Интоксикация

Манифест

Где он? Теперь вы его не увидите. Не пощупаете. Не подарите ему любовь. Не заставите спать. Сидеть. Лежать. Стоять. Мастурбировать. Вы не сможете никогда и пальцем тронуть его. Нигде. В его комнате. В его мире. В его душе. В зале суда. В школе. Вы никогда больше не ударите его.
Он был здесь. Рядом с вами. На очень близком расстоянии непосредственно от вас. Вы могли прикоснуться к нему, достаточно было всего-то руку протянуть.
Было так. Сначала он был всеобъемлющим сгустком энергии, имевшим неограниченную силу, затем он переживал подростковые неврозы, а потом превратился в кучку детей. Вы могли прикоснуться к нему, к любой из его частей, а потом вы могли просто-напросто купить его кусочек.
Вы грязные мрази! Вы недоношенные твари! Вы убили его!
Встаньте! Поднимите свои ненасытные, наполненные мозгом тела! Вы будете валяться у его могилы, захлебываясь слезами! Вы будете умолять его ожить и простить вас за все, что вы ему сделали!
Вы его поработили! Вы будете стоять на коленях и просить прощения, но знайте:
ЭТО ВАМ НЕ ПОМОЖЕТ!!!
Маленький Эрос пропал навсегда, и только его части могут оживить ту энергию, которую Эрос нес в себе.
Вы не признали своего бога, переодетого бедняком и просящего кусочек хлеба, и теперь идите на х...!!!
Эти сумасшедшие маргинальные мальчики с девиациями психосексуального развития, только они могут спасти мир.

Интоксикация

1
«Сегодня пицца. Значит, мама с папой задержатся на работе. Значит, сегодня либо вторник, либо четверг. Заберут в полчетвертого. Вывод: сегодня семь уроков, значит, сегодня вторник. Как можно составлять такие расписания: шесть-семь-шесть-шесть-пять. Хорошо, хоть вторник от пятницы и от других дней отличается. А как же понедельник, среда и четверг?!»
Саша и его родители вышли из пиццерии; он ехал в школу. Ипохондрией полны были его волосы; о бредящей веселой апатии говорили черты его лица – мягкие, правильные, гармоничные; "Он не хочет туда!" – говорили глаза. Пустые, одновременно злые и добрые, восхищенные и пытливые; ему двенадцать лет; к этому времени ему все надоело, но он находился в вечном поиске. Осталось только показать всему миру средний палец…
Пикнул мобильный телефон – пришло SMS. Кому нужно знать, что там? Пустые слова, оцифрованные и введенные в мозг из жидких кристаллов через зрачки. А вдруг что-то важное. Саша инертно открыл сообщение.
В сообщении было одно слово: "приветик". «Какая-то полоумная девочка из моего нового класса. Не буду отвечать. В следующий раз пошлю подальше: пусть учится изъяснять мысли…»
Такое впечатление, что эти люди (если их так можно назвать) учатся поведению в институте проституции. Или моральной тупости.
Они ничего не делают – не читают, не развиваются, только сидят в забитых чатах и пишут SMS со словами вроде "приветик". Родители купили им то, родители купили им это: одежду, вещи, чертовы аксессуары, просадили кучу денег; нарядили елку, которая со временем сгниет на свалке... Или у себя дома...
Мальчик ехал в лэндровере синего цвета. Пошел снег. Сашу так и манило наружу. Он всматривался вдаль, в проносящиеся мимо дома. Дети толпами шли в школу.
Но этот снег имел для него особое значение. Каждый год, когда он просыпался утром и видел, что улицы заснежены, а на дворе вьюга, появлялось такое чувство, будто все идеально: всего, чего надо, достаточно, и не нужно больше ничего лишнего.
Картина полна. И разграффиченный дворик под домом, и проезжающие мимо машины, и люди (и выражения их лиц) выглядят сюрреалистично, и даже утопично.
– Сынок, мы приехали. – Сказала мама. Как же все надоело! Что же делать? Конечно, идти в школу. «Но я ее ненавижу». И он знал, почему.
Он тихо вышел из машины, закрыл дверь и легко, рассекая снег ботинками, направился к школе.
