацкой славе
До своей кончины!»
Так пели в Скутари1 казаки с тоскою,
Так пели, бедняги; а слёзы лились,
Катились, казацкие, буйной рекою.
И вздрогнул Босфор – никогда на веку
Не слышал казацкого плача, широкий.
Наморщил он шкуру, подобно быку,
И грозные волны далеко-далеко –
До самого моря на рёбрах послал.
А море схватило – в лиман покатило;
Лиман встрепенулся и – полному силы –
Днепру о казацкой тоске рассказал.
Захохотал старик наш дюжий,
С усов аж пена потекла.
«Великий Луг! Ты слышишь, друже?
Ты слышишь, Хортица-сестра2?»
«Мы слышим, слышим!» – отвечали.
И Днепр покрыли байдаки
И в них запели казаки:
«У турчанки-басурманки –
Богатая хата.
Гей ты, море, взыграй.
Выше волны вздымай! –
Едем, едем сватать.
У турчанки денег много
В сундуке хранится.
Не сундук опустошать,
Едем братьев выручать,
За Украйну биться.
У турчанки – янычары
И паши в придачу.
1 Скутари – предместье Стамбула, бывшей столицы Турции.
2 Хортица – остров на Днепре, где в XVII веке была заложена Запорожская
Сечь.
138
Гей, гой, вражья рать,
Никому нас не сдержать, –
Пусть враги поплачут!..»
Плывут себе, распевают,
Буря налетает.
Впереди всех Гамалия
Судном управляет.
Гамалия, море злится, –
Что-то будет с вами?
Не проглотит! – и исчезли,
Скрылись за волнами.
В гареме – в раю Византия заснула
И дремлет Скутари; Босфор лишь гудит.
И рвёт он, и мечет, и рёвом, и гулом
Спешит Византию свою разбудить.
«Не буди, Босфоре, – будет тебе горе;
Твои рёбра белые песком занесу,
Илом забросаю… В далёком просторе –
Разве ты не видишь – кого я несу,
Кто плывёт к султану?..» –
Так море сказало
(Любило, широкое, храбрых славян).
Босфор замолчал. Византия дремала.
Дремал на подушках в гареме султан.
И только в Скутари покоя не знают
Казаки-бедняги. Что ж они ждут? –
По-своему бога они умоляют,
А волны плывут, Украину зовут.
«О, милый боже Украины.
Не дай погибнуть на чужбине
В неволе вольным казакам!
Нам стыдно здесь и стыдно там –
Вставать из вражьей домовины,
На суд твой праведный итти,
Оковы на руках нести,
Стоять в цепях перед тобою…»
«Круши врага! – Смелее в бой!» –
Вдруг за высокою стеною
139
Призыв раздался громовой.
Гамалия, что-то будет? –
В Скутари смятенье.
«Бейте, режьте!» – Гамалия
Бросился в сраженье.
Загрохотали и завыли
В Скутари пушки; крик и гром…
Но прут казаки напролом –
И янычары отступили.
Гамалия по Скутари,
Словно вихрь, гуляет.
Сам темницу разбивает,
Кандалы снимает.
«Вылетайте, соколята,
На свободу снова!»
Встрепенулись соколята
От родного слова.
Ночь смотрела беспокойно
В улицы кривые:
Знать, она казачью удаль
Видела впервые.
Не пугайся, полюбуйся
На пир небывалый! –
Что ж темно так, если праздник
Наступил немалый?
Мы не воры с Гамалией,
Чтобы есть нам сало
В темноте. «Засветим, хлопцы!» –
И взлетает пламя.
И Скутари – весь в пожаре
Вместе с кораблями.
Очухалась Византия,
Видит – пламя хлещет.
И спешит она на помощь,
Зубами скрежещет.
Ревёт, лютует Византия,
Руками берег достаёт.
Достала, гикнула, встаёт
И – на ножах в крови застыла.
140
Скутари, словно ад, пылает,
Через базары кровь течёт,
Босфор широкий доливает.
Казаки, устали не зная,
Как птицы чёрные, летают:
От них и ветер не уйдёт.
Их даже пламя не берёт!
Напором яростным и смелым
Ломают стены там и тут
И в шапках золото несут.
Но вот к концу подходит дело,
Казаки сходятся; сошлись
И от пожара закурили;
За вёсла весело взялись
И – только волны забурлили.
Плывут себе, будто дома,
Будто недалече.
Дружно песню запевают,
Как водится в Сечи:
«Атаман наш Гамалия
Неудач не знает,
Вместе с хлопцами своими
По морю гуляет,
Славу добывает,
Из турецкой из неволи
Братьев вызволяет.
Как примчался он в Скутари
Из родной краины,
А в Скутари – запорожцы
Ждут лихой кончины.
Ой, как крикнул Гамалия:
– «Будем жить мы с вами!
Будем жить мы, будем пить мы,
Воевать с врагами;
Курени свои покроем
Бархатом, коврами».
Запорожцы вылетали,
В поле жито жали.
Жито жали, в копны клали,
141
Песню запевали:
«Слава тебе, Гамалия,
На весь свет широкий,
На весь свет широкий,
На всю Украину.
Что пришёл ты нам на помощь
В лихую годину!»
Поют себе, плывут назад,
Плывёт последним Гамалия:
Он, как орёл, своих орлят
Сам стережёт в часы ночные.
Но не погналась Византия:
Она боялась, что сожжёт
Чернец1 – её Галату2 снова,
Иль на море Иван Подкова
На поединок позовёт.
Так плывут они. А солнце
Воду красит, золотит.
А вода под байдаками
И клокочет, и бурлит.
Гамалия, ветер веет,
Наше море – с нами!
Вот оно! – и запорожцы
Скрылись за волнами.
Перевод М. Исаковского
С.-Петербург, 1842
СОВА
Родила казачка сына
В зелёной дубраве.
Дала сыну кари очи
Да чёрные брови.
1 Чернец – по всей вероятности, Шевченко имел в виду гетмана Сагайдачно-
го, предполагая, что он остаток своей жизни прожил в монастыре, где и умер. На
самом деле Сагайдачный умер в 1622 году от ран, полученных в бою при Хотине.
2 Галата – предместье Стамбула.
142
Укрывала, пеленала,
Всех святых просила –
Счастья вымолить хотела
Для первенца-сына.
Приговаривала тихо:
– Пошли тебе, боже,
Всего, чего мать родная
Дать тебе не может…
До восхода брала воду,
В той воде купала.
До полночи колыхала.
Песню напевала:
Люленьки-люли…
Спи, мой сынуля,
Счастье кукушка
Мне предсказала –
Жить мне до сотни
Лет насчитала.
Жить – не журиться,
Ходить в нарядах,
Сына родного
Растить на радость.
Молодец будет
Почище князя,
Выше тополя,
Крепче вяза,
Гибкий, дебёлый,
Добрый, весёлый.
Растила не даром –
Найду тебе пару:
Подстать сыночку –
Купеческую дочку;
Впору сыночку –
Сотника дочку.
В черевичках дорогих,
Хороша собою.
По светлице ходит павой.
Говорит с тобою.
Ходят рядом молодые.
В хате – рай небесный.Мать любуется – и сердцу
От радости тесно.
Ой, сыне, мой сыне,
Ой, кто мне ответит:
Есть ли лучше на Украине.
Во всём белом свете?
Не бывало и не будет –
Полюбуйтесь. Люди.
Нету лучшего… А долю
Сам себе добудет!
Ой, кукушка, ты кукушка,
Зачем куковала,
Жизни сладкой, беспечальной
Сто лет насчитала?
Разве может быть на свете
Послушная доля?
Разве может мать родная
Кликнуть долю с поля?
Малым детям кликнуть счастье
И талан и волю?..
Кликнешь долю, а недоля
Сторожить их будет
На дороге, без дороги,
Повсюду, где люди.
Любовалась мать родная
Подрастающим сыном.
Той порой отец-кормилец
Белый свет покинул.
Он жену вдовой оставил,
Сына – сиротою.
Нелегко им жить досталось
С горем да с нуждою.
Побрела вдова к соседям,
Кланяется, плачет.
Присудили ей соседи,
Чтобы шла батрачить.
Порешили – присудили.
Покинула хату
144
И пошла за хлеб насущный
Служить у богатых.
Дни и ночи убивалась,
Подати платила,
Убивалась в одиночку
Жупанок купила,
Что дитя, хотя и вдовье,
В школу всё ж ходило.
Ой ты, доля, моя доля,
Ой, житьё ты худое!
Ходишь следом за вдовою
Торною тропою.
Ходишь, бродишь да рыщешь,
Как оборванный нищий.
Богачу вода и в гору
Потечёт послушно.
А бедняге и в овраге
Рыть криницу нужно.
У богатого – ребята,
Что твоя картинка.
У вдовы один мальчонка –
И то, как былинка.
Но дождалась мать-батрачка,
Вырастила сына.
Ни красою не обижен,
Ни умом, ни силой.
Как у бога за дверями,
Вдова отдыхала.
Сохли первые невесты
По нему бывало.
Дочь родителей богатых
Ждала втихомолку.
Только зря платок на память
Вышивала шёлком.
Пришло горе из-за моря…
Зашумели сходки.
Хлопцам-рекрутам надели
На ноги колодки.
145
Повезли их утром в город
На дрогах скрипучих.
Следом матери, невесты
Шли в слезах горючих.
На каждом привале
Посты выставляли.
Мать-вдову взглянуть на сына
Близко не пускали…
Вот доставили к приёму,
До нага раздели,
Глядь – хромые да больные
У богатых дети,
Недомерки да калеки,
Ни росту, ни стати.
Тот горбатый, тот женатый,
Тех четверо в хате.
Непригодны! – отправляйтесь
Домой на полати.
У вдовы один был сын –
Годен! – ровно под аршин.
Вновь пришлось покинуть хату –
Как прожить иначе?
И пошла вдова-старуха
К евреям батрачить.
У крещёных нету места –
Стара, ненадёжна.
Уж просила б христа-ради –
Сунуть корку можно.
Христа-ради… Не дай, боже,
Чтоб тому случиться:
Попросить у богатея
И воды напиться.
На письмишко по копейке
Копила, сбирала.
Написала сыну в войско –
Будто легче стало.
Будто легче… Но проходит
И зима и лето.
146
Год за годом – пять и десять –
Нет и нет ответа.
Нету вести. Снарядилась
Старуха в дорогу,
Злых собак дразнить котомкой,
Одёжей убогой.
По селу прошла за выгон –
К полевым воротцам.
День и ночь сидит и смотрит;
Может, сын вернётся.
Ждёт-пождёт. Не слышно сына.
У дороги – глухо.
Похудела, потемнела,
Не узнать старухи.
И кому её такую
Узнавать неволя?
Так сидит себе, тоскует.
Да глаза мозолит.
Дни идут, проходят ночи, –
Минули все сроки –
Не видать солдата-сына.
Пусто на дороге…
Над водою в тихий вечер
Чуть шумит камыш сухой.
Ожидает мать-старуха
Сына к ужину домой.
Над водою в поздний вечер
Ветерок осоку гнёт.
В тёмной роще на свиданье
Казака дивчина ждёт…
Над водою ветер веет,
Нагибает лозы.
Мать родная и дивчина,
Петь, как прежде, стала.
А поплакала родная –
В голос зарыдала.
И молилась, и рыдала,
Кляла всё на свете, –
Горько с вами, тяжко с вами,
Родимые дети!
147
Вдовьи высохшие руки
К небу поднимала,
Злую долю проклинала,
Бога призывала…
То как будто онемеет
В думе безотрадной;
На пустынную дорогу
Смотрит, смотрит жадно.
Вот проезжий, вот прохожий
Держит путь куда-то.
«Не видали ль, не встречали
Моего солдата?..»
«Не видали, не слыхали», –
Отвечали старой.
Уж и спрашивать устала,
Плакать перестала…
Помутилася от горя,
От лихой кручины.
Подобрала у дороги
С земли кирпичину
И сидит и напевает,
Как над зыбкой сына:
«Змея хату подпалила,
Детям каши наварила.
Лапти новые сплела.
Малым детям раздала…
Гуси-лебеди летели,
Опустились, посидели,
Полетели через дол,
На кургане орёл…
На кургане среди ночи
Он клюёт казачьи очи.
А дивчина молодая
Мила-друга ожидает…»
По задворкам спозаранку
Черенки сбирала:
Всё гостинцы да подарки
Сыну запасала.
148
А в ночи, полуодета,
Страшная, худая,
По селу она ходила,
Что-то напевая…
Люди добрые ворчали –
Спать, мол, не давала
Мол, крапиву под их тыном
Да бурьян топтала.
Дети глупые гонялись
Следом за вдовою.
И дразнили для потехи
Старою совою.
Перевод А. Твардовского
С.-Петербург, 1844
ХОЛОДНЫЙ ЛОГ
Всем дано своё нам горе,
У меня есть горе;
Не своё хоть, взято в людях,
Но всё-таки горе.
Что б, кажись, о том нам думать,
Что давно минуло,
Пробуждать, что было прежде?
Ладно, что заснуло!
Хоть и Лог тот! До него уж
Тропки не осталось
Самой малой, и сдаётся,
Что и не ступала
Там ничья нога, – а вспомнишь,
Была и дорога
Из обители старинной1
До страшного Лога.
Там когда-то гайдамаки
Табором стояли,
Снаряжали самопалы,
Копья заостряли.
1 Поэт имеет в виду Митрошинский монастырь, расположенный в лесах близ
Чигирина. Здесь готовилось гайдамацкое восстание 1768 года.
149
Как с креста святого сняты,
Стали в Лог сбираться
И отец, и сын, и братья,
За одно сражаться
С хищным ворогом, с тобою,
Злобный Лог жестокий.
Где ж ты, путь, что был протоптан
В страшный Лог глубокий?
Сам зарос ли тёмным лесом?
Иль загородили
Палачи иные, чтобы
Люди не ходили
Совещаться: что им делать
С новыми панами,
Людоедами лихими,
Не как с поляками?
Заградите ль? Ведь над Логом
Железняк летает,
Умань тайно озирает,
Гонту поджидает.
Ох, не прячьте, не топчите
Божьего закона!
Не зовите преподобным
Лютого Нерона!
Не хвалитеся святою
Царскою войною:
Вы не знаете и сами,
Что царишки строят!
А кричите, что несёте
И душу, и шкуру
«За отечество»! Ей-богу,
Овечья натура!
Дурень шею подставляет,
А за что, не знает,
Да, презренный, ещё Гонту
Дерзко презирает:
«Гайдамаки – не воины,
Разбойники, воры,
Пятно в нашей истории!»
Лжёте, людоморы!
150
Нет, разбойник не восстанет
За правду, свободу,
Ваши вовек он не снимет
С тёмного народа
Кандалы; он не зарежет
Лукавого сына;
Не прольёт горячей крови
Он за Украину!
Вы – разбойники лихие,
Алчные вороны!
По закону вы хотите
Святому закону
И землёй, всем людям данной,
И несчастным людом
Торговать? Поберегитесь,
Тяжко же вам будет.
Очень тяжко! Лгите детям
И брату слепому,
И себе, и посторонним,
Да не пресвятому!
В день ваш радостный над вами
Грянет голос бога,
И огонь повеет новый
С Холодного Лога!
Перевод Ф. Сологуба
М. Вьюнища, 1845
* * *
Ой, одна я, одна,
Как былиночка в поле,
Не дал воли мне бог
И ни счастья, ни доли.
Лишь красу дал мне бог,
Дал мне карие очи,
Я их выплакала
В одинокие ночи.
Уж ни братика я,
Ни сестрички не знала,
151
Меж чужими взросла,
Да и вянуть уж стала…
Где же суженый мой?
Где вы, добрые люди?
Мне их нет… Я одна,
А друзей и не будет!..
Перевод Ф. Сологуба
В каземате. С.- Петербург, 1847
* * *
За байраком – байрак1,
Дальше – степь и могила;
Из могилы казак
Встаёт старый, унылый.
Он один лишь встаёт,
Ночью степью идёт,
Грустно песню поёт:
«Наносили земли
И домой все ушли, –
И про нас позабыли.
Триста всех, как стекло,
Наших братьев легло;
Нет покоя в могиле!..
Как в неволю гетман
Запродал христиан, –
Мы же братьев и гнали.
И зарезали их!..
Кровью братьев родных
Землю мы поливали;
Так все в братней крови
И в могилу легли…»
Замолчал и с тоской
Он поник головой.
Опершись на копьё,
Вспоминая житьё
Прежних дней, и рыдал,
И на Днепр взор бросал, –
1 Байрак – лесной овраг.
152
Глухо волны шумели;
Эхо лесом прошло, –
Там, где было село,
Петухи уж пропели, –
Провалился казак,
Встрепенулся байрак,
Застонала могила!..
Перевод И. Белоусова
В каземате. С.-Петербург, 1847
* * *
Мне право, всё равно – я буду
На Украине жить, иль нет.
Меня вспомянут иль забудут
В снегах, в далёкой стороне –
До этого нет дела мне.
В неволе вырос меж чужими
И неоплаканный своими.
В неволе плача, я умру
И всё с собою заберу.
Следа я не оставлю ныне
На нашей славной Украине,
На нашей – не своей земле.
Родной отец не скажет сыну
О том, как я в неволе жил:
«Молися, сын, за Украину
Когда-то он замучен был».
Мне всё равно – молиться будет
Тот сын или нет… И лишь одно,
Одно лишь мне не всё равно:
Что Украину злые люди,
Лукавым убаюкав сном.
Ограбят и в огне разбудят…
Ох, это мне не всё равно!
Перевод В. Звягинцевой
В каземате. С.-Петербург, 1847
153
Н. КОСТОМАРОВУ1
Играя, солнышко скрывалось
В весенних тучках золотых.
Гостей закованных своих
Тюремным чаем угощали,
И часовых переменяли,
Синемундирных часовых.
С дверями, что всегда закрыты,
С решёткой на моём окне
Немного свыкся я… И мне
Не жалко было пережитых,
Давно схороненных, забытых,
Моих кровавых тяжких слёз…
А их немало пролилось
В пустое поле… Хоть бы рута2,
А то ни травки не взошло!
И вспомнил я своё село…
Кого со мною разлучили?
Отец и мать мои в могиле –
И грустью сердце запеклось:
Никто меня не вспоминает…
Вдруг вижу: брат, твоя родная
Старуха-мать3 черней земли
Идёт, едва-едва шагает…
И стал я господа хвалить.
Хвалить его я буду снова
За то, что не с кем мне делить
Мою тюрьму, мои оковы…
Перевод В. Звягинцевой
В каземате. С.-Петербург, 1847
1 Н. И. Костомаров (1817–1885) – русский и украинский историк, писатель,
член-корреспондент Петербургской Академии наук (1876). Член Кирилло-Мефо-
диевского братства. Был арестован в 1847 году. Шевченко часто встречался с ним
в 1846–1847 годах.
2 Рута – растение.
3 Старуха-мать – мать Н. И. Костомарова, бывшая крепостная.
154
ТРИ ДОРОГИ
Три широкие дороги
Пролегли куда-то…
С Украины на чужбину
Шли – ушли три брата.
Мать покинули родную;
Тот жену покинул,
Тот – сестру, а самый младший –
Милую дивчину.
Посадила мать-старуха
Три ясеня в поле,
А невестка – стройный тополь
На степном раздольи.
Три явора1 посадила
Сестра при долине,
А дивчина молодая –
Красную калину.
Ой, засохла та калина,
Яворы пропали.
Не поднялся стройный тополь,
Ясени завяли.
Не идут назад три брата, –
Плачет мать родная,
Плачет жинка с малышами,
Долю проклиная.
А сестра искать уходит
Братьев на чужбину.
А дивчину молодую
Кладут в домовину2.
Не идут назад три брата,
По свету блуждают.
Три широкие дороги
Травой зарастают.
Перевод М. Исаковского
В каземате. С.-Петербург, 1847
1 Явор – чинара.
2 Домовина – гроб.
155
* * *
Вишнёвый садик возле хаты,
Хрущи над вишнями снуют.
С плугами пахари идут,
Идут домой, поют дивчата,
А матери их дома ждут.
Семья собралась возле хаты,
Звезда вечерняя встаёт,
И дочка ужин подаёт,
А мать журила б, да проклятый, –
Ей соловейко не даёт.
Мать уложила возле хаты
Ребяток маленьких своих,
Сама заснула возле них.
Затихло всё. Одни девчата
Да соловейко не затих.
Перевод Н. Ушакова
В каземате. С.-Петербург, 1847
N.N.
Тогда мне лет тринадцать было1,
За выгоном я пас ягнят.
И то ли солнце так светило,
А может просто был я рад
Чему-то. Всё мне было мило,
Как рай небесный.
Уже давно на полдни звали,
А я в бурьяне, в тишине,
Молился богу, и едва ли
Хоть раз ещё на свете мне
Так сладко, радостно молилось,
Так душу чистую влекло.
Казалось, стадо и село
И даже небо веселилось
1 Автобиографическое стихотворение. Дивчина – очевидно, Оксана Ковален-
ко. Подруга отроческих лет поэта. О ней вспоминает Шевченко в ряде глубоко про-
чувствованных стихотворений.
156
И солнце грело – не пекло.
Да не долго солнце в небе
Ласковое было:
Поднялось, побагровело,
Зноем опалило.
Осмотрелся, как спросонок:
Земля постарела.
Даже небо голубое –
И то потемнело.
На ягнят я оглянулся –
Чужие ягнята.
Оглянулся я на хату –
Нет у меня хаты.
Ничего господь мне не дал!..
Горький и убогий,
Я заплакал… А дивчина
У самой дороги,
От меня неподалёку,
Посконь выбирала –
Услыхала, что я плачу,
Пришла, приласкала.
Слёзы вытерла мальчонке
И поцеловала…
Лучи другие засияли,
И снова небо, степь и дали
Моими стали. Мир был мой.
И мы, шутя, смеясь, погнали.
Чужих ягнят на водопой
Чудно! А вспомню – и сегодня,
Тоска наполнит грудь мою,
Что не пришлось в таком раю
Жить век по милости господней.
Пахал бы я родные нивы,
Ни дум, ни мук бы я не знал –
Не слыл бы в мире юродивым,
Людей и бога б не проклял.
Перевод А. Твардовского
Орская крепость, 1847
157
* * *
Не греет солнце на чужбине,
А дома чересчур пекло;
И там жилось мне тяжело, –
На славной нашей Украине.
И сам я ласки избегал,
Её не зная; понемногу
Писал, бродил, молился богу
Да злое барство проклинал;
И в памяти моей всходили
Жестокой старины года, –
Христа повесили тогда,
А нынче бы его казнили!
Невесело в краю чужом,
И дома весело не будет.
Повсюду добрые есть люди!
Но всё-ж хотелось бы (да в том
Что проку!), чтоб в краю суровом
Стесать солдаты не могли
Мне гроб из дерева чужого,
Чтобы хоть горсточку земли
Сюда из-за Днепра святого
Святые ветры принесли,
Но вот и всё! Хотелось, люди,
Чтоб было так… Да что гадать!
Не стоит бога утруждать,
Когда по-нашему не будет!
Перевод Н. Ушакова
Орская крепость, 1847
А. О. КОЗАЧКОВСКОМУ1
Быль давних дней… Бывало в школе,
Как проглядит учитель-дьяк,
Я у него стяну пятак
(А я в то время чуть не голый,
Такой убогий был), куплю
1 А. О. Козачковский – врач, знакомый Т. Г. Шевченко.
158
Себе бумаги лист, сошью
Тетрадочку и в ней крестами
И завитушками с цветами
Кругом листочки обведу,
Перепишу Сковороду1
Или «Три царие со дары»2
И незаметно в бурьяне,
Чтобы никто не слышал, спрячусь
И распеваю их да плачу…
И вот опять пришлось мне
Таиться в старости с стихами,
Пестрить тетрадочку строками
Да петь и плакать в бурьяне
И горько плакать. Я не знаю,
За что господь меня карает…
В ученьи мучился, как рос,
В ученьи и седеть пришлось,
Среди ученья и умру я.
А всё за кражу пятака,
Что взял мальчишкой у дьяка,
Господь послал мне казнь такую…
Послушай же, орёл-казак,
Мой голубь, послушай,
Как мучаюсь в неволе я, –
Тоска давит душу.
Послушай, брат, и детишек
Поучай, чтоб знали,
Поучай, чтобы сызмальства
Стихов не писали.
Если же кто из них польстится,
Пускай это прячет,
Пускай себе в уголочке
И пишет, и плачет.
Но так, чтоб и бог не слышал
И ты не заметил,
Чтобы после за писанье
1 Г. С. Сковорода (1722–17940) – украинский философ, поэт, педагог.
2 Название стихотворения, написанного Г. С. Сковородой.
159
И он не ответил,
Как я теперь отвечаю –
В неволе страдаю.
Я в воскресенье по-за валами,
Как вор, прокрадываюсь в поле,
Талами1 выйду по-над Уралом
В раздолье степи, как на волю.
И разбитое, больное
Сердце встрепенётся,
Словно рыбка над водою, –
Тихо улыбнётся
И голубкой понесётся
Вдоль чужого поля,
И я будто оживаю
На поле, на воле.
И на гору высокую
Взойду – оглянуся,
И Украйну свою вспомню –
И вспомнить боюся.
И там – степи, и тут – степи,
Но здесь не такие;
Здесь рыжие и красные,
А там голубые,
Зелёные, расцвечены
Пёстрыми полями,
Высокими курганами,
Тёмными лесами.
А здесь – песни, талы, бурьян
И хоть бы на смех где курган
О днях минувших говорил…
Как будто здесь никто не жил!
Здесь спокон века и доныне
От нас таился край пустынный,
А мы нашли-таки его
И в нём уже твердыни строим,
А скоро и могил нароем, –
Всего наделаем, всего…
1 Талами – песчаными холмами, поросшими лозой.
160
О, моя доля! О, Украина!
Когда же вырвусь я из пустыни?
Или, быть может
(Не дай мне, боже!)
Умру в неволе?
И почернеет красное поле…
«Айда в казармы! Айда в неволю!» –
Как будто крякнет кто надо мною, –
И я очнулся. По-за горою
Крадусь обратно по-над Уралом,
Как вор, скрываясь по-за валами.
Вот у меня, мой друг, какое
Здесь воскресение святое.
А понедельник… Друг мой, брат!
В мой смрадный угол ночь приходит
И вереницу дум приводит.
Нахлынут думы, на стократ
Разнимут сердце, упованья
И то, чему не дам названья,
И всё развеют, разобьют…
И станет ночь; часы годами,
Веками глухо потекут…
Не раз кровавыми слезами
Глаза постелю обольют…
Перебираю дни и лета:
Кого я, где, когда любил,
Кому добром я послужил?
И никого, и никому на свете.
Как будто по лесу ходил.
А ведь была свобода, сила…
Но силу щедрость расточила.
В гостях свобода напилась,
У Николая заблудилась
И напиваться зареклась.
Не поможет, милый боже!
Не даром ведь люди
Говорят, что, как ни кайся,
Возврата не будет…
161
В ночи молюсь, чтоб рассветало,
Как воли, солнца очи ждут.
Сверчок замолкнет, зорю бьют, –
Молюсь, чтоб ночь скорей настала
Ведь на позорище ведут
Седого дурня – на ученье,
Чтоб знал своей свободы цену,
Чтоб знал, что дурня всюду бьют.
Минули годы лучшей доли,
Проходит молодость в неволе,
Надежда ж снова – за своё:
Опять мечтой томит до боли
И сердце жалобит моё.
Быть может, свет увижу вскоре?
Быть может, переплачу горе
И из Днепра воды глотну,
И на тебя, мой друг, взгляну
И буду снова, как когда-то,
В тиши своей уютной хаты
С тобою, друг мой, говорить.
Боюсь, боюсь себя спросить, –
Случится ль то когда-нибудь?
Иль, может быть, кину
Взор уж с неба на тебя, друг,
И на Украину?
А иной раз так бывает,
Что и слёз не станет,
И молился б я о смерти,
Но ты да Украйна –
Днепр с кручами – да надежда,
Что в сердце таится,
Не даёте, друг мой, богу,
О смерти молиться!
Перевод А. Колтоновского
Орская крепость, 1847
162
* * *
Как недоимки править, боже,
Ко мне на дальней стороне
Сошлись тоска и осень. Что же
Придумать, что же сделать мне,
Что мне затеять? По Аралу
Уж я брожу, тайком пишу
И, стихотворствуя, грешу.
И всё, что некогда бывало,
Припоминаю вновь, сначала
Записываю вновь подряд,
Чтобы тоска, как тот солдат,
Не лезла в душу… Стражник лютый
Не отстаёт ни на минуту!
Перевод Н. Ушакова
Кос-Арал, 1848
П. С.1
Злой мне не страшен: возле злого
И слава сторожем стоит;
Боюсь я доброго такого,
Что славу ту перехитрит.
И вспомнить тошно мне бывает
Готический с часами дом,
Дом над ободранным селом,
И шапочку мужик снимает –
Лишь флаг завидит: значит, пан
По саду с челядью гуляет,
Гуляй, откормленный кабан!
Гуляй, бездельник! Добрый пан,
Потомок дурня с булавою,
Он чистокровный патриот,
И он христианин душою;
1 В этом стихотворении Шевченко пишет об украинском помещике П. П. Ско-
ропадском, который был «потомком дурня с булавою» – гетмана Ивана Скоропад-
ского (начало ХVIII в.). Этот помещик был предком царского генерала Павла Ско-
ропадского, который в 1918 году немецкими оккупантами и украинскими контрре-
волюционерами был провозглашён гетманом. Бежал из Украины вместе с немцами.
163
Он в Киев ездит каждый год,
Он в свитке ходит меж панами,
В шинке сидит он с мужиками
И корчит вольнодумца здесь.
Хоть напечатай, – вот он весь!
А там в селе своём дивчаток
Перебирает он. А там
Своих же байстрюков с десяток
В году крестить он носит в храм,
И только-то. Житьё паскуде!
Зачем не так его зовут?
Зачем его не заплюют?
Зачем не топчут? Люди, люди!
Вам колбасы гнилой подать –
Так вы свою родную мать
Уступите… Что мне до злого,
До пьяного Петра хромого, –
Безмерно страшно за людей,
Детей. Юродивых детей!
Перевод П. Панченко
Кос-Арал, 1848
* * *
И сонные волны, и мутное небо,
На берегу в далёкой мгле
Камыш, как будто бы навеселе,
Без ветра гнётся. Боже! Где бы
Узнать, – придётся ль долго мне
В моей незапертой тюрьме,
Над никудышным этим морем
Тоской томиться, мыкать горе?
Молчит засохшая трава,
Лишь гнётся, будто бы жива,
Не хочет правду мне открыть…
А больше некого спросить.
Перевод Н. Ушакова
Кос-Арал, 1848
164
* * *
И вырос я в чужом краю,
И вот седею на чужбине;
И одинок я, как в пустыне.
И оттого мечту мою
Наш славный край и Днепр наш синий
Чаруют так. Но вижу сам,
Что правда; хорошо лишь там,
Где нас нет. В чёрную годину
Меня ненастье занесло
Туда, в родную Украину
И в то найлучшее село,
Где мать когда-то пеленала
Меня малюткой, не спала,
Гроши работой добывала
На свечи, в церковь их несла,
Пречистой ставила, молила,
Чтоб доля добрая любила
Её ребёнка… Благо, мать,
Что ты легла заране спать:
Не раз бы прокляла ты бога
За мой удел…
Как горя много
В хорошем том родном селе!
