Новоселенгинск. Бестужевы и Торсон

НОВОСЕЛЕНГИНСК. БЕСТУЖЕВЫ И ТОРСОН

Для чего нужна власть? Ответ очевиден: власть в государстве нужна для того, чтобы ежегодно повышать уровень жизни своих граждан. Сама-то она, как правило, в этом не нуждается. Конечно, такое под силу лишь сильной власти. А сильной властью может быть только власть демократическая. И неоспоримым доказательством тому является международный опыт.
 Если этого не происходит, следовательно, власть слабая, не справляется со своими обязанностями и должна уступить свои пьедесталы более компетентным людям.
А если она не хочет покидать свои пьедесталы? Если она способна улучшать качество жизни лишь себе и своим близким?  Тогда что делать?

На протяжении тринадцати лет после победы в Отечественной войне 1812 года власть российская самодержавная видела, как демократические реформы, проводимые в ряде стран Европы, улучшали жизнь граждан. Видела и ничего в собственной стране не предпринимала.  Вот такая слабая власть и может заслуживать насильственного свержения с незаслуженно занятых пьедесталов.

Видимо, так думали и братья Бестужевы, выведшие 14 декабря свои подразделения на Сенатскую площадь.
«…Я пристрастился к политике – да, как и не любить её в наш век,  эту науку прав людей и народов, это великое, неизменное мерило твоего и моего. Этот священный пламенник правды во мраке невежества и в темнице самовластия», - писал один из пяти братьев Бестужевых  Александр Бестужев-Марлинский князю Петру Вяземскому.
Это похвальное пристрастие и привело, к сожалению, трёх братьев Бестужевых в Сибирь. Александр оказался в Якутске, откуда его перевели солдатом на Кавказ, где он и погиб в возрасте 39-ти лет. А Николай и Михаил оказались сначала в Читинском остроге, а затем в Петровской тюрьме. Петровскую тюрьму они, осуждённые по первому разряду, покидали в числе последних сидельцев.
 По их просьбе местом поселения был определён город Селенгинск. По причине того, что в Селенгинске жил их друг, участник кругосветной экспедиции, открывшей Антарктиду, Константин Торсон. Он уехал из Петровского Завода на поселение раньше Бестужевых на четыре года.

«… В 9 часов утра весь первый разряд более, чем на 30-ти подводах тронулся из каземата, и в поднятой копытами лошадей пыли, исчез Петровский Завод. В деревне Шагаево мы расстались с товарищами, поплывшими в Иркутск.  Остались одни на берегу реки Селенги в самом печальном и гнетущем расположении духа», -  вспоминал Михаил Бестужев.
В город они приехали в то самое время, когда Селенгинск по причине пожаров и наводнений «переселялся» с одного берега Селенги на другой: с правого берега на левый. И на левом берегу реки населённый пункт стал именоваться новым городом Селенгинск, Новоселенгинском.
Николая, Михаила и Константина связывало многое: все они разносторонне-талантливые и энергичные люди; все трое - бывшие военные моряки; Михаил Бестужев служил под началом Торсона; последний принимал Бестужевых в Северное общество; вместе они достойно прошли все испытания неволей и  вместе оказались на поселении.

Пожив некоторое время у Торсона, а у него было тесновато, так как в доме жили ещё мать и сестра, Бестужевы на средства, вырученные сёстрами от продажи имения во Владимирской губернии,  купили дом, находящийся в пяти верстах от города вниз по течению Селенги. И несмотря на оторванность от Новоселенгинска, были довольны.
«Зато мы наслаждаемся вполне сельской жизнью, живём на самом берегу реки и прогуливаемся в лёгких сидейках в новый город по прекрасной горной дороге. Кругом живут добрые буряты. Старики нас любят и уважают», - писал Михаил Бестужев о своём новом жилье.

Вскоре и Торсон построил дом и мельницу рядом с Бестужевыми. Два дома разделял лишь овраг. Они постоянно и упорно, как муравьи, строили насыпь в буераке, чтобы напрямик ходить друг к другу в гости, а дождь постоянно их насыпь смывал.
«Прекрасная картина, особенно ночью, - представлял грозу Михаил Бестужев. - Во тьме, при раскатах грома по окрестным горам, при беспрестанной ослепительной молнии пенистый буерак, как чешуйчатая змея, спускается, извиваясь с кручи холмов и утёсов, шипит и прыгает, глотая песок и каменья и, добежав до насыпи, бросается вниз, со злобы распрыскиваясь в пену и брызги».
Обустроившись, Бестужевы и Торсон решили открыть школу для местных ребятишек. И начали проводить в неё набор.