Любой коллектив – это пошлость. Одно и то же, одни и те же. Что значат встречи в жизни людей, ограниченных микроплоскостью социума? А кто создал социум? Homo sapiens? Раньше без него не обошлись бы – жизнь была такой, что, если бы кто-то шел по улице сам, его бы съели. А теперь? Неужели это отголоски прошлого, перенесенные группами нуклеотидов сквозь миллионы лет?
Шел урок… Какой-то. Неважно, какой, потому что все они одинаковые. Очень часто бывает так, что все уроки идеально идентичны, скучны и наполнены флегмой. Тогда и материал не запоминается, и органы восприятия абсолютно не работают.
Саша не слушал. Он сидел на четвертой парте в ряду возле окна и смотрел в окно. Внимательно, как будто что-то хотел увидеть.
Снег валил пушистыми хлопьями. Его любимый белый снег.
Хлопья заглядывали в окно и говорили: «Все будет хорошо». Они улыбались и махали ручками. И все это было по-настоящему.
Единственное, что мешало созерцать жизнь, это тембр голоса учительницы на уроке. Мало сказать, что ее голос был неприятен. Он больше был противен и ненавистен. А еще у него есть свойство возвращать человека из нирваны, закрывать чакры и опускать из макрокосмоса в материальное пространство кабинета.
«Зачем слева от меня стоит этот куст, эта роза? Она не прекрасная, она уродливая! Я ненавижу ее дырявые зеленые листья». Что за цвет вообще – зеленый? У него такие неприятные оттенки: от салатового до хаки. А белый цвет – цвет чистоты...
Снег падает вниз – медленно, кружась над землей… и он белый. «Под падающим снегом приятно ходить, гораздо приятнее, чем смотреть на это зеленое уродство»…
– Повтори, что я сказала! – с язвительной злостью, и, естественно, с вызывающей радостью произнесла эти слова учительница. «Вот дура!!!» Какое же примитивное животное. Она мгновенно испортила Саше настроение. Полет окончен. И за что? За то, что Саше неинтересно?! За то, что учитель не выполнил свой долг, не заинтересовал ребенка в материале?! Вот вам и индивидуальный подход, и педагогика…
И опять этот стандартный вопрос, эта тупость – "Повтори, что я сказала...". Конечно, он не знал ответа.
– Я не знаю. – Со злостью и ненавистью ответил мальчик.
Молчание. И взгляды одноклассников… А может, взгляды миллионов, и все смотрят без устали, смотрят и смотрят… Почему они смотрят? Почему они, подобно трясине, всасывают тебя в себя? Что они собираются делать уже после того, как всосать?
Саша осмотрел класс. Вдруг его руки начали трястись, он сам не знал, почему. После этого он почувствовал тошноту и попытался выйти из кабинета, но не смог, так как тело начало качаться, как будто он стоял на корабле, плывущем в небольшой шторм.
«Надо сесть за парту». Но учительница не позволяла сесть. Она почему-то молчала с прежним выражением лица. А еще, если он сядет, то вызовет ее негодование.
Смех, смех… старый добрый, а с другой стороны глупый дерзкий смех… Вот, что делают эти осьминоги, обматывая человека своим излишним ироничным вниманием, словно тентаклями. Они смеются! Смеются смехом гиен по любому поводу, словно так реагируют на электромагнитные импульсы или изменения в метафизике. Смех с целью поиздеваться. Детский смех с целью поиздеваться – вот самое неприятное, что может быть в жизни вызванного на уроке мальчика.
Мальчик, шатаясь, невольно глянул на заднюю парту дальнего ряда, где сидел его одноклассник. Затем Саша закрыл глаза, и ему показалось, что он летит куда-то, а в голове у него стоит этот спокойный, готовый ко всему взгляд – взгляд того самого мальчика с последней парты.
После того, как Саша открыл глаза, его вырвало прямо на парту.