Земли чернее, по земле
В нём бродят люди. Поредели
Его зелёные сады,
Избушки белые осели;
Осокой заросли пруды;
Село как будто погорело,
Село как будто оглупело, –
Молчат – на барщину идут
И за собой детей ведут.
..............................................
И я, заплакавши, назад
Уехал снова на чужбину.
165
И не в одном селе родном, –
Везде на славной Украине
Людей гоняют под ярмом
Паны лукавые. Гнут спины
Свободных рыцарей сыны.
В неволе жить и умирать им.
А их презренные паны
Ростовщикам, своим собратьям,
Продать готовы и штаны…
Ох, тяжело страдая втайне,
В пустыне этой пропадать;
Но хуже, хуже на Украйне
Смотреть, и плакать, и молчать!
Когда не видишь тех страданий,
То кажется, что всюду рай,
Что счастлив мой родимый край.
Вот старый Днепр блестит в тумане
Улыбкой сыну,
Красуется, любуется
На всю Украину.
А над ним в садах зелёных
Раскинулись сёла,
А в весёлых этих сёлах
И народ весёлый…
Так бы, может быть, и осталось,
Если б не осталось
Панского следа на Украине…
Перевод А. Колтановского
Кос-Арал, 1848
* * *
Ой, баю, баю, качаю сына
И день, и ночь…
Пойдёшь ты, сын мой, по Украине,
Нас проклянёшь.
Сын мой, сыночек! Лихом отца ты
Не помяни!
166
Мне быть проклятой: – я виновата, –
Меня кляни!..
Меня не станет, – ступай не к людям, –
В рощу ступай:
Роща не спросит и не осудит, –
Там и гуляй.
Пойдёшь ты рощей – найдёшь калину,
Остановись!
Я так любила её… ты, сын мой,
Ей поклонись.
А как в селенье ты к хатам выйдешь,
То не томись,
А как с ребёнком ты мать увидишь,
То отвернись!..
Перевод В. Звягинцевой
Кос-Арал, 1848
* * *
Ой, чего ты почернело.
Зелёное поле?
«Почернело я от крови
За вольную волю.
Вкруг местечка Берестечка1
На четыре мили
Меня трупами своими
Казаки покрыли.
Да ещё меня покрыло
Вороньё с полночи –
Клюют очи казацкие,
А трупов не хочет…
Почернело, зелёное,
Я за вашу волю.
Я опять зазеленею,
1 Берестечко – город на Волыни (Украина). В 1651 году здесь произошло кро-
вопролитное сражение между поляками и восставшим казацким войском во главе
с Богданом Хмельницким. Предательство крымского хана (союзника Б. Хмельниц-
кого) и казацкой верхушки привело к поражению казацкого войска и гибели де-
сятков тысяч крестьян и казаков. После этого угнетение Украины поляками ещё
более усилилось.
167
А уж вам-то боле
Не вернуться из неволи, –
Вам судьба иная:
Вам пахать меня в оковах,
Долю проклиная».
Перевод В. Звягинцевой
Кос-Арал, 1848
* * *
Мне почта вновь не привезла
Желанных писем с Украины!
Меня за грешные дела
Карают может быть? Причины
Той кары неизвестны мне;
За что сердитый бог карает?
И знать не так уж важно мне!..
А сердце плачет, вспоминая
Всё грустное в далёком крае, –
Всё, что в родимой стороне
Случалось некогда со мною
В ещё недавние года.
Клялись мне в верности тогда,
Кто братом звался, кто сестрою, –
А разошлись, как туч гряда,
Друг друга слёз не удостоя.
И вот опять на склоне лет
Пришлось людей узнать… Нет, нет!
Бедняги все поумирали, –
Холера там, а то б прислали
Хоть лист бумаги…
От тоски да от печали,
Чтоб не видеть, как читают
Письма эти, погуляю,
Погуляю я над морем,
Поразвею своё горе,
Украину вспоминая
Да песенку напевая.
168
Скажет человек – обманет,
А она хитрить не станет, –
Обнадёжит, успокоит
И всю правду мне откроет.
Перевод Н. Ушакова
Кос-Арал, 1848
* * *
Ни на земле, ни в небесах
Не знаю ничего красивей,
Достойней матери счастливой
С ребёнком малым на руках.
Бывают иногда: смотрю я,
Любуюсь ею, и печаль
Охватит сердце вдруг. Мне жаль,
Мне больно за неё. Тоскуя,
Пред нею голову склоню я,
Как перед образом святым
Марии, матери прекрасной,
Что в мир наш бога принесла…
Ей всё легко теперь, всё любо,
Она в ночи не спит, встаёт,
Своё богатство стережёт.
И только ночь пойдёт на убыль –
Она опять над ним – и губы
Любовно шепчут: «Вот он, вот…
Мой сын». И за него с тревогой
Молитву посылает богу.
На улицу выходит с ним,
По улице идёт царицей,
Перед людьми добром своим,
Сокровищем своим гордится:
Мол, краше всех и лучше – мой!
И если кто на сына глянул –
Нет большей радости! Домой
Приносит своего Ивана
И думает, что всё село
169
Её лишь сыном любовалось,
Она ушла – и всё ушло
И ничего там не осталось.
Счастливая!
Года проходят.
И дети взрослые уходят,
Кто в ту, кто в эту сторону:
На заработки, на войну.
А ты осталась сиротою,
Одна ты, хворая, и плеч
Укутать нечем. Стынет печь,
Нетопленная по неделям,
И встать не можешь ты с постели.
Но всё – и думы, и мечты,
И все твои молитвы к богу –
За них, за сыновей…
А ты,
Другая мать, глухой дорогой
Бредёшь, боясь глаза поднять,
Великомученица-мать;
Несёшь дитя, от всех скрывая,
Ведь пташка малая любая,
И та увидит – и поймёт:
«Вон девушка свой грех несёт».
Бесталанная! А где же
Та краса былая,
Что все люди любовались,
Дивчину встречая?
Всё взяло дитя родное,
Тяжкий стыд да горе.
Бесприютная, идёшь ты
Из села в позоре.
Сторонятся все при встрече.
Как от прокажённой.
А сынок – такой он малый,
Такой несмышленый.
И когда ещё он скажет,
Когда пролепечет,
Слово «мама» – великое
170
Слово человечье.
Подрастёт – ему расскажешь,
Как была дивчиной,
Как тебя паныч лукавый
Обманул да кинул…
Не надолго легче станет,
Срок не за горами –
В люди сын уйдёт мальчонкой
Бродить со слепцами.
А тебя оставит нищей,
Чтоб собак дразнила,
Да ещё ругаться будет –
Зачем породила.
Да зачем в трудах и в горе
Кормила, растила…
Но навеки засыпая
Где-нибудь под тыном,
Нежным словом материнским
Помянешь ты сына.
Перевод А. Твардовского
Кос-Арал, 1848
* * *
И золотую, дорогую
Мне вспомнить, знаете, не жаль
Всю молодость мою былую.
А всё же иногда печаль
Найдёт, и плачешь от обиды!..
Особенно когда увидишь,
Что деревенский мальчуган,
Как с ветки сорван, бос и рван,
И одинёшенек, под тыном
Сидит в заплатанной холстине.
Мне кажется, что это я,
Что это молодость моя.
И мнится, что в широком поле
Он никогда не встретит воли,
Привольной волюшки: что так
171
Напрасно, даром пролетят
Все лучшие его года;
Что бесприютным будет где-то
Скитаться он на белом свете,
Пойдёт батрачить, а потом
Его, чтоб зря он не томился,
Чтоб где-нибудь да приютился,
Служить погонят с бритым лбом.
Перевод М. Зенкевича
Кос-Арал, 1848
* * *
Мы вместе некогда росли1,
Друг друга мы детьми любили,
А наши матери твердили,
Следя за малыми детьми:
«Вот будет пара!» Не дождались!
Они состарились, скончались.
Как в детстве разлучились мы
Да так и не встречались боле.
Меня и волей, и неволей
Носило всюду! Принесло
Лишь стариком к родному дому.
Когда-то ясное село
Теперь казалось мне седому
Каким-то тёмным и немым,
Таким же, как и я, седым.
И всё же в том селе, казалось,
Ничто с тех пор не приключалось,
Не выросло и не сгнило,
Не изменилось ничего:
И яр, и тополи, и поле;
Всё та же верба над водой
Склонилась скорбною вдовой
Вдали, одна в своей неволе;
Река, плотина и ветряк
1 Автобиографическое стихотворение, в котором Шевченко говорит о подруге
своих детских лет Оксане Коваленко.
172
За рощей крыльями мелькает;
А дуб зелёный, как казак,
Из рощи вышел и гуляет
Под горкой; и листву свою
Раскинул сад над той горою,
Где старики мои в покое
Лежат в тени, как бы в раю.
Кладбище дряхлое забыто…
Слова с крестов дождями смыты…
И не дождём, и не слова, –
Сатурн всё начисто стирает!..
Пусть старики мои вкушают
Покой в могилах!.. « – А жива
Оксаночка?» – я обращаюсь
Тихонько к брату. – «Кто она?»
– «С кудрявою Оксаной этой
Я в детстве некогда играл.
О чём ты, брат, затосковал?»
– «Я не тоскую. Убежала
Твоя Оксаночка в поход
С солдатами, да и пропала.
Вернулась, правда, через год,
Да что с того! Вернулась с сыном,
Острижена. Она в ночи
Бывало всё сидит под тыном,
Кукушкой стонет, иль кричит,
Или чуть слышно напевает
И словно косы расплетает.
Потом она опять ушла;
Куда ушла, никто не знает,
Ума лишилась и блуждает…
А что за дивчина росла, -
Какой красавицею строгой!
Да счастья ей господь не дал…»
А, может, дал, да кто украл
И обманул святого бога.
Перевод Н. Ушакова
Кос-Арал, 1849
173
* * *
Считаю в ссылке дни и ночи –
И счёт им теряю!
О, господи! Как печально
Они уплывают!
А года текут за ними
Ленивой водою,
И с собой они уносят
Доброе и злое…
И не спросят, а уносят, –
Не молись, не требуй, –
Никогда твоей молитвы
Не услышать небу.
В болотах тусклыми струями
Меж камышами, за горами
Три года грустно протекли;
Всего немало унесли
Из горницы моей унылой
И морю тайну обрекли;
И море тайну поглотило
Моё не злато-серебро, –
Мои года, моё добро,
Мою тоску, мои скрижали1;
На них – незримых – я в печали
Невидимым писал пером…
Пускай нечистыми струями
Текут себе меж камышами
Года невольничьи… А я!..
Таков обычай у меня!
И посижу, и погуляю,
На степь, на море погляжу,
О чём-то вспомню, напевая,
И в книжку песню запишу
Как можно мельче. Начинаю!
Перевод Н. Ушакова
Оренбург, 1850
1 Скрижали – в библии две каменные таблицы, на которых будто бы были на-
чертаны 10 заповедей Моисея.
174
* * *
Когда б вы знали, господа,
Где плачут люди, вы тогда
Своих идиллий не творили б
И бога всуе не хвалили б,
Не умилялись бы всегда!
За что, не знаю, называют
Мужичью хату божьим раем…
Там, в хате мучился и я,
Там первая слеза моя
Когда-то пролилась! Не знаю,
Найдётся ли у бога зло,
Что в хате той бы не жило?
А хату раем называют!
Её не назову я раем,
Убогой хаты в тихом гае1,
Где пруд – на рубеже села,
Там мать моя мне жизнь дала,
И с песней колыбель качала,
И в песне скорбь переливала
В своё дитя. Я в хате той
Не счастье и не рай святой –
Я ад узнал в ней… Там забота
Нужда, неволя и работа
И помолиться не дают.
Там ласковую мать мою
Свели в могилу, молодою,
Труд с непосильною нуждою;
Отец поплакал, вторя нам
(Мы, дети, были малы, голы) –
Но панщины ярем тяжёлый
Носил недолго он и сам.
Мы, как мышата, по дворам
Все расползлись. Трудясь для школы,
Таскал я воду школярам,
Покуда братьям лбы забрили,
1 Гай – роща.
175
Они на панщину ходили.
А сёстры…Сёстры!.. Горе вам,
Мои голубки молодые!
Куда бездомным вам лететь?
Росли в батрачках, всем чужие,
В батрачках до седин дожили,
В батрачках вам и умереть!
Дрожу, когда лишь вспоминаю
Ту хату на краю села!
Такие, боже наш, дела
У нас в раю, страшней не знаю
На праведной земле твоей!
Ад сотворили мы на ней
И чаем неземного рая!
В ладу мы с братьями живём,
Руками братьев нивы жнём
И их слезами поливаем,
А может быть… не утверждаю,
Мне кажется лишь… сам еси…
(Ведь без твоей же воли, боже.
В раю нам мучиться не гоже!)
Быть может, сам на небеси
Смеёшься, отче наш, над нами,
Совет держа тайком с панами,
Как править миром?.. Глянь туда:
Вон видишь, вербы у пруда, –
Сквозь гущину ветвей сверкает
Вода, белеет полотном,
А вербы никнут над прудом
И ветви лёгкие купают,
И тихо шепчут… Правда, рай?
А приглядись к нему, узнай,
Что там творится, что бывает!
Конечно, радость и хвала
Тебе, единому, за святость,
За дивные твои дела?
Нет, боже, не хвала, не радость,
А кровь, да слёзы, да хула,
176
Хула всему, всему! Не знают
Святого люди ничего!
Уже – ты слышишь? – проклинают
Тебя, владыко, самого!
Перевод А. Глобы
Оренбург, 1850
ЮРОДИВЫЙ1
Во дни фельдфебеля царя
Капрал Гаврилович Безрукий
Да пьяный унтер Долгорукий
Украйной правили2. Добра
Они изрядно натворили, –
Немало в рекруты забрили
Людей сатрапы унтера.
А всех усерднее Гаврилыч
С меньшим ефрейтором своим,
Отменно шустрым и лихим3,
Так весь народ замуштровали,
Что сам фельдфебель любовались
Муштровкою и всем другим
И «благосклонны пребывали
Всегда к ефрейторам своим».
А мы смотрели и молчали,
Скребли в безмолвии чубы, –
Немые, подлые рабы,
Холопы царские, лакеи
Капрала пьяного. Не вам,
Не вам, расшитые ливреи,
Доносчики и фарисеи.
За правду пресвятую встать
1 В основу поэмы положено действительное событие 40-х годов XIX века – пу-
бличная пощёчина в церкви киевскому генерал-губернатору Бибикову.
2 Фельдфебель – Николай I. Капрал Гаврилыч Безрукий – киевский военный
генерал-губернатор Д. Г. Бибиков, который в Бородинском сражении потерял пра-
вую руку. Долгорукий – генерал-губернатор Черниговской, Полтавской и Харьков-
ской губерний Н. А. Долгоруков.
3 Имеется в виду Н. Э. Писарев – правитель канцелярии киевского генерал-
губернатора, известный взяточник.
177
И за свободу. Распинать,
И не любить учились брата.
О род презренный и проклятый,
Когда издохнешь ты? Когда
И мы дождёмся Вашингтона
И правды нового закона?
Авось дождёмся. Будем ждать.
Не сотни нас, а миллионы
Полян, дулебов и древлян
Гаврилыч гнул во время оно;
А вас, почтенных киевлян,
И ваших милых киевлянок
Отдал своим профосам1 пьяным
В батрачки тот сатрап-капрал.
Вам горя мало. А меж вами
Нашёлся всё же некий малый,
Такой чудак оригинал,
Что в морду залепил капралу,
Да прямо в церкви. И пропало,
Как на собаке.
Так-то, так!
Нашёлся всё ж один казак
Из миллиона свинопасов,
Что всю империю смутил:
Сатрапу в морду закатил.
А вы, юродствуя, тем часом,
Покуда мучился капрал,
Вы объявили юродивым
Святого рыцаря. А бывший
Фельдфебель ваш, Сарданапал2,
Послал на каторгу святого,
А для побитого седого
Сатрапа «вечно» пребывал
Преблагосклонным…
И другого
Не вышло ничего, и драму
1 Профос – прежде военный полицейский служитель и палач.
2 Сарданапал – последний ассирийский царь, жестокий и развратный. Здесь
имеется в виду Николай I.
178
По тёмным закоулкам прямо
На свалку вынесли. А я…
О, ясная звезда моя! –
Меня из пут освобождая,
Ведёшь на свалку к Николаю
И светишь, и горишь над ним
Огнём невидимым, святым,
Животворящим. В смрадном хламе
Встают передо мной столпами
Его безбожные дела.
Безбожный царь, источник зла,
Гонитель правды, кат жестокий!
Что натворил ты на земле!
А ты, всевидящее око!
Знать, проглядел твой взор высокий,
Когда толпой в оковах гнали
В Сибирь невольников святых?
Как истязали, распинали
И вешали?.. А ты не знало?
Ты видело мученья их
И не ослепло?.. Око, око!
Не очень смотришь ты глубоко!
Ты спишь в киоте, а цари –
Да чур им, тем царям прожжённым! –
Пусть тешатся кандальным звоном, –
Я думой полечу в Сибирь,
Я за Байкалом гляну в горы,
В вертепы тёмные и норы
Без дна, глубокие, и вас,
Поборников священной воли, –
Из тьмы и смрада, и неволи,
Царям и людям напоказ,
На свет вас выведу, суровых,
Рядами длинными, в оковах.
Перевод А. Суркова
Нижний Новгород, 1857
179
ЖНИЦА
Она на барском поле жала,
И тихо побрела к снопам,
Не отдохнуть, хоть и устала –
А покормить ребёнка там.
В тени лежал и плакал он.
Она его распеленала,
Кормила, нянчила, ласкала,
И незаметно впала в сон.
И снится ей, житьем довольный
Её Иван; пригож, богат,
На вольной, кажется, женат: –
И потому что сам уж вольный.
Они с лицом весёлым жнут
На поле собственном пшеницу,
А детки им обед несут;
И тихо улыбнулась жница.
Но тут проснулась … Тяжко ей!
И спеленав малютку быстро,
Взялась за серп, – дожать скорей
Урочный сноп свой до бурмистра.
Перевод А. Плещеева1
С.-Петербург, 1858
* * *
Свете ясный! Свете тихий!
Свете дивный! Свете вольный!
Что ты гибнешь, свете-брате,
В золотой церковной хате,
Обманутый, закованный,
Поруганный, оплёванный,
Багрянцами2 закрытый
И распятием добитый?
Не добитый! Встрепенися
И над нами засветися!
1 А. Н. Плещеев (1825–1893) – поэт, один из первых переводчиков Шевченко.
В подлиннике это стихотворение озаглавлено «Сон».
2 Багрянцами – тканями багряного цвета.
180
Засветися!.. Будем лучше
С багряницы драть онучи,
Из кадил табак курити,
Печь иконами топити,
А кропилом будем, брате,
Пол мести в грядущей хате!
Перевод А. Безыменского
С.-Петербург, 1860
* * *
Повсюду мрак – житья не стало!
Душа-бедняга рано встала;
Попряла малость и легла
Вздремнуть, забыв о доле тяжкой,
А доля душу стерегла.
«Проснися, – молвит, – плачь, бедняжка!
Не встанет солнце. Мир во мгле!
И правды нету на земле».
Дурная воля обманула
Тебя, душа; заря встаёт
И за собою день ведёт.
Уж смущены тревожным гулом
Цари в своём всесильном зле…
И будет правда на земле!..
Перевод В. Звягинцевой
С.-Петербург, 1860
* * *
О, люди бедные земные!
Зачем же нужны вам цари?
Зачем же нужны вам псари?
Ведь люди вы, а не борзые!
То снег, то брызги дождевые,
Скользишь, дрожишь. В ночи Нева
Куда-то тихо пронесла
Под мостом тоненькую льдинку.
Иду в такую-то вот ночь,
181
Не в силах кашля превозмочь.
Смотрю: идут в плохой одёже
Дивчата, на ягнят похожи,
А дед, несчастный инвалид,
Плетётся сзади, ковыляет,
Как в загородку загоняет
Чужих овец… Да где же стыд?
И где же правда? Горе! Горе!
И ненакормленных и голых
Сироток, как овечье стадо,
Ведут («последний долг отдать»)1,
Их захотела видеть мать!
Что ж, будет суд? Суда ль не надо
Царям, правителям земли?
Иль будет правда меж людьми?..
Ей должно быть, ведь солнце встанет,
Всю грязь сожжёт и зла не станет.
Перевод Ф. Сологуба
С.-Петербург, 1860
МАРИЯ2
Радуйся, ты бо обновила
еси зачатыя студно.
Акафист
Пресвятой Богородице,
Икос 10.
Всё упование моё,
Пресветлая царица рая,
На милосердие твоё –
Всё упование моё,
Мать, на тебя я возлагаю.
Святая сила всех святых,
Пренепорочная, благая!
1 Стихотворение является откликом на смерть жены Николая I – Александры
Фёдоровны. Возможно, Т. Г. Шевченко видел, как воспитанниц одного из приютов
вели «последний долг отдать».
2 Печатается по: Пастернак Б. Собр. соч.: в 5 т. М.: Художественная литерату-
ра, 1989. Т. 2. С. 295–313.
182
Молюсь, и плачу, и рыдаю:
Воззри, пречистая, на них,
И обделённых, и слепых
Рабов, и ниспошли им силу
Страдальца сына твоего –
Крест донести свой до могилы,
Не изнемогши от него.
Достойно петая! Взываю
К тебе, владычица земли!
Вонми их стону и пошли
Благой конец, о всеблагая!
А я, незлобивый, воспою,
Когда вздохнётся легче сёлам.
Псалмом спокойным и весёлым
Святую долюшку твою.
А ныне – плач, и скорбь, и слёзы…
Души, убогой от рыданий,
Убогой данью предстою.
I
У плотника иль бочара
Иосифа того святого,
Жила Мария и росла.
Росла в батрачках, подрастала,
И выданья пришла пора;
Мария словно розан алый
В убогой хате расцвела.
Невзрачно было в бедной хате.
Но рая тихого светлей.
Бочар, батрачкою своей
Любуясь, как родным дитятей,
Бывало, знай, глядит в упор,
Забыв рубанок и топор;
И час пройдёт, и два пройдёт,
А он и глазом не мигнёт
И размышляет: «Сиротина!
Одна, ни дома, ни семьи!
Вот если б… Но года мои…
Да свет ведь не сошёлся клином!»
А та стоит себе под тыном
183
И белую волну прядёт
Ему на свитку к именинам
Или на берег поведёт
Козу с козлёночком болезным
И попасти и напоить.
Хоть то и даль, в краю окрестном
Ей по душе был божий пруд,
Широкая Тивериада.
И как она, бывало, рада,
Что нет запрета ей и тут
Дозволено без всяких пут
На пруд ходить. Идёт, смеётся…
А он по-прежнему сидит
И за рубанок не берётся.
Коза напьётся и пасётся,
И девушка одна стоит
И, на широкий пруд с пригорка
Поглядывая зорко-зорко,
Она печально говорит:
«Тивериада, посоветуй,
Скажи мне, царь озёр, открой,
Что дальше будет в жизни этой
С Иосифом и бедной мной?» –
И, молвив, сникла, как раина
От ветра клонится в яру.
«Как дочь, его я не покину,
Плечами юными своими
Я плечи старца подопру».
И так взглянула облегчённо,
Так выпрямилась сгоряча,
Что край заплатанный хитона
Спустился с юного плеча.
Такой красы земное око
Ещё не видело ничьё,
Но чёрное бездушье рока
По тёрну повело её.
Вот доля-то!
Она пошла
Вкруг пруда медленной походкой,
Лопух у берега нашла,
184
Покрыла сорванной находкой,
Как шляпой, бедную свою
Головку, горькую такую,
Свою головоньку святую,
И скрылась в роще на краю.
О, свет ты наш незаходимый!
О, ты пречистая в женах!
Благоуханный крин долины!
В каких полях, в каких лесах,
В расселине какого яра
Ты можешь спрятаться от жара
Огнепалящего того,
Что сердце без огня растопит
И без воды зальёт, затопит
Твоё святое существо?
Где скроешься от доли слёзной?
Нигде! Огонь прорвался, – поздно!
Разбушевался он, и вот
Напрасно сила пропадает.
Дойдёт до крови, до кости
Огонь тот лютый, негасимый,
И, недобитая, за сыном
Должна ты будешь перейти
Огонь геенский. То пророча,
Уже заглядывают в очи
Тебе грядущие огни!
Не сокрушайся. Отверни
Глаза от страшного обличья,
И лилии вплети в девичью
Косу иль мак, и ляг в тени
Под старый явор, и усни,
Покамест время.
II
Из рощи, краше звёзд ночных,
Выходит ввечеру Мария.
Вдали пред ней Фавор-гора,
Литая, как из серебра,
Вздымает ввысь бока крутые
И ослепляет.
185
Подняла
На тот Фавор свои святые
Глаза Мария – и козла
С козой из рощи увела.
Потом запела:
«Рай без краю, –
Тёмный лес!
Я не знаю,
Молодая,
Долго ль, боже,
Погуляю
Средь твоих чудес?»
И замолчала.
Кругом рассеянно взглянула,
Козлёнка на руки взяла,
Тоску минутную стряхнула
И зашагала, весела.
И, как младенца-недотрогу,
Того козлёнка, что ни шаг,
Трясла и тискала дорогой
И вскидывала на руках.
Укачивала, щекотала,
К груди, целуя, прижимала
И нянчила. И козлик льнул,
Как кот спросонок, не упрямясь,
Как котик ластился, покамест
И в самом деле не уснул.
Без устали версту-другую
Прошла она, чуть не танцуя.
Подходит, видит:
Смотрит вдаль
Её старик, в глазах печаль.
Сидит в тоске у палисада,
Встаёт, не отрывая взгляда.
«Где, – молвит, – пропадала ты,
Дитя, до самой темноты?
Да что уж, ладно, непоседа!
Пойдём в беседку, пообедай,
А после вместе посидим
186
С весёлым гостем молодым».
«Откуда гость?»
«Из Назарета.
Зашёл к нам переночевать.
И, слышно, божья благодать
На старую Елизавету
Вчерашним утром низошла:
Младенца-сына родила.
И старенький её Захарий
Иваном мальчика нарек.
Вот видишь ли…»
И на порог
Выходит гость чужесторонний,
Сияя писаной красой,
В белеющем, как снег, хитоне,
Высокий, стройный и босой.
И вот Марии боязливой
Отвешивает он поклон,
А та стоит, и всё ей в диво.
И свет над гостем, и хитон.
Она взглянула на сиянье
И, ни жива и ни мертва,
Коснулась, затая дыханье,
Иосифова рукава.
Потом глазами пригласила
Его во глубину шатра
И сыром козьим угостила,
Водой криничной из ведра.
Сама же не пила, не ела,
Но втихомолку, как сперва,
На гостя из угла глядела
И слушала его слова.
И те слова его святые
На сердце падали Марии,
И у бедняжки то и дело
От них кружилась голова.
«Во Иудеи искони
Того, – сказал он, – не бывало,
Что вы увидите. Равви,
Равви великого начала
187
На свежевспаханной нови
Посеяны, и мы не чаем,
Каким богатым урожаем
Взойдут и вызреют они.
Я возвестить иду мессию».
И помолилася Мария
Перед апостолом.
Горит
Костёр, тихонько дотлевая.
Иосиф праведный сидит
И думу думает.
Ночная
Звезда на небосклон взошла.
Мария встала и пошла
К колодцу по воду с кувшином,
И следом гость, покуда мгла,
Догнал её на дне лощинном…
С благовестителем часок
Прошли втроём ночною тишью
И двинулись домой, не слыша
От счастья под собою ног.
III
Всё ждёт и ждёт его Мария,
Всё ждёт и плачет. Молодые
Глаза и щёки и уста
Заметно вянут.
«Ты не та, –
Иосиф говорит с заботой, –
Не та, Мария, цветик мой,
С тобой случилось, дочка, что-то,
Венчаться надо нам с тобой,
А то… (Не приведи, бог, худа,
Подумал, но не молвил вслух.)
Обладим это, милый друг.
И скроемся скорей отсюда».
Навзрыд, сбираясь второпях,
Мария плачет и рыдает.
И вот они в пути шагают.
188
Старик с котомкой на плечах
Несёт продать на рынок кружку
И свадебный платок цветной
Купить в подарок молодой
И за венчанье дать полушку.
О старец, правдою богатый!
Не от Сиона благодать,
А из твоей смиренной хаты
Нам воссияла. Если бы
Пречистой ты не подал руку,
Рабами бедные рабы
Доселе гибли б мы…
О, мука!
О, тяжкая души печаль!
Не вас мне, горемычных, жаль,
Слепые, нищие душою,
А тех, что видят над собою
Топор возмездья – и куют
Оковы новые. Убьют,
Зарежут вас, душеубийцы,
И в окровавленной кринице
Напоят псов!
Куда ж пропал
Лукавый гость твой, гость недавний?
Зачем взглянуть не пожелал
На брак тот славный и преславный
И подменный? Не слыхать
Ни о самом, ни о мессии.
А люди ждут и будут ждать
Неведомо чего.
Мария,
Среди несчастья твоего
На что надеешься ещё ты?
На бога ли твои расчёты
И на апостола его?
Не жди спасенья ниоткуда,
Благодари и чти за чудо,
Что входишь венчанной женой
В дом плотника, что он с порога
189
Тебя не выгнал на дорогу
И ты за каменной стеной.
А то бы кирпичом убили…
В Ерусалиме говорили
Тихонько, что в Тивериаде
Какого-то мечом казнили
Или распяли на кресте
За проповеди о мессии.
«Его!» – промолвила Мария
И, радуясь своей мечте,
Пошла домой.
И рад особо
Старик, что девушки утроба
Скрывает праведную душу
За волю распятого мужа.
Итак, они идут домой.
Приходят в дом, живут неделю,
Но в доме нет у них веселья.
Он трудится над колыбелью
Своей работы, а она,
На поле глядя из окна,
Сидит за кройкою и строчкой
И крошечную шьёт сорочку –
Кому ещё?
IV
«Хозяин дома? –
Спросили со двора. – Указ
От кесаря, чтоб сей же час
Вы шли без всяких отговорок
Для переписи в Вифлеем!»
И, закатившись за пригорок,
Тот окрик стихнул вслед за тем.
Мария – тотчас печь лепёшки.
Запас опресноков спекла,
Сложила молча их в лукошко,
Со старым в Вифлеем пошла.
Идут они.
190
«Святая сила!
Спаси нас, боже, и помилуй!»
Взмолилась, утерев слезу.
Идут, смиряясь пред судьбою,
Идут, и тропкой пред собою
Козлёнка гонят и козу.
Их дома бросить нелегко;
И бог пошлёт в пути, быть может,
Ребёнка, – вот и молоко.
Не отбегая далеко,
Скотина ветки гложет.
За ней идут отец и мать
И начинают толковать.
«Протопресвитер Симеон, –
Не торопясь Иосиф начал, -
Мне сказывал: святой закон,
Что людям Авраам назначил,Восстановят мужи ессеи
В той силе, как при Моисее.
И верь! – прибавил, – не умру
Пока мессии не узрю!
Ты слышишь ли, моя Мария?
Придет мессия?» – «Он пришёл,
И мы уж видели мессию!» –
Мария молвила.
Нашёл
Старик в своей суме лепёшку
И говорит: «Поешь немножко!
Пока что будет, подкрепись!
Дорога дальняя, садись,
А я умаялся, присяду!»
Полудновать.
