7. ВенецианскаЯ РапсодиЯ

www.chaklin.com

«Когда любовь поманит вас –   следуйте за ней.   
 Хотя пути ее тяжелы и круты.
 И когда ее крылья обнимут вас – не сопротивляйтесь ей.
 И когда она заговорит с вами – верьте ей…»

мудрость жизни*

                ВЕНЕЦИАНСКАЯ РАПСОДИЯ

Сидя у высокого арочного окна и вышивая небольшой кружевной платок, я заинтересованно слушала, как мой отец вел жаркую беседу с Леандро Бассано…
– Ну да, конечно, победа под Лепанто принесла некоторое облегчение республике, но в целом не изменила политической обстановки.
– Позволь не согласиться! Это гордость для любого венецианца! А как человек, удостоенный рыцарского звания, готов заверить, что это было великое сражение на Средиземноморье! – возвышенно и, как мне показалось, слишком пафосно произнёс Бассано.
– Не спорю, не спорю, но для точной передачи образа чего-то не хватает, – очень тихо, словно самому себе, ответил отец, отойдя метра на два от полотна, на котором уже третий месяц писал аллегорию победоносного сражения. Это было достаточно крупное произведение, на первом плане которого в образе лиги он изобразил мою мать Лючию. Она торжественно восседала на троне, держа в правой руке три стрелы, символизирующие поражение турков Венецианской республикой, Испанией и папством. Её левая рука обнимала дерево плодородия, украшенное цветами и фруктами. Внизу, у ног сидел в кандалах побежденный турок. А венцом всей композиции являлись два ангела, парившие над головой лиги. В них хорошо угадывались два моих брата Антонио и Ренальдо. Удаляющаяся вдаль колоннада с античными фигурами подчеркивала величие и триумф задуманного сюжета. Но всё же эта картина напоминала мне семейный портрет. А то рвение, с которым отец работал над полотном, говорило о его грусти по родному дому.
Неторопливо размешивая в палитре краски и изредка поглядывая на отца, Бассано тоже писал небольшой портрет, неоспоримо улавливая сходство с оригиналом.
В его просторной мастерской было немного душно. В дальнем углу стояли сложенные в стопку багеты. А еще незаконченные творения располагались на хаотично расставленных мольбертах, аккуратно завешенные лёгкой тканью. Декор стен украшали живописные полотна. Это были парадные портреты и удивительные сюжетные композиции на библейские и мифологические темы, наброски, эскизы и просто фрагменты пейзажей. Все изображения поражали своей реалистичностью. Так и казалось, что за тобой наблюдают. Я подсознательно ощущала чувство тревоги, словно духи его покойного отца и брата незримо контролировали всё происходящее вокруг.
Днем здесь было намного оживленнее. Создавалось впечатление, что работа не останавливалась никогда. Присутствие учеников и подмастерья вносило определенную легкость в общую атмосферу храма искусств.
Вечерело… Застыв с игрой в руке, я давно отвлеклась от того, о чем говорили мужчины и, предавшись своим мечтам, сидела в глубокой задумчивости, вспоминая недавнюю встречу с Лоренцо.