В школу вызвали скорую помощь. Врачи прибыли спустя пятнадцать минут. В вестибюле уже образовалась толпа детей, которые через окно глазели на прибывшую белую машину с синими мигалками. Водитель машины остался в салоне. Он поспешно, почти рефлекторно достал газетку и, откинувшись на спинку сидения, стал ее проглядывать – ничего из этого издания его не интересовало. Просто он так делал постоянно, когда ждал санитаров, выехавших на вызов.
Двое мужчин – оба в белых халатах и в очках – вошли в помещение школы, подошли к охраннику и спросили, где находится медпункт. Охранник указал налево, и оба врача, кивнув, последовали туда. Зайдя в медпункт, они увидели сидящего на кровати Сашу. Лицо его явно выдавало нездоровое состояние организма.
Медсестра и учительница поздоровались с докторами, которые в свою очередь произнесли: «Ну, рассказывайте, что произошло». Учительница начала первой: «У нас был урок… все было хорошо… Я не знаю, что вообще… но его вдруг вырвало прямо в кабинете». Казалось, что мальчик не слушал никого и ничего.
А кого там слушать? Ужасная боль в животе, слабость в теле. Может, еще и стыд перед одноклассниками-дебилами…
Учительница вышла из медпункта, а когда вернулась, врачи уже обследовали Сашу, и оказалось, что у него пищевое отравление. Интоксикация.
Доктор повернул голову к школьной медсестре: «Родителей уведомили?» «Да» - сказала она.

2
На следующий после интоксикации день Саша в школу не пошел. И в четверг тоже. Но в пятницу уже пришлось. Вообще, тогда его мало волновало что-либо, потому что над ним кружился тихий мягкий снег. За что этот мальчик любил снег? Ничего такого. Снег состоит из множества снежинок. И каждая – его друг. И каждая медленно подлетает и, улыбаясь, здоровается. Каждый день. Разве мог он себе представить, чтобы столько людей с ним дружили?
И снег, между прочим, был намного полезнее всех на свете людей. Все снежинки равны между собой: нет деления на бедных и «мажоров», на придурков и задротов, на красивых и уродов. Все одинаковы, одинаково красивы. И еще снег давал надежду и желание дожить до конца учебного дня, чтобы снова его увидеть.
Бывало, Саша заходил в школу, а некоторые снежинки оставались на его одежде и просили: «Возьми нас с собой». А мальчик мысленно отвечал: «В школу вам нельзя. Увидимся после учебы», и они покорно таяли. И, кстати, ждали и дожидались, не то, что многие люди. Что еще нужно для ощущения полной свободы, независимости? Разве нужно что-то еще, чтобы почувствовать, что ты кому-то в этом мире нужен, а еще кто-то в этом мире нужен тебе.
А сейчас – идиотская школа со своими идиотскими законами, подобными тюремным понятиям, где морально выживает только тот, кто сильнее физически. Все идеально создано для того, чтобы подавить в человеке личность. Никто не промолвит приятного слова, никогда не скажет «спасибо», «пожалуйста». Никто в жизни не поздоровается с тобой, и даже не попрощается…
Это – подрастающий срез общества. Это – семена социума, которые очень скоро прорастут. Они впитывают все, как растения: негативное влияние, как радиоактивность, и положительные факторы, как пищу. И этот авангард скоро будет заправлять жизнью. Люди изменятся, но правила – никогда. Даже если эти самые порядки неправильные.
Учебный день Саши начался с того, что к нему подошел громила-одноклассник по имени Вася. Вася держал в руке резиновую блевотину. Вид у этой хреновины был не из приятных, и казалось, будто она скользкая. И если бы только она не была цельной, любой принял бы ее за настоящую. «Только не этот придурок» - подумал Саша, который осознавал намерения встречного мальчика.
Придурок то и дело оглядывался назад, в сторону своих друзей, таких же идиотов, как и сам. Они посмеивались. Далее этот плоский болван, тупица и козел взял и изо всех сил треснул Саше по лицу блевотиной. Сашу развернуло. Было больно.
Но сильнее боли было чувство обиды и, самое главное, ненависти к дебилу, который, ничего из себя не представляя, пытался утвердить собственное положение в обществе при помощи унижения перед толпой таких же кретинов другого человека. «Сволочь, паскуда, говно собачье!» - подумал Саша. Казалось, в мозгу у него была бомба, которая вот-вот должна была взорваться.