А солнце вниз
Всё шибче катится – и село.
И вдруг – невиданное дело,
Аж вздрогнул плотник: только мгла
На поле дальнее сошла,
Горящая метла с востока,
Над самым Вифлеемом, сбоку,
Метла косматая взошла
191
И степь и горы осветила.
И в этот миг, теряя силы,
Мария сына родила.
Того единственного сына,
Который нас от рабства спас
И, непорочный, неповинный
На крест пошёл за грешных нас!
Дорогой тою гнали стадо.
Их увидали пастухи
И взяли мать к себе, и чадо
Эммануилом нарекли.
А на рассвете в Вифлееме
На площади гудит народ:
Последнее приходит время,
Беда-напасть на нас идёт.
В толпе то громче пересуды,
То стихнув, ловят новый слух,
Как вдруг, вбегая: «Люди, люди! –
Кричит на площадь всю пастух, -
Пророчество Иеремии
Сбылось: пророк Исайя прав!
У нас, у пастухов, мессия
Вчера родился!..»
Прокричав:
«Мессия!.. Иисус!.. Осанна!..» –
Толпа остыла и нежданно
Рассеялась.
V
А через час
По Иродову приказанью
Введён был в город легион.
Тогда свершилось злодеянье,
Неслыханное испокон.
Ещё в кроватках детки спали,
В купелях воду нагревали,
Зря матери старались, знать:
Их больше не пришлось купать.
192
Уж в их крови легионеры
Ножи умыли, изуверы,
Как то могла земля принять?
Так вот, иная мать, смотри,
Что Ироды творят цари!
Мария и не хоронилась
С своим младенцем.
Слава вам,
Убогим людям, пастухам,
Что оберегли её и скрыли
И нам спасителя спасли
От Ирода! Что накормили
И, напоив, не поскупились
Ей дойную ослицу дать,
Хотя и горемыки сами;
И с сыном молодую мать
Пустились ночью провожать
Кружными тайными путями
На путь Мемфисский.
А метла,
Метла горящая светила
Всю ночь, как солнце, и плыла
Перед ослицей, что несла
В Египет кроткую Марию
И в мир пришедшего мессию.
Когда б на свете где хоть раз
Царица села на ослицу,
Сложили б про неё рассказ
И стали б на неё дивиться!
А эта на себе несла
Живого истинного бога!
Тебя, родная, копт убогий
Хотел купить у старика,
Да пала ты: видать дорога
Тебе не выдалась легка.
Вот, в Ниле выкупанный, спит
В пелёнках малый у обрыва,
Мать колыбель плетёт из ивы
193
Сидит, не утирая слёз,
И колыбель плетёт из лоз.
Иосиф наш трудолюбивый
Постройкой занят шалаша
Из срезанного камыша,
Чтоб было где укрыться ночью.
Вдоль Нила сфинксы, как сычи,
Таращат неживые очи,
И, выстроясь по нитке в ряд,
Отряды пирамид стоят
В песках сторожевым кордоном,
Давая фараонам знать,
Что божьей правды благодать
Означилась под небосклоном,
Чтоб фараонам не дремать.
Мария шерсть пошла мотать
У копта, а Иосиф старый
Взялся пасти овец отару,
Чтоб денег на козу собрать.
Проходит год.
Не унывая,
Святой наш старец день-деньской
Сбивает бочки в мастерской
Устроенной в углу сарая,
И знай мурлычет.
Ну, а ты?
Не плачешь ты, не напеваешь,
Гадаешь, думаешь-гадаешь,
На путь как сына навести,
Как в правде воспитать высокой,
Как уберечь от тьмы порока
И от житейских бурь спасти…
Ещё проходит год.
На травке
Коза пасётся, а малыш
С козлёнком возится под лавкой.
А на крыльце с куделью мать
Не может взора оторвать
194
От их веселья.
Вдоль забора
Старик едва плетётся в гору.
Был в городе, сбывал заказ
И по гостинцу всем припас.
Для сына пряник есть медовый,
Для матери – платочек новый,
К своим сандалиям ремни, –
Давно изношены они.
Вошёл, передохнул с устатку
И говорит:
«Не плачь, касатка,
Какую новость я узнал:
Жить Ирод долго приказал.
Наелся на ночь до отвала –
И поутру его не стало.
Такие, видишь ли, дела.
Вернёмся в сад наш за оградой.
Пойдём домой, моя отрада!»
«Пойдём!» – сказала и пошла
На Нил стирать бельё ребёнку.
Паслась коза, прильнув к козлёнку,
Иосиф сына забавлял,
Пока Мария в водах Нила
Ребёнку рубашонку мыла.
Потом в избе ремни размял
И пару добрых сплёл сандалий,
Потом они котомки взяли
В далёкий путь направив шаг
С младенцем малым на руках.
VI
Вот кое-как дошли до дому.
Не дай бог взору никакому
Наткнуться на такой разгром!
На что уж глушь! Ведь под защитой
Тенистой рощи хата скрыта.
А в хате этой всё вверх дном!
Придётся спать среди развалин.
Мария кинулась от них
195
К ключу, но как и он печален!
Здесь некогда в счастливый миг
С ней встретился тот гость красивый.
Как изменилось всё! Родник
Порос бурьяном и крапивой.
Марии горю нет границ!
Молись и волю дай моленьям!
В слезах кровавых павши ниц.
Вооружись долготерпеньем!
С отчаянья Мария там
Едва тогда не утопилась.
Что было б непрозревшим нам?
Дитя б без матери томилось,
И мы по сей на свете час
Не знали б правды, душегубы…
Но, время остановилось,
Мария горько сжала губы
И, прислонившись к стенке сруба,
Свободно выплакалась всласть.
В те времена Елизавета,
Вдова, с предместья Назарета
С Иваном маленьким жила
И приходилась им роднёю.
Вот ранней зорькою одною
Мария малого взяла
И с мужем в Назарет пошла
К той родственнице и вдовице
Внаймы из милости проситься.
Тем временем дитя растёт,
Растёт себе и подрастает,
Растёт, не ведая забот,
И с мальчиком вдовы играет.
Играли раз они у рва,
Две палки подобрали с краю
И тащат матерям к сараю
С преважным видом на дрова.
Знай наших, мол (известно – дети),
И просто загляденье эти
Весёлых мальчугана два.
196
И вот меньшой берёт нежданно
Вторую палку у Ивана
(Иван скакал на ней верхом)
И складывает их крестом,
Чтоб дома, видите, похвастать,
Что он уж мастер хоть куда…
Мария обмерла, когда
В руках у сына увидала
Тот крестик-виселицу.
«Стой! –
Вскричала мать, – недобрый, злюка
Тебя подбил на эту штуку.
Брось палки прочь, сыночек мой!»
И мальчик, материнским страхом
Ошеломлен и с толку сбит,
Святую виселицу махом
Швырнул и зарыдал навзрыд.
Он плакал в первый раз. Впервые
Лил эти слёзы ей на грудь.
Поглубже в сад, под тень Мария
С ним поспешила завернуть.
Там пестовала, целовала
Его без счёту, тормошила,
И коржик в рот ему совала,
Угомонила малыша.
Разнежившись от утешений,
Зевнул он, растянулся, лёг –
На материнские колени –
И задремал, как ангелок.
Он спит, и беспокойным оком
В слезах на сына смотрит мать,
Чтобы не вскрикнуть ненароком
И сна его не разогнать.
Крепилась, да не тут-то было:
Сама ту дрёму прервала.
Слезой упавшей обварила,
Кипящей каплей обожгла.
Свою печаль от сына прячет:
Но мальчика не обмануть;
Всё понял он – и к ней на грудь
Упавши, вместе с нею плачет.
197
Из заработков ли скопила,
Взаймы ли у вдовы взяла,
За четвертак букварь купила,
Ребёнка в школу отвела.
Сама б растила грамотеем,
Да неучёная была.
Учиться он ходил к эссеям,
А душу сына мать блюла.
С ним в класс Иван был отдан Вдовин.
Всем выдался Иван в него,
И так росли ребята вровень,
Так и учились.
Баловство
Не коренилось в мальчугане.
Он детских не любил проказ.
Бывало, в стороне держась,
Забьётся где-нибудь в бурьяне
И тешет клепку, – так мальцу
Хотелось помогать отцу.
VII
Ему пошла весна седьмая
(Постиг уже он мастерство).
Лежал Иосиф, отдыхая,
И любовался на него.
Какие у него задатки?
Каким займётся ремеслом?
Вот как-то, вёдра взяв и кадки,
Они отправились втроём
На ярмарку, да прямо в самый
Что ни на есть Ерусалим.
Хоть далеко, – они упрямы:
Там цены выгоднее им.
Пришли, расставили посуду.
Куда ж девался баловник?
Мать мечется и ищет всюду,
Нет сына, хоть кричи на крик.
Бежит в испуге в синагогу
Защиты попросить у бога.
И тут, – сокровище благих! –
198
Попав на сборище к раввинам,
Сидит он с личиком невинным
И, крошка, поучает их,
Как в свете жить, людей любить,
За правду стать, за правду сгинуть.
Без правды горе!
«Горе вам,
Учителя архиереи!..»
И удивлялись фарисеи
И книжники его речам,
А радость матери Марии
Неизреченна! Ведь мессия
Воочию пред нею сам.
С утра продавши весь товар,
Во храме помолились богу
И вышли холодком в дорогу,
Когда остыл полдневный жар.
Так и росли, так и учились
Святые деточки вдвоём,
И ими матери гордились.
Они тернистые пути
Избрали, вышедши из школы, -
Освобожденья путь тяжёлый,
Во имя божьего глагола,
Не устрашась, на крест пойти.
Иван в пустыне жил неведом,
А твой пошёл в народ.
За ним,
За сыном праведным своим,
Пошла и ты покорно следом,
Иосифа на склоне лет
Совсем покинув; сыну вслед
И ты пошла навстречу бедам.
Пока, скитаясь, не пришла
К самой Голгофе.
VIII
Ибо всюду
Святая мать за сыном шла,
199
На речи сына и дела
Смотрела и, дивясь, как чуду,
Издалека, наедине,
От счастья млея в стороне.
Бывало, он на Елеоне,
Присев, вздохнёт.
Ерусалим
В красе раскинется пред ним,
И блещет в золотом виссоне
Израильский архиерей
И римский золотой плебей!
И так он, сидя, заглядится
На иудейскую столицу,
Что час пройдёт, не вспомнит мать,
И два пройдёт, забудет встать,
И вдруг заплачет беспричинно.
Заплачет и она, в лощину,
К ключу спускаясь за водой.
С водой вернётся, успокоит
Стопы усталые омоет,
Даст пить, возьмёт хитон худой,
Зашьёт его и удалится,
Чтоб за смоковницей седой
От сына в стороне таиться
И охранять его покой.
А вот из города ребята,
Его любила детвора
И с ним по улицам с утра
Толпой ходила до заката.
Сбегались и на Елеон,
Вот и сейчас пришли резвиться.
«Святые!»- тихо молвил он,
Навстречу встав их веренице,
И подошёл, благословил,
И с ними сел, как встарь, играть,
В ребёнка превратясь опять.
Потом, повеселев душой,
Спустился с ними на закате
На проповедь в Ерусалим
Спасенье возвещать глухим.
200
Не вняли, – предали распятью!
Как распинать его вели,
Вокруг тебя на перекрёстке
Стояли дети и подростки,
А взрослые ученики
Поразбежались, как от плети.
«Пускай идёт, пускай идёт!
Вот так и вас он поведёт! –
Сказала ты, – Смотрите, дети!»
И наземь грохнулась с тоски.
Без сына опустел весь свет.
Ночуя под плетнями, позже
Вернулась ты в свой Назарет.
Вдову похоронили божью.
Чужими труп её зарыт.
Иван давно в тюрьме убит,
Иосифа не стало тоже,
Одна, как перст, лишь ты одна
Осталась в эти времена.
Уж как талан твой, видно, латан.
Трусливые ученики
Ушли от пыток в тайники,
И, выведав, где кто попрятан,
Ты стала собирать бедняг.
Однажды ночью в полном сборе
Они с тобой сидели в горе,
И ты, великая в женах,
Их малодушие и страх
Дыханьем огненного слова
Развеяла, как горсть половы,
И дух в их бренные тела
Святой свой вдунула. Хвала
И слава ввек тебе, Мария!
Воспрянули мужи святые
И в разные концы земли
Во имя мученика-сына
И памяти его невинной
Любовь и правду разнесли.
Ты ж после с голоду у тына
В полыни умерла. Аминь!
201
..............................................
А после смерти чернецы
Тебя одели в багряницу
И золочёные венцы
Тебе дарили, как царице.
Прибили и твою к кресту
Поруганную простоту,
И оплевали, и растлили,
А ты, как золото в горниле,
Такой же чистой, как была,
В душе невольничьей взошла.
Перевод Б. Пастернака
С.-Петербург, 1859
БАТРАЧКА
Поэма
ПРОЛОГ
В воскресенье, утром рано
Поле крылося туманом;
А в тумане на кургане,
Словно тополь, наклонилась
Молодица молодая,
Что-то к груди прижимая,
И с курганом говорила.
«Ой, туман на раздольи,
Ой, талан, злая доля!
Что меня ты не схоронишь
Здесь вот, среди поля?
Что меня ты не задавишь,
В землю ты не вдавишь?
Что моей злосчастной доли,
Веку не убавишь?
Нет, туман, давить не надо!
Схорони лишь в поле,
Чтоб никто не знал, не видел
Горькой моей доли!
202
Мать, отец есть, не одна я…
Ой, туман мой милый!
Не одна я, – ой, туман мой,
Братец, я родила!
Мой ребёнок, мой сыночек
Некрещён, бедняжка!
Я тебя крестить не буду, –
Горько сердцу, тяжко;
Люди добрые окрестят, –
Я и не узнаю,
Как зовут… Дитя родное!
Не брани меня! Молиться
Буду я долгу ночку,
Долю выплачу я с неба
И пошлю сыночку!»
И пошла, рыдая, полем,
За туманом скрылась,
И сквозь слёзы тихо-тихо
Пела, голосила,
Как в Дунай одна вдовица
Деток схоронила:
«Ой, в степи утром рано
Шла вдова вкруг кургана,
Там ходила, гуляла,
Яда-зелья искала.
Яда-зелья не нашла,
Двух сыночков привела,
Кумачом их повила
И на Дунай отнесла:
«Тихий, тихий Дунай!
Моих деток забавляй.
Песочек, ты желтей
Да прими моих детей,
Искупай, спеленай
И собой укрывай!»
I
Жил-был дед, да с ним баба,
Жили давно над прудом у дубравы,
203
Вдвоём хозяйство хутора вели,
Как деточки были,
Неразлучно жили.
С ранних лет они вдвоём ягнят пасли,
А потом повенчались
И достатка дождались,
Пруд, мельница, – обзавелись.
А в роще садик развели,
Роиться пчёлы стали, –
Всего не мало.
Да только не дал бог детей,
А уж смерть с косою у дверей.
Кто ж их в старости приветит,
Вместо сына станет?
Кто заплачет, кто схоронит?
Душу кто помянет?
Кто, проживши мирно, честно
В добрую годину
Благодарностью отплатит,
Как пристойно сыну?..
Тяжело с детьми водиться
В непокрытом доме.
Но стареть ещё печальней
В роскоши, в хоромах
И оставить, умирая.
И добро, и хату
Чужим людям, чужим детям
На смех, на растрату!
II
И дед, и баба в воскресенье
Сидели у избы скромненько,
И бел у них был весь наряд,
А солнце радовало взгляд,
Ни тучки в небе, стало тихо,
Как будто райский день теперь,
И в сердце притаилось лихо,
Как в тёмной роще дикий зверь.
204
Тосковать в раю вот этом
Им с какой же стати?
Старое ли это лихо
Вдруг проснулось в хате?
Побеждённое вчера ли
Шевелится снова?
Или, только-что возникши,
Жжёт их рай сурово?
Не знаю, в стариках тревогу
Что родило. Час настаёт,
Быть может, им сбираться к богу,
Да кто в далёкую дорогу
Им добрых коней запряжёт?
«Умрём мы, Настя, кто проводит
В могилу нас?» – «На ум не всходит!
Всё о том же я гадала,
Даже грустно стало:
Одиноко постарели…
Для кого достали
Всё добро своё?»
– «Постой-ка!
Слышишь? Кто-то плачет,
Как ребёнок, за калиткой!
Что же это значит?
Я уж знал, что что-то будет!»
С места вдруг схватились,
Да к воротам. Прибегают,
И остановились:
Перед самым перелазом –
Дитятко, повитый
Слабо, и лежит он, новой
Свиткою покрытый:
Мать, как видно, повивала, –
Хоть тепло, укрыла
Свиткой, может быть, последней!..
И над ним молились
Мои старцы. А сердечный
Словно умоляет:
Выпростал свои ручонки,
К ним их простирает,
205
Весь малюсенький… Замолк он,
Словно и не плачет.
Только хнычет. – «Что же, Настя?
Сердце-то что значит!
Предвещало! Вот и счастье
Дом теперь наполнит!
Пеленай-ка!.. Вишь, какой он,
В добрый час промолвить!
Неси в хату, – я ж на лошадь, -
Кинусь за кумами
В Городище».
Чудно что-то
Деется меж нами!
Один сына проклинает,
Из дому сгоняет;
Другой свечечку, сердечный,
Потом добывает,
Да рыдаючи становит
Перед образами:
Нет детей! Да, чудно что-то
Деется меж нами!
III
Так уж рады, что три пары
Кумовьёв набрали,
За вечерней окрестили
И Марком назвали.
Марк растёт. И дед и баба
И дохнуть боятся,
И не знают, что с ним делать,
И не наглядятся.
Год прошёл. Растёт ребёнок;
Дойная корова
Отъедается, тучнеет.
Раз вот, черноброва,
Молода да белолица,
Входит молодица
В благодатный этот хутор
В наймы попроситься.
206
«Что ж, – сказал, – возьмём-ка, Настя!»
– «Да, Трофим, конечно,
Мы ведь стары и недужны,
А ведь он, сердечный,
Хоть подрос уже ребёнок,
Только всё ж надо
Походить-таки за малым».
– «Да уж, видно, надо,
Потому, что я уж прожил
Век свой, слава богу,
Уходился. Что ж, бедняга,
Ты возьмёшь с нас много?
В год, или как?»
– «А что дадите…»
– «Нет же, дочка! Счётом
Надо брать с хозяев плату,
Плату за работу.
Ведь известно: не считаешь, -
И не сберегаешь.
Ну вот разве так, бедняга:
Ни ты нас не знаешь.
Ни тебя мы; поживёшь тут,
Оглядишься в хате.
Да и мы тебя увидим, -
Вот тогда о плате.
Так ли, дочка?»
– «Ладно, дядько!»
– «Ну, так просим в хату!»
Сговорились. Молодица
Рада, веселится,
Словно с паном повенчалась.
Добыла землицы.
Всюду, – около скотинки,
На дворе и в хате,
Вечером и рано утром;
Около ж дитяти
Вьётся, словно мать родная!
Марку головёнку
В будень, в праздник моет;
В чистой рубашёнке
207
Мальчик, что ни день, наряжен;
С ним поёт, играет,
Ладит возики, а в праздник
С рук и не спускает.
И дивятся дед и баба,
Оба хвалят бога.
А бессонная батрачка,
Потрудившись много,
Ночью долю проклинает,
Плачет горько, тяжко;
И никто-то не увидит
Частых слёз бедняжки,
Кроме маленького Марка.
Да и он не знает,
Отчего она слезами
Его умывает;
Он не знает, отчего же
Так его целует,
Недоест, недопивает,
Всё его балует.
Он не знает, – если в зыбке
Часом среди ночи
Он проснётся, ворохнётся,
То она уж вскочит
И укроет, перекрестит,
Тихо заколышет.
И в другой услышит хате,
Как ребёнок дышит.
Утром Марк к батрачке бедной
Ручки простирает,
Неусыпную он «мамой»
Ганну величает.
Марк не знает, и растёт он,
Растёт, вырастает.
IV
Немало лет перевернулось,
Воды немало утекло;
И в хутор горе завернуло
И слёз немало принесло.
208
Бабусю Настю схоронили
И еле-еле отходили
Трофима деда. Зло вошло,
Проклятое, да и заснуло.
На хутор снова благодать
Из леса тёмного вернулась,
Чтоб с дедом в хате почивать.
Вырос Марк и чумакует1,
Осенью он не ночует
Ни под хатою, ни в хате.
Уж пора невесту сватать.
Старый думает: «Кого ж бы?»
Просит он совета
У батрачки. А батрачка
Рада бы по свету
Поискать хоть и царевну:
«Зови Марка в хату!»
– «Ладно, дочка! Порасспросим,
Да и будем сватать».
Расспросили, погадали,
Да и за сватами
Марк пошёл. Вернулись скоро
Люди с рушниками,
Со святым обменным хлебом.
Панночку в жупане,
Кралю сватали такую,
Что хоть за гетмана,
Так не стыдно. Вот такое
Диво разыскали!
– «Вот спасибо! – старый молвит, –
А теперь, чтоб знали,
Надо это дело кончить.
Когда, где венчать-то,
Да и свадьбу. Да ещё что:
Кто им будет мать-то?
Не дождалась моя Настя!..»
Залился слезами.
1 Извозничает на волах; в старину чумаки возили на юг хлеб и привозили соль
и рыбу
209
А батрачка у порога,
Ухватясь руками
За дверной косяк, сомлела.
Тихо стало в хате;
Лишь батрачка лепетала:
«Матка… матка… матка!»
Через неделю молодицы
Коровай месили
В хуторе. А старый батько
Изо всей-то силы
С молодицами танцует
Да двор подметает,
Да прохожих и проезжих
Во двор зазывает,
Да наливкой угощает
И на свадьбу просит.
Так и бегает, хоть еле
Ноги его носят.
На дворе и в хате, всюду
Гуторят, хохочут;
Из каморки новой бочки
Катятся, грохочут.
И пекут и варят, всюду
Моют, да чужие
Здесь толпятся. Где ж батрачка?
Помолиться в Киев
Пошла Ганна. Просил старый,
Марк так плакал даже,
Чтоб за мать она осталась.
«Марк, никак нельзя же
Мне за мать сидеть на свадьбе:
Те богаты люди,
Я – батрачка; над тобою
Насмехаться будут.
Пусть господь вам помогает.
Пойду помолюся
Я мощам пречистым в Киев,
Да и вновь вернуся,
Если примете, к вам в хату.
Сколько станет силы,
210
Потружуся».
С чистым сердцем
Поблагословила
Она Марка и, заплакав,
Пошла за ворота.
V
Зашумела в хате свадьба,
Музыке работа
И подковам. Запеканку
На пол проливают.
А батрачка ковыляет,
В Киев поспешает.
Пришла в Киев не на отдых:
У мещанки стала,
Нанялась носить ей воду, –
Денег недостало
На молебствие Варваре.
Носила, носила,
Восемь гривен получила,
Марку откупила
Шапочку в святых пещерах
С головы святого,
Голова чтоб не болела
Марка молодого;
Перстенёчек у Варвары
Молодой достала
И, святым всем поклонившись,
Домой возвращалась.
Возвратилась. Катерина
С Марком выходили
За ворота, ввели в хату,
За стол посадили;
Напоили, накормили,
Что она видала,
Расспросили. Катерина
Ей постель постлала.
211
«И за что меня так любят?
За что почитают?
Боже, боже милосердный!
Может быть и знают?
Может быть, и догадались?..
Нет, не догадались.
Так уж добры…»
И батрачка
Тяжко зарыдала.
VI
Трижды реки замерзали,
Три раза вскрывались.
Три раза батрачку в Киев
Катря провожала,
Словно мать. Да и в четвёртый
Провела в дорогу,
Даже в поле, до кургана.
И молила бога,
Чтоб скорее возвращалась, –
Без неё ведь в хате
Что-то грустно, – как родная
Мать покинет хату.
Прошла уж первая неделя:
В воскресный день сидел Трофим
Перед избой, в сорочке белой,
В гречневике. А перед ним
С собакой внучек забавлялся,
А внучка Катерины взяла
Плахту и будто бы пошла,
Как гостья, к деду. Засмеялся
Старик и внучку принимал,
Как в самом деле молодицу.
«Куда ж ты дела паляницу?
В лесу кто разве отобрал?
Иль, может быть, и не спекла?
Да как тебе не стыдно было!»
Ан, глядь! – батрачка в двор вошла.
У старого откуда силы, –
212
С внуками бежит он к Ганне.
«Где ж Марк?» – в тревоге
Старого она спросила.
– «Всё ещё в дороге».
– «Еле я доковыляла,
Муки натерпелась.
Одинокой на чужбине
Сгинуть не хотелось.
Только б Марка мне дождаться!
Что-то тяжко стало…»
И гостинцы из котомки
Внучатам достала:
Для Ориночки монисто
Да монетки; ясный
Ей же, да из фольги1
Образочек красный;
А для Карпа соловейка
Да лошадок пара;
И четвёртый уже перстень
От святой Варвары –
Катре; деду для подарка
Три свечи святого
Воска; лишь себе и Марку
Никакой обновы
Не нашлося: не купила,
Денег недостало,
Заработать – захворала.
«Вот ещё осталось
Полбаранка!
По кусочку
Детям разделила.
VII
Вошли в хату. Катерина
Ноги ей умыла
И обедать посадила.
Ганна в утомленьи
1 Фольга – тонкие листочки металла, посеребренного, позолоченного или кра-
шеного цветным лаком.
213
Есть не может. – «Катерина!
Скоро ль воскресенье?»
– «Послезавтра». – «Так молебен
Заказать я рада
Чудотворцу Николаю,
Да подать бы надо
И за здравье, – Марк замедлил…
Может быть в дороге
Захворал, помилуй боже!»
Слезу льёт в тревоге
Из очей усталых, старых
Еле-еле встала
От обеда. – «Катерина!
Уж не та я стала:
Захирела, слабы ноги,
Я совсем больная.
Тяжко, Катя, умирая,
Знать: ты – всем чужая!»
Расхворалася бедняга,
Уж и причащали
И соборовали даже, –
Нет, не помогало.
Дед Трофим двором широким,
Как убитый, ходит.
Катерина с Ганны старой
И очей не сводит,
Катерина возле Ганны
Днюет и ночует,
А сычи в то время ночью
Не добро вещуют
На амбаре. И больная,
Не пройдёт часочка,
Тихо спросит, еле слышно:
«Катерина, дочка!
Марк-то, что же, не приехал?
Ох, когда б я знала,
Что дождуся, что увижу,
Я бы подождала!»
214
VIII
Марк плетётся с чумаками,
Идя, распевает,
Не спешит к хозяйству, – в поле
Он волов пускает.
Дорогое Катерине
Он везёт суконце,
И отцу – шелковый пояс,
Красный, словно солнце,
Ганне – кичку, – вся обшита
Золотой парчою,
Да платочек славный, алый
С белою каймою,
А ребятам – черевички,
Фиг да винограду,
А всем вместе – добрых красных
Вин из Цареграда
Три ведра везёт в бочёнке,
Да икорки с Дону, –
Всё везёт он, да не знает,
Что творится дома.
Марк идёт и не тоскует.
Дома, слава богу!
И, ворота отворяя,
Помолился богу.
«Слышишь, что ли, Катерина?
Так встречать беги же!
Уж пришёл. Беги скорее,
В хату приведи же!
Слава, спасе! Чуть дождалась!
Долго, долго ждала!»
«Отче наш» она тихонько,
Как сквозь сон, читала.
Вот волов дед выпрягает,
Ярма убирает
Расписные, а Катруся
Марка озирает.
«Где же Ганна, Катерина?
215
Что же не спрошу я.
Да жива ли?» – «Еле дышит,
Сильно недугует.
Так пойдём скорее в хату,
Пока выпрягает
Дед волов; она тебя ведь
Всё-то поджидает».
Входит Марк к батрачке в хату,
Стал он у порогу…
Испугался. Ганна шепчет:
«Слава, слава богу.
Подойди же, не пугайся!..
Ты уйди, Катруся!
Кое-что сказать мне надо,
Что сказать боюся».
Вот и вышла Катерина.
Марк склонился ниже
К изголовию батрачки.
«Марк мой! Погляди же,
Погляди же на меня ты!
Видишь – подурнела!
Я – не Ганна, не батрачка.
Я…» И онемела.
Плакал Марк и дивовался.
Вновь глаза открыла,
Пристально в него вгляделась, –
Слёзы покатились.
«Ты прости меня. Казнилась
Век в чужой я хате…
Ты прости меня, сыночек!
Я… ведь твоя мать я!»
Марк свалился.
Земля задрожала.
Он очнулся… мать обнять бы, –
Матери не стало!
Перевод Ф. Сологуба
Переяслав, 1845
216
КАВКАЗ
Кто даст главе моей воду и очесем
моим источник слёз; и плачуся и день и
нощь о побиенных…
(Иеремия, гл. 9, стих 10.)
Искреннему моему Якову де Бальмену1
За горами горы, тучами покрыты,
Засеяны горем, кровию облиты.
Спокон века Прометея
Там орёл карает,
Что ни день, долбит он рёбра,
Сердце разбивает.
Разбивает, да не выпьет
Крови животворной.
Вновь и вновь смеётся сердце
И живёт упорно.
И душа не гибнет наша,
Не слабеет воля,
Не скуёт души бессмертной,
Не осилит слова,
Не охает славы бога,
Вечного, живого.
Не нам с тобой затеять распрю,
Не нам дела твои судить.
Нам только плакать, плакать, плакать
И хлеб насущный замесить
Кровавым потом и слезами.
Кат издевается над нами.
А правде – спать и пьяной быть.
Так когда ж она проснётся?
И когда ты ляжешь
Опочить, усталый боже,
Жить нам дашь когда?
Верим мы творящей силе
Господа-владыки.
Встанет правда, встанет воля
1 Яков де Бальмен (1813–1845) – знакомый Шевченко, художник. Погиб на Кав-
казе, в сражении.
217
И тебя, великий,
Будут славить все народы
Вовеки и веки.
А пока струятся реки,
Кровавые реки!..
За горами – горы тучами повиты,
Засеяны горем, кровию облиты,
Там божьей милостию мы
Отняли у голодной голи
Всё, что осталось – вплоть до воли –
И вновь травим… Легло костьми
Солдат муштрованных немало.
А слёз! А крови! Напоить
Всех императоров бы стало,
Князей великих утопить
В слезах вдовиц! А слёз девичьих,
А материнских горьких слёз,
А слёз отцовских, слёз кровавых!
Не реки – море разлилось!
Пылающее море… Слава
Борзым, и гончим, и псарям,
И нашим батюшкам-царям –
Слава!
Слава синим горным кручам,
Ледниками скрытым!
Слава витязям великим,
Богом не забытым!
Вы боритесь – поборите!
Бог вам помогает,
С вами правда, с вами слава,
И воля святая!
Чурек1 и сакля2 – всё твоё,
Не выпрошенное мольбами.
За хлеб, за жалкое жильё
Не закуют тебя цепями.
1 Чурек – хлеб.
2 Сакля – жилище.
218
Послушай! Грамотеи мы,
Читаем господа глаголы, –
И от казармы и тюрьмы
Вплоть до высокого престола –
Мы ходим в золоте – и голы.
К нам в обученье! Мы сочтём,
Научим вас хлеб-соль почём.
Мы христиане: храмы, школы,
Все блага мира есть у нас.