Однажды Михаил запряг двуколку своего с братом изобретения и поехал в город. При въезде в Новоселенгинск увидел мальчишку лет десяти с корзиной в руках, одетого и обутого в холщовые штаны, старую навыпуск невзрачную рубашку и серые от пыли ботинки. Поравнявшись с двуколкой, мальчик набрался смелости и обратился к Бестужеву с «деловым» предложением.
- Дядя. Не надо ли шпионов?
Бестужев такому предложению изрядно удивился, но, увидев, что мальчишка показывал на шампиньоны, лежащие в корзине, согласился у того купить «шпионов» за одну медную монету.
- Тебя как звать-то?
- Николай. Сын Крашенинникова. Живём недалеко от кожевенного завода.
- Корзину кто тебе сплёл?
- Я. И сам ивовые прутья подбирал, -  гордо ответил Николай.
-Мальчик ты видимо смышлёный, учиться хочешь?
- Хочу, если тятя разрешит.
- Тогда пойдём к твоему тяте.
И у Михаила Александровича с отцом Николая состоялся «душевный» разговор.
- Иван Александрович, хочу взять вашего сына в школу, чтоб сделать из него трудолюбивого ремесленника. Буду одевать, обувать его, а в свободное от работы время учить грамоте. Согласны ли вы?
- Как же батюшка Михаил Александрович, не быть согласным: ведь это вы нам делаете истинное благодеяние. Мальчишка бьёт баклуши, ничего не делает, а его одевай да корми…
- Ну, так ты его приведёшь ко мне?
- Слушаю-с. - И Иван Александрович тяжело задумался.
После долгого раздумья, как перед торгом, отец мальчика назначал цену, за которую он согласен был отдать ребёнка в школу. И при этом внимательно смотрел в глаза Бестужеву: не продешевил  ли?
- А что же вы пожалуете в год жалованья ему?
И Бестужевы с Торсоном платили, если цена образовательного выкупа для поселенцев была приемлемая.  А потом иногда раскаивались, так как приходилось с каждым месяцем торговаться с «нежными» родителями, которые увеличивали требования по мере  хлопот поселенцев сделать их детище путным человеком.
                ***
Заслуги Бестужевых и Торсона перед российским государством не вмещаются в их биографии. Разносторонняя и результативная деятельность поселенцев, соединившая в себе талант организаторов, исследователей, изобретателей и конструкторов, впечатляет.
Михаил - автор «стенной азбуки», в основе которой лежала табличка, уменьшившая набор букв, используемых для перестукивания, с двадцати восьми до четырнадцати. Его «Записки» и «Дневник», служивший нам ориентиром во время путешествия с декабристами, востребованы и сегодня. Проведённые исследования по приспособлению растений к забайкальскому климату позволили выращивать дыни и арбузы…
А ещё Михаил Бестужев был участником третьего легендарного сплава по реке  Амур. В этом путешествии он  руководил флотилией из сорока барж и плотов…
Старший брат Михаила, бывший капитан-лейтенант флотского экипажа Николай Бестужев, в Селенгинске стал специалистом по животноводству: занимался организацией тонкорунного овцеводства. И одновременно состоялся как инженер: усовершенствовал конструкцию морского хронометра, изобретённого англичанином Гаррисоном, и упростил конструкцию ружейного замка до такого состояния, что в нём остался якобы лишь один шуруп.
 Ружейные замки надо было испытывать. В результате «все наши заборы, -  вспоминал Михаил, - были исстреляны пулями и дробью».
 