В дальнем конце коридора оглядывались другие школьники. Некоторые смотрели шоу с самого начала, другие же переключили канал на это тупое представление после слов «Чтоб ты сдох!» Эти слова вырвались из потерпевшего Саши, нервы которого были в очень сильном напряжении.
В воздухе запахло жареным. Вася (по кличке Терминатор) нанес удар Саше по лицу, второй удар пришелся по уху. Это было больнее, чем удар искусственной блевотиной. И гораздо обиднее. Затем еще удар, еще и еще. Теперь в живот, в горло, в плечо. Злой дурак все наносил свои удары, а ярости в Саше было все больше и больше. С каждой секундой, с каждым мгновением. Время шло чертовски медленно. И вот, Вася остановился. Он сказал, наверное, первое и единственное, что пришло в его тупую бронированную голову:
– Вот тебе, лошара!
Эта фраза была произнесена ломающимся басом. Затем он бросил уничтожающий взгляд на своего оппонента, развернулся и ушел. Потом идиот добавил, пройдя несколько шагов и обернувшись: «Честь имею». Вокруг стояло несколько десятков жаждущих зрелища ненасытных деградантов, которые постоянно лихорадочно посмеивались, а когда Вася произнес последние слова, они очень громко заржали и бурно зааплодировали. Все одновременно, как стадо зомби со стеклянными глазами.
Саша остался наедине с самим собой. Один в коридоре, с разбитым лицом и ненавистью вперемежку с яростью, которая канцерогенно заражала каждую клетку его мозга, каждый нейрон. И теперь бомба в голове у этого мальчика начала гореть. Задерживающий механизм дал пламени на фитиле медленно доползти до тола в самой средине – в подсознании… Перед глазами всплывали разные картины и эпизоды из жизни. То ему девять лет, то десть, а теперь одиннадцать. Вот он в первом классе, вот – в пятом, а теперь в седьмом. Вот весна, зима, лето и осень… Опять зима… Мысли сменяли одна другую, как кадры в кинофильме, но одна из них заставила Сашу испугаться.
Улица. Зима. Утро. С неба хлопьями падает снег, а уличные фонари освещают бесконечную орду снежинок, которые доблестно высаживаются на оккупируемую землю… Но Саша подумал: «Мне не нужен этот снег! Мне не нужно это все! Мне ничего не нужно!»
Вот. Ему больше не было ничего нужно…
Саша и сам толком не сознавал всю ситуацию. Он делал то, что велела ему взорвавшаяся злость. То, что он дальше сделал, не было совершено нарочно и продумано заранее. Думать было уже поздно, ведь он решительно набирал скорость и направлялся к кабинету той же литературы, на которой недавно упал в обморок.
Может, что-то говорило ему изнутри, может, демоны вселились в этого мальчика, но его целью и мишенью был теперь его обидчик. И вот, дверь с ужасным грохотом отворилась. И вот, учительница в недоумении спросила: «Что такое? Что происходит?»
И вот, Саша спокойно и размеренно, абсолютно не произнося ни слова, взял ближайший свободный стул. Он кинул своему ненавистному однокласснику злобный устрашающий взгляд, а затем после небольшой немой сцены, сопровождаемой идеальнейшей тишиной, с размаху бросил стул врагу прямо в лицо.
Из лица тут же брызнула кровь, все тихо сидели и смотрели, не понимая, что же все-таки произошло всего лишь несколько секунд назад. Казалось бы, еще на перемене Вася представлял собой социальную угрозу, человека, способного вызвать страх и ненависть, уважение и любовь, почтение и презрение – любые чувства, которые обычные люди вызывают у других людей. Но теперь от него осталась валяющаяся на полу туша, из рыла которой текла кровь, с выбитыми двумя зубами и прикушенными языком и куском внутренней стороны щеки.

3
Кабинет заливался красным светом, потому что в него заходили все новые и новые люди. Все вокруг становилось красным, с белыми точечками, которые перемещались в границах контуров людей. Ученики до сих пор сидели на своих местах, а придурок, получивший по заслугам все еще валялся на полу, разбросав свои конечности во все стороны света. Только что-то существенно изменилось за несколько секунд.