Глаза нам только сакля колет:
Зачем она стоит у вас,
Не нами данная… и то,
Что солнце светит вам бесплатно,
Не нами сделано… и что
Чурек не кинем вам обратно,
Как псам… И хватит. Мы не турки,
Мы христиане. В Петербурге
Мы малым сыты… А зато,
Когда б вы с нами подружились,
То многому бы научились, -
У нас же и простор на то,
Одна сибирская равнина, -
А тюрем сколько! А солдат!
От молдаванина до финна –
На всех языках все молчат:
Все благоденствуют. У нас
Святую библию читает
Святой чернец и поучает,
Что царь свиней когда-то пас,
С женой приятеля спознался,
Убил его, но лишь скончался, –
И в рай попал. Вот как у нас
Пускают в рай! Вы не учёны,
Святым крестом не просвещены…
Но мы научим вас!.. Кради,
Рви, забирай –
И прямо в рай,
Да и родню всю приводи!
219
Чего мы только не умеем, –
Считаем звёзды, гречку сеем,
Браним французов, продаём
Или за карточным столом
Проигрываем крепостных…
Людей крещёных… но простых,
Мы не плантаторы, не станем
Мы краденое покупать,
Как те купцы! Мы по закону!
По апостольским заветам
Любите вы брата,
Суесловы, лицемеры
Господом прокляты!
Возлюбили вы не душу, –
Шкуре братней рады.
И дерёте по закону:
Дочке – на наряды,
На житьё – сынкам побочным,
Жене на браслетки,
А себе – про то не знают
Ни жена, ни детки.
За кого же был ты распят,
Сын единый божий,
В искупленье нам? За слово
Истины? Иль, может,
Чтоб глумленье не кончалось?
Так оно и сталось!
Часовни, храмы и иконы,
И жар свечей. И мирры дым,
И перед образом твоим
Неутомимые поклоны –
За кражу, за войну, за кровь, –
Ту братскую, что льют ручьями, –
Вот он, дарёный палачами
С пожара краденый покров!
Просветились! И решаем,
Свет открыт и этим
220
Показать им солнце правды –
Сим незрячим детям,
Всё покажем! Только дайтесь
В руки нам, и тут же –
Как прочнее строить тюрьмы,
Плесть нагайки туже –
Кандалы ковать, носить их
В сибирскую стужу, –
Всё поймёте, лишь отдайте
Родимые взгорья.
Остальное мы забрали –
И поля, и море.
И тебя загнали, друг и брат единый,
Яков мой хороший! Не за Украину, –
За её тирана довелось пролить
Столько честной крови! Довелось испить
Из царевой чаши северной отравы,
Друг мой незабвенный, истинный и правый!
Живою душою Украину люби,
Снова с казаками мчись над берегами,
Старые курганы озирай в степи,
Закрепи слезами дружбу с казаками,
Жди меня из ссылки, время торопи!
А покуда – мои думы,
Лютые невзгоды
Буду сеять я. Пусть крепнут
В споре с непогодой.
Украинский тихий ветер
Принесёт с росою
К дорогому другу думы
Братскою слезою.
И когда на них ты взглянешь
И читать их станешь, -
Вновь курганы, степи, горы
И меня помянешь.
Перевод П. Антокольского
Переяслав, 1845
221
Глава десятая
Поэтические произведения,
написанные Т. Г. Шевченко по-русски
В творческом наследии Т. Г. Шевченко значатся три поэтических
произведения, написанные на русском языке: «Песня караульного у
тюрьмы» ( из драмы «Невеста»), поэмы «Слепая» и «Тризна» или «Бес-
таланный». Поскольку до этого времени он писал на украинском язы-
ке, то вполне уместен вопрос: что же побудило служителя украинской
Музы писать стихотворения по-русски?
Ответ: трагическая гибель в 1841 году великого русского поэта
М. Ю. Лермонтова, которая до глубины души потрясла Тараса Григо-
рьевича. Он воспринял печальную весть близко к сердцу и вместе со
всей передовой интеллигенцией России воспринял уход М. Ю. Лермон-
това как тяжёлую и невосполнимую утрату для русской литературы.
И это вполне объяснимо: произведения поэта, в которых звучали не-
годующий гнев и протест против произвола царского самодержавия,
которые блистали простотой и мужественностью стиля, сатирическим
изображением действительности, предвещали поэзию революционных
демократов и во многом сыграли определяющую роль в творчестве
Т. Г. Шевченко. Он, как и А. И. Герцен, считал М. Ю. Лермонтова по-
этом, воплощавшим в себе «дух времени», поскольку его творчество
хронологически и в идейно-художественном отношении связывало
два исторических периода в развитии русской общественной мысли и
русской литературы – период декабристов и А. С. Пушкина с началом
революционно-демократического движения.
На всех этапах жизни и творчества Тараса Григорьевича ощущается
благотворное влияние мировосприятия и умонастроений М. Ю. Лер-
монтова.
В продолжение ответа на заданный выше вопрос следует, в первую
очередь, принять во внимание, что поэмы «Слепая» (1842) и «Тризна»
(1843) были задуманы и создавались в память о погибшем М. Ю. Лер-
монтове. В них получили оригинальную разработку отдельные мотивы
и образы из его произведений.
Поэму «Тризна» Т. Г. Шевченко посвятил княжне В. Н. Репниной,
племяннице декабриста С. Г. Волконского. Стихотворение «Песня ка-
раульного у тюрьмы» было включено в драму «Невеста», написанную
Т. Г. Шевченко в 1841 году.
222
Песня караульного у тюрьмы
из драмы «Невеста »1
Старый гордый воевода
Ровно на четыре года
Ушёл на войну.
И дубовыми дверями
И тяжёлыми замками
Запер он жену.
Старый, стало быть, ревнивый,
Бьётся долго и ретиво.
Кончилась война,
И прошли четыре года.
Возвратился воевода.
А жена? Она
Погрустила – и решила;
Окно в двери превратила.
И проходит год, –
Пеленает сына Яна,
Да про старого про пана
Песенку поёт:
Ой баю, баю, сын мой,
Ян мой милый!
Когда б воеводу татары убили,
Татары убили или волки съели!
Ой баю, баю, на мягкой постели»
С.-Петербург, декабрь 1841
Слепая2
Поэма
«Кого, рыдая, призову я
Делить тоску, печаль мою?
В чужом краю кому, тоскуя,
Родную песню пропою?
Угасну, бедный, я в неволе!
1 Печатается по: Шевченко Т. Г. Кобзар. Киiв: Державне видавництво художньоi
лiтератури, 1954. С. 108–109.
2 Там же. С. 108–133.
223
Тоску мою, печаль мою
О прежней воле, прежней доле
Немым стенам передаю.
О если б стон моей печали
И звук заржавленных цепей,
Святые ветры, вы домчали
На лоно родины моей
И в мирной куще1 повторили
Где мой отец и мать моя
Меня лелеяли, любили!
А братья? Грешная семья!
Иноплеменникам за злато
От стад, елея и вина
Родного продали вы брата,
Как на заклание овна2.
О боже, боже, Иудеи,
Благий творителю земли,
Не наказуй родных злодеев,
А мне смирение пошли!»
Такую песню тихо пела,
Сердечной грусти предана,
Слепая нищая; она
У барского двора сидела
У незатворенных ворот.
Но из ворот никто не йдёт,
Никто не едет: опустели
Хоромы барские давно;
Широкий двор порос травою;
Село забвенью предано;
С патриархальной простотою,
С отцовской славою святою
Забыто всё. Село молчит;
Никто села не посетит,
Не оживит его молвою.
Как у кладбища, у ворот
Сидит скорбящая слепая
И псальму грустную поёт.
1 Куща (церк.-слав.) – шатёр. Здесь – родной дом.
2 Заклание овна (церк.-слав.) – принесение в жертву овцы.
224
Она поёт, а молодая
Дочь несчастливицы моей
Головкой смуглою прильнула
К коленям матери своей;
Тоски не ведая, заснула
Сном непорочной простоты.
В одежде грубой нищеты
Она прекрасна; полдень ясный
Моей Украины прекрасной
Позолотил, любя, лелея,
Своё прекрасное дитя.
Ужели тщетно пролетят
Дни упоения над нею
И светлой радостью своею
Её тоски не усладят?
Она прекрасна, мать калека –
Кто будет ей руководить?
Придёт пора, пора любить,
И злое сердце человека
Её любви не пощадит…
..............................................
Невинным сном
Оксана спит, а мать слепая,
Уныло-тихо напевая,
И каждый шорох сторожит.
И если ветер, пролетая,
Упавший лист пошевелит,
Она немеет, и дрожит,
И робко к сердцу прижимает
Своё единое дитя,
Свою единую отраду,
Незрящей памятью следя
Давно минувших дней усладу
Печальной юности своей.
Она изведала людей!
И у забытой сей ограды
Они её не пощадят;
Они готовы растерзать
Её дряхлеющие руки…
Для них невнятен стон разлуки,
225
Чужда им матери любовь.
Они твердят – закон таков:
«Не должно в прахе пресмыкаться
И подаянием питаться
Прекрасной юной сироте;
И мы её оденем златом,
Внесём в высокие палаты
И поклонимся красоте,
Раскроем мир иных видений,
Иных страстей высокий мир.
Потом… потом…». И наш кумир,
Богиня ваших поклонений,
От фимиама упилась
И закоптела от курений;
А ваша мудрость отреклась
От обещанья; горстью злата,
Великодушно бросив ей,
Затмили блеск её очей.
И вот она в грязи разврата,
Во славу дряхлых ваших дней,
Перед толпою черни пьяной
Пьёт кубок…
И запивает сердца раны.
Не вы виновны. Но она!
Вы дали всё, что должно было
Наложнице презренной дать.
А сон девичий обновили
И возвратили ль благодать
Её невинных помышлений?
Её невинную любовь,
И радость тихих упоений,
И целомудренную кровь
Вы обновили ль? Не могли!
Но, чада грешные земли,
Вы дали ль ей восторг объятий
Родного, милого дитяти,
Кому бы, бедная, она
Себя в сей мир переливала
И тайну жизни открывала,
Сердечной грусти предана?
226
Развратной, бедной вашей кровью
Вы не могли ей повторить
Восторги девственной Любови;
Её пустили вы влачить
Остаток дней в мирской пустыне:
И о родном, едином сыне
Ей не придётся получить
Отрадной весточки сдалёка.
Чужие дети напоят
Её в предсмертный час жестокий,
И одинокий гроб с упрёком
Чужие дети понесут.
Но если ей судьба судила,
Чтобы родимая рука
Глаза уснувшие закрыла,
Тесна её тогда могила,
Постеля вечная жестка!
Её малютка за позором
Безмолвно по миру пойдёт,
И светлый праздник у собора
Яичко красное возьмёт,
И со слезами и укором
Свою родную помянёт.
Осенний полдень, полдень ясный
Родимой, милой той земли,
Мои где годы расцвели,
Где так напрасно, так несчастно
В недоле бедной протекли, –
Осенний полдень, полдень ясный,
Как друга юности, любя,
Чужими звуками тебя
Позволь приветствовать, прекрасный!
Ты тот же тихий, так же милый,
Не знаешь времени, – а я!
Не то я стал, что прежде был:
И путь унылый бытия,
И ноша тяжкая моя
Меня ужасно изменили.
Я тайну жизни разгадал,
Раскрыл я сердце человека,
227
И не страдаю, как страдал,
И не люблю я: я калека!
Я трепет сердца навсегда
Оледенил в снегах чужбины.
И только звуки Украины
Его тревожат иногда.
Как эхо памяти невинной,
В них узнаю мою весну,
Мои унылые досуги,
И в них я таю. В них тону.
И сердца тяжкие недуги,
Как благодатною росой,
Врачую ими, и молюся,
И непритворною слезой
С моей Украиной делюся.
Но глухо всё в родном краю!
Я тщетно голос подаю,
Мне эха нету из дубровы
Моей козачки чернобровой.
Там всё уснуло! Пустота
Растлила сердце человека,
И я на смех покинут веком –
Я одинокий сирота!
Осенний полдень, догорая,
Поля нагие освещал,
И лист увядший, опадая,
Уныло грустное шептал
О здешней жизни человеку.
Такой порой моя калека,
Слепая нищая моя,
И дочь-красавица ея –
Она спала, а мать сидела
И тихо, грустно, тихо пела,
Как пел Иосиф про свой род,
Сидя в египетской темнице;
А в поднебесьи вереницей
С дубрав украинской земли
На юг летели журавли.
Чему ж бы ей, как вольной птице,
228
Туда, где лучше, не лететь
И веселее не запеть?
Какая тайна приковала
К жилищу мрачной тишины?
Своей сердечной глубины
Она ещё не открывала
Ни даже дочери своей;
Она лишь пела и грустила.
Но звуки дочерних речей
В ней радость тихую будили,
Быть может, прежних светлых дней.
Или ограда и тополи,
Что грустно шепчут меж собой,
Свидетели минувшей доли,
Или дубовый пень сухой,
Плющом увянувшим повитый,
Как будто временем забытый
Её свидетель? Всё молчит!
Она поёт, она грустит
И в глубине душа рыдает,
Как будто память отпевает
О днях минувших, молодых,
О прошлых радостях святых.
И эти звуки выходили
Из сердца бедного ея,
И в этих звуках много было
Ея земного бытия.
И в сотый раз она кончала
Псалом невольничий глухой,
Поникла смуглой головой,
Вздохнула тяжко и сказала:
– Ах песня, песня горя,
Ты неразлучная моя,
В моём житейском бурном море
Одна ты тихая струя!
Тебя, и день и ночь рыдая,
Я всякий час пою, пою
И в край далёкий посылаю
Тебя унылую мою!
229
Но ветер буйный, мягкокрылый,
Что прежде весело летал,
Теперь так тихо, так уныло,
Как будто друга потерял,
Как будто люди научили,
Чтобы не слушал он меня
И не домчал он в край далёкий
Тебя, унылая моя!
Не видя вас, не зная дня
В моей печали одинокой,
Чем оскорбить я вас могла?
Что я вам сделала? Любила,
За ваши грешные дела
Творца небесного молила,
Молила, плакала… А вы
В моей тоске, в моей печали,
Как кровожаждущие львы,
Упрёком сердце растерзали,
Растлили ядом мою кровь,
И за молитвы, за любовь
Моё дитя, моё родное
Тяжёлым словом понесли,
И непотребницей слепою
Меня со смехом нарекли!
Я вам простила, я забыла,
Я вашей славы не взяла,
Я подаянием кормила
Моё дитя! – И залилась
Слезами, горькими слезами.
Она рыдает, а Оксана
Раскрыла чёрные глаза:
Скорбящей матери слеза
Прервала сон отроковицы;
С улыбкой чёрные ресницы
Она закрыла. – Какой сон!
Смешной и глупый, и как живо!.. –
И раскраснелася стыдливо,
Сам не зная отчего.
– Как холодно, а ты всё плачешь?
Уж скоро вечер; для чего
230
Ты мне печали не расскажешь?
И я бы плакала с тобой.
А то… – И хлынули рекой
Слёзы невинной красоты.
– И ты заплакала…Прости,
Что о моих сердечных ранах
Я не беседую с тобой,
Я скоро плакать перестану,
Моею тяжкою слезой
Я не прерву твой сон прекрасный,
И о судьбе твоей несчастной
Узнаешь ты не от меня:
Тебе расскажут злые люди,
Они тебя не пощадят.
И много, много горя будет,
А горе даром не пройдёт;
Озлобят сердце пустотою,
Оно возьмёт любовь с собою
И всё найлучшее возьмёт.
Не плачь, Оксано! – И рыдая,
Она Оксану утешает: –
Не плачь дитя моё, усни!
Ты рано плакать начинаешь;
Придёт пора твоей весны, –
И тайну слёз моих узнаешь;
Свои прольёшь, прольёшь одна,
Одна бездомной сиротою,
И будет то моя вина,
Что не разделишь… – А с тобою?
Разве тебя я не люблю!
Ах, мне с тобой и горе любо;
Я всё с тобою разделю.
Не понесу я чужим людям
Мою сердечную слезу, –
К тебе на грудь я принесу.
Только не плачь! Делись со мною
Своею тяжкою тоскою.
Не плачь одна! Откройся мне,
И будет легче. Ах, послушай,
231
О том, что видела во сне,
Я расскажу тебе. Чаще, гуще…
Как будто лес, а мы вдвоём
Так наобум себе идём.
Потом темно, потом светло.
Потом гляжу – тебя не стало;
Я – ну бежать, кричать, устала,
Села и плачу. Вдруг село;
Большая улица, большая,
И я по улице иду.
Мне грустно так, тоска такая,
Я спотыкаюсь, упаду;
Мне тяжело, мне давит грудь,
А люди смотрят и смеются.
Мне больно стало, а взглянуть
Я будто на людей боюся.
Потом атаман мне кричит:
– Вот я тебя! – Я испугалась,
И ну бежать… Бегу…упала.
А сын атамана стоит,
Как будто грустный, над водою
И тихо машет мне рукою.
Вот я к нему и подошла,
А он схватил меня руками.
Зачем в лесу ты не жила?
Зачем ты в поле не росла? –
Такими он сказал словами, –
И мне нельзя тебя любить,
Нельзя с тобою мне венчаться;
Над нами будут все смеяться,
А без тебя мне скучно жить.
Я утоплюся! – он сказал
И так меня поцеловал!
Не так, как ты… И я проснулась.
Не правда ли, мудрёный сон?
Должно быть, худо значит он.
Или не худо – ты не знаешь?
Мне страх как хочется узнать.
О чём же снова ты вздыхаешь?
Или боишься рассказать,
232
Что значит сон? Ах, расскажи!
Ну, что же делать? Если худо, –
Мы в лес уйдём и будем жить
С тобой вдвоём, и будет любо
С тобою вместе мне грустить.
Ну, что ж? Расскажешь?
– Да, – сказала,
Вздохнув, слепая: – рассказать
Тебе должна я. Я устала,
Устала горе выливать
Неразделёнными слезами.
Тебе уже пятнадцать лет.
Твой сон недобрый, сон ужасный.
Ты встретишь горестный привет
Своей весне, своей несчастной!
Не вспоминай меня, прости
И на просторе, и на воле
С унылым ветром погрусти,
Как я грустила, тосковала,
Мою вседневную печаль
Как я лишь ветру поверяла,
Но и ему меня не жаль;
Он даже слёз сушить не хочет,
А их так много сердце точит.
Оксано, выслушай меня
И помолись душой незлобной
Пречистой деве в час прискорбный
И за него, и за меня.
Неправдой люди все живут,
Ты их не слушай! Сказкой злою
Они мой жребий понесут
И посмеются над тобою.
И ты не будешь правды знать;
На суд ты будешь призывать
Свою родную, – а ты знаешь,
Что слёзы горько проливать,
Коли вины своей не знаешь.
Узнай же всё: всю жизнь мою
Я расскажу, не потаю,
С её весельями и мукой, –
Да будет для тебя наукой!
233
Своих родных не знала я,
В чужой семье я вырастала,
Чужая добрая семья
Меня любила. Я слыхала,
Когда я стала вырастать,
Что мать родная, умирая,
Просила их не покидать –
Меня, малютку, покидая.
Но кто она, её как звали, –
Потом узнать я не могла.
И я росла себе, росла;
Меня сироткой называли,
Потом красавицей слыла;
Меня любили, и ласкали
И даже сватали! Но я…
Ах, знать, моя такая доля!
Перед людьми гордилась я
Своей красою. Свою волю,
Девичью волю, берегла.
Как тяжко люди отплатили!
Недолго косу я плела –
Её накрыли. Вот как было.
Весною умер дидыч старый,
А летом дидыч молодой
В село приехал. Злые чары
Он из Московщины с собой
Привёз, красавец, для меня;
И я веселье разлюбила…
И маковеевого дня
Я не забуду до могилы.
Как ясно солнышко светило,
Как закатилося… и ночь!..
Моё дитя! Моя ты дочь!
Не обвиняй меня, несчастной!..
Я стыд и горе понесла,
И маковеев день ужасный
И день рожденья прокляла.
Мы были в поле, жито жали;
Окончив жатву, шли домой;
Подруги пели и плясали,
234
А я с распущенной косой,
В венке из жита и пшеницы
Вела перед, была царица.
Нас встретил дидыч молодой.
Никто так мной не любовался!
Я трепетала, тихо шла,
А он смотрел и улыбался.
О как я счастлива была!
Какою сладкою мечтою
Забилось сердце у меня…
На третий день… О мой покою!
Зачем покинул ты меня?
На третий день… и я в палатах
Была как пани на пиру.
Недолго я жила богато –
Зимою рано поутру
Проснулась я, – всё пусто было,
И сердце холодом заныло.
А слуги… бог им судия!
С насмешкой выгнали меня
И двери заперли за мною.
Я села здесь, под этим пнём,
И долго плакала… Потом
Едва протоптанной тропою
В село забытое пошла
И долю горшую нашла:
Меня и в хату не пустили.
Все посмеялись надо мной
И хусткой чёрною, простой
Косу шелковую накрыли.
И я, рыдая, из села
Иной дорогою пошла
В село чужое. Ах, Оксано!
И в шитом шёлковом жупане
И в серой свите люди злы!
Я из села в село ходила,
А горе шло передо мной.
Я горько плакала, молилась,
И все смеялись надо мной;
235
Покрыткой, дурой называли,
И даже нищие чуждались.
Во всей Украине родной
Мне места не было одной.
В лесу дремучем, в чистом поле
Я не боялась ночевать:
Там без свидетелей, на воле
Могла свободно петь, рыдать.
А песня горе облегчает,
Хоть и унылая она.
Спасибо, нищая одна,
Такая же, как я, слепая,
Меня учила песню петь;
И я пою ее, рыдая,
И до могилы буду петь.
Дитя мое! Моя Оксано!
Я скоро плакать перестану, –
Запомни песню ты мою
И пой ее, как я пою:
Она умалит сердца рану.
Пришла и красная весна,
Запели пташки, все проснулось,
Все засмеялось – я одна
Святой весне не улыбнулась:
Она мне слезы принесла.
Занемогла я на дороге,
Кой-как до хутора дошла.
И ты на хуторе убогом
Узрела милый божий свет.
О сколько радости у бога
Для наших слез, для наших бед!
Твой первый звук... Ах нет, не стану.
Нет... Поцелуй меня, Оксано!
Я не умею рассказать
Про ту святую благодать,
Что только матери избранной
Душою можно понимать, –
То выше счастия людского.
И как несчастлива, убога
Жена бесплодная!.. С тобой
236
Мне снова счастье возвратилось,
Я любовалася весной,
Цветы я снова полюбила,
Цветы я снова берегла.
С восходом солнца я вставала.
Ты на груди моей спала.
Никем невидима, бывало,
Прокрадусь в лес, найду цветок
И сяду у цветка с тобою.
Ты тихо спишь, а он цветет,
И я гордилася тобою
Пред распускавшимся цветком.
Бывало, я сорву тайком _
Листочек розовый, румяный,
И тихо, тихо положу
Тебе на щечку... Погляжу
И оболью тебя слезами.
Была ты розовей цветка
И утренней зари румяней.
Так мне господь добро творил
В тебе и розовых листках.
Но... как тебя ни забавляла,
Какие песни ни певала,
Как ни играла я с тобой,
А злая доля шла за мной.
Я не могла тобой гордиться:
Мне было не с кем поделиться
Твоею детскою красой.
Ты слово «мамо» лепетала,
Но слова лучшего не знала,
Как и теперь не знаешь ты.
Я не могла с тобой итти
Через село; я не стыдилась –
Пусть люди смотрят, как хотят!
Я стыд любовью заменила.
Тебе боялась показать,
Как дети меж собой играют,
Боялась видеть, как дитя
Отца усталого ласкает.
237
Так время шло; ты вырастала,
И любо было мне смотреть,
Когда ходить ты начинала.
Но горе-горькое терпеть
Судил господь мне до могилы
За юность грешную мою.
Свет гаснуть стал... О боже милый!
Я над могилою стою,
Пошли мне мудростью своею
Взглянуть на милый божий свет,
Проститься с грешною землею,
Хотя на место посмотреть,
Где я усну, усну навеки!
..............................................
И я ослепла. Слезы-реки,
Молитвы теплые – ничто,
Ничто творца не умолило,
И все, что душу веселило,
Как будто в гробе заперто.
Потом что было, я не знаю:
Смеялись люди или нет.
Мои беды воспоминая,
Мне только жаль, что божий свет
Не скрылся в юности беспечной;
Тогда б не знала ничего:
Ни сладкой доли скоротечной,
Ни даже сердца своего.
Теперь к печали бесконечной
Пристала горшая печаль.
Ты хороша собой, Оксано,
Я это знаю, и мне жаль –
Твой сон недобрый очень рано
Тебе приснился.
О к с а н а
Разве он
Какое зло нам предвещает?
С л е п а я
Он для меня всех бед страшнее,
А для тебя еще ужасней.
238
И ты погибнешь от людей,
Как я погибла. Ты не знаешь,
Что скоро встретишь между ними
Змею, ужасную змею!
И ты пойдешь за нею следом,
Покинешь голову мою,
Как я покинула, забыла
Меня вскормившую семью.
О к с а н а
Ведь ты не знала, что так будет,
Что насмеются злые люди,
Что он недобрый человек,
Что он покинет. Мамо, мамо!
Ты говорила все такое,
Что страшно стало. Где же он,
Мой злой отец? Ты говорила,
Что здесь увижу я его.
И сколько лет уже с тобою
Сижу я здесь – его все нет.
Он не приедет, он покинул:
Тебя он, видно, не любил.
Зачем же ты его любила?
Уйдем из этого села –
Мне страшно стало...
С л е п а я
Ах, Оксано!
Куда уйдем мы от людей?
Где молодость твою укрою?
А он приедет... и тогда,
Тогда спокойно я умру.
Слепая грустно замолчала;
Оксана с детскою тоской
К ней на колени тихо клала
Головку смуглую свою.
– Усни, Оксано! – говорила, –
Я тихо песенку спою,
Спою любимую твою,
Как братья брата продавали
В чужую, дальнюю страну –
239
И отходящую ко сну,
Лелея, нежно целовала,
Читая тихо ей псалом:
«Храни тебя святая дева
От злых напастей, бурь земных!
Да будет сон твой сладок, тих,
Как непорочные напевы
Небесных ангелов святых!
Да не дерзает искуситель
В сердечну храмину войти,
И по терновому пути
Да волит ангел охранитель
На лоно рая привести!
Храни тебя святая дева
От злых напастей, вражьих ков,
Свой найбожественный покров
Пошли тебе святая дева,
Мое дитя, моя любовь!»
..............................................
На утро юная Оксана,
Как утро осени в тумане,
Скорбя невинною душой,
У ног страдалицы слепой
Уныла, бледная сидела.
Слепая ту же песню пела,
И тот же в сердце непокой!
Не скоро дни текут над ними,
Не ясно солнышко горит.
Пришла весна, и двор пустынный
Вдруг оживился, все кипит
Веселой жизнью, как бывало.
Приехал дидыч на покой.
Чету страдалиц разлучили:
Оксана в доме заперта,
А одинокую слепую
Одеть велели и прогнать
С наказом строгим: не шататься
Вокруг господского двора.
И рада, бедная, была,
240
Что так сбылося, как мечтала.
– Теперь, – так думала слепая,
Теперь Оксаночка моя
Укрылася от непогоды,
Будет счастливою... – И шла
С любимой песнью из села,
Моля небесную царицу,
Да благо дщерино хранит.
..............................................
Оксана грустная сидит
В роскошно убранной светлице,
Одета бархатом, парчой,
И не любуется собой
Перед большими зеркалами.
Проходят месяцы за днями;
Как панне, все готово ей,
И ходит сторож у дверей.
Сам дидыч сласти ей приносит,
Дарит алмазом, жемчугом
И на коленях ее просит
Не звать ни паном, ни отцом.
..............................................
Зачем все это? И рыдала...
Запел весною соловей,
Запел не так, как он, бывало,
Поет пред утренней зарей,
Когда малюточка Оксана,
Пока покоилось село,
Шалашик делает с бурьяну,
Чтоб маму солнце не пекло, –
Когда ходила умываться
Она в долину, и потом
Барвинком, рутой наряжаться,
И ненароком повстречаться
С черночупринным козаком.
Печальный вечер ночь сменила
Еще печальней. Тяжко ей;
Она сидела и грустила
241
О прошлой бедности своей.
И слышит песню за оградой,
Знакомый голос ей поет
Печально, тихо:
«Текла речка в чистом поле,
Орлы воду пили;
Росла дочка у матери,
Козаки любили.
Все любили, все ходили
И все сватать стали,
И одного между ними
Козака не стало.
Куда скрылся, дивилися,
И никто не знает.
Поселился в темной хатке
За тихим Дунаем».
Оксана молча трепетала,
Ей каждый звук рождал мечту.
– Он не забыл, – она шептала, –
Он не покинет сироту... –
За каждым звуком вылетает
Из сердца черная тоска,
Она себя воображает
Уже в объятьях козака,
Уже за садом, за оградой,
Уже на поле... воля... рай...
..............................................
– Держи, держи! Лови, стреляй! –
Раздался хриплый голос пана,
И выстрел поле огласил.
– Убили! – вскрикнула Оксана. –
Убили! Он меня любил!
Любил!!! – и замертво упала.
То был не сон.
То пел козак,
Удалый, вольный гайдамак.
Оксана долго дожидала
Любимца сердца своего –
И не дождалася его.
242
Отрадный звук не повторился,
Надежды вновь не прошептал,
Он только снился, часто снился,
И юный разум разрушал
Мечтой бесплодною.
«Птицы вольные, сестрицы,
Полетите в край далекий,
Где мой милый, кароокий,
Где родная край дороги!
Болят руки, болят ноги,
А я долю проклинаю,
С поля воли дожидаю!»
Так пела бедная Оксана
Зимой в светлице у окна.
Неволя стерла цвет румяный,
Слезою смылась белизна.
– Быть может, здесь, – она шептала, –
Зимой проснулась мать моя,
А я... дитя ее... а я... –
И, содрогаясь, замолчала.
Темнело поле, из туману
Луна кровавая взошла;
Взглянула с трепетом Оксана
И быстро молча отошла
От неприветного окна,
Страшась кровавого светила.
Завыли псы, рога трубили,
И шум и хохот у ворот –
Охота с поля возвратилась,
И пан к страдалице идет
Бесстыдно пьяный...
..............................................
Слепая, бедная, не знала
Недоли дочери своей,
С чужим вожатым спотыкалась
Меж неприязненных людей.
Ходила в Киев и Почаев
243
Святых угодников молить
И душу страстную, рыдая,
Молитвой думала смирить.
И возвратилася зимою
В село страдания тайком.
Сердце недобрым чем-то ныло,
Вещало тайным языком
Весть злополучия и горя.
Со страхом в сердце и тоскою
Тихонько крадется она
Давно изведанной тропою;
Кругом, как в гробе, тишина;
Печально бледная луна
С глубокой вышины сияла
И белый саван озаряла
На мертвой грешнице земле.
И вдруг открылася вдали
Картина страшная пожара.
Слепая, бедная, идет,
Не видя наших зол и кары,
И очутилась у ворот,
Весною кинутых. О боже!
Что она слышит? Треск и гром,
И визг, и крик, и гул протяжный,
И жаром хлынуло в лицо.
Она трепещет. Недалеко
Вдруг слышит голос... Боже мой!
Чей это голос ты узнала?
Узнала... страшно... то Оксана!