                * * *

Прогуливаясь утром, я бесцельно бродила по многолюдному мерчерии***, пока моё внимание не привлекло жемчужное ожерелье у одного из многочисленных торговцев украшениями. Заметив мою заинтересованность, он распалился в красноречии, расхваливая свой товар. Почти сторговавшись, я достала свой мешочек с дукатами, чтобы оценить возможность покупки, как вдруг почувствовала легкое прикосновение чьей-то руки.
Приятный знакомый голос за спиной проговорил: «Не торопитесь, Беа. Я сделаю для Вас лучше». Обернувшись, я сразу узнала Лоренцо. Не скрывая своего удивления, искренне поприветствовав его, я согласилась на небольшую прогулку, которую предложил мне юноша.
Не спеша мы вышли на окраину города и углубились в небольшую бухту, где долго бродили, болтая обо всём, что могло интересовать нас в тот момент. Из нашей беседы я узнала, что Лоренцо пел в церковном хоре, но втайне мечтал выступать в театре. А его весьма знатные, но набожные родители и слушать не хотели о подобном желании сына.
Прибой равномерным тактом накатывал волну на песчаный берег. Свежий ветер, дующий со стороны моря, обволакивал прохладой. В лучах заходящего солнца великолепный пейзаж лагуны радовал мой взор. А негромкое исполнение рулады, которую напевал Лоренцо, придавало особую прелесть наступающему вечеру. Без сомнения юноша нравился мне, и от этого прогулка с ним казалась особенно увлекательной и приятной.
– Я соберу чудесные бусы из этих раковин. Уверен, они понравятся. И уже через день смогут украсить вашу шейку, – нескромно произнёс Лоренцо, пересыпая с ладони на ладонь закрученные спиральками ракушки, которые мы насобирали на песке.
Уже стемнело, когда, сев в проезжающую мимо гондолу, мы подплыли к моему дому. Я безумно волновалась, представляя, как отец будет ругать меня за столь позднее возвращение, но желание задержаться было сильнее всех опасений. Ловко спрыгнув на берег, я дала обещание Лоренцо встретиться с ним через день на площади Святого Марка после полудня. С благодарностью он крепко сжал мою руку и, не отпуская ее, резко потянул в свою сторону, завлекая меня в объятья. Обжигающий силы поцелуй застыл на моих устах. Мурашки пробежали по всему телу. Волнение и сладкая истома мгновенно переполнили сознание. Но появившийся страх вперемешку со смущением оттолкнул меня в сторону. Вырвавшись из тесных объятий юноши, я скользнула в приоткрытую дверь, оставив его в растерянности.
Сердце готово было выпрыгнуть из моей груди, когда, вбежав по лестнице на второй этаж, я вошла в свою комнату и, прикрыв дверь, упала на кровать. Возбуждённая и счастливая я долго лежала в темноте с широко раскрытыми глазами, осторожно касаясь пальцами своих губ, словно пытаясь на ощупь оценить вкус первого поцелуя. Его непорочность и притягательность, искушение и восторг.

                * * *

– Собирайся, Бэа, нам пора. На сегодня достаточно поработали и Синьору Леандро тоже нужен отдых, – обратился ко мне отец.
– Она не слышит нас. Посмотри, застыла словно мадонна.
– Что? Что такое? – спросила я, почувствовав на себе вопросительные взгляды.
– Да, друг мой, молодость – это красота …А где красота, там счастье и удача, – философски произнёс Бассано.
– Ну, не буду спорить, а то придется заночевать в твоей мастерской. Обсудим этот вопрос завтра, – не поддержав его рассуждений, ответил отец, направляясь со мной к выходу. Еще пара обычных фраз, и мы распрощались.

                * * *

Распахнув окно, я вдохнула свежесть раннего утра, пытаясь уловить морской бриз. Было тихо, город еще спал. Но в этой предрассветной тишине мне казалось что-то особенное. Необъяснимая энергия переполняла и будоражила всё моё существо. Хотелось петь и танцевать, творить чудеса и радоваться всему происходящему вокруг. Вот так сразу, неожиданно для самой себя я почувствовала лёгкую волну нахлынувшего счастья. И всё это говорило лишь об одном. О том, что я влюбилась.
В окне напротив чья-то горничная вывешивала бельё, старательно расправляя его сухими сморщенными руками. На вид ей было не больше двадцати пяти, но нелёгкий каждодневный труд старческим уродством отразился на ее коже. Отпечаток печали и усталости застыл на ее бледном лице.
Никогда не буду так работать, – подумала я, немного погрустнев и, вздохнув, отошла от окна. Присев на край кровати, я стала обдумывать в каком платье лучше появиться перед Лоренцо на предстоящей встрече после полудня.