Все вокруг стало красным с белыми прыгающими точками, а потом из всего вокруг проросли иголки. Это были массивные острые иглы, как у кактусов. Лица перескакивали с человека на человека.
Время остановилось, а учителя все приходили и приходили в кабинет. Уровень шума повышался, а время застыло. Часы, конечно, шли себе дальше, но Саша знал, что на самом деле, время остановилось. Потому что голосов не было. Все что-то орали, обсуждали и говорили, но звука от них не было.
Учитель физкультуры, случайно оказавшийся рядом, резко влупил Саше по челюсти – и вдруг случилось чудо! Все вокруг покрылось снегом! В кабинете падал снег, как будто снег был материален, а здания и люди оказались всего лишь голограммами. Снег начал кружиться и стал более густым. Все было в снегу, и мальчик почувствовал, что его счастье наступило. «Давно пора» - спокойно подумал Саша, после чего протянул свою руку вперед к снегу. Снег отреагировал, сделав пике вокруг руки Саши, потом как будто подмигнул и начал кружиться еще сильнее. Люди были только колючими тенями, а снежинки были настоящими людьми.
Саша начал управлять снегом, он заставлял его делать красивые представления в воздухе, потом они летали вверх-вниз, вправо-влево. Снега становилось все больше и больше. Он постепенно засыпал кабинет и находящихся там людей. Снега было очень много, и он совершенно не таял.
Мир реформировался…
…Саша едва удержался от падения. Кто-то дернул его сзади. Все вокруг стало обыденным, прежним. Таким же серым и гадким, как всегда. «Тот, кто это сделал, заплатит сполна!» Лицо мальчика сделалось яростным и злым, челюсть его болела.
Отец схватил его сзади и ударил со всей силы об доску. Мальчик ударился головой. Как только он захотел освободиться, последовал еще один удар – в живот, и Саша согнулся пополам. Отец матерился так громко, как только мог..
Отец был одет в деловой костюм, а галстук на нем сбился в сторону. Этот человек был похож на собаку, которая пытается удавить собственного щенка: он скалил зубы, нелепо бил и бил мальчика, пока Саша не почувствовал хруст в ребрах. Потом последовала пронзительная боль. Отец схватил висящую у доски указку и со всей силы хлестнул мальчика по спине.
Саша упал на пол и попытался скрыть свое тело от ударов. Он очень сильно боялся, а отец начал пинать его ногами, продолжая проклинать тот день, когда мальчик появился в его жизни. Обычно с таким усердием бьют что-то ненавистное…
Так продолжалось на протяжении некоторого времени, мальчик начал харкать кровью, а отец сжал кулак так сильно, что на ладони, в том месте, куда упирались пальцы, проступили белые пятна. Кулак был массивным, на двух пальцах красовались дорогие перстни из белого и рыжего золота. Саша пытался подняться, несмотря на боль в ребрах, животе, голове, он неуклюже стоял на четвереньках и сплевывал кровавою слюну, а отец обрушил свой гигантский, такой мощный и такой страшный на вид кулак, которым можно было бы защитить сына от напасти злых насмешников… он обрушил кулак на спину сыну, перебив позвоночник, Саша издал крик и упал на пол от боли, и только тогда учитель физкультуры и учитель физики начали оттягивать отца мальчика назад.
- Щенок! Урод! Гнида! – кричал отец, и мир становился синтетическим говном.
Это был мир без чувств, мир с кучей механизмов, шестеренок и роторов. Все вокруг менялись, потому что мир гнил. Потихоньку сгнивали большие участки жизни. Сгнивали люди, а желающие выжить, подобно крысам, перебегали на нетронутые территории, принося чуму и туда. Гнили мозги людей, прогнивали их глаза, уши, но самое страшное заключалось не в этом. Гнили сердца.
- Ну, скотина! Дома разберемся! – отец не успокаивался. Он орал это все жутким голосом. – Вставай, говно! Вставай, сука! Дома поговорим! Вставай!
Отца вышвырнули из кабинета, а директор пошел с ним покурить.