На месте том, где столько лет
Они вдвоем, грустя, сидели,
Она, несчастная, сидит;
Едва одетая, худая,
И на руках, как бы дитя
Широкий нож в крови качает.
И страшно шепчет:
– Молчи, дитя мое, молчи,
Пока спекутся калачи;
Будем медом запивать,
Будем пана поминать.
244
(Поет)
«А у пана два жупана,
А третяя свита,
За то пана утром рано
В дуброве убито.
А убили гайдамаки,
Жупаны делили:
Тому жупан, тому жупан,
А третьему свита,
И остался пан без свиты,
В снег белый зарытый.
Ай да гайдамаки!»
С л е п а я
«Оксано! Где ты?»
О к с а н а
«Ах, молчи!
Дай убаюкать мне сынка!»
(Поет)
«Баю, баю, дитя мое,
В дремучем лесу,
А я тебе с поля волю,
Долю принесу.
Баю, баю, дитя мое,
Во сыром бору,
А я пойду погуляю,
Ягод наберу.
Баю, баю, дитя мое,
Край битой дороги,
Переломят люди руки
И белые ноги.
Баю, баю, дитя мое,
У гробу дубовом,
Полиняют кари очи
И черные брови.
Усни, дитя, усни, дитя,
Усни ты навеки,
А я одна на базар пойду,
У жида бублик украду
И тебя полечу».
245
А ... уснул! Теперь возьми.
У! какой черный... посмотри!
С л е п а я
Оксано! Где ты? Что с тобою?
О к с а н а
(Быстро подходит к ней)
А ты где ходишь? Посмотри,
Какой веселый пир у пана!
Да пан не будет пировать –
Я уложила его спать.
Тебя одной недоставало.
Я подожгла, пойдем плясать.
(Поет и медленно пляшет)
«Гой, гой, не беда!
Слезы тоже вода,
Слезы гасят печаль,
А печали мне жаль,
Жаль мне грусти моей,
Жаль подруги моей,
Моей черной тоски».
Моей... моей... Ах нет, не то!..
Теперь так весело, светло,
А я как будто на поклонах.
(Поет и пляшет)
«Посеяла лебеду на беду,
А долина калиною поросла;
А у меня, красавицы,
Змеи-серьги в ушах.
Через плечи висят,
И шипят, и шипят.
Козак верно любил,
Козак серьги дарил.
Мать в могиле спала,
А я, знай, себе шла.
Шла дорогой большой;
А за мной, все за мной
По четыре, по три
246
Косари, косари
Бурьян косят, поют».
С л е п а я
Оксано бедная, молися,
Молися богу, ты поешь
Все песни страшные такие!
О к с а н а
А ты смеяться, мамо, хочешь?
Э, полно, мамо, столько лет
Ты хохотала, я смеялась, –
Поплакать можно одну ночь.
С л е п а я
Дитя мое, моя ты дочь!
Опомнись, грех тебе, Оксано,
Ты насмеялася.
О к с а н а
Кто? Я?
Не насмеялася! Смотри,
Смотри, как падают стропила.
Гу!., гу!.. гу!.. Ха, ха, ха, ха!
Пойдем плясать, его уж нет,
Он не разлучит нас с тобою.
(Поет и пляшет)
«По дороге осока,
А в болоте груши,
Полюбила козака,
Запродала душу;
А козак
Так и сяк,
Не любил,
Задушил,
В сыру землю зарыл.
В темной хате сырой
Спать ложилась со мной
Ведьма черная.
И смеялася,
Обнималася,
247
Ела, грызла меня,
Подложила огня,
И запела, заплясала,
И скакала, и кричала:
Жар, жар, жар!
Через яр
На пожар
Все слеталися,
Любовалися
И смеялися:
Хи, хи, хи, тра, ла, ла, ла,
Не осталось ни кола.
Смоляная черту свечка!
Через яр идет овечка.
Не ходи, козак, в дуброву,
Не ходи, Ивашечко,
Торною дорожкою,
Не носи гостинчики
Змее, черной гадине!
Чародейка лютая
Сотрет брови черные,
Выжжет очи карие».
С л е п а я
Опомнись, дочь моя, Оксано!
Ты все недоброе поешь;
Пойдем в село: здесь страшно стало!
О к с а н а
Пойдем в село: здесь душно мне,
Я босиком, как на огне,
На розовом снегу танцую.
Пойдем в село, переночуем.
А кто нас пустит ночевать?
Ведь люди, знаешь, нас боятся;
Пойдем мы в лес волков ласкать;
Ведь люди врут, что волки злые,
Волки нас любят – право, так!
А помнишь, ты мне говорила...
Ах, нет... не то... постой, забыла!
Я все забыла... Мой козак,
248
Мой кароокий... Я любила,
И он, козак, меня любил,
И темной ночью он ходил
В зеленый сад, где я гуляла.
Ах, как там весело бывало!
Как он, лаская, целовал,
Какие речи он шептал!
Ты так меня не целовала,
Как он, мой милый, дорогой,
Мой ненаглядный, мой сердечный!
..............................................
Ты говорила, он не злой!
А он, твой пан, бесчеловечный,
Твой пан-палач его убил
За то, что я его любила,
За то, что он меня любил.
Злодей, в железа заковал.
Об этом я не говорила
С тобою даже. Он пропал...
Пропал без вести, как пропала
Моя девичья краса.
А ты слыхала чудеса?
Он в гайдамаках атаманом
И этот нож мне подарил.
Он приходил...
С л е п а я
Пойдем скорее!
Веди меня!
О к с а н а
Куда вести?
В болото, в лес? Постой, постой!
Я поведу тебя в село,
Где все бурьяном поросло,
Где вместо хат – кресты, могилы,
Где поселился друг мой милый
В светелке темной и сырой.
249
С л е п а я
Пойдем скорее. Бог с тобой!
Перекрестися!
О к с а н а
Я крестилась,
Я горько плакала, молилась,
Но бог отверг мои кресты,
Мои сердечные молитвы.
Да, он отверг; а помнишь ты?
Нет, ты не помнишь, ты забыла;
А я так помню, ты учила
Меня, малютку, кровь сосать,
Да «отче наш» еще читать.
С л е п а я
Оксано, боже мой, молися.
Ты страшно говоришь!
О к с а н а
Да, да.
Я страшно говорю, так что же?
Ты не боялася сидеть
Осенней ночью у забора
И просидела двадцать лет, –
Пойдем опять туда сидеть.
Пойдем же, мамо, будем петь,
Пока народ не пробудился.
И будем петь, как снарядился
Козак с ордою воевать,
И как покинул он девчину,
И как другую полюбил.
Ведь это весело – покинуть
В чужой далекой стороне
Листок с любистка на огне.
(Поет тихо)
«Плыви, плыви, лодочка, за Дунай
За Дунаем погуляю молода
С козаками молодцами мертвыми,
С козаками мертвецами».
250
Чур меня! Чур меня! Чур меня!
Пойдем скорее. Ах, постой!
Я потеряла башмаки.
А башмаки ведь дорогие,
Да ноги жгли мне, все равно
Мне их не жаль, и босиком
Дойдем до гроба...
(Поет)
«Полетела пташечка
Через поле в гай,
Уронила перышко
На тихий Дунай.
Плыви, плыви, перышко,
Плыви за водой!..»
Я все молчала, все молчала,
А он шептал и целовал.
Сулил намисто с дукачами.
Зачем ты не велела брать?
Ведь им бы можно удавиться.
А знаешь что? Пойдем к реке
Купаться просто, и утонем,
И будем щуками в воде.
И пташкам воля в чистом поле,
И пташкам весело летать;
А мне так весело в неволе
Девичью молодость терять.
Я разве грешница какая?
Отраву, что ли, я варю?
Нет, я не грешница; ты знаешь.
Всему я верила, всему!
Но кто поверил моей вере?
Теперь не то. Летит, летит!
Нет, ты не вылетишь, проклятый,
Я задушу тебя! Держите –
Красный змей! Красный змей!
Он рассыпается... Потом...
Га! га! га!.. –
251
И, будто мщение живое,
Она с распущенной косой,
С ножом в руках, крича, летела
И с визгом скрылася в огне.
Вдруг крик пронзительный. Вздрогнула
Слепая молча и, крестясь,
«Аминь, аминь, аминь!» шептала.
И крик сменил протяжный гул,
Стена упала, гул ревел
И смолк в долине безучастной,
Как в глубине души бесстрастной.
Пожар, лютея, пламенел;
Слепая, бедная, стояла
В дыму и пыли снеговой,
Она Оксаны дожидала
И «со святыми упокой»
Невольно с трепетом шептала.
И не дождалася слепая
Своей Оксаночки; ушла
Из погорелого села,
Псалом любимый напевая:
«Кого, рыдая, призову я
Делить тоску, печаль мою?
В чужом краю кому, тоскуя,
Родную песню пропою?»
С.-Петербург, 1842
ТРИЗНА1
На память 9-го ноября 1843 года
княжне Варваре Николаевне Репниной
Посвящение
Душе с прекрасным назначеньем
Должно любить, терпеть, страдать;
И дар Господний, вдохновенье,
Должно слезами поливать.
Для вас понятно это слово!..
Для вас я радостно сложил
1 Печатается по: Шевченко Т. Г. Кобзар. Киiв: Державне видавництво художньоi
лiтератури, 1954. С. 138–150.
252
Свои житейские оковы,
Священнодействовал я снова
И слезы в звуки перелил.
Ваш добрый ангел осенил
Меня бессмертными крылами
И тихостройными речами
Мечты о рае пробудил.
Яготин,
11 ноября 1843 г.
Души ваши очистивше в послушании
истины духом, в братолюбии нелицемерно,
от чиста сердца друг друга любите прилежно:
порождени не от семени истленна, но не истленна,
словом живаго Бога и пребывающаго вовеки.
Зане всяка плоть яко трава и всяка слава человеча
яко цвет травный: изсше трава, и цвет ея отпаде.
Глагол же Господень пребывает вовеки.
Се же есть глагол, благовествованный в вас.
Соборное послание первое
святого апостола Петра. 1, 22-25.
Двенадцать приборов на круглом столе,
Двенадцать бокалов высоких стоят;
И час уж проходит,
Никто не приходит,
Должно быть, друзьями
Забыты они.
Они не забыты – в урочную пору,
Обет исполняя, друзья собрались,
И «вечную память» пропели собором,
Отправили тризну – и все разошлись.
Двенадцать их было; все молоды были,
Прекрасны и сильны; в прошедшем году
Наилучшего друга они схоронили
И другу поминки в тот день учредили,
Пока на свиданье к нему не сойдут.
«Счастливое братство! Единство любови
Почтили вы свято на грешной земли;
Сходитеся, други, как ныне сошлись,
253
Сходитеся долго и песнею новой
Воспойте свободу на рабской земли!»
Благословен твой малый путь,
Пришлец убогий, неизвестный!
Ты силой Господа чудесной
Возмог в сердца людей вдохнуть
Огонь любви, огонь небесный.
Благословен! Ты Божью волю
Короткой жизнью освятил;
В юдоли рабства радость воли
Безмолвно ты провозгласил.
Когда брат брата алчет крови –
Ты сочетал любовь в чужих;
Свободу людям – в братстве их
Ты проявил великим словом:
Ты миру мир благовестил;
И, отходя, благословил
Свободу мысли, дух любови!
Душа избранная, зачем
Ты мало так у нас гостила?
Тебе здесь тесно, трудно было!
Но ты любила здешний плен,
Ты, непорочная, взирала,
Скорбя, на суетных людей.
Но ангела недоставало
У Вечного Царя царей;
И ты на небе в вечной славе
У трона Божия стоишь,
На мир наш, темный и лукавый,
С тоской невинною глядишь.
Благоговею пред тобою,
В безмолвном трепете дивлюсь;
Молюсь тоскующей душою,
Как перед ангелом молюсь!
Сниди, пошли мне исцеленье!
Внуши, навей на хладный ум
Хоть мало светлых, чистых дум;
Хоть на единое мгновенье
Темницу сердца озари
254
И мрак строптивых помышлений
И разгони, и усмири.
Правдиво, тихими речами,
Ты расскажи мне все свое
Земное благо-житие
И научи владеть сердцами
Людей кичливых и своим,
Уже растленным, уже злым…
Скажи мне тайное ученье
Любить гордящихся людей
И речью кроткой и смиреньем
Смягчать народных палачей.
Да провещаю гимн пророчий,
И долу правду низведу,
И погасающие очи
Без страха к небу возведу.
И в этот час последней муки
Пошли мне истинных друзей
Сложить хладеющие руки
И бескорыстия елей
Пролить из дружеских очей.
Благословлю мои страданья,
Отрадно смерти улыбнусь,
И к вечной жизни с упованьем
К тебе на небо вознесусь.
Благословен твой малый путь,
Пришлец неславленный, чудесный!
В семье убогой, неизвестной
Он вырастал; и жизни труд,
Как сирота, он встретил рано;
Упреки злые встретил он
За хлеб насущный… В сердце рану
Змея прогрызла… Детский сон
Исчез, как голубь боязливый;
Тоска, как вор, нетерпеливо,
В разбитом сердце притаясь,
Губами жадными впилась
И кровь невинную сосала…
Душа рвалась, душа рыдала,
Просила воли… Ум горел,
255
В крови гордыня клокотала…
Он трепетал… Он цепенел…
Рука, сжимаяся, дрожала…
О, если б мог он шар земной
Схватить озлобленной рукой,
Со всеми гадами земными;
Схватить, измять и бросить в ад!..
Он был бы счастлив, был бы рад.
Он хохотал, как демон лютый,
И длилась страшная минута,
И мир пылал со всех сторон;
Рыдал, немел он в исступленьи,
Душа терзалась страшным сном,
Душа мертвела, а кругом
Земля, господнее творенье,
В зеленой ризе и цветах,
Весну встречая, ликовала.
Душа отрадно пробуждалась,
И пробудилась… Он в слезах
Упал и землю лобызает,
Как перси матери родной!..
Он снова чистый ангел Рая,
И на земле он всем чужой.
Взглянул на небо: «О, как ясно,
Как упоительно-прекрасно!
О, как там вольно будет мне!..»
И очи в чудном полусне
На свод небесный устремляет
И в беспредельной глубине
Душой невинной утопает.
По высоте святой, широкой,
Платочком белым, одинока,
Прозрачна тучка вдаль плывет.
«Ах, тучка, тучка, кто несет
Тебя так плавно, так высоко?
Ты что такое? И зачем
Так пышно, мило нарядилась?
Куда ты послана и кем?..»
И тучка тихо растопилась
На небе светлом. Взор унылый
256
Он опустил на темный лес…
«А где край света, край небес,
Концы земли?..» – И вздох глубокий,
Недетский вздох, он испустил;
Как будто в сердце одиноком
Надежду он похоронил.
В ком веры нет – надежды нет!
Надежда – бог, а вера – свет.
«Не погасай, мое светило!
Туман душевный разгоняй,
Живи меня Твоею силой,
И путь тернистый, путь унылый
Небесным светом озаряй.
Пошли на ум Твою святыню,
Святым наитием напой,
Да провещаю благостыню,
Что заповедана Тобой!..»
Надежды он не схоронил,
Воспрянул дух, как голубь горний,
И мрак сердечный, мрак юдольный
Небесным светом озарил;
Пошел искать он жизни, доли,
Уже прошел родное поле,
Уже скрывалося село…
Чего-то жаль внезапно стало,
Слеза ресницы пробивала,
Сжималось сердце и рвалось.
Чего-то жаль нам в прошлом нашем,
И что-то есть в земле родной…
Но он, бедняк, он всем не свой,
И тут и там. Планета наша,
Прекрасный мир наш, рай земной,
Во всех концах ему чужой.
Припал он молча к персти милой
И, как родную, лобызал,
Рыдая, тихо и уныло
На путь молитву прочитал…
И твердой, вольною стопою
257
Пошел… И скрылся за горою,
За рубежом родной земли
Скитаясь нищим, сиротою,
Какие слезы не лились!
Какой ужасною ценою
Уму познания купил,
И девство сердца сохранил.
Без малодушной укоризны
Пройти мытарства трудной жизни,
Измерить пропасти страстей,
Понять на деле жизнь людей,
Прочесть все черные страницы,
Все беззаконные дела…
И сохранить полет орла
И сердце чистой голубицы!
Се человек!.. Без крова жить
(Сирот и солнышко не греет),
Людей изведать – и любить!
Незлобным сердцем сожалея
О недостойных их делах
И не кощунствуя впотьмах,
Как царь ума. Убогим, нищим,
Из-за куска насущной пищи,
Глупцу могучему годить
И мыслить, чувствовать и жить!..
Вот драма страшная, святая!..
И он прошел ее, рыдая,
Ее он строго разыграл
Без слова; он не толковал
Своих вседневных приключений
Как назидательный роман;
Не раскрывал сердечных ран
И тьму различных сновидений,
И байронический туман
Он не пускал; толпой ничтожной
Своих друзей не поносил;
Чинов и власти не казнил,
Как N., глашатай осторожный,
И тот, кто мыслит без конца
258
О мыслях Канта, Галилея,
Космополита-мудреца,
И судит люди, не жалея
Родного брата и отца, –
Тот лжепророк! Его сужденья –
Полуидеи, полувздор!..
Провидя жизни назначенье,
Великий Божий приговор,
В самопытливом размышленьи
Он подымал слезящий взор
На красоты святой природы.
«Как все согласно!» – он шептал
И край родной воспоминал;
У Бога правды и свободы
Всему живущему молил,
И кроткой мыслию следил
Дела минувшие народов,
Дела страны своей родной,
И горько плакал… «О святая!
Святая родина моя!
Чем помогу тебе, рыдая?
И ты закована, и я.
Великим словом Божью волю
Сказать тиранам – не поймут!
И на родном прекрасном поле
Пророка каменьем побьют!
Сотрут высокие могилы
И понесут их словом зла!
Тебя убили, раздавили;
И славословить запретили
Твои великие дела!
О боже! Сильный и правдивый,
Тебе возможны чудеса.
Исполни славой небеса
И сотвори святое диво:
Воскреснуть мертвым повели,
Благослови всесильным словом
На подвиг новый и суровый,
На искупление земли!
259
Земли поруганной, забытой,
Чистейшей кровию политой,
Когда-то счастливой земли».
Как тучи, мысли расходились,
И слезы капали, как дождь!..
Блажен тот на свете, кто малую долю,
Кроху от трапезы волен уделить
Голодному брату и злобного волю
Хоть властью суровой возмог укротить! –
Блажен и свободен!.. Но тот, кто не оком,
А смотрит душою на козни людей,
И может лишь плакать в тоске одинокой –
О Боже правдивый, лиши ты очей!..
Твои горы, Твое море,
Все красы природы
Не искупят его горя,
Не дадут свободы.
И он, страдалец жизни краткой,
Все видел, чувствовал и жил,
Людей, изведавши, любил
И тосковал о них украдкой.
Его и люди полюбили,
И он их братиями звал;
Нашел друзей и тайной силой
К себе друзей причаровал;
Между друзьями молодыми
Порой задумчивый… порой,
Как волхв, вещатель молодой
Речами звучными, живыми
Друзей внезапно изумлял;
И силу дружбы между ними,
Благословляя, укреплял.
Он говорил, что обще благо
Должно любовию купить
И с благородною отвагой
Стать за народ и зло казнить.
Он говорил, что праздник жизни,
Великий праздник, Божий дар,
Должно пожертвовать отчизне,
260
Должно поставить под удар.
Он говорил о страсти нежной,
Он тихо, грустно говорил –
И умолкал!.. В тоске мятежной
Из-за стола он выходил
И горько плакал. Грусти тайной,
Тоски глубокой, не случайной
Ни с кем страдалец не делил..
Друзья любили всей душою
Его, как кровного; но он
Непостижимою тоскою
Был постоянно удручен,
И между ними вольной речью
Он пламенел. Но меж гостей,
Когда при тысяче огней
Мелькали мраморные плечи,
О чем-то тяжко он вздыхал
И думой мрачною летал
В стране родной, в стране прекрасной,
Там, где никто его не ждал,
Никто об нем не вспоминал,
Ни о судьбе его неясной.
И думал он: «Зачем я тут?
И что мне делать между ними?
Они все пляшут и поют,
Они родня между родными,
Они все равны меж собой,
А я!..» – И тихо он выходит,
Идет задумавшись домой;
Никто из дому не выходит
Его встречать; никто не ждет,
Везде один… Тоска, томленье!..
И светлый праздник воскресенья
Тоску сторичную несет.
И вянет он, вянет, как в поле былина,
Тоскою томимый в чужой стороне;
И вянет он молча… Какая кручина
Запала в сердечной его глубине?
«О горе мне, горе! Зачем я покинул
261
Невинности счастье, родную страну?
Зачем я скитался, чего я достигнул?
Утехи познаний?.. Кляну их, кляну!
Они-то мне, черви, мой ум источили,
С моим тихим счастьем они разлучили!
Кому я тоску и любовь расскажу?
Кому сердца раны в слезах покажу?
Здесь нету мне пары, я нищий меж ними,
Я бедный поденщик, работник простой;
Что дам я подруге моими мечтами?
Любовь… Ах, любови, любови одной!
С нее на три века, на вечность бы стало!
В своих бы объятьях ее растопил!
О, как бы я нежно, как нежно любил!»
И крупные слезы, как искры, низались,
И бледные щеки, и слабую грудь
Росили и сохли. «О дайте вздохнуть,
Разбейте мне череп и грудь разорвите, –
Там черви, там змеи, – на волю пустите!
О дайте мне тихо, навеки заснуть!»
Страдал несчастный сирота
Вдали от родины счастливой,
И ждал конца нетерпеливо.
Его любимая мечта –
Полезным быть родному краю, –
Как цвет, с ним вместе увядает!
Страдал он. Жизни пустота
Пред ним могилой раскрывалась:
Приязни братской было мало,
Не грела теплота друзей –
Небесных солнечных лучей
Душа парящая алкала.
Огня любви, что Бог зажег
В стыдливом сердце голубином
Невинной женщины, где б мог
Полет превыспренний, орлиный
Остановить и съединить
Пожар любви, любви невинной;
Кого бы мог он приютить
262
В светлице сердца и рассудка,
Как беззащитную голубку,
От жизни горестей укрыть;
И к персям юным, изнывая,
Главой усталою прильнуть;
И, цепенея и рыдая,
На лоне жизни, лоне рая
Хотя минуту отдохнуть.
В ее очах, в ее томленьи
И ум, и душу утопить,
И сердце в сердце растопить,
И утонуть в самозабвеньи.
Но было некого любить;
Сочетаваться не с кем было;
А сердце плакало, и ныло,
И замирало в пустоте.
Его тоскующей мечте
В грядущем что-то открывалось,
И в беспредельной высоте
Святое небо улыбалось.
Как воску ярого свеча,
Он таял тихо, молчаливо,
И на задумчивых очах
Туман ложился. Взор стыдливый
На нем красавица порой
Покоя, тайно волновалась
И симпатической красой
Украдкой долго любовалась.
И, может, многие грустили
Сердца девичие о нем,
Но тайной волей, высшей силой
Путь одинокий до могилы
На камнях острых проведен.
Изнемогал он, грудь болела,
Темнели очи, за крестом
Граница вечности чернела
В пространстве мрачном и пустом.
Уже в постели предмогильной
Лежит он тих, и гаснет – свет.
263
Друзей тоскующий совет
Тревожит дух его бессильный.
Поочередно ночевали
У друга верные друзья;
И всякой вечер собиралась
Его прекрасная семья.
В последний вечер собралися
Вокруг предсмертного одра
И просидели до утра.
Уже рассвет смыкал ресницы,
Друзей унылых сон клонил,
И он внезапно оживил
Их грустный сон огнем бывалым
Последних пламенных речей;
И други друга утешали,
Что через семь иль восемь дней
Он будет петь между друзей.
«Не пропою вам песни новой
О славе родины моей.
Сложите вы псалом суровый
Про сонм народных палачей;
И вольным гимном помяните
Предтечу, друга своего.
И за грехи… грехи его
Усердно Богу помолитесь…
И «со святыми упокой»
Пропойте, други, надо мной!»
Друзья вокруг его стояли,
Он отходил, они рыдали,
Как дети… Тихо он вздыхал,
Вздохнул, вздохнул… Его не стало!
И мир пророка потерял,
И слава сына потеряла.
Печально други понесли
Наутро в церковь гроб дубовый,
Рыдая, предали земли
Останки друга; и лавровый
Венок зеленый, молодой,
Слезами дружбы оросили
264
И на могиле положили;
И «со святыми упокой»
Запели тихо и уныло.
В трактире за круглым, за братским столом
Уж под вечер други сидели кругом;
Печально и тихо двенадцать сидело:
Их сердце одною тоскою болело.
Печальная тризна, печальны друзья!..
Ах, тризну такую отправил и я.
Согласьем общим положили,
Чтоб каждый год был стол накрыт
В день смерти друга; чтоб забыт
Не мог быть друг их за могилой;
И всякий год они сходились
В день смерти друга поминать.
Уж многих стало не видать:
Приборы каждый год пустели,
Друзья все больше сиротели –
И вот один, уж сколько лет,
К пустым приборам на обед
Старик печальный приезжает;
Печаль и радость юных лет
Один, грустя, воспоминает.
Сидит он долго, мрачен, тих,
И поджидает: – Нет ли брата
Хоть одного еще в живых? –
И одинокий в путь обратный
Идет он молча… И теперь,
Где круглый стол стоит накрытый,
Тихонько отворилась дверь,
И брат, что временем забытый,
Вошел согбенный!.. Грустно он
Окинул стол потухшим взором
И молвил с дружеским укором:
«Лентяи! Видишь, как закон
Священный братский исполняют!
Вот и сегодня не пришли,
Как будто за море ушли! –
И слезы молча утирает,
265
Садясь за братский круглый стол.
– Хоть бы один тебе пришел!»
Старик сидит и поджидает…
Проходит час, прошел другой,
Уж старику пора домой.
Старик встает: «Да, изменили!
Послушай, выпей, брат, вино», –
Сказал слуге он, – «все равно,
Я не могу; прошло, что было, –
Да поминай за упокой;
А мне пора уже домой!»
И слезы снова покатились.
Слуга вино, дивяся, выпил.
«Дай шляпу мне… Какая лень
Итти домой!..» – и тихо вышел.
И через год в урочный день
Двенадцать приборов на круглом столе,
Двенадцать бокалов высоких стоят,
И день уж проходит,
Никто не приходит,
Навеки, навеки забыты они.
Яготин, 1843
Глава одиннадцатая
Проза, написанная Т. Г. Шевченко по-русски
Во время пребывания в ссылке Т. Г. Шевченко, продолжая тайком
сочинять стихотворения, стал писать повести и вести дневник. Начи-
ная с 1851 года, он в течение почти семи лет создал немногим более
двух десятков повестей, написанных на русском языке. К сожалению,
из них сохранилось всего девять. Из утерянных повестей известны на-
звания лишь двух: «Повесть о несчастном Петрусе» и «Отрывок драма-
тического сочинения».
В 1853 году из-под пера солдата Шевченко вышли такие повести,
как «Батрачка», «Варнак», «Княгиня». В них он разрабатывал сюжеты,
которые ранее реализовал в одноимённых поэмах. В повестях «Варнак»
Плакат «Т. Г. Шевченко и его герои».
267
и «Княгиня» писатель рассказывает о своём детстве и юности, об уро-
ках рисования у дьячков.
В последующих повестях «Художник» и «Музыкант» (1855–1856)
Тарас Григорьевич рассказывает о судьбе крепостной интеллигенции,
её бесправном положении и полной зависимости от барской прихоти и
произвола. Повесть «Музыкант» – это горький и трогательный рассказ
о печальной участи талантливого крепостного скрипача. Среди героев
повести с большой симпатией изображён и композитор М. И. Глинка.
По теме и идейной направленности это произведение созвучно с из-
вестной повестью А. И. Герцена «Сорока-воровка».
Героями повести «Художник» являются многие друзья и знакомые
Тараса Григорьевича: К. П. Брюллов, В. А. Жуковский, А. Г. Венецианов,
И. М. Сошенко. В повести описаны годы учения юного Тараса в «жи-
вописной артели» Ширяева, а затем – в Академии художеств. О первых
годах, проведенных Т. Г. Шевченко в ссылке, читатель узнаёт из повести
«Близнецы». Работа над этими повестями являлась той необходимой
ему отдушиной, которая позволяла солдату Шевченко забывать на вре-
мя о постигшей его беде, мысленно переноситься в родную Украину, к
друзьям в Петербург. В своих повестях он выражал тоску по книгам и
картинам, по возможности свободно и вдохновенно отдаваться люби-
мому творчеству.
В повестях «Несчастный» (1855), «Капитанша» (1856), «Прогулка
с удовольствием и не без морали» (1856–1858) писатель обличал кре-
постников, показывал страдания крепостной интеллигенции.
Шевченковеды отмечают, что по идейной направленности и худо-
жественной манере эти повести близки к произведениям таких писате-
лей «натуральной школы», как А. И. Герцен, И. А. Гончаров, Ф. М. До-
стоевский, Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев и др. Т. Г. Шевченко объеди-
няла с плеядой этих русских писателей ненависть к крепостничеству,
стремление показывать жизнь без прикрас. В повестях ощущается
влияние литературного стиля Н. В. Гоголя – его блестящий юмор и со-
крушительная сила сарказма. При этом следует отметить, что писатель
всё время помнил о строгостях цензуры. Поэтому он не делал широких
общественно-политических и социальных выводов. В повестях он по-
прежнему оставался лириком и часто выступал в них в разных амплуа:
он и путешественник, и наблюдатель, и рассказчик. Неслучайно свои
повести Т. Г. Шевченко подписывал «Кобзарь Дармограй». И хотя автор
не отождествляет себя с рассказчиком, но в повестях имеется много ав-
тобиографических сведений, выражений личных чувств – любви к род-
ной Украине, сострадания к угнетаемому народу.
268
Повести Т. Г. Шевченко свидетельствуют и ещё об одной черте пи-
сателя. Он предстаёт перед читателем человеком высокой культуры и
тонкого художественного вкуса. Об этом свидетельствуют его сужде-
ния о театре, живописи, художниках итальянского Ренессанса, масте-
рах фламандской и голландской школ. Он упоминал о сочинениях Гёте
и Шиллера, Диккенса и Ричардсона, о музыке Глинки, Бетховена, Мей-
ербера, Обера.
Повести Т. Г. Шевченко по своей художественной силе не могут
сравниться с его поэтическими шедеврами. Но и в них есть немало до-
стоинств: автор очень умело и правдоподобно описывает крепостное
крестьянство, применяет различные стилистические фигуры при обли-
чении крупных и средних помещиков. Ценность повестей заключается
также в том, что в них представлен богатый биографический материал.
Украинские критики, в частности П. А. Кулиш, стремились пре-
уменьшить значение реалистической прозы Т. Г. Шевченко, близкой по
стилю к прозе русской, так называемой натуральной школе 40-х годов.
К тому же некоторые украинские друзья поэта неприязненно отнеслись
к тому, что прозаические произведения Тарас Григорьевич написал по-
русски. Вполне возможно, что эта критика послужила тормозом для
издания повестей при жизни поэта. Они начали появляться в печати
лишь только в 80-е годы XIX века. Многие современные литературо-
веды убеждены в том, что, окажись повести в печатном виде ещё при
жизни Т. Г. Шевченко, они заняли бы видное место в русской и украин-
ской литературе 60-х годов.