Животновод и инженер Николай Бестужев оказался ещё и отличным геологом. Он подробно описал гусиноозёрское месторождение угля. В результате чего город Гусиноозёрск чуть было не переименовали в город Бестужев.
В промежутках между всеми этими работами он ухитрялся проводить метеорологические, сейсмические и астрономические наблюдения.
Но наиболее известен этот без сомнения гениальный человек как художник,   нарисовавший большое количество акварелей, благодаря которым, как старинным рукописям, мы многое узнали из жизни декабристов в Сибири.
 Не менее одарённым, чем его товарищи, был и Константин Торсон. Ещё будучи в Петровском Заводе, он механизировал дутьё на домне, вместе с Николаем ремонтировали водяную мельницу и паровую машину. Разрабатывал проекты реформирования флота. Вместе с Михаилом занимался бахчеводством, а также постройкой и усовершенствованием сельскохозяйственных машин.
До событий 14 декабря один из островов в южной части Тихого океана, открытый экспедицией Беллинсгаузена, носил имя Торсона. За «плохое поведение» Константина Петровича остров переименовали в «Великий». Так что «Великий» это бывший остров «Торсона».

Выходец из Швеции капитан-лейтенант Константин Торсон на славу послужил своей новой родине России. Также как и балтийский немец Беллинсгаузен, датчанин Беринг, поляк Лепарский, испанец Бетанкур, француз герцог Вюртембергский и многие другие иностранцы, принёсшие большую пользу и славу России!

Торсон, как и его товарищи, видя в Отечестве различные злоупотребления, мечтал о переустройстве правления в России, о главенстве закона, о справедливости и уважении власти к своим гражданам.
«Он страдал от того, что у нас всё идёт прахом при начальниках, не знающих своего дела». И приводил в качестве примера гниющие и пропадающие корабли на Кронштадтском рейде…

На «Селенгинском же рейде» только при слове «декабристы», как пароле, нас сразу же отправили к семье Ларионовых.

Нина Степановна Ларионова, светло-русая женщина, одетая в цветастое платье, учительница русского языка и литературы, на просторном дворе своей усадьбы встретила нас улыбкой.  Она, как и Тюкавкина из Акатуя,  Корешков из Бугутуя, Таскаев из Горного Зерентуя и многие другие сподвижники декабристов – бескорыстная хранительница и распространительница нравственных богатств Сибири.
 Ещё пятнадцать лет назад Нина Степановна создала в школе кружок с понятным в советское время названием «Из искры возгорится пламя». Затем на базе кружка был создан школьный музей. В него вошли вещи, подаренные потомками известных в Забайкалье купцов Лосевых и Лушниковых, в том числе принадлежавшие братьям Бестужевым.
- Заходите в избу, - пригласила хозяйка. В большом просторном доме нас встретил муж Нины Степановны,  поджарый человек с вдумчивыми глазами, одетый в спортивный костюм, капитан запаса Семён Иванович Ларионов. На столе, за который нас усадили, лежали разнообразные вещи: старинные часы, бронзовый подсвечник, шкатулка, фотографии, копии документов…
- Все эти вещи займут достойное место в музее, - показал рукой на будущие экспонаты Семён Иванович.
- Занимаемся мы этим делом не для себя, а ради развития нового поколения, нашего будущего. Собираемся открыть музей декабристов в бывшем доме купца первой гильдии Дмитрия Дмитриевича Старцева. Это настоящий дворец с колоннами, спроектированный Николаем Бестужевым. Вы его увидите. Сам дом пока стоит в лесах. Реставрируется мебель, принадлежавшая Старцевым и изготовленная в мастерской Бестужевых. Будем добиваться присвоения музею статуса государственного. Дочка наша Наташа уже работает в музее младшим научным сотрудником и часто печатается в местной прессе, рассказывая, в том числе, о том, как идут дела с открытием музея в Новоселенгинске.
Мы ждём паузы в рассказе, чтобы задать будущему директору музея вопрос.
- Семён Иванович, откуда все эти замечательные вещи?
- Эти и многие другие вещи, включая иконостас из часовни старого Селенгинска, найдены при раскопках на месте усадеб Бестужевых и Торсона. Сейчас там пусто, всё заросло травой и кустарником.
 - В здании будущего музея, в бывшем купеческом доме, - продолжал свой рассказ Ларионов, -  сохранилось много мебели, принадлежащей Старцевым. Там же мебель самих Бестужевых, включая сундук сестёр - Елены и близнецов Марии и Ольги, а также немецкий токарный станок с ножным приводом. Часть экспонатов хранится пока в школе.