К Саше подошел какой-то одноклассник. Когда учительница английского языка захотела прогнать мальчика, он отмахнулся от нее и подошел к валяющемуся на полу и стонущему избитому окровавленному Саше. Он спросил:
- Ты можешь подняться?
Саша не отвечал. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ничего. Теперь он остался внутри себя со своей болью. Мальчик-одноклассник достал мобильный телефон и вызвал скорую помощь.
- Сейчас приедут врачи, - сказал он и пошел к своей парте. Саша открыл глаза, чтобы проследить, куда пойдет мальчик. Мальчик сел за последнюю парту в заднем ряду и опустил взгляд на парту. Саша снова закрыл глаза.

4
Сквозь грязь мы чувствовали друг друга. Все было органично. Все было, как будто изначально запланировано. Удивительно, откуда я знаю столько о нем? Я знал, что он чувствовал, когда ехал в машине в школу и домой. Я чувствовал всю его душу. Это была телепатия.
Я был частью его, если не запасным вариантом. Я знал каждую его мысль. Пусть они звучали размыто, обрывчато, но суть улавливалась мной всегда. Каждое движение его тела. Тяжесть обуви. Давление пояса. Волосы. Конечности. Я все это чувствовал. Это все было. И было это все лишь по одной причине. В конце концов, мы должны были стать одним целым.
Я знал, насколько он любит снег, и я любил снег настолько же. Я ненавидел лица вокруг, потому что их ненавидел он. Все было так и наоборот. Я не мог чувствовать только единственное: его боль, но страдание я ощущал.
Сквозь грязь и мусор жизни, сквозь пыль и пепел этого мира мы чувствовали друг друга.
Я знал, что ему нужно было прежде всего.
Отец. Вот, что мешало мальчику жить. Это сила, которая заточила его внутрь самого себя. Отец подходил к Саше, а мне становилось страшно, потому что я чувствовал все! Я знал его ненависть, я знал его обиду и отрешенность. Свобода могла спасти его и вылечить все болезни, даже самые тяжелые травмы могла вылечить только свобода.
Я встал из-за парты. Я видел, что Саша лежал весь в крови, глаза его были закрыты, но на самом деле, они двигались. Его глубокие глаза, даже будучи закрытыми, говорили всем, что все было неправильно. Все происходило как-то противоестественно. Патриархат пугал и вызывал обиду и ненависть. Будь оно все проклято! Я встал из-за парты, а вокруг от страха дрожали люди. Это толпа идиотов, называющих себя учителями. Чему они способны были научить тогда, когда мир сгнивал? Поверьте, я чувствовал гниение этого мира, когда хочется безоговорочно лечь и взорваться, разлететься на мелкие куски. На снежные вихри, которые будут жить и меняться, переходя из образа в образ, из подобия в подобие, и так будет вечно, пока солнце не соизволит убить их
Этот мир обречен. Патриархат и гетеросексуальность сделали общество мертвым. Оно живое и мертвое одновременно. Глупые люди. Хотели что-то доказать. Пора прощаться с такой гадостью.
Я вышел из кабинета. На первом этаже было то, что очень помогло бы в этой ситуации. Там есть столовая, полная оружия. Я шел медленно, давая отцу Саши насладиться последними минутами своей жизни. Это было так сладко - знать, что еще одна мразь будет стерта с лица земли. Вдвойне мои чувства подслащивались, потому что Саша чувствовал то же самое. Я это знал, потому что так и было.
Первый этаж был Красным морем из детей и взрослых, которое разошлось, когда я пошел навстречу чужой смерти. Я взял в столовой вилку, затем направился к отцу Саши, вернувшемуся, чтобы с непониманием смотреть на жертву его собственного насилия.
Я стремительно подошел к этому человеку и мигом воткнул вилку в его правый глаз. Казалось, вилка доставала до самого мозга – так глубоко я ее вонзил. Затем резким движением я вырвал вилку из его глазницы и со всей силы воткнул ему в горло.
Спустя некоторое время отец Саши покинул этот мир. Что тут скажешь, я не смог удержаться, чтобы не убить его…

2006