Известно, что Т. Г. Шевченко обратился с письменной просьбой к
писателю С. Т. Аксакову дать критическую оценку его новой русскоя-
зычной повести «Прогулка с удовольствием и не без морали» и, по воз-
можности, помочь в её издании. Ответное письмо Сергея Тимофеевича
не сохранилось. Но из следующего письма поэта видно, что С. Т. Акса-
ков благосклонно отнёсся к этой повести: «Чтимый и многоуважаемый
Сергей Тимофеевич! Ради всех святых простите мне моё грешное, но
не умышленное молчание. Вы так сердечно дружески приняли мою да-
леко не мастерскую “Прогулку”, так сердечно, что я, прочитавши ваше
дорогое мне письмо, в тот же день и час принялся за вторую и послед-
нюю часть моей “Прогулки”. И только сегодня кончил. А как кончил?
Не знаю. Судите вы меня, и судите искренне и милостиво. Я дебютирую
этой вещью в великорусском слове. Но это не извинение. Дебютант дол-
жен быть проникнут своей ролью, а иначе он шарлатан. Я не шарлатан,
я ученик, жаждущий дружеского, искреннего суда и совета… Трудно
мне одолеть великорусский язык, а одолеть его необходимо. Он теперь
269
у меня как краски на палитре, которые я мешаю без всякой системы.
Мне необходим теперь труд, необходима упорная, тяжёлая работа,
чтобы хоть что-нибудь успеть сделать. Я десять лет потерял напрасно,
нужно возвратить, потерянное, а иначе будет перед Богом грешно и
пред людьми стыдно… Ещё раз простите и любите сердечно, глубоко
полюбившего вас Т. Шевченка»1. К сожалению, болезнь и постигшая
его в апреле 1859 года смерть, помешали свершению мечты Тараса Гри-
горьевича увидеть в напечатанном виде своё детище – повесть «Про-
гулка с удовольствием и не без морали».
Ниже предлагаются отрывки из повестей Т. Г. Шевченко «Княгиня»
и «Близнецы».
КНЯГИНЯ2
(Отрывок из повести)
(Посвящается Б. Ф. Залесскому3)
Село!.. О сколько милых, очаровательных видений пробуждается
в моём старом сердце при этом задушевном слове! Село… и вот стоит
передо мною наша бедная, старая, белая хата. С потемневшею соломен-
ною крышею и чёрным дымарём, а около хаты на причилку яблоня с
краснобокими яблоками, а вокруг яблони цветник – любимец моей не-
забвенной сестры, моей терпеливой, моей нежной няньки; у ворот сто-
ит старая развесистая верба с засохшею верхушкой, а за вербою стоит
клуня, окружённая стогами жита, пшеницы и всякого хлеба; а за клу-
нею по косогору пойдёт уже сад, да какой сад! Видал я много на своём
веку таки порядочных садов, как, например, уманский и петергофский;
но это что за сады! Гроша не стоят в сравнении с нашим великолеп-
ным садом; густой, тёмный, тихий, словом, другого такого сада нет на
всём свете. А за садом ливада, за ливадою долина, а в долине тихий,
едва журчащий ручеёк, уставленный вербами и калиною и окутанный
широколиственными, тёмнозелёными лопухами; а в этом ручейке под
нависшими лопухами купается кубический белокурый мальчуган, а
выкупавшись, перебегает он долину и ливаду, вбегает в тенистый сад и
падает под первою грушею или яблонею и засыпает настоящим невоз-
1 Печатается по: Мельниченко В. Шевченкiвська Москва. М.: Олма Медиа
Групп, 2009. С. 212–213.
2 В повести «Княгиня», как и в ряде других, Т. Г. Шевченко изобразил дикие
грубые нравы, безудержное своеволие и жестокость помещиков. В лирическом
вступлении к повести «Княгиня» писатель рассказывает о своём детстве.
3 Б. Ф. Залесский – товарищ Т. Г. Шевченко по ссылке.
270
мутимым сном. Прснувшись, он смотрит на противоположную гору,
смотрит, смотрит и спрашивает сам себя: «а что же там за горою? Там
должны быть железные столбы, что поддерживают небо. А что, если бы
пойти, да посмотреть, как они его там подпирают? Пойду да посмотрю,
ведь это недалеко». Встал и, не задумавшись, пошёл он через долину и
ливаду прямо на гору. И вот выходит он за село, прошёл царину, прошёл
с полверсты поле, на поле стоит высокая, чёрная могила; он вскарабкал-
ся на могилу, чтобы с неё посмотреть, далеко ли ещё до тех железных
столбов. Стоит мальчуган на могиле и смотрит во все стороны: и по
одну сторону село, и по другую сторону село, и там из тёмных садов
выглядывает трёхглавая церковь, белым железом крытая, и там тоже
выглядывает церковь из тёмных садов и тоже белым железом крытая.
Мальчуган задумался. Нет, думает он, сегодня поздно. Не дойду я до
тех железных столбов, а завтра вместе с Катрею. Она до череды коров
погонит, а я пойду к железным столбам, а сегодня одурю Микиту (бра-
та), скажу, что я видел железные столбы те, что подпирают небо. И он,
скатившись кубарем с могилы, встал на ноги и пошёл, не оглядываясь,
в чужое село. К его счастью, встретились ему чумаки и, остановившись,
спросили:
– A куда ты мандруешь1, парубче?
– До дому.
– А деж твоя дома, небораче2?
– В Кереливци.
– Так чого ж ты идёшь в Моринци?
– Я не в Моринци, а в Кереловку йду.
– А коли в Керевливку, так сидай на мою мажу3, товаришу, мы тебе
довезем до дому.
Посадили его на скрыньку, что бывает в передке чумацкого воза, и
дали ему батиг в руки; он погоняет себе волов, как ни в чём не бывало.
Подъезжая к селу, он увидал свою хату на противоположной горе и за-
кричал весело:
– Он де, он де наша хата!
– А коли ты вже бачиш свою хату,- сказал хозяин воза, – то йди с
богом!
И снявши мальчугана с воза, спустил его на землю и, обращаясь к
товарищам, сказал:
1 Мандруешь – путешествуешь.
2 Небораче – бедняжка.
3 Мажа – чумацкий воз.
271
– Нехай иде соби с богом!
– Нехай иде соби с богом! – проговорили чумаки, и мальчуган по-
бежал себе с богом в село.
На дворе уже смеркало, когда я ( потому что этот кубический, бе-
локурый мальчуган был не кто иной, как смиренный автор сего, хотя и
не сентиментального , но тем не менее печального рассказа) подошёл
к нашему дому; смотрю через перелаз на двор, а там, около хаты, на
тёмном, зелёном, бархатном шпорище, все наши сидят себе в кружке
и вечеряют; только моя старшая сестра и нянька Катерина не вечеря-
ет, а стоит себе около дверей, подперши голову рукою, и как будто по-
сматривает на перелаз. Когда я высунул голову из-за перелаза, то она
вскрикнула: «прийшов, прийшов!» и, подбежав ко мне, схватила меня
на руки, понесла через двор и посадила в кружок вечерять, сказавши:
«сидай вечерять, приблудо1»! Повечерявши, сестра повела меня спать
и, уложивши в постель, перекрестила, поцеловала и, улыбаясь, назвала
меня опять Приблудою.
Я долго не мог заснуть; происшествия прошлого дня не давали мне
спать. Я думал всё о железных столбах и о том, говорить ли мне о них
Катерине и Микитке, или не говорить. Никита, думаю, был раз с отцом в
Одессе и там, конечно, видел эти столбы, – как же я ему буду говорить о
них, когда я их вовсе не видал; Катерину можно б одурить… но нет, я ей
не скажу ничего, и подумавши ещё недолго о железных столбах, я заснул.
Через два-три года я уже вижу себя в школе у слепого Совгиря,
складывающего тму-мну. Проскладавши, бывало до тлю-тля, выйду
из школы на улицу, посмотрю в яр, а там мои счастливые сверстники
играют себе на соломе около клуни и не знают, что есть на свете и дьяк,
и школа. Смотрю, бывало, на них и думаю, отчего же я такой бесталан-
ный, зачем меня сердечного мучат над этим проклятым букварём, и,
махнувши рукой, дам драла через цвинтарь2 в яр к счастливцам на свет-
лую тёплую солому, и только что начну барахтаться на соломе, как идут
два псалтырника, берут меня раба божьего за руки и обращают вспять,
сиречь ведут в школу, а в школе, сами здоровы знаете, что делается над
нашим братом школяром за отлучки.
Совгирь-слепый (слепым его звали за то, что он был только косой,
а не слепой) был в нашем селе дьячком, не то, чтобы стихарным, насто-
ящим дьячком, а так себе, приблудою3…
1 Приблуда – пришелец.
2 Цвинтарь – погост.
3 Приблуда – в данном случае дьячок, поставленный на место прихожанами с
согласия священника, а не назначенный епархиальной властью.
272
…Поселился он в своей школе, и школяры, в том числе и аз неве-
ликий пошёл к нему за наукою. А собою он был росту высокого, широ-
коплечий и смотрел бы настоящим запорожцем, если б не был косой;
даже свою незаплетенную косу носил он как-то вроде чуприны.
Нрава он был более сурового, нежели кроткого, а в отношении жи-
тейских потребностей и вообще комфорта он был настоящий спарта-
нец. Но мне более всего в нём не нравилось то, что как настанет, быва-
ло, суббота, он после вечерни и начнёт нас всех по обыкновению кор-
мить берёзовою кашею. Ну, это бы ещё ничего, пускай бы себе кормил,
нам эта каша была в обыкновение; а то вот где, можно сказать, истин-
ное испытание: бьёт бывало, а самому лежать велит, да не кричать и,
не борзяся1, явственно самому читать четвёртую заповедь. Настоящий
спартанец! Ну, скажите, люди добрые, рождался ль когда на свет такой
богатырь, чтобы улежал спокойно под розгами и читал бы ещё, не бор-
зяся, четвёртую заповедь? Нет, я думаю, такого человека ещё земля не
носила. Бывало, когда дойдёт до меня очередь, то я уже прошу не о по-
миловании, а прошу только, чтобы он умилосердился надо мною, ве-
лел меня, субботы ради святой, придержать хоть немножко. Иной раз,
бывало, и умилосердится и велит придержать, да так уж выпорет, что
лучше б и не просить о милосердии.
Мир праху твоему, слипый-Совгирю! Ты, горемыка, и сам не знал, что
делал: тебя так били и ты так бил и не подозревал греха в своём просто-
сердечии! Мир праху твоему, жалкий скиталец, ты был совершенно прав!
И вот я, к несказанной моей радости, кончил «Малбех»2, т.е. кончил
псалтырь, поставил, по обыкновению, кашу братии с грошами, совершил
сей священный обряд неукосненно по всем преданиям старины, и на дру-
гой же день принялся мелом выводить премудрые каракули на крашеной
доске, сиречь я уже был не псалтырник какой-нибудь, а скорописец.
В эту-то почти счастливую для меня эпоху случилось преобразо-
вание школы: прислали к нам из самого Киева стихарного дьячка. Со-
вгирь-слипый сначала было поартачился, но принужден был уступить
перед могуществом закона и, собравши всю свою мизерию3 в одну тор-
бу, закинул её на плечи, взял патерицю4 в руки, а тетрадь из синей бу-
маги со сковородянскими5 псалмами или виршами в другую и пошёл
1 Не борзяся – не спеша.
2 «Малбех» – этим словом начинается последний псалом псалтыря.
3 Мизерия – скудное имущество.
4 Патериця – символ власти в виде палки, от латинского слова pater – отец.
5 Григорий Савич Сковорода (1722–1794) – известный украинский писатель,
философ-просветитель и педагог.
273
искать себе иной школы. А братия моя по науке, аки овцы от волка рас-
сыпашася, так они от нового стихарного дьячка, зане пьяница бе, паче
всех пьяниц на свете. Тяжко противу рожна прати; и я, терпеливейший
из братии, наконец, взял своё орудие – таблицу, перо и каламар1 с ме-
лом, и пошёл во-свояси с миром, дивяся бывшему.
С этого времени начинается длинный ряд самых грустных, самых
безотрадных моих воспоминаний. Вскоре умирает мать, отец женится
на молодой вдове и берёт с нею троих детей вместо приданого. Кто ви-
дел хоть издали мачеху и так называемых сведенных детей, тот, значит,
видел ад в самом его отвратительном торжестве. Не проходило часа без
слёз и драки между нами, детьми, и не проходило часа без ссоры и бра-
ни между отцом и мачехой; мачеха особенно ненавидела меня, вероят-
но, за то, что часто тузил её тщедушного Степанка. Того же года отец
осенью поехал зачем-то в Киев, занемог в дороге и, возвратясь домой,
вскоре умер.
После смерти отца, один из многих моих дядей, чтоб вывести сиро-
ту в люди, как он говорил, предложил мне за ястие и питие пасти летом
свиное стадо, а зимою помогать его наймиту по хозяйству; но я избрал
другую часть.
Взявши свою таблицу, каламар и псалтырь, отправился я к пьяно-
му стихарному дьячку в школу и поселился у него в виде школяра и
работника. Тут начинается моя практичная жизнь. Пребывание моё в
школе было довольно некомфортабельно. Хорошо ещё, если случались
покойники в селе (прости меня, господи!), то мы ещё кое-как перебива-
лись; а не то, просто, голодали по нескольку дней сряду. Вечером иногда
бывало я возьму торбу, а учитель возьмёт в десную посох дебелый, а
в шуйцу сосуд окудельный (мы и жидкостями не пренебрегали, как-
то: грушёвым квасом и пр.) и пойдём под окнами воспевать «богом из-
бранную». Иной раз принесём-таки кое-что в школу, а иной раз и так,
на-сухо, придём, только что не голодные.
Я знал почти весь псалтырь наизусть и читал его, как говорили
слушатели мои, выразно, т.е. громко. Вследствие такого моего досуже-
ства не был в селе похоронен ни один покойник, над которым бы я не
прочитал псалтыря. За прочтение его я получал кныш2 и копу3 деньга-
ми, которые отдавал учителю, как его доход, и он уже от щедрот своих
уделял мне пятак на бублики, и это был один-единственный источник
1 Каламар – чернильница, в которую вместо чернил вливался раствор мела
для писания пером на доске.
2 Кныш – особой формы пшеничный хлеб.
3 Копа – 50 копеек.
274
моего существования. При таких, можно сказать, умеренных доходах,
я не мог жить открыто и одевался не щегольски, как прилично званию
школяра. Ходил я постоянно в серенькой, дырявой свитке и в вечно
грязной рубашке, а о шапке и сапогах и помину не было, ни летом, ни
зимою. Однажды дал мне какой-то мужик за прочтение псалтыря на
пришвы ременю1, да и тот от меня учитель отобрал как свою собствен-
ность.
И много, много мог бы я рассказать презанимательных и назида-
тельных вещей на эту тему, да рассказывать как-то грустно.
Так пролетели четыре жалких года над моею детскою головою.
Потом воспоминания мои принимают ещё печальнейшие образы.
Далеко, далеко от моей бедной, моей милой родины.
Без любви, без радости
Юность пролетела!
Не пролетела, правда, а проползла в нищете, в невежестве и в уни-
жении. И всё это длилось ровно двадцать лет…
БЛИЗНЕЦЫ2
(Отрывок из повести)
… Проехавши пикет, я начал спускаться по плоской наклонности к
станции Подгорной и, переменив здесь лошадей, подымался часа два на
плоскую возвышенность, с которой открылась душу леденящая пусты-
ня. Спустя минуту после тягостного впечатления я стал всматриваться
в грустную панораму и заметил на средине её беленькое пятнышко, об-
веденное краснобурою лентою.
– А вот и Орская белеет, – сказал ямщик, как бы про себя.
– Так вот она знаменитая Орская крепость, – почти вслух прогово-
рил я, – и мне сделалось грустно, невыносимо грустно, как будто меня,
бог знает, какое несчастие ожидало в этой крепости, а страшная пусты-
ня, её окружающая, казалась мне разверзтою могилою, готовою похо-
ронить меня заживо…
1 Пришвы ременю – простой кожи на головки к сапогам.
2 В письмах одного из братьев-близнецов заключено много автобиографиче-
ского материала. Интересны описания первых впечатлений от Орской крепости –
месте ссылки Т. Г. Шевченко, а также рассказ о переходе через степи из Орской
крепости в Раим.
275
… Подъезжая ближе к крепости, я думал (странные думы), поют
ли песни в этой крепости, и готов был бог знает что прозакладывать,
что не поют.
При такой декорации возможно только мёртвое молчание, преры-
ваемое тяжёлыми вздохами, а не звучными песнями. Подвигаясь ближе
и ближе по широкому, едва зеленью подёрнутому лугу, я ясно уже мог
различить крепость: белое пятнышко – это была небольшая каменная
церковь на горе, а краснобурая лента – это были крыши казённых зда-
ний, как-то: казарм, цейхгаузов и пр.
Переехавши по деревянному, на весьма жидких сваях, мостику, мы
очутились в крепости. Это – обширная площадь, окружённая с трёх
сторон каналом аршина в три шириною, да валом с соразмерною вы-
шиною, а с четвёртой стороны Уралом. Вот вам и крепость. Недаром её
киргизы называют Ямам-кала. По-моему, это самое приличное ей на-
звание…
… Вот что оживляло первый план этой сонной картины: толпа
клеймённых колодников исправляла дорогу для приезда корпусного
командира, а ближе к казармам, на площади, маршировали солдаты…
12 мая транспорт, в числе 3000 телег и 1000 верблюдов, выступил
из Орской крепости. Первый переход, с непривычки, может быть, я ни-
чего не мог видеть и слышать, кроме облака пыли, телег, башкирцев,
верблюдов и полуобнажённых верблюдо-вожатых киргизов, словом,
первый переход пройден был быстро и незаметно. На другой день мы
тронулись с восходом солнца. Утро было тихое, светлое, прекрасное, я
ехал с передовыми уральскими казаками впереди транспорта за пол-
версты и вполне мог предаваться своей тихой грусти и созерцанию
окружающей меня природы. Это была ровная, без малейших со всех
сторон возвышенности и, как белой скатертью, ковылём покрытая не-
обозримая степь. Чудная, но вместе и грустная картина! Ни кусточка,
ни балки, совершенно ничего, кроме ковыля, да и тот стоит, не поше-
велится, как окаменелый: ни шелесту кузнечика, ни чиликанья птички,
ни даже ящерица не сверкнёт перед тобою своим пёстреньким граци-
озным хребтом: всё, кроме ковыля, умерщвлено, немо всё и бездыхан-
но, только сзади тебя глухо стонет какое-то исполинское чудовище: это
двигающийся транспорт. Солнце подымалось выше и выше, степь, как
будто, начала вздрагивать, шевелиться, ещё несколько минут и на го-
ризонте показались белые серебристые волны. И степь превратилась
в океан-море, а боковые аванпосты начали расти, расти и мгновенно
превратились в корабли под парусами. Очарование длилось недолго;
через полчаса степь приняла опять свой безотрадный монотонный вид,
276
только боковые казаки попарно двигались, как два огромных тёмных
дерева. Из-за горизонта начала показываться белая тучка. Я ужасно
обрадовался этому явлению – всё-таки разнообразие. Начинаю любо-
ваться ею, а она, лукавая, вдруг расплывается в воздухе, то снова вдруг
покажется из-за горизонта.
– Вишь ты, собаки, что выдумали? – проговорил один казак.
– А что такое, Дий Степаныч? – спросил у него другой.
– Рази ослеп, не видишь, степь горит.
– И всамдель горит; вишь собаки!
Я стал всматриваться внимательно в горизонт и, действительно.
Вместо тучки увидел белые клубы дыма, быстро исчезающие в раска-
лённом воздухе. К полдню пахнул навстречу нам тихий ветерок, и я по-
чувствовал уже лёгкий запах дыма. Вскоре открылась серебряная лента
Ори, и далеко выдавшийся к нам навстречу залив освежил воздух; я
вздохнул свободнее, и пока транспорт раскидывался своим исполин-
ским каре вокруг залива, я уже купался в нём. Пожар был всё ещё впе-
реди нас, и мы могли видеть только один дым, а пламя ещё не показы-
валось из-за горизонта. С закатом солнца начал освещаться горы блед-
ным заревом; с приближением ночи зарево краснело и к нам близилось;
из-за тёмной горизонтальной, чуть-чуть кое-где изогнутой, линии на-
чали показываться красные струи и язычки. В транспорте всё затихло,
как бы ожидая чего-то необыкновенного. И действительно, невиданная
картина представилась моим изумлённым очам: всё пространство, ви-
денное мною днём, как бы расширилось и облилось огненными струя-
ми почти в параллельных направлениях. Чудная, неописанная картина.
Я всю ночь просидел под своей джеломейкой1 и, любуясь огненною кар-
тиною, вспоминал нашего почтенного художника Павлова…
Вблизи транспорта, на тёмной, едва погнутой линии, на огнен-
ном фоне показался длинный ряд движущихся верблюжьих силуэтов.
Верблюды двигались один за другим по косогору и исчезали в крас-
новатом мраке, точно китайские тени. На одном из них между горбов
сидел обнажённый киргиз и импровизировал свою однотонную, как
и степь его, песню. Картина была полная, и я в изнеможении тут же,
под джеломейкой, уснул. Во сне повторялась та же огненная картина с
прибавлением Содома и Гоморры Мартенса. Меня разбудил вестовой,
транспорт готов был двинуться, я успел ещё кое-как выпить стакан
чаю, пока убирали мою джеломейку, сел на коня и поехал с передо-
выми казаками.
1 Джаломейка – палатка.
277
Мы долго ехали по обгорелой степи, и теперь-то, глядя на эти чёр-
ные бесконечные равнины, я убедился, что не во сне, а настоящий по-
жар я видел вчера. К полдню мы подошли опять к берегам Ори и рас-
положились на ночлег. Следующий переход мы шли в виду Ори и степь
казалась разнообразнее, кой-где выдавались косогоры, местами даже
белели обрывки берегов Ори, иногда показывался камыш и даже кусты
саксаула. Переправившись на другой берег Ори, транспорт опять рас-
кинул своё гигантское каре.
По обыкновению транспорт снялся с восходом солнца, только я
не по обыкновению остался в арьергарде. Орь осталася вправо, степь
принимала по-прежнему свой однообразный, скучный вид. В полови-
не перехода я заметил, что люди начали отделяться от транспорта, кто
на коне, а кто пешком, и все в одном направлении. Я спросил о при-
чине сего у ехавшего около меня башкирского тюря и он сказал мне,
указывая нагайкою на тёмную точку: «манна аулья агич» (здесь святое
дерево). Это слово меня изумило: как! В этой мёртвой пустыне дерево?
И уж, конечно, коли оно существует, так должно быть святое. За тол-
пою любопытных и я пустил своего воронка. Действительно, в верстах
в двух от дороги, в ложбине, зеленело тополевое старое дерево. Я застал
уже вокруг него порядочную толпу, с удивлением и даже (так мне каза-
лось) с благоговением смотревшую на зелёную гостью пустыни. Вокруг
дерева и на ветках его навешаны набожными киргизами кусочки раз-
ноцветных материй, ленточки, пасмы1 крашеных лошадиных волос и
самая богатая жертва – это шкура дикой кошки, крепко привязанная
к ветке. Глядя на всё это, я почувствовал уважение к дикарям за их не-
винные жертвоприношения. Я последний уехал от дерева и долго ещё
оглядывался, как бы не веря виденному мною чуду. Я оглянулся ещё раз
и остановил коня, чтобы в последний раз полюбоваться на обоготво-
рённого зелёного великана пустыни; подул легонький ветерок, и вели-
кан приветливо кивнул мне своей кудрявой головой, а я, в забытье, как
бы живому существу, проговорил «прощай» и тихо поехал за скрывав-
шимся в пыли транспортом.
Мы остановились на речке Карабутике, вблизи возвышающегося в
то время форта. Здесь у нас была днёвка.
От Карабутика до Иргиза перешли мы ещё две небольшие речки.
Ямин-Кайроклы и Якши-Кайраклы. Физиономия степи одна и та же,
безотрадная, с тою только разницею, что кой-где на плоских возвышен-
ностях чернеют , как маяки, киргизские, из камней или просто из камы-
1 Пасмо – мера длины пряжи, составляющая часть мотка.
278
ша и гнили сложенные «мазарки», как их называют уральские казаки,
да ещё замечательно, что всё это пространство усыпано кварцем. От-
чего никому в голову не придёт на берегах этих речек поискать золота?
Может быть, и в киргизской степи возник бы новый Сан-Франциско.
Почём знать!
Пройдя усеянное кварцем пространство, мы перешли вброд реку
Иргиз и пошли по левому плоскому её берегу. Вдали на самом горизон-
те синела гора, увенчанная могилами батырей и киргизских аулья, на-
зываемая «манна аулья», т.е. здесь святой. Оставив гору в правой руке,
мы остановились на берегу Иргиза, вблизи могилы батыря Дустана.
Этот грубо из глины сплетённый памятник напоминает общей формою
саркофаги древних греков.
Мы остановились на том самом месте, где вчера на предшество-
вавший нам транспорт напала шайка хивинцев и несколько человек за-
хватила с собой, а несколько оставила убитыми, и здесь я в первый раз
видел обезглавленные и обезображенные трупы, валяющиеся в степи,
как какая-нибудь падаль. Начальник транспорта приказал зарыть их,
а священник отправил панихиду по убиенным. Ещё переход, и мы в
Уральском укреплении.
Никогда не забуду того грустного впечатления, какое произвёл на
меня вид этого укрепления.
Вёрст за пятнадцать мы увидели на возвышенности кучку чего-то
неопределённого, и на спрос у вожака, что это такое, он нам ответил:
«Иргиз-кала».
Мы подошли на такое расстояние, что можно было ясно различать
предметы. Представьте себе на сером фоне кучу серых мазанок с ка-
мышевыми кровлями, обнесённую земляным валом. Это было первое,
мною увиденное степное укрепление, поразившее меня так неприятно
своею грустною наружностью; и действительно, оно издали было боль-
ше похоже на загоны или кошары1, чем на жилища людей.
Пройдя четыре укрепления, мы два раза останавливались на озё-
рах, а третий ночлег и днёвку провели на речке Амаловны; за этой гни-
лой речкой начинаются страшные Каракумы (чёрные пески). День был
тихий и жаркий. Целый день у нас только и разговору было, что про
Каракумы: бывалые в Каракумах рассказывали ужасы, а мы, разумеет-
ся, как небывалые, слушали и ужасались.
Задолго до рассвета начали вьючить пасущихся верблюдов и ма-
зать телеги. Начальник транспорта торопил, чтобы как можно раньше
1 Кошара – хлев, овчарня.
279
сняться и до жаров пройти переход, но представьте наше удивление:
когда мы вошли в песчаные бугры, солнышко уже было довольно высо-
ко, а ожидаемого жару и опёку не было, и чем выше солнце подымалось,
нордовый ветер свистел, и делалось холоднее, так что к полдню мы при-
нуждены были вооружиться шинелями.
Трое суток мы не снимали шинелей, и над рассказчиками про ужа-
сы Каракум начали было уже подтрунивать, как вдруг ветер начал бы-
стро стихать и к полдню совершенно стих; до колодцев оставалось ещё
десять вёрст, и эти десять вёрст показались мне десятью десять. Жара
была нестерпимая. Никогда в жизни я не чувствовал такой страшной
жажды и никогда в жизни я не пил такой гнусной воды, как сегодня.
Отряд, посылаемый вперёд для расчистки колодцев, почему-то не на-
шёл их, и мы пришли на гнилую солёно-горько-кислую воду, а вдоба-
вок её в рот нельзя было взять, не процедивши; она пенилась вшами и
микроскопическими пьявками…
…Транспорт снялся часа за два до рассвета. Ночью, по-моему, са-
мое лучшее проходить Каракумы; ночью не замечаешь однообразия
песчаных бугров и не нуждаешься в отдалённом горизонте, но лошади
и верблюды иначе об этом думают; они днём, и под тяжестью и на сво-
боде, должны сражаться со своим злейшим врагом – оводом, а ночью
враг умолкает, и они наслаждаются миром.
С восходом солнца открывалась перед нами огромная бледноро-
зовая равнина; это высохшее озеро, дно которого покрылось тонким
слоем белой, как рафинад, соли. Такие равнины и прежде встречались в
Каракумах между песчаными буграми, но не такие обширные, как эта,
и не были освещены восходящим солнцем. Я долго не мог отвести глаз
от этой песчаной белой скатерти, слегка подёрнутой розовой тенью.
Один из казаков заметил, что я пристально смотрю на белую рав-
нину и сказал: «Не смотрите, ослепнете». Действительно, я почувство-
вал лёгкое дрожание света и, зажмуривши глаза, пустился догонять во-
жака, далеко выехавшего вперёд; так я перебежал всю ослепляющую
равнину. На противоположной стороне с высокого бугра я любовался
невиданною мной картиной, будучи сам атомом этой громадной карти-
ны; через всю белую равнину чёрной полосою растянулся наш транс-
порт, т.е. половина его, а другая половина, как хвост чёрной змеи, из-
вивалась, переваливаясь через песчаные бугры. Чудная, страшная кар-
тина! Блестящий белый фон картины опять начал действовать на моё
зрение, и я скрылся в песчаных буграх.
К вечеру многие явились ко мне за медицинским пособием; они ни-
чего, кроме серого тумана, не видели, на глазах не было никакого знака
280
их слепоты, и я им на другой день закрыл глаза волосяными чёрными
сетками, тем дело и кончилось.
Бугры начали сглаживаться, начали показываться довольно широ-
кие равнины. Вправо от дороги мы уже третий день видим синюю гору,
и она, кажется, как будто от нас уходит.
По мере того, как сглаживались песчаные бугры, обозначалась ши-
рокая белая лента лошадиных и верблюжьих остовов, протянутая че-
рез Каракумы.
Ещё переход, и мы увидели на горизонте к югу едва заметную си-
нюю горизонтальную линию, – то было Аральское море. Унылый транс-
порт мгновенно оживился, как бы почувствовал свежесть в воздухе,
отрадное дуновение моря. На другой день мы уже купались в Сиры-
геганике (залив Аральского моря). Ещё один день следовали мы по бе-
регам гнилых солёных озёр того же залива и вышли опять на равнину,
покрытую кустарниками саксаула. Этот и следующий переход до озера
Камышлы-Баша (залив Сыр-Дарьи) мы проходили ночью, потому что
не было возможности пройти днём: жару было в тени 40 градусов, и в
раскалённом песке в продолжение 5 минут яйцо пеклось всмятку. По-
следний переход мы прошли ночью. С восходом солнца мы близко уже
подошли к раимскому укреплению. Вид со степи на укрепление груст-
нее ещё, нежели на Калу-Иргиз.
На ровной горизонтальной линии едва возвышается над валом
длинная, камышом крытая, казарма, – вот и всё. Навстречу нам вышел
почти весь гарнизон. Бледные, безотрадные, точно у арестантов, лица.
Мне сделалось страшно.
– Не свирепствует ли у вас какая-нибудь эпидемия? – спросил я у
одного офицера.
– Слава богу, благополучно, – отвечал он мне.
Подъезжая к самому укреплению, открывается зелёная широкая
полоса камыша, и кой-где из тёмной зелени выглядывает серебристая
Сыр-Дарья.
Итак, я на Раине.