После чаепития Семён Иванович пригласил нас прогуляться до могил декабристов.
- Пойдёмте за каменную гряду на Посадское кладбище. Там, на берегу Селенги, похоронены и Николай Бестужев, которого буряты звали «Улан – Наран», «Красное Солнце»,  и Константин Торсон. Ученик Николая,  самоучка – скульптор и лепщик,  бурят Анай Унганов вытесал из камня постаменты для памятников.
Мы стоим у могил декабристов и их родных, а Ларионов рассказывает нам о нелепой смерти Николая Бестужева.
- Возвращаясь из Иркутска, где он рисовал картины, Николай Александрович сильно простудился. Это случилось весной во время переезда по льду Байкала при сильных холодах и ветрах. Вместе с ним в одной повозке переезжала через Байкал жена селенгинского городничего Киренского с детьми. Бестужев, естественно, не мог не уделить им часть своей тёплой одежды. Это и стало причиной его простуды.
Дома он долго скрывал от родных свою болезнь. А когда она открылась, стал отказываться от приёма лекарств. Михаилу и сёстрам казалось, что Николай утомился жизнью и что от такого утомления он жаждал своей смерти. Видимо, так оно и было, - решительно утверждал хорошо осведомлённый о жизни и смерти Бестужева и Торсона Семён Иванович Ларионов.
- Торсон умер на четыре года раньше Николая. Смотрите, рядом с ними нашли упокоение мать Торсона Шарлотта Карловна, первенец Михаила Бестужева Коля и его жена Мария Николаевна.
- Семён Иванович, постаменты-то вытесал Анай Унганов. А где изготавливали  такие красивые памятники?
- Купец Лушников заказал памятники в Петровском Заводе. Установлены они были на могилах декабристов в год отмены крепостного права. Тогда же могилы были обнесены двухметровой кирпичной стеной.
В настоящее время заканчивается проект реконструкции этого памятника. Здесь будет установлена пятиметровая стела, а рядом появится сквер. Асфальтированная дорога свяжет новый город с этим местом, - закончил свой познавательный рассказ Ларионов…
Когда мы уезжали из Новоселенгинска, кирпичная стена вокруг памятников была уже разрушена, но фрагменты её с могил ещё не вывезены.
                ***
Из Петровска-Забайкальского и Новоселенгинска мы возвратились в Улан-Удэ в тёплый покойный день, когда казалось, что голубое небо не померкнет и ночью  в силу накопленной за день солнечной энергии.
 Ближе к вечеру по совету работников гостиницы «Одон» собрались в ближний пригород Улан – Удэ, микрорайон «Верхняя Берёзовка».
- Отдохнёте и получите большое удовольствие от увиденной красоты, сочетающей деревянное зодчество с  окружающей природной средой.
Нам,  правда,  надо было отдохнуть перед дальнейшей дорогой, и мы поехали в микрорайон «Верхняя Берёзовка», где на большой площади расположился Бурятский этнографический музей.
Действительно! Место это оказалось настолько прелестным, будто специально предназначалось для приумножения наших чувственных влияний и познаний. Обширное пространство было заполнено разнообразными деревянными строениями, вольно размещёнными на холмистой зелёной поляне. Между строениями комфортно паслись лошади коричневой и светло – серой масти, которых мы не преминули покормить хлебом. Сказочность места дополнялась полным благословенным безлюдьем и окружением волнистых забайкальских сопок.
Строения, выставленные на показ, были весьма разнообразны. Сразу привлекал к себе двуглавый массивный храм с фасадом в пять больших окон и зелёной крышей, судя по всему один из шедевров местного деревянного зодчества.
Другие постройки были не столь масштабны, как храм, но не менее привлекательны и завораживающи. Красочно орнаментированный парадный забор с воротами, сработанный восемьдесят лет назад, приглашал осмотреть целую улицу аккуратных срубов, изб с затейливыми оконными наличниками, ставнями и другими украшениями – произведениями искусств. Миниатюрная беседка с взнесённой на крыше главкой; малые и большие, когда-то жилые, строения со светёлками, с балконами или без оных, скромные и богато расписанные, кружили голову от желания всё осмотреть.
Чуть поодаль, в глубине поляны, меж золотистых сосен, мы наткнулись на бурятские юрты: небольшие в виде шалаша и просторные, обделанные кожей. Лошади продолжали выпрашивать у нас хлеб, а душа наша была преисполнена увиденными художественными образами.