Все мои мечты о прекрасной и светлой любви рухнули, как, только определившись с одеянием, я спустилась к завтраку.
Отец был мрачнее неба в грозовой день. Его печальный взор бесцельно блуждал по комнате.
– Что случилось? – робко поинтересовалась я.
– Мы уезжаем.
– Уезжаем? Но почему?
– Сегодня утром пришло известие из дома. Серьёзно заболел Антонио. Лючия сильно встревожена. Нужно собираться.
– О, пресвятая дева! – воскликнула я. – Но что с ним?
– Пока не знаю, но твоя мать просит нас побыстрее вернуться.
Мне было жаль младшего брата, но еще больше я расстроилась из-за поспешного отъезда, так как все мои надежды увидеться с Лоренцо растворились в облаке появившихся проблем.
– Выезжаем на закате, – решительно и громко произнес отец и, встав из-за стола, добавил: «Соберётесь позже, а сейчас надо проститься с Синьором Бассано».
Через четверть часа мы уже плыли в сторону его мастерской. Тревожное молчание устойчиво сопровождало наш путь.
И лишь встретив своего друга, отец оживился.
– Я вынужден покинуть Венецию. Приехал попрощаться, – со вздохом произнес он.
– Но почему? – удивился Бассано, старательно вытирая руки, запачканные краской.
– Заболел мой сын Антонио. Лючия серьёзно опасается за его здоровье и срочно просит меня вернуться.
– Сочувствую, искренне сочувствую, – приобняв отца за плечо, ответил Леандро. – Мне жаль, что вы вынуждены покинуть город. А как же творческие планы? Как же «Лига»?
– Не сейчас, мой друг, не сейчас.
– Но что же делать с незаконченной картиной? К перевозке она не готова. Полотно еще сырое.
– Знаю, знаю... Осталось совсем немного, и я ее завершу, но видимо не теперь...
– Не надо огорчаться, всё исполнимо. Вернётесь по весне, тогда всё получится. Я сохраню ее в лучшем виде!
– Спасибо, Леандро! Спасибо за всё, – искренне поблагодарил его отец, – но пока не будем загадывать.
В разговоре они не спеша подошли к картине.
– Блестящая работа! – с восторгом произнес Бассано. – Но никак не пойму, мой друг, зачем Вы придали образу побеждённого турка свои черты?
– Хм…Это же аллегория. Ведь я, в каком-то смысле, тоже раб. Раб своей семьи, своей любимой Лючии.
Покачав головой, отец замолчал.
Впервые я внимательнее вгляделась в лицо турка, сидевшего около ног победоносной «Лиги».
Убрав бороду и удлинив усы, отец искусно замаскировал свой образ. Одетый на голове тюрбан наполовину скрывал его высокий благородный лоб и сильно изменял пропорции лица. А от его природной белой кожи не осталось и следа. Турок, да и только!
– Доминико, а я дописал Ваш портрет, – нарушив молчание, заговорил Бассано.
Повернувшись к одному из мольбертов, он торжественно сбросил полупрозрачную ткань, прикрывающую небольшую картину, и обнажил свою живопись.
Вот здесь отец был самим собой. Никаких скрытых замыслов. Всё просто и естественно. Светлое лицо, подчеркнутое белым воротником, привычные усы и аккуратная бородка казались воплощением благородства. Крупные карие глаза спокойно и ровно смотрели на нас с точным расчётом приёма «лунной дорожки».
Масло на портрете было совсем свежее, по-видимому, Бассано дописывал его перед нашим приходом.
– Я рад, что мы знакомы, Леандро, – с неподдельной искренностью произнес отец. – Считаю, что приехал сюда не напрасно. Знания, приобретаемые здесь, всегда были не бесполезны. Я помню все уроки, которые получил в семье Бассано. Спасибо за потраченное на меня время.
– Не понимаю, о каком времени идёт речь. Я всегда рад нашим встречам. И кто здесь ученик? Передо мной зрелый талантливый художник. А неприятности, они пройдут, и сын непременно поправится. Так что буду ждать Вашего возвращения. Правильно я говорю, Беатриче? – обращаясь ко мне за поддержкой, спросил Леандро Бассано.
– Мы очень надеемся на это, – немного смущаясь, ответила я.
– У нас же много незавершенных дел. Не так ли, Доминико? – лукаво улыбнулся Леандро, провоцируя отца на ответную улыбку.