Дневник Т. Г. Шевченко
Отрывки
1857 г. 13 июня. Сегодня уже второй день, как сшил я себе и акку-
ратно обрезал тетрадь для того, чтобы записывать, что со мною и около
меня случится…
281
Мне следовало бы начать свой журнал со времени посвящения мо-
его в солдатский сан, сиречь с 1847 года. Теперь бы это была претолстая
и прескучная тетрадь. Вспоминая эти прошедшие грустные десять лет,
я сердечно радуюсь, что мне пришла тогда благая мысль обзавестись
записной тетрадью. Что бы я записывал в ней? Правда, в продолжение
этих десяти лет я видел даром то, что не всякому и за деньги удастся ви-
деть. Но как я смотрел на всё это? Как арестант смотрит из тюремного
решётчатого окна на весёлый свадебный поезд. Одно воспоминание о
прошедшем и виденном в продолжении этого времени приводит меня
в трепет. А что же было бы, если б я записал эту мрачную декорацию и
бездушных грубых лицедеев, с которыми мне пришлось разыгрывать
эту мрачную, монотонную десятилетнюю драму? Мимо, пройдём мимо,
минувшее моё, моя коварная память…
От второго мая получил я письмо из Петербурга от Михаила Ла-
заревского1 с приложением 75 рублей. Он извещал меня или, лучше,
поздравляет с свободою. До сих пор, однакож, нет ничего из корпусно-
го штаба, и я, в ожидании распоряжений помянутого штаба, собираю
сведения о волжском пароходстве. Но увы! При всём моём старании я
узнал только, что места разные и цена разная, а пароходы из Астрахани
в Нижний ходят очень часто. Не правда ли – точные сведения?
Несмотря, однакож, на эти точные сведения, я уже успел (разуме-
ется в воображении) устроить своё путешествие по Волге уютно, спо-
койно и – главное – дёшево. Пароход буксирует (одно единственное
верное сведение) несколько барок, или, как их называют, подчалок, до
Нижнего Новгорода с разным грузом. На одной из таких барок я думаю
устроить свою временную квартиру и пролежать в ней до нижегород-
ского дилижанса. Потом в Москву. А из Москвы, помолившись богу за
Фультонову2 душу, через 22 часа и в Питер. Не правда ли, яркая фанта-
зия? Но на сегодня довольно…
14 июня… Какое же казусное событие запишу я сегодня? А вот ка-
кое. Вчерашний пароход разрешился порядочным мешком целковых и
арапчиков. Это третное жалованье гарнизона. Офицеры сегодня же его
и получили и сегодня же отнесли его Попову (маркитанту) и спиртоме-
ру (целовальнику), а остальное тоже отослали к спиртомеру и начали
1 Узнав 3 июня из письма М. М. Лазаревского о состоявшемся уже постановле-
нии об освобождении, Шевченко 12 июня 1857 года стал вести дневник, чтобы об-
легчить тягостное ожидание официального сообщения о свободе. Шевченко про-
должал свой дневник и после освобождения, до середины 1858 года. Все записи в
дневнике сделаны на русском языке.
2 Агафья Емельяновна Ускова – жена коменданта Ново-Петровского укрепления.
282
кутить или, вернее, пьянствовать. Завтра выдадут жалованье солдатам,
и солдаты тоже начнут кутить, т.е. пьянствовать. И это продлится не-
сколько дней сряду. И кончится как солдатская, так и офицерская по-
пойка дракой и, наконец, курятником, т.е. гауптвахтой.
Солдаты – самое бедное, самое жалкое сословие в нашем православ-
ном отечестве. У него отнято всё, чем только жизнь красна: семейство,
родина, свобода, – одним словом, всё. Ему простительно окунуть иногда
свою сирую, одинокую душу в полштофе сивухи. Но офицеры, которым
отдано все, все человеческие права и привилегии, чем же они разнятся от
бедняка солдата? (Я говорю о Ново-Петровском гарнизоне). Ничем они,
бедные, не разнятся, кроме мундира. И добро бы ещё были так называе-
мые старые Бурбоны. А то ведь юноши и воспитанники кадетских кор-
пусов. Хорошо должно быть воспитание? Бесчеловечное воспитание…
16 [июня]…И я в этом омуте, среди этого нравственного безоб-
разия, седьмой год уже кончаю. Страшно! Теперь, когда уже узнали о
моём освобождении, то ближайшие мои начальники – фельдфебель и
ротный командир, не увольняя меня от ученья и караула, позволили
мне свободные часы от службы проводить на огороде, за что я им сер-
дечно благодарен. На огороде или в саду, летняя резиденция нашей ко-
мендантши, и всё свободное время теперь я провожу в её семействе; у
неё двое маленьких детей, Наташенька и Наденька, и это единственный
мой отдых и рассеяние в этом отвратительном захолустье…
17 [июня]. Сегодня в четвёртом часу утра пришёл я на огород. Утро
было тихое, прекрасное. После десятилетней казарменной жизни уеди-
нение мне кажется настоящим раем. А я всё-таки не могу ни за что при-
няться. Ни малейшей охоты к труду. Сижу или лежу молча по целым
часам под моею любимою вербою… И это томительное состояние нача-
лось у меня с 7 апреля, т.е. со дня получения письма от М. Лазаревско-
го1. Свобода и дорога меня совершенно поглотила. Спасибо ещё Кули-
шу2, что догадался прислать книг, а то я не знал бы, что с собою делать…
18 [июня]… Как быстро и горячо исполняются арестовать, так, на-
против, вяло и холодно исполняются приказания освободить. А воля
одного и того же лица. Исполнители одни и те же. Отчего же эта раз-
ница? В 1847 году, в этом же месяце, меня на седьмые сутки доставили
1 Первое письмо о предстоящем освобождении Шевченко получил от М. М. Лазаревского
7 апреля. В письме последнего от 17 января.
2 Пантелеймон Александрович Кулиш (1819–1897) – украинский буржуазно-
либеральный деятель, историк, этнограф и беллетрист, член Кирилло-Мефодиев-
ского братства. Был арестован в 1847 году одновременно с Шевченко, но III жан-
дармское отделение в отношении его ограничилось высылкой в Тулу.
283
из Петербурга в Оренбург. А теперь дай бог на седьмой месяц получить
от какого-нибудь баталионного командира приказание отобрать у меня
казённые вещи и прекратить содержание. Форма. Но я не возьму себе в
толк этой бесчеловечной формы.
19 [июня]… Если бы я был изверг, кровопийца, то и тогда для меня
удачнее казни нельзя было бы придумать, как сослав меня в Отдельный
Оренбургский корпус солдатом. Вот где причина моих невыразимых
страданий. И ко всему мне ещё запрещено рисовать. Отнять благо-
роднейшую часть моего бедного существования! Трибунал под пред-
седательством самого сатаны не мог бы произнести такого холодного
нечеловеческого приговора. А бездушные исполнители приговора ис-
полнили его с возмутительною точностью.
Не знаю наверное, чему я обязан, что меня в продолжение деся-
ти лет не возвели даже в чин унтер-офицера. Упорной ли антипатии,
которую я питаю к сему привилегированному сословию, или своему
невозмутимому хохлацкому упрямству? И тому и другому, кажется. В
незабвенный день объявления мне конфирмации я сказал себе, что из
меня не сделают солдата. Так и не сделали…
20 [июня]… Странно ещё вот что. Всё это неисповедимое горе, все
роды унижения и поругания прошли, как будто не касаясь меня. Ма-
лейшего следа не оставили по себе. Опыт, говорят, есть лучший наш
учитель. Но горький опыт прошёл мимо меня невидимкою. Мне кажет-
ся, что я точно тот же, что был и десять лет тому назад. Ни одна черта
в моём внутреннем образе не изменилась. Хорошо ли это? Хорошо. По
крайней мере мне так кажется…
26 [июня]… Хоть к зиме, но непременно буду в Петербурге, увижу
милые моему сердцу лица, увижу мою прекрасную Академию, Эрми-
таж1, ещё мною невиданный, услышу волшебницу-оперу…
Материальное своё существование я предполагаю устроить так,
разумеется, с помощью друзей моих. О живописи мне теперь и думать
нечего. Это было бы похоже на веру, что на вербе вырастут груши. Я
прежде не был даже и посредственным живописцем, а теперь и пода-
вно. Десять лет неупражнения в состоянии сделать и из великого вир-
туоза самого обыкновенного, кабашного балалаешника. Следователь-
но, о живописи мне и думать нечего. А я думаю посвятить себя безраз-
дельно гравюре акватинта2. Для этого я полагаю ограничить своё мате-
1 Эрмитаж в новом здании был открыт для публики в 1852 году.
2 Гравюра акватинта – один из видов гравюры по металлу. Изображение по-
лучается путём травления.
284
риальное существование до крайней возможности и упорно заняться
этим искусством. А в промежутке времени делать рисунки сепиею с
знаменитых произведений живописи, рисунки для будущих эстампов.
Для этого, я думаю, достаточно будет двух лет прилежного занятия. По-
том уеду на дешёвый хлеб в мою милую Малороссию и примусь за ис-
полнение эстампов. И первым эстампом моим будет казарма с картины
Теньера1. С картины, про которую говорил незабвенный учитель мой,
великий Карл Брюллов, в этом деле можно верить.
Из всех изящных искусств мне теперь более всего нравится гравю-
ра. И не без основания. Быть хорошим гравером значит, быть распро-
странителем прекрасного и поучительного в обществе… Прекрасней-
шее, благороднейшее призвание гравера. Сколько изящнейших произ-
ведений, доступных только богачам, коптилось бы в мрачных галереях,
без твоего чудотворного резца?..
27 [июня]… Сегодня к вечеру появились комары на огороде, и я,
чтобы избавиться от этих несносных насекомых, ушёл на ночь в укре-
пление. Но, увы!
Неумолимая Немезида2 преследует меня на каждом шагу. Избегая
комаров, я наткнулся на шмелей. С подобающим почтением проходя
мимо офицерского флигеля, я услышал новую для меня песню, начина-
ющуюся так:
Коврики на коврики
И шатрики на шатрики.
Далее я ничего не мог расслышать, потому что певец слишком гу-
сто забасил и потому что пьяный Кампиньони, инженерный офицер и
отчаянный пьяница, выбежал на площадь, не знаю для какой надоб-
ности, и, увидя меня, вздумал оказать мне небольшую услугу, покрови-
тельство, познакомив меня с вновь прибывшими офицерами, с лихими
ребятами, по его выражению. Для этого схватил он меня за рукав и по-
тащил в коридор. Вновь прибывшие лихие ребята сидели и лежали в
одних красных рубахах на разостланной кошме и перед ними красова-
лась полуведерная бутыль сивухи. Живая сцена из «Двумужницы» кня-
зя Шаховского3. Я, чтобы не дополнить собою группы волжских раз-
бойников, вырвался из объятий покровителя и выбежал на площадь.
Покровитель выбежал за мною, закричал дежурного унтер-офицера по
1 Давид Теньер (1610–1690) – знаменитый фламандский живописец.
2 Немезида – богиня карающей судьбы у древних греков.
3 Александр Александрович Шаховской (1777–1846) – популярный драматург
первой половины XIX века, автор многочисленных комедий.
285
роте и велел взять меня на гауптвахту за лично нанесённую дерзость
офицеру. Приказание офицерика было исполнено в точности. После
пробития зори дежурный по караулам доложил коменданту о вновь
прибывшем арестанте, и комендант сказал: «Пускай проспится». Итак,
я, избегая кровопийцев-комаров, отдан был на терзание клопам и бло-
хам. Как после этого не верить в предопределение?
Сегодня новый дежурный по караулам разъяснил тёмное происше-
ствие коменданту, и я милостиво освобождён от беспощадных инкви-
зиторов. Записывая в журнал эту весьма обыкновенную в моём поло-
жении трагишутку, я в глубине души прощаю моих гонителей и только
молю всемогущего бога избавить скорее от этих получеловеков.
Сегодня ожидают парохода с почтой из Гурьева. И никто его не
ожидает с таким трепетным нетерпением, как я. Что если не привезёт
он мне так долго ожидаемой свободы? Что я тогда буду делать? Придёт-
ся, во избежание гауптвахты с блохами и клопами знакомиться с вновь
прибывшими офицерами и, в ожидании будущих благ, пьянствовать с
ними. Мрачная, отвратительная перспектива! А если, паче чаяния, при-
везёт эту ленивую колдунью свободу; о, какая радостная, какая светлая
перспектива! Иду в укрепление и, на всякий случай, упакую в чувал
(торба) мою мизерию, авось-либо и совершится.
28 [июня]. Совершилось, – только совершенно не то, чего я ожи-
дал. А совершилась мерзость, которую нельзя было предполагать даже
в совершителе её, мерзавце Кампиньони. Пошёл я вчера в укрепление,
в ожидании парохода, паковать свою мизерию. И, как это обыкновенно
бывает, когда человек ожидает чего-нибудь хорошего, то на этом хоро-
шем и хорошие строит планы. Так и я, в ожидании вестника благодат-
ной свободы, развернул ковёр-самолёт, и ещё одна только минута – и
я очутился бы на седьмом – Магометовом небе. Но, не доходя укре-
пления, [встретился] мне посланный за мною вестовой от коменданта
[Ускова]. «Не пришёл ли пароход?» – спрашиваю у вестового.
– «Никак нет», – отвечает он. – «Какая же встретилась во мне на-
добность коменданту?» – спросил я сам себя и прибавил шагу. При-
хожу. И комендант, вместо всякого приветствия, молча подаёт мне
какую-то бумагу. Я вздрогнул, принимая эту таинственную бумагу как
несомненную вестницу свободы. Читаю и глазам не верю. Это рапорт
на имя коменданта от поручика Кампиньони о том, что я в нетрезвом
виде наделал ему дерзости матерными словами. В чём свидетельствуют
и вновь прибывшие офицеры. И в заключение рапорта он просит и тре-
бует поступить со мной по всей строгости закона, т.е. немедленно про-
вести следствие. Я остолбенел, прочитав эту неожиданную мерзость.
286
– «Посоветуйте: что мне делать с этой гадиной?» – спросил я комен-
данта, придя в себя. – «Одно средство, – сказал он, – просите прощения
или – по смыслу дисциплины – вы арестант. Вы имеете свидетелей, что
вы были трезвы. А он имеет свидетелей, что вы его ругали». – «Я приму
присягу, что это неправда», – сказал я. – «А он примет присягу, что прав-
да. Он офицер, а вы всё ещё солдат». У, как страшно отозвалось во мне
это, почти забытое, слово. Делать нечего, спрятал гордость в карман, на-
пялил мундир и отправился просить прощения. Простоял я в передней у
мерзавца битых два часа. Наконец, он допустил меня к своей опохмелив-
шейся особе. И после многих извинений, прощений, унижений даровано
мне было прощение с условием сейчас же послать за четвертью водки. Я
послал за водкой, а он пошёл к коменданту за рапортом. Принесли водку,
а он принёс рапорт и привёл своиз благородных свидетелей. –»Что, ба-
тюшка, – сказал один из них, подавая мне пухлую, дрожащую с похмелья
руку, – вам неугодно было познакомиться с нами добровольно, как сле-
дует с благородными людьми, так мы вас заставили». – На эту краткую
и поучительную речь уже пьяная компания захохотала, а я чуть не про-
говорил: – «Мерзавцы! Да ещё и патентованные мерзавцы».
29 [июня]. «Широкий битый шлях из раю, а в рай – узенька стежеч-
ка, та й та колючим терном поросла», – говорила мне, ещё ребёнку, одна
замиравшая старуха. И она говорила истину. Истину, смысл которой я
теперь только вполне разгадал.
Пароход из Гурьева пришёл сегодня и не принёс мне совершенно
ничего, даже письма…
1 июля. Сегодня послал я с пароходом письмо М.Лазаревскому.
Быть может, последнее из душной тюрьмы: дал бы бог. Я много вино-
ват перед моим нелицемерным другом. Мне бы следовало отвечать на
письма от 2 мая тотчас же по получении, т.е. 3 июня: но я, в ожида-
нии радостной вести из Оренбурга, которую хотелось мне сообщить
ему первому, прождал напрасно целый месяц и всё-таки должен был
ему написать, что я не свободен. И до 20 июля, а может быть и августа,
такой точно солдат, как и прежде был, с тож только разницею, что мне
позволено нанимать за себя в караул и ночевать на огороде…
А сегодня в Петергофе праздник. Великолепный царский празд-
ник! Когда-то давно, – в 1836 году, если не ошибаюсь, – я до того был
очарован рассказами об этом волшебном празднике, что, не спросясь
хозяина (я был тогда в ученье у маляра или так называемого комнат-
ного живописца, некоего Ширяева – человека грубого и жестокого) и
пренебрегая последствиями самовольной отлучки (я знал наверно, что
он меня не отпустит), с куском чёрного хлеба, с полтиною меди в кар-
287
мане и в тиковом халате, какой обыкновенно носят ученики-ремеслен-
ники, убежал прямо с работы в Петергоф на гулянье. Хорош, должно
быть, я был тогда. Странно однакож, – мне и вполовину не понравился
тогда великолепный Самсон и прочие фонтаны, и вообще праздник,
против того, что мне об нём наговорили. Слишком ли сильно было вос-
пламенено воображение рассказами, или я просто устал и был голоден.
Последнее обстоятельство, кажется, вернее. Да ко всему этому, я ещё
увидел в толпе своего грозного хозяина с пышной своей хозяйкой. Это-
то последнее обстоятельство в конец помрачило блеск и великолепие
праздника, и я, не дождавшись иллюминации, возвратился вспять, со-
вершенно не дивяся бывшему. Проделка эта сошла с рук благополучно.
На другой день нашли меня спящим на чердаке, и никто и не подозре-
вал о моей самовольной отлучке. Правду сказать, я и сам её считал чем-
то вроде сновидения.
Во второй раз, в 1839 году, посетил я петергофский праздник со-
вершенно при других обстоятельствах. Во второй раз, на Бердовском
пароходе, сопровождал я в числе любимых учеников, Петровского и
Михайлова, сопровождал я своего великого учителя – Карла Павлови-
ча Брюллова. Быстрый переход с чердака грубого мужика-маляра в ве-
ликолепную мастерскую величайшего живописца нашего века. Самому
теперь не верится, а действительно так было. Я – из грязного чердака,
я – ничтожнейший замарашка – на крыльях перелетел в волшебные
залы Академии художеств. Но чем же я хвалюся? Чем я доказал, что я
пользовался наставлениями и дружескою доверенностью величайшего
художника в мире? Совершенно ничем. До его неуместной женитьбы и
после уместного развода я жил у него на квартире или, лучше сказать,
в его мастерской. И что же я делал? Чем занимался в этом святилище?
Странно подумать. Я занимался тогда сочинением малороссийских
стихов, которые впоследствии упали такой страшной тяжестью на мою
убогую душу. Перед его дивными произведениями я задумывался и ле-
леял в своём сердце своего слепца-кобзаря и своих кровожадных гайда-
маков. В тени его изящно-роскошной мастерской, как в знойной дикой
степи надднепровской, передо мной мелькали мученические тени на-
ших бедных гетманов. Передо мной расстилалась степь, усеянная кур-
ганами. Передо мной красовалась моя прекрасная, моя бедная Украина,
во всей непорочной меланхолической красоте своей…
Странное, однакож, это всемогущее признание. Я хорошо знал,
что живопись – моя будущая профессия, мой насущный хлеб. И вме-
сто того, чтобы изучить её глубокие таинства, и ещё под руководством
такого учителя, каков был бессмертный Брюллов, я сочинял стихи, за
288
которые мне никто ни гроша не заплатил и которые, наконец, лишили
меня свободы и которые, несмотря на всемогущее бесчеловечное за-
прещение, я всё-таки втихомолку кропаю. И даже подумываю иногда о
тиснении (разумеется, под другим именем) этих плаксивых тощих де-
тей своих. Право, странное это неугомонное призвание…
9 [июля]… Перед закатом солнца заштилело. А в сумерки поднялся
свежий ветер от норд-оста, прямо в лоб нашей почтовой лодке. Она
теперь в открытом море бросила якорь; а когда подымет – бог знает.
Норд-ост здесь господствующий ветер. Он может простоять долго и
продлить мою, и без того длинную неволю, далеко за предначертанную
мною границу, т.е. до 20 июля. Грустно, невыразимо грустно. В продол-
жении ночи я не мог заснуть; меня грызла и гоняла, как на корде, вокруг
огорода самая свирепая тоска…
11 [июля]… Перед вечером надел чистый китель, соломенную шля-
пу-самодельщину и пошёл на туркменские бакчи (баштаны), и, несмо-
тря на скудность зелени, мне и бакчи понравились. Я зашёл к хозяевам
в аул; около кибиток играли с козлятами нагие, смуглые дети, визжали
в кибитках женщины, должно быть ругались, а за аулом мужчины тво-
рили свой намаз перед закатом солнца. Вечер был тихий, светлый. На
горизонте чернела длинная полоса моря, на берегу его горели в крас-
новатом свете скалы, и на одной из скал блестели белые стены второй
батареи и всего укрепления. Я любовался своею семилетнею тюрьмою.
Возвращаясь на огород, набрёл я на тропинку, на уже засохшей грязи
которой видны были отпечатки миниатюрных детских ножек. Я любо-
вался и следил этот крошечный детский след, пока он не исчез в степ-
ной полянке вместе с тропинкой…
12 [июля]… В продолжение десяти лет я, кроме степи и казармы,
ничего не видел и, кроме солдатской, рабской речи, ничего не слышал…
13 [июля]. Сегодня суббота: ветер всё тот же – норд-вест. Это хоро-
шо. Значит, волею-неволею лодка должна дождаться оренбургской по-
чты. Чем ближе ко мне радостное событие, тем делаюсь я нетерпеливее
и трусливее. Семь тяжёлых лет в этом безвыходном положении мне не
казались такими длинными и страшными, как эти последние дни ис-
пытания…
20 июля, – день, в который я предполагал проститься с моею тюрь-
мою, так написал и Лазаревскому и Кухаренку1. А ветер, олицетворён-
ная судьба, распорядился иначе. Что делать? Посидим ещё за морем, да
1 Яков Герасимович Кухаренко (1798–1862) – украинский беллетрист и драма-
тург. Приятель Шевченко. Военнослужащий. Умер от ран в плену у черкесов.
289
подождём погоды. В продолжение Ильина дня и ночи ветер не шелох-
нулся. Мёртвая тишина.
21 [июля]… По случаю воскресенья пошёл в укрепление побрить-
ся и от первого унтер-офицера Кулиха услышал, что в 9-м часу утра
пришла почтовая лодка. Побрившись, скрепя сердце, я возвращался на
огород и, выходя из укрепления, встретил смотрителя полугоспиталя
Баженова, и он первый поздравил меня с свободой 21 июля 1857 года,
в 11 часов утра…
22 [июля]. По случаю сего радостного для меня события можно бы
и оставить небольшой пробел в сей праздничной хронике, но так как
в физической моей деятельности или, лучше сказать, бездействии не
последовало решительной перемены и, как кажется, раньше 8-го дня
августа не должно ожидать никакой перемены, то во избежание реши-
тельного бездействия… я буду, не нарушая заведенного порядка, по
утрам нагревать свой чайник и число за числом, стройно, как солдат-
ская шеренга, вести свой журнал. От безделья и это рукоделье.
Сегодня комендант [Усков] сказал мне, что он не может дать мне
пропуск от Ново-Петровского укрепления через Астрахань до Петер-
бурга, потому что не имеет приказа по корпусу о моём увольнении…
Графу Фёдору Петровичу1 с этою же почтою я написал письмо.
О, как бы мне не хотелось писать этих бездушных каракуль, которые
выражают только одну чопорную вежливость и ничего больше. Графи-
не Настасье Ивановне я не могу теперь писать: всё, что бы я ни написал
ей, и тени не выскажет того восторженного, сладкого чувства благо-
дарности, которым переполнено моё сердце. И которое я могу излить
только слезами при личном моём свидании с нею2.
Лазаревскому вместо письма пошлю две тетради моего журнала:
пускай читает с Семёном [Артемовским3] в ожидании меня – его ис-
креннего счастливого друга.
На сегодня довольно. Пойду в укрепление, достану свежих чернил
от Кулиха, новое перо и бумаги на третью тетрадь для сего журнала.
Настала новая эпоха в моей старой жизни. Должно быть всё новое.
28 [июля]… Ночь лунная, тихая, волшебная ночь. Как прекрасно
верно гармонировала эта очаровательная пустынная картина с очаро-
1 Граф Фёдор Петрович Толстой (1783–1873) – вице-президент Академии ху-
дожеств. Благодаря его хлопотам Шевченко был возвращён из ссылки.
2 Графиня Анастасия Ивановна Толстая – жена Фёдора Петровича Толстого,
также хлопотала о возвращении Шнвченко из ссылки.
3 С. С. Гулак-Артемовский (1813–1873) – украинский певец, автор популярной
оперы «Запорожец за Дунаем», один из близких друзей Шевченко.
290
вательными стихами Лермонтова, которые я невольно прочитал не-
сколько раз… Не доходя укрепления, на каменистом пригорке я сел
отдохнуть и, глядя на освещённую луной тоже каменистую дорогу, ещё
раз прочитал:
Выхожу один я на дорогу.
Предо мной кремнистый путь блестит;
Ночь тиха; пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Отдыхая на камне, я смотрел на мрачную батарею, высоко рисо-
вавшуюся на скале, и многое, многое вспомнил из моей прошлой не-
вольничьей жизни…
5 августа. В 5 часов вечера приплыл, я на самой утлой рыбачьей
лодке в город Астрахань. Всё это так нечаянно и быстро совершилось,
что я едва верю совершившемуся… 31 июля, Ираклий Александрович
[Усков] внезапно согласился дать мне пропуск прямо в Петербург. На
другой же день он сдержал своё слово, а на третий, т.е. 2 августа, в 9 ча-
сов вечера, оставил я Ново-Петровское укрепление и после трёхднев-
ного благополучного плавания по морю и по одному из многочислен-
ных рукавов Волги прибыл в Астрахань.
9 [августа]. В 5 часов утра пошёл я от нечего делать на Косу (при-
стань) проведать моих новопетровских аргонавтов, так быстро пере-
плывших со мною Хвалынское море. Рыбу они свою продали, купили
хлеба, и с этим золотым руном отплывут завтра к пустынным берегам
полуострова Мангышлак. Желаю вам счастливого плавания, бесстраш-
ные плаватели, поклонитеся от меня прибрежным скалам, на которых я
провёл столько бессонных ночей.
23 [августа]. С 15 по 22 августа был у меня в грязной и пыльной
Астрахани такой светлый прекрасный праздник, какого ещё не было
в моей жизни. Земляки мои, большею частию кияне, так искренне, ра-
достно, братски приветствовали мою свободу и до того распростёрли
своё гостеприимство, что лишили меня свободы самому вести свой
журнал и взяли эту обязанность на себя. Благодарю вас, благородные,
бескорыстные друзья мои…
Он [Сапожников1] предложил мне каюту на абонированном им
пароходе «Князь Пожарский». Пятирублёвый билет, взятый мною, я
возвратил в контору пароходной компании «Меркурий» с тем, чтобы
1 А. А. Сапожников – крупный астраханский рыбопромышленник, знал Шев-
ченко лично, потому что мальчиком брал у него уроки рисования.
291
он был отдан первому бедняку безденежно. Капитан парохода «Князь
Пожарский», Владимир Васильевич Кишкин, распорядился так, что
вместо одного бедняка поместил на барже пять бедняков, не могших
заплатить за место до Нижнего даже по целковому.
25 [августа]. Парохода «Князь Пожарский» буфетчик Алексей Пан-
филович Панов, отпущенник г-на Крюкова1.
27 [августа]. Ночи лунные, тихие, очаровательно-поэтические
ночи! Волга, как бесконечное зеркало, подёрнутая прозрачным тума-
ном, мягко отражает в себе очаровательную бледную красавицу ночи и
сонный обрывистый берег, уставленный группами тёмных деревьев…
И вся эта прелесть, вся эта зримая немая гармония оглашается тихими
задушевными звуками скрипки. Три ночи сряду этот вольноотпущен-
ный чудотворец безмездно возносит мою душу к творцу вечной пле-
нительными звуками своей лубочной скрипицы. Он говорит, что на
пароходе нельзя держать хороший инструмент, но и из этого нехоро-
шего он извлекает волшебные звуки, в особенности в мазурках Шопе-
на. Я никогда не наслушаюсь этих общеславянских, сердечно-глубоко-
унылых песен. Благодарю тебя, крепостной Паганини, благодарю тебя,
мой случайный, мой благородный! Из твоей бедной скрипки вылетают
стоны поруганной крепостной души и сливаются в один протяжный,
мрачный, глубокий стон миллионов крепостных душ…
Под влиянием скорбных, вопиющих звуков этого бедного вольно-
отпущенника, пароход, в ночном погребальном покое, мне представ-
ляется каким-то огромным, глухо-ревущим чудовищем с раскрытой
огромной пастью, готовой проглотить помещиков-инквизиторов. Ве-
ликий Фультон! И великий Уатт! Ваше молодое не по дням, а по часам
растущее дитя в скором времени пожрёт кнуты, престолы и короны, а
дипломатами и помещиками только закусит. Побалуется, как школь-
ным леденцом. То, что начали во Франции энциклопедисты2, то довер-
шит на всей нашей планете ваше колоссальное, гениальное дитя. Моё
пророчество несомненно…
29 [августа]. Волжские ловцы и, вообще простой народ верит, что
Стенька Разин живёт до сих пор в одном из приволжских ущелий близ
1 Музыкальные строки, воспроизведённые здесь, писаны в дневник Шевченко
Пановым, «крепостным Паганини», и являются, возможно, его произведением.
2 Энциклопедисты – условное название группы передовых писателей «про-
светителей», объединившихся вокруг знаменитой «Энциклопедии», издававшейся
Д. Дидро и Д. Аламбером во Франции в 1751–1780 годах. Издание стало рупором
передовых идей революционной буржуазии в её борьбе против абсолютизма, фе-
одализма и церкви.
292
своего бугра и что (по словам лоцмана) прошедшим летом какие-то
матросы, плывшие из Казани, останавливались у его бугра, ходили в
ущелье, видели и разговаривали с самим Семёном Степановичем Рази-
ным1. Весь он, сказывали матросы, оброс волосами, словно зверь какой,
а говорит по-человечьи. Он уже начал было рассказывать что-то про
свою судьбу, так настал полдень, и из пещеры выполз змей и начал со-
сать его за сердце, а он так страшно застонал, что матросы от ужаса раз-
бежались, куда кто мог. А за то его, прибавил лоцман, ежедневно змий
за сердце сосёт, что он проклят во всех соборах, а проклят он за то, что
убил астраханского архиерея Иосифа2. А убил он его за то, что тот его
волшебству сопротивлялся.
По словам того же рассказчика, Разин не был разбойником; он
только на Волге брандвахту держал и собирал пошлину с кораблей и
раздавал её неимущим людям; коммунист выходит.
5 [сентября]. Мне теперь много нужно прочитать. Я совершенно
отстал от новой литературы. Как хороши «Губернские очерки», в том
числе и Мавра Кузьмовна Салтыкова, и как превосходно их читает
Панченко (домашний медик Сапожникова): без тени декламации. Мне
кажется, что подобные глубоко-грустные произведения иначе и читать
не должно. Монотонное однообразное чтение сильнее, рельефнее ри-
сует этих бездушных, холодных, этих отвратительных гарпий. Я благо-
говею перед Салтыковым. О, Гоголь, наш бессмертный Гоголь! Какою
радостью возрадовалась бы благородная душа твоя, увидя вокруг себя
таких гениальных учеников своих. Други мои, искренние мои! Пишите,
подайте голос за эту бедную, грязную, опаскуженную чернь! За этого
поруганного бессловесного смерда!
