Моя Ахматова

                "...аристократизм несчастья"
                А.Герцен
          Как  трудно написать об Анне Ахматовой что-то своё. Насколько замалчивали её в течение десятилетий, настолько сегодня она изучена, хрестоматизирована, даже канонизирована. Статьи и монографии, эссе и мемуары, интервью с её сыном и знакомыми её знакомых  -  всё это делает почти невозможным появление какого-либо нового исследования. И потому, подобно цветаевскому  "Мой Пушкин", можно лишь попытаться выразить своё впечатление от её поэзии. Это единственное, что человек переживает  индивидуально, может быть, сходясь во мнениях с другими и другим вослед, но всё же сам, наедине с собой.
          Что же в стихах Ахматовой привлекает внимание, завораживает, волнует? Трагическое восприятие жизни. Предчувствие трагедии. И это задолго до революции и разлуки с друзьями-эмигрантами, задолго до сталинщины и ежовщины. Её "Реквием " начал звучать с первых её строчек, лёгших на чистый лист.
          Первый её сборник "Вечер" вполне в духе времени  романтичен и изыскан.
  Дверь полуоткрыта,
  Веют липы сладко...
  На столе забыты
  Хлыстик и перчатка.
                Голос поэта уже ни с кем не спутаешь. Можно сказать, что      Ахматова сразу родилась как поэт со своим непередаваемым стилем. Тема её стихов  традиционна для юной женщины, какой она была тогда,  -  любовь.
  И как будто по ошибке,
  Я  сказала: "Ты..."
  Озарила тень улыбки
  Милые черты.
  От подобных оговорок
  Всякий вспыхнет взор...
  Я люблю тебя, как сорок
  Ласковых сестёр.
                Но даже в светлом ожидании любви, в страстном её проживании  -  ощущение её обречённости, невечности. В каждом свидании  - начало разлуки, не надежда  -  безнадёжность.
  Я не плачу, я не жалуюсь,
  Мне счастливой не бывать.
          Можно увидеть за этими строчками игру в трагедию, угадать известную долю кокетства, влияние мистицизма десятых годов, который омрачал тогда и более зрелые умы. И всё же... Как прежде лермонтовские стихи о предчувствии  близкой  смерти можно было бы счесть подражанием западным романтикам, если бы он "взаправду" не погиб на дуэли, так ахматовское предчувствие  трудной судьбы не имело бы такого резонанса, не проживи она именно такую уготованную ей судьбой жизнь.
  Нет, царевич, я не та,
  Кем меня ты видеть хочешь,
  И давно мои уста
  Не целуют, а пророчат.
          1921 год оказался годом этих сбывшихся пророчеств:
  Я гибель накликала милым,
  И гибли один за другим.
  О, горе мне! Эти могилы
  Предсказаны словом моим.
          И когда у Ахматовой, потерявшей почти всё и всех, увели и сына, она, не преувеличивая, пишет:
    Я давно предчувствовала этот
  Светлый май и опустелый дом.
          Михаил Ардов - сын подруги Анны Ахматовой Н.А.Ольшевской - сохранил, а в 80-е годы опубликовал свои записи о встречах с ней. Так, вспоминая удушающую атмосферу сталинских лет, Ахматова говорила ему: "Вы не представляете себе, как мы жили... Мы не могли позволить себе иметь записную книжку с телефонами... Мы дарили друг другу книги без надписей..." Удивительная деталь, позволяющая   увидеть и понять степень несвободы, на которую обрекли людей.
  Когда я называю по привычке
  Моих друзей заветных имена,
  Всегда на этой страшной перекличке
  Мне отвечает только тишина.
          Что же помогло Ахматовой  одолеть эту гнетущую силу?
          "Давно на земле ничего не боюсь". Стихотворение, из которого взята эта строка, напечатано без даты. Когда Ахматова пришла к такому восприятию жизни? Вряд ли кто ответит. Но она была одной из немногих победивших  страх. Её друзья вспоминают присущие ей чувство юмора, иронию. Трагическое оставалось в стихах. Её муза  -  "та, что Данту диктовала страницы Ада". Она сознательно осталась в России, когда другие уезжали. Она пережила все войны, репрессии, потери близких. И позже устало,  горько, но  и гордо обозначила своё место в истории страны: "Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был".
          В стихотворении, посвящённом Осипу Мандельштаму, Ахматова вспоминает, что им пришлось пережить:
  Тем же воздухом, так же над бездной
  Я дышала когда-то в ночи,
  В  той ночи и пустой  и железной,
  Где напрасно зови и кричи.
И она не зовёт и не кричит (потому что "напрасно"). "Мы не единого удара не отклонили от себя",  -  напишет она. И добавит:
  Но в мире нет людей  бесслёзней,
  Надменнее и проще нас.
   Сочетание несочетаемого  -  надменности и простоты  -  очевидно и естественно у Ахматовой. В юности она просила: "Сердце, будь же мудрым". И уже в 1912 году пишет:
  Я научилась просто, мудро жить,
  Смотреть на небо и молиться Богу.
                Это умение "просто, мудро жить", отсутствие суетности,видимо, тоже помогло выстоять под ударами судьбы и не сломаться.
          Стало легче дышать в оттепель шестидесятых. Появились новые имена в поэзии. "Всё в Москве пропитано стихами, рифмами проколото насквозь" - таково впечатление  Ахматовой об этом времени. Но жизнь её уже на исходе.
  Но как нам быть с тем ужасом, который
  Был бегом времени когда-то наречён?
          Поэт находит в себе силы выдержать и этот последний удар, встретить смерть так же достойно, как принимала жизнь.
  Если б все, кто помощи душевной
  У меня просил на этом свете, -
  Все юродивые и немые,
  Брошенные жены и калеки,
  Каторжники и самоубийцы, -
  Мне прислали по одной копейке,
  Стала б я "богаче всех в Египте",
  Как говаривал Кузьмин покойный...
  Но они не слали мне копейки,
  А со мной своей делились силой,
  И я стала всех сильней на свете -
  Так что даже это мне не трудно.
"Это" оказалось не властно над Ахматовой. Сегодня мы  вновь открываем томики её стихов, проживая жизнь вместе с нею, знакомясь с её музой  трагической и мудрой.