                * * *

Гондола довезла нас до площади Святого Марка, где мы должны были пересесть в лодку, чтобы вернуться на материк.
Стоя на ступенях причала, отец наблюдал, как перекладывают наш багаж. Находясь подле него, я тщетно искала взглядом на оживлённой площади знакомую фигуру Лоренцо. Да и стоило ли надеяться на его ожидания с опозданием в семь часов.
– Отец?.. – робко спросила я. – Можно мне на прощание пройтись по площади? Ведь мы всё равно пока не отплываем.
– О чём вы, дитя моё? Мы уже отправляемся, – удивился он, тем самым дав мне понять вздорность моего вопроса.
Лодку загрузили, и отец вступил на корму.
– Держитесь за меня, – протянув руку, позвал он.
Приподняв платье, я собиралась последовать за ним, как вдруг услышала:
– Беатриче!! Бэа, Бэа!!!
– О, Боже! Это Лоренцо! – Счастливой радостью забилось сердце в моей груди. Обернувшись, я вновь увидела его и, забыв про отца, быстрыми шагами поднялась по ступеням пристани навстречу юноше.
– Отплываете? Но куда? – подбежав ко мне, спросил он. – Я ждал с полудня, но Вы так и не пришли.
– Мы покидаем Венецию.
– Как?! Мне казалось, что это будет нескоро.
– Да, но заболел мой младший брат, и отец принял решение возвращаться домой без промедления.
– Как жаль... – разочарованно и грустно произнёс Лоренцо. – Но вы же вернётесь, Бэа? – в его голосе прозвучала надежда.
– Не знаю... Возможно, по весне?..
– Как же я найду Вас?
– Я думаю, мы остановимся на старом месте.
Он крепко сжал мои ладони. Его глаза проникновенно смотрели на меня с нескрываемой страстью, и я снова почувствовала биение своего сердца.
– О, Бэа, моя дорогая Бэа. Я буду ждать Вас, сколько потребует время, обещайте лишь одно, что Вы непременно вернётесь. Обещаете?
– Да, – тихо отозвалась я.
Мне хотелось рыдать от отчаянья, от невозможности остаться с этим юношей хотя бы на час. Но лодка безшумно покачивалась за моей спиной, и отец в немом ожидании застыл на корме, наблюдая за нами.
– Держите, это Вам, – протянув мне клетку с голубями, сказал Лоренцо и тут же добавил:– На память.
Я и не заметила, что он принёс их с собой, и потому с удивлением смотрела на полученный подарок.
– А вот бусы из ракушек, что мы насобирали в лагуне. Я обещал, помните?
– Благодарю, – чуть слышно ответила я, сжимая в ладони протянутую мне нить. – Я буду помнить Вас. Прощайте.
И чтобы не совершить безумства, я подхватила клетку с голубями и, сбежав со ступенек к лодке, протянула руку отцу.
Мы не спеша отплывали от берега. Последние лучи солнца золотым блеском осветили архитектурный ансамбль площади.
Лоренцо долго стоял у причала и смотрел нам вслед. Постепенно исчезающий силуэт стал еле различим в лёгкой дымке тёплого вечера.
Разжав ладонь, я посмотрела на бусы, которые всё еще держала в руке. Пережитые впечатления последних дней были нанизаны на эту нить. Откинув волосы, я осторожно надела их на шею. Грусть и печаль не отпускали моей души. Словно чувствуя подавленное настроение, притихли в клетке два голубя. Не задавая мне лишних вопросов, отец дремал, облокотившись на сложенный в лодке багаж, равномерно покачиваясь в унисон лёгкой волне.
Быстро удаляясь, город всё еще оставался на горизонте. Провожая его взглядом, тогда я не знала, что больше не вернусь в Венецию. И, никогда не встречусь, с милым юношей… Так озарившем однажды моё сердце.

                * * *

Стояла глубокая ночь. Ужасно хотелось спать. Мария подняла трубку телефона и услышала знакомый голос мужа. Из его первых двух фраз она сразу поняла, что он пьян. Сильно рисуясь, он говорил развязно и вызывающе.
– Ты слышишь меня?
– Да.
– Только не бросай трубку, ты же знаешь, что я буду звонить снова и снова, а еще хуже сяду в машину и приеду. Но я же не хочу тебя беспокоить.
– Понимаю…
– Ну ладно, – уже спокойно ответил Егор. – Я хочу ее в субботу. В эту субботу, – поправился он и добавил: – Да, и чтоб обязательно серебристого цвета.
– Кого? – удивилась Мария, с ужасом понимая, что половину она прослушала, придаваясь полудрёме.
– Что значит кого?
Она молчала.
– Ты что, всё прослушала? Я что, со стеной говорил, что ли?
– Нет.
– Да пошла ты… – и он бросил трубку.
Вздохнув, Мария повернулась к стене и, стараясь ни о чём не думать, закрыла глаза.
Спустя минуту снова настойчиво зазвонил телефон.
– Алло…
– Это я, – негромко и очень мягко произнёс Егор с другого конца трубки.
– Ну что, мы купим «Аутлендр»?
Вот, всё «снова здорово» – подумала Мария. Эта постоянная ревность ко всему, с чем она живёт и что ее окружает, доводила их отношения до крайности, и не давало возможности обрести понимание. Да, теперь Егору не даёт покоя моя «Хонда», – оценивая ситуацию, подумала Мария. Он чувствует себя ущемлённым и требует удовлетворения своих амбиций.
– Хорошо, – выдавила она из себя, не видя возможности противостоять его напору.

www.chaklin.com