9 [сентября]. Между прочими интересными разговорами за чаем,
Возницын3 сказал, что он после закрытия волжской навигации едет в
своё поместье (Тверской губернии) по случаю освобождения крепост-
ных крестьян. Он хотя и либерал, но, как сам помещик, проговорил эту
великолепную новость весьма не с удовольствием. Заметя сие филан-
тропическое чувство в помещике Тверской губернии, я почёл лишним
завести разговор с помещиком о столь щекотливом для него предмете.
И не разделив восторга, пробужденного этой великой новостью, я за-
кутался в свой чапан и заснул сном праведника.
1 Неточность – должно быть Степан Тимофеевич Разин.
2 Митрополит Иосиф был убит 11 мая 1671 года, когда Разин уже сидел в
тюрьме, ожидая казни.
3 Возницын – капитан тпарохода «Сусанин», стоявшего 9 сентября у Симбирска.
293
19 [сентября]. Пролетаем мы мимо красивого по местоположению
села Зименки помещика Дядьянова и замечательного по следующему
происшествию. Прошедшего лета, когда поспели жито и пшеница, му-
жичков выгнали жать, а они, чтобы покончить барщину за один раз, за-
жгли его со всех концов при благополучном ветре. Жаль, что яровое не
поспело, а то и его бы за один раз покончили бы. Отрадное происше-
ствие.
11 [октября, Нижний Новгород]… Проработавши, отправился я
обедать к Н. К. Якоби1. Вместо десерта он угостил меня брошюрой Ис-
кандера2 лондонского второго издания Крещёная собственность. Сер-
дечное, задушевное человеческое слово! Да осенит тебя свет истины и
сила истинного бога, апостол наш, наш одинокий изгнанник!
3 [ноября]. В первый же раз увидел я «Полярную звезду»3 Исканде-
ра за 1856 год, второй том. Обёртка, т.е. портреты первых наших апо-
столов-мучеников4 меня так тяжело, грустно поразили, что я до сих пор
ещё не могу отдохнуть от этого мрачного впечатления. Как бы хорошо
было, если бы выбить медаль в память этого гнусного события. С одной
стороны, портреты этих великомучеников с надписью «Первые русские
благовестители свободы», а на другой стороне медали портрет неудо-
бозабываемого Тормоза5 с надписью «Не первый русский коронован-
ный палач».
29 [декабря]. В 12 часов ночи уехал от меня Михайло Семёнович
Щепкин. Я, Овсянников, Брылкин и Олейников6 проводили моего ве-
ликого друга до первой станции и ровно в три часа возвратились до-
мой. Шесть дней, шесть дней полной, радостно торжественной жизни!
И чем я заплачу тебе, мой старый, мой единый друже? Чем я заплачу
тебе за это счастие? За эти радостные сладкие слёзы? Любовью! Но я
люблю тебя давно, да и кто, зная тебя, не любит?
30 [декабря]. Я всё ещё не могу притти в нормальное состояние от
волшебного и очаровательного видения. У меня всё ещё стоит перед
1 Н. К. Якоби – один из нижегородских знакомых Тараса Григорьевича.
2 Искандер – псевдоним А. И. Герцена (1812–1870), русского революционера,
писателя, философа.
3 «Полярная звезда» – революционный орган, издававшийся за границей Гер-
ценом и Огарёвым с 1855 по 1869 год.
4 Апостолы-мученики – казнённые декабристы.
5 Шевченко имеет в виду царя Николая I.
6 Овсянников, Брылкин, Олейников – нижегородские знакомые Тараса Григо-
рьевича.
294
глазами городничий, Матроз, Михайло Чупрун и Любим Торцов1. Но
ярче и лучезарнее великого артиста стоит великий человек, кротко
улыбающийся, мой единый, мой искренний, мой незабвенный Михай-
ло Семёнович Щепкин.
[Москва] 19 [марта 1858 года]. В 10 часов утра вышли мы с Михайло
Семёновичем из дому и, несмотря на воду и грязь под ногами, обходили
пешком, по крайней мере, четверть Москвы. Я не видал Кремля с 1845 года.
Казарменный дворец его много обезобразил, но он всё-таки оригинально
прекрасен. Храм Спаса вообще, а главный купол в особенности, безобра-
зен. Крайне неудачное громадное произведение. Точно толстая купчиха в
золотом повойнике остановилась напоказ среди Белокаменной.
22 [марта]. Радостнейший из радостных дней! Сегодня я видел че-
ловека, которого не надеялся увидеть в теперешнее моё пребывание в
Москве. Человек этот – Сергей Тимофеевич Аксаков. Какая прекрасная
благородная старческая наружность. Он нездоров и никого не прини-
мает. Поехали мы с М.С.[Щепкиным] сегодня поклониться его семей-
ству. Он узнал о нашем присутствии в своём доме и, вопреки заповеди
доктора, просил нас к себе. Свидание наше длилось несколько минут.
Но эти несколько минут сделали меня счастливым на целый день и на-
всегда останутся в кругу моих самых светлых воспоминаний.
После постного обеда в Троицком трактире, отправился я домой с
намерением приготовиться к ночному кремлёвскому торжеству. Наме-
рение мне не удалось. Прочитав статью в №3 «Полярной звезды» о за-
писках Дашковой, в 11 часов я отправился в Кремль. Если бы я ничего
не слыхал прежде об этом византийско-староверческом торжестве, то,
может быть, оно бы на меня и произвело какое-нибудь впечатление, – те-
перь же ровно никакого. Свету мало, звону много, крестный ход, точно
вяземский пряник, движется в толпе. Отсутствие малейшей гармонии и
ни тени изящного. И до которых пор продлится эта японская комедия.
25 [марта]. В два часа, закупоренный в вагоне, оставил я гостепри-
имную Москву. В Москве более всего радовало меня то, что я встретил в
просвещённых москвичах самое тёплое радушие лично ко мне и непри-
творное сочувствие к моей поэзии. Особенно в семействе С. Т. Аксакова.
27 [марта]. В 8 часов вечера громоносный локомотив свистнул и
остановился в Петербурге. В 9 часов я был уже в квартире моего ис-
креннейшего друга М. М. Лазаревского.
1 Роли, исполненные Щепкиным в Нижнем Новгороде: в пьесах «Ревизор» Го-
голя, «Москаль-Чарiвник» Котляревского, Бедность – не порок» Островского, во-
девиле «Матрос» Шепелева.
295
Глава двенадцатая
Послесловие
В процессе написания данного биографического очерка был ис-
следован богатый материал о жизни и деятельности Т. Г. Шевченко,
воспоминания современников об этом замечательном человеке, сви-
детельства его выдающихся заслуг в развитии украинской литературы
и изобразительного искусства. На основе ранее не публиковавшихся
материалов, были восстановлены события и факты, которые имели
определяющее значение для формирования его мировоззрения, для
развития его поэтического и художественного дара.
Особый упор в очерке сделан на очевидном и однозначном фак-
те: Т. Г. Шевченко – выдающийся украинский поэт и художник, чьё
творчество принадлежит украинскому народу и является его славой
и бесценным достоянием. При этом конкретные примеры из жизни и
творчества Тараса Григорьевича убедительно доказывают, что он не
был националистом, как и не был русофобом. Таковым он не мог быть
по ряду причин, уже рассмотренных в пособии. Тем не менее, напом-
ню о них.
Так сложилась судьба великого сына украинского народа, что своё
вхождение в большую литературу и высокое изобразительное искус-
ство Тарас Григорьевич начал в Петербурге. Он прибыл в столицу
Российской империи не по своей воле, храня в своей душе любовь к
живописной природе родного края – Украины, бередящие его впечат-
лительную душу наблюдения о страданиях украинского крепостно-
го крестьянства и жажду борьбы за социальную справедливость для
угнетённого народа. Благодаря усилиям передовых представителей
русской и украинской интеллигенции он приобрёл вольную, что по-
зволило ему избавиться от крепостного рабства и достичь вершин в
литературном и художественном творчестве. И, пожалуй, самое глав-
ное: русские относились к нему с искренней симпатией, сострадали
его несчастной жизни. Многие из них борьбу Т. Г. Шевченко против
царского самодержавия и крепостного рабства воспринимали как
подвиг.
В предыдущих главах сообщалось о том, с каким благоговением
относился Тарас Григорьевич к поэзии Михаила Юрьевича Лермон-
това, а также о благотворном влиянии его стихотворений на поэтиче-
ское творчество украинского писателя. Более полные знания о идей-
но-художественной близости творческого наследия двух великих по-
На фото Б. Н. Найденко и С. И. Ксёнжик у могилы Т. Г. Шевченко на Чернечей
горе (г. Канев, 2011 год).
297
этов-гуманистов XIX столетия можно почерпнуть из научных трудов,
подготовленных в своё время многими украинскими литературоведа-
ми. Перечень ряда статей на эту тему приводится в заметке И. Я. За-
славского о Т. Г. Шевченко и М. Ю. Лермонтове. Несомненный интерес
представляют названные в заметке статьи: С. Таранушенко «К вопросу
о лермонтовских мотивах в “Кобзаре” Шевченко» (1924); Е. Королюк
«Шевченко и Лермонтов» (1939); М. Бернштейн «Шевченко и русская
литература» (1947); Ф. Прийма «Шевченко и русская литература XIX в.»
(1961); Д. М. Иофанов «Шевченко и Лермонтов» (1962); В. Соботович
«Титаны духа (Лермонтов и Шевченко)» (1964); М. Мацапура «Почита-
телям лермонтовской музы» (1964) и др.
В этой связи уместно напомнить, что в год юбилея Т. Г. Шевченко ис-
полняется 200 лет со дня рождения великого русского поэта-гуманиста
М.Ю.Лермонтова. Не приходится сомневаться в том, что эти юбилеи
двух близких по духу, по художественно-идейной направленности по-
этов – Тараса Григорьевича Шевченко и Михаила Юрьевича Лермон-
това будут достойно отмечены общественностью России и Украины.
Не исключено, что участники юбилейных торжеств вспомнят о стихот-
ворении Т. Г. Шевченко «Менi зда ться…» («Мне кажется…»), посвя-
щённое М. Ю. Лермонтову. Приведу фрагмент этого стихотворения в
оригинале:
Великомучениче святий?
Пророче Божий? Ти меж нами.
Ти присносущий, всюди з нами
Вита ш ангелом святим.
Ти, любий друже, заговориш
Тихенько – тихо… про любов
Про безталанную, про горе,
Або про Бога та про море.
Або про марне литу кров
З людей великими катами.
Заплачеш тяжко перед нами,
I ми заплачемо… Жива
Душа поетова святая,
Жива в святих своiх речах.
I ми, читая, ожива м
I чу м Бога в небесах.
298
Ти1 переслав менi в неволю
Поета нашого – на волю
Менi ти дверi одчинив!
Спасибi, друже! Прочитаю
Собi хоть мало… оживу…
Надiю в серцi привiтаю,
Тихенько – тихо заспiваю
I Бога Богом назову.
Оренбург, первая половина 1850 года
Поскольку авторизованного перевода стихотворения на русский
язык не обнаружено, предлагаю подстрочный перевод текста, сделан-
ный мною.
Великомученик святой?
Пророк божий? Ты между нами.
Ты вечный, везде с нами
Витаешь ангелом святым.
Ты, милый друг, заговоришь
Тихонько – тихо… о любви
Несчастной, о горе,
Или о Боге да о море,
Или нещадно пролитой крови
Людей великими палачами.
Заплачешь тяжко перед нами,
И мы всплакнём… Жива
Душа поэта святая.
Жива в святых его речах,
И мы, читая, оживаем
И верим в Бога в небесах.
Ты переслал мне в неволю
Поэта нашего, – на волю
Мне двери ты открыл!
Спасибо, друг! Почитаю
Понемногу… оживу…
Надежду в сердце всколыхну,
Тихонько-тихо запою
И Бога Богом назову.
1 Двухтомник сочинений М. Ю. Лермонтова переслал в Оренбург по просьбе
Т. Г. Шевченко его друг М. М. Лазаревский.
Минувшие два столетия не покрыли патиной забвения эти слав-
ные имена, а их произведения ничуть не потеряли своей актуально-
сти и по-прежнему пробуждают у людей добрые и светлые чувства,
дарят им надежду и отраду. Именно поэтому юбилеи этих великих
поэтов широко будет отмечать общественность России и Украины.
Известно, что к юбилеям Т. Г. Шевченко и М. Ю. Лермонтова прояв-
ляет большой интерес также и мировая общественность, поскольку
их творческое наследие является составной частью общечеловече-
ской культуры.
В заключение несколько слов о цели представленного вниманию
биографического очерка. Ни у кого не может вызывать сомнения тезис
о том, что знания о личных и творческих связях Т. Г. Шевченко с пере-
довыми деятелями русской литературы и искусства являются важным
элементом духовно-нравственного воспитания подрастающего поко-
ления. Подразумевается в нём такой аспект, как детская и юношеская
дипломатия. Суть её заключается в том, чтобы достойно представлять
культурные и духовные ценности России, уважительно относиться к
традициям и культурному наследию народов зарубежных стран. Это,
в свою очередь, будет способствовать налаживанию атмосферы взаи-
мопонимания и доверия, развитию сотрудничества в различных сфе-
рах жизнедеятельности народов. В данном конкретном случае от под-
растающего поколения России и Украины во многом зависит будущее
отношений между нашими странами и народами. А ведь они, как нам
напоминают исторические памятники, были благословенны на добро-
соседство. Сегодня педагоги России и, в частности Москвы и Москов-
ской области, вместе со своими коллегами из Украины, стремятся к
тому, чтобы эти отношения приняли достойные преемники добрых дел
своих старших товарищей и друзей.
Портрет Т. Г. Шевченко. Художник С. Бондар.
Н. А. Левитская
РЕКОМЕНДУЕМЫЕ ФОРМЫ И МЕТОДЫ
ДЛЯ ВНЕКЛАССНОГО
ОЗНАКОМЛЕНИЯ УЧАЩИХСЯ С ЖИЗНЬЮ
И ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ
Т. Г. ШЕВЧЕНКО
302
9 марта 2014 года исполнится 200 лет со дня рождения выдающе-
гося украинского поэта-гуманиста и художника-реалиста Шевченко
Тараса Григорьевича.
Во вступительной статье Б. Н. Найденко «Завещание Т. Г. Шевчен-
ко – составная часть гуманитарного проекта «Выдающиеся украинцы
в России»» отмечается, что творческое наследие поэта-гуманиста и
художника-реалиста является, в первую очередь, значительным досто-
янием, славой и гордостью украинского народа. Одновременно важно
при этом принимать во внимание, что это наследие занимает видное
место в сокровищнице мировой культуры. Подтверждает этот факт
принятие решения Организацией Объединённых Наций по вопросам
образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) об объявлении 2014 года –
Годом Т. Г. Шевченко.
Российская общественность считает своим долгом внести свой
весомый вклад в празднование 200-летнего юбилея Великого Кобза-
ря, жизнь и творчество которого были связаны многочисленными не-
зримыми нитями с Россией, с писателями и художниками, с лучшими
представителями передовой русской интеллигенции – декабристами,
петрашевцами, революционными демократами. Они оказали значи-
тельное влияние на формирование мировоззрения поэта, что под-
тверждает идейная направленность его поэтических произведений, в
которых Т. Г. Шевченко с особой силой своей гражданской позиции
обличал произвол царского самодержавия, призывал к борьбе против
крепостного рабства.
О широком праздновании в России и Украине 200-летия Великого
Кобзаря договорились президенты обеих стран во время их встречи в
Москве в октябре 2012 года. Эта договорённость воспринимается рос-
сийской общественностью не только как желание засвидетельствовать
своё уважительное отношение к памяти выдающегося сына украинско-
го народа, но и как стремление путём сохранения общих культурных и
духовных ценностей развивать и углублять добрососедские отношения
между Россией и Украиной.
В настоящее время в обеих странах разворачивается подготови-
тельная работа к юбилею. В этом важном деле принимают участие го-
сударственные и общественные организации, деятели науки, образова-
ния и культуры.
Особое место в юбилейных акциях отводится образовательным уч-
реждениям России. Перед ними стоит задача путём различных форм и
методов внеклассной работы донести до учащейся молодёжи знания о
жизни и деятельности Т. Г. Шевченко, его роли в развитии украинской
303
литературы и изобразительного искусства. При этом, как уже отмеча-
лось выше, важно уделять большое внимание тесной и неотделимой
связи Т. Г. Шевченко и его творческого наследия с русской культурой
как составной частью духовных и культурных ценностей народов Рос-
сии и Украины.
Рекомендуемые информационные источники о жизни
и деятельности Т. Г. Шевченко (книги и сайты Интернет)
В основной части пособия «Вехи жизни и творчества Т. Г. Шевчен-
ко», подготовленном автором-составителем С. И. Ксёнжиком, пред-
ставлены интересные факты из жизни поэта и художника, примеры его
личной дружбы и творческих связей со многими передовыми деятелями
русской культуры. В том же разделе напечатаны поэтические произведе-
ния Т. Г. Шевченко, переведённые с украинского языка на русский, также
стихотворения, написанные им по-русски. Определённый интерес пред-
ставляют опубликованные в этом разделе отрывки из повестей «Княгиня»
и «Близнецы», личного дневника, написанного Т. Г. Шевченко по-русски.
Пособие создавалось с учётом возможных трудностей, с которыми
столкнутся педагоги в ходе подготовки шевченковских мероприятий в
рамках внеклассной работы. В первую очередь приходилось учитывать
тот факт, что после распада Советского Союза из программ российских
школ был исключён раздел «Литература народов СССР». В этой связи
приходится констатировать печальный результат: в течение более двух
десятилетий творчество Т. Г. Шевченко не изучалось в образователь-
ных учреждениях России и, соответственно, никаких учебников и по-
собий не издавалось. Пособие может оказать посильную помощь в под-
готовке и своевременном проведении разных по форме мероприятий,
приуроченных к юбилею Т. Г. Шевченко.
Имеется возможность использовать при подготовке внеклассных
мероприятий следующие произведения русских и советских авторов,
посвящённых жизни и деятельности Т. Г. Шевченко, а именно:
Н. А. Добролюбов, «Кобзарь Тараса Шевченка, Коштом Платона Се-
меренка. Спб, 1860». Эта рецензия о сборнике, а также перепечатка ав-
тобиографии поэта имеется в собраниях сочинений Н. А. Добролюбова.
И. С. Тургенев. «Воспоминание о Шевченко».
М. С. Шагинян. Историко-биографический роман «Т. Шевченко»,
опубликованный в 1941 году. Это произведение по насыщенности со-
бытиями и фактами из жизни Тараса Григорьевича, по глубине анализа
304
творческого наследия поэта было признано лучшим в жанре истори-
ко-биографического романа. Мариэтта Сергеевна Шагинян – доктор
филологических наук.
К. Г. Паустовский. Повесть «Тарас Шевченко».
К. И. Чуковский. Статья «Шевченко в великой семье» в сборнике
«Высокое искусство».
С. М. Бабинцев. «Тарас Григоьевич Шевченко. Биография. Пособие
для учащихся».
В Интернете размещены биография Т. Г. Шевченко, статьи о его
литературном и художественном наследии, а также воспоминания о
нём современников. В первую очередь рекомендую «Сборник воспоми-
наний о Тарасе Шевченко» под редакцией академика Дзеверина (1988),
который размещён на сайте Тарас Григорьевич Шевченко – форум. Там
же представлены: И. С. Тургенев «Воспоминание о Шевченко», Г. П. Де-
мьяненко «Т. Г. Шевченко в Нижнем Новгороде (1857–1858)», Н. С. Лесков
«Последняя встреча и последняя разлука с Шевченко» и ряд других
писателей, художников и общественных деятелей.
При этом следует принять к сведению, что некоторые работы, пред-
ставленные на страницах Интернета, носят тенденциозный характер и в
извращённом виде трактуют факты из жизни поэта и его произведения.
В этой связи настоятельно рекомендую перед тем, как использовать их в
подготовительной работе, внимательно ознакомиться с главой «Шевчен-
киана – венок славы Великого Кобзаря», в которой показаны несостоя-
тельные попытки некоторых «толкователей» представить поэта-револю-
ционера националистом и русофобом.
В Интернете также размещены репродукции некоторых картин
Тараса Григорьевича, коллекции марок, выпущенных почтой СССР и
Украины к юбилеям Т. Г. Шевченко. Представлены также фотографии
памятников воздвигнутых ему во многих странах мира, в том числе – в
России (Москва, Санкт-Петербург, Орск Оренбургской области).
При освещении темы о художественном творчестве Т. Г. Шевченко
желательно использовать альбом с произведениями художника. В ска-
нированном виде они могут составить интересную выставку репродук-
ций портретов русских и украинских деятелей литературы и искусства,
русских полководцев, пейзажи украинской природы и зарисовки орен-
бургских степей и берегов Аральского моря.
На сайте «Общероссийский проект «Школа цифрового века
2013–2014» размещён сценарий литературного вечера, посвящённого
Т. Г. Шевченко.
305
Предлагаемые формы и методы внеклассной работы
по ознакомлению учащихся с жизнью
и деятельностью Т. Г. Шевченко
Каждое образовательное учреждение Подмосковья вправе само
определить для себя формы и методы внеклассной работы, а также ха-
рактер и масштаб намечаемых мероприятий. Мы рекомендуем прове-
дение таких мероприятий:
1. Общешкольные конкурсы среди учащихся (по возрастным груп-
пам) на лучшее прочтение поэтических произведений Т. Г. Шевченко:
а) для младших классов стихотворения «Ревёт и стонет Днепр ши-
рокий…», «Завещание», «Вишнёвый садик возле хаты…», «Жница»,
«N.N.», «Сова» (отрывок от начала до строфы «Ой, кукушка, ты кукуш-
ка…»), «Кавказ» (от начала до слов: «Не охает славы бога, вечного, жи-
вого»), «Ни на земле, ни в небесах…» (от начала до слов: «И ничего там
не осталось. Счастливая!» );
б) для старшеклассников – любое стихотворение на выбор конкур-
санта.
Следует предварить конкурсы выступлениями педагогов с коммен-
тариями по стихотворениям, которые прозвучат в исполнении учащихся.
Желательно использовать мультимедийные средства, чтобы чтецы высту-
пали на фоне демонстрируемых слайдов (автопортреты Т. Г. Шевченко, об-
ложки первого и второго изданий «Кобзаря», репродукции картин).
2. Шевченковские чтения или шевченковские вечера для старше-
классников.
В ходе подготовки этих мероприятий необходимо предложить уча-
щимся подготовить рефераты для последующего прочтения их на ме-
роприятии. Рекомендуется рассмотреть на вечерах пять периодов жиз-
ни и творчества поэта и художника:
1. 1814–1828 годы. Детские годы Тараса и его жизнь в семейном
кругу. Для освещения этого периода жизни поэта предлагается подго-
товить рефераты на следующие темы:
а) «XIX век: век золотой (бурный рост культуры и науки в России) и
век жестокий (произвол царского самодержавия, крепостное рабство)»;
б) «Тяжёлое детство Тараса и годы ученья у дьячков». В ходе под-
готовки реферата рекомендуется использовать фрагменты из автобио-
графии Т. Г. Шевченко, перепечатанной в рецензии Н. А. Добролюбова
«Кобзарь» Тараса Шевченка» и автобиографической повести «Княгиня».
2. 1828–1838 годы. Жизнь Шевченко при помещике, обучение ма-
лярному делу, судьбоносная встреча с художником И. М. Сошенко:
306
а) «Тарас – мальчик-козачок в помещичьей усадьбе» (раскрыть по-
нятие козачок при помещике, переезды с помещиком, страсть к рисова-
нию, обучение малярному делу поможет упомянутая выше автобиогра-
фия Т. Г. Шевченко);
б) «Занятия рисованием в Летнем саду и интерес к поэзии. Встре-
ча с земляком художником И. М. Сошенко» (тему поможет раскрыть
фрагмент из автобиографии поэта, изложенной в пособии).
3. 1838–1847 годы. Этот период целесообразно разделить на два
раздела, а именно:
а) выкуп Т. Г. Шевченко из крепостного рабства (желательно сделать
акцент на бесправном положении крепостных крестьян и использо-
вать приведенные в «Вехах жизни и деятельности Т. Г. Шевченко» слова
В. Г. Белинского о таком позорном явлении, как торговля людьми; необ-
ходимо осветить роль русских и украинских деятелей литературы и ис-
кусства в организации выкупа из крепостного рабства молодого Тараса);
б) учёба в Российской императорской академии художеств в Пе-
тербурге (дружба с К. П. Брюлловым и другими художниками; разъез-
ды по Украине; создание поэтических произведений «Катерина», «Гай-
дамаки», «Батрачка»; издание в 1840 году сборника стихов «Кобзарь»
и оглушительный успех его среди украинской читательской публики);
в) жизнь и деятельность в родной Украине (создание ряда поэти-
ческих произведений на украинском языке – «Сон», «Холодный лог»,
«Кавказ», а также большой по размеру поэмы на русском языке «Бес-
таланный», известной под названием «Тризна»).
4. 1847–1857 годы. Арест и жизнь в ссылке:
а) причины ареста и ссылки Т. Г. Шевченко в солдаты (драматизм
решения царя, строжайше запретившему поэту и художнику писать и
рисовать; особенности солдатской службы в России в первой полови-
не XIX столетия: служба длилась 25 лет, за любую провинность солдат
подвергали таким жестоким наказаниям, как «прохождение сквозь
строй» – виновного подвергали истязанию шпицрутенами, после ко-
торых немногим удавалось выжить; во время рассказа желательно экс-
понировать офорты Т. Г. Шевченко «Сквозь строй», «Наказание колод-
кой» из серии «Притча о блудном сыне» и «Казарма»);
б) стремления части офицеров облегчить тяжёлую участь солдата
Шевченко – роль в этом благородном деле комендантов Новопетров-
ского укрепления подполковника А. П. Маевского (умер в крепости в
1852 году) и майора И. А. Ускова, начальника географической экспеди-
ции капитан-лейтенанта А. И. Бутакова;
307
в) творчество Т. Г. Шевченко в нарушение царского запрета – са-
модельные книжечки, прозванные «засапожными» (по-украински «за-
халявными»), так как их приходилось прятать за голенищем сапог; на-
звать стихотворения «И золотую, дорогую…», «Считаю в ссылке дни и
ночи…», «Когда б вы знали, господа…».
5. 1857–1861 годы. Освобождение из ссылки, пребывание в Нижнем
Новгороде, деятельность во время пребывания в Петербурге. Смерть
Т. Г. Шевченко. Этот период жизни поэта и художника насыщен многи-
ми важными событиями. Поэтому предлагается осветить этот период в
нескольких разделах, а именно:
а) борьба представителей передовой русской и украинской интел-
лигенции за возвращение Т. Г. Шевченко из ссылки;
б) встречи в Нижнем Новгороде, ожидание разрешения на въезд в
Петербург;
в) прибытие в город на Неве (радушные встречи с друзьями, твор-
ческая деятельность поэта и художника, издание в 1860 году сборника
«Кобзарь», участие вместе с русскими писателями в литературных чте-
ниях в пользу воскресных школ. Т. Г. Шевченко – действительный член
Российской императорской академии художеств);
г) болезнь и смерть Т. Г. Шевченко, похороны на Смоленском клад-
бище Петербурга, перезахоронение останков в земле родной Украины
(г. Канев, Чернеча гора).
6. Подведение итогов «Шевченковских чтений». Лейтмотивом за-
ключительного слова могут прозвучать строки из главы «Шевченкиа-
на – венок славы Великого Кобзаря»: «В процессе творческого и идей-
ного взаимодействия с передовыми русскими деятелями литературы и
искусства развивались писательский и художественный дар Т. Г. Шев-
ченко и одновременно создавался глубочайший российско-украинский
культурный пласт, который и в настоящее время является неоспори-
мым свидетельством единства духовных и культурных ценностей на-
родов России и Украины».
На «Шевченковских чтениях» целесообразно использовать муль-
тимедийные средства. Во время сообщения по определённой теме под-
бираются и экспонируются соответствующие видеосюжеты.
Известно, что в арсенале учителей литературы имеются различные
формы и методы внеклассной работы. Поэтому каждый учитель лично
определяет для себя степень возможного для проведения мероприя-
тия. В свою очередь, предложенные рекомендации призваны оказать
помощь в их подготовке и проведении.
ЛИТЕРАТУРА
Бабинцев, С. М. Тарас Григорьевич Шевченко. Биография: пособие для
учащихся / С. М. Бабинцев. – Л.: Просвещение, 1970.
Бородин, В. С. Новые стихотворения Пушкина и Шевченко (биография
книжки): статья к факсимильному изданию «Новые стихотворения Пушкина
и Шавченки» / В. С. Бородин. – Киев: Либiдь, 1990.
Воспоминания о Тарасе Шевченко / под ред. И. А. Дзеверина. – Киев: Дни-
про, 1988.
Добролюбов, Н. А. «Кобзарь» Тараса Шевченка (Коштом Платона Семерен-
ка. СПб, 1860) / Н. А. Добролюбов // Полное собр. соч.: в 6 т. – М.: Художествен-
ная литература, 1935. Т. 2.
Добролюбов, Н. А. «Кобзарь» Тараса Шевченка (Коштом Платона Семерен-
ка. СПб, 1860) // Собр. соч.: в 3 т. / Н. А. Добролюбов. – М.: Художественная
литература, 1987. Т. 3.
Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. – М.: Советская энциклопе-
дия, 1966.
Мельниченко, В. Тарас Шевченко: «Мiй великий друг Щепкiн» / В. Мель-
ниченко. – М.: ОЛМА Медиа Групп, 2009.
Мельниченко, В. Шевченкiвська Москва: авторська енциклопедiя-
хроноскоп / В. Мельниченко. – М.: ОЛМА Медиа Групп, 2009.
Некрасов, Н. А. Полное собр. соч. и писем: в 15 т. / Н. А. Некрасов. – Л.:
Наука, 1981.
Тургенев, И. С. Воспоминания о Шевченко / И. С. Тургенев // Собр. соч.:
в 10 т. – М.: Художественная литература, 1962.
Чуковский, К. И. Шевченко в великой семье / К. И. Чуковский. – М.: Высо-
кое искусство, 2001.
Шаблиовский, Е. Автобиография поэзий Шевченко: статья к факсимиль-
ному сборнику «Тарас Шевченко. Мала книжка». – Киев: Наукова думка, 1984.
Шевченко, Т. Г. Кобзар / Т. Г. Шевченко. – Киiв: Державне видавництво
художньоi лiтератури, 1954.
Шевченко, Т. Г. Кобзар / Т. Г. Шевченко. – Донецьк: ТОВ ВКФ «БАО», 2008.
Шубравский, В. Е. «Кобзар» Т. Г. Шевченка 1860 року: статья к факсимиль-
ному изданию «Кобзаря» / В. Е. Шубравский. – Киев: Днипро, 1981.
Эттингер, М. О. Т. Г. Шевченко: сборник для учителей средней школы /
М. О. Эттингер, Т. Г. Юркевич. – М.: Государственное учебно-педагогическое
издательство Наркомпроса РСФСР, 1939.
Завещание Т. Г. Шевченко пособие для внеклассного
© Copyright: Станислав Ксёнжик 2, 2018
Свидетельство о публикации №218032101481
Свидетельство о публикации №218032101481
Рецензии