Несмотря на то, что всё это художественное великолепие покинуло свои родные места, оно сохранило свой домовитый уют и задушевную теплоту. Мы прилегли на нежную зелёную травку рядом с юртой, из клеёнки сделали стол, порезали оставшийся хлеб, открыли пару банок тушёнки, разлили по кружкам из термоса чай и наслаждались сбережённой людьми красотой.
                ***
«Уверен, что и сундук Бестужева сберегли. Его лишь надо найти», - настойчиво подговаривал к поиску «клада» мой давний друг известный бурятский журналист и писатель Владимир Бараев.
Володя давно был одержим идеей отыскать бестужевский сундук с рукописями, акварелями Николая Бестужева и письмами декабристов. Сундук этот, якобы, Михаил Бестужев перед отъездом из Новоселенгинска в Москву оставил на хранение у своего воспитанника Алексея Лушникова.

«Перед смертью Алексей Михайлович завещал бестужевский «клад» своему сыну Глебу с условием, что сундук будет открыт не ранее, чем через пятьдесят лет», - уверял меня Бараев. «А Глеб погиб в гражданской войне. Вместе с его гибелью пропал и сундук. Время было такое: не до рукописей и не до рисунков».
И эту тему Володя при встречах со мной поднимал не однажды.
«Недавно в Кяхте и Улан-Удэ я встречался с братом монгольского академика Ринина Норбо Раднажаловича Бимбаевым. И тот сообщил мне потрясающую новость», - приводил доказательства о существовании сундука с работами Бестужевых Бараев. «Оказалось, что в адрес директора Кяхтинского музея поступало письмо от кого-то из Лушниковых, который сообщал, что знает место, где спрятан бестужевский сундук. И если ему будет организована поездка из Франции, он это место покажет». «И где это письмо?». «Директор Кяхтинского музея почему-то письмо никому не показал. Его сейчас нет. И никто не знает, где это письмо. Через знакомых журналистов я просил разузнать проживает ли в Париже Лушников. Такого в Париже не нашли. Но письмо-то было!?» И Бараев вместо письма протянул мне план дачи Алексея Михайловича Лушникова в Усть-Киране, составленный, как написано на плане, внуком Лушникова.
На плане показан пруд с водоподъёмным колесом, завозня, флигель с верандой и столовой, где собирались гости, флигель хозяина дачи, расположенный на берегу протоки реки Чикой, хозяйственные постройки, кладбище. А вот крестика с обозначением места захороненного клада нет.

Всех этих построек в этом утерянном волшебном месте, где строили дачи кяхтинские купцы-меценаты, давно уже нет. А вместо крестика - высокий крест, чудом сохранившийся на могиле Алексея Лушникова.
«Вот здесь и надо искать бестужевский сундук», - уговаривал меня мой друг. Но так и не уговорил, поскольку я считал историю с бестужевским сундуком ещё одной красивой легендой. И считал, что архив Бестужевых из Новоселенгинска был вывезен либо самим Михаилом Александровичем, либо его сестрой Еленой Александровной.

А план дачи Алексея Михайловича Лушникова осел в моём архиве. Смотрю на него и думаю: надо полюбопытствовать, что всё-таки произошло с архивом Бестужевых? 
Оказалось, что акварели Николая Бестужева, как я и предполагал, были вывезены в Москву Еленой Александровной Бестужевой и проданы текстильному фабриканту и книгоиздателю Козьме Солдатенкову. О дальнейшей судьбе коллекции долго ничего не было известно. Пока ею не заинтересовался литературовед и искусствовед Илья Зильберштейн. После долгих поисков он обнаружил бестужевское собрание в знаменитом старинном имении «Кунцево», купленном Солдатенковым у Нарышкиных. В результате на свет появилась книга Зильберштейна «Художник-декабрист Николай Бестужев», а портретная галерея декабристов и декабристок стала собственностью государства.

В произведении использованы «Записки» декабриста Михаила Бестужева.